Страница:
— Кто знает, что ты здесь? — шепнула я, слезая с Сэмми. Наваждение рассеялось.
— Никто, кроме консьержки. Я платил за номер с личной кредитки.
— Может, Изабель подслушала?
— Нет, она проглотила пригоршню амбиена — никак не привыкнет к разнице во времени — да еще ночью хорошенько набралась, так что проспит до послезавтра.
Еще минуты четыре мы бестолково гадали, кто это может быть, но постепенно до меня дошло, что ночь уступила место утру и лучше вернуться в законные апартаменты, если я не хочу отвечать на множество неприятных вопросов.
Сэмми притянул меня к себе и принялся щекотать языком ухо, сережку и шею.
— Не уходи. Побудь еще немного!
— Жаль, но мне пора. Ты же пока не хочешь раскрывать всем правду о нас? Тем более так?
— Ты права, так — не стоит. У нас в запасе целая вечность, вот вернемся в Нью-Йорк…
— Не надейся избавиться от меня в Нью-Йорке, — шепотом пригрозила я.
Короткое, расшитое бисером платье лежало на столе крошечной горкой. Натянув его и кое-как разгладив, я привела себя в мало-мальски сносный вид и тут же снова шлепнулась на постель. Мысль надеть нижнее белье была невыносима. Сдернув лифчик со спинки кровати, я затолкала его и безобразные хлопчатобумажные трусы в сумочку.
Сэмми сдернул простыню с кровати, которую мы превратили, бог знает во что, обернул ее вокруг бедер и проводил меня до двери.
— Бетт, спасибо за чудесную ночь, — сказал он на прощание, нежно прикоснувшись ладонями к моему лицу и заставив ощутить, какое оно маленькое, нежное и удивительно красивое.
Я приподнялась на цыпочки и обняла Сэмми за шею:
— Все было замечательно.
Все действительно казалось замечательным — именно о таком свидании я мечтала уже несколько недель, пролетевших после Поцелуя, — пока не открыла дверь.
Меня встретила ярчайшая, самая агрессивная вспышка фотоаппарата, какую я когда-либо видела. Не меньше минуты я простояла под обстрелом частых вспышек, от шока не имея сил пошевелиться.
— О, простите, я ошибся дверью, — послышался голос Джона, одного из привезенных нами фотографов.
— Какого черта, что происходит? — загремел Сэмми.
— Подожди, я с этим разберусь. Останься здесь. Я вышла в коридор и закрыла за собой дверь.
— Какого черта, что происходит? Что ты себе позволяешь? — заорала я.
— Эй, детка, я же извинился! Ни о чем не волнуйся, я ничего не видел, — очень неубедительно заверил фотограф.
Джон был самым скользким типом из всей группы и с самого начала вызвал у меня инстинктивное напряжение: он пользовался славой отъявленного папарацци, продавал скандальные снимки гнуснейшим таблоидам, заламывая самые высокие цены. На его присутствии в поездке настояла Келли, потому что газеты хватают на лету все, что он предлагает.
— Почему ты следишь за моим номером? В смысле — его номером? Я с раннего утра обхожу гостей, обсуждаю расписание на сегодняшний вечер, что в этом интересного? Сам должен понимать…
— Слушай, мне все равно, с кем ты трахаешься, — гоготнул Джон. — Конечно, можно найти тех, кому покажется любопытным, что девушка Филипа провела ночь с другим, но ты хорошо относилась к нам в этой поездке, поэтому давай забудем об этом.
Негодяй откровенно разглядывал измятое платье и смазанный макияж доказательства секса ночь напролет.
— Кроме того, — продолжал Джон, отсоединяя вспышку от фотоаппарата и убирая ее в черную сумку на плече, — то, что происходит в апартаментах Филипа, намного круче, чем твой перепихон с парнем Изабель.
— Что ты сказал?!
Мне хотелось придушить мерзавца, посмевшего покуситься на прелесть нашей с Сэмми ночи, за то, что не поверил смехотворной истории насчет согласования расписания на вечер, и за то, что у него хватает наглости утверждать, что Сэмми принадлежит Изабель. Естественно, в нужный момент в голову не пришло ничего хоть немного оскорбительного или умного.
— Ну, скажем, источники не исключают небольшую групповуху с участием твоего бойфренда и его старых подружек Лиззи и Тары. — Джон обнажил зубы и десны в улыбке, самодовольно бросив: — Под «бойфрендом» я имею в виду Филипа Уэстона.
Я подавила гнев.
— Мм-м… очень интересно. Мне пора продолжать обход номеров, так что извини… — И я гордо прошла мимо Джона босиком, с босоножками в одной руке и сумочкой в другой, к лифтам, путь до которых занял целую вечность.
Чем больше я думала о случившемся, тем меньше видела причин для беспокойства, учитывая, что Джон вроде бы не очень заинтересован в наличии или отсутствии пикантной ситуации, связанной со мной или Сэмми.
Оно ему надо? Человек тратит жизнь, бегая за непомерно известными представителями светской тусовки и запечатлевая на пленку связанные с ними скандалы. С какой же стати ему опускаться до малозначительной пиарщицы, в кои-то веки сбегавшей налево? Вокруг знаменитостей пруд пруди. Правда, остается Филип. Если Келли узнает, что меня накрыли в постели эскорт-мальчика Изабель, я буду тут же уволена. Да и сама Изабель вряд ли придет в восторг, не говоря уж о дяде Уилле: племянница снова попадет в героини рубрик светских сплетен, причем не в том ракурсе, которым он сможет гордиться.
Хотя, скорее всего, я зря себя накручиваю: Джон обещал не болтать, а если даже что-нибудь растреплет, вряд ли газеты сочтут произошедшее сенсацией.
Разве что Водоворот изойдет слюной, но у нее щупальца коротки дотянуться до Стамбула. Причина испорченного настроения при встрече с фотографом отчасти состояла в том, что на благословенные 24 часа я забыла, что, значит, быть уязвимой и преследуемой. Отделенная от Эбби пятью тысячами миль, я не испытывала омерзительного ощущения, что мою личную жизнь выставляют на всеобщее обозрение. Отвыкнув от непреклонного чужого стремления меня унизить, я невольно расслабилась и с утренним визитером столкнулась неподготовленной. Глубоко вздохнув, напомнила себе, что могло быть хуже, причем намного, и возблагодарила Бога, что Водоворот находится на другом континенте.
Из-за неплотно закрытой — не заметишь, если специально не приглядеться, — двери апартаментов доносились неясные звуки. На часах было начало девятого — можно сказать, полночь, с учетом того, что я вернулась в отель в три утра, а Филип оставался в «Белле». Значит, пресловутая групповуха в самом разгаре. У меня мелькнула мысль постучать, но я толкнула дверь и вошла.
Пройдя через гостиную к французским дверям, ведущим в спальню, я увидела на кровати вольготно раскинувшегося обнаженного Лео и лишь спустя секунду поняла, что шевелюра, ритмично двигавшаяся вверх-вниз пониже его пупка, и приветственно поднятая в моем направлении голая задница принадлежат мистеру Филипу Уэстону. Прежде чем я опомнилась, Лео меня заметил.
— Привет, Бетт, что стряслось? — спросил он небрежно, не делая попыток прикрыться или заслонить любовника.
Услышав мое имя, Филип резко поднял голову, открыв взгляду еще несколько дюймов тела Лео, которыми я не успела полюбоваться.
— О, привет, малышка, как жизнь? — спросил он, незаметно вытирая рот углом подушки. — Где ты была целую ночь?
— Где я была всю ночь? — Как обычно, от шока я утратила способность ясно мыслить и могла лишь повторять, словно передразнивая, слова собеседника.
— Любимая, я ждал целую вечность, — капризно пожаловался Филип, бодро соскочив на пол, словно маленький мальчик в рождественское утро, и накинул халат.
— Целую вечность, значит? — блеснула я находчивостью.
— Вернись ты вовремя, Лео не оказался бы в моей постели. Ведь так, малышка?
Это чересчур. Я расхохоталась:
— Филип, перестань. Ты еще ни разу не захотел со мной переспать за…
— Расслабься, куколка, успокойся немного. Наш общий знакомый вернулся пять минут назад и сразу вырубился. Я, должно быть, тоже заснул. Конечно, мы сглупили, столько выпив, но, по крайней мере, теперь у нас все прошло.
— Ты всерьез пытаешься утверждать, что я не видела того, что только что отлично рассмотрела? — Если бы хоть у одного из них хватило такта по крайней мере притвориться смущенным, я бы еще как-нибудь пережила зрелище.
— Знаете что, пойду-ка я возьму кофе, апельсинового сока да еще, пожалуй, круассанов. Чувствую, надвигается грандиозное похмелье, — заявил Лео, дотянувшись до пульта от телевизора.
Не меняя живописной позы, он принялся переключать с канала на канал. По кабельному телевидению отеля крутили разные фильмы.
— Отличная идея, друг. Возьми мне двойной эспрессо, несколько таблеток аспирина и самую большую «Кровавую Мэри», — отозвался Филип.
— Ущипните меня, я сплю, — тупо произнесла я, гадая, в какой момент истекшая ночь и вся моя жизнь превратились в сумеречную зону. Ощущение, будто я попала в другую реальность, причем оказалась там в одиночестве.
— А? — отозвался Филип, без стеснения сбросив перед нами халат, и удалился в душ, оставив дверь открытой. — Лео, не сочти за труд, попроси свою сотрудницу прекратить пи… галдеж. Мы с тобой добрые приятели, вот и все.
Лео, наконец, выпутался из простыней, смятых так, будто на них резвились несколько часов, и натянул джинсы, не позаботившись надеть нижнее белье.
— Конечно. Бетт, милая, мы с Филипом просто приятели. Принести тебе что-нибудь поесть?
— Нет-нет-нет, спасибо, я позавтракаю внизу. Увидимся позже. — Схватив чистые джинсы, футболку и босоножки, я сунула все в пластиковый пакет, предназначавшийся для грязного белья, и бегом бросилась из комнаты, борясь с тошнотой. Пусть Филип и Лео наслаждаются почти семейным утром.
Я отправилась убивать время и перекусить в ресторан на первом этаже, собираясь вернуться в номер позже, но когда официант принес кофейник с чашкой и корзину с восхитительным печеньем и оладьями, в зал на подламывающихся ногах вошла Элайза и уселась напротив.
— He помешаю? — спросила она. — Не могу спать, на фиг, уже готова сдохнуть.
Я запаниковала, решив, что Элайза узнала от фотографа об утреннем происшествии, — в такой час все наши видели десятый сон, — но спутанные волосы, черные круги вокруг глаз и заметно дрожащие руки указывали, что вчера бедолага перебрала с кокаином, сна нет и в помине, и она спустилась в ресторан посидеть и подождать, когда пройдет искусственное возбуждение.
— Конечно, присаживайся, — сказала я по возможности небрежно, сидя как на иголках при мысли, что ей все известно.
Официант тут же принес Элайзе чашку с блюдцем. Остекленевшими глазами Элайза уставилась на посуду, словно никогда раньше не видела, но очнулась и налила себе кофе.
— Ты что-то рано. Где Филип? — Она судорожно выхлебала черную жидкость.
— Филип? — Я попыталась беспечно рассмеяться, но получилось похоже на полузадушенное кудахтанье. — Спит, наверное. Я зачем-то поднялась ни свет ни заря. Наверное, разница во времени.
— Разница во времени? — фыркнула Элайза. — Если это твоя единственная проблема, прими амбиен. Мне вот совсем паршиво.
— Ну, так поешь. Выглядишь так, что завтрак не помешает.
Снова презрительное фырканье.
— Такая оладья по содержанию жиров, углеводов и калорий хуже двух биг-маков. Нет уж, спасибо. — Налив еще чашку черного кофе, Элайза выпила ее одним глотком.
— Дэвид наверху? — спросила я из вежливости.
— Да не знаю я, где его носит. Исчез из клуба часов около трех. Наверное, поехал домой к какой-нибудь турецкой цыпочке. — В ее голосе не слышалось ни удивления, ни огорчения.
Я молча смотрела на нее. Элайза вздохнула:
— Филип, наверное, никогда так с тобой не поступает. Какой замечательный парень…
Я чуть не подавилась апельсиновым соком, но сдержалась.
— Угу, — пробормотала я. — А тебе не приходилось слышать, что Филип… ну, в смысле… ну, как бы интересуется…
Элайза смотрела на меня, не отрываясь:
— Интересуется чем?
— Ну, не знаю… Мужчинами?
У Элайзы перехватило дыхание, и она уставилась на меня с открытым ртом.
— Филип Уэстон — гей? Издеваешься? Бетт, как можно быть такой наивной? Если человек обладает фантастическим чувством стиля, ездит на «веспе» и занимается йогой, это не значит, что он предпочитает мужчин.
Да, подумала я, не означает. А вот как быть с тем, что полчаса назад он орально ублажал нашего «голубого» как небо, удивительно общительного сотрудника…
— Нет, я понимаю, о чем ты говоришь, просто…
— Бетт, когда же ты по достоинству оценишь этого парня? Любая девушка в здравом уме пойдет на что угодно, чтобы его удержать, а ты… Кстати, у нас тут скандал с утра пораньше. — Элайза сменила тему так быстро, что я едва успела сообразить, что речь, возможно, обо мне.
— Скандал? С кем-то из нашей группы?
Элайза посмотрела мне в глаза. Я уже решила, что ей все известно, но в ответ прозвучало:
— Точно не знаю. Один фотограф — ну тот, толстый, — похвастался, будто сделал несколько компрометирующих снимков, застав кого-то в интересной ситуации. Не знаешь, кто бы это мог быть?
Я сосредоточенно жевала круассан, уставившись на первую страницу «Интернэшнл геральд трибюн».
— Правда? Хм, нет, не слышала. Что, пора беспокоиться? В смысле, нам угрожают ненужные эксцессы?
Элайза налила себе третью чашку кофе, на этот раз позволив себе пакетик «иквала»164. Руки у нее тряслись от усилий.
— Поживем-увидим. Я, пожалуй, пойду, вздремну — у меня запись на скраб через два часа. В турецких банях. Пока.
Я проводила взглядом Элайзу, неуверенно переставляющую ножки-макаронины, силясь уяснить, почему на душе остался неприятный осадок, однако упоминание о скрабе напомнило мне о собственных делах, поэтому, доев завтрак, перед экскурсией по городу я отправилась на массаж, заказав для порядка еще и парафиновые ванночки для ног.
26
— Никто, кроме консьержки. Я платил за номер с личной кредитки.
— Может, Изабель подслушала?
— Нет, она проглотила пригоршню амбиена — никак не привыкнет к разнице во времени — да еще ночью хорошенько набралась, так что проспит до послезавтра.
Еще минуты четыре мы бестолково гадали, кто это может быть, но постепенно до меня дошло, что ночь уступила место утру и лучше вернуться в законные апартаменты, если я не хочу отвечать на множество неприятных вопросов.
Сэмми притянул меня к себе и принялся щекотать языком ухо, сережку и шею.
— Не уходи. Побудь еще немного!
— Жаль, но мне пора. Ты же пока не хочешь раскрывать всем правду о нас? Тем более так?
— Ты права, так — не стоит. У нас в запасе целая вечность, вот вернемся в Нью-Йорк…
— Не надейся избавиться от меня в Нью-Йорке, — шепотом пригрозила я.
Короткое, расшитое бисером платье лежало на столе крошечной горкой. Натянув его и кое-как разгладив, я привела себя в мало-мальски сносный вид и тут же снова шлепнулась на постель. Мысль надеть нижнее белье была невыносима. Сдернув лифчик со спинки кровати, я затолкала его и безобразные хлопчатобумажные трусы в сумочку.
Сэмми сдернул простыню с кровати, которую мы превратили, бог знает во что, обернул ее вокруг бедер и проводил меня до двери.
— Бетт, спасибо за чудесную ночь, — сказал он на прощание, нежно прикоснувшись ладонями к моему лицу и заставив ощутить, какое оно маленькое, нежное и удивительно красивое.
Я приподнялась на цыпочки и обняла Сэмми за шею:
— Все было замечательно.
Все действительно казалось замечательным — именно о таком свидании я мечтала уже несколько недель, пролетевших после Поцелуя, — пока не открыла дверь.
Меня встретила ярчайшая, самая агрессивная вспышка фотоаппарата, какую я когда-либо видела. Не меньше минуты я простояла под обстрелом частых вспышек, от шока не имея сил пошевелиться.
— О, простите, я ошибся дверью, — послышался голос Джона, одного из привезенных нами фотографов.
— Какого черта, что происходит? — загремел Сэмми.
— Подожди, я с этим разберусь. Останься здесь. Я вышла в коридор и закрыла за собой дверь.
— Какого черта, что происходит? Что ты себе позволяешь? — заорала я.
— Эй, детка, я же извинился! Ни о чем не волнуйся, я ничего не видел, — очень неубедительно заверил фотограф.
Джон был самым скользким типом из всей группы и с самого начала вызвал у меня инстинктивное напряжение: он пользовался славой отъявленного папарацци, продавал скандальные снимки гнуснейшим таблоидам, заламывая самые высокие цены. На его присутствии в поездке настояла Келли, потому что газеты хватают на лету все, что он предлагает.
— Почему ты следишь за моим номером? В смысле — его номером? Я с раннего утра обхожу гостей, обсуждаю расписание на сегодняшний вечер, что в этом интересного? Сам должен понимать…
— Слушай, мне все равно, с кем ты трахаешься, — гоготнул Джон. — Конечно, можно найти тех, кому покажется любопытным, что девушка Филипа провела ночь с другим, но ты хорошо относилась к нам в этой поездке, поэтому давай забудем об этом.
Негодяй откровенно разглядывал измятое платье и смазанный макияж доказательства секса ночь напролет.
— Кроме того, — продолжал Джон, отсоединяя вспышку от фотоаппарата и убирая ее в черную сумку на плече, — то, что происходит в апартаментах Филипа, намного круче, чем твой перепихон с парнем Изабель.
— Что ты сказал?!
Мне хотелось придушить мерзавца, посмевшего покуситься на прелесть нашей с Сэмми ночи, за то, что не поверил смехотворной истории насчет согласования расписания на вечер, и за то, что у него хватает наглости утверждать, что Сэмми принадлежит Изабель. Естественно, в нужный момент в голову не пришло ничего хоть немного оскорбительного или умного.
— Ну, скажем, источники не исключают небольшую групповуху с участием твоего бойфренда и его старых подружек Лиззи и Тары. — Джон обнажил зубы и десны в улыбке, самодовольно бросив: — Под «бойфрендом» я имею в виду Филипа Уэстона.
Я подавила гнев.
— Мм-м… очень интересно. Мне пора продолжать обход номеров, так что извини… — И я гордо прошла мимо Джона босиком, с босоножками в одной руке и сумочкой в другой, к лифтам, путь до которых занял целую вечность.
Чем больше я думала о случившемся, тем меньше видела причин для беспокойства, учитывая, что Джон вроде бы не очень заинтересован в наличии или отсутствии пикантной ситуации, связанной со мной или Сэмми.
Оно ему надо? Человек тратит жизнь, бегая за непомерно известными представителями светской тусовки и запечатлевая на пленку связанные с ними скандалы. С какой же стати ему опускаться до малозначительной пиарщицы, в кои-то веки сбегавшей налево? Вокруг знаменитостей пруд пруди. Правда, остается Филип. Если Келли узнает, что меня накрыли в постели эскорт-мальчика Изабель, я буду тут же уволена. Да и сама Изабель вряд ли придет в восторг, не говоря уж о дяде Уилле: племянница снова попадет в героини рубрик светских сплетен, причем не в том ракурсе, которым он сможет гордиться.
Хотя, скорее всего, я зря себя накручиваю: Джон обещал не болтать, а если даже что-нибудь растреплет, вряд ли газеты сочтут произошедшее сенсацией.
Разве что Водоворот изойдет слюной, но у нее щупальца коротки дотянуться до Стамбула. Причина испорченного настроения при встрече с фотографом отчасти состояла в том, что на благословенные 24 часа я забыла, что, значит, быть уязвимой и преследуемой. Отделенная от Эбби пятью тысячами миль, я не испытывала омерзительного ощущения, что мою личную жизнь выставляют на всеобщее обозрение. Отвыкнув от непреклонного чужого стремления меня унизить, я невольно расслабилась и с утренним визитером столкнулась неподготовленной. Глубоко вздохнув, напомнила себе, что могло быть хуже, причем намного, и возблагодарила Бога, что Водоворот находится на другом континенте.
Из-за неплотно закрытой — не заметишь, если специально не приглядеться, — двери апартаментов доносились неясные звуки. На часах было начало девятого — можно сказать, полночь, с учетом того, что я вернулась в отель в три утра, а Филип оставался в «Белле». Значит, пресловутая групповуха в самом разгаре. У меня мелькнула мысль постучать, но я толкнула дверь и вошла.
Пройдя через гостиную к французским дверям, ведущим в спальню, я увидела на кровати вольготно раскинувшегося обнаженного Лео и лишь спустя секунду поняла, что шевелюра, ритмично двигавшаяся вверх-вниз пониже его пупка, и приветственно поднятая в моем направлении голая задница принадлежат мистеру Филипу Уэстону. Прежде чем я опомнилась, Лео меня заметил.
— Привет, Бетт, что стряслось? — спросил он небрежно, не делая попыток прикрыться или заслонить любовника.
Услышав мое имя, Филип резко поднял голову, открыв взгляду еще несколько дюймов тела Лео, которыми я не успела полюбоваться.
— О, привет, малышка, как жизнь? — спросил он, незаметно вытирая рот углом подушки. — Где ты была целую ночь?
— Где я была всю ночь? — Как обычно, от шока я утратила способность ясно мыслить и могла лишь повторять, словно передразнивая, слова собеседника.
— Любимая, я ждал целую вечность, — капризно пожаловался Филип, бодро соскочив на пол, словно маленький мальчик в рождественское утро, и накинул халат.
— Целую вечность, значит? — блеснула я находчивостью.
— Вернись ты вовремя, Лео не оказался бы в моей постели. Ведь так, малышка?
Это чересчур. Я расхохоталась:
— Филип, перестань. Ты еще ни разу не захотел со мной переспать за…
— Расслабься, куколка, успокойся немного. Наш общий знакомый вернулся пять минут назад и сразу вырубился. Я, должно быть, тоже заснул. Конечно, мы сглупили, столько выпив, но, по крайней мере, теперь у нас все прошло.
— Ты всерьез пытаешься утверждать, что я не видела того, что только что отлично рассмотрела? — Если бы хоть у одного из них хватило такта по крайней мере притвориться смущенным, я бы еще как-нибудь пережила зрелище.
— Знаете что, пойду-ка я возьму кофе, апельсинового сока да еще, пожалуй, круассанов. Чувствую, надвигается грандиозное похмелье, — заявил Лео, дотянувшись до пульта от телевизора.
Не меняя живописной позы, он принялся переключать с канала на канал. По кабельному телевидению отеля крутили разные фильмы.
— Отличная идея, друг. Возьми мне двойной эспрессо, несколько таблеток аспирина и самую большую «Кровавую Мэри», — отозвался Филип.
— Ущипните меня, я сплю, — тупо произнесла я, гадая, в какой момент истекшая ночь и вся моя жизнь превратились в сумеречную зону. Ощущение, будто я попала в другую реальность, причем оказалась там в одиночестве.
— А? — отозвался Филип, без стеснения сбросив перед нами халат, и удалился в душ, оставив дверь открытой. — Лео, не сочти за труд, попроси свою сотрудницу прекратить пи… галдеж. Мы с тобой добрые приятели, вот и все.
Лео, наконец, выпутался из простыней, смятых так, будто на них резвились несколько часов, и натянул джинсы, не позаботившись надеть нижнее белье.
— Конечно. Бетт, милая, мы с Филипом просто приятели. Принести тебе что-нибудь поесть?
— Нет-нет-нет, спасибо, я позавтракаю внизу. Увидимся позже. — Схватив чистые джинсы, футболку и босоножки, я сунула все в пластиковый пакет, предназначавшийся для грязного белья, и бегом бросилась из комнаты, борясь с тошнотой. Пусть Филип и Лео наслаждаются почти семейным утром.
Я отправилась убивать время и перекусить в ресторан на первом этаже, собираясь вернуться в номер позже, но когда официант принес кофейник с чашкой и корзину с восхитительным печеньем и оладьями, в зал на подламывающихся ногах вошла Элайза и уселась напротив.
— He помешаю? — спросила она. — Не могу спать, на фиг, уже готова сдохнуть.
Я запаниковала, решив, что Элайза узнала от фотографа об утреннем происшествии, — в такой час все наши видели десятый сон, — но спутанные волосы, черные круги вокруг глаз и заметно дрожащие руки указывали, что вчера бедолага перебрала с кокаином, сна нет и в помине, и она спустилась в ресторан посидеть и подождать, когда пройдет искусственное возбуждение.
— Конечно, присаживайся, — сказала я по возможности небрежно, сидя как на иголках при мысли, что ей все известно.
Официант тут же принес Элайзе чашку с блюдцем. Остекленевшими глазами Элайза уставилась на посуду, словно никогда раньше не видела, но очнулась и налила себе кофе.
— Ты что-то рано. Где Филип? — Она судорожно выхлебала черную жидкость.
— Филип? — Я попыталась беспечно рассмеяться, но получилось похоже на полузадушенное кудахтанье. — Спит, наверное. Я зачем-то поднялась ни свет ни заря. Наверное, разница во времени.
— Разница во времени? — фыркнула Элайза. — Если это твоя единственная проблема, прими амбиен. Мне вот совсем паршиво.
— Ну, так поешь. Выглядишь так, что завтрак не помешает.
Снова презрительное фырканье.
— Такая оладья по содержанию жиров, углеводов и калорий хуже двух биг-маков. Нет уж, спасибо. — Налив еще чашку черного кофе, Элайза выпила ее одним глотком.
— Дэвид наверху? — спросила я из вежливости.
— Да не знаю я, где его носит. Исчез из клуба часов около трех. Наверное, поехал домой к какой-нибудь турецкой цыпочке. — В ее голосе не слышалось ни удивления, ни огорчения.
Я молча смотрела на нее. Элайза вздохнула:
— Филип, наверное, никогда так с тобой не поступает. Какой замечательный парень…
Я чуть не подавилась апельсиновым соком, но сдержалась.
— Угу, — пробормотала я. — А тебе не приходилось слышать, что Филип… ну, в смысле… ну, как бы интересуется…
Элайза смотрела на меня, не отрываясь:
— Интересуется чем?
— Ну, не знаю… Мужчинами?
У Элайзы перехватило дыхание, и она уставилась на меня с открытым ртом.
— Филип Уэстон — гей? Издеваешься? Бетт, как можно быть такой наивной? Если человек обладает фантастическим чувством стиля, ездит на «веспе» и занимается йогой, это не значит, что он предпочитает мужчин.
Да, подумала я, не означает. А вот как быть с тем, что полчаса назад он орально ублажал нашего «голубого» как небо, удивительно общительного сотрудника…
— Нет, я понимаю, о чем ты говоришь, просто…
— Бетт, когда же ты по достоинству оценишь этого парня? Любая девушка в здравом уме пойдет на что угодно, чтобы его удержать, а ты… Кстати, у нас тут скандал с утра пораньше. — Элайза сменила тему так быстро, что я едва успела сообразить, что речь, возможно, обо мне.
— Скандал? С кем-то из нашей группы?
Элайза посмотрела мне в глаза. Я уже решила, что ей все известно, но в ответ прозвучало:
— Точно не знаю. Один фотограф — ну тот, толстый, — похвастался, будто сделал несколько компрометирующих снимков, застав кого-то в интересной ситуации. Не знаешь, кто бы это мог быть?
Я сосредоточенно жевала круассан, уставившись на первую страницу «Интернэшнл геральд трибюн».
— Правда? Хм, нет, не слышала. Что, пора беспокоиться? В смысле, нам угрожают ненужные эксцессы?
Элайза налила себе третью чашку кофе, на этот раз позволив себе пакетик «иквала»164. Руки у нее тряслись от усилий.
— Поживем-увидим. Я, пожалуй, пойду, вздремну — у меня запись на скраб через два часа. В турецких банях. Пока.
Я проводила взглядом Элайзу, неуверенно переставляющую ножки-макаронины, силясь уяснить, почему на душе остался неприятный осадок, однако упоминание о скрабе напомнило мне о собственных делах, поэтому, доев завтрак, перед экскурсией по городу я отправилась на массаж, заказав для порядка еще и парафиновые ванночки для ног.
26
— Должен признаться, это моя любимая. — Уилл протянул мне через стол компьютерную распечатку. В дядином голосе не слышалось особого удовольствия. Он взялся коллекционировать статьи, где за последние шесть месяцев упоминалось мое имя, и сейчас, за бранчем, мы рассматривали накопившиеся материалы. Неделю назад вернувшись из Турции, я считала, что съездила удачно: по крайней мере, никто не догадался об инцидентах с Филипом и Сэмми. Оказывается, расслабляться рано.
Вездесущая Эбби каким-то образом вышла на фотографа Джона, вытянула из него микроскопическую частицу правды и раздула ее в громадную ложь. Очередная «жемчужина» вышла два дня назад, в пятницу, и я испугалась, что Келли хватит удар.
«Агент по пиару Бетт Робинсон ударилась в саморекламу, затеяв сей маленький побочный бизнес в прошлом месяце во время пресс-поездки в Стамбул. Известная в основном связью с Филипом Уэстоном, Робинсон, как сообщают источники, завела интрижку с Риком Соломоном, знаменитым доморощенным папарацци, предоставившим широкой публике запись секса с Пэрис Хилтон165, причем в том самом отеле, где делила апартаменты с Уэстоном. Возможно, читатели скоро увидят ремейк знаменитого секс-видео, на этот раз с участием популярной организаторши светских тусовок вместо популярной тусовщицы. Оставайтесь с нами».
Рядом с комментарием был помещен один из снимков, сделанных в тот момент, когда я открыла дверь номера Сэмми, держа в одной руке босоножки, а другой, приглаживая спутанные после бурной ночи волосы. Рот у меня был некрасиво приоткрыт, размазанная под глазами тушь привлекательности не добавляла. Я выглядела такой же шлюхой, как Пэрис, за исключением ее дивного тела и наряда. В смазанной фигуре на заднем плане при внимательном рассмотрении удавалось разглядеть мужчину с полотенцем, обмотанным вокруг бедер, но определить конкретнее было невозможно. С Сэмми мерзавец-фотограф провел пять дней бок о бок и не мог его не знать, но, к счастью, не озаботился сообщать об этом Эбби, продав снимок. Полагаю, эта дрянь недолго терялась в догадках, кто снят со мной на фотографии, и, выбрав наобум типа поодиознее, назначила его на роль моего поправшего приличия ночного paramour166.
Впервые за время работы в компании я увидела недовольную Келли. Начальница потребовала признаться как на духу, есть ли в статье хоть крупица правды, засыпав вопросами, откуда Эбби такое выкопала. Я поклялась, что не знакома со случайным любовником Пэрис Хилтон и, естественно, не занималась с ним сексом — ни перед камерой, ни без оной. Келли вроде поверила. Как ни странно, она не догадалась спросить, кто же тот мужчина, если не «мистер Пэрис Хилтон», и мне не пришлось придумывать красочные небылицы.
Покончив с импровизированным катехизисом (вопрос — ответ, вопрос — ответ), Келли велела кардинально решить вопрос с Эбби, раз ее реклама перестала быть нам полезной, и предупредила, что не желает видеть больше ни строчки. Начальница пояснила, что до вечеринки «Плейбоя» осталось всего две недели, и в печати не должна появляться антиреклама, правдивая или, наоборот, касающаяся моей личной жизни. Я торжественно поклялась положить конец безобразию, хотя, честно говоря, не представляла, как это сделать. Видимо, придется звонить Эбби и в открытую с ней схлестнуться, но одна мысль об этом вызывала тошноту.
Филип, разумеется, хранил молчание. Одна я догадывалась, что он вздохнул с облегчением, увидев, что снимок разоблачает не его краткий визит в «другую команду», а лишь мое неподобающее поведение. Он безропотно смирился с амплуа лоха, которого в открытую обманывает подружка, или рогоносца, как титуловал его дядя Уилл. Ни я, ни Филип не заговаривали о том, что случилось в первую ночь нашего пребывания в Турции. Ни слова, ни ползвука.
Дела вернулись в обычное русло. Турция для нас закончилась так же, как началась: окружающие считали меня и Филипа влюбленной парой, хотя если бы кто-то дал себе труд присмотреться, заметил бы, что в апартаментах я ни разу даже не прилегла. Вернувшись в Нью-Йорк, мы с Филипом целую неделю появлялись в ночных клубах вместе, косвенно подтверждая наш роман. Это по-прежнему позволяло мне лавировать перед Келли. Однако я ощущала назревшую необходимость скорейшего разрыва «романтических отношений». Дело упиралось в отсутствие мелодраматической причины…
Единственная хорошая новость — мало-мальски авторитетные ежедневные и еженедельные издания посвятили целые полосы тщательно срежиссированным дебошам нашей группы в Стамбуле, а осчастливленная Ассоциация владельцев ночных клубов взахлеб сообщала о беспрецедентном наплыве американских туристов после публикации снимков и репортажей в Соединенных Штатах. Расстроенная статьей Водоворота, Келли, скрепя сердце смирилась с положением вещей. Сэмми, естественно, был само великодушие (и некоторая отстраненность, но я старалась не падать духом). А вот мои родители пришли в ужас.
Мать закатила по телефону такую истерику, что я повесила трубку посреди разговора и попросила Уилла объяснить сестре, что нельзя верить газетам, особенно рубрикам светских сплетен. Дяде удалось немного урезонить мою маму, но это мало помогло: пусть я не путалась с парнем, имевшим секс с Хилтон и снявшим это на видеокамеру, но фотография явно свидетельствовала, что я с кем-то переспала. Родители были крайне расстроены моим поведением, газетной шумихой и тем, что не могли взять в толк, что дочь делает в рамках профессиональных обязанностей, а что — по собственной воле и почему. Ситуация упорно не желала улучшаться, но кризис миновал, и только дядя Уилл никак не мог успокоиться.
И вот ровно через неделю после возвращения из Турции на традиционном воскресном бранче дядя выложил на стол очередную заметку. Я робко заблеяла что-то об отсутствии в статье фактов и правды, но дядя меня перебил:
— Бетт, дорогая, перестань использовать слово «правда», когда речь заходит о рубриках светских сплетен. Напоминает анекдот о сверхнаивности.
— А что мне делать? Радоваться, что эта мстительная сучка придумывает обо мне гадости, а их печатают? Просто чудо и благословение Божие, что меня еще не выперли с работы.
— Вот как? — Дядя отпил из бокала джина с тоником.
— Ты практически приказал мне поступить на работу к Келли, настаивая, что мне нужно расширить круг общения, веселиться и жить полной жизнью. Вот я и послушалась.
— Это, — дядя сделал многозначительную паузу, — не то, что я имел в виду. И потом, дорогая, я рад поддержать тебя в любых начинаниях, если это поможет тебе стать счастливой, но не будет преувеличением сказать, что счастье ждет тебя не здесь.
Возразить было нечего.
— И что ты предлагаешь мне делать? — сварливо огрызнулась я. — Банковское дело, по-твоему, скучища. Должность, на которую сам же меня посадил, ты не одобряешь из-за происков какой-то дряни, с которой я сто лет назад была шапочно знакома и у которой на меня зуб. Так нечестно!
Дядя вздохнул:
— Дорогая, смотри сама. Ты уже большая девочка, выбери что-нибудь, как бы выразиться, менее публичное, чем нынешний стиль жизни. Организация светских мероприятий, вечеринки, бокал-другой спиртного, интрижка с красивым парнем — это одно, дорогая, и это я всецело поддерживаю. Но встречаться с испорченным, избалованным извращенцем ради удовольствия начальницы, позволять трепать свое имя и лицо по всем нью-йоркским таблоидам или, еще того хуже, забыть день рождения родного старого дядьки, увлекшись игрой в международную няньку для кучки почти звезд полупервого ряда и второсортных тусовщиков — не совсем то, для чего я рекомендовал тебя на эту должность.
День рождения Уилла. На прошлой неделе. А я забыла…
Уилл жестом попросил официанта принести еще одну «Кровавую Мэри».
— Выйду-ка я на улицу с мобильным телефоном и выясню, куда подевался Саймон, — обычно он не опаздывает. Надеюсь, ты извинишь меня, дорогая. — Положив салфетку на стул, дядя, как всегда безупречный джентльмен, легкой походкой пересек огромный зал.
Вернулся улыбающийся и успокоенный.
— Как у тебя с личной жизнью, деточка? — спросил он, словно мы только что не разговаривали об Уэстоне.
— Я мало повторяла? Филип меня не интересует.
— Перестань, детка, я говорю не о Филипе. Как обстоят дела с тем здоровяком, которого ты подвозила в Покипси? Мне он понравился.
— Как это «понравился», Уилл? Ты видел Сэмми меньше минуты.
— Да, но за это время он выказал похвальную готовность лгать, выгораживая меня, — стало быть, это человек высоких моральных качеств. Ответь, он тебя интересует или нет? — Дядя глядел на меня неожиданно настойчиво.
Я поколебалась, нужно ли посвящать Уилла в стамбульскую историю, и решилась. Пусть хоть один близкий человек знает, что я не законченная шлюха.
— Да, думаю, можно так сказать, — промямлила я.
— Сказать что? Тебе интересен этот парень? Или нет?
Я глубоко вздохнула.
— Это он изображен на снимке, просто нельзя разглядеть.
Уилл выглядел так, словно пытался подавить широкую улыбку.
— Он ездил с тобой в Турцию? Ты сама это организовала, деточка?
— Длинная история. Скажу одно: я не знала, что он тоже летит в Стамбул.
Уилл приподнял бровь:
— Вот как? Рад слышать. Прискорбно, что это попало в рубрику светских сплетен, но я рад, что вы, кхе, сцементировали ваши отношения.
Дядя пустился в рассуждения насчет того, что всегда желал меня видеть с кем-то вроде Сэмми, сильным и молчаливым, и как вовремя я нашла подходящего парня, понимающего истинные жизненные ценности, и не знаю ли я, случайно, каковы его политические взгляды. Я с удовольствием отвечала, наслаждаясь разговором о Сэмми, раз уж не могла быть рядом с ним. Мы уже приступили к омлету, когда Уилл задал единственный вопрос, который мне не хотелось затрагивать.
— Ну, по крайней мере, теперь я вижу уважительную причину отсутствия родной племянницы в течение целой недели после возвращения в страну. Я бы оскорбился, болтайся ты вечерами по клубам и ресторанам в связи с очередным рабочим заданием, но раз на сцене появился бойфренд… Свежие романы нужно лелеять, начало — самое лучшее время. О, как я помню начало! Вы не можете насытиться друг другом, минута разлуки кажется мукой. Это длится около двух лет, затем чувства можно делить на восемь, и вот уже стараешься улучить часок, чтобы побыть одному… Но вам до этого еще далеко. Расскажи, как у вас все происходит?
Я наколола кусок омлета и провела им по тарелке, затем отложила вилку.
— Вообще-то мы не виделись после возвращения в Нью-Йорк, — ответила я, не сразу осознав, как ужасно это звучит. — Мы не ссорились, — поспешила заверить я. — Дело в том, что Сэмми занят переговорами об открытии совместного «Хьюстонс», — это не конечная его цель, но отличная возможность на нынешнем этапе, — а у меня форменный сумасшедший дом с вечеринкой для «Плейбоя». Мы несколько раз перезванивались, но… ну, ты знаешь, как можно закрутиться.
Словно со стороны я слышала свои слова, понимая, что выгляжу как девица, пытающаяся убедить себя и окружающих, что кавалер к ней неравнодушен, несмотря на явные доказательства противного. Было до слез обидно, что после возвращения у нас не было свиданий, но и я, и Сэмми действительно были заняты по горло и, кроме того, нет ничего необычного в том, чтобы неделю не видеться с новым парнем в Нью-Йорке. Опять же, напомнила я себе, он позвонил три раза за семь дней, всякий раз повторяя, как чудесно нам было в Турции, как ему не терпится, чтобы все поскорее решилось, и мы могли бы встречаться как люди.
Вездесущая Эбби каким-то образом вышла на фотографа Джона, вытянула из него микроскопическую частицу правды и раздула ее в громадную ложь. Очередная «жемчужина» вышла два дня назад, в пятницу, и я испугалась, что Келли хватит удар.
«Агент по пиару Бетт Робинсон ударилась в саморекламу, затеяв сей маленький побочный бизнес в прошлом месяце во время пресс-поездки в Стамбул. Известная в основном связью с Филипом Уэстоном, Робинсон, как сообщают источники, завела интрижку с Риком Соломоном, знаменитым доморощенным папарацци, предоставившим широкой публике запись секса с Пэрис Хилтон165, причем в том самом отеле, где делила апартаменты с Уэстоном. Возможно, читатели скоро увидят ремейк знаменитого секс-видео, на этот раз с участием популярной организаторши светских тусовок вместо популярной тусовщицы. Оставайтесь с нами».
Рядом с комментарием был помещен один из снимков, сделанных в тот момент, когда я открыла дверь номера Сэмми, держа в одной руке босоножки, а другой, приглаживая спутанные после бурной ночи волосы. Рот у меня был некрасиво приоткрыт, размазанная под глазами тушь привлекательности не добавляла. Я выглядела такой же шлюхой, как Пэрис, за исключением ее дивного тела и наряда. В смазанной фигуре на заднем плане при внимательном рассмотрении удавалось разглядеть мужчину с полотенцем, обмотанным вокруг бедер, но определить конкретнее было невозможно. С Сэмми мерзавец-фотограф провел пять дней бок о бок и не мог его не знать, но, к счастью, не озаботился сообщать об этом Эбби, продав снимок. Полагаю, эта дрянь недолго терялась в догадках, кто снят со мной на фотографии, и, выбрав наобум типа поодиознее, назначила его на роль моего поправшего приличия ночного paramour166.
Впервые за время работы в компании я увидела недовольную Келли. Начальница потребовала признаться как на духу, есть ли в статье хоть крупица правды, засыпав вопросами, откуда Эбби такое выкопала. Я поклялась, что не знакома со случайным любовником Пэрис Хилтон и, естественно, не занималась с ним сексом — ни перед камерой, ни без оной. Келли вроде поверила. Как ни странно, она не догадалась спросить, кто же тот мужчина, если не «мистер Пэрис Хилтон», и мне не пришлось придумывать красочные небылицы.
Покончив с импровизированным катехизисом (вопрос — ответ, вопрос — ответ), Келли велела кардинально решить вопрос с Эбби, раз ее реклама перестала быть нам полезной, и предупредила, что не желает видеть больше ни строчки. Начальница пояснила, что до вечеринки «Плейбоя» осталось всего две недели, и в печати не должна появляться антиреклама, правдивая или, наоборот, касающаяся моей личной жизни. Я торжественно поклялась положить конец безобразию, хотя, честно говоря, не представляла, как это сделать. Видимо, придется звонить Эбби и в открытую с ней схлестнуться, но одна мысль об этом вызывала тошноту.
Филип, разумеется, хранил молчание. Одна я догадывалась, что он вздохнул с облегчением, увидев, что снимок разоблачает не его краткий визит в «другую команду», а лишь мое неподобающее поведение. Он безропотно смирился с амплуа лоха, которого в открытую обманывает подружка, или рогоносца, как титуловал его дядя Уилл. Ни я, ни Филип не заговаривали о том, что случилось в первую ночь нашего пребывания в Турции. Ни слова, ни ползвука.
Дела вернулись в обычное русло. Турция для нас закончилась так же, как началась: окружающие считали меня и Филипа влюбленной парой, хотя если бы кто-то дал себе труд присмотреться, заметил бы, что в апартаментах я ни разу даже не прилегла. Вернувшись в Нью-Йорк, мы с Филипом целую неделю появлялись в ночных клубах вместе, косвенно подтверждая наш роман. Это по-прежнему позволяло мне лавировать перед Келли. Однако я ощущала назревшую необходимость скорейшего разрыва «романтических отношений». Дело упиралось в отсутствие мелодраматической причины…
Единственная хорошая новость — мало-мальски авторитетные ежедневные и еженедельные издания посвятили целые полосы тщательно срежиссированным дебошам нашей группы в Стамбуле, а осчастливленная Ассоциация владельцев ночных клубов взахлеб сообщала о беспрецедентном наплыве американских туристов после публикации снимков и репортажей в Соединенных Штатах. Расстроенная статьей Водоворота, Келли, скрепя сердце смирилась с положением вещей. Сэмми, естественно, был само великодушие (и некоторая отстраненность, но я старалась не падать духом). А вот мои родители пришли в ужас.
Мать закатила по телефону такую истерику, что я повесила трубку посреди разговора и попросила Уилла объяснить сестре, что нельзя верить газетам, особенно рубрикам светских сплетен. Дяде удалось немного урезонить мою маму, но это мало помогло: пусть я не путалась с парнем, имевшим секс с Хилтон и снявшим это на видеокамеру, но фотография явно свидетельствовала, что я с кем-то переспала. Родители были крайне расстроены моим поведением, газетной шумихой и тем, что не могли взять в толк, что дочь делает в рамках профессиональных обязанностей, а что — по собственной воле и почему. Ситуация упорно не желала улучшаться, но кризис миновал, и только дядя Уилл никак не мог успокоиться.
И вот ровно через неделю после возвращения из Турции на традиционном воскресном бранче дядя выложил на стол очередную заметку. Я робко заблеяла что-то об отсутствии в статье фактов и правды, но дядя меня перебил:
— Бетт, дорогая, перестань использовать слово «правда», когда речь заходит о рубриках светских сплетен. Напоминает анекдот о сверхнаивности.
— А что мне делать? Радоваться, что эта мстительная сучка придумывает обо мне гадости, а их печатают? Просто чудо и благословение Божие, что меня еще не выперли с работы.
— Вот как? — Дядя отпил из бокала джина с тоником.
— Ты практически приказал мне поступить на работу к Келли, настаивая, что мне нужно расширить круг общения, веселиться и жить полной жизнью. Вот я и послушалась.
— Это, — дядя сделал многозначительную паузу, — не то, что я имел в виду. И потом, дорогая, я рад поддержать тебя в любых начинаниях, если это поможет тебе стать счастливой, но не будет преувеличением сказать, что счастье ждет тебя не здесь.
Возразить было нечего.
— И что ты предлагаешь мне делать? — сварливо огрызнулась я. — Банковское дело, по-твоему, скучища. Должность, на которую сам же меня посадил, ты не одобряешь из-за происков какой-то дряни, с которой я сто лет назад была шапочно знакома и у которой на меня зуб. Так нечестно!
Дядя вздохнул:
— Дорогая, смотри сама. Ты уже большая девочка, выбери что-нибудь, как бы выразиться, менее публичное, чем нынешний стиль жизни. Организация светских мероприятий, вечеринки, бокал-другой спиртного, интрижка с красивым парнем — это одно, дорогая, и это я всецело поддерживаю. Но встречаться с испорченным, избалованным извращенцем ради удовольствия начальницы, позволять трепать свое имя и лицо по всем нью-йоркским таблоидам или, еще того хуже, забыть день рождения родного старого дядьки, увлекшись игрой в международную няньку для кучки почти звезд полупервого ряда и второсортных тусовщиков — не совсем то, для чего я рекомендовал тебя на эту должность.
День рождения Уилла. На прошлой неделе. А я забыла…
Уилл жестом попросил официанта принести еще одну «Кровавую Мэри».
— Выйду-ка я на улицу с мобильным телефоном и выясню, куда подевался Саймон, — обычно он не опаздывает. Надеюсь, ты извинишь меня, дорогая. — Положив салфетку на стул, дядя, как всегда безупречный джентльмен, легкой походкой пересек огромный зал.
Вернулся улыбающийся и успокоенный.
— Как у тебя с личной жизнью, деточка? — спросил он, словно мы только что не разговаривали об Уэстоне.
— Я мало повторяла? Филип меня не интересует.
— Перестань, детка, я говорю не о Филипе. Как обстоят дела с тем здоровяком, которого ты подвозила в Покипси? Мне он понравился.
— Как это «понравился», Уилл? Ты видел Сэмми меньше минуты.
— Да, но за это время он выказал похвальную готовность лгать, выгораживая меня, — стало быть, это человек высоких моральных качеств. Ответь, он тебя интересует или нет? — Дядя глядел на меня неожиданно настойчиво.
Я поколебалась, нужно ли посвящать Уилла в стамбульскую историю, и решилась. Пусть хоть один близкий человек знает, что я не законченная шлюха.
— Да, думаю, можно так сказать, — промямлила я.
— Сказать что? Тебе интересен этот парень? Или нет?
Я глубоко вздохнула.
— Это он изображен на снимке, просто нельзя разглядеть.
Уилл выглядел так, словно пытался подавить широкую улыбку.
— Он ездил с тобой в Турцию? Ты сама это организовала, деточка?
— Длинная история. Скажу одно: я не знала, что он тоже летит в Стамбул.
Уилл приподнял бровь:
— Вот как? Рад слышать. Прискорбно, что это попало в рубрику светских сплетен, но я рад, что вы, кхе, сцементировали ваши отношения.
Дядя пустился в рассуждения насчет того, что всегда желал меня видеть с кем-то вроде Сэмми, сильным и молчаливым, и как вовремя я нашла подходящего парня, понимающего истинные жизненные ценности, и не знаю ли я, случайно, каковы его политические взгляды. Я с удовольствием отвечала, наслаждаясь разговором о Сэмми, раз уж не могла быть рядом с ним. Мы уже приступили к омлету, когда Уилл задал единственный вопрос, который мне не хотелось затрагивать.
— Ну, по крайней мере, теперь я вижу уважительную причину отсутствия родной племянницы в течение целой недели после возвращения в страну. Я бы оскорбился, болтайся ты вечерами по клубам и ресторанам в связи с очередным рабочим заданием, но раз на сцене появился бойфренд… Свежие романы нужно лелеять, начало — самое лучшее время. О, как я помню начало! Вы не можете насытиться друг другом, минута разлуки кажется мукой. Это длится около двух лет, затем чувства можно делить на восемь, и вот уже стараешься улучить часок, чтобы побыть одному… Но вам до этого еще далеко. Расскажи, как у вас все происходит?
Я наколола кусок омлета и провела им по тарелке, затем отложила вилку.
— Вообще-то мы не виделись после возвращения в Нью-Йорк, — ответила я, не сразу осознав, как ужасно это звучит. — Мы не ссорились, — поспешила заверить я. — Дело в том, что Сэмми занят переговорами об открытии совместного «Хьюстонс», — это не конечная его цель, но отличная возможность на нынешнем этапе, — а у меня форменный сумасшедший дом с вечеринкой для «Плейбоя». Мы несколько раз перезванивались, но… ну, ты знаешь, как можно закрутиться.
Словно со стороны я слышала свои слова, понимая, что выгляжу как девица, пытающаяся убедить себя и окружающих, что кавалер к ней неравнодушен, несмотря на явные доказательства противного. Было до слез обидно, что после возвращения у нас не было свиданий, но и я, и Сэмми действительно были заняты по горло и, кроме того, нет ничего необычного в том, чтобы неделю не видеться с новым парнем в Нью-Йорке. Опять же, напомнила я себе, он позвонил три раза за семь дней, всякий раз повторяя, как чудесно нам было в Турции, как ему не терпится, чтобы все поскорее решилось, и мы могли бы встречаться как люди.