Страница:
Среда, 19 января.
АА заняло все "гастхаусы" (гостиницы) в окрестности, и "Танненхоф" будет одним из его офисов. Когда мы собрались, Бютнер попытался произнести речь, которая потерпела полный провал, так как кругом было полно солдат, пришедших выпить пива. Уходить они и не собирались, напротив, с интересом слушали.
Местное население не проявляет особого восторга по поводу нашего приезда, поскольку боится, что из-за нас Круммхюбель начнут бомбить. К тому же наше прибытие положило конец туризму.
Сегодня днем я привязала свои чемоданы к санкам и потащила их в маленькое шале Жаннетт С., расположенное в лесу. После этого я встретилась с графом Шуленбургом у Типпельскирхов - они были его подчиненными в Москве, и мы все вместе поехали поездом в ближайший городок в театр. Спектакль был отличный. Выступала известная труппа из Рейнской области, которая переселилась сюда, потому что ее театр разбомбили.
Пятница, 21 января.
Мы с Мадонной Блюм решили серьезно заняться в свободное время лыжным спортом, а также научиться как следует играть на аккордеоне. Этот инструмент есть и у нее, и у меня.
Большинство наших берлинских сослуживцев выглядит здесь довольно комично. Все привыкли видеть их уткнувшимися носом в письменный стол, этакими канцелярскими крысами. А тут они расхаживают в мешковатых брюках, ярких шарфах, вязаных шапочках и со смущенным видом тащат за собой санки.
В России развертываются ожесточенные бои на Северном фронте. Я беспокоюсь за Паула Меттерниха. Татьяна шлет полные отчаяния письма.
Вторник, 25 января.
В работе царит полная неразбериха. Сидим восьмеро в одной маленькой комнатушке. Мне дали секретаршу, чтобы помочь создать новый фотоархив. Фотографии присылаются из Берлина большими партиями. Каждая фотография требует подписи; об этом в основном заботится она, в то время как я подбираю фотографии и формирую папки. Я завоевала ее сердце, позволив ей печатать дома. От этого нам просторнее.
Сегодня вечером ужинала с графом Шуленбургом (или "послом", как его все называют, хотя послов здесь несколько). Посреди обеда он случайно упомянул, что убит Хайнрих Витгенштейн. Я застыла от ужаса. Он удивленно на меня взглянул, так как не знал, что мы были дружны. Всего несколько дней назад, в Берлине, Хайнрих позвонил мне на работу. Он только что был в ставке Гитлера, где получал из рук "всевышнего" дубовые листья к своему рыцарскому железному кресту. Он сказал по телефону: "Ich war bei unserem Lliebling" ["Я был у нашего душки"]. И добавил, что, к его удивлению, у него не отобрали пистолет, прежде чем допустить в "Присутствие" (как теперь обычно делается), так что можно было "пристукнуть" его прямо тут же. Он продолжал развивать эту тему, пока я не заметила, что, возможно, желательнее было бы продолжить этот разговор где-нибудь в другом месте. Когда мы встретились немного позже, он начал рассуждать о возможности взорвать себя вместе с Гитлером в следующий раз, когда они будут обмениваться рукопожатием. Бедняга, он и не подозревал, что ему осталось жить всего несколько дней! Но он выглядел таким хрупким, что я всегда боялась за него. Он сделался лучшим ночным летчиком-истребителем Германии, постоянно вылетал и был явно измотан. Он часто говорил о том, как мучительно ему убивать людей и как при малейшей возможности он старается сбить самолет противника так, чтобы экипаж мог спрыгнуть.
Прямой потомок русского фельдмаршала наполеоновских времен, майор принц Хайнрих фон Сайн-Витгенштейн к моменту своей гибели уже сбил 83 самолета союзников, из них шесть в один памятный вылет. В ночь своей смерти он сбил еще пять, перед тем как самому быть сбитым английским истребителем.
Четверг, 27 января.
Одна девушка из числа моих сослуживцев, ненадолго приезжавшая сюда из Берлина, привезла мне несколько фотографий Хайнриха Витгенштейна. Она много раз видела его, когда он заходил ко мне на работу. Она также пыталась разузнать об обстоятельствах его гибели, но пока что никаких подробностей не сообщается. Сначала нужно уведомить его родителей, а они живут в Швейцарии.
Пятница, 28 января.
Вчера опять был сильный налет на Берлин. Но подробности пока неизвестны, так как всякая связь прервана.
Наконец-то познакомилась с Бланкенхорном. Мы встретились под фонарем одной здешней гостиницы. Шел проливной дождь. Мы отправились вверх по склону к нему домой и долго беседовали в гостиной за бытылкой вина и шоколадными конфетами. Этот рейнландец наделен поразительно острым умом. Мало сказать, что он предвидит крушение Германии. Похоже, что он его ждет не дождется и имеет весьма конкретные идеи относительно ее будущего после поражения разделение страны, создание отдельных автономных Lander [областей] и т. п.
Именно на этих принципах и сложилось впоследствии конституционное устройство послевоенной Федеративной Республики Германии, в которой д-р Бланкенхорн стал одним из ближайших советников канцлера Аденауэра.
Русские прорвались в Ленинград; блокада длилась почти три года.
Блокада продолжалась 872 дня - с 8 сентября 1941 г. Отрезанный от своих коммуникаций с юга немцами и испанской "Голубой дивизией", а с севера финнами, город поддерживал связь с внешним миром только по Ладожскому озеру. Хотя этим маршрутом было эвакуировано более 500 тысяч человек, свыше миллиона ленинградцев погибло - главным образом от голода и холода. Наряду со Сталинградом, Ленинград стал одним из героических символов Великой Отечественной войны 1941 - 1945 гг.
Воскресенье, 30 января.
Я приобрела пару белых лыж, которые первоначально предназначались для солдат, воюющих в России, но так к ним и не попали.
Днем граф Шуленбург взял меня с собой к барону фон Рихтхофену, бывшему посланнику в Софии, женатому на очаровательной венгерке. Они живут в загородном доме довольно далеко отсюда. Очень приятная, успокаивающая атмосфера и весьма откровенные разговоры.
Я совсем упала духом: у Татьяны по-прежнему нет никаких известий от Паула Меттерниха, а Хайнрих Витгенштейн погиб.
Понедельник, 31 января.
Вчера был еще один сильный налет на Берлин - как утверждают, самый страшный со времени ноябрьских налетов. Всякий раз, как это происходит, мы здесь, в горах, оказываемся полностью отрезанными от столицы. Непонятно, каким образом министерство вообще ухитряется работать.
Снег растаял, погода совсем весенняя. Ходила в другую деревню повидаться с одной девушкой, наполовину американкой, знакомой по Берлину. Она тоже заведует архивом, только другим. Застала ее в постели. Тут на все смотрят как-то сквозь пальцы. Она дала мне почитать много английских и американских журналов.
Среда, 2 февраля.
Вернулся Бютнер, ездивший в Берлин на два дня. У него разбомбили дом, и теперь он срывает свою злость на всех, кто попадется под руку.
Четверг, 3 февраля.
Сегодня под проливным дождем появился граф Шуленбург с рюкзаком, полным напитков. Он прекрасно ладит с Жаннетт С., щебечущей красоткой. Та любит пожилых солидных мужчин. Она без ума также и от Папa: засыпает его письмами. Мы напекли печенья и от души полакомились.
Пятница, 4 февраля.
Я печатала срочный материал в соседней комнате, как вдруг меня позвали к телефону. Звонила из Берлина секретарша Адама Тротта. Наш дом на Войршштрассе разбомбило вдребезги, и я должна немедленно ехать приводить все в порядок. Сюда уже послана девушка мне на замену. Подозреваю, что для этого срочного вызова есть и другие причины. Бютнер опять уехал, но заместитель главного кадровика согласился меня отпустить.
Берлин. Суббота, 5 февраля.
Встала в пять утра, кое-как дотащилась до станции. Тут выяснилось, что тем же поездом в Берлин едет Бланкенхорн. Он тоже улизнул со службы. Существует идиотское правило: никто не может выехать из нашей деревни без особых на то документов, но мы все равно то и дело сбегаем, потому что тут просто не выдержишь - взаперти, вдали от друзей, находящихся в постоянной опасности. Поезд на Берлин был переполнен, большую часть пути мы стояли, но зато Бланкенхорна ожидала машина и он подвез меня до нашего бюро. Там я застала Адама Тротта и Алекса Верта.
Алекс умный и исключительно порядочный человек; к счастью для нас, после того как его дом разбомбили, его подселили к нашему главному начальнику, д-ру Сиксу, и хотя последнего мы все ненавидим и презираем, Алекс может время от времени использовать свое особое положение при нем в благих целях. В результате атмосфера уже не так неприятна, как раньше. Алекс очень недоволен работой Бютнера, что меня крайне обрадовало.
То немногое, что я успела увидеть в Берлине, произвело на меня самое гнетущее впечатление... Похоже, что после налета 30 января все уже окончательно перестало работать.
Потом мы с Адамом отправились на Войршштрассе к Марии Герсдорф. Хотя улица сильно пострадала и раньше, сейчас она разрушена практически целиком; мы постояли в толпе, наблюдающей за тем, как крушат единственную уцелевшую стену. Наш скверик полностью выгорел, за единственным исключением - дома Герсдорфов.
Пообедав с Адамом, я провела с ним остаток дня. Выглядит он совсем нехорошо. Мне так хотелось бы, чтобы он был вместе с нами там, в Круммхюбеле, но я знаю, что он ни за что не согласится уехать из Берлина в такой момент. Он дал мне кое-какие книги и отвез меня на вокзал, где я села на поезд до Потсдама. Готфрид и Мелани Бисмарк были одни. Я словно вернулась к себе домой.
Воскресенье, 6 февраля.
Вернулась в Берлин и пошла в церковь, пройдя полгорода пешком. Разрушена значительная часть Курфюрстендамм. Попыталась разыскать Зигрид Герц, которая жила совсем рядом. Ее дом был единственным уцелевшим. Я стала подниматься по лестнице, но лестница обрывалась на полпути, а ее квартиры не было вообще. Никто не знает, где она теперь. Обедала с Хансом Флотовом, которого тоже наконец сильно потрепало. Он очистил свою квартиру от всей оставшейся мебели, чем-то подпер заваливающиеся стены и живет там в палатке, как бедуин. Потом я вернулась к Марии Герсдорф, и она рассказала мне ужасную вещь. 26 декабря наш старый почтальон, которому она позволила воспользоваться моей разбитой комнатой под карнизом, заболел воспалением легких. Его семью эвакуировали, так что Мария и Хайнц перенесли старика вниз и устроили в кухне импровизированную постель. Врача так и не нашли, и старик умер 28-го. В течение трех дней никто не приходил за телом, и он лежал на кухонном столе, окруженный зажженными свечами. В конце концов к Марии заглянул профессор Гербрандт и, в ужасе от этого зрелища, дал знать властям. Но за телом по-прежнему никто не являлся. 30-го на наш скверик опять посыпались бомбы, и загорелись окружающие дома. Наш тоже загорелся, но был спасен усилиями Кикера Штумма и нескольких его друзей. Когда они носили воду заливать крышу, они много раз задевали труп, а Мария сидела у его ног и делала бутерброды для проголодавшихся мужчин. Какие-то соседи вызвались подбросить тело в развалины горящего дома; Мария предпочитала вырыть яму в так называемом саду, который теперь превратился в груду обломков. Бедняга почтальон оставался в доме еще два дня, и только после этого его наконец увезли.
Готфрид и Мелани Бисмарк вернулись из загородного имения его матери, Шенхаузена. Именно там сбили самолет Хайнриха Витгенштейна. Мелани привезла немного земли и какие-то куски самолета - ветровое стекло, части мотора. Она подумала, что его родителям в Швейцарии захочется иметь что-нибудь на память. Я сомневаюсь. От этого только хуже. Если бы только, когда началась война, они не отправили своих троих мальчиков обратно в Германию! Они, по существу, даже и не немцы. Предки у них русские и французские. Полагают, что Хайнрих был без сознания, когда ударился о землю, так как его парашют был не раскрыт и его нашли без обуви на довольно большом расстоянии от самолета. Обычно он ходил в легких ботинках и в одном пальто поверх неформенной одежды. Я помню, как он один раз вылетел в плаще поверх смокинга. Он стал таким асом, что делал все, что вздумается. Остальные члены его экипажа остались живы, потому что он приказал им прыгать, когда самолет подбили. Либо он повредил голову, когда прыгал последним, либо был ранен и не смог раскрыть парашют. Мелани дала мне на память несколько кусочков металла. Может быть, это заставит меня наконец осознать, что мы действительно потеряли его.
Понедельник, 7 февраля.
Татьяна получила телеграмму, в которой сообщается, что Паул Меттерних опасно болен на фронте под Ленинградом. Здесь невозможно получить какие бы то ни было сведения. Поскольку испанский военный атташе Хуан Луис Рокамора уехал, никто не знает, что вообще происходит с испанской "Голубой дивизией", к которой Паул прикомандирован в качестве офицера связи.
Объявился Фердль Кибург из Вены, где, судя по всему, живут пока еще довольно беззаботно. Его поразил контраст с Берлином. С тех пор как его, члена фамилии Габсбургов, вышвырнули из флота, жизнь для него утратила смысл. Он служил на крейсере "Принц Евгений" в том самом легендарном сражении, в котором были потоплены и "Худ", и "Бисмарк". Сейчас он учится в Венском университете.
Позже - чудесный ужин у Бисцэрков в Потсдаме. Вернулся из Швеции Рюдгер Эссен, привез омаров, американский журнал "Вог" и т. п. Другой совсем мир!
Ночью - звонок от Лоремари Шенбург из Вены: она просрочила свой отпуск и у нее опять неприятности. Потом еще один звонок - от графа Шуленбурга из Круммхюбеля. Не пугайтесь, сказал он; в мое отсутствие он вскрыл адресованное мне официальное письмо, из которого явствует, что Бютнер увольняет меня за отъезд в Берлин без его разрешения. Хорошо, что я попросила его вскрывать мою почту на случай новостей от Паула. Теперь я смогу обсудить создавшееся положение с Адамом Троттом и Алексом Вертом. Милый старый граф был искренне встревожен и весьма обрадовался, услышав, как спокойно я приняла эту новость.
Вторник, 8 февраля.
Лоремари Шенбург вернулась из Вены. Услышав о моем увольнении, Алекс Верт сильно на Бютнера разозлился за злоупотребление властью и так далее. Я в шутку сказала ему, что была бы совсем не прочь получить небольшой отпуск, пока этот вопрос выясняется, но, как мне сообщили, главное начальство в лице д-ра Сикса и слышать о моем увольнении не хочет.
Решив воспользоваться ситуацией, я отправилась к парикмахеру. Возможно, раз уж так все сложилось, я просто уйду. Но сейчас, если ты не работаешь в государственном учреждении, тебя немедленно отправляют на военный завод, а то и куда похуже. Qui vivra - verra. [Поживем - увидим].
Среда, 9 февраля.
Сегодня мы с Лоремари Шенбург появились на работе с самым смиренным видом. Мое увольнение пока не отменено, а она три недели отсутствовала без позволения. Забавно, что я всегда предостерегала Лоремари от легкомысленного отношения к "тотальной войне", а тут ей хоть бы что, а меня вроде увольняют.
Алекс Верт отправил меня прямехонько в самое логово д-ра Сикса. Результат разговора: мне надлежит ни на что не обращать внимания, ехать обратно в Круммхюбель, а затем 21-го вернуться в Берлин за дополнительными материалами. С Бютнером поговорят здесь. На обратном пути в Потсдам купила тюльпанов. Несколько раз меня останавливали и спрашивали, где я их достала. Все так, трогательно стараются поддерживать хоть какое-то подобие цивилизованной жизни.
Вечер провела с Готфридом Бисмарком. Звонили в аппарат адмирала Канариса, так как Хассо Эцдорф сообщил мне, что один полковник Абвера только что вернулся с того участка фронта, где находится Паул Меттерних и, возможно, что-либо знает о его состоянии. Когда благодаря Хассо я в конце концов дозвонилась до этого полковника, он вначале принял меня за Татьяну и был весьма сдержан. Это напугало меня, особенно когда, узнав, что я скоро уезжаю из Берлина, он настоял на личной встрече. Мы договорились встретиться завтра в отеле "Адлон". Готфрид попытался приободрить меня, сказав, что он, наверное, просто хочет познакомиться с красивой девушкой. Но мне все равно страшно
Четверг, 10 февраля.
Рюдгер Эссен отвез нас в город. Полковник из Абвера был очень доброжелателен и рассказал мне все, что знал: у Паула Меттерниха двусторонняя пневмония, он лежит в тыловом госпитале в Риге и будет отправлен обратно в Германию, как только станет транспортабельным. Но пока сделать ничего нельзя, так как состояние его очень тяжелое. Полковник старался внушить мне оптимизм. Не исключено, что это как раз к лучшему, потому что полк Паула понес большие потери во время недавнего наступления русских, и Паул сам говорил нам, что это только начало.
Позже у меня был долгий разговор с Хансом-Берндом фон Хафтеном, нашим берлинским старшим кадровиком. Он уже получил все документы относительно моего увольнения. Повел он себя очень порядочно. Похоже, что все улажено, но он хочет, чтобы я извинилась перед Бютнером: "В конце концов, вы же поставили его в трудное положение... уехали без его разрешения... он тяжело травмирован... он нервно расстроен... " Уходя, я столкнулась на лестнице с самим Бютнером и, желая поскорее с этим разделаться, начала было извиняться. Но тут завыла сирена, он пробормотал "nicht jetzt, nicht jetzt" ["потом, потом"], и на том все кончилось.
Адам Тротт отвез меня на вокзал; по дороге мы заблудились. Теперь, когда кругом сплошные развалины, это немудрено. Он оставался со мной, пока поезд не тронулся. Поезд, как всегда, был битком набит. Я оставалась стоять в коридоре, и даже там было тесно. В Хиршберге я упустила пересадку и доехала до Круммхюбеля только к полуночи, совершенно разбитая.
Мисси не разъясняет, в сущности, почему Адам Тротт именно в этот момент вызвал ее в Берлин. Ведь названная им причина, а именно, что разрушен дом Герсдорфов (где она проживала), не соответствовала истине: именно их дом уцелел. Как будет видно дальше, он ее вызывал каждый раз, когда готовилось покушение на жизнь Гитлера. Готовилось ли такое покушение и в начале февраля 1944 года ? Исторически это не документировано.
Круммхюбель. Пятница, 11 февраля.
Снега нанесло на метр в высоту. Ненадолго заглянув в наш главный штаб в "Танненхофе", я зашла к графу Шуленбургу и с его помощью попыталась дозвониться Татьяне, которая опять лежит в больнице в Дрездене.-Поеду к ней туда на уикэнд. Какой он чудесный старик, как хорошо, что он здесь! Мы вместе пообедали, и я вернулась на работу. Там меня ожидала телеграмма от Хассо Эцдорфа, адресованная Татьяне. Он подтверждает, что Паул Меттерних серьезно болен, но добавляет: "ausser Gefahr" ["вне опасности"]. Слава Господу!
Татьяна прислала мне свежих яиц. Жаннетт С. на седьмом небе.
Суббота, 12 февраля.
Работала все утро и отправилась на станцию в два часа дня. Хорошо, что у меня было с собой немного бутербродов, так как поездка в Дрезден оказалась прямо жуткой. Я упустила все пересадки. Потом села не на тот трамвай и добралась до больницы только к полуночи. Бедная Татьяна спала; когда я разбудила ее, она разревелась. Она всего-навсего проходит безобидное обследование, но она очень слаба. Новости о Пауле Меттернихе не помогают.
Воскресенье, 13 февраля.
Весь день провела с Татьяной. Я привезла ей захваченные на работе несколько выпусков лондонского "Татлера"; она узнала там нескольких довоенных друзей. Ее начинает немного раздражать постоянное и довольно тягостное присутствие обоих родителей, и я ее не виню. Я предложила погостить у меня в Круммхюбеле. Ей будет полезно на время сменить обстановку.
Понедельник, 14 февраля.
Сегодня утром обратное путешествие из Дрездена снова безумно затянулось. Наши офисы перевели из "Танненхофа" в новые, наспех состряпанные помещения, куда я сразу же и направилась. Хотя они еще не полностью готовы, мы тем не менее уже перевезли туда всю документацию и даже обставились вполне приличной мебелью. Когда я к ним приблизилась, что-то показалось мне странным; внезапно я поняла, что одного ряда домиков не хватает - он весь сгорел до основания. Наш домик тоже исчез. Выяснилось, что дома загорелись в субботу ночью и сгорели за один час. Ребята из Arbeitsdienst [трудовой службы], у которых тут неподалеку лагерь, спасли много мебели, но большая часть моего драгоценного фотоархива погибла во второй раз. Погибли и все досье Бютнера (невелика потеря!), а также принадлежащая д-ру Сиксу ценная картина, конторское оборудование и копировальные машины, стоящие 100 тысяч марок штука. Должно быть, это дело рук враждебно настроенных военнопленных. Таким образом, нам придется начинать все сначала. Говорят, что когда д-р Сикс услышал об этом в Берлине, он расхохотался: подумать только, ведь нас послали сюда для того, чтобы уберечь от "превратностей войны!"
Поскольку я пока что ничем не могу помочь, я отправилась домой и рано легла спать. Здесь быстро начинает клонить ко сну; должно быть, это горный воздух.
Вторник, 15 февраля.
Мы переехали обратно в "Танненхоф". Вместе с одним сослуживцем я перетащила остатки нашего хозяйства в комнату на верхнем этаже, где я устроила себе кабинет. Оттуда превосходный вид, к тому же окна выходят прямо на крышу, и значит там можно будет загорать. Двое русских пленных помогли нам внести наверх мебель; я дала им карточки на хлеб и сигареты.
Мой фотоархив находится в самом плачевном состоянии: большая часть фотографий размокла и уже непригодна, остальные слиплись. Я потратила много времени, стараясь разлепить их, просушивая их на кровати, а затем раскладывая пачки фотографий под сиденьями моих сослуживцев, чтобы разровнять их.
Телеграмма от Мама: "SOS. Татьяна хочет ехать к Паулу в Ригу. Отговори ее", и так далее. Поскольку Татьяна приезжает сюда в четверг, я предпочитаю подождать и спокойно с ней все обсудить при встрече. Граф Шуленбург откладывает поездку к себе домой ради того, чтобы увидеться с ней.
Среда, 16 февраля.
После обеда мы с Мадонной Блюм в первый раз брали урок игры на аккордеоне у музыканта-чеха по фамилии Холинко, который замечательно играет.
Четверг, 17 февраля.
Сегодня приехала Татьяна. Узнала, что союзники разбомбили в Италии знаменитый монастырь Монте-Кассино.
Пятница, 18 февраля.
Начальник Мадонны Блюм, симпатичный пожилой мужчина, некогда генеральный консул в Стамбуле, не знает, как ему быть: ему некуда пристроить семью, потерявшую кров во время бомбежки. Я предложила Татьяне взять их к себе в Кенигсварт. Частные дома не могут оставаться не полностью занятыми, а эти люди все же лучше, чем кто-то совершенно незнакомый.
Суббота, 19 февраля.
Обедала с Татьяной, затем отправилась с Мадонной Блюм кататься на лыжах с крутого склона позади большого роскошного дома, в котором, по слухам, должен поселиться сам министр иностранных дел фон Риббентроп. По возвращении мы застали Татьяну и Жаннетт С. за лихорадочным приготовлением бутербродов, так как на ужин назвался граф Шуленбург со своим помощником Ш., у которого день рождения. Жаннетт даже испекла торт, а из Кенигсварта только что прибыл запас вина, так что все прошло очень весело. Мадонна играла на аккордеоне, но потом она улеглась: должно быть, от сытной еды и еще оттого, что утром, катаясь на лыжах, неудачно упала и ушибла голову.
Воскресенье, 20 февраля.
После обеда, воспользовавшись на редкость хорошей погодой, мы впятером отправились на длительную прогулку: мы с Мадонной Блюм на лыжах, остальные на санках. Пришлось много подниматься пешком, так как лыжных подъемников, разумеется, нет.
На горе мы слышали, как далеко внизу, в долине, завыла сирена воздушной тревоги. Это прозвучало совершенно нереально. Здесь порой трудно поверить, что идет война.
Татьяна получила очень тоскливое письмо от Паула, который жалуется на бессонницу, на сильные боли в груди и т. п. Граф Шуленбург обещал, что если Паула в скором времени не отправят в Германию, то он попробует помочь ей поехать к нему в Ригу. Я против этого, потому что на железных дорогах сейчас царит полный хаос, особенно на Востоке.
Новости с русского фронта крайне противоречивые - как всегда, обе стороны трубят о своих успехах.
К этому моменту русские уже отвоевывали прибалтийские государства и достигли границ довоенной Польши. Южнее только что были уничтожены десять немецких дивизий, окруженных под Черкассами. Хотя даже после Сталинграда немцы еще смогли развернуть несколько крупных наступлении, после Курской битвы (июль - август 1943 г.) - крупнейшего сражения броневых войск в истории, в котором немцы потеряли почти 3000 танков! - их успехи были сугубо тактическими, и инициатива повсюду сохранялась за русскими. К октябрю они достигли Днепра и освободили Киев, а в конце марта 1944 г. перешли границу с Румынией.
Понедельник, 21 февраля.
Предполагалось, что сегодня я поеду в Берлин показывать д-ру Сиксу свой план создания нового фотоархива. Но мою поездку отложили, так как его там нет.
Сегодня вечером мы видели "Ochsenkrieg" ["Войну волов"] - фильм о войне в средние века. Особенно успокоительно было видеть, как люди колотят друг друга деревянными дубинками. После пяти или шести часов "бойни" на поле битвы осталось семь трупов!
Среда, 23 февраля.
Сегодня в ресторане "Гольденер Фриден" нам подали на обед микроскопические кусочки несъедобного мяса, несмотря на то что мы отдали им наши карточки. Татьяна пожаловалась, и вместо мяса нам принесли маленькую колбаску.
АА заняло все "гастхаусы" (гостиницы) в окрестности, и "Танненхоф" будет одним из его офисов. Когда мы собрались, Бютнер попытался произнести речь, которая потерпела полный провал, так как кругом было полно солдат, пришедших выпить пива. Уходить они и не собирались, напротив, с интересом слушали.
Местное население не проявляет особого восторга по поводу нашего приезда, поскольку боится, что из-за нас Круммхюбель начнут бомбить. К тому же наше прибытие положило конец туризму.
Сегодня днем я привязала свои чемоданы к санкам и потащила их в маленькое шале Жаннетт С., расположенное в лесу. После этого я встретилась с графом Шуленбургом у Типпельскирхов - они были его подчиненными в Москве, и мы все вместе поехали поездом в ближайший городок в театр. Спектакль был отличный. Выступала известная труппа из Рейнской области, которая переселилась сюда, потому что ее театр разбомбили.
Пятница, 21 января.
Мы с Мадонной Блюм решили серьезно заняться в свободное время лыжным спортом, а также научиться как следует играть на аккордеоне. Этот инструмент есть и у нее, и у меня.
Большинство наших берлинских сослуживцев выглядит здесь довольно комично. Все привыкли видеть их уткнувшимися носом в письменный стол, этакими канцелярскими крысами. А тут они расхаживают в мешковатых брюках, ярких шарфах, вязаных шапочках и со смущенным видом тащат за собой санки.
В России развертываются ожесточенные бои на Северном фронте. Я беспокоюсь за Паула Меттерниха. Татьяна шлет полные отчаяния письма.
Вторник, 25 января.
В работе царит полная неразбериха. Сидим восьмеро в одной маленькой комнатушке. Мне дали секретаршу, чтобы помочь создать новый фотоархив. Фотографии присылаются из Берлина большими партиями. Каждая фотография требует подписи; об этом в основном заботится она, в то время как я подбираю фотографии и формирую папки. Я завоевала ее сердце, позволив ей печатать дома. От этого нам просторнее.
Сегодня вечером ужинала с графом Шуленбургом (или "послом", как его все называют, хотя послов здесь несколько). Посреди обеда он случайно упомянул, что убит Хайнрих Витгенштейн. Я застыла от ужаса. Он удивленно на меня взглянул, так как не знал, что мы были дружны. Всего несколько дней назад, в Берлине, Хайнрих позвонил мне на работу. Он только что был в ставке Гитлера, где получал из рук "всевышнего" дубовые листья к своему рыцарскому железному кресту. Он сказал по телефону: "Ich war bei unserem Lliebling" ["Я был у нашего душки"]. И добавил, что, к его удивлению, у него не отобрали пистолет, прежде чем допустить в "Присутствие" (как теперь обычно делается), так что можно было "пристукнуть" его прямо тут же. Он продолжал развивать эту тему, пока я не заметила, что, возможно, желательнее было бы продолжить этот разговор где-нибудь в другом месте. Когда мы встретились немного позже, он начал рассуждать о возможности взорвать себя вместе с Гитлером в следующий раз, когда они будут обмениваться рукопожатием. Бедняга, он и не подозревал, что ему осталось жить всего несколько дней! Но он выглядел таким хрупким, что я всегда боялась за него. Он сделался лучшим ночным летчиком-истребителем Германии, постоянно вылетал и был явно измотан. Он часто говорил о том, как мучительно ему убивать людей и как при малейшей возможности он старается сбить самолет противника так, чтобы экипаж мог спрыгнуть.
Прямой потомок русского фельдмаршала наполеоновских времен, майор принц Хайнрих фон Сайн-Витгенштейн к моменту своей гибели уже сбил 83 самолета союзников, из них шесть в один памятный вылет. В ночь своей смерти он сбил еще пять, перед тем как самому быть сбитым английским истребителем.
Четверг, 27 января.
Одна девушка из числа моих сослуживцев, ненадолго приезжавшая сюда из Берлина, привезла мне несколько фотографий Хайнриха Витгенштейна. Она много раз видела его, когда он заходил ко мне на работу. Она также пыталась разузнать об обстоятельствах его гибели, но пока что никаких подробностей не сообщается. Сначала нужно уведомить его родителей, а они живут в Швейцарии.
Пятница, 28 января.
Вчера опять был сильный налет на Берлин. Но подробности пока неизвестны, так как всякая связь прервана.
Наконец-то познакомилась с Бланкенхорном. Мы встретились под фонарем одной здешней гостиницы. Шел проливной дождь. Мы отправились вверх по склону к нему домой и долго беседовали в гостиной за бытылкой вина и шоколадными конфетами. Этот рейнландец наделен поразительно острым умом. Мало сказать, что он предвидит крушение Германии. Похоже, что он его ждет не дождется и имеет весьма конкретные идеи относительно ее будущего после поражения разделение страны, создание отдельных автономных Lander [областей] и т. п.
Именно на этих принципах и сложилось впоследствии конституционное устройство послевоенной Федеративной Республики Германии, в которой д-р Бланкенхорн стал одним из ближайших советников канцлера Аденауэра.
Русские прорвались в Ленинград; блокада длилась почти три года.
Блокада продолжалась 872 дня - с 8 сентября 1941 г. Отрезанный от своих коммуникаций с юга немцами и испанской "Голубой дивизией", а с севера финнами, город поддерживал связь с внешним миром только по Ладожскому озеру. Хотя этим маршрутом было эвакуировано более 500 тысяч человек, свыше миллиона ленинградцев погибло - главным образом от голода и холода. Наряду со Сталинградом, Ленинград стал одним из героических символов Великой Отечественной войны 1941 - 1945 гг.
Воскресенье, 30 января.
Я приобрела пару белых лыж, которые первоначально предназначались для солдат, воюющих в России, но так к ним и не попали.
Днем граф Шуленбург взял меня с собой к барону фон Рихтхофену, бывшему посланнику в Софии, женатому на очаровательной венгерке. Они живут в загородном доме довольно далеко отсюда. Очень приятная, успокаивающая атмосфера и весьма откровенные разговоры.
Я совсем упала духом: у Татьяны по-прежнему нет никаких известий от Паула Меттерниха, а Хайнрих Витгенштейн погиб.
Понедельник, 31 января.
Вчера был еще один сильный налет на Берлин - как утверждают, самый страшный со времени ноябрьских налетов. Всякий раз, как это происходит, мы здесь, в горах, оказываемся полностью отрезанными от столицы. Непонятно, каким образом министерство вообще ухитряется работать.
Снег растаял, погода совсем весенняя. Ходила в другую деревню повидаться с одной девушкой, наполовину американкой, знакомой по Берлину. Она тоже заведует архивом, только другим. Застала ее в постели. Тут на все смотрят как-то сквозь пальцы. Она дала мне почитать много английских и американских журналов.
Среда, 2 февраля.
Вернулся Бютнер, ездивший в Берлин на два дня. У него разбомбили дом, и теперь он срывает свою злость на всех, кто попадется под руку.
Четверг, 3 февраля.
Сегодня под проливным дождем появился граф Шуленбург с рюкзаком, полным напитков. Он прекрасно ладит с Жаннетт С., щебечущей красоткой. Та любит пожилых солидных мужчин. Она без ума также и от Папa: засыпает его письмами. Мы напекли печенья и от души полакомились.
Пятница, 4 февраля.
Я печатала срочный материал в соседней комнате, как вдруг меня позвали к телефону. Звонила из Берлина секретарша Адама Тротта. Наш дом на Войршштрассе разбомбило вдребезги, и я должна немедленно ехать приводить все в порядок. Сюда уже послана девушка мне на замену. Подозреваю, что для этого срочного вызова есть и другие причины. Бютнер опять уехал, но заместитель главного кадровика согласился меня отпустить.
Берлин. Суббота, 5 февраля.
Встала в пять утра, кое-как дотащилась до станции. Тут выяснилось, что тем же поездом в Берлин едет Бланкенхорн. Он тоже улизнул со службы. Существует идиотское правило: никто не может выехать из нашей деревни без особых на то документов, но мы все равно то и дело сбегаем, потому что тут просто не выдержишь - взаперти, вдали от друзей, находящихся в постоянной опасности. Поезд на Берлин был переполнен, большую часть пути мы стояли, но зато Бланкенхорна ожидала машина и он подвез меня до нашего бюро. Там я застала Адама Тротта и Алекса Верта.
Алекс умный и исключительно порядочный человек; к счастью для нас, после того как его дом разбомбили, его подселили к нашему главному начальнику, д-ру Сиксу, и хотя последнего мы все ненавидим и презираем, Алекс может время от времени использовать свое особое положение при нем в благих целях. В результате атмосфера уже не так неприятна, как раньше. Алекс очень недоволен работой Бютнера, что меня крайне обрадовало.
То немногое, что я успела увидеть в Берлине, произвело на меня самое гнетущее впечатление... Похоже, что после налета 30 января все уже окончательно перестало работать.
Потом мы с Адамом отправились на Войршштрассе к Марии Герсдорф. Хотя улица сильно пострадала и раньше, сейчас она разрушена практически целиком; мы постояли в толпе, наблюдающей за тем, как крушат единственную уцелевшую стену. Наш скверик полностью выгорел, за единственным исключением - дома Герсдорфов.
Пообедав с Адамом, я провела с ним остаток дня. Выглядит он совсем нехорошо. Мне так хотелось бы, чтобы он был вместе с нами там, в Круммхюбеле, но я знаю, что он ни за что не согласится уехать из Берлина в такой момент. Он дал мне кое-какие книги и отвез меня на вокзал, где я села на поезд до Потсдама. Готфрид и Мелани Бисмарк были одни. Я словно вернулась к себе домой.
Воскресенье, 6 февраля.
Вернулась в Берлин и пошла в церковь, пройдя полгорода пешком. Разрушена значительная часть Курфюрстендамм. Попыталась разыскать Зигрид Герц, которая жила совсем рядом. Ее дом был единственным уцелевшим. Я стала подниматься по лестнице, но лестница обрывалась на полпути, а ее квартиры не было вообще. Никто не знает, где она теперь. Обедала с Хансом Флотовом, которого тоже наконец сильно потрепало. Он очистил свою квартиру от всей оставшейся мебели, чем-то подпер заваливающиеся стены и живет там в палатке, как бедуин. Потом я вернулась к Марии Герсдорф, и она рассказала мне ужасную вещь. 26 декабря наш старый почтальон, которому она позволила воспользоваться моей разбитой комнатой под карнизом, заболел воспалением легких. Его семью эвакуировали, так что Мария и Хайнц перенесли старика вниз и устроили в кухне импровизированную постель. Врача так и не нашли, и старик умер 28-го. В течение трех дней никто не приходил за телом, и он лежал на кухонном столе, окруженный зажженными свечами. В конце концов к Марии заглянул профессор Гербрандт и, в ужасе от этого зрелища, дал знать властям. Но за телом по-прежнему никто не являлся. 30-го на наш скверик опять посыпались бомбы, и загорелись окружающие дома. Наш тоже загорелся, но был спасен усилиями Кикера Штумма и нескольких его друзей. Когда они носили воду заливать крышу, они много раз задевали труп, а Мария сидела у его ног и делала бутерброды для проголодавшихся мужчин. Какие-то соседи вызвались подбросить тело в развалины горящего дома; Мария предпочитала вырыть яму в так называемом саду, который теперь превратился в груду обломков. Бедняга почтальон оставался в доме еще два дня, и только после этого его наконец увезли.
Готфрид и Мелани Бисмарк вернулись из загородного имения его матери, Шенхаузена. Именно там сбили самолет Хайнриха Витгенштейна. Мелани привезла немного земли и какие-то куски самолета - ветровое стекло, части мотора. Она подумала, что его родителям в Швейцарии захочется иметь что-нибудь на память. Я сомневаюсь. От этого только хуже. Если бы только, когда началась война, они не отправили своих троих мальчиков обратно в Германию! Они, по существу, даже и не немцы. Предки у них русские и французские. Полагают, что Хайнрих был без сознания, когда ударился о землю, так как его парашют был не раскрыт и его нашли без обуви на довольно большом расстоянии от самолета. Обычно он ходил в легких ботинках и в одном пальто поверх неформенной одежды. Я помню, как он один раз вылетел в плаще поверх смокинга. Он стал таким асом, что делал все, что вздумается. Остальные члены его экипажа остались живы, потому что он приказал им прыгать, когда самолет подбили. Либо он повредил голову, когда прыгал последним, либо был ранен и не смог раскрыть парашют. Мелани дала мне на память несколько кусочков металла. Может быть, это заставит меня наконец осознать, что мы действительно потеряли его.
Понедельник, 7 февраля.
Татьяна получила телеграмму, в которой сообщается, что Паул Меттерних опасно болен на фронте под Ленинградом. Здесь невозможно получить какие бы то ни было сведения. Поскольку испанский военный атташе Хуан Луис Рокамора уехал, никто не знает, что вообще происходит с испанской "Голубой дивизией", к которой Паул прикомандирован в качестве офицера связи.
Объявился Фердль Кибург из Вены, где, судя по всему, живут пока еще довольно беззаботно. Его поразил контраст с Берлином. С тех пор как его, члена фамилии Габсбургов, вышвырнули из флота, жизнь для него утратила смысл. Он служил на крейсере "Принц Евгений" в том самом легендарном сражении, в котором были потоплены и "Худ", и "Бисмарк". Сейчас он учится в Венском университете.
Позже - чудесный ужин у Бисцэрков в Потсдаме. Вернулся из Швеции Рюдгер Эссен, привез омаров, американский журнал "Вог" и т. п. Другой совсем мир!
Ночью - звонок от Лоремари Шенбург из Вены: она просрочила свой отпуск и у нее опять неприятности. Потом еще один звонок - от графа Шуленбурга из Круммхюбеля. Не пугайтесь, сказал он; в мое отсутствие он вскрыл адресованное мне официальное письмо, из которого явствует, что Бютнер увольняет меня за отъезд в Берлин без его разрешения. Хорошо, что я попросила его вскрывать мою почту на случай новостей от Паула. Теперь я смогу обсудить создавшееся положение с Адамом Троттом и Алексом Вертом. Милый старый граф был искренне встревожен и весьма обрадовался, услышав, как спокойно я приняла эту новость.
Вторник, 8 февраля.
Лоремари Шенбург вернулась из Вены. Услышав о моем увольнении, Алекс Верт сильно на Бютнера разозлился за злоупотребление властью и так далее. Я в шутку сказала ему, что была бы совсем не прочь получить небольшой отпуск, пока этот вопрос выясняется, но, как мне сообщили, главное начальство в лице д-ра Сикса и слышать о моем увольнении не хочет.
Решив воспользоваться ситуацией, я отправилась к парикмахеру. Возможно, раз уж так все сложилось, я просто уйду. Но сейчас, если ты не работаешь в государственном учреждении, тебя немедленно отправляют на военный завод, а то и куда похуже. Qui vivra - verra. [Поживем - увидим].
Среда, 9 февраля.
Сегодня мы с Лоремари Шенбург появились на работе с самым смиренным видом. Мое увольнение пока не отменено, а она три недели отсутствовала без позволения. Забавно, что я всегда предостерегала Лоремари от легкомысленного отношения к "тотальной войне", а тут ей хоть бы что, а меня вроде увольняют.
Алекс Верт отправил меня прямехонько в самое логово д-ра Сикса. Результат разговора: мне надлежит ни на что не обращать внимания, ехать обратно в Круммхюбель, а затем 21-го вернуться в Берлин за дополнительными материалами. С Бютнером поговорят здесь. На обратном пути в Потсдам купила тюльпанов. Несколько раз меня останавливали и спрашивали, где я их достала. Все так, трогательно стараются поддерживать хоть какое-то подобие цивилизованной жизни.
Вечер провела с Готфридом Бисмарком. Звонили в аппарат адмирала Канариса, так как Хассо Эцдорф сообщил мне, что один полковник Абвера только что вернулся с того участка фронта, где находится Паул Меттерних и, возможно, что-либо знает о его состоянии. Когда благодаря Хассо я в конце концов дозвонилась до этого полковника, он вначале принял меня за Татьяну и был весьма сдержан. Это напугало меня, особенно когда, узнав, что я скоро уезжаю из Берлина, он настоял на личной встрече. Мы договорились встретиться завтра в отеле "Адлон". Готфрид попытался приободрить меня, сказав, что он, наверное, просто хочет познакомиться с красивой девушкой. Но мне все равно страшно
Четверг, 10 февраля.
Рюдгер Эссен отвез нас в город. Полковник из Абвера был очень доброжелателен и рассказал мне все, что знал: у Паула Меттерниха двусторонняя пневмония, он лежит в тыловом госпитале в Риге и будет отправлен обратно в Германию, как только станет транспортабельным. Но пока сделать ничего нельзя, так как состояние его очень тяжелое. Полковник старался внушить мне оптимизм. Не исключено, что это как раз к лучшему, потому что полк Паула понес большие потери во время недавнего наступления русских, и Паул сам говорил нам, что это только начало.
Позже у меня был долгий разговор с Хансом-Берндом фон Хафтеном, нашим берлинским старшим кадровиком. Он уже получил все документы относительно моего увольнения. Повел он себя очень порядочно. Похоже, что все улажено, но он хочет, чтобы я извинилась перед Бютнером: "В конце концов, вы же поставили его в трудное положение... уехали без его разрешения... он тяжело травмирован... он нервно расстроен... " Уходя, я столкнулась на лестнице с самим Бютнером и, желая поскорее с этим разделаться, начала было извиняться. Но тут завыла сирена, он пробормотал "nicht jetzt, nicht jetzt" ["потом, потом"], и на том все кончилось.
Адам Тротт отвез меня на вокзал; по дороге мы заблудились. Теперь, когда кругом сплошные развалины, это немудрено. Он оставался со мной, пока поезд не тронулся. Поезд, как всегда, был битком набит. Я оставалась стоять в коридоре, и даже там было тесно. В Хиршберге я упустила пересадку и доехала до Круммхюбеля только к полуночи, совершенно разбитая.
Мисси не разъясняет, в сущности, почему Адам Тротт именно в этот момент вызвал ее в Берлин. Ведь названная им причина, а именно, что разрушен дом Герсдорфов (где она проживала), не соответствовала истине: именно их дом уцелел. Как будет видно дальше, он ее вызывал каждый раз, когда готовилось покушение на жизнь Гитлера. Готовилось ли такое покушение и в начале февраля 1944 года ? Исторически это не документировано.
Круммхюбель. Пятница, 11 февраля.
Снега нанесло на метр в высоту. Ненадолго заглянув в наш главный штаб в "Танненхофе", я зашла к графу Шуленбургу и с его помощью попыталась дозвониться Татьяне, которая опять лежит в больнице в Дрездене.-Поеду к ней туда на уикэнд. Какой он чудесный старик, как хорошо, что он здесь! Мы вместе пообедали, и я вернулась на работу. Там меня ожидала телеграмма от Хассо Эцдорфа, адресованная Татьяне. Он подтверждает, что Паул Меттерних серьезно болен, но добавляет: "ausser Gefahr" ["вне опасности"]. Слава Господу!
Татьяна прислала мне свежих яиц. Жаннетт С. на седьмом небе.
Суббота, 12 февраля.
Работала все утро и отправилась на станцию в два часа дня. Хорошо, что у меня было с собой немного бутербродов, так как поездка в Дрезден оказалась прямо жуткой. Я упустила все пересадки. Потом села не на тот трамвай и добралась до больницы только к полуночи. Бедная Татьяна спала; когда я разбудила ее, она разревелась. Она всего-навсего проходит безобидное обследование, но она очень слаба. Новости о Пауле Меттернихе не помогают.
Воскресенье, 13 февраля.
Весь день провела с Татьяной. Я привезла ей захваченные на работе несколько выпусков лондонского "Татлера"; она узнала там нескольких довоенных друзей. Ее начинает немного раздражать постоянное и довольно тягостное присутствие обоих родителей, и я ее не виню. Я предложила погостить у меня в Круммхюбеле. Ей будет полезно на время сменить обстановку.
Понедельник, 14 февраля.
Сегодня утром обратное путешествие из Дрездена снова безумно затянулось. Наши офисы перевели из "Танненхофа" в новые, наспех состряпанные помещения, куда я сразу же и направилась. Хотя они еще не полностью готовы, мы тем не менее уже перевезли туда всю документацию и даже обставились вполне приличной мебелью. Когда я к ним приблизилась, что-то показалось мне странным; внезапно я поняла, что одного ряда домиков не хватает - он весь сгорел до основания. Наш домик тоже исчез. Выяснилось, что дома загорелись в субботу ночью и сгорели за один час. Ребята из Arbeitsdienst [трудовой службы], у которых тут неподалеку лагерь, спасли много мебели, но большая часть моего драгоценного фотоархива погибла во второй раз. Погибли и все досье Бютнера (невелика потеря!), а также принадлежащая д-ру Сиксу ценная картина, конторское оборудование и копировальные машины, стоящие 100 тысяч марок штука. Должно быть, это дело рук враждебно настроенных военнопленных. Таким образом, нам придется начинать все сначала. Говорят, что когда д-р Сикс услышал об этом в Берлине, он расхохотался: подумать только, ведь нас послали сюда для того, чтобы уберечь от "превратностей войны!"
Поскольку я пока что ничем не могу помочь, я отправилась домой и рано легла спать. Здесь быстро начинает клонить ко сну; должно быть, это горный воздух.
Вторник, 15 февраля.
Мы переехали обратно в "Танненхоф". Вместе с одним сослуживцем я перетащила остатки нашего хозяйства в комнату на верхнем этаже, где я устроила себе кабинет. Оттуда превосходный вид, к тому же окна выходят прямо на крышу, и значит там можно будет загорать. Двое русских пленных помогли нам внести наверх мебель; я дала им карточки на хлеб и сигареты.
Мой фотоархив находится в самом плачевном состоянии: большая часть фотографий размокла и уже непригодна, остальные слиплись. Я потратила много времени, стараясь разлепить их, просушивая их на кровати, а затем раскладывая пачки фотографий под сиденьями моих сослуживцев, чтобы разровнять их.
Телеграмма от Мама: "SOS. Татьяна хочет ехать к Паулу в Ригу. Отговори ее", и так далее. Поскольку Татьяна приезжает сюда в четверг, я предпочитаю подождать и спокойно с ней все обсудить при встрече. Граф Шуленбург откладывает поездку к себе домой ради того, чтобы увидеться с ней.
Среда, 16 февраля.
После обеда мы с Мадонной Блюм в первый раз брали урок игры на аккордеоне у музыканта-чеха по фамилии Холинко, который замечательно играет.
Четверг, 17 февраля.
Сегодня приехала Татьяна. Узнала, что союзники разбомбили в Италии знаменитый монастырь Монте-Кассино.
Пятница, 18 февраля.
Начальник Мадонны Блюм, симпатичный пожилой мужчина, некогда генеральный консул в Стамбуле, не знает, как ему быть: ему некуда пристроить семью, потерявшую кров во время бомбежки. Я предложила Татьяне взять их к себе в Кенигсварт. Частные дома не могут оставаться не полностью занятыми, а эти люди все же лучше, чем кто-то совершенно незнакомый.
Суббота, 19 февраля.
Обедала с Татьяной, затем отправилась с Мадонной Блюм кататься на лыжах с крутого склона позади большого роскошного дома, в котором, по слухам, должен поселиться сам министр иностранных дел фон Риббентроп. По возвращении мы застали Татьяну и Жаннетт С. за лихорадочным приготовлением бутербродов, так как на ужин назвался граф Шуленбург со своим помощником Ш., у которого день рождения. Жаннетт даже испекла торт, а из Кенигсварта только что прибыл запас вина, так что все прошло очень весело. Мадонна играла на аккордеоне, но потом она улеглась: должно быть, от сытной еды и еще оттого, что утром, катаясь на лыжах, неудачно упала и ушибла голову.
Воскресенье, 20 февраля.
После обеда, воспользовавшись на редкость хорошей погодой, мы впятером отправились на длительную прогулку: мы с Мадонной Блюм на лыжах, остальные на санках. Пришлось много подниматься пешком, так как лыжных подъемников, разумеется, нет.
На горе мы слышали, как далеко внизу, в долине, завыла сирена воздушной тревоги. Это прозвучало совершенно нереально. Здесь порой трудно поверить, что идет война.
Татьяна получила очень тоскливое письмо от Паула, который жалуется на бессонницу, на сильные боли в груди и т. п. Граф Шуленбург обещал, что если Паула в скором времени не отправят в Германию, то он попробует помочь ей поехать к нему в Ригу. Я против этого, потому что на железных дорогах сейчас царит полный хаос, особенно на Востоке.
Новости с русского фронта крайне противоречивые - как всегда, обе стороны трубят о своих успехах.
К этому моменту русские уже отвоевывали прибалтийские государства и достигли границ довоенной Польши. Южнее только что были уничтожены десять немецких дивизий, окруженных под Черкассами. Хотя даже после Сталинграда немцы еще смогли развернуть несколько крупных наступлении, после Курской битвы (июль - август 1943 г.) - крупнейшего сражения броневых войск в истории, в котором немцы потеряли почти 3000 танков! - их успехи были сугубо тактическими, и инициатива повсюду сохранялась за русскими. К октябрю они достигли Днепра и освободили Киев, а в конце марта 1944 г. перешли границу с Румынией.
Понедельник, 21 февраля.
Предполагалось, что сегодня я поеду в Берлин показывать д-ру Сиксу свой план создания нового фотоархива. Но мою поездку отложили, так как его там нет.
Сегодня вечером мы видели "Ochsenkrieg" ["Войну волов"] - фильм о войне в средние века. Особенно успокоительно было видеть, как люди колотят друг друга деревянными дубинками. После пяти или шести часов "бойни" на поле битвы осталось семь трупов!
Среда, 23 февраля.
Сегодня в ресторане "Гольденер Фриден" нам подали на обед микроскопические кусочки несъедобного мяса, несмотря на то что мы отдали им наши карточки. Татьяна пожаловалась, и вместо мяса нам принесли маленькую колбаску.