Василенко Иван
Артемка у гимназистов

   Иван Василенко
   Артемка у гимназистов
   ЧЕЛОВЕК С КОРЗИНОЙ
   Попал Артемка к гимназистам спустя год, как Пепс, заронив в его душу страстную мечту о театре, неожиданно уехал из города. Трудный был этот год без отца. Никого у Артемки не осталось и из друзей. Даже дед Шишка, к которому он раньше ходил в гости, заболел какой-то нераспознанной болезнью и, похворав с неделю, умер.
   Артемка вколачивал в подошву деревянные гвозди, а осень дышала в щели будки мутной сыростью. Часто врывался ветер, и красный язык пламени пускался в пляс. Артемка бросал молоток, ругаясь заслонял ладонями горелку. В будке было холодно и неуютно.
   Но, когда Артемка тушил лампу и ложился на свою скрипучую скамью-кровать, укрывшись ватным отцовским пальто, он уже больше не слышал ни свиста ветра, ни стука дождя по крыше. Каждый вечер перед сном он вновь и вновь переживал свои встречи с цирковым борцом - негром Пепсом, и первое знакомство с девочкой-канатоходцем Лясей, и рыбную ловлю втроем, и пантомиму, и скандал в цирке - все то изумительное и невероятное, что случилось прошлым летом. "Почему он не пишет? - думал Артемка. - Может, заболел?" Он ждал письма от Пепса и каждый день испытывал тоскливое разочарование. Не было письма и от Ляси.
   Особенно плохо пришлось зимой. Зима выдалась на редкость лютая, и Артемка чуть не закоченел в своей будке.
   А летом он отогрелся и забыл о всех невзгодах. Этим летом Артемка и попал к гимназистам. Однажды в будку вошел коренастый смуглый человек с корзиной.
   - Здравствуйте, - сказал он, опуская корзину на пол, зорко глянул в запыленное окошко и сел на чурбан. - Пожалуйста, прибейте мне к туфлям подковки.
   - Можно, - сказал Артемка, польщенный тем, что ему говорят "вы".
   Человек прислонился спиной к стене и устало прикрыл глаза. Казалось, он дремал. Но иногда, будто разбуженный стуком молотка, вскидывал голову и тревожно оборачивался к двери. Артемка вбивал гвоздь за гвоздем, а сам поглядывал то на человека, то на корзину. Удивительно, как много всякого добра можно собрать в одно место. Чего тут только не было! Отрывные календари на картоне с глянцевитыми картинками, бритвы в черных с позолотой футлярах, перочинные ножи с блестящими змейками-пробочниками, открытки с целующимися голубями, атласные ленты, спутанные в большой многоцветный веселый клубок... Да просто невозможно всего разглядеть. А главное - книжки! Они сложены стопкой, и Артемка видел обложку только верхней из них: под малиновым балдахином лежит на подушках красавица и улыбается во сне, а по ковру крадется черноусый мужчина в феске, с кривым кинжалом в зубах. "Вот бы почитать!" подумал Артемка
   - Готовы, - сказал он, подавая туфли. Человек надел их и раскрыл кошелек.
   - Знаете что, - попросил Артемка, - вы лучше дайте мне книжку.
   - О, с удовольствием! "Тайны гарема" хотите? Впрочем, это вздор. Возьмите лучше эту.
   Мужчина подал Артемке небольшую книгу.
   - "Ревизор", - прочитал Артемка на обложке и тоном знатока спросил: Роман?
   - Нет, пьеса.
   - Пьеса? - обрадовался Артемка. - Что в театрах представляют?
   - Вот именно. А вы разве любите театр?
   - Люблю. Только я еще в театре не был.
   Человек засмеялся:
   - Как же можно любить чего не знаешь?
   - Я не знаю, - откровенно признался Артемка. - Мне Пепс рассказывал, борец из цирка.
   Он опять взглянул на книжку и еще больше обрадовался:
   - Да это же Гоголя! Того самого, что "Бульбу" написал!
   - Того самого, - подтвердил человек и, протянув руку, назвал себя: - Попов Дмитрий Дмитриевич. А вас?
   - Артемка Загоруйко. Артемий Никитич, значит.
   - Вот и познакомились.
   Человек подошел к двери, чуть приоткрыл ее и долго куда-то всматривался.
   - Да, - прошептал он, - дело ясное. - И, повернувшись, спросил: - Что у вас в этом сундуке?
   - В сундуке? - удивился Артемка. - Кожа и парусина. Товар, короче. А что?
   - Артемий Никитич! - Темные, влажно блестящие глаза Попова глянули пристально и как-то очень серьезно. - Вы сможете оказать мне услугу?
   - Как это? - не понял Артемка и почему-то встревожился.
   - Выньте из сундука ваш товар, а я туда положу свой. Идет? Мне, понимаете, сейчас его таскать... несподручно - отнять могут.
   Артемка подумал: "Что он говорит? Такой большой, а боится". Но отказать не было причины.
   - Это можно, - сказал он деловито. - А мой тоже пусть в сундуке лежит. Там и товару-то кот наплакал.
   - Вот и отлично! - оживился Попов.
   Из-под кучи своего пестрого, празднично пахнувшего товара он вытащил кипу книжек и сунул в Артемкин сундук. Потом вынул из корзины новый замочек, продел дужку в кольца сундука и щелкнул ключом.
   - Ничего, что ваш товар заперт? Я вернусь скоро.
   - Ничего, - хитро подмигнул Артемка. - Понадобится - я достану.
   - И вот еще что, - понизил Попов голос до шепота: - не говорите никому. Ладно? А уж я вам за это такую книгу дам!..
   - Да я и без книжки... - сказал Артемка.
   Попов взял корзину, кивнул и быстро вышел из будки.
   "Чудной какой-то!" - подумал Артемка. Он подвинулся вместе со скамеечкой к сундуку и приподнял его. На полу лежала подошвенная кожа, а поверх нее - пачка книжек: сундук был без дна.
   "Пауки и мухи", - прочитал Артемка на обложке. Он стал перебирать книжки, но все они были одинаковы. Только на последних трех стояло: "Великая семья".
   "Зачем это про мух печатают? - подумал Артемка. - Муха - и муха... Что в ней интересного? Вот паук - другое дело. Тарантул, например, или скорпион".
   Он лег на скамью и в ожидании новых заказчиков принялся за книгу. Но, прочитав несколько страниц, вскочил, сгреб все брошюры и сунул их под сундук. Потом опять лег и, уже не отрываясь, прочитал книжку до конца. Прочитал и в удивлении сказал:
   - Вот так книжка! Такой я еще не читал. Думал, и вправду про мух.
   Артемка схватил другую брошюрку, с заголовком "Великая семья". Тут в будку затесался загулявший лавочник и с пьяной настойчивостью стал требовать, чтобы Артемка сейчас же сшил ему новые сапоги. После лавочника пришел грузчик с разодранным голенищем; потом кухарка из харчевни принесла чинить туфли. А потом уже и темнеть стало. Артемка боялся, что вот-вот явится Попов и заберет книги. "Что ж такое "Великая семья"? - думал он. - Может, и тут про такое же?"
   Базар опустел. Сквозь деревянные стены будки уже не доносился ни людской гомон, ни скрип возов, ни звонкие выкрики торговок. Артемка зажег лампу, запер дверь на крючок и раскрыл книжку И с первой же страницы понял, что в ней "про такое же".
   "ЖЕЛАЮ УДАЧИ У ГИМНАЗИСТОВ!"
   Попов явился только на третий день к вечеру. Был он в новом пиджаке, при галстуке, в желтых штиблетах. И налегке: без корзины.
   - Ну, Артемий Никитич, и задали ж вы мне задачу! - сказал он, улыбаясь глазами. - Человек любит театр, а никогда в нем не был. Запирайте-ка будку да пойдемте смотреть "Лес". Приехал знаменитый Ягеллов.
   - Какой лес? - Артемка с недоверием посмотрел на Попова. - В наших местах лесов нету.
   - Нет, Артемий Никитич, есть и в наших местах и дремучий "лес" и "филины". А пойдем мы с вами в театр. "Лес" - это пьеса такая.
   - В театр? - просиял Артемка, но тут же потускнел.
   - В чем дело? - не понял Попов.
   - Я уже ходил. Не пустили.
   - Не пустили?
   - И билет отобрали. Билетер сказал: "Это в ложу. Не может быть, чтобы ты сам купил. Вытащил, наверно". А я, вот с места не сойти, сам купил.
   Попов скользнул по нему взглядом. Да, костюм на мальчишке неважный: штаны по щиколотку и с бахромой на концах, рубашка хоть и целая, но вся в черных пятнах ваксы.
   Попов взял Артемку за руку:
   - Пойдемте. Со мной пропустят. Вы же видите, какой я франт.
   - И то, - согласился Артемка.
   Он вымыл лицо и руки, причесался, подпоясался ремешком, и они отправились.
   Темнело. В небе замигали первые звезды. Издали, вероятно из городского сада, доносилась музыка. И потому ли, что кончился день и ушло солнце, или от этих звуков, мягко таявших в теплом воздухе, Попов шел задумчивый и немного грустный.
   Но Артемка ничего не замечал. От нетерпеливого желания увидеть то, о чем так интересно рассказывал Пепс, его даже чуть познабливало. Боясь опоздать, он то и дело забегал вперед Попова.
   Вот наконец и театр. Он стоит посреди садика и снаружи ничем не отличается от обыкновенного сарая: такой же деревянный, длинный и глухой, без окоп. Только и всего, что очень большой да на стенах висят красные и зеленые афиши. Цирк - тот куда важней! Высокий, круглый и с куполом. Но Артемка крепко верил Пепсу и готовился увидеть самые необыкновенные вещи.
   Пришли к началу второго действия, когда вся публика уже сидела па местах. Спешили так, что Артемка едва успел прочитать на ярко освещенной при входе афише: "Лес", а внизу, помельче, хоть тоже крупными буквами: "С участием Александра Ягеллова".
   Фонари были притушены, и пробираться к своим местам пришлось в полумраке. Артемка сел и оглянулся. Внутри тоже было не так, как в цирке. В цирке скамьи поднимались одна над другой и закруглялись наподобие колец. Здесь же публика сидела на ровном месте. Это не так интересно. Зато в цирке нет такого занавеса. Ах, какой он тут огромный! Чуть не во всю переднюю стену. Раньше Артемка и представить не мог, чтобы на свете существовал такой занавес-великан. Снизу он освещался невидимыми лампами, а по его синему, в серебряных звездах, полю летели два крылатых мальчика и трубили в длинные-длинные трубы. Артемка решил, что занавес - это очень важная штука в театре.
   А галерка тут тоже есть, и публика на ней такая же беспокойная, как и в цирке. Лущит семечки, хлопает в ладоши и озорно кричит: "Вре-емя! Време-чко-о-о!"
   - Что там? - показал Артемка на занавес.
   - Там? Сцена.
   - Арена?
   - Нет, сцена. Арена в цирке. "Что же это такое?" - подумал Артемка. Как бы в ответ, по синей глади пробежала рябь, трубы перегнулись пополам, и, заворачиваясь, занавес быстро понесся вверх.
   И Артемка увидел... комнату. Обыкновенную комнату - с креслами, со шкафом, с гардинами на окнах. И он сразу понял, что в такой обыкновенной комнате и показывать будут обыкновенное, что по канату здесь ходить не будут и не будут, как клоуны, бить друг друга по щекам. Но какой же интерес смотреть обыкновенное? Когда занавес последний раз опустился и публика после шумных и долгих вызовов знаменитого гастролера двинулась наконец к выходу, Попов, посмеиваясь, сказал:
   - Я вижу, Артемий Никитич, вам театр не понравился. Зря время потеряли.
   - Не понравился? Мне? - Артемка всплеснул руками. - Да я б тут всю жизнь просидел!
   - А ты сторожем сюда наймись, - сказал какой-то парень и сдвинул Артемке на нос фуражку.
   - Иди ты!.. - Артемка поправил фуражку. - Сторожем... Я, может, сам актером буду.
   Возвращались по опустевшим, сонным улицам. По дороге Артемка то прижимал к груди руку, то отбрасывал ее и басил, изображая только что виденного Несчастливцева: "Когда приедет тройка, скажи, что господа пешком пошли!" Потом переходил на роль Аркашки, засовывал палец в воображаемый жилетный карман и дребезжащим тенорком сокрушался: "Вот тебе и тройка! А говорил, на тройке поедем!"
   Около небольшой лавчонки, где сонный грек допоздна торговал фруктами и всякой снедью, Артемка остановился:
   - Вы меня театром угощали, а я вас ужином угощу. Вот и квиты будем.
   Он взял пяток яиц, копченой колбасы и кулечек вишен:
   - Пошли до меня в будку, чаю вскипятим.
   - Пировать так пировать! - охотно согласился Попов.
   Удивительно, как меняется базарная площадь! Днем здесь даже у привычного голова кругом идет: гам, назойливые зазывания горластых торговок, верещанье поросят, гнусавое пение нищих, суета, толчея, озорная перебранка. Сейчас - ни одной живой души, и в ночной темноте молча громоздятся черными глыбами лавки и рундуки.
   - И вы не боитесь жить здесь? - почему-то шепотом спрашивает Попов, пробираясь вслед за Артемкой между какими-то ящиками и бочками.
   - А чего мне бояться? - Артемка подумал и хитровато добавил: - Разве за вашими книжками кто придет. Так они на замке... Ну, вот и мой дом.
   В будке душно, пахнет кожей и лаком. Артемка оставляет дверь открытой. Он зажигает керосинку и принимается мастерить ужин, а Попов ложится на скамью и думает. В этой затерянности Артемкиной будки среди базарных построек есть что-то притягательное.
   - Знаете, - говорит он, - кругом тьма и запертые немые лавки, а здесь кусочек жизни: уютно светит ваша керосинка, поет чайник - честное слово, хорошо!
   - Ну театр! - отвечает Артемка: ни о чем другом он думать не может. Недаром Пепс хвалил. Куда там цирку!
   - Да кто такой Пепс? - заинтересовался Попов.
   - Пепс? Я ж вам говорил: борец, негр, понимаете? Короче, товарищ мой. Вот еще зайдете как-нибудь, я вам про него все расскажу... Ну, кипит чайник.
   - Когда же это "как-нибудь"? - говорит Попов, подсаживаясь к столику. - Я ведь завтра уезжаю.
   - Уезжаете? - Артемка с досадой взглянул на гостя. - Ну что это такое! Как хороший человек попадется, так и уезжает.
   Он помолчал и уже по-детски, просяще сказал:
   - Вы хоть переночуйте тут.
   - О, это я с удовольствием!
   Они поужинали, и, как ни протестовал гость, Артемка уложил его на свою лежанку, а сам калачиком свернулся на полу, подостлав старое пальто.
   Керосинка потухла, и в будке стало совсем темно.
   - Ну, так чем же замечателен этот негр? Где вы с ним встретились?
   Артемка быстро повернулся на спину:
   - А вам интересно? Я с ним в сторожке встретился, в цирке. Я туда пантомиму принес, книжку такую, понимаете? А он лежит на топчане в американских ботинках и плачет.
   Артемка приподнялся и, всматриваясь в темноту, туда, где еле-еле обозначалось расплывчатым, бледным пятном лицо гостя, стал рассказывать. Боясь упустить какую-либо подробность, перебивая самого себя и возвращаясь назад, он размахивал в темноте руками и то и дело восклицал: "Вот он какой, Пепс! Вот он какой!"
   Артемка рассказывал, а пятно впереди делалось все четче и четче, и вот уже ясно видны внимательные глаза, темные брови и даже складка на переносице.
   - Ой, да уже светает! - опомнился Артемка. - Когда же вы теперь спать будете?
   - Не в этом дело. Дело в том, как вам помочь. Попов в раздумье закрыл глаза, потом быстро открыл их и остро взглянул на Артемку.
   - Вам надо себя попробовать в любительском театре. Может, из вас выйдет Щепкин, Варламов, Садовский. А может, и ничего не выйдет. Боюсь только, что вас ни в какой любительский кружок не примут: мальчик, сапожник... - Он опять задумался. - Разве вот что: на Сенной улице есть двор, где гимназисты ставят спектакли. Что, если вам пойти туда и поговорить? Может, они дадут какую-нибудь роль. Там есть два-три гимназиста из тех, кто сочувствует трудовому народу. Жизнь покажет, что из них выйдет. Пока это не очень серьезно. Но юноши, кажется, неплохие. Пойдите. В крайнем случае, посмотрите спектакль. Это в доме Зворого, сорок пятый номер.
   - Пойду, - твердо сказал Артемка и улыбнулся: - Вот кабы дали!
   - Попросите. А теперь давайте часок-другой поспим. Поезд мой уходит рано.
   Где-то далеко стучали о камни колеса и дребезжала подвешенная под телегой цебарка: начинался базарный день.
   Артемка опять свернулся калачиком, вздохнул и закрыл глаза.
   И ему приснился гимназист. Будто стоит он в будке и говорит Артемке: "Эх ты, желтоволосый! А хвастался, что на тройке поедем!"
   ... Когда Артемка проснулся, во все щели врывались золотисто-дымчатые лучи солнца. Попов сидел на корточках перед сундуком и старался открыть замок.
   - Не тот ключ, что ли? - бормотал он в недоумении.
   - Да вы поднимите сундук, - сказал Артемка. Попов обернулся:
   - Извините, я вас разбудил, А чему это поможет, если я его подниму?
   Однако взялся двумя руками за сундук и приподнял его: прямо на полу лежали книги.
   - Жалко, что у вас нет зеркала: я бы посмотрел, какое у меня сейчас умное лицо. Кто-нибудь видел?
   - Я бы разве позволил!
   - А сами вы читали?
   - Ага!
   - Ну ясно. Незачем было и спрашивать. А я все думаю, как вам объяснить. Придется признаться.
   - Я знаю, - сказал уверенно Артемка. - Вы кого-то увидели из будки. Наверно, из тех, из фараонов?
   - Правильно. Я увидел шпика, который уже давно охотился за мною. Меня тут же, на базаре, и арестовали. В корзине были "Тайны гарема", "Бова-королевич", отрывные календари... А остальное, настоящее, лежало у вас в сундуке. Меня продержали три дня и приказали убираться вон из города. Я бы, конечно, не уехал, но те, кому я подчиняюсь добровольно, меня отзывают.
   Попов пытливо посмотрел Артемке в лицо:
   - Вам книжки понравились?
   - Ох, и книжки ж! Особенно та, что про великую семью. Я так понимаю: великая семья - это весь трудовой народ, правда? И все так хорошо описано, вроде как в романе. Прямо за сердце хватает. Вот бы такое в театре показать!
   Попов посчитал книжки, опять сунул их под сундук и укоризненно взглянул на Артемку:
   - Двух штук не хватает.
   - Правильно, не хватает, - подтвердил Артемка с таким выражением, которое ясно говорило: "И не проси - все равно не отдам!"
   - Ну-ну, - согласился Попов. - А теперь до свиданья. Спасибо за ужин, за ночлег, а главное - за помощь. Днем сюда заглянет один мужчина, принесет вам Гоголя, Пушкина. А вы ему все эти книги отдайте.
   Он взял Артемку за руку и уже совсем весело сказал:
   - Ну, желаю удачи у гимназистов!
   ТЕАТР ВО ДВОРЕ
   Дома на Сенной улице небольшие, с тремя-четырьмя окнами. По бокам пыльной дороги дремлет бурьян. Вдоль длинных заборов шумят высокие тополя. Фонари на столбах хоть и горят, по от керосиновых ламп свет такой тусклый, что никак не рассмотреть номера на воротах.
   Увидев с десяток босоногих мальчишек, прильнувших к щелям деревянного забора, Артемка догадался, что там, за забором, и есть театр. У раскрытой калитки стояли с фонарем в руке толстый юноша с серебряными пуговичками на белой чесучовой рубашке и девушка в коричневом платье и белой пелеринке.
   Артемка в нерешительности остановился.
   К калитке подошли две девушки и молодой человек в студенческой, с голубым околышем фуражке. Толстый гимназист поднял вверх фонарь и весело сказал:
   - Ба, знакомые всё лица! Давайте ваши билеты и сыпьте в кружку деньги. Не стесняйтесь.
   Девушка в пелеринке подставила жестяную, с замочком кружку. Звякнули монеты, послышались восклицания, смех:
   - На строительство храма Мельпомены! Актерам погорелого театра!
   - Ладно, ладно, - урчал толстяк. - Только фальшивых гривенников не бросайте!
   Артемка нащупал в кармане пятиалтынный и подошел к калитке.
   - Ба, - сказал гимназист, поднимая фонарь, - знакомые все ли... - Но не договорил и быстро стал на пороге, загородив вход: - Нет, сия личность мне незнакома, к тому же она, кажется, без билета.
   - Билет я куплю, - сказал Артемка. - У меня деньги есть. - И протянул к кружке руку.
   - Стой! - Гимназист схватил его за руку. - Не трудись. Билеты не продаются. Надо иметь пригласительный билет.
   - У меня нет, - сказал Артемка озадаченно.
   - А на нет и суда нет. Поворачивай оглобли. Гимназист опять поднял вверх фонарь, приветствуя новых гостей.
   - "Ба, ба"! - рассердился Артемка. - Заладил одно. Пусти, мне к режиссеру надо.
   - К режиссеру - завтра днем, а сейчас режиссер занят. Ну, отчаливай!
   Артемка с укоризной посмотрел на толстяка и отошел. Но потом вернулся и без всякой уверенности сказал: - Я тоже актер. Пусти!
   - Актер? - деланно удивился гимназист. - А да четвереньках ходить умеешь?
   - Петька! Как тебе не стыдно! - возмутилась девушка. - Иди, мальчик.
   Она взяла Артемку за рукав и легонько потянула к калитке.
   И первое, что увидел Артемка, войдя во двор, был занавес. Как и в настоящем театре, он снизу освещался лампами и тихонько колебался от налетевшего ветерка. Артемка подошел ближе. Прямо во дворе, под открытым небом, - невысокие подмостки, на них круглая суфлерская будка и большие керосиновые лампы по бокам. А перед подмостками, на скамьях и стульях, уже полно публики: гимназисты, гимназистки, студенты и много взрослых мужчин и женщин. Так же, как в обыкновенном театре, шел несмолкаемый говор. В его ровный, как жужжанье шмелей, гул то и дело врывался рассыпчатый смех.
   Публика все прибывала. Некоторые приходили со своими стульями и любезно усаживали на них дам.
   Артемка поискал себе местечко, не нашел и взобрался на акацию, где уже сидело трое маленьких босоногих мальчишек.
   - Тю, здоровый! - сказал один из них. - Сейчас ветку обломит - мы и попадаем.
   Артемка хотел ответить, но тут занавес задвигался, одним краем поднялся до половины, наискось открыв сцену, потом упал, потом опять дернулся и наконец с помощью высунувшейся сбоку руки пополз вверх. И, как в настоящем театре, Артемка увидел комнату, только без потолка, письменный стол, диван и кресла. За столом сидел мужчина и писал. Он покрутил усы и голосом, срывающимся, как у молодого петуха, сказал:
   "Ужасна участь адвоката! Надо иметь не нервы, а канаты!" Вбежала пожилая очень маленькая женщина и совсем девичьим голосом стала жаловаться на своего зятя, а адвоката называла то Петрушкиным, то Помидоровым, то Арбузовым, хотя фамилия его была Огурчиков. Но вот вошел рыжий мужчина. Он так заикался, что адвокат ничего не смог от него добиться. А потом вбежал ревнивый муж и, приняв рыжего мужчину за своего соперника, стал обливать его из сифона. Это был веселый водевиль, в котором сначала все смешно перепуталось, все перессорились, а затем все выяснилось и все помирились.
   И, хотя юношески блестящие глаза исполнителей и их звонкие голоса плохо вязались с приклеенными бородами, публика от души смеялась и хлопала в ладоши. Артемка тоже смеялся. Но, когда занавес, все так же дергаясь, закрылся и стало ясно, что этим все кончается, Артемка почувствовал разочарование. Вчера он видел на сцене самую настоящую жизнь, только страшно интересную. Пепс правильно говорил, что в театре публика и ненавидит и любит. Артемке вчера хотелось вскочить на сцену и такими словами отхлестать притворщицу и скрягу Гурмыжскую, чтобы она не знала, куда деваться. Зато каков сам Несчастливцев! Отдал последнюю тысячу и ушел с Аркашкой пешком. Артемка ладони себе отбил, хлопая знаменитому Ягеллову. Нет, гимназистам до такого театра далеко!
   Из-за занавеса выбежал толстый гимназист, тот самый, который не хотел впустить Артемку, и объявил, что через пять минут начнется дивертисмент. В публике захлопали. Толстяк сказал: "Ба, знакомые всё лица!" - и, ухмыляясь, ушел.
   Когда опять подняли занавес, вышел худощавый, с рыжими волосами и светлыми глазами гимназист. Он взялся руками за спинку специально для этого поставленного стула и сказал:
   - "Осел и Соловей".
   Артемка знал басню наизусть, но гимназист прочел ее так хорошо, с такой забавной мимикой и живыми интонациями, что она показалась Артемке совсем новой. Это был тот гимназист, который исполнял в водевиле роль заики. Видимо, его любили. Когда он кончил, в публике долго хлопали и вызывали: "Лу-нин! Але-еша!"
   Потом выходили другие гимназисты и тоже читали стихи. Больше других Артемке понравилось стихотворение о мужиках, которые пришли к вельможе просить о своих делах, а их швейцар не пустил. Артемке и самому захотелось выучить эти стихи и читать их так, как читал большеголовый смуглый гимназист, - чтобы за душу хватало.
   - Это Клавдин, - сказал босоногий мальчуган. - Коля Клавдин, ихний режиссер.
   После Клавдина щупленький, но уже с усиками гимназист сыграл на скрипке. За ним вышел толстяк, встреченный возгласами из публики: "Ба, знакомые всё лица!" Он прочитал рассказ Чехова "Разговор человека с собакой" и так при этом заливисто лаял, что в соседних дворах откликались все собаки. Насмешив публику, толстяк объявил минуту перерыва.
   Некоторое время слышен был лишь стук стульев да звуки настраиваемых инструментов. С гитарами, мандолинами и балалайками гимназисты заполнили всю сцену. Гимназист с усиками стал впереди и, когда все смолкло, взмахнул руками. Тихо и задушевно оркестр заиграл какую-то украинскую песню, и от нее Артемке стало так грустно и так захотелось пожаловаться на свою жизнь!
   А потом вышла девушка в пелеринке, та, которая стояла у калитки с кружкой, и мягким, грудным голосом спела под оркестр песенку о жаворонке. Песня тоже была грустная, но глаза у девушки смотрели на публику со спокойной лаской, даже улыбались, и от этого никому не хотелось грустить. Когда она кончила и пошла к выходу, в публике захлопали, как не хлопали даже Лунину, и запросто кричали: "Леночка, еще! Еще, Леночка!" Леночка выглядывала из-за двери и, смеясь, качала головой.
   Наверно, ее все-таки заставили бы петь, но маленький дирижер взмахнул рукой, балалаечники яростно ударили по струнам, и под звуки марша, смеясь и перекликаясь, гости пошли к выходу.
   Босоногие мальчуганы, как груши, посыпались вниз. Артемка тоже слез с дерева. Он потер онемевшую ногу, постоял и нерешительно сел на скамью перед сценой. Там, за занавесом, еще слышались голоса. Из-за сцены вышла женщина и потушила лампы. Стало темно, и сразу высыпали на небе голубые звезды. Женщина подошла к Артемке:
   - А ты чего ждешь?
   - Я режиссера жду. - сказал Артемка.
   - Это Колю? Он уже ушел.
   Сбоку с подмостков на землю спрыгнул толстый гимназист и, повернувшись, протянул руку.
   - Я сама, - услышал Артемка знакомый голос, и девушка в пелеринке легко спрыгнула вниз.
   - Вот, Колю спрашивает, - сказала женщина. Гимназист и гимназистка приблизились к скамье.
   - А, это вы! - сказала Леночка, как знакомому. - Коля ушел. Вы приходите завтра днем. Днем он обязательно будет.
   Толстяк фыркнул, взял девушку под руку и пошел с ней к выходу.
   - Иди и ты, - сказала женщина. - Я сейчас буду калитку запирать.