Активные оборонительные средства обрушились на ракеты, которые пробились сквозь завесу электронных помех. Мантикорские противоракеты последнего поколения увеличили эффективную дистанцию перехвата до двух миллионов километров, хотя вероятность поражения на расстоянии более полутора миллионов была невелика. Все усилия Шэннон Форейкер, даже с учетом копирования технологии Лиги, позволили довести максимальную дистанцию перехвата только до чуть более полутора миллионов километров. А значит, системы противоракетной обороны Хонор обладали достаточной дальностью действия, чтобы встречать каждую атакующую ракету двумя противоракетами, до того как она приблизится на дальность действия лазерной боеголовки. Форейкер добилась лишь одного залпа на каждую волну ракет Альянса, зато она более чем на тридцать процентов увеличила количество пусковых установок. По отдельности её противоракеты обладали меньшей эффективностью, но на один залп их приходилось больше, так что Второй флот выстроил из них на пути вражеских боеголовок настоящую стену.
Импеллерные клинья пересекались с импеллерными клиньями, равно уничтожая противоракеты и ракеты в ослепительных вспышках испаряющихся импеллерных узлов и конденсаторов. Обе стороны использовали многослойную оборону: множественные волны противоракет, на ближней дистанции подключались лазерные кластеры; кроме того, Форейкер и коммандер Клапп включили в оборонительный план Флота Республики и «Скимитеры». Лазерные кластеры ЛАКов могли поразить атакующий снаряд, если попадали в него, зато очень немногие ракеты снисходили до того, чтобы атаковать такую незначительную цель, как ЛАК.
Космос вокруг Второго флота превратился в слепящий, бурлящий котел энергии. Противоракеты, бортовые лазеры и гразеры, ЛАКи – все извергали огонь на приближающуюся лавину разрушения. По крайней мере шестьдесят процентов атакующих ракет Альянса были обезврежены средствами РЭП или перебиты активными системами обороны. Но это означало, что сорок процентов уцелели, и корабли Лестера Турвиля завертелись, как дервиши, стараясь подставить под удар яростных боеголовок с накачкой взрывом плоскости импеллерных клиньев или, хотя бы, боковые гравистены. Начали взрываться мантикорские боеголовки.
По крайней мере половина лазерных лучей, не причинив вреда, уткнулась в непроницаемые гравитационные ленты импеллерных клиньев супердредноутов или были отклонены гравистенами целей. Но некоторые всё же прорвались.
* * *
Лестер Турвиль вцепился в подлокотники командирского кресла. Корабль флота республики Хевен «Величественный» трясся и дергался. Сообщения о повреждениях на флагманский мостик не поступали. Ими занималась капитан Хьюз у себя на командном мостике, но Турвиль ощущал раны большого корабля, в который врезался один пучок излучения за другим. Даже массивная броня корабля не выдержала этого жестокого обстрела. Он знал, что мантикорский огонь уничтожает сенсоры, энергетическое оружие, ракетные пусковые… и людей, которые их обслуживали.
Он всё же загнал боль разрушенного корабля поглубже в подсознание, заставил себя отрешиться от неё. Раны «Величественного» были заботой капитана Хьюз, а его задача – спасти Второй флот, насколько это в его силах.
И похоже, много спасти ему не удастся.
И мантикорский, и грейсонский огонь безжалостно сосредоточился на его СД(п) и НЛАКах. Лишь немногие ракеты потеряли цель и устремились к другим жертвам, в том числе и к «Величественному», но было ясно, что они всего лишь отклонились от своего пути, а изначально предназначались для новых типов кораблей. Сначала Турвиль удивился тому, как манти ухитрились безошибочно выделить их в строю, не располагая записями эмиссионных сигнатур и других характеристик. Но потом понял, что ответ до смешного прост. Они не выбирали новые корабли; они просто решили не стрелять по кораблям, которые с уверенностью идентифицировали как доподвесочные. Тем самым, методом исключения, огонь концентрировался на более новых, более опасных моделях.
Супердредноуты были могучи – самые мощно бронированные и надёжно защищенные подвижные сооружения, когда-либо построенные человеком. Они могли держаться под немыслимой мощности обстрелом – и уцелеть. Больше чем уцелеть – нанести ответный удар из самого сердца ада, который испарил бы менее крупный корабль. Но всё имеет свой предел, даже мощь супердредноутов. Вражеские ракеты били, били и били по кораблям Турвиля, а он следил, как на дисплее мигают и меняются сводки состояния его флота.
В какой-то момент он испытал жгучий стыд – и одновременно позорное чувство облегчения, – когда понял, что его флагманский корабль манти практически игнорируют. Лестер выбрал «Величественный», потому что тот был спроектирован как командный корабль, оснащенный наиболее совершенными коммуникационными устройствами и системами управления боем. Но он был доподвесочным, и поэтому, несмотря на множество повреждений, его, по сути, пощадили, когда первый, чудовищный залп полностью разнес треть СД(п) Турвиля. Еще два были повреждены почти так же серьезно, седьмой лишился двух альфа-узлов. Лишь один СД(п) не получил абсолютно никаких повреждений… и к нему уже неслись мантикорские ракеты следующего залпа.
* * *
Хонор наблюдала, как ответный огонь хевенитов ворвался в её ряды. Ее выстроенные стеной корабли были слишком далеко от противника, чтобы бортовые сенсоры могли в деталях различить, что происходит со Вторым флотом, но заранее размещённые сенсорные платформы «Призрачного всадника» – другое дело. Никому, даже Мантикоре, еще не удалось найти способ сделать так, чтобы платформы передавали информацию для прицеливания непосредственно на многодвигательные ракеты, а сами эти ракеты были слишком малы, чтобы оружейники могли разместить на них гравитационно-импульсные коммуникаторы, которые позволили бы передавать на корабль, совершивший пуски, телеметрию цели в режиме реального времени. Но Хонор могла в общих чертах оценить, что произошло, когда её ракеты достигли своих целей. Её глаза удивленно сузились, когда она испытывала уважение перед прочностью этой многослойной безупречно скоординированной обороны.
Было очевидно, что Республика сознавала техническое несовершенство своих оборонительных систем. Однако стиль Шэннон Форейкер сказался в том, как тщательно были скоординированы действия этих систем, каждая из которых по отдельности не отличалась высокой эффективностью. При совершенстве мантикорских систем такой подход был бы чрезмерной и неразумной тратой ресурсов. При существующем республиканском вооружении он представлял собой блестящее использование имеющихся средств. Массированный ответ индивидуальному превосходству вооружения Альянса.
И это работало.
Как и Турвиль, Хонор выбрала себе флагманский корабль исходя из его максимальной приспособленности к управлению боем, а не к ведению ракетной дуэли. И, так же как командующий Вторым флотом, обнаружила, что её флагман республиканские ракеты буквально игнорируют. Она поняла, в чем дело, хотя, делая свой выбор, ни о чем подобном не думала. В конце концов, носитель, уже выпустивший свои ЛАКи, естественно превращался во второстепенную мишень в сравнении с супердредноутами, которые в это время запускают ракеты или управляют ракетами подвесок, сброшенных другими СД(п).
В первом всесокрушающем обмене залпами «Оборотень» чудесным образом остался абсолютно нетронутым. Другим кораблям повезло меньше. «Трубадур» Алистера МакКеона был мишенью первостепенной важности. Около десятка ракет прорвались сквозь все защитные системы, и Хонор увидела, как сигнатура СД(п) на экране вспыхнула и замигала: корабль получил повреждение. Близнецу «Трубадура», «Хэнкоку», достался столь же сильный удар, а «Звезда Тревора» выдержала по меньшей мере с десяток ударов отдельных лучей. Досталось и кораблям старого образца: «Горацию», «Ромулу» и «Явате». Линейный крейсер «Возмездие» случайно оказался на пути полного бортового залпа, предназначенного для дредноута «Король Майкл». Все корабли стены уцелели, «Возмездие» – нет.
На глазах Хонор сигнатура линейного крейсера исчезла с дисплея, и она подумала: сколько еще сотен – или тысяч – её людей ранены или умирают на борту других кораблей? Она чувствовала, как эти новые смерти давят на неё, как новое бремя ложится на её плечи вместе с памятью о прежних погибших, но, чувствуя, как люди на её кораблях продолжают умирать, она помнила, что врагу приходится еще тяжелее.
* * *
Следя за тем, как во вспомогательном окне дисплея поднимается приливная волна разрушений, Лестер Турвиль изо всех сил старался не выпустить отчаяние наружу.
Несмотря на невероятное расстояние, несмотря на огромное подлетное время многодвигательных ракет, сосредоточенность атаки манти на его СД(п) изрядно убавила его наступательный потенциал первыми двумя залпами… и за тридцать минут фактически уничтожила полностью. Из современных тяжелых кораблей с дальнобойными ракетами боеспособность сохранил только «Герой», флагман Двадцать первой эскадры. Два корабля того же класса были полностью уничтожены, четыре пришлось оставить, установив заряды самоуничтожения, еще три придется бросить очень скоро, если не удастся на ходу починить узлы. И хотя «Герой» продолжал вести бой, он тоже получил серьезные повреждения. Его система управления огнем была выведена из строя тем же самым ракетным залпом, который уничтожил флагманский мостик… и мгновенно убил контр-адмирала Зрубека. В результате корабль ослеп и оглох, но продолжал сбрасывать подвески с максимально возможной скоростью, передавая их под управление кораблям старой конструкции. Благодаря этому Второй флот не перестал ещё огрызаться на манти, но «Герой» остался единственным кораблем, который был способен выпускать подвески, и количество их было не бесконечно.
Пострадали, конечно, не только СД(п). Пять доподвесочных супердредноутов были уничтожены или повреждены так, что их тоже пришлось оставить, чтобы уцелевшие сохранили шансы уйти. По крайней мере ещё у одного был серьезно поврежден импеллер; как и пострадавшие СД(п), его придется оставить перед уходом в гипер, если корабль к тому моменту не восстановит утраченный альфа-узел. Один из его НЛАКов тоже был уничтожен, еще два превратились в истекающие воздухом обломки, и, следовательно, что бы ни произошло с остальными кораблями его флота, как минимум семьсот из двух тысяч ЛАКов предстояло списать.
Он глянул на маневровый дисплей, и лицо его перекосилось от боли. До гиперграницы оставалось еще около двух часов лету, и если соединение Харрингтон начало отставать, поскольку его новый вектор увел Второй флот в сторону, то грейсонцы, наоборот, неуклонно приближались. Впрочем, это почти не имело значения. Медленно и с большим трудом он постепенно увеличивал отрыв от противника, но находился всё ещё в двух световых минутах внутри радиуса досягаемости его ракет.
Во всяком случае, мрачно подумал адмирал, часть кораблей Харрингтон получила достаточно повреждений, чтобы отстать и прекратить преследование. Некоторые, по информации с зондов, пострадали очень серьезно, а два линейных крейсера и не менее трех эсминцев или легких крейсеров уничтожены полностью. Точнее с такого расстояния БИЦ определить не мог, тем более что специально эти цели и не отслеживал. Но, как и предсказывала Шэннон, на большой дистанции многодвигательные ракеты оказались очень неразборчивы в выборе целей. Хотя большинство шло к запрограммированным жертвам, но существенный процент в конце своего долгого пути захватывали первые попавшиеся цели.
Даже сейчас, наблюдая, как его флот планомерно уничтожают, Турвиль вновь восхитился работой Шэннон и её подчиненных. Второй флот не мог оказаться в более катастрофическом тактическом положении, чем сейчас, зажатый между двумя вражескими группировками обладающими большей мощью, чем предполагалось. Никакая доктрина не способна скомпенсировать такой провал. Но хотя наступательный потенциал Второго флота был практически уничтожен, адмирал поражался тому, как много его кораблей уцелело. Они уже не могли нанести урон противнику, но пока держались вместе, могли продолжать защищать друг друга от бушевавшей вокруг них смертоносной бури. И если боеприпасы единственного оставшегося в распоряжении Турвиля СД(п) подходили к концу, то же самое должно было случиться и с супердредноутами Харрингтон. Может быть, в конце концов, он сможет продержаться.
* * *
– У нас осталось только двадцать процентов боезапаса, – сообщил Хонор с экрана коммуникатора Алистер МакКеон.
Лицо его было мрачно, а боковая врезка на мониторе сообщала, что «Трубадур» получил серьезные повреждения и понес тяжелый урон в живой силе. Однако флагман МакКеона не вышел из боя, он все еще выпускал подвески, и, что бы ни произошло с подчиненными Хонор, хевенитам было гораздо хуже.
– У старых СД получше, – продолжил адмирал, – но они не могут выдавать такие залпы, как СД(п). У нас есть ещё минут пятнадцать. После этого плотность наших залпов станет слишком мала, чтобы на таком расстоянии преодолеть их чертову оборону.
– Хонор, Алистер прав, – добавила со своего экрана Элис Трумэн. – И моим ЛАКам отсюда их не достать. До их выхода за гиперграницу не успеем. Альфредо мог бы их перехватить, но нам его не прикрыть.
Хонор кивнула – не в знак согласия, а признавая неприятную реальность. Она прекрасно расставила ловушку и жестоко наказала хевенитов. Её потери были болезненны, но они были несопоставимы с потерями врага, и она это знала. И тем не менее почти половина неприятельского флота ускользала. Слишком дисциплинированно они держались вместе, а их оборонительная тактика оказалась слишком крепким орешком для того количества многодвигательных ракет, которым располагала Хонор. И даже если её ЛАКи перехватят неприятеля… она слишком хорошо знала, что произойдет, если она бросит их в ближний бой с противником, который так лихо проредил её ракетную атаку.
Вот почему она не хотела посылать ЛАКи Альфредо в бой без поддержки.
– Вы правы – оба, – сказала Хонор после недолгого молчания и снова взглянула на дисплей. Из разбитых рядов хевенитского флота вылетали только немногочисленные ракеты. Противник был наголову разбит. И хотя каждой клеточкой своего тела она желала догнать уцелевших и довершить разгром, она уже поняла, что не сможет.
– Мы продолжим преследование. – Голос её был спокоен, в нем не было и намека на глубокую досаду – и на боль потерь. – Алистер, измени приоритеты целераспределения. Нам не удастся пробить их защиту массированным огнем, поэтому снизь темп ведения огня и аккуратно выбирай цели. Используй для уплотнения залпов пуск с отсроченной активацией, пока хватит подвесок, и постарайся сосредоточиться на супердредноутах с неповрежденными импеллерами. Если нам удастся притормозить ещё несколько, наши старые корабли смогут добить их, когда нагоним, или отправим ЛАКи Элис разобраться с ними…
– Есть, мэм, – отрапортовал МакКеон.
– Элис, я знаю, тебе досадно, что твои ЛАКи пока никак не участвовали в деле, – продолжила Хонор, – но не меньше полудюжины хевов будут двигаться слишком медленно и будут слишком измочалены, чтобы от вас уйти. Когда ничто не будет мешать, вышлешь за ними ЛАКи. Но я хочу, чтобы им дали шанс сдаться. Они очень далеко от дома, им здорово досталось, и я не хочу убивать никого, кто готов сложить оружие.
– Разумеется, – подтвердила Трумэн.
– Вот и хорошо, – сказала Хонор, откинувшись в кресле и кивнув обоим собеседникам. – Такие же инструкции Харпер передаст Альфредо. Тем временем нам надо завершить сражение. Так что давайте приступать, друзья!
Глава 59
С бота корабля Грейсонского космического флота «Сенека Гилмор», входившего в верхние слои атмосферы, окутанная белой и голубой дымкой планета Мантикора виделась удивительно прекрасной. Адмирал дама Хонор Харрингтон, герцогиня и землевладелец Харрингтон, сидела в большом пассажирском отсеке одна, не считая трех телохранителей, и следила за тем, как со стремительным снижением бота по направлению к Лэндингу бесформенная белизна превращается в мохнатое, разгоняемое ветром море облаков.
Этот короткий полет был последним отрезком её пути домой с Сайдмора, начавшегося две недели назад, когда Гвардия Протектора была наконец отозвана на Грейсон через Мантикору. Завершая рейс, бот изящно заходил на особую посадочную площадку позади королевского дворца, а Хонор по-прежнему неподвижно смотрела в иллюминатор, ощущая опустошенность и внутреннее напряжение.
Королева Елизавета порывалась устроить торжественную встречу, которой Хонор, по её мнению, заслуживала, но по крайней мере этой пытки Хонор удалось избежать. Она понимала, что впереди будут другие пытки, такие же публичные и такие же изматывающие, от которых отделаться не удастся. Она уже видела записи репортажей о ликовании народа, неистово празднующего на улицах столицы известие о второй битве при Сайдморе, и страшилась того, что случится, когда народ узнает, что «Саламандра» вернулась домой. Но в данном случае её суверен – скажем так, один из суверенов, мысленно поправилась она, – смилостивился: не было ни огромного почетного караула, ни толпы журналистов, освещающих очередное возвращение Хонор на землю столичной планеты её родного Королевства.
Её, разумеется, встречали, но группа встречающих состояла лишь из четырех людей и трех древесных котов. Двуногих возглавляли королева Елизавета с супругом принцем-консортом Джастином. На левом плече королевы Елизаветы восседал Ариэль, на правом плече Джастина – Монро. Позади них стояли лорд Вильям Александер и его брат, граф Белой Гавани, с Самантой, гордо выпрямившейся у него на плече с сияющими глазами – впервые за очень долгое время она ощутила мыслесвет своего супруга. Сбоку в бдительном напряжении стояла полковник Элен Шемэйс, командовавшая небольшим отрядом дворцовой охраны и гвардейцев её величества. Гвардейцы, расставленные по периметру посадочной площадки, просто охраняли её. Не было ни оркестров, ни фанфар, ни салютов. Пришли только семеро, только друзья, с нетерпением ожидавшие, когда леди Харрингтон вернется домой.
– Хонор. – Королева протянула ей руку, и Хонор, едва коснувшись её, оказалась в крепких объятиях королевы.
Лет пять-шесть назад она пришла бы в замешательство, но теперь просто ответила тем же, мысленно погрузившись в это неистовое радушие.
Её омывали и другие эмоции, потоком хлынувшие в душу, когда её окружило множество мыслесветов – их восторг и радость. Саманта приподнялась на плече Белой Гавани и оживленно жестикулировала, приветствуя Нимица. Принц Джастин, пожалуй обрадованный не меньше, чем Елизавета. Вильям Александер, её друг, политический наставник и союзник.
И Хэмиш. Хэмиш тоже стоял там, и из его льдисто-голубых глаз на Хонор смотрела сама душа. В нем полыхала такая буря ликования, что в сравнении с нею даже радость Елизаветы напоминала скорее свечу. Хонор почувствовала, что тянется к нему – не физически (тело не сдвинулось ни на сантиметр), но с неодолимой силой межзвездного гравитационного притяжения. А заглянув поверх плеча королевы ему в глаза, увидела, что он точно так же тянется к ней. Он не обладал столь обостренным и отточенным эмпатическим восприятием, даже не осознавал, что именно он чувствует. Его тяга была… слепа, и Хонор вдруг поняла, что именно так, как она сейчас видит Хэмиша, древесные коты воспринимают своих мыслеслепых людей. Непробудившееся чувство присутствия. Неосознанное, но невероятно мощное и каким-то образом связанное с ними. Но не абсолютно неосознанное. Он не имел ни малейшего представления, что он ощущает, но все равно ощущал это и в глубине души отдавал себе отчет, что это происходит. Она чувствовала в неожиданной вспышке его мыслесвета эту растерянную, только нащупывающую себе путь восприимчивость, и увидела, как Саманта перестала говорить знаками с Нимицем и в изумлении обернулась к своему человеку.
Хонор никогда ничего подобного не испытывала. В определенном смысле это напоминало её связь с Нимицем, только прозрачней, без той полнокровной поддержки, которую обеспечивали эмпатические способности древесного кота. Но в то же время оно было и намного сильнее, ибо на другом конце возникшей связки был не древесный кот, а человеческое сознание. Сознание, подобное её собственному. Сознание… соответствовавшее её сознанию на таких уровнях, на которых её и Нимица сознания никогда не пересекались. Не «телепатия», не общие мысли. Однако она чувствовала, что он там, в глубине её разума – как давно уже был в сердце. Вторая половина её самой. Ласковый огонь, готовый согреть её в самую холодную ночь.
И вместе с этим понимание жестокой реальности: что бы ни произошло, непреодолимые барьеры, разделявшие их, никуда не исчезли.
– Рада видеть вас дома, – с легкой хрипотцой проговорила Елизавета, отступив на шаг, но удерживая Хонор за плечи. – Очень рада.
– А я рада, что я здесь, – просто ответила Хонор, всё ещё чувствуя Хэмиша, всё ещё ощущая его удивление, возникшее в ответ на прокатившийся сквозь него, пусть и слабый, отзвук возникшей связи.
– Пойдемте же внутрь, – пригласила Елизавета. – Нам о многом нужно поговорить.
* * *
– … и как только стало известно о Грендельсбейне, Высокому Хребту не осталось ничего другого, как подать в отставку, – мрачно сказала Елизавета.
Хонор с таким же мрачным видом кивнула. Она вместе с хозяйкой покоев в Башне короля Майкла и другими королевскими гостями сидела в глубоких старомодных удобных креслах. Комната была уютной и светлой, но Хонор чувствовала, что внутри Елизаветы бурлит поток тесно переплетенных противоборствующих эмоций. Эмоций, находившихся в резком противоречии с окружающей обстановкой.
Ужас и смятение от катастрофического поражения флота при Грендельсбейне. Ужас от осознания того, насколько безжалостно обескровлен флот. Даже эта женщина, которую древесные коты называли «Стальной-Душой», ужаснулась – особенно когда новый глава РУФ доложил о вероятных силах Флота Республики. И смешанная со всем этим брутальная, мстительная радость, которую королева испытала, когда безжалостные требования официального протокола втоптали в бесчестие и позор Высокого Хребта, вынужденного покинуть свой пост.
– Это правда – насчет Яначека? – тихо спросила Хонор, и на этот раз кивнул Белая Гавань.
– По утверждению полиции Лэндинга, сомнений нет, это было самоубийство, – подтвердил он.
– Правда, поначалу в это мало кто поверил, – фыркнув, добавил Вилли. – Он знал чертовски много про скелеты в самых разных шкафах, и немало людей сочли его решение вышибить себе мозги подозрительно… уместным.
– Декруа? – спросила Хонор.
– Мы не уверены, – призналась Елизавета. – Она, естественно, подала в отставку вместе с Высоким Хребтом. А пару дней спустя отправилась на Беовульф с одним из экскурсионных туров… и не вернулась. На первый взгляд, всё чисто, разве только она сама что-нибудь подстроила. Думаю, она не собиралась возвращаться, хотя в настоящий момент никто не представляет, куда она могла направиться. Всё, что нам известно наверняка, это что она перевела около двадцати миллионов долларов через кодированный ДНК счет на Беовульфе на другой счет, открытый в системе Стоттермана. – Королева поморщилась. – Вы знаете, что представляют из себя банковские законы Стоттермана. Чтобы добраться до их финансовых документов, нам потребуется не меньше десяти-двенадцати стандартных лет.
– Откуда деньги? – удивилась Хонор.
– Мы работаем над этим, ваша милость, – робко вставила полковник Шемэйс. – Пока ничего определенного, но есть пара интересных ниточек. Если мы найдем то, что ожидаем найти, возможно, мы преодолеем сопротивление Стоттермана чуть быстрее. В конце концов, они входят в Солнечную Лигу, а в регулировании банковской деятельности солли весьма недвусмысленно требуют сотрудничества в расследовании должностных преступлений и дел о растрате государственных средств.
– А что с графиней Нового Киева? – спросила Хонор. Елизавета громко расхохоталась, и почетная гостья заморгала от удивления.
– Графиня Нового Киева… оставила политику, – сказала королева, отсмеявшись. – Точнее сказать, её вышвырнули. Ваша подруга Кэти Монтень устроила в руководстве Либеральной партии что-то вроде дворцового переворота.
– Неужели? – Хонор не сумела скрыть восторг в своем восклицании, хотя до этого момента она была убеждена, что Елизавета и не подозревает о её тайной дружбе с Монтень и Антоном Зилвицким.
– Так оно и было, – с довольной ухмылкой подтвердил Вильям Александер. – Собственно говоря, прежней Либеральной партии уже не существует. Пока всё пребывает в стадии утряски, а когда уляжется пыль, у нас, по всей видимости, получатся две отдельные политические партии, и каждая из которых будет называть себя «либеральные кто-то». В одну главным образом войдет большинство старой либеральной партии, объединившееся в Палате Общин под руководством Кэти Монтень. Во вторую отколются непробиваемые идейные, которые отказываются признать, как лихо их использовал барон Высокого Хребта. Они, вероятно, сконцентрируются в Палате Лордов… ибо человек, настолько потерявший связь с реальностью, может уцелеть как политическая фигура только одним-единственным способом – получить место в парламенте по наследству.