Страница:
– Какие у него деньги, нищета, – снова сплюнул длинный.
– Тогда побрей его бесплатно, – захохотал рябой.
Длинный, поудобнее перехватив топор, которым ударили Власа, шагнул к Григорию. Протянув руку, сорвал с его головы платок.
– Лысый! – в голосе налетчика слышалось разочарование.
– Срежь чего осталось! – приказал, выходя, рябой главарь.
Григорий почувствовал, как чужая грубая рука больно ухватила его за ухо, потянула, перед глазами мелькнуло остро отточенное лезвие топора, и жгучая боль словно взорвалась под черепом, разом бросив его в темноту, душную и немую…
Трепалов ездил в пекарню сам – один пекарь, старик, был убит, другой жестоко искалечен, но главное – город сегодня недополучит хлеба! Это же чистая контрреволюция – устроить перебои в снабжении хлебом, видимо имея целью вызвать недовольства, потом собрать толпу деклассированных элементов, спровоцировать беспорядки, начать громить склады. А хлебная норма и так уже меньше некуда!
Александр Максимович видел затоптанный, залитый кровью пол, разбитый ларь для муки, еще не потухшие печи, в свете огня которых кровь на полу казалась черной, густой, какой-то маслянистой. Белые дорожки просыпанной муки, поваленный табурет у стены, забрызганной кровью, сиротливо пустой стол, на котором должны были месить хлеб для жителей города. Хлеб!
– Кто тут мог быть? – спросил он у стоявшего рядом Гуськова.
– Почерк Мишки Рябого. Наглый, сволочь, издеваться над народом любит. Поймают прохожего и заставляют побриться.
– Как это? – не понял Трепалов.
– Голову топором ему бреют, вроде как деньги и одежонку он за эту услугу отдал. Бандитский шик.
– Садизм это… – глухо сказал Александр Максимович. – Плохо мы работаем, а у нас тот же фронт! Мишка Рябой, Гришка Адвокат, Сабан, Чума, Херувимчик и всякая гадость ползают по городу, как ядовитые скорпионы, над людьми издеваются, а мы?
– На Хитровке они отсиживаются, – шагая рядом с Трепаловым к пролетке, пояснил Гуськов. – „Вольный город Хива“, как его называют.
– Взять, к чертовой бабушке, этот город! – рубанул воздух тяжелым кулаком Трепалов. – Что еще за блатной город в Москве? Кончить надо немедленно! Ты понимаешь, что это такое, когда не хватает хлеба людям, детям, рабочим?!
– Александр Максимович! – начал уговаривать, усаживаясь рядом с начальником в пролетку, Гуськов. – Не москвич вы, не знаете, что такое Хитровка! Мало нас, чтобы ее приступом брать. Там такие подвалы, норы, кротовые ходы еще со времен царизма: вся шантрапа блатная, как вода между пальцев, уйдет, а потом снова соберется. Пустое это… Тут такие силы нужны!
– Силы… – фыркнул Трепалов. – Нам партия велела порядок в Москве навести, а ты силы… Хотя… Это ты правильно сказал, что я не москвич, а, Гуськов? Может, и к лучшему?
– О чем вы?
– Да так, есть одна мыслишка, потом поговорим. Трогай!..
Днем Александр Максимович собрал совещание. Войдя, Гуськов увидел в кабинете сотрудников МУРа и Московской ЧК: Данильченко, Беляева, Байкова, Тыльнера и других. Трепалов плотно прикрыл двери и, расхаживая по кабинету, начал говорить:
– Есть задумка. Меня в Москве уголовный элемент еще не знает в лицо. Разрабатываем операцию по ликвидации всей головки Хитрова рынка, всех этих Сабанов, Рябых и прочих. Приманка для них есть отменная – ограбление железнодорожных касс! Один из членов шайки Водопроводчика показал, что тот уже предлагал совершить налет на кассы, и это вызвало большой интерес у главарей других банд. Вот я и решил прийти к ним под видом петроградского налетчика Сашки Косого и предложить осуществить план, разработанный Водопроводчиком. Как и где будем брать собравшихся перед налетом бандитов, обдумаем. Ну что?
– Авантюра! – разогнав ладонью перед своим лицом махорочный дым, откликнулся один из чекистов. – Вы не знаете их повадок, привычек, блатного жаргона, песен, манер поведения. И где гарантия, что среди тех, с кем вам придется общаться, не появится вдруг человек, знающий вас как работника Петроградской ЧК? Тогда смерть!
– Да, риск слишком велик… – покачал головой Бай-ков. – Они не поверят, а не поверив, просто убьют.
– Ну-ну… – засмеялся Трепалов. – Так уж сразу и убьют. Я, друзья мои, прежде чем предлагать вам свой план, хорошо подумал, все взвесил и идти собираюсь не с бухты-барахты, а основываясь на точно выверенном расчете. Первое: блатные повадки я знаю. Спросите – откуда? Отвечу. Пришлось на каторге царской побывать, похлебать тюремной баланды, да и мальчишкой еще на блатных в Питере насмотрелся – жили-то мы в рабочих бараках на окраине, а там кого только не увидишь. Поэтому экзамен на знание блатных словечек, песен и преданий, а также воровского этикета надеюсь выдержать. Даже самый строгий. Вот так. Теперь второе: пошлем телеграмму товарищам в Питер, попросим выявлять всех блатных, собирающихся прибыть в Москву, и задерживать их, не давать им попасть сюда. Этим сразу же снизим вероятность моей встречи с кем-либо из знакомых. Правда, риск, конечно, остается, но операция должна быть проведена быстро. Почему я в этом уверен? А потому, что психология у бандитов проста: они сейчас уверены в своей безнаказанности и долго ждать нападения на кассы просто не выдержат – а вдруг кто-то другой куш сорвет?
– Это верно, – вынужден был признать Тыльнер.
– Вот видите! – воодушевился Александр Максимович. – Ждать им не захочется, натура волчья, к наживе и крови тянет, потому долго проверять не будут, некогда. А мы им еще вроде как льготные условия для налета создадим: охрану касс уменьшим под предлогом мобилизации милиционеров в Красную армию, слушок пустим о больших выручках… Ну, это уже детали. Надо о другом поговорить: прямо на Хитровку к ним заявиться и назваться Косым будет несусветной глупостью, а вот как сделать, чтобы поверили? Есть один парнишка, к бандитам попал по глупости, о его задержании им неизвестно. Если мне вместе с ним пойти? Он с шайкой Водопроводчика был связан, но ни в чем серьезном замараться не успел. Я с ним тут ночами разговаривал по душам, может помочь. Приведет в притон Севастьяновой и представит.
– С Севастьяновой связан Рябой! – возразил Гуськов. – Он свое место сбора перед выходом на дело предложит. Такой гад, всех поубивать потом будет пытаться за добычу.
– А нам это пока плюс! – парировал Трепалов. – Он, от своей бандитской жадности, за идею ограбления касс ухватится, других уговорит, потому что своими силами не справится. Насчет места встречи бандитов перед налетом мы с вами должны хорошо обмозговать, так, чтобы оно им всем и каждому подошло. Тут и другое – Сабан, Адвокат и Чума наверняка знают привычки Рябого и потому с предложенным им местом встречи наверняка не согласятся.
– Пожалуй, в этом есть резон… – протянул Байков. – Обезглавим одним махом всю Хитровку, потом проще дело пойдет. Но не предаст ли парнишка? Сколько ему годов?
– Восемнадцать. Туман в голове, потому и свернул на кривую дорогу. А предать… Все может быть. – Трепалов присел к столу, задумчиво побарабанил пальцами по столешнице, выбивая замысловатую дробь. – Так прикроете, наверное, товарища, а? – Он улыбнулся, обведя собравшихся озорно блестевшими глазами…
Монашка он знал, правда, не очень хорошо – тот у Водопроводчика мелочью, шестеркой при тузе бегал, ничего серьезного от него ждать не стоило, но Севастьянова говорила, что второй, пришедший с Монашком, желал говорить именно с Мишкой, обиняками намекая на дела крупные, с ломовой деньгой. Рябой криво усмехнулся: посмотрим, что там может выгореть из всех обещаний, – из обещанного как известно, шубу не сошьешь, а долго попусту языком зубы чесать смысла нет, особенно если питерский доверия не вызовет.
Осклизаясь на покрытых первым ночным ледком лужах, Рябой пробрался темным двором к черному ходу старого доходного дома на Хитровке, условным стуком забарабанил костяшками пальцев в давно не крашенную, обшарпанную дверь. Нетерпеливо переминался с ноги на ногу, ожидая, пока откроют.
Отворила сама Севастьянова – длинная, плоская, как вобла, баба с испитым лицом. Придерживая на груди концы теплого платка, накинутого на плечи, она пропустила Рябого в скудно освещенный коридор, насквозь пропахший пригорелой картошкой и гнилым луком, тщательно заперла за ним дверь.
– Один? – Севастьянова не мигая уставилась в Мишкино лицо. Его всегда раздражала эта ее привычка – смотреть не мигая, упершись в тебя темными, словно без зрачков глазами. Противно – как будто зрячий слепец пытается проткнуть, пробуравить в твоей физиономии две дырки, каждую с пятак величиной, – но недовольство Рябой до поры до времени держал при себе: Севастьянова была человеком нужным, всегда помогала сбыть краденое барахло, быстро, по первому знаку, приводила податливых девок, при необходимости могла устроить нужное свидание с авторитетными людьми для обсуждения совместных дел.
– Длинный во дворе ждет, – буркнул Мишка вместо приветствия. – Что они?
– Чай пьют. Мартын с ними. Будешь глядеть?
Рябой согласно кивнул и тихо пошел следом за хозяйкой по коридору в ее хитрую комнатенку, откуда через неприметное отверстие в стене, замаскированное с другой стороны облезшим зеркалом, можно было без помех рассмотреть неожиданных гостей, оставаясь невидимым для них.
Войдя в комнату, Мишка небрежно скинул на стул бекешу, не забыв переложить из ее кармана в карман брюк наган, и жадно приник к потайному глазку. Севастьянова отошла в угол, уселась на продавленный диван и закурила папиросу.
В соседней комнате за столом, удобно устроившись перед медным большим самоваром, сидели трое. Монашка, бледного, худого длинноволосого парня, Мишка разглядывать не стал: и так знаком, да и Севастьянова промашки не даст – ей вместо Монашка никого другого не подсунешь. Мартын, грузный, патлатый мужик в распахнутой рубахе, с запутавшимся в густой поросли сивых волос на груди гайтаном с медным крестиком, тоже мало интересовал Рябого. Он впился глазами в третьего – молодого мужчину, одетого чисто, даже с форсом. Цепко ухватив крепкими пальцами край блюдца, тот не спеша прихлебывал чай. Лицо спокойное, глаза не бегают по сторонам, сидит с достоинством, словно он дорогой, желанный гость или даже хозяин всей этой хитрованской богадельни.
„Знает себе цену“, – подумал Мишка, оценив ширину плеч и ненапускное спокойствие питерского, и шепотом поинтересовался у содержательницы притона:
– Водки подавала?
– Отказался, – глухо ответила из своего угла Севастьянова. – Пойдешь?
– Погляжу еще… – Рябому почему-то очень не хотелось входить в ту комнату, где сидел этот широкоплечий спокойный человек. Почему? Даже сам себе он не мог бы точно ответить, но не хотелось, и все, словно какое-то подсознательное чувство удерживало его, может, насторожило то, что питерский отказался выпить водки?
– Сказал, почему не хочет? – повернулся Мишка к Севастьяновой.
– За делом, говорит, пришел.
– Ага… – кивнул Рябой. Пытаться получить от хозяйки более пространный ответ или добиться от нее изложения собственных впечатлений о госте было делом пустым, это Мишка знал по опыту – иначе Севастьянова не была бы Севастьяновой: ее капитал – молчание. Ну что, надо идти к гостям?
Тем временем сидевшие за столом допили чай. Питерский достал из кармана жилета часы, щелкнул крышкой, укоризненно покачал тщательно причесанной головой.
– Опаздывает.
Голоса доносились через перегородку между комнатами глухо, приходилось напрягать слух, но разобрать слова все же было можно.
– Придет, – ответил Мартын, переворачивая свой стакан на блюдце вверх дном. – Может, банчок смечем?
Он достал карты, быстро перетасовал колоду. Питерский с меланхоличной улыбкой наблюдал за ловкими движениями толстых пальцев Мартына, тискавших уже потрепанные атласные листы.
– Поиздержался… Если в долг? – тихо сказал он.
– А на часы? – прищурился Мартын.
– Что в ответ? – усмехнулся питерский.
– Найдем, – успокоил Мартын и, снова перетасовав колоду, протянул руку с положенными на ладонь картами к гостю. – Сдвинь.
Рябой напрягся – он знал, что Мартын никогда честно не играет. Заметит это пришлый или нет? Как станет играть?
– Давай по банку втемную… – сдвинув карты, предложил гость.
Мартын быстро выкинул на стол рубашкой вверх одну карту, потом вторую, застыл, выжидательно глядя в лицо питерского.
– Еще одну! – взяв со стола карты, он, не открывая, по-тюремному дунул на листы, потом раздвинул их и тут же бросил перед собой.
– Очко!
– Фарт… – изумленно протянул Мартын и начал играть свое. Вот на стол упала одна карта – туз бубей, следом вторая – крестовая десятка.
– И у меня очко! – довольно захохотал Мартын. – Давай часы, приятель, банкир выигрывает.
Не вставая с места, питерский протянул руку и быстро вытащил из колоды еще одного туза и еще одну десятку. Молча поднес их к лицу ошарашенного Мартына и бросил на стол.
– Так что ты там ставил в ответ? – небрежно поинтересовался он. – Играть не умеешь, даже колоду по-человечески не зарядил. Болвана нашел?
– Да я… – поднялся Мартын.
– Сядь, сявка… – устало сказал питерский и, как показалось Рябому, только концами пальцев дотронулся до груди Мартына. Но этот грузный человек вместе со стулом грохнулся на пол.
„Пойду“, – решился Мишка и быстро вошел в соседнюю комнату. Брезгливо поглядев на поднимающегося с пола Мартына, приказал:
– Выйди! И ты тоже… – дернул головой в сторону Монашка. – Да скажите, пусть подадут закусить. Ну, – присаживаясь напротив питерского, спросил Рябой, – знакомиться будем?
– Если с толком к делу, то познакомимся, – прищурился тот. – Меня в Питере Косым звали… Да не держись ты за свой шпалер на кармане, не обижу, – и он обезоруживающе улыбнулся.
– А чем докажешь, что ты Косой из Питера? – поглядывая на Севастьянову, поставившую на стол бутылку и закуску, недоверчиво спросил Мишка, не убирая руки с нагана, спрятанного в кармане.
– Может, думаешь, что я начальник МУРа? – засмеялся Трепалов, выдававший себя за Косого.
Рябой усмехнулся в ответ на шутку питерского и разлил водку по стаканам. Но гость сдвинул свой стакан в сторону:
– Сначала о деле.
– Да ты говори, говори, я слушаю… – Мишка опрокинул водку в рот и захрустел огурцом. – Чего там у тебя?
– Железнодорожные кассы!
– Тю, малохольный… – Рябой даже замахал перед собой руками, зайдясь визгловатым смешком. – И это все?
– Не зря же я сюда из Питера мотал, надо расход обернуть. – Трепалов наклонился ближе к бандиту. – Одни, конечно, не возьмем. Но если с умом на это дело других нам в помощь…
– Кого это? – сразу насторожился Рябой, даже перестал жевать. Кого тут знает приезжий, к кому может пойти с предложением провернуть это заманчивое, денежное дело, и вправду сулившее при удаче ломовую деньгу, несчитанную, немереную? У самого Мишки никаких планов насчет таких крупных дел не было, но и упускать фартовый шанс враз снять куш, какой и не снился, он тоже не хотел. Кассы – это тебе не ночных, запоздалых прохожих топором брить или грабить пекарни, спуская потом муку перекупщикам-спекулянтам. Ну, квартирки можно пощупать, ну, еще… Но мелочь все, мелочь. А давно хочется взять, так взять, чтобы все от зависти засохли. Стоит выведать у питерского, как и с кем он намерен дело провернуть, ой стоит.
– Найдутся желающие. Дружок мой, Водопроводчик, хотел спроворить насчет касс, да не успел. Малец его сказал мне, что ты здесь в авторитете, в Иванах ходишь, имею надежду через тебя…
– Подумаем, подумаем, – быстро сказал Мишка, прикинув про себя, что приезжий-то оказался не так прост, тертый малый, сразу не раскрывается. – Кого все же хочешь в долю взять? Скажи.
– С Гришей Адвокатом можно перетолковать? А Сабан, Чума? Других, пожалуй, беспокоить не будем пока, поскольку толку от них на грош, а ломаться при дележе станут на целковый. Ну, берешься?
– Перетолковать можно. – Рябой закурил папиросу и откинулся на спинку стула, в упор разглядывая Трепа-лова. – Только как бы потом нам самим на бубях не остаться. Ты им все наши планы выложишь, а они и…
– А ни тебе, ни им! – усмехнулся Трепалов. – Весь план построен на том, что человечек надежный там у нас есть, который в нужный момент дверь в денежные хранилища откроет. Знает он только меня, а его – только я.
– Вот-вот, знаешь вроде ты один, а говоришь: „У нас есть“. Это у кого же – у нас? Давай уж начистоту.
– Вторым был Водопроводчик. Только он теперь, думаю, ангелам одним в райских кущах может про человечка из касс рассказывать.
– Подумаю, – пообещал Мишка Рябой. – Обмозгую.
– Думай, – равнодушно согласился Трепалов. – Когда ответ дашь?
– Спешишь? – Мишка про себя уже торопливо прикидывал все за и против предложенного питерским крупного дела. Только бы взять кассы, а там видно будет, кому что достанется, – все люди смертны, в том числе и питерский гость.
– Не с руки мне тут лишнее время болтаться без дела. Откажешься ты – с Чумой или Адвокатом переговорю. Но тогда не обессудь, в долю уже звать не буду.
– Ночуешь где? – неожиданно поинтересовался Рябой. – Место надежное?
– Надежное, – улыбнулся Трепалов. – И Монашек там со мной. Вроде как по наследству мне от дружка перешел. Можем, кстати, на этой квартирке перед делом и собраться. Я ею еще раньше пользовался, когда сюда приезжал на гастроли.
– Это когда?
– Год назад. Хорошая квартира, удобная, в доме Ефремова. С черным ходом. Ни одна собака не узнает.
– Лучше собраться в Сухом овраге, здесь, на Хитровке, – быстро ответил Мишка, и Трепалов понял, что тот уже все решил для себя: и сам пойдет на железнодорожные кассы, и других будет уговаривать. Расчет на жадность Рябого оказался верным.
– Здесь не очень хорошо, – солидно ответил Трепалов. – Уголовка во все глаза за Хитровкой смотрит. Думаю, что и другие тебя не поддержат.
– Ладно, будем твою хату смотреть, – немного поразмыслив, сообщил Рябой. – Хозяйка здешняя, Севастьянова, сходит и поглядит. Оставь ей адресок. Она баба опытная, промашки не даст. Если все в масть, то назначаем день, собираемся, распределяем, кому чего, и, помолясь, на дело.
– Жду, – он пропустил ее в переднюю. Заметив, как гостья настороженно прислушивается, не донесется ли из глубины квартиры какой-нибудь подозрительный звук, широко распахнул перед ней двери, ведущие в комнаты. – Прошу!
Севастьянова молча усмехнулась и прошла в комнаты. Оглядела небогатую обстановку, по-птичьи вертя сухонькой головкой, закутанной в платок, потом вышла на кухню.
– Где черный ход?
– Здесь, – Трепалов показал ей на обитую черной клеенкой дверь.
– Открывается?
Александр Максимович открыл. Севастьянова выглянула на лестничную площадку черного хода и, видимо оставшись довольной, сказала:
– Рябой хочет с тобой вместе прийти.
– Что, не доверяет? – обиженно надулся Трепалов. Севастьянова пожала плечами:
– Сказала, как велено. Он тебя ждать будет на Яузском бульваре.
– Хорошо. Я приду, пусть не волнуется. Так и передай.
– Монашек твой где? – уже выходя, словно невзначай поинтересовалась гостья.
– Пошел жратвы добыть, – небрежно ответил Александр Максимович, закрывая за ней дверь…
Мишка Рябой действительно ждал на условленном месте. Подойдя к нему поближе, Трепалов обратил внимание, что бандит странно возбужден, глаза мутные, движения резкие, порывистые, но спиртным от Рябого не пахло.
„Кокаина нанюхался. Взвинчивает себя перед налетом, – понял Александр Максимович. – Ну ничего, недолго тебе, голубчик, осталось измываться над людьми. Только бы не сорвалось“.
На квартиру, которую осматривала Севастьянова, еще с ночи незаметно пришли двенадцать сотрудников МУРа и красногвардейцев из боевой дружины. Всех их Трепалов предупредил, что бандитов надо брать тихо, без единого выстрела, иначе операция будет сорвана – услышав стрельбу, остальные могут не прийти. И вот он, начальник МУРа, ведет к засаде первого бандита.
– Фартовый ты, Сашка, парень… – перемежая слова взрывами беспричинного смеха, говорил Рябой, доверительно взяв Трепалова под руку. – Люб ты мне… Ха!.. Хочешь, скажу тебе одну тайну?
– Какие еще тайны? – настороженно покосился на него Трепалов.
– А вот и не знаешь… – снова засмеялся Рябой. – Но я тебе верю и скажу. Гришка Адвокат не придет.
– Почему? – новость была неприятной. Неужели известный своей осторожностью Адвокат что-то пронюхал или у него есть возможность получать сведения… Нет, это невозможно! Он не мог узнать о засаде. Неужели действительно не придет? Тогда это несколько меняет дело, но, с другой стороны, можно ли верить Рябому? Скажет-то он одно, а сделает совсем другое, очень коварный субъект. Коварный и опасный. Самый опасный из всех, кто должен сегодня прийти в дом Ефремова.
– Почему не придет? – повторил Александр Максимович.
– Спужался… – захихикал Мишка Рябой. – Спужал-ся, что при дележке серьезный разбор пойдет и… В общем, не придет Гришка. Я так думаю.
– Думаешь или точно знаешь? – не отставал от него Трепалов.
– Я Адвоката знаю! – ткнул себя в грудь пальцем Рябой. – Потому и думаю, что он не придет. Понял?
– Понял. Пошли, время дорого… – потянул за собой бандита Александр Максимович, прикидывая, как его лучше обезоружить. Он уже заметил, что Рябой никогда не расстается с наганом и, даже будучи пьяным, почти не вынимает руку из кармана, где лежит оружие, – наверняка стреляет, не обнажая ствола, прямо через карман, может наделать ненужного шума или кого-нибудь ранить.
Вот и подъезд дома Ефремова. Предупредительно распахнув дверь парадного перед Рябым, Трепалов вошел за ним следом, оказавшись с правой стороны от бандита.
Первая ступенька, вторая… Площадка с дверями квартир.
– Нам выше… – Александр Максимович взял Рябого под руку.
Еще ступенька, еще…
Внезапно Мишка, словно почуяв неладное, остановился, повернул свое красное, по меткому народному выражению, „шилом бритое“ лицо к Трепалову:
– Давай подождем здесь, пока другие подойдут. Потом вместе войдем.
– Чего ты? – стараясь успокоить внезапные подозрения бандита, добродушно улыбнулся Александр Максимович, незаметно сдвигая свою руку ниже, к запястью правой руки Рябого, опущенной в карман бекеши.
– Ты мне скажи, может, чего желаешь? Все для тебя сделаю, но хочу здесь подождать, – продолжал упрямиться Мишка, пытаясь шагнуть назад, к лестнице.
Трепалов услышал, как в тишине раздался характерный щелчок – провернулся барабан нагана, ставя патрон напротив ствола. Дальше тянуть было опасно.
Железные пальцы бывшего вальцовщика намертво сжали запястье Мишки Рябого. Тот дернулся, но Александр Максимович сжал еще сильнее, заставив его выпустить из руки спрятанное в кармане оружие и присесть от жуткой боли.
– Пусти! Ты… А-а!
– Тогда побрей его бесплатно, – захохотал рябой.
Длинный, поудобнее перехватив топор, которым ударили Власа, шагнул к Григорию. Протянув руку, сорвал с его головы платок.
– Лысый! – в голосе налетчика слышалось разочарование.
– Срежь чего осталось! – приказал, выходя, рябой главарь.
Григорий почувствовал, как чужая грубая рука больно ухватила его за ухо, потянула, перед глазами мелькнуло остро отточенное лезвие топора, и жгучая боль словно взорвалась под черепом, разом бросив его в темноту, душную и немую…
* * *
Сутки были тяжелые: в Сокольниках бандитами убиты два милиционера, ранен постовой, дежуривший у Мясницких ворот, совершены ограбления в Мерзляковском переулке, на Кудринской площади, на Остоженке, причем попытавшийся сопротивляться потерпевший тяжело ранен и вскоре умер в приемном покое больницы; под утро бандиты устроили дерзкий налет на пекарню – забрали всю муку.Трепалов ездил в пекарню сам – один пекарь, старик, был убит, другой жестоко искалечен, но главное – город сегодня недополучит хлеба! Это же чистая контрреволюция – устроить перебои в снабжении хлебом, видимо имея целью вызвать недовольства, потом собрать толпу деклассированных элементов, спровоцировать беспорядки, начать громить склады. А хлебная норма и так уже меньше некуда!
Александр Максимович видел затоптанный, залитый кровью пол, разбитый ларь для муки, еще не потухшие печи, в свете огня которых кровь на полу казалась черной, густой, какой-то маслянистой. Белые дорожки просыпанной муки, поваленный табурет у стены, забрызганной кровью, сиротливо пустой стол, на котором должны были месить хлеб для жителей города. Хлеб!
– Кто тут мог быть? – спросил он у стоявшего рядом Гуськова.
– Почерк Мишки Рябого. Наглый, сволочь, издеваться над народом любит. Поймают прохожего и заставляют побриться.
– Как это? – не понял Трепалов.
– Голову топором ему бреют, вроде как деньги и одежонку он за эту услугу отдал. Бандитский шик.
– Садизм это… – глухо сказал Александр Максимович. – Плохо мы работаем, а у нас тот же фронт! Мишка Рябой, Гришка Адвокат, Сабан, Чума, Херувимчик и всякая гадость ползают по городу, как ядовитые скорпионы, над людьми издеваются, а мы?
– На Хитровке они отсиживаются, – шагая рядом с Трепаловым к пролетке, пояснил Гуськов. – „Вольный город Хива“, как его называют.
– Взять, к чертовой бабушке, этот город! – рубанул воздух тяжелым кулаком Трепалов. – Что еще за блатной город в Москве? Кончить надо немедленно! Ты понимаешь, что это такое, когда не хватает хлеба людям, детям, рабочим?!
– Александр Максимович! – начал уговаривать, усаживаясь рядом с начальником в пролетку, Гуськов. – Не москвич вы, не знаете, что такое Хитровка! Мало нас, чтобы ее приступом брать. Там такие подвалы, норы, кротовые ходы еще со времен царизма: вся шантрапа блатная, как вода между пальцев, уйдет, а потом снова соберется. Пустое это… Тут такие силы нужны!
– Силы… – фыркнул Трепалов. – Нам партия велела порядок в Москве навести, а ты силы… Хотя… Это ты правильно сказал, что я не москвич, а, Гуськов? Может, и к лучшему?
– О чем вы?
– Да так, есть одна мыслишка, потом поговорим. Трогай!..
Днем Александр Максимович собрал совещание. Войдя, Гуськов увидел в кабинете сотрудников МУРа и Московской ЧК: Данильченко, Беляева, Байкова, Тыльнера и других. Трепалов плотно прикрыл двери и, расхаживая по кабинету, начал говорить:
– Есть задумка. Меня в Москве уголовный элемент еще не знает в лицо. Разрабатываем операцию по ликвидации всей головки Хитрова рынка, всех этих Сабанов, Рябых и прочих. Приманка для них есть отменная – ограбление железнодорожных касс! Один из членов шайки Водопроводчика показал, что тот уже предлагал совершить налет на кассы, и это вызвало большой интерес у главарей других банд. Вот я и решил прийти к ним под видом петроградского налетчика Сашки Косого и предложить осуществить план, разработанный Водопроводчиком. Как и где будем брать собравшихся перед налетом бандитов, обдумаем. Ну что?
– Авантюра! – разогнав ладонью перед своим лицом махорочный дым, откликнулся один из чекистов. – Вы не знаете их повадок, привычек, блатного жаргона, песен, манер поведения. И где гарантия, что среди тех, с кем вам придется общаться, не появится вдруг человек, знающий вас как работника Петроградской ЧК? Тогда смерть!
– Да, риск слишком велик… – покачал головой Бай-ков. – Они не поверят, а не поверив, просто убьют.
– Ну-ну… – засмеялся Трепалов. – Так уж сразу и убьют. Я, друзья мои, прежде чем предлагать вам свой план, хорошо подумал, все взвесил и идти собираюсь не с бухты-барахты, а основываясь на точно выверенном расчете. Первое: блатные повадки я знаю. Спросите – откуда? Отвечу. Пришлось на каторге царской побывать, похлебать тюремной баланды, да и мальчишкой еще на блатных в Питере насмотрелся – жили-то мы в рабочих бараках на окраине, а там кого только не увидишь. Поэтому экзамен на знание блатных словечек, песен и преданий, а также воровского этикета надеюсь выдержать. Даже самый строгий. Вот так. Теперь второе: пошлем телеграмму товарищам в Питер, попросим выявлять всех блатных, собирающихся прибыть в Москву, и задерживать их, не давать им попасть сюда. Этим сразу же снизим вероятность моей встречи с кем-либо из знакомых. Правда, риск, конечно, остается, но операция должна быть проведена быстро. Почему я в этом уверен? А потому, что психология у бандитов проста: они сейчас уверены в своей безнаказанности и долго ждать нападения на кассы просто не выдержат – а вдруг кто-то другой куш сорвет?
– Это верно, – вынужден был признать Тыльнер.
– Вот видите! – воодушевился Александр Максимович. – Ждать им не захочется, натура волчья, к наживе и крови тянет, потому долго проверять не будут, некогда. А мы им еще вроде как льготные условия для налета создадим: охрану касс уменьшим под предлогом мобилизации милиционеров в Красную армию, слушок пустим о больших выручках… Ну, это уже детали. Надо о другом поговорить: прямо на Хитровку к ним заявиться и назваться Косым будет несусветной глупостью, а вот как сделать, чтобы поверили? Есть один парнишка, к бандитам попал по глупости, о его задержании им неизвестно. Если мне вместе с ним пойти? Он с шайкой Водопроводчика был связан, но ни в чем серьезном замараться не успел. Я с ним тут ночами разговаривал по душам, может помочь. Приведет в притон Севастьяновой и представит.
– С Севастьяновой связан Рябой! – возразил Гуськов. – Он свое место сбора перед выходом на дело предложит. Такой гад, всех поубивать потом будет пытаться за добычу.
– А нам это пока плюс! – парировал Трепалов. – Он, от своей бандитской жадности, за идею ограбления касс ухватится, других уговорит, потому что своими силами не справится. Насчет места встречи бандитов перед налетом мы с вами должны хорошо обмозговать, так, чтобы оно им всем и каждому подошло. Тут и другое – Сабан, Адвокат и Чума наверняка знают привычки Рябого и потому с предложенным им местом встречи наверняка не согласятся.
– Пожалуй, в этом есть резон… – протянул Байков. – Обезглавим одним махом всю Хитровку, потом проще дело пойдет. Но не предаст ли парнишка? Сколько ему годов?
– Восемнадцать. Туман в голове, потому и свернул на кривую дорогу. А предать… Все может быть. – Трепалов присел к столу, задумчиво побарабанил пальцами по столешнице, выбивая замысловатую дробь. – Так прикроете, наверное, товарища, а? – Он улыбнулся, обведя собравшихся озорно блестевшими глазами…
* * *
К Севастьяновой Мишка Рябой шел со смешанным чувством недоверия и надежды – объявился где-то по щелям прятавшийся после разгрома банды Водопроводчика Монашек, а с ним пришел питерский „деловой“, приехавший как раз перед тем, как уголовка повязала всех фартовых ребят из Марьиной рощи. Что за человек этот питерский, какие у него к нему, Мишке Рябому, могут быть интересные разговоры? Чужим Мишка не доверял – нож в бок, и пусть Господь сам потом разбирается, кто прав, а кто виноват, все одно: грехов набралось столько, что за всю жизнь не отмолить. Так какая разница – одним больше, одним меньше?Монашка он знал, правда, не очень хорошо – тот у Водопроводчика мелочью, шестеркой при тузе бегал, ничего серьезного от него ждать не стоило, но Севастьянова говорила, что второй, пришедший с Монашком, желал говорить именно с Мишкой, обиняками намекая на дела крупные, с ломовой деньгой. Рябой криво усмехнулся: посмотрим, что там может выгореть из всех обещаний, – из обещанного как известно, шубу не сошьешь, а долго попусту языком зубы чесать смысла нет, особенно если питерский доверия не вызовет.
Осклизаясь на покрытых первым ночным ледком лужах, Рябой пробрался темным двором к черному ходу старого доходного дома на Хитровке, условным стуком забарабанил костяшками пальцев в давно не крашенную, обшарпанную дверь. Нетерпеливо переминался с ноги на ногу, ожидая, пока откроют.
Отворила сама Севастьянова – длинная, плоская, как вобла, баба с испитым лицом. Придерживая на груди концы теплого платка, накинутого на плечи, она пропустила Рябого в скудно освещенный коридор, насквозь пропахший пригорелой картошкой и гнилым луком, тщательно заперла за ним дверь.
– Один? – Севастьянова не мигая уставилась в Мишкино лицо. Его всегда раздражала эта ее привычка – смотреть не мигая, упершись в тебя темными, словно без зрачков глазами. Противно – как будто зрячий слепец пытается проткнуть, пробуравить в твоей физиономии две дырки, каждую с пятак величиной, – но недовольство Рябой до поры до времени держал при себе: Севастьянова была человеком нужным, всегда помогала сбыть краденое барахло, быстро, по первому знаку, приводила податливых девок, при необходимости могла устроить нужное свидание с авторитетными людьми для обсуждения совместных дел.
– Длинный во дворе ждет, – буркнул Мишка вместо приветствия. – Что они?
– Чай пьют. Мартын с ними. Будешь глядеть?
Рябой согласно кивнул и тихо пошел следом за хозяйкой по коридору в ее хитрую комнатенку, откуда через неприметное отверстие в стене, замаскированное с другой стороны облезшим зеркалом, можно было без помех рассмотреть неожиданных гостей, оставаясь невидимым для них.
Войдя в комнату, Мишка небрежно скинул на стул бекешу, не забыв переложить из ее кармана в карман брюк наган, и жадно приник к потайному глазку. Севастьянова отошла в угол, уселась на продавленный диван и закурила папиросу.
В соседней комнате за столом, удобно устроившись перед медным большим самоваром, сидели трое. Монашка, бледного, худого длинноволосого парня, Мишка разглядывать не стал: и так знаком, да и Севастьянова промашки не даст – ей вместо Монашка никого другого не подсунешь. Мартын, грузный, патлатый мужик в распахнутой рубахе, с запутавшимся в густой поросли сивых волос на груди гайтаном с медным крестиком, тоже мало интересовал Рябого. Он впился глазами в третьего – молодого мужчину, одетого чисто, даже с форсом. Цепко ухватив крепкими пальцами край блюдца, тот не спеша прихлебывал чай. Лицо спокойное, глаза не бегают по сторонам, сидит с достоинством, словно он дорогой, желанный гость или даже хозяин всей этой хитрованской богадельни.
„Знает себе цену“, – подумал Мишка, оценив ширину плеч и ненапускное спокойствие питерского, и шепотом поинтересовался у содержательницы притона:
– Водки подавала?
– Отказался, – глухо ответила из своего угла Севастьянова. – Пойдешь?
– Погляжу еще… – Рябому почему-то очень не хотелось входить в ту комнату, где сидел этот широкоплечий спокойный человек. Почему? Даже сам себе он не мог бы точно ответить, но не хотелось, и все, словно какое-то подсознательное чувство удерживало его, может, насторожило то, что питерский отказался выпить водки?
– Сказал, почему не хочет? – повернулся Мишка к Севастьяновой.
– За делом, говорит, пришел.
– Ага… – кивнул Рябой. Пытаться получить от хозяйки более пространный ответ или добиться от нее изложения собственных впечатлений о госте было делом пустым, это Мишка знал по опыту – иначе Севастьянова не была бы Севастьяновой: ее капитал – молчание. Ну что, надо идти к гостям?
Тем временем сидевшие за столом допили чай. Питерский достал из кармана жилета часы, щелкнул крышкой, укоризненно покачал тщательно причесанной головой.
– Опаздывает.
Голоса доносились через перегородку между комнатами глухо, приходилось напрягать слух, но разобрать слова все же было можно.
– Придет, – ответил Мартын, переворачивая свой стакан на блюдце вверх дном. – Может, банчок смечем?
Он достал карты, быстро перетасовал колоду. Питерский с меланхоличной улыбкой наблюдал за ловкими движениями толстых пальцев Мартына, тискавших уже потрепанные атласные листы.
– Поиздержался… Если в долг? – тихо сказал он.
– А на часы? – прищурился Мартын.
– Что в ответ? – усмехнулся питерский.
– Найдем, – успокоил Мартын и, снова перетасовав колоду, протянул руку с положенными на ладонь картами к гостю. – Сдвинь.
Рябой напрягся – он знал, что Мартын никогда честно не играет. Заметит это пришлый или нет? Как станет играть?
– Давай по банку втемную… – сдвинув карты, предложил гость.
Мартын быстро выкинул на стол рубашкой вверх одну карту, потом вторую, застыл, выжидательно глядя в лицо питерского.
– Еще одну! – взяв со стола карты, он, не открывая, по-тюремному дунул на листы, потом раздвинул их и тут же бросил перед собой.
– Очко!
– Фарт… – изумленно протянул Мартын и начал играть свое. Вот на стол упала одна карта – туз бубей, следом вторая – крестовая десятка.
– И у меня очко! – довольно захохотал Мартын. – Давай часы, приятель, банкир выигрывает.
Не вставая с места, питерский протянул руку и быстро вытащил из колоды еще одного туза и еще одну десятку. Молча поднес их к лицу ошарашенного Мартына и бросил на стол.
– Так что ты там ставил в ответ? – небрежно поинтересовался он. – Играть не умеешь, даже колоду по-человечески не зарядил. Болвана нашел?
– Да я… – поднялся Мартын.
– Сядь, сявка… – устало сказал питерский и, как показалось Рябому, только концами пальцев дотронулся до груди Мартына. Но этот грузный человек вместе со стулом грохнулся на пол.
„Пойду“, – решился Мишка и быстро вошел в соседнюю комнату. Брезгливо поглядев на поднимающегося с пола Мартына, приказал:
– Выйди! И ты тоже… – дернул головой в сторону Монашка. – Да скажите, пусть подадут закусить. Ну, – присаживаясь напротив питерского, спросил Рябой, – знакомиться будем?
– Если с толком к делу, то познакомимся, – прищурился тот. – Меня в Питере Косым звали… Да не держись ты за свой шпалер на кармане, не обижу, – и он обезоруживающе улыбнулся.
– А чем докажешь, что ты Косой из Питера? – поглядывая на Севастьянову, поставившую на стол бутылку и закуску, недоверчиво спросил Мишка, не убирая руки с нагана, спрятанного в кармане.
– Может, думаешь, что я начальник МУРа? – засмеялся Трепалов, выдававший себя за Косого.
Рябой усмехнулся в ответ на шутку питерского и разлил водку по стаканам. Но гость сдвинул свой стакан в сторону:
– Сначала о деле.
– Да ты говори, говори, я слушаю… – Мишка опрокинул водку в рот и захрустел огурцом. – Чего там у тебя?
– Железнодорожные кассы!
– Тю, малохольный… – Рябой даже замахал перед собой руками, зайдясь визгловатым смешком. – И это все?
– Не зря же я сюда из Питера мотал, надо расход обернуть. – Трепалов наклонился ближе к бандиту. – Одни, конечно, не возьмем. Но если с умом на это дело других нам в помощь…
– Кого это? – сразу насторожился Рябой, даже перестал жевать. Кого тут знает приезжий, к кому может пойти с предложением провернуть это заманчивое, денежное дело, и вправду сулившее при удаче ломовую деньгу, несчитанную, немереную? У самого Мишки никаких планов насчет таких крупных дел не было, но и упускать фартовый шанс враз снять куш, какой и не снился, он тоже не хотел. Кассы – это тебе не ночных, запоздалых прохожих топором брить или грабить пекарни, спуская потом муку перекупщикам-спекулянтам. Ну, квартирки можно пощупать, ну, еще… Но мелочь все, мелочь. А давно хочется взять, так взять, чтобы все от зависти засохли. Стоит выведать у питерского, как и с кем он намерен дело провернуть, ой стоит.
– Найдутся желающие. Дружок мой, Водопроводчик, хотел спроворить насчет касс, да не успел. Малец его сказал мне, что ты здесь в авторитете, в Иванах ходишь, имею надежду через тебя…
– Подумаем, подумаем, – быстро сказал Мишка, прикинув про себя, что приезжий-то оказался не так прост, тертый малый, сразу не раскрывается. – Кого все же хочешь в долю взять? Скажи.
– С Гришей Адвокатом можно перетолковать? А Сабан, Чума? Других, пожалуй, беспокоить не будем пока, поскольку толку от них на грош, а ломаться при дележе станут на целковый. Ну, берешься?
– Перетолковать можно. – Рябой закурил папиросу и откинулся на спинку стула, в упор разглядывая Трепа-лова. – Только как бы потом нам самим на бубях не остаться. Ты им все наши планы выложишь, а они и…
– А ни тебе, ни им! – усмехнулся Трепалов. – Весь план построен на том, что человечек надежный там у нас есть, который в нужный момент дверь в денежные хранилища откроет. Знает он только меня, а его – только я.
– Вот-вот, знаешь вроде ты один, а говоришь: „У нас есть“. Это у кого же – у нас? Давай уж начистоту.
– Вторым был Водопроводчик. Только он теперь, думаю, ангелам одним в райских кущах может про человечка из касс рассказывать.
– Подумаю, – пообещал Мишка Рябой. – Обмозгую.
– Думай, – равнодушно согласился Трепалов. – Когда ответ дашь?
– Спешишь? – Мишка про себя уже торопливо прикидывал все за и против предложенного питерским крупного дела. Только бы взять кассы, а там видно будет, кому что достанется, – все люди смертны, в том числе и питерский гость.
– Не с руки мне тут лишнее время болтаться без дела. Откажешься ты – с Чумой или Адвокатом переговорю. Но тогда не обессудь, в долю уже звать не буду.
– Ночуешь где? – неожиданно поинтересовался Рябой. – Место надежное?
– Надежное, – улыбнулся Трепалов. – И Монашек там со мной. Вроде как по наследству мне от дружка перешел. Можем, кстати, на этой квартирке перед делом и собраться. Я ею еще раньше пользовался, когда сюда приезжал на гастроли.
– Это когда?
– Год назад. Хорошая квартира, удобная, в доме Ефремова. С черным ходом. Ни одна собака не узнает.
– Лучше собраться в Сухом овраге, здесь, на Хитровке, – быстро ответил Мишка, и Трепалов понял, что тот уже все решил для себя: и сам пойдет на железнодорожные кассы, и других будет уговаривать. Расчет на жадность Рябого оказался верным.
– Здесь не очень хорошо, – солидно ответил Трепалов. – Уголовка во все глаза за Хитровкой смотрит. Думаю, что и другие тебя не поддержат.
– Ладно, будем твою хату смотреть, – немного поразмыслив, сообщил Рябой. – Хозяйка здешняя, Севастьянова, сходит и поглядит. Оставь ей адресок. Она баба опытная, промашки не даст. Если все в масть, то назначаем день, собираемся, распределяем, кому чего, и, помолясь, на дело.
* * *
Через несколько дней Трепалова, продолжавшего играть роль петроградского налетчика Сашки Косого, пригласили на тайную сходку главарей банд. Там были Чума, Гришка Адвокат, уже знакомый Александру Максимовичу Мишка Рябой и Сабан. Заманчиво было покончить с преступной головкой Хитровки в тот же день, но начальник МУРа решил выждать и не ошибся. На сходке был принят его план ограбления железнодорожных касс и отвергнуто предложение Рябого собраться перед налетом на Хитровке. Доводы Трепалова, поддержанного главарями банд, опасавшимися козней друг друга и Рябого, признали убедительными. Собраться решили на квартире в доме Ефремова. В налете на железнодорожные кассы кроме главарей должны были принимать участие еще двадцать вооруженных бандитов. Это была удача, вернее, еще один шаг к удачному завершению задуманной и начатой начальником МУРа операции.* * *
На следующий день одетая в темное Севастьянова отправилась осматривать квартиру в доме Ефремова, которую предложил как место сбора бандитов Трепалов. Наблюдавшие за содержательницей притона сотрудники МУРа отметили, как она внимательно осмотрела всю улицу, захламленный двор с запутанной системой выходов в разные переулки, темную лестницу черного хода, несколько раз прошлась мимо парадного и только потом поднялась в квартиру. Открыл ей сам Александр Максимович.– Жду, – он пропустил ее в переднюю. Заметив, как гостья настороженно прислушивается, не донесется ли из глубины квартиры какой-нибудь подозрительный звук, широко распахнул перед ней двери, ведущие в комнаты. – Прошу!
Севастьянова молча усмехнулась и прошла в комнаты. Оглядела небогатую обстановку, по-птичьи вертя сухонькой головкой, закутанной в платок, потом вышла на кухню.
– Где черный ход?
– Здесь, – Трепалов показал ей на обитую черной клеенкой дверь.
– Открывается?
Александр Максимович открыл. Севастьянова выглянула на лестничную площадку черного хода и, видимо оставшись довольной, сказала:
– Рябой хочет с тобой вместе прийти.
– Что, не доверяет? – обиженно надулся Трепалов. Севастьянова пожала плечами:
– Сказала, как велено. Он тебя ждать будет на Яузском бульваре.
– Хорошо. Я приду, пусть не волнуется. Так и передай.
– Монашек твой где? – уже выходя, словно невзначай поинтересовалась гостья.
– Пошел жратвы добыть, – небрежно ответил Александр Максимович, закрывая за ней дверь…
Мишка Рябой действительно ждал на условленном месте. Подойдя к нему поближе, Трепалов обратил внимание, что бандит странно возбужден, глаза мутные, движения резкие, порывистые, но спиртным от Рябого не пахло.
„Кокаина нанюхался. Взвинчивает себя перед налетом, – понял Александр Максимович. – Ну ничего, недолго тебе, голубчик, осталось измываться над людьми. Только бы не сорвалось“.
На квартиру, которую осматривала Севастьянова, еще с ночи незаметно пришли двенадцать сотрудников МУРа и красногвардейцев из боевой дружины. Всех их Трепалов предупредил, что бандитов надо брать тихо, без единого выстрела, иначе операция будет сорвана – услышав стрельбу, остальные могут не прийти. И вот он, начальник МУРа, ведет к засаде первого бандита.
– Фартовый ты, Сашка, парень… – перемежая слова взрывами беспричинного смеха, говорил Рябой, доверительно взяв Трепалова под руку. – Люб ты мне… Ха!.. Хочешь, скажу тебе одну тайну?
– Какие еще тайны? – настороженно покосился на него Трепалов.
– А вот и не знаешь… – снова засмеялся Рябой. – Но я тебе верю и скажу. Гришка Адвокат не придет.
– Почему? – новость была неприятной. Неужели известный своей осторожностью Адвокат что-то пронюхал или у него есть возможность получать сведения… Нет, это невозможно! Он не мог узнать о засаде. Неужели действительно не придет? Тогда это несколько меняет дело, но, с другой стороны, можно ли верить Рябому? Скажет-то он одно, а сделает совсем другое, очень коварный субъект. Коварный и опасный. Самый опасный из всех, кто должен сегодня прийти в дом Ефремова.
– Почему не придет? – повторил Александр Максимович.
– Спужался… – захихикал Мишка Рябой. – Спужал-ся, что при дележке серьезный разбор пойдет и… В общем, не придет Гришка. Я так думаю.
– Думаешь или точно знаешь? – не отставал от него Трепалов.
– Я Адвоката знаю! – ткнул себя в грудь пальцем Рябой. – Потому и думаю, что он не придет. Понял?
– Понял. Пошли, время дорого… – потянул за собой бандита Александр Максимович, прикидывая, как его лучше обезоружить. Он уже заметил, что Рябой никогда не расстается с наганом и, даже будучи пьяным, почти не вынимает руку из кармана, где лежит оружие, – наверняка стреляет, не обнажая ствола, прямо через карман, может наделать ненужного шума или кого-нибудь ранить.
Вот и подъезд дома Ефремова. Предупредительно распахнув дверь парадного перед Рябым, Трепалов вошел за ним следом, оказавшись с правой стороны от бандита.
Первая ступенька, вторая… Площадка с дверями квартир.
– Нам выше… – Александр Максимович взял Рябого под руку.
Еще ступенька, еще…
Внезапно Мишка, словно почуяв неладное, остановился, повернул свое красное, по меткому народному выражению, „шилом бритое“ лицо к Трепалову:
– Давай подождем здесь, пока другие подойдут. Потом вместе войдем.
– Чего ты? – стараясь успокоить внезапные подозрения бандита, добродушно улыбнулся Александр Максимович, незаметно сдвигая свою руку ниже, к запястью правой руки Рябого, опущенной в карман бекеши.
– Ты мне скажи, может, чего желаешь? Все для тебя сделаю, но хочу здесь подождать, – продолжал упрямиться Мишка, пытаясь шагнуть назад, к лестнице.
Трепалов услышал, как в тишине раздался характерный щелчок – провернулся барабан нагана, ставя патрон напротив ствола. Дальше тянуть было опасно.
Железные пальцы бывшего вальцовщика намертво сжали запястье Мишки Рябого. Тот дернулся, но Александр Максимович сжал еще сильнее, заставив его выпустить из руки спрятанное в кармане оружие и присесть от жуткой боли.
– Пусти! Ты… А-а!