Вебер Дэвид Марк. Флагман в изгнании (Хонор Харрингтон - 5)

   - Прошло уже больше девяти месяцев, ваша светлость, - сказал Мэтьюс почтительно, но упрямо.
   - Я понимаю. И я понимаю, насколько она вам нужна, но ей пришлось нелегко.
   Бенджамин встретился глазами с Мэтьюсом, и адмирал склонил голову.
   - Она заслуживает, чтобы ей дали время прийти в себя, - продолжил Протектор.- Не важно, сколько ей понадобится, я позабочусь, чтобы это время у нее было. Подождите, пока она не будет готова, Уэсли.
   - Но как мы узнаем, готова ли она, если вы даже не разрешаете ее спросить?
   Бенджамин нахмурился, потом неохотно кивнул.
   - Вы правы, - признал он.- Абсолютно правы, но...- Он прервался, сердито пожал плечами, отхлебнув из своего стакана, и только потом продолжил: - Проблема, я думаю, в том, что она еще не взяла себя в руки. Точно я не знаю, она не из тех, кто станет плакаться в жилетку, но Кэтрин сумела от нее кое-чего добиться, и там все плохо, Уэсли. Очень плохо. Несколько месяцев я боялся, что мы вообще ее потеряем. А тут еще некоторые силы в обществе выступили против нее, и все стало еще хуже.
   Мэтьюс согласно буркнул, и на лице Бенджамина появилось что-то вроде виноватого выражения.
   - Я знал, что реакционеры выступят с открытым протестом, как только пройдет первый шок. Но я не ожидал такого мощного и откровенного возмущения, а должен был бы.
   Протектор сжал свободную руку в кулак и ударил себя по колену, на лице его отразилась гримаса отвращения.
   - Я все равно думаю, что поступил правильно, - продолжил он, будто обращаясь к самому себе.- Она нужна нам как землевладелец, но если бы я знал, чего ей это будет стоить, то никогда бы этого не сделал. А тут еще смерть капитана Тэнкерсли...
   - Ваша светлость, - твердо сказал Мэтьюс, - за это вы винить себя не можете. Мы никак не связаны со смертью капитана Тэнкерсли, и леди Харрингтон это знает. И даже если не знает, вы все равно правы: для успеха реформ она нужна нам как землевладелец, и что бы ни воображали себе психи, большая часть нашего народа глубоко ее уважает. Уж это-то она наверняка понимает. А личность она очень сильная, вы это знаете не хуже меня - мы же видели ее в действии. Она справится.
   - Я надеюсь на это, Уэсли, видит Бог, надеюсь, - со вздохом ответил Бенджамин.
   - Так и будет. Но я опять про свое. Нам ее флотский опыт нужен не меньше, чем она сама в роли землевладельца, и, по-моему, ваша светлость, мы оказываем ей плохую услугу, не говоря об этом.
   То было самое резкое выражение несогласия с точкой зрения Протектора, какое Бенджамин слышал от адмирала до сих пор. Протектор нахмурился, не раздраженно, а задумчиво. Мэтьюс понял это и стал ждать, пока правитель Грейсона еще раз обдумает все аргументы и контраргументы.
   - Не знаю, - сказал он наконец.- Может, это и так, но я все равно хочу дать ей как можно больше времени.
   - И опять-таки, ваша светлость, вы же сами настаиваете, что с женщинами надо обращаться как с равными. По-моему, вы правы, и большая часть нашего народа тоже приходит к этому убеждению, не важно, нравится оно им или нет. Но мне также кажется, что вы сами до сих пор не вполне этому научились.Бенджамин напрягся, и Мэтьюс продолжил спокойным размеренным тоном: - Я не имею в виду ничего дурного, но вы пытаетесь ее защитить. Это правильно и хорошо, и того же я ждал бы от любого честного грейсонца... но, думаете, вы бы старались так же сильно, если бы она была мужчиной?
   Протектор нахмурился, прищурив глаза, потом расстроено покачал головой. В отличие от большинства грейсонцев, он учился вне планеты, на самой Старой Земле. Традиционно на Грейсоне считалось, что от женщины нельзя ждать исполнения мужских обязанностей, но сам-то он побывал в обществе, где одна лишь мысль о том, что мужчины и женщины могут быть не равны, казалась абсурдной. Бенджамин принял эту точку зрения, но, несмотря на искренние убеждения, он был настоящим грейсонцем, а Хонор Харрингтон спасла его семью. Насколько инстинктивное стремление защитить женщину влияло на его суждение?
   - Может, вы и правы, - сказал он после долгого молчания.- Мне бы не хотелось, чтобы вы оказались правы, но это тут уже ни при чем.- Задумчиво потерев подбородок, он взглянул на Мэтьюса.- Я не хочу сказать, что согласен или не согласен с вами, но почему все это так важно именно сейчас?
   - В ближайшие два месяца мантикорцам придется вывести из системы Ельцина последние крупные подразделения, ваша светлость, - тихо сказал адмирал.
   - Это правда? - Бенджамин выпрямился, и Мэтьюс кивнул.- Ни мне, ни канцлеру Прествику никто ничего не сообщал, во всяком случае пока.
   - Я не говорил, что они уже приняли такое решение, ваша светлость. И не говорил, что им хочется. Им придется - выбора у них нет.
   - Почему?
   - Потому что баланс смещается.- Мэтьюс положил китель на колени, достал из кармана старомодный блокнот и открыл его, чтобы свериться со своими подсчетами.
   - За первые шесть месяцев войны, - сказал он, - Мантикора захватила девятнадцать хевенитских звездных систем, включая две крупные базы флота. Их общие потери в крупных кораблях составили два супердредноута и пять дредноутов, тогда как у хевенитов уничтожено сорок кораблей стены. Они также ввели в строй тридцать один крупный корабль: двадцать шесть они захватили это если не учитывать одиннадцать, которые адмирал Белой Гавани отдал нам после третьей битвы за Ельцин, - и пять новой постройки. В результате их флот составляет примерно девяносто процентов остававшихся у хевенитов кораблей стены, плюс у них было преимущество инициативы и испытываемого хевами смятения. За последние три месяца, однако, мантикорский флот захватил только две системы и потерял при этом девятнадцать кораблей, в том числе десять в системе Найтингейла, которую они так и не взяли. У хевенитов потерь пока все равно больше, но у них осталось множество линкоров. Эти суда, может, и мелковаты для битвы, но они прикрывают тылы, а монти для решения тех же задач приходится отвлекать дредноуты и супердредноуты. А значит, для действий на передовой высвобождается большее количество хевенитских кораблей. Говоря по-простому, хевы могут себе позволить потерять больше кораблей, чем мантикорцы, ваша светлость. И война ощутимо замедляется. Сопротивление хевенитов растет, и монти переводят все больше своих сил на передовую, чтобы сохранить баланс сил в свою пользу.
   - И насколько все плохо? - напряженно поинтересовался Бенджамин.
   - Как я уже сказал, потери растут. Мантикорцы уже сократили флот Метрополии до трети его довоенной мощности, и этого все еще недостаточно. Я думаю, что они и сами это знают, но знают они и то, что через несколько месяцев Хевен остановит их продвижение. До того как это случится, Мантикоре надо продвинуться как можно дальше - забраться поглубже внутрь Народной Республики прежде, чем хевениты начнут контратаки. Поэтому они будут отзывать все корабли, которые только можно отозвать, и даже немножко больше. Если учесть, что в январе последний из наших супердредноутов был принят комиссией, они наверняка рассчитывают, что уж Ельцин позаботится о себе сам. Я даже удивляюсь, что они до сих пор не отозвали свои силы. Ни один стратег, который хоть чего-то стоит, долго их тут не продержит, ваша светлость. Они просто не могут себе этого позволить.
   Бенджамин снова потер подбородок.
   - Я знал, что дела идут туго, но не знал, что настолько туго. Что изменилось, Уэсли?
   - Трудно сказать, ваша светлость, но я переписывался с адмиралом Капарелли, и адмирал Гивенс в Управлении разведки Флота Мантикоры подтверждает, что Комитет общественного спасения слил в единое целое все прежние органы безопасности. То, как безжалостно они вычистили офицерский корпус, можно сравнить только с действиями тоталитарных режимов на Старой Земле, а говорят еще, что они собираются направить для присмотра за командирами флотов политических офицеров. Эти чистки стоили им всех старших - и опытных - адмиралов, а те, что остались, не того уровня, что мантикорцы, но выжившие учатся на своих ошибках... и они знают, что с ними станется, если они подведут новый режим. Добавьте сюда политических комиссаров, чтобы непрестанно напоминать им об этом, и получится флот, вооруженный сильным стремлением к бою. Они куда более неуклюжи, чем монти, но флот у них по-прежнему больше, а когда кто-то из их новых адмиралов продержится достаточно долго, чтобы набрать опыт, который имели его предшественники...
   Мэтьюс пожал плечами, и Протектор расстроенно кивнул:
   - Думаете, Мантикора полностью потеряет инициативу?
   - Не полностью, ваша светлость. Я предвижу период равновесия... а потом начнется битва всерьез. Думаю, хевениты попробуют несколько контрнаступлений, но монти их при этом серьезно потреплют. Точно предсказывать события я не в состоянии, но мог бы. если хотите, дать вам личную оценку предстоящих событий.
   Бенджамин кивнул, и Мэтьюс поднял руку, загибая пальцы после каждого пункта.
   - Сначала возникнет патовая ситуация. Обе стороны будут искать преимущества, но ни одна не решится отвести слишком много линейных кораблей от основной зоны боев. Потом Альянс переведет свою промышленность на военные рельсы. Монти уже это сделали. По довоенным программам только в самом королевстве строилось восемнадцать линейных кораблей. Сейчас они доделываются с повышенным приоритетом и будут введены в строй в течение шести месяцев, а по новой военной программе за десять месяцев будут построены дополнительные корабли. Примерно к тому же времени наши собственные верфи выпустят первый супердредноут местной постройки, и то же самое сделают мантикорские верфи на Грендельсбейне и Талботе. Как только мы наладим производство, будем выпускать по четыре-пять кораблей стены в месяц.
   Что касается хевенитов, то они уже потеряли свое преимущество в кораблях стены, и монти захватили с полдюжины их крупных передовых баз обслуживания. Поэтому даже простой ремонт полученных в бою повреждений потребует от них большего напряжения на верфях и замедлит текущее строительство. Несмотря на размеры, промышленность у них менее эффективная, чем у Альянса, и я не думаю, что они смогут перегнать нас в постройке кораблей. С другой стороны, и мы их не перегоним, во всяком случае не настолько, чтобы это имело значение, а у них по-прежнему остается множество линкоров, о которых я уже говорил. И все это означает, что война будет очень и очень длинная, если только одна из сторон не наделает глупейших ошибок. В долгосрочном плане все, скорее всего, решит сравнительная мощность политических систем. Пока что Пьер и его Комитет устроили настоящее царство террора. И основной вопрос, по-моему, в том, сумеют ли они поддерживать его на прежнем уровне или подыщут на замену более стабильный режим. Теперь война идет не за территорию, а за выживание: на этот раз, ваша светлость, кто-то будет уничтожен - либо Королевство Мантикора и его союзники, включая нас, либо Народная Республика Хевен.
   Протектор Бенджамин медленно кивнул. Взгляды Мэтьюса на политические аспекты войны вполне соответствовали его собственным, и он высоко ценил компетентность гранд-адмирала в военных вопросах.
   - И именно поэтому, ваша светлость, - тихо сказал Мэтьюс, - нам нужна леди Харрингтон. В масадской войне были уничтожены практически все наши старшие офицеры. Мы посылаем людей, никогда не командовавших ничем, кроме ЛАКа* [Легкий Атакующий Корабль, самый маленький из военных кораблей, не имеет гипердвигателя и применяется исключительно для внутрисистемных патрулей.], капитанами эсминцев и крейсеров - даже линейных крейсеров. По мантикорским стандартам, и мой собственный опыт весьма ограничен, а когда монти уйдут, я здесь останусь самым опытным офицером... кроме леди Харрингтон.
   - Но она же мантикорский офицер. Думаете, они нам ее отдадут?
   - Я думаю, что их Адмиралтейство только обрадуется, - ответил Мэтьюс.Ее перевели на половинное жалование не по их инициативе, и исторически сложилось так, что таких офицеров королевство часто одалживало союзникам. Собственно, они уже одолжили нам многих офицеров и матросов. Я, конечно, не знаю, какую политическую реакцию вызовет производство леди Харрингтон в офицеры нашего флота... Если вспомнить, что ее исключили из их палаты лордов, то, наверное, довольно негативную, но я так понял, что королева Елизавета твердо на стороне леди Харрингтон.
   - Да и палата общин тоже, - негромко отозвался Бенджамин. Он откинулся назад и, задумавшись, прикрыл глаза, потом вздохнул.- Дайте мне поразмыслить об этом. Я согласен с вашей оценкой и согласен, что леди Харрингтон нам нужна, но я не хочу взваливать на нее новые обязанности, пока не буду уверен, что она к ним готова, и не важно, провинциализм во мне разыгрался или что-то еще. Ни ей, ни нам толку не будет, если мы сразу загоняем ее слишком сильно.
   - Хорошо, ваша светлость, - почтительно сказал Уэсли Мэтьюс.
   В глубине души он знал, что победил. Бенджамин Мэтьюс был хорошим человеком и искренне переживал за женщину, которая сорок два стандартных месяца назад спасла его планету от Масады, но он был еще и правителем планеты Грейсон. В конце концов связанная с этим ответственность заставит его призвать Хонор Харрингтон во флот Грейсона... чего бы это ей ни стоило.
   Глава 2
   Дама Хонор Харрингтон, графиня и землевладелец Харрингтон, сделала три быстрых шага и подпрыгнула на носках. Трамплин резко изогнулся, и она, дугой пролетев по воздуху, почти без всплеска вошла в воду. Рябь превратила поверхность в волнистое стекло, но вода в бассейне была кристально чиста, и старшему стюарду Джеймсу МакГиннесу было видно, как она скользит у дна с изяществом дельфина. Она всплыла на поверхность, перевернулась и на спине поплыла к дальнему концу пятидесятиметрового бассейна. Это был последний этап регулярного утреннего заплыва.
   Кристаллопластовый купол Дворца Харрингтон смягчал яркость звезды класса F6 - солнца Грейсона. МакГиннес взял полотенце и пошел к ступеням бассейна. Шестилапый древесный кот, пригревшийся на столике у бассейна, наконец открыл травянисто-зеленые глаза. Он поднялся и от души потянулся всем своим гибким шестидесятисантиметровым телом, потом сел на четыре задние лапы, обернув их пушистым хвостом. В его ленивом зевке, продемонстрировавшем острые клыки, чувствовалось насмешливое терпение по отношению к вылезающей из бассейна мокрой хозяйке. Хонор отжала волосы, отросшие до плеч, с благодарностью приняла от МакГиннеса полотенце, и кот покачал головой. Древесные коты воду не любили, но Нимиц приручил Хонор Харрингтон сорок стандартных лет назад и успел привыкнуть к ее странной манере развлекаться.
   А вот Эндрю Лафолле, майор гвардии землевладельца Харрингтон, не привык и тщетно старался скрыть испытываемую неловкость, пока землевладелец заворачивалась в полотенце. Несмотря на молодость, майор был вторым по старшинству в гвардии Харрингтон и свое дело знал отлично. А еще он был личным телохранителем леди Харрингтон и главой ее телохранителей. Законы Грейсона требовали, чтобы охрана сопровождала землевладельца постоянно. Лафолле знал, что леди Харрингтон это требование не по вкусу, но порой ему и его коллегам оно приносило куда больше проблем, чем Хонор.
   Майор пришел в ужас, когда узнал, что землевладелец собирается преднамеренно погрузиться в воду глубиной в три метра. На Грейсоне искусство плавания умерло; Лафолле не знал никого, кто умел бы плавать, да и не представлял, зачем нормальному человеку может такое понадобиться. Концентрация тяжелых металлов на Грейсоне означала, что даже "свежая" вода опасно токсична. За все тридцать три стандартных года своей жизни до поступления на службу к леди Харрингтон Эндрю Лафолле никогда не пил и даже не купался в воде, которая не была бы многократно очищена и дистиллирована. Мысль о том, что тысячи литров драгоценной воды можно налить в дыру в земле, а потом прыгать туда, показалась ему... Ну, "странная" - самое мягкое слово, которое пришло в голову Эндрю Лафолле, когда леди Харрингтон заказала себе плавательный бассейн.
   Конечно, все землевладельцы - а особенно его землевладелец - имели право на причуды, но одна проблема, связанная с увлечением водой, глубоко озаботила Лафолле. Точнее, две проблемы, но леди Харрингтон он осмелился высказать только одну. Во всем поместье Харрингтон плавать умели только она сама и МакГиннес, так что должны делать гвардейцы, если она попадет в беду в воде?
   Задавая ей этот вопрос, он ощущал себя неотесанным деревенщиной, но она серьезно задумалась над ответом, и он покраснел еще сильнее оттого, что она не засмеялась. Конечно, смеялась она теперь редко. В ее огромных темных глазах, казалось, навсегда поселилась грусть. Но на этот раз в ее взгляде проскользнула тень веселья - и, несмотря на свое смущение, он обрадовался. Это было куда лучше, чем все прежние выражения ее глаз, хотя это веселье только подчеркнуло главную трудность его работы.
   Землевладелец никак не могла усвоить, что для гвардейцев защищать ее было самым важным делом на свете, а от ее развлечений любой телохранитель мог преждевременно поседеть. Лафолле мирился с флотской карьерой капитана Харрингтон, пока она у нее была. Хоть ему это и не нравилось, опасности, связанные с командованием военным кораблем, куда больше шли землевладельцу и были менее... легкомысленными, чем другие ее занятия.
   С плаванием дело обстояло плохо, но этим она, по крайней мере, занималась на поверхности земли, защищенная куполом Дворца Харрингтон. О других ее занятиях даже этого нельзя было сказать. На ее родной планете общей страстью был дельтапланеризм - при одной только мысли об этом Лафолле передергивало. Он знал, что леди Харрингтон была опытной дельтапланеристкой, еще когда он и ходить не научился, но человеку, обязанному заботиться о ее жизни, нежелание подопечной брать с собой аварийный антиграв спокойствия не прибавляло.
   К счастью, на Грейсоне дельтапланеризм был так же невозможен, как купание голышом. За свою тысячелетнюю историю грейсонцы развили большую устойчивость к тяжелым металлам, чем большинство представителей рода людского. К леди Харрингтон это не относилось, и, слава богу, служба на флоте привила ей здравое уважение к опасностям окружающей среды. К сожалению, при ее редких визитах к родителям здравомыслие пасовало. Лафолле и капрал Маттингли как-то провели ужасающие полдня, следуя на аэромобиле оснащенном тяговым лучом за ее хрупким дельтапланом вокруг Медных гор Сфинкса и далеко в океан Таннермана. А мысли о том, что человек с импульсным ружьем армейского образца может сделать со столь беззащитной целью, отнюдь не способствовало спокойному сну телохранителей.
   Скалолазание было еще хуже. Леди Харрингтон утверждала, что у нее это еще не всерьез, а вот другие люди занимаются скалолазанием по-настоящему. Но Лафолле хватало переживаний и тогда, когда он ползал с ней по крутым склонам и по краю пропасти - да еще и на планете с силой тяжести в 1,35 g. А ведь был еще десятиметровый шлюп, который она держала в лодочном домике у родителей. Для людей, которые не представляли себе, что такое плавать, даже спасательные жилеты с антигравами казались ненадежными, когда она неслась по волнам, а они отчаянно цеплялись за канаты и кнехты.
   Она это делала нарочно, и Лафолле даже знал почему. Так она объявляла всему миру, что не собирается менять образ жизни, который вела сорок семь стандартных лет, просто потому, что стала землевладельцем. Хонор Харрингтон готова была смириться с правом и потребностью гвардейцев охранять ее, как того и требовала клятва землевладельца, но она оставалась собой. Это ее нежелание меняться иногда приводило к чрезвычайно вежливым стычкам с начальником гвардии, но Лафолле прекрасно знал, что оно же стало причиной возникновения преданности ей людей вместо привычного повиновения. И, несмотря на все возникавшие проблемы, Лафолле чувствовал себя лучше, видя, что хоть от чего-то она еще получает удовольствие.
   Но иногда ему все же хотелось, чтобы леди Харрингтон чуть больше напоминала обычную грейсонскую женщину. На службе в гвардии его понятия о приличиях... расширились, если можно так выразиться, но он все же оставался грейсонцем. Он научился плавать и получил удостоверение спасателя - из мрачной преданности долгу, но, к своему удивлению, обнаружил, что плавать ему нравится. Большая часть охраны была с ним согласна, только Джейми Кэндлесс все еще испытывал явные сомнения. Они даже стали проводить свободное время в бассейне. Но вот купальник леди Харрингтон представлял собой атомную мину, подведенную под все грейсонские устои. За прошедший год Лафолле все меньше и меньше беспокоился о приличиях, и умом он понимал, что это даже хорошо. Но тем не менее когда он видел своего землевладельца в бассейне, то каждый раз ощущал чувство вины согласно тех норм, по которым его воспитывали.
   Он знал, что Хонор пошла на уступки. По мантикорским стандартам, ее цельный купальник был ужасно старомодным, но в глубине сознания, где хранились установки, вбитые в него с младенчества, Лафолле не мог избавиться от ощущения, что она практически голая. Хуже того, еще в раннем детстве она прошла самую новую и эффективную версию пролонга. Выглядела она безумно молодо, и ее экзотическая резкая красота, миндалевидные глаза и спортивное изящество грозили вызвать у майора совершенно неуместные реакции. Харрингтон была старше его на тринадцать стандартных лет, но выглядела при этом как младшая сестра какого-нибудь из его приятелей. А ему совершенно ни к чему было думать о своем землевладельце как о самой привлекательной женщине, какую он когда-либо видел, - особенно сейчас, когда мокрый купальник подчеркивал каждый изгиб ее тела.
   Пока Харрингтон вытиралась, он стоял к ней спиной, потом облегченно вздохнул про себя и обернулся, лишь когда она взяла у МакГиннеса халат и завязала пояс. Она села в кресло, и Лафолле подошел занять свое место за ее плечом. Она подняла голову с легкой ироничной улыбкой. Улыбка получилась слабая и кривоватая оттого, что искусственно восстановленные нервы в левом углу рта не сразу подчинялись команде, но видно было, что она угадала его мысли, а мягкая ирония не могла вызвать у него раздражения. Насмешки в ней не ощущалось, только лукавое осознание различий их родных культур, и эта улыбка согрела сердце майора. Даже сейчас за ней пряталась тьма, и он знал, как резко и неожиданно исчезали такие улыбки, но горе и боль потери, которые так долго давили на Хонор Харрингтон, слава богу, начали рассеиваться. Это был долгий и болезненный процесс, и Лафолле был рад, что он все-таки идет. Пусть я покажусь ей деревенщиной, подумал он, преувеличенно смущаясь, но если это вызывает у леди Харрингтон улыбку...
   Когда ее гвардеец отреагировал, проявив неожиданное чувство юмора, Хонор Харрингтон улыбнулась шире. Потом она посмотрела в сторону: МакГиннес снял с подноса крышку и поставил его на стол. Нимиц с радостным писком вскочил на свой личный стул. Хонор усмехнулась. Она предпочитала легкий ланч, и МакГиннес приготовил для нее салат и сыр, но перед Нимицем он поставил жареного кролика, и у кота от возбуждения задрожали усы.
   - Ты нас балуешь, Мак, - сказала она.
   МакГиннес с улыбкой покачал головой. Он налил ей густого темного пива, Хонор взяла ломтик сыра и с удовольствием откусила. Грейсонскую пищу она до сих пор ела с осторожностью - два тысячелетия расселения по планетам привели овощи с Земли в самые разные окружения, и легкие различия в номинально одинаковых видах могли привести к неприятным последствиям. Но вот местные сыры были великолепны.
   - М-м-м, - довольно вздохнула она и потянулась за пивом. Сделав глоток, она снова посмотрела на Лафолле.- Как у нас с церемонией посвящения успеваем?
   - Да, миледи. Сегодня мы с полковником Хиллом обсудим процедуры, и вечером у вас будет окончательное расписание.
   - Хорошо.- Она сделала еще глоток, но глаза у нее были задумчивыми, и наконец она приподняла бровь, ставя бокал на место.- Почему у меня такое ощущение, что вы чем-то не вполне довольны?
   - Недоволен, миледи? - Лафолле нахмурился и покачал головой.- Я бы так не сказал.
   Она подняла и вторую бровь. Поглядев на нее в упор, Лафолле вздохнул.
   - Я все-таки не вполне удовлетворен тем, как мы контролируем толпу, миледи, - признался он, и Хонор нахмурилась.
   - Эндрю, мы же это уже обсуждали. Я знаю, что вас это беспокоит, но мы не можем арестовывать людей за то, что они осуществляют свое право собираться в группы.
   - Да, миледи, - ответил Лафолле с почтительным упрямством, борясь с искушением сказать, что некоторые землевладельцы именно так бы и поступили.Но мы можем исключить всех, кто потенциально опасен для вас.
   Теперь вздохнула Хонор. Она откинулась назад со слабой улыбкой. Связь между ней и Нимицем была куда сильнее, чем обычно бывает между людьми и древесными котами. Насколько ей было известно, больше ни один человек не воспринимал эмоции своего кота, а уж тем более не воспринимал через кота эмоции других людей. Она пробовала отучить Нимица транслировать ей чужие чувства, но это было все равно что отучиться дышать. За последний стандартный год она с таким отчаянием цеплялась за Нимица, что почти утратила способность не знать, что чувствуют окружающие ее люди. С грехом пополам убедив себя, что это почти то же самое, что хорошо читать выражения лиц, Хонор в конце концов смирилась.
   Вот как сейчас, например. Нимицу нравился Лафолле, и он не видел причины не транслировать Хонор эмоции майора или скрывать свое собственное одобрение. И кот, и его человек знали, насколько Лафолле им предан, и Хонор прекрасно понимала, что он хочет максимально обезопасить демонстрантов вовсе не потому, что помешался на безопасности. Сложности, связанные с контролем над толпой, разумеется, тоже имели значение, но по-настоящему им двигали куда более простые побуждения: гнев и желание защитить ее от новых ран.