Страница:
— Было бы еще лучше, если бы не твои новые братья, да? — Брандарк задал вопрос не своим обычным насмешливым тоном, а почти сочувственно. Базел помрачнел, его уши согласно опустились.
— Точно. Сказать по правде, я не знаю, что с ними делать. Такое впечатление, будто они все еще пытаются понять, что же Он имел в виду. Этот напыщенный чистюля Вейжон не единственный, кто усложняет ситуацию, но он хотя бы не скрывает своих чувств. Я уверен, что Йорхус и Адискель так же недовольны моим присутствием, как и он, хотя у них для этого меньше причин. Хуже то, что они старше его и выше по званию. Если они начнут распускать слухи, настраивая людей против меня, а я думаю, что именно так они и сделают, они могут причинить нам немало вреда. Вейжон умудрился выставить себя сейчас таким дураком и привлечь к себе столько внимания, что даже сэр Чарроу не заметил намерений этой парочки.
— Гм. — Брандарк оттолкнулся ногами от стола и закачался взад-вперед, глядя в пламя камина. Он напряженно размышлял, не выпуская из рук балалайки. Базел прав насчет Вейжона, который открыто совершил против него злобный выпад, но сам Кровавый Меч не обратил большого внимания на сэра Йорхуса и сэра Адискеля. Теперь он укорял себя за невнимательность. Йорхус и Адискель, оба, были рыцарями-командующими, четвертым и пятым в доме Белхадана. Пущенные ими слухи могли принести больше вреда, чем все страстные речи пылкого молодого человека с уязвленным самолюбием. Пусть сам Брандарк ничего не заметил, но он достаточно хорошо знал Базела, чтобы заподозрить, будто Конокрад выдумывает себе врагов. Он никогда не грешил этим, даже в Навахке.
Кровавый Меч задумчиво поднял уши. Возможно, в том, что он не заметил скрытой враждебности Йорхуса и Адискеля, нет ничего странного. Он был здесь еще большим чужаком, чем Базел. Хотя он уже начал осваиваться среди бардов и менестрелей, выступавших в тавернах Белхадана, и среди ученых Королевско-Имперского университета, которым его представил мастер Креско, он не мог рассчитывать на теплый прием братьев Ордена, которые до сих пор не решили, как им относиться к Базелу.
Но надо понять и членов Ордена. Брандарк полагал, что им было бы тяжело принять Базела, даже если бы он не принадлежал к ненавидимой и презираемой расе. Для Брандарка существовало много неясного в отношениях Базела и Томанака, впрочем, как и для самого избранника, печально подумал Кровавый Меч. Неудивительно, что Конокрад вызывает беспокойство у рядовых членов Ордена.
И самое для них неприемлемое, надо полагать, — это выражения, в которых Базел отзывается о Томанаке. В его речах не было ничего неуважительного, во всяком случае по меркам градани, но Брандарк сомневался, что члены Ордена разделяют его мнение. Разве что сэр Чарроу, однако любому представителю Расы Людей нелегко понять мировоззрение градани, и особенно из племени Конокрадов. Как и Кровавые Мечи, к которым принадлежал Брандарк, Конокрады были способны на исключительную вежливость, но если кто-то из них был подчеркнуто любезен с другим, это означало лишь то, что грядут большие неприятности. Обычно галантность была следствием недоверия, и особенно вежливы были с теми, кого недолюбливали. Самому Брандарку казалось, что чрезмерная обходительность помогала защититься от приступов ража, она позволяла разрядить напряженную обстановку и не вынимать мечи из ножен.
С другой стороны, в обычном состоянии Конокрады еще меньше… обременяли себя формальностями, чем остальные племена градани. Брандарк никогда не был в Харграме, но он слышал рассказы о «дворе» князя Бахнака. Одна мысль о том, как реагировал бы Вейжон, окажись он там, приводила Кровавого Меча в трепет.
И не из-за «варварской развязности», не из-за грубости, а просто потому, что любой из народа Бахнака имел право по традиции и закону лично явиться к нему, чтобы подать прошение. И как уже упоминал Базел, то, что Бахнак был главой клана Железного Топора, значило гораздо больше, чем его титул князя. По традиции, пришедшей из глубины веков, когда лишь мечи клана могли спасти его от гибели, глава клана был настоящей опорой для людей, их надеждой на спасение. Ничто другое и никто другой не мог быть важнее для народа Бахнака, а он выказал себя одним из величайших правителей за всю историю Железных Топоров. И это, конечно же, означало, что люди обращались к нему прежде всего как к главе клана, с идущей от сердца простотой, которая, по мнению Вейжона, не имела ничего общего с уважением.
Именно так Базел говорил о Томанаке, с преклонением, преданностью и фамильярностью Конокрада, говорящего о главе своего клана. На самом деле это была высшая похвала, крайняя степень почтения, которую мог испытывать Базел, но большинство этих воспитанных и цивилизованных рыцарей были не в силах понять такой простой факт.
— Хорошо тебе сидеть тут и говорить «гм», поджаривая свой зад у моего очага, — мрачно заметил Базел, нарушая ход мыслей Кровавого Меча. — Тебе-то не приходится иметь с ними дело напрямую!
— Напрямую не приходится, — согласился Брандарк, — но твои отношения с ними отражаются на мне, ты это знаешь, долговязый. Я все-таки твоя правая рука. — Он отмахнулся, заметив тревожный взгляд Базела. — О, не волнуйся! Они слишком воспитаны, им и в голову не приходит как-нибудь навредить мне. Но они смотрят на нас обоих с большим подозрением, разве не так?
— С огромным подозрением, — проворчал Базел, переводя взгляд на кинжал и пробуя лезвие на своем мозолистом большом пальце. — Но, как бы они на нас ни смотрели, наши желания они выполняют с потрясающей быстротой, — заметил он.
— Это точно, — согласился Брандарк, и это действительно было так.
Градани жили в городе не больше двух недель, но любой, кто видел их сейчас, едва ли мог представить, какое жалкое зрелище они являли собой по прибытии в Белхадан. Лично Брандарк воспользовался немалой частью кредита, предоставленного им по просьбе герцога Джашана. Сначала Кровавый Меч рассчитывал лишь на те деньги, которые были у них с Базелом, но кредит герцога позволил ему побаловать себя, не думая о том, что будет, когда деньги кончатся. Он не только закупил новые вещи вместо утерянных и испорченных, но и заказал новый костюм у лучшего портного Белхадана. Его элегантная рубашка была пошита из тончайшего шелка, а надетый поверх нее вышитый камзол не погнушались бы носить даже родственники Вейжона. Единственное место, где он потратил еще больше денег, была книжная лавка. Он понятия не имел, как потащит с собой всю эту гору книг, но это его мало беспокоило. Печатные прессы и кассы шрифтов тоже относились к тем предметам, которыми обладали жители Империи Топора и которых не было у градани. Разумеется, и книг у градани, и печатных и рукописных, было немного. Большинство иностранных книг, которые ему попадались в Навахке, были печатными, но обычно они доставались ему в виде кусков и обрывков. Здесь, в Белхадане, он ощущал себя скупцом, оказавшимся в алмазных копях, и он стремился заполучить все, что только попадалось ему на глаза.
Что до Базела, он никогда не был любителем чтения и по-прежнему не интересовался одеждой. Он позволил заменить свое изодранное платье на новое, но категорически отказался от всех изящных глупостей, столь любезных Брандарку. Его штаны были теплыми и удобными, и они были сшиты для долгой носки, а не для того чтобы пускать пыль в глаза. Рубаха с длинными рукавами была пошита из лучшего льна, но без всяких вышивок и отделок, теплая туника изготовлена из той же простой зеленой шерсти, что и накидки рядовых членов Ордена, из этой же ткани ему сшили пончо, которое он хотел носить вместо обычного плаща. Многие братья из тяжелой кавалерии были одеты лучше его, он был самым нелепым «рыцарем», когда-либо ступавшим по коридорам дома Ордена. Особенно если учесть, что он вовсе не был рыцарем.
— Знаешь, — задумчиво начал Брандарк, полностью сосредоточившись на колках инструмента и не глядя на друга, — мне кажется, что этим людям было бы легче принять тебя, если бы ты позволил им посвятить тебя в рыцари. Сэр Чарроу просто мечтает об этом, и я не вижу причин, по которым Томанак стал бы возражать. Это же в конце концов Его Орден.
— Ха! — Базел со звоном задвинул кинжал в ножны. — Ну и зрелище это будет. Чтобы я вырядился как какой-нибудь рыцарь из твоей любимой сказки! Ну уж нет, парень!
— Но если им от этого станет легче…
— Когда я говорю «нет», то имею в виду именно это, — отрезал Базел. — Он сказал мне, что ему нужен помощник. Он ни словом не упоминал о рыцарях, лордах и титулах, и я тоже не собираюсь думать об этой чепухе. Кроме того, — взгляд его карих глаз посуровел, — если эти люди не принимают того, что он сам счел подходящим, я не собираюсь идти у них на поводу!
— Я не рассматривал вопрос с этой точки зрения, — сознался Брандарк. Он поджал губы и опустил кончики ушей, потом тронул струну, оценивая звучание. — Если ты не хочешь, чтобы они посвятили тебя в рыцари, как же ты собираешься действовать?
— Тут-то ты меня и поймал, — вздохнул Базел.
Он встал и пристегнул ножны с кинжалом к ремню, зевнул и потянулся, несмотря на то что незначительные размеры комнаты мешали ему сделать это как следует, потом подошел к крюку, на котором висели доспехи. Сэр Чарроу заявил, что Орден обязан предоставить их избраннику. Треугольный щит, темно-зеленый, с золотой эмблемой Томанака, висел перед ним на стене рядом с его арбалетом. Базел заулыбался, проведя пальцем по поверхности подаренной кольчуги. Она была самой лучшей их всех, что когда-либо были у него: гномья работа, стальные кольца спереди и сзади, хотя он подозревал, что сэр Вейжон сморщил бы нос при виде нее. Кольчуга была полностью стальной, никаких узоров и серебряных вставок, пластина, закрывающая грудь, даже не покрыта зеленой эмалью, как это было на кольчугах большинства членов Ордена. Но Базел умел ценить качество и не видел смысла в блеске и украшениях.
Как бы он ни был рад получить кольчугу и снова носить башмаки, которые не только были сшиты по ноге, но и не пропускали снег и сырость, цена оказалась слишком высока. Даже теперь Вейжону не удастся сделать его более цивилизованным. В последнее время молодой человек казался еще более несчастным, чем раньше, словно что-то отравляло его изнутри. Но Базел предпочитал видеть его, а не вежливые лица его новых «братьев», скрывавшие холодность и злобу. Йорхуса и Адискеля он раскусил, но он не сомневался, что есть еще множество других. Других, которых сложнее разоблачить, потому что они старше и осторожнее. Более… искушенные в делах этикета, чем золотовласый послушник, которого подводила юношеская горячность. Они рядом. Он часто думал, знает ли об их существовании Вейжон, и каждый раз решал, что едва ли. Молодой рыцарь был слишком поглощен собственными несчастьями и разочарованиями, чтобы осознать, что он служит (или его заставляют служить) воплощением злобы многих его старших товарищей.
— Я думал об этом всю предыдущую неделю, — ответил он Брандарку через несколько минут, не переставая водить пальцами по высокому шлему со специальными отверстиями для ушей градани. — По правде говоря, я вообще хотел уйти. Поверенный старого Килтана помог бы подыскать какую-нибудь работенку для нас обоих, или кто-нибудь из людей мастера Креско мог бы найти нам применение. Я сыт по горло косыми взглядами. Пойми, я ничего не имею против сэра Чарроу и тех, кто старается хотя бы не подавать виду, но другого выхода я не вижу, Брандарк. Если не считать сэра Чарроу и еще двух-трех человек, большинство их них только и ждут, когда я уберусь.
Он умолк, снова мрачно глядя в огонь, потом тяжело вздохнул.
— Только между нами, я уже готов сделать это, — сознался он, — и, может быть, чем скорее, тем лучше.
Брандарк вскинул голову, услышав горестные нотки в голосе друга. Базел посмотрел на него, кривя рот, но никто и не подумал бы счесть эту гримасу улыбкой. Его рука гладила рукоять кинжала, обычно добрые глаза холодно блестели. Наверное, только другой градани мог правильно понять этот блеск, но Брандарк и был градани, поэтому он набрал в грудь побольше воздуха и осторожно поинтересовался:
— Есть какая-то конкретная личность, заставившая тебя принять это решение?
— Да, — мрачно подтвердил Базел, сжав кинжал так, что суставы пальцев побелели.
Холодный блеск его глаз сменился жарким пламенем, словно порожденным страстью, его ноздри раздувались, пока отголоски проклятия, тяготеющего над его народом, клокотали в груди. Они с Брандарком многое знали о раже, гораздо больше, чем другие градани могли даже представить. Они знали, как вызвать его при необходимости, как использовать его при крайней необходимости, но они все время помнили о том, насколько он опасен. Сознание того, что они научились оборачивать его себе на пользу, иногда только увеличивало искушение. Обычно они не говорили об этом, но бывали моменты, когда они оба опасались, что новые знания могут ослабить цепи, которыми они сдерживали этого демона. Глядя сейчас на друга, Брандарк внезапно подумал, что обычное спокойствие Базела не больше чем маска, скрывающая что-то совсем иное. В душе любого градани есть темные и опасные места, даже если это избранник Томанака. Брандарк с ужасающей ясностью осознал, что кто-то упорно подталкивает его друга к этим местам.
Базел закрыл глаза, встряхнулся и шумно потянул носом воздух. Когда он снова посмотрел на Брандарка, свойственная ражу завеса безумия в глазах исчезла, он убрал руку с рукояти кинжала. Брандарк ничего не сказал, но Конокрад и без слов понимал, о чем тот думает. Он нервно рассмеялся.
— Ну да, именно «конкретная личность», — подтвердил он, — дурак даже не подозревает, насколько он был близок к тому, чтобы увидеть собственные кишки размазанными по полу! — Он оскалил крепкие белоснежные зубы. — Вот так близок. — Базел показал на пальцах, оставив между указательным и большим расстояние в полсантиметра. — Если бы я не думал о Томанаке, я не знаю…
Он замолчал и помотал головой:
— Нет, нужно быть честным с самим собой. Если бы не Томанак, я не стал бы сдерживаться. Я прикончил бы этого болвана и хохотал бы… разве это не доказывает, насколько они близки к истине, когда считают нас кровожадными дикарями?
— Не вини себя, — мягко произнес Брандарк, и на этот раз в его голосе не было даже намека на юмор. — Раж может захватить даже лучшего из нас, Базел. Ты знаешь это не хуже меня.
— Да, да. — Базел отвернулся к огню, голос его упал до шепота. — Когда он сам рассказал нам, как можно им управлять, я надеялся, что уже никогда больше не испытаю подобного. Это не повторится. Но оно здесь, словно кровожадный убийца, затаилось в моей душе. Хорошо бы взять этого убийцу за шиворот и…
Он вздрогнул и замер. Некоторое время он сидел неподвижно, потом кивнул головой и снова повернулся лицом к другу. На этот раз улыбка выглядела почти искренней.
— В конце концов, он никогда не обещал нам, что будет легко, правда? И, мне кажется, он предупреждал и о том, что раж будет рядом с нами. Лишь моя глупая гордость позволила мне думать, будто я больше не подвержен ему. Я чувствую, он хочет, чтобы я что-то исполнил здесь, пока еще владею собой. Значит, я не имею права уйти, пока не сделаю того, что нужно… что бы это ни было. Правда, будь я проклят, если догадываюсь, в чем дело. Он не часто тревожит меня своими визитами, — завершил он угрюмо, потом фыркнул. — Теперь у моего пребывания здесь хотя бы есть цель!
— Мне кажется, он как-нибудь проявит себя и все тебе объяснит, — бесстрастно отозвался Брандарк. Так же как и его друг, он был рад сменить тему.
— Да, скорее всего, — согласился Базел, возвращаясь к столу и снова садясь. — Проблема в том, что я не могу ждать неизвестно чего. Я твердо знаю, что, когда это произойдет, кое-кому это сильно не понравится, и мне кажется, что этот кое-кто я сам.
— Отлично! — Брандарк усмехнулся. — Я работаю над очередным стихом «Сказа о кровавой руке Базела», — пояснил Кровавый Меч другу, — все любопытное, что с тобой случается, очень меня вдохновляет.
— Опять ты за свое! Я думал, что ты покончил с этим проклятым сочинением!
— Да я собирался, Базел. Я действительно собирался. Но потом мы оказались здесь, я увидел, что твои собственные братья по Ордену отказываются оценить твое величие. Ты, разумеется, понимаешь, что мой долг исправить несправедливость. — Брандарк, усмехаясь, извлек из своего инструмента аккорд.
Базел возмутился:
— Что я действительно понимаю, — заявил он, — так это то, что давно надо было свернуть тебе шею! Нет, — перебил он себя, — для этого лучше выбрать ночь потемнее!
— Фу, Базел! Что бы подумал о тебе сэр Чарроу, если бы сейчас тебя услышал? — спросил Брандарк, давясь от смеха.
— Он одобрил бы меня, если бы послушал твою гнусную песню, — Базел умолк и с подозрением уставился на Кровавого Меча. — Кто-то уже слышал ее, да?
— Ну, она очень понравилась в «Приюте рыбака», — сообщил Брандарк. — И в «Якоре и трезубце». Теперь, когда ты спросил, я припоминаю, что ее дважды требовали в «Летящей леди» позавчера, а Эстервальд, это арфист, постоянно играющий в «Алмазном коне», с нетерпением ждет продолжения.
— Да, давно следовало свернуть тебе шею, — повторил Базел, и Брандарк снова засмеялся.
Голос у него был ужасный, лирические стихи еще хуже, но даже его злейшие враги, особенно его злейшие враги, признали бы, что он талантливый сатирик. «Сказ о кровавой руке Базела» был его подарком другу. К великому огорчению Базела, он сочинил для него мелодию, в результате чего возникла удивительно легко запоминающаяся застольная песня.
— Не понимаю, что тебе не нравится, Базел, — говорил Конокрад невинным тоном. — Ведь песня нисколько не задевает твоей честь!
— Конечно, ведь если бы хоть одна десятая того, что ты сочинил, оказалась правдой, я был бы первым дураком на всю Норфрессу!
— Ну что ты. Базел! Как ты можешь так говорить? Уверяю тебя, никто не усомнится в твоей безупречности, прослушав мою песню! В благородстве твоего нрава, в той самоотверженности, с которой ты спасаешь девиц, в бесстрашии, с которым ты противостоишь демонам и дьяволам, в твоем…
— Еще одно слово, одно только слово, и я тут же разобью тебе башку! — прорычал Базел, и Брандарк, улыбаясь, умолк.
Сэр Вейжон из рода Алмерасов ворвался в Дом Ордена, охваченный такой черной яростью, что привратник невольно отшатнулся от него. К чести рыцаря, надо сказать, он понятия не имел, насколько заметен его гнев, что, разумеется, было только лишним доказательством силы его негодования. Но он отдавал себе отчет в этом чувстве и сознавал, что разумнее всего было бы поговорить сейчас с сэром Чарроу или, может быть, с сэром Ферриком, домовым священником.
Только он не мог. Он слишком часто делал это за прошедшие две недели, и каждый раз они смотрели на него с укором. Нет, они не бранили его, но было очевидно, что оба уверены, будто проблема состоит в нем самом. В чем-то, что будоражило его ум и сердце каждый раз, когда он вспоминал об избраннике-градани.
Вейжон устал. Он по-настоящему устал за бесконечные часы созерцания собственных доспехов и меча, когда он, не в силах заснуть, умолял Бога помочь ему разобраться в происшедшем. Помочь понять, как градани оказался в числе лучших воинов. Он знал, что в Ордене есть простые люди. Отец сэра Чарроу был обычным каменщиком во славу Томанака! Но градани? Неотесанный варвар, который и разговаривает как варвар! Который даже отказался от посвящения в рыцари Ордена, не позволил им хотя бы немного смягчить оскорбление, нанесенное самим фактом того, что он их защитник! Дикарь, который, как кажется, даже не осознает, какую великую честь хотел оказать ему сэр Чарроу, градани, который говорит о Боге без малейшего почтения!
А теперь еще и это! Лицо Вейжона побагровело, он громко заскрежетал зубами, когда в его мозгу сама собой зазвучала песня. Он не собирался заходить в ту таверну. Подобные места существуют для простонародья: матросов, торговцев и прочей публики, — но они с сэром Йорхусом возвращались с задания, данного капитаном Хардейном, когда ему послышались слова «кровавая рука Базела». Мотив вырвался в на миг приоткрытую дверь, и Вейжон понял, что у него нет выбора. Они с сэром Йорхусом вошли в заведение, закутавшись в плащи и надеясь, что никто не узнает эмблемы Ордена на их накидках. Они остановились за спинами собравшихся и начали слушать, сперва с изумлением, потом с недоверием и, наконец, с ужасом и негодованием.
Это насмешка над Орденом! Это насмешка надо всем, на чем стоит Орден. И все от имени этого неумытого болвана, спасающего служанок от «чрезмерной чести», оказываемой им «незадачливыми лордами»! И вся эта чепуха о спасении благородных дам, переодетых крестьянками, можно подумать, что такое возможно! А сражения с демонами и зловещими принцами, прости, Томанак, с помощью проклятых мечей! Во всей Империи уже лет сорок не слышали о демонах! Все было бы не так плохо, если бы песня, Фробус ее побери, была сложена с должным почтением, но так! Один бард в доме его отца иногда пел песни о подобных деяниях, они учили и воодушевляли, даже когда слушатели знали, что все происходящее в них — выдумка. Но это… это… в этих виршах утверждалось, что все описанное случилось на самом деле, давали слово Базела, что это правда, как будто это игрушки! Можно подумать, что тот, кто утверждает, будто он избранник Томанака, просто объект насмешек!
Потрясение было слишком велико для Вейжона. Попытки сэра Йорхуса успокоить его дали обратный результат. Рыцарь-командующий не одобрял появления Базела, но он попытался убедить Вейжона, будто не имеет никакого значения, что именно невежественные, низкородные докеры и рыбаки подумают об Ордене и его членах. Разумеется, братство имеет все причины расстроиться, даже разозлиться из-за нанесенного оскорбления, но их обязанность состоит в том, чтобы быть выше этого, не замечать, как бы всякий сброд ни старался унизить Орден.
Доводы были подобраны неудачно. Сэр Йорхус будто специально сказал именно те слова, которые окончательно разъярили Вейжона, и молодой рыцарь вихрем вылетел из таверны. Даже долгий обратный путь по морозу до дома Ордена не успокоил его. На самом деле после прогулки его ярость даже возросла.
Будь Вейжон чуть меньше разозлен, он понял бы, почему песня высвободила наружу все неудовольствие и разочарование, которые давили на него с момента прибытия Базела. Но он был слишком зол и слишком обескуражен. Он не стал бы выражать это словами. Не стал бы, не смог, не позволил бы себе облечь свои чувства в слова даже для самого себя. В глубине души ему казалось, сознавался он в этом себе или нет, что его предали. Сделав Базела Своим избранником, Бог лишил веры Вейжона Алмераса. Поставив над ним того, кто был недостоин даже пасти свиней герцога Трехелмского, Томанак надсмеялся над тридцатью поколениями семейства Алмерасов.
Но, поскольку Вейжон не мог винить бога, оставалась только одна личность, которую он мог винить. Он все сильнее скрежетал зубами, идя по коридору к своей небольшой, скромно обставленной комнате. Он сражался со своим гневом, словно со слугой Тьмы, и, даже ослепнув от ярости, понимал, что рыцарь Ордена не должен испытывать подобных чувств. Но он был всего лишь человеком, он был очень молод, и чем больше он бился, тем сильнее становился враг.
Вейжон завернул за угол, не глядя по сторонам, и охнул от удара — он едва не упал, наскочив со всего маху на кого-то, кто шел ему навстречу.
— Прошу прощения, — начал он сдавленно, с трудом восстанавливая равновесие, — я…
Но тут он увидел, к кому обращается, и слова застыли у него в горле.
— Ничего страшного, мальчик, — дружелюбно отозвался Базел. — Коридор не слишком широк, а я из тех, кому требуется много места. Поэтому…
— Нечего смотреть на меня свысока! — процедил Вейжон сквозь зубы.
Едва прозвучали эти слова, как он понял, что совершил оплошность. Подобная неучтивость была даже хуже оплошности, это было нарушение клятвы. Он только рыцарь-послушник, даже не рыцарь-компаньон, а этот градани — избранник. Но сейчас это не имело значения. То есть, наоборот, имело… но он ничего не мог поделать. Предательство и ненависть туманили его голубые глаза, он увидел, как потяжелел взгляд обычно приветливых глаз градани, увидел, как он прижал уши к голове, увидел, как его рука легла на рукоять кинжала, и ему стало все равно.
— Я вовсе не смотрел на тебя свысока, сэр Вейжон.
Глубокий рокочущий бас прозвучал холодно, в нем угадывался скрытый гнев. Яркий яростный огонек в глазах Базела дал бы понять другому градани, насколько велика угрожающая ему опасность. Но Вейжон был человеком, и он никогда не видел градани в раже. Он понятия не имел, что он сейчас наблюдает, но как бы ни была велика его собственная злость, он заметил, насколько хорошо Базел владеет собой.
И это все окончательно испортило. Базел говорил, как должен говорить настоящий мужчина, но Вейжон слышал лишь голос взрослого, выговаривающего непослушному ребенку.
— Нет, смотрел! — выплюнул он, не в силах сдержать ураган бушующих в нем страстей. — Я не нуждаюсь в твоем сочувствии, градани! Мне ничего не нужно от тебя и от твоего вонючего клана, я…
— Вейжон!
Властный голос хлыстом стегнул его на середине тирады, и он похолодел. На какой-то миг ему показалось, что вся вселенная затаила дыхание, замерла в ожидании, застыла между двумя мгновениями. Но потом наваждение прошло… и реальность оказалась хуже его. Гораздо хуже.
— Точно. Сказать по правде, я не знаю, что с ними делать. Такое впечатление, будто они все еще пытаются понять, что же Он имел в виду. Этот напыщенный чистюля Вейжон не единственный, кто усложняет ситуацию, но он хотя бы не скрывает своих чувств. Я уверен, что Йорхус и Адискель так же недовольны моим присутствием, как и он, хотя у них для этого меньше причин. Хуже то, что они старше его и выше по званию. Если они начнут распускать слухи, настраивая людей против меня, а я думаю, что именно так они и сделают, они могут причинить нам немало вреда. Вейжон умудрился выставить себя сейчас таким дураком и привлечь к себе столько внимания, что даже сэр Чарроу не заметил намерений этой парочки.
— Гм. — Брандарк оттолкнулся ногами от стола и закачался взад-вперед, глядя в пламя камина. Он напряженно размышлял, не выпуская из рук балалайки. Базел прав насчет Вейжона, который открыто совершил против него злобный выпад, но сам Кровавый Меч не обратил большого внимания на сэра Йорхуса и сэра Адискеля. Теперь он укорял себя за невнимательность. Йорхус и Адискель, оба, были рыцарями-командующими, четвертым и пятым в доме Белхадана. Пущенные ими слухи могли принести больше вреда, чем все страстные речи пылкого молодого человека с уязвленным самолюбием. Пусть сам Брандарк ничего не заметил, но он достаточно хорошо знал Базела, чтобы заподозрить, будто Конокрад выдумывает себе врагов. Он никогда не грешил этим, даже в Навахке.
Кровавый Меч задумчиво поднял уши. Возможно, в том, что он не заметил скрытой враждебности Йорхуса и Адискеля, нет ничего странного. Он был здесь еще большим чужаком, чем Базел. Хотя он уже начал осваиваться среди бардов и менестрелей, выступавших в тавернах Белхадана, и среди ученых Королевско-Имперского университета, которым его представил мастер Креско, он не мог рассчитывать на теплый прием братьев Ордена, которые до сих пор не решили, как им относиться к Базелу.
Но надо понять и членов Ордена. Брандарк полагал, что им было бы тяжело принять Базела, даже если бы он не принадлежал к ненавидимой и презираемой расе. Для Брандарка существовало много неясного в отношениях Базела и Томанака, впрочем, как и для самого избранника, печально подумал Кровавый Меч. Неудивительно, что Конокрад вызывает беспокойство у рядовых членов Ордена.
И самое для них неприемлемое, надо полагать, — это выражения, в которых Базел отзывается о Томанаке. В его речах не было ничего неуважительного, во всяком случае по меркам градани, но Брандарк сомневался, что члены Ордена разделяют его мнение. Разве что сэр Чарроу, однако любому представителю Расы Людей нелегко понять мировоззрение градани, и особенно из племени Конокрадов. Как и Кровавые Мечи, к которым принадлежал Брандарк, Конокрады были способны на исключительную вежливость, но если кто-то из них был подчеркнуто любезен с другим, это означало лишь то, что грядут большие неприятности. Обычно галантность была следствием недоверия, и особенно вежливы были с теми, кого недолюбливали. Самому Брандарку казалось, что чрезмерная обходительность помогала защититься от приступов ража, она позволяла разрядить напряженную обстановку и не вынимать мечи из ножен.
С другой стороны, в обычном состоянии Конокрады еще меньше… обременяли себя формальностями, чем остальные племена градани. Брандарк никогда не был в Харграме, но он слышал рассказы о «дворе» князя Бахнака. Одна мысль о том, как реагировал бы Вейжон, окажись он там, приводила Кровавого Меча в трепет.
И не из-за «варварской развязности», не из-за грубости, а просто потому, что любой из народа Бахнака имел право по традиции и закону лично явиться к нему, чтобы подать прошение. И как уже упоминал Базел, то, что Бахнак был главой клана Железного Топора, значило гораздо больше, чем его титул князя. По традиции, пришедшей из глубины веков, когда лишь мечи клана могли спасти его от гибели, глава клана был настоящей опорой для людей, их надеждой на спасение. Ничто другое и никто другой не мог быть важнее для народа Бахнака, а он выказал себя одним из величайших правителей за всю историю Железных Топоров. И это, конечно же, означало, что люди обращались к нему прежде всего как к главе клана, с идущей от сердца простотой, которая, по мнению Вейжона, не имела ничего общего с уважением.
Именно так Базел говорил о Томанаке, с преклонением, преданностью и фамильярностью Конокрада, говорящего о главе своего клана. На самом деле это была высшая похвала, крайняя степень почтения, которую мог испытывать Базел, но большинство этих воспитанных и цивилизованных рыцарей были не в силах понять такой простой факт.
— Хорошо тебе сидеть тут и говорить «гм», поджаривая свой зад у моего очага, — мрачно заметил Базел, нарушая ход мыслей Кровавого Меча. — Тебе-то не приходится иметь с ними дело напрямую!
— Напрямую не приходится, — согласился Брандарк, — но твои отношения с ними отражаются на мне, ты это знаешь, долговязый. Я все-таки твоя правая рука. — Он отмахнулся, заметив тревожный взгляд Базела. — О, не волнуйся! Они слишком воспитаны, им и в голову не приходит как-нибудь навредить мне. Но они смотрят на нас обоих с большим подозрением, разве не так?
— С огромным подозрением, — проворчал Базел, переводя взгляд на кинжал и пробуя лезвие на своем мозолистом большом пальце. — Но, как бы они на нас ни смотрели, наши желания они выполняют с потрясающей быстротой, — заметил он.
— Это точно, — согласился Брандарк, и это действительно было так.
Градани жили в городе не больше двух недель, но любой, кто видел их сейчас, едва ли мог представить, какое жалкое зрелище они являли собой по прибытии в Белхадан. Лично Брандарк воспользовался немалой частью кредита, предоставленного им по просьбе герцога Джашана. Сначала Кровавый Меч рассчитывал лишь на те деньги, которые были у них с Базелом, но кредит герцога позволил ему побаловать себя, не думая о том, что будет, когда деньги кончатся. Он не только закупил новые вещи вместо утерянных и испорченных, но и заказал новый костюм у лучшего портного Белхадана. Его элегантная рубашка была пошита из тончайшего шелка, а надетый поверх нее вышитый камзол не погнушались бы носить даже родственники Вейжона. Единственное место, где он потратил еще больше денег, была книжная лавка. Он понятия не имел, как потащит с собой всю эту гору книг, но это его мало беспокоило. Печатные прессы и кассы шрифтов тоже относились к тем предметам, которыми обладали жители Империи Топора и которых не было у градани. Разумеется, и книг у градани, и печатных и рукописных, было немного. Большинство иностранных книг, которые ему попадались в Навахке, были печатными, но обычно они доставались ему в виде кусков и обрывков. Здесь, в Белхадане, он ощущал себя скупцом, оказавшимся в алмазных копях, и он стремился заполучить все, что только попадалось ему на глаза.
Что до Базела, он никогда не был любителем чтения и по-прежнему не интересовался одеждой. Он позволил заменить свое изодранное платье на новое, но категорически отказался от всех изящных глупостей, столь любезных Брандарку. Его штаны были теплыми и удобными, и они были сшиты для долгой носки, а не для того чтобы пускать пыль в глаза. Рубаха с длинными рукавами была пошита из лучшего льна, но без всяких вышивок и отделок, теплая туника изготовлена из той же простой зеленой шерсти, что и накидки рядовых членов Ордена, из этой же ткани ему сшили пончо, которое он хотел носить вместо обычного плаща. Многие братья из тяжелой кавалерии были одеты лучше его, он был самым нелепым «рыцарем», когда-либо ступавшим по коридорам дома Ордена. Особенно если учесть, что он вовсе не был рыцарем.
— Знаешь, — задумчиво начал Брандарк, полностью сосредоточившись на колках инструмента и не глядя на друга, — мне кажется, что этим людям было бы легче принять тебя, если бы ты позволил им посвятить тебя в рыцари. Сэр Чарроу просто мечтает об этом, и я не вижу причин, по которым Томанак стал бы возражать. Это же в конце концов Его Орден.
— Ха! — Базел со звоном задвинул кинжал в ножны. — Ну и зрелище это будет. Чтобы я вырядился как какой-нибудь рыцарь из твоей любимой сказки! Ну уж нет, парень!
— Но если им от этого станет легче…
— Когда я говорю «нет», то имею в виду именно это, — отрезал Базел. — Он сказал мне, что ему нужен помощник. Он ни словом не упоминал о рыцарях, лордах и титулах, и я тоже не собираюсь думать об этой чепухе. Кроме того, — взгляд его карих глаз посуровел, — если эти люди не принимают того, что он сам счел подходящим, я не собираюсь идти у них на поводу!
— Я не рассматривал вопрос с этой точки зрения, — сознался Брандарк. Он поджал губы и опустил кончики ушей, потом тронул струну, оценивая звучание. — Если ты не хочешь, чтобы они посвятили тебя в рыцари, как же ты собираешься действовать?
— Тут-то ты меня и поймал, — вздохнул Базел.
Он встал и пристегнул ножны с кинжалом к ремню, зевнул и потянулся, несмотря на то что незначительные размеры комнаты мешали ему сделать это как следует, потом подошел к крюку, на котором висели доспехи. Сэр Чарроу заявил, что Орден обязан предоставить их избраннику. Треугольный щит, темно-зеленый, с золотой эмблемой Томанака, висел перед ним на стене рядом с его арбалетом. Базел заулыбался, проведя пальцем по поверхности подаренной кольчуги. Она была самой лучшей их всех, что когда-либо были у него: гномья работа, стальные кольца спереди и сзади, хотя он подозревал, что сэр Вейжон сморщил бы нос при виде нее. Кольчуга была полностью стальной, никаких узоров и серебряных вставок, пластина, закрывающая грудь, даже не покрыта зеленой эмалью, как это было на кольчугах большинства членов Ордена. Но Базел умел ценить качество и не видел смысла в блеске и украшениях.
Как бы он ни был рад получить кольчугу и снова носить башмаки, которые не только были сшиты по ноге, но и не пропускали снег и сырость, цена оказалась слишком высока. Даже теперь Вейжону не удастся сделать его более цивилизованным. В последнее время молодой человек казался еще более несчастным, чем раньше, словно что-то отравляло его изнутри. Но Базел предпочитал видеть его, а не вежливые лица его новых «братьев», скрывавшие холодность и злобу. Йорхуса и Адискеля он раскусил, но он не сомневался, что есть еще множество других. Других, которых сложнее разоблачить, потому что они старше и осторожнее. Более… искушенные в делах этикета, чем золотовласый послушник, которого подводила юношеская горячность. Они рядом. Он часто думал, знает ли об их существовании Вейжон, и каждый раз решал, что едва ли. Молодой рыцарь был слишком поглощен собственными несчастьями и разочарованиями, чтобы осознать, что он служит (или его заставляют служить) воплощением злобы многих его старших товарищей.
— Я думал об этом всю предыдущую неделю, — ответил он Брандарку через несколько минут, не переставая водить пальцами по высокому шлему со специальными отверстиями для ушей градани. — По правде говоря, я вообще хотел уйти. Поверенный старого Килтана помог бы подыскать какую-нибудь работенку для нас обоих, или кто-нибудь из людей мастера Креско мог бы найти нам применение. Я сыт по горло косыми взглядами. Пойми, я ничего не имею против сэра Чарроу и тех, кто старается хотя бы не подавать виду, но другого выхода я не вижу, Брандарк. Если не считать сэра Чарроу и еще двух-трех человек, большинство их них только и ждут, когда я уберусь.
Он умолк, снова мрачно глядя в огонь, потом тяжело вздохнул.
— Только между нами, я уже готов сделать это, — сознался он, — и, может быть, чем скорее, тем лучше.
Брандарк вскинул голову, услышав горестные нотки в голосе друга. Базел посмотрел на него, кривя рот, но никто и не подумал бы счесть эту гримасу улыбкой. Его рука гладила рукоять кинжала, обычно добрые глаза холодно блестели. Наверное, только другой градани мог правильно понять этот блеск, но Брандарк и был градани, поэтому он набрал в грудь побольше воздуха и осторожно поинтересовался:
— Есть какая-то конкретная личность, заставившая тебя принять это решение?
— Да, — мрачно подтвердил Базел, сжав кинжал так, что суставы пальцев побелели.
Холодный блеск его глаз сменился жарким пламенем, словно порожденным страстью, его ноздри раздувались, пока отголоски проклятия, тяготеющего над его народом, клокотали в груди. Они с Брандарком многое знали о раже, гораздо больше, чем другие градани могли даже представить. Они знали, как вызвать его при необходимости, как использовать его при крайней необходимости, но они все время помнили о том, насколько он опасен. Сознание того, что они научились оборачивать его себе на пользу, иногда только увеличивало искушение. Обычно они не говорили об этом, но бывали моменты, когда они оба опасались, что новые знания могут ослабить цепи, которыми они сдерживали этого демона. Глядя сейчас на друга, Брандарк внезапно подумал, что обычное спокойствие Базела не больше чем маска, скрывающая что-то совсем иное. В душе любого градани есть темные и опасные места, даже если это избранник Томанака. Брандарк с ужасающей ясностью осознал, что кто-то упорно подталкивает его друга к этим местам.
Базел закрыл глаза, встряхнулся и шумно потянул носом воздух. Когда он снова посмотрел на Брандарка, свойственная ражу завеса безумия в глазах исчезла, он убрал руку с рукояти кинжала. Брандарк ничего не сказал, но Конокрад и без слов понимал, о чем тот думает. Он нервно рассмеялся.
— Ну да, именно «конкретная личность», — подтвердил он, — дурак даже не подозревает, насколько он был близок к тому, чтобы увидеть собственные кишки размазанными по полу! — Он оскалил крепкие белоснежные зубы. — Вот так близок. — Базел показал на пальцах, оставив между указательным и большим расстояние в полсантиметра. — Если бы я не думал о Томанаке, я не знаю…
Он замолчал и помотал головой:
— Нет, нужно быть честным с самим собой. Если бы не Томанак, я не стал бы сдерживаться. Я прикончил бы этого болвана и хохотал бы… разве это не доказывает, насколько они близки к истине, когда считают нас кровожадными дикарями?
— Не вини себя, — мягко произнес Брандарк, и на этот раз в его голосе не было даже намека на юмор. — Раж может захватить даже лучшего из нас, Базел. Ты знаешь это не хуже меня.
— Да, да. — Базел отвернулся к огню, голос его упал до шепота. — Когда он сам рассказал нам, как можно им управлять, я надеялся, что уже никогда больше не испытаю подобного. Это не повторится. Но оно здесь, словно кровожадный убийца, затаилось в моей душе. Хорошо бы взять этого убийцу за шиворот и…
Он вздрогнул и замер. Некоторое время он сидел неподвижно, потом кивнул головой и снова повернулся лицом к другу. На этот раз улыбка выглядела почти искренней.
— В конце концов, он никогда не обещал нам, что будет легко, правда? И, мне кажется, он предупреждал и о том, что раж будет рядом с нами. Лишь моя глупая гордость позволила мне думать, будто я больше не подвержен ему. Я чувствую, он хочет, чтобы я что-то исполнил здесь, пока еще владею собой. Значит, я не имею права уйти, пока не сделаю того, что нужно… что бы это ни было. Правда, будь я проклят, если догадываюсь, в чем дело. Он не часто тревожит меня своими визитами, — завершил он угрюмо, потом фыркнул. — Теперь у моего пребывания здесь хотя бы есть цель!
— Мне кажется, он как-нибудь проявит себя и все тебе объяснит, — бесстрастно отозвался Брандарк. Так же как и его друг, он был рад сменить тему.
— Да, скорее всего, — согласился Базел, возвращаясь к столу и снова садясь. — Проблема в том, что я не могу ждать неизвестно чего. Я твердо знаю, что, когда это произойдет, кое-кому это сильно не понравится, и мне кажется, что этот кое-кто я сам.
— Отлично! — Брандарк усмехнулся. — Я работаю над очередным стихом «Сказа о кровавой руке Базела», — пояснил Кровавый Меч другу, — все любопытное, что с тобой случается, очень меня вдохновляет.
— Опять ты за свое! Я думал, что ты покончил с этим проклятым сочинением!
— Да я собирался, Базел. Я действительно собирался. Но потом мы оказались здесь, я увидел, что твои собственные братья по Ордену отказываются оценить твое величие. Ты, разумеется, понимаешь, что мой долг исправить несправедливость. — Брандарк, усмехаясь, извлек из своего инструмента аккорд.
Базел возмутился:
— Что я действительно понимаю, — заявил он, — так это то, что давно надо было свернуть тебе шею! Нет, — перебил он себя, — для этого лучше выбрать ночь потемнее!
— Фу, Базел! Что бы подумал о тебе сэр Чарроу, если бы сейчас тебя услышал? — спросил Брандарк, давясь от смеха.
— Он одобрил бы меня, если бы послушал твою гнусную песню, — Базел умолк и с подозрением уставился на Кровавого Меча. — Кто-то уже слышал ее, да?
— Ну, она очень понравилась в «Приюте рыбака», — сообщил Брандарк. — И в «Якоре и трезубце». Теперь, когда ты спросил, я припоминаю, что ее дважды требовали в «Летящей леди» позавчера, а Эстервальд, это арфист, постоянно играющий в «Алмазном коне», с нетерпением ждет продолжения.
— Да, давно следовало свернуть тебе шею, — повторил Базел, и Брандарк снова засмеялся.
Голос у него был ужасный, лирические стихи еще хуже, но даже его злейшие враги, особенно его злейшие враги, признали бы, что он талантливый сатирик. «Сказ о кровавой руке Базела» был его подарком другу. К великому огорчению Базела, он сочинил для него мелодию, в результате чего возникла удивительно легко запоминающаяся застольная песня.
— Не понимаю, что тебе не нравится, Базел, — говорил Конокрад невинным тоном. — Ведь песня нисколько не задевает твоей честь!
— Конечно, ведь если бы хоть одна десятая того, что ты сочинил, оказалась правдой, я был бы первым дураком на всю Норфрессу!
— Ну что ты. Базел! Как ты можешь так говорить? Уверяю тебя, никто не усомнится в твоей безупречности, прослушав мою песню! В благородстве твоего нрава, в той самоотверженности, с которой ты спасаешь девиц, в бесстрашии, с которым ты противостоишь демонам и дьяволам, в твоем…
— Еще одно слово, одно только слово, и я тут же разобью тебе башку! — прорычал Базел, и Брандарк, улыбаясь, умолк.
Сэр Вейжон из рода Алмерасов ворвался в Дом Ордена, охваченный такой черной яростью, что привратник невольно отшатнулся от него. К чести рыцаря, надо сказать, он понятия не имел, насколько заметен его гнев, что, разумеется, было только лишним доказательством силы его негодования. Но он отдавал себе отчет в этом чувстве и сознавал, что разумнее всего было бы поговорить сейчас с сэром Чарроу или, может быть, с сэром Ферриком, домовым священником.
Только он не мог. Он слишком часто делал это за прошедшие две недели, и каждый раз они смотрели на него с укором. Нет, они не бранили его, но было очевидно, что оба уверены, будто проблема состоит в нем самом. В чем-то, что будоражило его ум и сердце каждый раз, когда он вспоминал об избраннике-градани.
Вейжон устал. Он по-настоящему устал за бесконечные часы созерцания собственных доспехов и меча, когда он, не в силах заснуть, умолял Бога помочь ему разобраться в происшедшем. Помочь понять, как градани оказался в числе лучших воинов. Он знал, что в Ордене есть простые люди. Отец сэра Чарроу был обычным каменщиком во славу Томанака! Но градани? Неотесанный варвар, который и разговаривает как варвар! Который даже отказался от посвящения в рыцари Ордена, не позволил им хотя бы немного смягчить оскорбление, нанесенное самим фактом того, что он их защитник! Дикарь, который, как кажется, даже не осознает, какую великую честь хотел оказать ему сэр Чарроу, градани, который говорит о Боге без малейшего почтения!
А теперь еще и это! Лицо Вейжона побагровело, он громко заскрежетал зубами, когда в его мозгу сама собой зазвучала песня. Он не собирался заходить в ту таверну. Подобные места существуют для простонародья: матросов, торговцев и прочей публики, — но они с сэром Йорхусом возвращались с задания, данного капитаном Хардейном, когда ему послышались слова «кровавая рука Базела». Мотив вырвался в на миг приоткрытую дверь, и Вейжон понял, что у него нет выбора. Они с сэром Йорхусом вошли в заведение, закутавшись в плащи и надеясь, что никто не узнает эмблемы Ордена на их накидках. Они остановились за спинами собравшихся и начали слушать, сперва с изумлением, потом с недоверием и, наконец, с ужасом и негодованием.
Это насмешка над Орденом! Это насмешка надо всем, на чем стоит Орден. И все от имени этого неумытого болвана, спасающего служанок от «чрезмерной чести», оказываемой им «незадачливыми лордами»! И вся эта чепуха о спасении благородных дам, переодетых крестьянками, можно подумать, что такое возможно! А сражения с демонами и зловещими принцами, прости, Томанак, с помощью проклятых мечей! Во всей Империи уже лет сорок не слышали о демонах! Все было бы не так плохо, если бы песня, Фробус ее побери, была сложена с должным почтением, но так! Один бард в доме его отца иногда пел песни о подобных деяниях, они учили и воодушевляли, даже когда слушатели знали, что все происходящее в них — выдумка. Но это… это… в этих виршах утверждалось, что все описанное случилось на самом деле, давали слово Базела, что это правда, как будто это игрушки! Можно подумать, что тот, кто утверждает, будто он избранник Томанака, просто объект насмешек!
Потрясение было слишком велико для Вейжона. Попытки сэра Йорхуса успокоить его дали обратный результат. Рыцарь-командующий не одобрял появления Базела, но он попытался убедить Вейжона, будто не имеет никакого значения, что именно невежественные, низкородные докеры и рыбаки подумают об Ордене и его членах. Разумеется, братство имеет все причины расстроиться, даже разозлиться из-за нанесенного оскорбления, но их обязанность состоит в том, чтобы быть выше этого, не замечать, как бы всякий сброд ни старался унизить Орден.
Доводы были подобраны неудачно. Сэр Йорхус будто специально сказал именно те слова, которые окончательно разъярили Вейжона, и молодой рыцарь вихрем вылетел из таверны. Даже долгий обратный путь по морозу до дома Ордена не успокоил его. На самом деле после прогулки его ярость даже возросла.
Будь Вейжон чуть меньше разозлен, он понял бы, почему песня высвободила наружу все неудовольствие и разочарование, которые давили на него с момента прибытия Базела. Но он был слишком зол и слишком обескуражен. Он не стал бы выражать это словами. Не стал бы, не смог, не позволил бы себе облечь свои чувства в слова даже для самого себя. В глубине души ему казалось, сознавался он в этом себе или нет, что его предали. Сделав Базела Своим избранником, Бог лишил веры Вейжона Алмераса. Поставив над ним того, кто был недостоин даже пасти свиней герцога Трехелмского, Томанак надсмеялся над тридцатью поколениями семейства Алмерасов.
Но, поскольку Вейжон не мог винить бога, оставалась только одна личность, которую он мог винить. Он все сильнее скрежетал зубами, идя по коридору к своей небольшой, скромно обставленной комнате. Он сражался со своим гневом, словно со слугой Тьмы, и, даже ослепнув от ярости, понимал, что рыцарь Ордена не должен испытывать подобных чувств. Но он был всего лишь человеком, он был очень молод, и чем больше он бился, тем сильнее становился враг.
Вейжон завернул за угол, не глядя по сторонам, и охнул от удара — он едва не упал, наскочив со всего маху на кого-то, кто шел ему навстречу.
— Прошу прощения, — начал он сдавленно, с трудом восстанавливая равновесие, — я…
Но тут он увидел, к кому обращается, и слова застыли у него в горле.
— Ничего страшного, мальчик, — дружелюбно отозвался Базел. — Коридор не слишком широк, а я из тех, кому требуется много места. Поэтому…
— Нечего смотреть на меня свысока! — процедил Вейжон сквозь зубы.
Едва прозвучали эти слова, как он понял, что совершил оплошность. Подобная неучтивость была даже хуже оплошности, это было нарушение клятвы. Он только рыцарь-послушник, даже не рыцарь-компаньон, а этот градани — избранник. Но сейчас это не имело значения. То есть, наоборот, имело… но он ничего не мог поделать. Предательство и ненависть туманили его голубые глаза, он увидел, как потяжелел взгляд обычно приветливых глаз градани, увидел, как он прижал уши к голове, увидел, как его рука легла на рукоять кинжала, и ему стало все равно.
— Я вовсе не смотрел на тебя свысока, сэр Вейжон.
Глубокий рокочущий бас прозвучал холодно, в нем угадывался скрытый гнев. Яркий яростный огонек в глазах Базела дал бы понять другому градани, насколько велика угрожающая ему опасность. Но Вейжон был человеком, и он никогда не видел градани в раже. Он понятия не имел, что он сейчас наблюдает, но как бы ни была велика его собственная злость, он заметил, насколько хорошо Базел владеет собой.
И это все окончательно испортило. Базел говорил, как должен говорить настоящий мужчина, но Вейжон слышал лишь голос взрослого, выговаривающего непослушному ребенку.
— Нет, смотрел! — выплюнул он, не в силах сдержать ураган бушующих в нем страстей. — Я не нуждаюсь в твоем сочувствии, градани! Мне ничего не нужно от тебя и от твоего вонючего клана, я…
— Вейжон!
Властный голос хлыстом стегнул его на середине тирады, и он похолодел. На какой-то миг ему показалось, что вся вселенная затаила дыхание, замерла в ожидании, застыла между двумя мгновениями. Но потом наваждение прошло… и реальность оказалась хуже его. Гораздо хуже.