При этой мысли он усмехнулся, припоминая дни, когда ему приходилось орать во всю силу своей мощной глотки, чтобы заставить родной клан прислушаться к его «радикальным» идеям. Он не забыл, как его отец впервые заговорил о необходимости карт и какой вой при этом подняли консерваторы. Его собственные нововведения действительно были гораздо радикальнее… в том смысле, что они были всем заметны. Лично он всегда верил в полезность карт, о которой толковал Карат. А настоящий переворот свершился, когда Бахнаку удалось настоять на тщательном планировании всех деталей будущей битвы, хотя большинству воинов было не понять, в чем тут прок.
   Бахнак нашел глазами Дургаж, город на севере Харграма. Сообщение Тормака подтверждало, среди прочего, что очередной груз тайно прибыл из Даранфела. Бахнак в очередной раз изумился, как Килтандакнартасу удалось подкупить Харалдана IV, чтобы тот позволил пропустить корабль. Зато доставить груз до места было нелегко из-за весенней распутицы на дорогах в большинстве Приграничных Королевств. Более того, дороги от границ Даранфела до Дургажа вообще не было, и для перехода Тормаку пришлось разделить груз на небольшие порции, которые могли везти мулы. Но, как и в большинстве государств-соседей, в Даранфеле недолюбливали градани. Известие о том, что на кораблях находится груз для Бахнака, да еще оружие, должно взбудоражить весь даранфелский двор.
   Конечно, только если королю Харалдану IV вообще хоть что-нибудь об этом известно, подумал Бахнак. Монарх Даранфела не любил градани и не доверял им, к сожалению, не без основания. По-видимому, Конокрадов он не любил чуть меньше, чем Кровавых Мечей, но особого различия между ними не делал. Не каждый купец согласился бы пойти на риск разгневать правителя, пусть даже и небольшого государства. Хотя, конечно, Килтан из Серебряных Пещер не был обычным купцом… и без сомнения, было бы лучше, если бы он просто не счел нужным поведать Харалдану о своих планах.
   Главное, Килтану все же удалось осуществить доставку груза — неважно, что ему пришлось для этого предпринять. Кузницы Серебряных Пещер снабдили Бахнака доспехами, алебардами, мечами и топорами в количестве достаточном, чтобы заново вооружить всю его десятитысячную армию. Если его солдаты будут пользоваться нагрудниками и кольчугами гномьей работы, то смогут передать доспехи собственного производства союзникам. Конечно, найдутся те, кто станет бурчать «на тебе, боже, что нам не тоже», но их быстро заставят умолкнуть — все знают, что главный удар примет на себя клан Железного Топора. К тому же то, «что нам не тоже», все равно намного превосходило имевшееся у других кланов.
   Ситуация складывается наилучшим для Конокрадов образом, подумал Бахнак, мысленно возвращаясь к другим фактам, изложенным в письме Тормака. Гонец от одного из агентов Марглиты, прибывший в Дургаж едва живым от усталости, передавал, что Чернаж казнил Халашу и еще двоих своих ближайших советников. Вестник должен был привезти это сообщение прямо сюда, к Марглите, но Чернаж разослал по территориям между Навахком и Харграмом многочисленные патрули. Судя по всему, гонцу потребовалось везение самого Норфрама, чтобы добраться даже до Дургажа. И хотя его отчет запоздал, в нем содержались сведения, позволявшие сделать ряд любопытных предположений.
   Самое очевидное — положение Чернажа еще хуже, чем мог на то надеяться Бахнак. Появление в Харграме Томанака и учреждение там нового дома его Ордена одним из сыновей Бахнака сильно подорвали крепость союза Чернажа. Еще одним серьезным ударом — несмотря на личное свидетельство Томанака о неведении Чернажа — стало подтверждение того, что Шарне удалось пустить корни в Навахке. А решение Базела рассказать всем правду о раже, несмотря на серьезное сопротивление его отца, сделало всех градани, Конокрадов и Кровавых Мечей в равной степени, неоплатными должниками Томанака… и уважение к Его Ордену еще больше возросло. Хотя Бахнак возражал против того, чтобы говорить о раже недружественным кланам до войны, в итоге все обернулось к его славе: ведь Орден впервые появился именно в его землях. Все это сильно ослабило позиции Чернажа.
   Но и это было еще не все. Многие считали уже давно, что Харграм превосходит Навахк по всем статьям. Слухи, что кто-то из земель, не принадлежащих градани, снабжает Бахнака оружием и доспехами, еще больше подчеркнули разницу в положении противников. Арваль Сондурский первым сменил сюзерена, но и другие союзники Чернажа выражали недовольство. Один или двое даже заключили тайные соглашения с Марглитой. В такой ситуации Бахнак мог поддаться искушению не действовать, а просто ждать, сколько еще союзников Навахка перебежит к нему до начала войны. Известие о казни такого верного и многолетнего соратника Чернажа, как Халашу, лишь усиливало искушение. Конечно, если сообщение не было ложным.
   Бахнак был почти уверен в его правдивости. Халашу не отличался особым умом, но, в отличие от Чернажа, он видел Томанака собственными глазами, даже разговаривал с Ним. Очень вероятно, он решил, что сражаться с Харграмом — настоящее самоубийство для Навахка. Даже если формально боги не на стороне Бахнака, они явно более благосклонно относятся к нему, чем к Чернажу. Наверное, Халату совершил ошибку, слишком упорно пытаясь убедить в этом своего князя, или оступился где-то еще, но тот факт, что Чернажу пришлось пожертвовать своим старейшим офицером, чтобы другим было неповадно, сам по себе был достаточно красноречив.
   Как бы ни был велик соблазн предоставить Чернажа его печальной судьбе, Бахнак не поддавался ему. Сейчас Кровавые Мечи разобщены, во главе их стоит слабый правитель. Но если Бахнак станет медлить, кто-нибудь просто вонзит кинжал в спину Чернажа, а это весьма нежелательно. Конечно, это решит ряд существующих проблем, но породит вместо них другие, еще более серьезные. Кто бы ни сместил Чернажа, его позиции будут сильнее позиций нынешнего князя Навахка, полностью себя скомпрометировавшего.
   Значит, Бахнак не может дожидаться, пока кто-то сместит Чернажа. Он должен выступить сейчас, если хочет покончить с вечной изнурительной войной между Кровавыми Мечами и Конокрадами раз и навсегда. И, признавался он себе, если хочет добиться настоящей короны для себя и своих сыновей.
   — Дороги, Гурлан? — спросил он, не отрывая глаз от карты. Бахнак не повышал голоса, но его вопрос прозвучал в напряженной тишине, как удар грома. Гурлан Каратсон, единственный из его братьев, оставшийся в живых, прокашлялся.
   — По последним сообщениям — свободны, — ответил он. Гурлан пятнадцать лет назад лишился левой ноги. Он больше не мог лично участвовать в сражениях и теперь возглавлял штаб своего брата. Сейчас он просматривал свои бумаги. — Снега стаяли, — продолжал он. — Лазутчики доносят, что на прямой дороге от Харграма в Навахк — сплошная вода и грязь, но на равнине между Горканом и Сондуром дела обстоят получше. Конечно, и там мы не сможем развить большую скорость, но у нас хотя бы нет кавалерии, которая только задерживала бы нас в таких условиях.
   — Гм. — Бахнак кивнул. — А Крутые Склоны?
   Некоторые офицеры начали переглядываться, но Гурлан нисколько не удивился. Крутые Склоны, отвесные каменные скалы, окаймлявшие Равнину Ветров, служили естественной границей между Сотойей и землями Конокрадов. Склоны уходили вверх почти вертикально практически на всем своем протяжении, достигая тысячи футов в высоту. Среди скал было очень мало дорог, по которым могли двигаться лошади, и наверху все они упирались в сотойские укрепления. Было и несколько троп, по которым могла пройти пехота, — за несколько последних столетий Конокрады исследовали их все.
   — Сообщают, что снег начинает сходить с Равнины Ветров, — сообщил Гурлан. — Большинство троп на Крутых Склонах превратились в реки, должно пройти несколько недель, чтобы ими можно было пользоваться.
   — Гм, — повторил Бахнак. Он знал, что его вопросы породили недоумение среди офицеров, но князя это не волновало. Что бы ни думали его офицеры, он вовсе не собирался карабкаться по Крутым Склонам, чтобы напасть на Сотойю. Конокрады не предпринимали масштабных набегов на Равнину в течение вот уже двадцати лет, а Железным Топорам Бахнак вообще запретил совершать туда вылазки десять лет назад. К сожалению, ему не удалось убедить других правителей Конокрадов приказать то же самое своим кланам. Сам Бахнак хотел жить в мире с Сотойей, ему хватало и других забот, но он не был уверен, что в Сотойе это понимают. Что ж, если Крутые Склоны остаются непроходимыми, когда Конокрады пойдут на Чернажа, тылы будут защищены. Во всяком случае, Бахнак на это надеялся.
   Это соображение тоже заставляло торопиться, так же как и рапорт Гурлана о состоянии дорог. Кровавые Мечи ростом и весом почти не отличались от людей, поэтому большую часть их армии составляла тяжелая кавалерия, необходимая, чтобы противостоять более крупным и сильным Конокрадам. Но пока земля не подсохла, пеший Конокрад будет легче всадника двигаться по грязи.
   — Что ж, хорошо. — Бахнак с глубоким вздохом повернулся к Бародану и Тараку Морхансону, своим старшим командующим. — Бародан, мне нужно, что бы ты со своими парнями к рассвету был на дороге в Горкан. Что делать дальше, ты сам знаешь.
   — Да, отец, — серьезно подтвердил Бародан, а Бахнак уже перевел взгляд на отца Хартана.
   — Теперь твоя задача. Тарак. Может быть, не такая славная, зато такая же важная. Нужно, чтобы ты выступил прямо на Навахк. Из всех сообщений следует, — он махнул в сторону наколотых на карту флажков, — что старина Чернаж готовит основные силы к отражению прямого удара. Похоже, что это правда, ведь в последний раз мы напали именно оттуда. У него есть резерв у Сондура, но ясно, что главную атаку он ждет на направлении к столице. Твоя задача — подтвердить его предположения. Ударь как следует и задерживай его внимание как можно дольше, не позволяя заметить, что творится справа, откуда будут подходить войска под командованием Барри.
   — Да, милорд, — кивнул Тарак.
   Бахнак улыбнулся с неожиданной теплотой — за сдержанным тоном Тарака не скрывалось обиды. Как и остальные офицеры в этом зале, даже принадлежавшие к другим кланам, Тарак понимал, что по-настоящему важна только победа. Он выполнит свое задание и выполнит его хорошо, даже если слава достанется тому, кто будет действовать на фланге. Кто еще из князей градани мог ожидать от своих офицеров подобной реакции?
   — Мы долго ждали этого часа, друзья, — просто произнес Бахнак, оглядывая всех своих офицеров. — Мой отец, да и ваши отцы, большинство из них всю жизнь трудились ради наступления этого дня. И он наконец пришел. Я знаю, все вы чувствуете это. Но запомните, запомните все. Кровавые Мечи тоже принадлежат к нашему народу, и я не допущу резни. — Он особенно сурово взглянул на Уралака Гарнасона.
   Глава клана Равнинных Медведей из Горкана славился тем, что превращал просто недовольных в настоящих врагов Конокрадов. Но Уралак кивнул вполне искренне.
   — Чернажа нужно взять живым, хотя в крайнем случае я согласен получить и его голову, — продолжал Бахнак. — То же касается и его сыновей. Что до остальных князей, я лично прикажу казнить любого, кто не позволит сдаться лорду Брандарку-старшему или его родственникам, если они предпочтут это сделать. Я также надеюсь, что воинов Чернажа вы будете брать в плен — большинство из них сражается против нас не по собственному желанию. Проследите, чтобы ваши люди знали, как выглядят эмблемы личной гвардии Чернажа. Гвардейцы сделали выбор сознательно, и все мы знаем, что они творили с собственными соплеменниками все эти годы. Мы пощадим каждого, кто об этом попросит, но для этих пожирателей навоза с черными сердцами…
   Он вытянул вперед руку и медленно сжал пальцы в кулак. Такой жест делал судья в суде градани, вынося смертный приговор. В комнате одобрительно зашумели, и Бахнак холодно улыбнулся.

ГЛАВА 29

   — Ты уверен, что твоя информация правдива?
   Сэр Матиан Красный Шлем, губернатор Гланхарроу, подался вперед в своем кресле. Взгляд его карих глаз потяжелел, когда он пристально посмотрел на своего посетителя. Матиан был весьма невысок по меркам своего народа, и его портные со старанием, достойным лучшего применения, пытались скрыть его слишком узкие плечи. Для своего высокого общественного положения он был слишком молод. Губернатором Гланхарроу Матиан стал всего семь лет назад, после неожиданной кончины отца. Он очень походил на покойного сэра Гардиана и, как и его отец, быстро снискал репутацию энергичного правителя. И, как и его отец, он был импульсивен и своенравен.
   По правде говоря, большинство жителей Сотойи отличались импульсивностью, но сэр Гардиан в этом отношении оставил своих соотечественников далеко позади. Способный на проявления великодушия и доброты, он в то же время был наделен темпераментом Финдарка. Кары, которые он обрушивал без разбору на своих подчиненных, находясь в мрачном расположении духа, вошли в легенду. Его привычка принимать поспешные решения быстро довела бы до краха человека менее темпераментного. Но Гардиан всегда отдавался всем своим начинаниям душой и телом. Его неистовая энергия и рвение позволяли ему избегать наиболее неприятных последствий совершенных им ошибок. Он тратил невероятное количество усилий, сражаясь с проблемами, которые можно было бы легко разрешить после недолгих размышлений, но такова уж была его натура.
   Именно это его и погубило: он помчался отбивать нападение градани всего с шестью рыцарями. Правда, те градани похитили пять его племенных жеребцов и дюжину породистых кобыл. Дворяне Сотойи считали похищение лошадей не только серьезным ударом по состоянию, но и оскорблением, которое можно смыть только кровью. Но и это не оправдывало Гардиана. Он был опытным воином и не должен был позволить ярости завлечь себя в роковую битву.
   В итоге сэр Матиан стал губернатором Гланхарроу всего в девятнадцать лет. К несчастью, по возрасту он уже мог принять все титулы и связанные с ними обязанности сам, без опекуна, способного держать его в узде. Между тем он был копией своего отца… но только без отцовского опыта. Еще хуже было то, что гибель отца зародила в сэре Матиане ненависть ко всем градани. Он понимал, что Гардиана привели к смерти собственные темперамент и безрассудство, но все равно возлагал основную вину на проклятых градани. Если бы они не напали на табуны Гланхарроу, ничего бы не случилось. Недоверие и ненависть к градани глубоко укоренились в Сотойе за столетия набегов и вылазок, но Матиан ненавидел их особенно яростно. Все было спокойно на Крутых Склонах последние пять-шесть лет, но на это ему было плевать, и среди молодых рыцарей нашлось немало его единомышленников.
   Поэтому присутствие посетителя было особенно примечательным — ведь этим посетителем был градани.
   — А когда я приходил сюда с тем, в чем не был уверен? — осведомился градани. На сотойском языке он говорил с сильным харграмским акцентом. Если бы Матиан был лучше знаком с различиями между градани, он понял бы, что посетитель имеет сомнительное отношение к Конокрадам. Но ему было все равно. Все градани одинаковы, и мир был бы куда лучше, если бы их не существовало вовсе.
   — Никто и не спорит, — вмешался пожилой рыцарь. — Но вы же понимаете, как важно знать наверняка…
   — Постой, Фестиан! — нетерпеливо перебил рыцаря Матиан, и тот сжал зубы. Сэр Фестиан Рэтсон командовал конной разведкой. Он был в два раза старше Матиана и повидал больше сражений, чем Матиан дал званых обедов. И, в отличие от не нюхавшего пороха юнца, который правил Гланхарроу, одной из провинций барона Теллиана, Фестиан знал, чем отличаются кланы градани. Он был абсолютно уверен, что сидящий перед ним градани не больше Конокрад, чем он сам, с каким бы акцентом он не выговаривал слова.
   Матиан не отрывал от рыцаря взгляда, пока не удостоверился, что Фестиан больше не станет перебивать, а потом повернулся к градани:
   — Так что ты говорил?
   — Я говорил, что на этой неделе Бахнак пойдет на Чернажа, — ответил градани. — Он поведет туда все свое войско, потому что тот, кто выиграет эту войну, будет править объединенными кланами градани.
   Сэра Фестиана тревожил странный блеск в глазах шпиона, но Матиан, кажется, не замечал его. Может быть, из-за огня, пылавшего в его собственных глазах.
   — Полагаю, доказательств ты не принес? — Губернатор заставил себя задать этот вопрос. Градани разразился смехом:
   — Ну конечно! Я всегда ношу с собой копии секретных документов Бахнака, чтобы было что дать почитать его стражникам, если меня схватят!
   Щеки Матиана пошли красными пятнами, но он лишь кивнул. Он снова одарил градани долгим взглядом, потом махнул рукой, указывая на дверь.
   — Мой управляющий заплатит тебе, — коротко произнес он и отвернулся к камину, где пылал огонь.
   Градани насмешливо улыбнулся, отвесил издевательский поклон сэру Фестиану и ушел. В комнате повисла тишина. Матиан отошел от камина и взглянул на Халадана.
   — Что ты думаешь по этому поводу? — спросил он.
   — То же, что и ты, — отозвался Халадан. — Не исключено, что это наша последняя возможность.
   Глубокий баритон Халадана звучал даже с еще большим пафосом, чем обычно, и Фестиан мысленно поморщился. Он не сомневался в ответе Халадана. Молодой рыцарь был двоюродным братом Матиана, но в кармане у него едва ли нашлась бы пара кормаков. Внешне он был привлекательнее своего богатого кузена и гораздо крепче сложен, но если бы Матиан объявил, что завтра солнце взойдет на западе, Халадан тот час начал бы кричать то же самое, только еще громче. Потому-то и трудно было найти для Гланхарроу менее подходящего маршала и старшего командующего — а именно на эти посты назначил Халадана Матиан.
   — Ты прав. Прав… наверное, — пробормотал Матиан. Он поскреб правой рукой подбородок, и рубиновая печатка губернаторов Гланхарроу кроваво блеснула в свете свечей. — Но в таком случае необходимо действовать быстро, — продолжил он задумчиво.
   — Милорд, — начал Фестиан, — прежде чем мы что-нибудь предпримем, было бы разумным…
   — Я думаю, Фестиан! — оборвал его Матиан. Пожилой рыцарь снова сжал зубы, уже не в первый раз сожалея, что сэр Гардиан так глупо позволил убить себя. Никто не упрекнул бы Гардиана в излишней рассудительности, но он хотя бы прислушивался к советам, когда их высказывали достаточно громко!
   — Сколько народу мы сможем собрать? — спросил Матиан спустя миг. Он снова обращался к Халадану.
   — Точно не знаю, — ответил его кузен. Он почесал кончик носа. — Полагаю, это зависит от состояния дорог. Их так развезло, особенно, — он быстро взглянул на Матиана, — к северу от Гланхарроу.
   — И то правда, — буркнул Матиан. — Нужно выяснить, к кому из вассалов мы сможем отправить гонцов.
   — Думаю… — протянул Халадан, но Фестиан перебил его.
   — Простите меня, милорд, — произнес он твердо, — но следует ли понимать, что вы собираетесь выступить против градани, основываясь только на сведениях шпиона?
   — А почему бы и нет? — поинтересовался Матиан, поворачиваясь к рыцарю.
   «Потому что мы живем в мире с ними вот уже пять лет, а ты собираешься все испортить, кретин! — подумал Фестиан. — Потому что, на твое счастье, ты никогда не участвовал в настоящей войне с градани, а те, кто участвовал, вовсе не жаждут повторения! » Но разумеется, он не сказал этого вслух.
   — Милорд, вы губернатор Гланхарроу, — произнес он вместо этого, — и я служу вам, как служил вашему отцу. Но вы собираетесь совершить серьезный поступок. Вам следует посоветоваться хотя бы с сэром Келтисом. И сообщить барону Теллиану.
   — Разумеется, я сообщу барону Теллиану! — резко ответил Матиан. — Но, как ты сам сказал, я губернатор Гланхарроу. Значит, у меня есть право в отсутствие прямых указаний барона Теллиана в особых случаях самому отдавать приказы, разве не так?
   Он сверкнул на Фестиана глазами, ожидая ответа, и пожилой рыцарь вздохнул.
   — Так, все так, милорд, — ответил он. «Только „особый случай“ означает, что кто-то напал на тебя без предупреждения, идиот. Но право ты, конечно, имеешь… и я вынужден повиноваться».
   — Отлично! — фыркнул Матиан, потом продолжил уже мягче: — Но насчет сэра Келтиса ты прав. Пожалуйста, отправь к нему гонца с просьбой присоединиться к нам как можно скорее.
   Он махнул рукой, и Фестиан поднялся, подавляя очередной приступ гнева. Он не в том звании, чтобы бегать по поручениям. Ясно, что губернатор просто хочет отослать его — чтобы он не смущал своим присутствием двух умников, Матиана с Халаданом. Но отказаться от поручения Фестиан не мог, поэтому он коротко поклонился и ушел.
   Пока он спускался по лестнице, все, кто встречался ему на пути, поспешно отступали в сторону, бросив хотя бы один взгляд на его лицо. Но сейчас рыцарю было на это плевать — сейчас, когда два юных кретина готовы привести страну на край гибели. Матиан всю жизнь слишком сильно любил баллады и не занимался настоящей историей. Его голова была забита куртуазными дуэлями и прочей чепухой, но он умудрился забыть, что дед нынешнего князя Харграма со своими Конокрадами захватил замок Гланхарроу и сровнял его с землей. Хорошо, что Матиан хотя бы согласился сначала поговорить с Келтисом. Фестиан постарался сосредоточиться на этой мысли, потому что это был единственный положительный момент за весь вечер.
   Сэр Келтис Копьеносец был троюродным братом барона Теллиана. Третий сын в семье, он не получил по наследству земель, но его великолепное владение оружием и навыки стратега принесли ему известность. Он пятнадцать лет командовал кавалерией Сотойи, входящей в состав Королевско-Имперской Армии, и вернулся домой богачом. Когда барон Теллиан «предложил» Матиану поставить Келтиса во главе земель Глубоководья, у губернатора не оказалось особого выбора. Надо сказать, что он сильно выиграл от этой сделки.
   Глубоководье было не самой большой областью Гланхарроу, к тому же пришедшей в упадок при предыдущем управляющем. Однако, благодаря заботам сэра Келтиса, она снова стала преуспевающей и начала приносить доходы, набивавшие сундуки Матиана. Немногие правители вроде Матиана могли похвастаться такими мудрыми и талантливыми вассалами, как сэр Келтис. Фестиан даже подозревал, что Теллиан нарочно затеял это назначение, чтобы за Матианом кто-то приглядывал. И еще Фестиан был уверен, что за внешней любезностью обращения Матиана с Келтисом скрывается неприязнь. В общем, в этом не было ничего удивительного. Матиан, сравнительно юный и неискушенный в военных делах, должен был чувствовать себя неловко под взглядом подчиненного, который был испытанным ветераном. Но этим дело не исчерпывалось. Было кое-что поважнее, кое-что более значимое, чем даже родственные связи Келтиса с бароном Теллианом. Ведь Келтис был еще и всадником ветра… а Матиан им не был.
   Фестиану было известно, как это терзает молодого человека. Боги ведают, он всегда мечтал стать всадником, но скакуны сами выбирали своих хозяев, и никакая сила в мире не могла заставить их принять всадника против воли. Матиан знал это не хуже других, но все равно завидовал вассалу за его счастливую судьбу.
   По крайней мере, он согласился призвать Келтиса. Несмотря на свое предубеждение против Копьеносца, он понимал, как ценны мнения и советы Келтиса. Фестиан мысленно молился всем богам, которые могли его услышать, чтобы у Матиана достало ума выслушать Келтиса.
 
   Марглита затянула кушак на платье и принялась нервными движениями расчесывать волосы, стараясь не глядеть на большую пустую кровать у себя за спиной. Ее муж Яртул ушел вместе с армией. Он был командиром, подчиняющимся Бародану, сейчас части под их руководством двигались от Сондура к Навахку, чтобы сжать его в стальное кольцо. Южные Кровавые Мечи были отброшены назад и взяты в оцепление группировкой войск князя Бахнака, которой командовал Уралак из Горкана, но Чернажу удалось собрать две трети своих сил для отражения основного удара. Он вместе со своими командирами бился отчаянно (они слишком хорошо знали, что ожидает их в случае поражения), избегая прежних ошибок. Вместо того чтобы очертя голову бросаться на противника, как когда-то, они предпочитали ожесточенно обороняться, сражаясь за каждый холмик и за каждый ручеек. Они постепенно отступали, но армия Бахнака продвигалась вперед черепашьим шагом. Бахнак на две недели отставал от разработанного плана, а потери были выше, чем он ожидал. Меньше, чем он мог опасаться, но все-таки достаточно тяжелы, чтобы принести горе и боль во многие семьи Конокрадов.
   Но в данный момент Марглиту не мучил страх за жизнь Яртула, отца или братьев. Просто их не было рядом, и ей было без них тяжело. Яртул очень гордился тем, что она была вторым человеком в Харграме после отца. За годы супружества она привыкла советоваться с мужем, как ее отец советовался с ней, — каждый раз когда возникала необходимость принять важное решение. Его присутствие действовало на нее успокаивающе и придавало ей уверенность в своих силах. А теперь его здесь не было, и его отсутствие вызывало боль. Впервые за много лет обязанности тяготили ее, она тосковала о надежных объятиях мужа.