Она впервые видела Зилвицкого во плоти и не могла не признать, что он производит сильное впечатление. Никто не назвал бы его красавцем, но мало кто посмел бы отозваться о нем непочтительно, находясь в пределах его досягаемости. Ей вдруг почти непреодолимо захотелось расхохотаться – она вдруг представила себе выражение лица своего мужа, который очутился запертым в маленькой комнате с разъяренным Зилвицким. Однако чувствовала она себя крайне напряженно. Богатый опыт подсказывал, что они стремительно приближаются к истинной цели приглашения Монтень. Впрочем, они и не притворялись, будто это не так.
– Леди Северной Пустоши, позвольте представить вам капитана Антона Зилвицкого, – всё с той же веселостью сказала Монтень.
– Очень приятно, капитан. – Джорджия удостоила его легким приветственным кивком, позволив себе откровенно оценивающий взгляд. – Ваша репутация летит далеко впереди вас, – добавила она.
– Как и ваша, – отозвался Зилвицкий глубоким раскатистым голосом.
– Ну что ж, – продолжила Джорджия, обращаясь к хозяйке, – полагаю, присутствие капитана означает, что у вас имеется некая поразительная политическая информация, которой вы хотите меня порадовать? В конце концов, премьер-министр, например, пригласил бы меня на такое вот небольшое заседание именно по этой причине.
– Приятно всё-таки иметь дело с профессионалом, – заметил Зилвицкий. – Эффективность и прямота, ничего лишнего.
– Я стараюсь не тратить время попусту, если этого не требуют соображения тактики, – призналась Джорджия.
– В таком случае, Антон, – вставила Монтень, – я должна тебе пять долларов.
Джорджия взглянула на нее вопросительно, и бывшая графиня пожала плечами:
– Мы с Антоном поспорили. Он поставил на то, что вы не захотите ходить вокруг да около.
Улыбнувшись Джорджии, Монтень снова повернулась к своему любовнику.
– Как полагаешь, может, на всякий случай, попросить Исаака ненадолго вернуться?
– Сомневаюсь, что он понадобится, – сказал Зилвицкий и тоже улыбнулся – одними губами, как отметила графиня Северной Пустоши. Он даже не взглянул на Монтень, он ни на миг не отрывал взгляда от гостьи, и она с трудом удерживалась, чтобы не поёжиться.
– Причина, по которой мы пригласили вас, заключается в том, что мы хотим предложить вам некую благоприятную возможность. Я думаю, вы сочтете разумным воспользоваться ею.
– Возможность? – спокойно повторила Джорджия. – Какую именно?
– Возможность уйти из политики и покинуть Звездное Королевство, – ответила Монтень.
Голос Кэти звучал неожиданно спокойно, почти холодно и очень, очень сосредоточенно.
– Прошу прощения? – сказала Джорджия, едва не заморгав от удивления. Сохранить самообладание ей всё же удалось.
– Поверьте, это превосходная возможность, – сказала Монтень тем же холодным голосом. – Особенно насчет исчезнуть из Королевства. Я бы порекомендовала сделать это, если получится, бесследно. Если вы согласитесь, мы дадим вам три дня форы… Элейн.
Джорджия уже открыла рот для гневной отповеди, но при звуках имени «Элейн» её охватила ледяная дрожь. Взгляд её, задержавшись ненадолго на Монтень, метнулся к Зилвицкому. Как ни опасна была в политической борьбе бывшая графиня, не было никаких сомнений в том, кто из этой парочки раздобыл информацию, с которой связано произнесенное имя.
Она хотела всё отрицать, но отбросила эту мысль спустя долю секунды. В определенных кругах Зилвицкий имел репутацию человека компетентного, дотошного и никогда не пользующегося непроверенными данными.
– Понятно, – сказала она, усилием воли заставив голос не дрогнуть. – Этого имени я не слышала уже долгие годы. Могу поздравить вас с тем, что вы установили связь между ним и мной. Но, боюсь, я не совсем понимаю, почему вы решили, что эта связь может… убедить меня исчезнуть из Звездного Королевства, к тому же «бесследно».
– Моя дорогая леди Юнг, – проворковала Монтень, – мне почему-то кажется, что премьер-министр вряд ли обрадуется, узнав, чем занималась некая Элейн Командорская до того, как поступила на службу к покойному Дмитрию Юнгу. Это же просто ужас какой-то! Взять хотя бы ту историю с шантажом и промышленным шпионажем и несчастного джентльмена, который в результате покончил с собой. – Она покачала головой. – Могу себе представить, как травмируют эти шокирующие новости его чувствительное и исполненное любви к справедливости сердце.
– Вижу, капитан, ваша репутация вполне заслуженна, – сказала Джорджия, глядя Зилвицкому прямо в глаза. – Но, с другой стороны, у меня есть серьезные сомнения в том, что… миз Монтень располагает вескими доказательствами. Если бы – заметьте, если бы, – добавила она, учитывая неизбежные записывающие устройства, – я имела какое-то отношение к описанной вами афере, нелепо предполагать, что за столь долгое время некто занимающий мой пост не позаботился бы уничтожить все мыслимые улики.
– Не сомневаюсь, что вы сделали всё возможное, – промурлыкал Зилвицкий. – Увы, при всех ваших несомненных способностях вы всё же простая смертная и, боюсь, упустили из виду случайного свидетеля. Знаете, у меня есть очень интересные показания.
– Я уверена, – ответила Джорджия, всё еще умудряясь держаться намного спокойнее, чем чувствовала себя на самом деле, – что все ваши «показания» сводятся к пересказу слухов. Во-первых, естественно, поскольку я отроду не была замешана в событиях, описанных миз Монтень, а, во-вторых, потому, что если бы мне пришлось сделать нечто подобное, я бы уж как-нибудь обошлась без помощников, которые могли бы впоследствии свидетельствовать против меня.
– Не сомневаюсь, – кивнул Зилвицкий, и Джорджии показалось, что в его глазах промелькнула искорка. Но, конечно, говорить об «искорке» применительно к Антону Зилвицкому, особенно сейчас, было глупо. Как соединять взаимоисключающие концепции. Зилвицкий был не человек, а скорее грифонская скала. – Правда, как мы недавно убедились на примере герцогини Харрингтон и графа Белой Гавани, – продолжил он, – показания, основанные на пересказе «слухов», могут иметь разрушительную силу в глазах общественного мнения.
Нет, это точно не «искорка», подумалось Джорджии. Это мерцание… и притом угрожающее.
– Однако, – парировала она, – тот же пример показал, что дискредитация, основанная на слухах, как правило, оборачивается против самого обвинителя. Уверена, семья моего мужа обладает достаточными связями, чтобы мы устояли против любых подобных обвинений. Вы удивитесь, узнав, какие люди готовы выступить в защиту моего доброго имени!
Она мило улыбнулась, но её самоуверенность получила ещё один сокрушительный удар, поскольку ни Монтень, ни Зилвицкий даже не моргнули, когда она намекнула на силу архивов графа Северной Пустоши.
– Напротив, – заверил её Зилвицкий, – ничуть не удивлюсь. Правда, им станет очень неловко после того, как анализ ДНК подтвердит, что вы и есть Элейн Командорская. Да, Элейн, вы славно потрудились, уничтожая документы, но, представьте себе, в городском полицейском архиве Лэндинга сохранился-таки один экземпляр вашего досье.
На этот раз она не сумела подавить дрожь, и он улыбнулся.
– Должен признать, что особых улик этот полицейский файл не содержит, но просто поразительно, как часто миз Элейн становилась объектом полицейского интереса. И вот что любопытно: два возбужденных дела закрыты в связи с внезапным таинственным исчезновением главных свидетелей. Поверьте, это увлекательнейшее чтение. В нынешних обстоятельствах, полагаю, ваши друзья и союзники будут беззаветно убеждать публику, что такая безукоризненно добродетельная особа, как вы, не может быть виновна в ужасных преступлениях, в которых подозревает её полиция. Если, конечно, премьер-министр не посчитает политически целесообразным отдать вас на заклание, как поступили с некоторыми людьми, замешанными в скандале с генетическим рабством.
– Возможно, – парировала она окрепшим голосом, – вы недооцениваете степень моего… влияния на премьер-министра.
– Вот оно что! Значит, на него у вас тоже есть компромат! – заметила Монтень. – Я так и думала. И все же, Элейн, это должен быть материал убойной силы, ибо убедить его прикрыть вас в такой сложнейшей обстановке, на фоне нарастающего дипломатического кризиса, будет непросто, – сокрушенно покачала головой она. – Все, что я знаю о характере барона Высокого Хребта, заставляет думать, что, как ни прискорбно, при таком раскладе он отопрется от любого, кто хоть когда-то был в чем-то замаран, даже в сущей ерунде. А если вспомнить о том, что у вас есть некая тайная информация, которую вы хотите против него использовать, наверняка отыщется множество могущественных людей, которые пойдут на всё, лишь бы заставить вас замолчать. Карьера и положение слишком многих политических деятелей зависят от того, останется ли он у власти. Если, конечно, у вас нет материала на всех заинтересованных персон, достаточно веского, чтобы убедить нынешнее правительство в полном составе совершить политическое сепукку ради спасения вашей шеи. Ибо, – только между нами, – я бы не стала рассчитывать, что они сделают это из преданности и сердечной доброты.
– Пожалуй, вы правы. Но даже если правительство от меня отвернется, у меня хватит собственных средств, чтобы защититься от клеветнических обвинений.
– Ну, «клеветнические» – слишком субъективная оценка, – покачал головой Зилвицкий. – Скажем, вздумай кто-нибудь явиться в полицию Лэндинга и засвидетельствовать там, что некая Элейн Командорская незадолго до своего бесследного исчезновения и появления ниоткуда Джорджии Сакристос была замешана в убийстве одного из дознавателей, расследовавших дело по подозрению в мошенничестве, там не сочтут это клеветой. Во всяком случае, до проведения тщательной проверки.
– Понятно, – сказала Джорджия холодным голосом, который, впрочем, мог бы показаться ласковым в сравнении с устремленным на собеседника злобным взглядом. – С другой стороны, когда окажется, что эти обвинения доказать невозможно – поскольку, разумеется, все они абсолютно ложны, – я уверена, что суд квалифицирует их как клевету, инспирированную моими политическими врагами. Корона крайне неодобрительно относится к попыткам использовать правосудие в качестве орудия политической борьбы, капитан.
– Безусловно, – согласился тот. – Более того, как ни больно мне это признавать, в ваших знаменитых архивах наверняка запасено достаточно материалов на судей, чтобы выкрутиться даже при наличии тех любопытных странностей и обрывков улик, которые мне удалось собрать. Но, с другой стороны, это не имеет значения. Мне не нужно обращаться в полицию. И в суд тоже.
– Что вы имеете в виду? – натянуто спросила она.
– Узнав о существовании Элейн, я задумался: а кто она вообще такая? Откуда взялась? Не могла же она, да еще с внушительным начальным капиталом, материализоваться из ничего. Не так ли?
– Что вы хотите сказать?
На этот раз Джорджия явственно расслышала в своем голосе дрожь и мысленно отругала себя, но подавить её не сумела, и бледность лица тоже никуда не делась.
– Хочу сказать, что я нашел вашего первого биоскульптора, – очень, очень тихо сказал Зилвицкий, – того, который перенастроил генетическую последовательность, ответственную за образование метки у вас на языке.
Джорджия Юнг застыла, ошеломленная и раздавленная. Но как? Как мог человек, даже с репутацией Зилвицкого, докопаться так глубоко? Она похоронила эту тайну. Похоронила и завалила камнем, чтобы та никогда больше не выползла на свет. Спрятала за личностью Элейн – она даже хотела, чтобы кто-то разыскал ее полицейское досье, потому что на нем он бы и остановился, не доискиваясь, кем она была до того, как стала Элейн.
– Разумеется, – продолжил капитан, – закона, запрещающего удаление номера, не существует. У большинства освобожденных рабов просто нет денег на подобную операцию, но сама по себе она, конечно же, преступлением не является. Беда лишь в том, что биоскульптор сохранил запись стертого номера, и оказалось, что он принадлежит рабыне, которую уже давно разыскивает Баллрум. Бывшей рабыне, продавшей транспорт, набитый беглыми рабами, за собственную свободу и полмиллиона кредитов Лиги. Знаете, что Баллрум намерен сделать с этой рабыней, когда наконец найдёт её?
Джорджия таращилась на него молча, словно у неё промерзли голосовые связки. Зилвицкий слабо улыбнулся.
– Я никогда не был рабом. Не стану притворяться, что представляю, на что готов пойти невольник ради свободы. По той же причине я не могу осуждать тех, кто желает… обсудить с нашей героиней её поступок. Но мне почему-то кажется, что, будь я на её месте, Баллрум волновал бы меня больше, чем что угодно, что могли бы захотеть с ней обсудить в зале судебных заседаний в любой точке Звездного Королевства.
– Что… что вы предлагаете? – хрипло спросила она.
– Семьдесят два стандартных часа на сборы, – лаконично объявил Зилвицкий. – Не обещаю, что не передам собранные мною сведения Баллрум – «дворецкий» Кэти нам этого никогда не простит. Но Исаак дал мне эти три дня. Они с Джереми разумные люди. Им не нравится мое решение, но они приняли условия этой сделки, потому что понимают, как высоки ставки в политических играх, в которые мы играем в Звездном Королевстве. Они удовлетворятся тем, что знают теперь, откуда начать поиски, когда вы исчезнете.
– Значит, вы хотите, чтобы я просто исчезла. – Джорджия помолчала, глядя на Антона, затем покачала головой. – Нет. Вам нужно что-то еще. Я не стою риска, что Баллрум поведет себя не настолько «разумно», как вам хотелось бы. Кроме того, вы нанесли бы Высокому Хребту и его правительству куда больший урон, просто рассказав вашему Джереми, где меня найти. – Она снова покачала головой. – Вам нужен архив. Вы хотите заполучить его, верно?
– Нет, – холодным, как жидкий гелий, голосом ответила вместо Зилвицкого Монтень.
Джорджия перевела на неё недоверчивый взгляд. Бывшая графиня пожала плечами.
– Не стану притворяться, будто у меня не было искушения, но эти материалы принесли слишком много вреда. Наверное, я сумела бы уговорить себя, что настоящие преступники, негодяи, безнаказанно нарушавшие закон, заслуживают публичного осуждения, и устроить процесс надо с шумом, чтобы надолго запомнилось. Но есть и другое искушение… искушение придержать информацию. – Она покачала головой. – Слишком легко превратиться во вторую графиню Нового Киева и убедить себя, что благородство моих целей оправдывает любые средства.
– Не говоря уже о том, – добавил Зилвицкий, – что добрая треть «улик» в этом архиве наверняка сфабрикована.
– Не говоря уже об этом, – согласилась Монтень.
– Так чего же вы добиваетесь? – глухо спросила Джорджия.
– Ваш архив должен быть уничтожен, – сказал Зилвицкий. – Причем так, чтобы мы получили доказательства его уничтожения.
– И как мне это сделать?
– Элейн, вы столько раз демонстрировали свою сообразительность и изобретательность, – сказала Монтень. – Ни для кого не секрет, что все материалы укрыты в особо надежном хранилище, оборудованном под городской резиденцией Юнгов здесь, в Лэндинге. Не сомневаюсь, что вы без труда устроите так, чтобы этот подвал, да и сам дом… пострадали в результате какого-нибудь несчастного случая. Спешу добавить, без человеческих жертв.
– Вы хотите, чтобы я устроила все это и покинула планету за три стандартных дня? – Она покачала головой. – Даже если бы я и хотела, так быстро у меня не получится. Во всяком случае мне не хватит времени скрыться, так что для меня, в конечном итоге, не будет никакой разницы.
– Отсчет ваших трех дней начнется на следующий день после того, как архивы будут уничтожены, – уточнил Зилвицкий. – Если, конечно, вы не попытаетесь покинуть планету до того, как они будут уничтожены.
– А если я откажусь, вы действительно отдадите меня Баллрум? Даже зная, что они со мной сделают?
– Да, – невозмутимо ответил Зилвицкий.
– Не верю, – тихо сказала она и повернулась к Монтень. – И вопреки всему, что я слышала о вас и ваших связях с Баллрум, я не верю, что вы позволите ему. Вы не сможете жить с таким грузом на сердце.
– Да, это тяжело, – ответила Монтень. – Но я справлюсь. Мне действительно не хотелось бы брать такой грех на душу. Но только не воображайте, что из-за этого я хоть на одну долбанную минуту замешкаюсь с выполнением своего обещания. В отличие от Антона я уже много лет работаю с Баллрум и с освобожденными рабами. Как и он, я не могу поставить себя на их место – могу лишь попытаться представить себе ад наяву, который испытал на себе каждый раб, даже вы. Зато я знаю, что предпринимали рабы ради обретения свободы, и слышала рассказы о том, чем поплатились некоторые за стремление добиться свободы для своих товарищей по несчастью. С моей стороны было бы глупо, сидя здесь, заявлять, что все рабы способны на героизм и самопожертвование, но я, слава Богу, знакома с бывшими рабами проявившими высочайший героизм и слышала истории о тех, кто проявил величайшую самоотверженность. И я знаю, что вы лично несете ответственность за страдания пятисот освобожденных рабов, которых вы вернули обратно в ад во имя собственного освобождения… и небольшой прибыли. Поэтому, «Элейн», если Джереми вас поймает, я это как-нибудь переживу. Что бы он ни сделал.
Джорджия заглянула в непроницаемые глаза Монтень и внутренне съёжилась.
– И вот еще что, – заговорил Зилвицкий и, дождавшись её беспомощного взгляда, одарил Джорджию улыбкой, которой позавидовала бы любая акула, – даже если в конечном счете у нас не хватит духу сдать вас Баллрум, нам не обязательно делать именно это. Мне удалось найти посредника, которого вы использовали для контакта с Денвером Саммервалем. Я располагаю его показаниями. Возможно, в суде их и не сочтут достаточным доказательством, но не обязательно предъявлять их властям. Я просто отошлю их герцогине Харрингтон.
Съёжившаяся душа окончательно сникла под многообещающим ледяным взглядом Антона Зилвицкого. Джорджия Юнг, леди Северной Пустоши, затравленно переводила взгляд с Зилвицкого на Монтень и обратно, и лица, столь разные, но одинаково беспощадные, убедили её в том, что каждое произнесенное этими людьми слово – её приговор.
– Итак, «Элейн», – тихо спросила Монтень, – каково будет ваше решение?
Глава 51
– Хотелось бы мне знать, куда они подевались, – проворчал Алистер МакКеон, совсем не по-военному развалившись в кресле и упершись каблуком в ножку украшавшего каюту Хонор выкованного из меди кофейного столика. Его китель был брошен на спинку кресла, что представляло собой существенную уступку со стороны Джеймса МакГиннеса. Он никому не позволял приводить в беспорядок покои его адмирала.
Элис Трумэн, сидевшая по ту сторону столика напротив МакКеона, наоборот, была, как всегда, безупречно аккуратна. Если МакКеон потягивал пиво из глиняной кружки, Элис довольствовалась дымящейся чашечкой кофе, и тарелочкой с круассанами.
Альфредо Ю, расположившись за письменным столом, рассеянно чиркал по листу бумаги старомодной ручкой, а сама хозяйка каюты устроилась поперек кушетки, вытянув ноги на подушки и облокотившись спиной на подлокотник. Нимиц свернулся у неё на коленях. В левой руке она держала кружку с какао, а правой поглаживала погруженного в полудрему кота. На столике, так чтобы Нимиц мог дотянуться, стояла тарелочка с двумя уцелевшими веточками сельдерея.
Рассматривая трёх своих старших подчиненных, Хонор подумала, что эта уютная домашняя картина, к сожалению, представляет собой затишье перед бурей, и МакКеон своим вопросом лишь выразил общее беспокойство.
– Алистер, нам всем хотелось бы это знать, – сказала Трумэн, – только вот толку от нашего хотения мало.
– Может, мы и не знаем, где они, – добавил Ю, – зато куда они направятся, получив приказ, боюсь, гадать не приходится.
Хонор мрачно заключила, что бывшего хева явно удручает его вывод, который, однако, от этого не становится менее правдоподобным.
– Как ты считаешь, анди в курсе, что в силезский пирог сунула лапу еще и Республика? – спросил МакКеон.
– Не представляю откуда бы им это узнать, – ответила, помолчав, Хонор. – Мы узнали о них благодаря капитану Бахфишу. Не могу поверить, что они позволили анди их заметить, если только не прокололись где-то еще.
– А вот я в этом не уверен, – высказал свое мнение МакКеон. – «Смерть пиратам» засекла республиканские эсминцы в системе Зороастра, а военная разведка Империи, как мы знаем, чертовски хороша. Мне думается, андерманцы заметили бы парочку новехоньких республиканских эсминцев, невесть зачем отирающихся в Силезии.
– Если они сумели выделить их из огромного числа болтающихся здесь старых кораблей хевов, которые подались в пираты, анди и впрямь молодцы, – угрюмо заметил Ю. – Вспомните, адмирал Бахфиш положил на них глаз только потому, что они выглядели, как недавно сошедшие со стапеля.
– Если даже и заметили бы, – указала Трумэн, – вряд ли бы догадались, для чего они здесь. Я что имею в виду: на первый взгляд, сама эта идея кажется дикой. Сомневаюсь, что разумный разведчик-аналитик заподозрит нечто столь несообразное.
– «Несообразное» – не то слово, – поправила Хонор. – «Наглое» будет ближе.
– «Сумасшедшее» – ещё лучше! – высказался Ю. – Я бы даже сказал, точнее всего будет назвать это «манией величия». – Он покачал головой. – Трудно поверить, что Том Тейсман мог затеять подобную авантюру.
– Авантюрным такой план будет лишь в том случае, если у них недостаточно сил на его осуществление, – заявила Трумэн.
– Элис права, Альфредо, – поддержала её Хонор. – Как раз это меня больше всего и беспокоит. Я, конечно, знаю Тейсмана не так хорошо, как вы, но все, что я о нем знаю, подсказывает: он вряд ли поддастся искушению авантюры. Сколько об этом ни думаю, вновь и вновь прихожу к одному и тому же выводу. Он не отрядил бы сюда серьезные силы, не будучи уверен, что кораблей, оставшихся у него под рукой, вполне достаточно для достижения его целей.
– Согласен, – вздохнул Ю. – Наверное, убеждая себя в том, что Томас мог так серьезно просчитаться, я просто пытаюсь представить ситуацию лучше, чем она есть. Но ещё больше меня удивляет другое: мне всегда казалось, что Тейсман – последний, кто хотя бы подумает о возобновлении войны со Звездным Королевством. Боже мой, вы посмотрите, чего он добился! Ну чего ради, во имя всего святого, рисковать достигнутым, пока дипломаты ещё продолжают говорить?
– Возможно, это не его затея, – предположила Хонор, успокаивая собеседника. – Знаете ведь, Альфредо, такие решения принимаются не в одиночку. И ещё, мне неприятно это говорить, но с его стороны, возможно, всё выглядит совершенно иначе. А что до дипломатов, то формально они, может быть, и продолжают говорить, но когда в последний раз на этих переговорах они друг другу что-либо сказали? Точнее, – с горечью поправилась она, – когда в последний раз Высокий Хребет и Декруа хотя бы намекнули, что действительно хотят договориться о мире?
– Надеюсь, вы с Альфредо не поймете меня неправильно, – вновь подал голос МакКеон, – но в настоящий момент причина, по которой Тейсман направил в Силезию «Второй флот», для нас не важна. За исключением того аспекта, что он явно собирается здесь на кого-то напасть.
Хонор с Ю повернулись к нему, и он, не меняя позы, пожал плечами.
– Мне тоже понравился Тейсман, когда мы встретились у звезды Ельцина. Думаю, что и сейчас вина лежит не на нем. Но в данный момент для нас существенны не его мотивы и не то, насколько они были оправданы глупостью нашего дражайшего премьер-министра, а последствия. А последствия таковы: мы имеем дело с хевенитским флотом неизвестного состава и численности, дислоцированным неизвестно где. О его задачах мы, с известной долей достоверности, догадываемся. Что возвращает нас к исходному вопросу: хотелось бы, черт возьми, знать, куда они подевались!
– Ну, по крайней мере мы знаем, где их нет, – мрачно пробормотала Трумэн. – Точнее, нам известна одна звездная система, где их уже нет.
– Верно, – произнесла Хонор задумчивым тоном. Все присутствующие посмотрели на неё очень внимательно и переглянулись.
– И? – подтолкнул МакКеон после непродолжительного молчания.
– А? – Хонор встрепенулась. – Что ты сказал, Алистер?
– Хонор, мы все прекрасно знаем, что означает этот твой тон. У тебя в голове что-то закрутилось. А я просто поинтересовался, не хочешь ли ты случайно поделиться с нами, простыми смертными.
Он усмехнулся, бесстыдно глядя на неё, и она покачала головой.
– Когда-нибудь, Алистер МакКеон, оскорбление непосредственного начальства тебе здорово аукнется. И если во вселенной существует справедливость, я это еще увижу.
– Не сомневаюсь. Но ты все еще ничего нам не рассказала.
– Ладно, – вздохнула она. – Я просто задумалась о… в сущности, о твоих же словах.