Страница:
Вопрос о разбоях теснейшим образом связан с вопросом об уровне администрации. Никогда не забуду одного характерного случая, происшедшего за обедом у покойного князя А.М. Дондукова-Корсакова в Тифлисе. Один из местных, типично-кавказских администраторов после обильных возлияний впал в откровенность и высказал начальнику края, что знает все разбойничьи притоны и лазейки своего района и мог бы за короткое время переловить и перевешать всех тамошних разбойников. На предложение приступить к этой операции возможно скоре он отвечал, что это было бы невыгодно , ибо тогда служба пошла бы однообразно, без административных подвигов и соответственных наград. Он заключил словами: «Мы разбойников нарочно для этого и держим». Правда, надо оговориться, что автор этого признания был кавказский уроженец и не русский по происхождению, и что такого рода «философия» за последнее время уступает место более благородным взглядам на дело. По крайней мере, главное кавказское начальство искренно стремится к устранению такого типа администраторов. Но характерные окраинные типы и создаются, и устраняются не сразу.
Может быть, упомянутый кавказский Фуше в данном случае и прихвастнул, но несомненно, что в его словах есть доля правды. При добросовестной, умело выбранной администрации, при отсутствии потворства со стороны низших ее чинов, разбои непременно должны бы были значительно сократиться. Нужна при этом еще и вдумчивая забота о народном благосостоянии, основанная на глубоком знании местных экономических условий и особенностей быта. Так, например, по весьма основательному мнению старого кавказского администратора и воина К.В. Комарова, во многих местах разбои являются результатом недостатка земли для скотоводства. Это соображение необходимо иметь в виду при решении вопроса о заселении свободных мест Закавказья русскими людьми: надо чтобы такие меры были действительно свободными, т.е., чтобы их отчуждение не лишало туземцев последнего куска хлеба. Воинственного человека голод непременно приведет к разбою. Вообще значение экономических факторов в вопросе о разбоях громадно, и вопрос этот приблизится к разрешению лишь в том случае, если центральное правительство и кавказская власть сознают необходимость вдумчивой национально-экономической политики. В самом деле, что делать пылкому и воинственному от природы татарину, материально пригнетенному пауком-армянином и видящему, что люди в русских мундирах разных ведомств часто действуют в пользу этого последнего? Министерство земледелия распространяет семена хлопка, старается улучшать скотоводство; управление водами понемножку восстановляет правильное орошение поливных земель. Все эти блага простому татарину-земледельцу по усам текут, а в рот не попадают. Характерна скандальная история на Муганской степи, описанная своевременно и в ежедневной печати, и в «Русском Вестнике». Инженер-гидравлик незаконно отвел воду с участков русского поселка на бесплодные дотоле и взятые за бесценок в аренду земли татарских поселян, а интеллигентный армянин Киракозов на этих землях посадил семена хлопка, полученные им от чиновника министерства земледелия, обязанного распространять хлопководство среди сельского населения. Объегорены на казенный счет местные пасынки, т.е, русские и татары , а великие и богатые милости достались шайке дельцов, с армянином во главе. Разве мудрено, если при таких обстоятельствах татарин крепче сожмет в руке дуло своей винтовки или нервно погладит рукоять кинжала? Если хотите устранения разбоя кровавого, то устраните повальную безнаказанность и возмутительно наглый рост разбоя мирного, царящего в целой стране, которая могла бы ожидать иных порядков от просвещенной русской власти.
Иногда разбои, кровавый и бескровный, идут рука об руку и даже сливаются. Крупные промышленники из армян, под видом стражи или прислуги, держат наемных убийц и контрабандистов; нукеры (слуги) богатых помещиков тоже представляют собою вооруженные дружины. Люди, погибшие в темном Хубларовском деле, несомненно, пали от руки наемных убийц, так же, как и присяжный поверенный Старосельский в Баку. Истинные виновники так и не найдены, потому что на Кавказе богатые люди оказываются обыкновенно… невинными.
Наемный убийца в этом крае является представителем почти официально практикуемого ремесла. В Елизаветполе произошел следующий характерный случай. Потребительное общество Закавказской железной дороги решило открыть в этом городе отделение своего магазина, к великому огорченно местного монополиста, крупного торговца бакалейными товарами. Торговец-армянин даже ездил в Тифлис лично предупреждать председателя правления общества, что ничего из этой затеи не выйдет, так как Елизаветполь — «вай, какой бэспакойный мэсто». Место оказалось действительно беспокойным: раза два подряд неизвестные люди стреляли ночью в окна магазина потребительного общества, сперва, очевидно, с намерением только пугнуть; обращение сидельца к полиции привело лишь к тому, что на следующий день стрельба была более серьезная: сиделец не был убит лишь потому, что случайно наклонился во время залпа. Председатель правления общества, видя, что со стороны местной власти защита плоха, обратился к одному знакомому беку за советом и помощью. Тот спокойно отвечал, что необходимо в подобных случаях платить взаимностью.
— То есть, как это?
— А вот увидите. Я вам это устрою.
На следующий день в магазин монополиста-армянина был произведен хорошенький залп картечью, разбивший несколько банок и бутылок с дорогим товаром и смертельно напугавший приказчиков. Виновные, разумеется, разысканы не были, но с этого времени потребительская лавочка могла существовать уже совершенно беспрепятственно. Гомеопатический принцип «similia similibus», в высшей степени целесообразный на Востоке, возымел свое действие и вместе обнаружил истинного хозяина наемных убийц.
Жизненность этого принципа подтверждается характерной пословицей: «птица ловится птицей ». Эта пословица имеется на языках грузинском, азербайджанском и персидском. Один из персидских консулов в Тифлисе, как-то высказал мне полушутя: «Вот у вас на Кавказе разбои свирепствуют, а у нас в Персии — нет. У нас, выдвинется мало-мальски крупный разбойник, — мы сейчас же приглашаем на службу, даем ему выгодное место в войске или администрации, потому что даровитые люди нам нужны. У вас же неизвестного или ничтожного в деловом отношении человека делают администратором, и он оказывается потом либо сам разбойником, либо бессильным против талантливого разбойника»…
Другая местная пословица еще определеннее выражает персидское воззрение на вопрос; она гласит: «Если хочешь сберечь какую-либо вещь, то поручи ее вору». С таким взглядом русская власть, конечно, согласиться не может, хотя несомненно, что в деле борьбы с преступлениями никакая полиция не может обойтись без помощи бывших преступников, а в борьбе с характерными кавказскими разбоями нельзя обойтись без участия бывших разбойников, потому что птица, действительно, ловится птицей, а не рыбой.
Еще более нелепо было бы предполагать, что власть, борющаяся с разбоями, может вообще обойтись без помощи туземцев, хорошо знающих местные условия, и что достаточно пользоваться услугами надежных русских людей из внутренних губерний. Кроме надежности, нужна специальная умелость. Если не хотите ловить при помощи ненадежной местной «птицы», то заведите и акклиматизируйте, приспособьте к местным условиям собственную птицу: поселите на толково избранных пунктах казачьи станицы. А само собою, и на основании прямолинейных канцелярских планов ничто не сделается. Повторяю: смогли же сектанты за несколько лет радикально оградить себя от разбоев, а затем стяжать и симпатию местного населения.
Предполагать, чтобы среди этого последнего не было надежных элементов, готовых придти на помощь правительству в деле упрочения мира и порядка, — нелепо и недобросовестно. Вопрос, стало быть, сводится к умению находить таких людей и привлекать их сочувствие. Нужна, стало быть, тактичная и добросовестная местная власть, которая бы внушала населенно доверие. Достаточного контингента подобных представителей власти в настоящее время там очень мало, а на сцене местной жизни зачастую чередуются честные, но неумелые с умелыми, но нечестными, либо нечестными и одновременно неумелыми. От этого разбои и не прекращаются, а усиливаются.
Разбойничество — настолько глубокая и сложная местная болезнь, что судить о ее ходе по степени резкости симптомов, безусловно, нельзя. Так, по временам, в некоторых уездах восточного Закавказья разбои затихали; но это не значило, что их там не было и что народ освободился от своих угнетателей: наоборот, тут правильнее усмотреть признак того, что полиция вступила в компромисс с вождями разбойников, которые обложили население правильным налогом и спокойно благоденствуют, получая свои доходы без всякого риска, — совершенно на таких же основаниях, на каких сахарозаводчики пользуются благодетельной нормировкой на счет обывателя, а нефтепромышленники покровительственными вывозными тарифами и иными поблажками со стороны заинтересованных ведомств. Нечего и говорить, что от такого рода спокойствия населению не легче и доверие его к русской власти не возрастает.
15. НЕНОРМАЛЬНОСТЬ БЫТОВЫХ УСЛОВИЙ
16. ГОРЦЫ ДАГЕСТАНА
Может быть, упомянутый кавказский Фуше в данном случае и прихвастнул, но несомненно, что в его словах есть доля правды. При добросовестной, умело выбранной администрации, при отсутствии потворства со стороны низших ее чинов, разбои непременно должны бы были значительно сократиться. Нужна при этом еще и вдумчивая забота о народном благосостоянии, основанная на глубоком знании местных экономических условий и особенностей быта. Так, например, по весьма основательному мнению старого кавказского администратора и воина К.В. Комарова, во многих местах разбои являются результатом недостатка земли для скотоводства. Это соображение необходимо иметь в виду при решении вопроса о заселении свободных мест Закавказья русскими людьми: надо чтобы такие меры были действительно свободными, т.е., чтобы их отчуждение не лишало туземцев последнего куска хлеба. Воинственного человека голод непременно приведет к разбою. Вообще значение экономических факторов в вопросе о разбоях громадно, и вопрос этот приблизится к разрешению лишь в том случае, если центральное правительство и кавказская власть сознают необходимость вдумчивой национально-экономической политики. В самом деле, что делать пылкому и воинственному от природы татарину, материально пригнетенному пауком-армянином и видящему, что люди в русских мундирах разных ведомств часто действуют в пользу этого последнего? Министерство земледелия распространяет семена хлопка, старается улучшать скотоводство; управление водами понемножку восстановляет правильное орошение поливных земель. Все эти блага простому татарину-земледельцу по усам текут, а в рот не попадают. Характерна скандальная история на Муганской степи, описанная своевременно и в ежедневной печати, и в «Русском Вестнике». Инженер-гидравлик незаконно отвел воду с участков русского поселка на бесплодные дотоле и взятые за бесценок в аренду земли татарских поселян, а интеллигентный армянин Киракозов на этих землях посадил семена хлопка, полученные им от чиновника министерства земледелия, обязанного распространять хлопководство среди сельского населения. Объегорены на казенный счет местные пасынки, т.е, русские и татары , а великие и богатые милости достались шайке дельцов, с армянином во главе. Разве мудрено, если при таких обстоятельствах татарин крепче сожмет в руке дуло своей винтовки или нервно погладит рукоять кинжала? Если хотите устранения разбоя кровавого, то устраните повальную безнаказанность и возмутительно наглый рост разбоя мирного, царящего в целой стране, которая могла бы ожидать иных порядков от просвещенной русской власти.
Иногда разбои, кровавый и бескровный, идут рука об руку и даже сливаются. Крупные промышленники из армян, под видом стражи или прислуги, держат наемных убийц и контрабандистов; нукеры (слуги) богатых помещиков тоже представляют собою вооруженные дружины. Люди, погибшие в темном Хубларовском деле, несомненно, пали от руки наемных убийц, так же, как и присяжный поверенный Старосельский в Баку. Истинные виновники так и не найдены, потому что на Кавказе богатые люди оказываются обыкновенно… невинными.
Наемный убийца в этом крае является представителем почти официально практикуемого ремесла. В Елизаветполе произошел следующий характерный случай. Потребительное общество Закавказской железной дороги решило открыть в этом городе отделение своего магазина, к великому огорченно местного монополиста, крупного торговца бакалейными товарами. Торговец-армянин даже ездил в Тифлис лично предупреждать председателя правления общества, что ничего из этой затеи не выйдет, так как Елизаветполь — «вай, какой бэспакойный мэсто». Место оказалось действительно беспокойным: раза два подряд неизвестные люди стреляли ночью в окна магазина потребительного общества, сперва, очевидно, с намерением только пугнуть; обращение сидельца к полиции привело лишь к тому, что на следующий день стрельба была более серьезная: сиделец не был убит лишь потому, что случайно наклонился во время залпа. Председатель правления общества, видя, что со стороны местной власти защита плоха, обратился к одному знакомому беку за советом и помощью. Тот спокойно отвечал, что необходимо в подобных случаях платить взаимностью.
— То есть, как это?
— А вот увидите. Я вам это устрою.
На следующий день в магазин монополиста-армянина был произведен хорошенький залп картечью, разбивший несколько банок и бутылок с дорогим товаром и смертельно напугавший приказчиков. Виновные, разумеется, разысканы не были, но с этого времени потребительская лавочка могла существовать уже совершенно беспрепятственно. Гомеопатический принцип «similia similibus», в высшей степени целесообразный на Востоке, возымел свое действие и вместе обнаружил истинного хозяина наемных убийц.
Жизненность этого принципа подтверждается характерной пословицей: «птица ловится птицей ». Эта пословица имеется на языках грузинском, азербайджанском и персидском. Один из персидских консулов в Тифлисе, как-то высказал мне полушутя: «Вот у вас на Кавказе разбои свирепствуют, а у нас в Персии — нет. У нас, выдвинется мало-мальски крупный разбойник, — мы сейчас же приглашаем на службу, даем ему выгодное место в войске или администрации, потому что даровитые люди нам нужны. У вас же неизвестного или ничтожного в деловом отношении человека делают администратором, и он оказывается потом либо сам разбойником, либо бессильным против талантливого разбойника»…
Другая местная пословица еще определеннее выражает персидское воззрение на вопрос; она гласит: «Если хочешь сберечь какую-либо вещь, то поручи ее вору». С таким взглядом русская власть, конечно, согласиться не может, хотя несомненно, что в деле борьбы с преступлениями никакая полиция не может обойтись без помощи бывших преступников, а в борьбе с характерными кавказскими разбоями нельзя обойтись без участия бывших разбойников, потому что птица, действительно, ловится птицей, а не рыбой.
Еще более нелепо было бы предполагать, что власть, борющаяся с разбоями, может вообще обойтись без помощи туземцев, хорошо знающих местные условия, и что достаточно пользоваться услугами надежных русских людей из внутренних губерний. Кроме надежности, нужна специальная умелость. Если не хотите ловить при помощи ненадежной местной «птицы», то заведите и акклиматизируйте, приспособьте к местным условиям собственную птицу: поселите на толково избранных пунктах казачьи станицы. А само собою, и на основании прямолинейных канцелярских планов ничто не сделается. Повторяю: смогли же сектанты за несколько лет радикально оградить себя от разбоев, а затем стяжать и симпатию местного населения.
Предполагать, чтобы среди этого последнего не было надежных элементов, готовых придти на помощь правительству в деле упрочения мира и порядка, — нелепо и недобросовестно. Вопрос, стало быть, сводится к умению находить таких людей и привлекать их сочувствие. Нужна, стало быть, тактичная и добросовестная местная власть, которая бы внушала населенно доверие. Достаточного контингента подобных представителей власти в настоящее время там очень мало, а на сцене местной жизни зачастую чередуются честные, но неумелые с умелыми, но нечестными, либо нечестными и одновременно неумелыми. От этого разбои и не прекращаются, а усиливаются.
Разбойничество — настолько глубокая и сложная местная болезнь, что судить о ее ходе по степени резкости симптомов, безусловно, нельзя. Так, по временам, в некоторых уездах восточного Закавказья разбои затихали; но это не значило, что их там не было и что народ освободился от своих угнетателей: наоборот, тут правильнее усмотреть признак того, что полиция вступила в компромисс с вождями разбойников, которые обложили население правильным налогом и спокойно благоденствуют, получая свои доходы без всякого риска, — совершенно на таких же основаниях, на каких сахарозаводчики пользуются благодетельной нормировкой на счет обывателя, а нефтепромышленники покровительственными вывозными тарифами и иными поблажками со стороны заинтересованных ведомств. Нечего и говорить, что от такого рода спокойствия населению не легче и доверие его к русской власти не возрастает.
15. НЕНОРМАЛЬНОСТЬ БЫТОВЫХ УСЛОВИЙ
Доверие, к которому азербайджанские татары в основе склонны, подвергается нередко жестоким испытаниям, при мысли о которых становится больно и страшно. Администрация местностей, населенных азербайджанскими татарами, стоит вообще значительно ниже своего призвания. Места плохо оплачиваются, без соображения с постоянно растущими ценами на жизненные продукты, находящиеся в руках армянской стачки; назначения носят большею частью случайный характер, причем есть примеры назначения на довольно высокие места людей опороченных по прежней своей деятельности, например, исключенных из военной товарищеской среды, и т.п.
Теперешнее кавказское начальство, по направлению, несомненно, русское , а не космополитичное, безусловно стремится к повышению уровня служилого класса, но ему приходится считаться с наследием прошлого, с плодами многолетней «жизненной школы » Закавказья, с рядом тяжелых условий, устранение которых требует времени и дружных усилий целой плеяды деятелей. Но идейное сочувствие к основной лояльности теперешнего кавказского начальства, не устраняет необходимости указывать на изъяны местной административной работы.
Татарин-простолюдин, не говорящий по-русски, не гарантирован ни от какой неправды, ни от какого насилия, ни от каких чудовищных ошибок. Он может смирно сидеть на холме, пасти свое стадо и жарить шашлычок, а в этот момент прискачут ревнители порядка, пристрелят его и как трофей повезут к приставу. Пристав знает его в лицо, так как раза два в год получает него «пешкеши», в виде баранов или иных земных благ; но пристав пошлет его труп к уездному начальнику, который, может быть, тоже знает убитого, ибо купил у него краденую лошадь для поднесения важному городскому чиновнику. Тем не менее, труп пастуха везут в губернский город, откуда по начальству посылается донесение, а в газеты телеграмма о том, что «во время перестрелки между всадниками новой земской стражи и разбойниками убить грозный гачаг Ибрагим оглы, наводивший панику на население значительного района».
Многие татары высказывали мне убеждение в полной возможности такого неприятного случая. Года два или три тому назад на столбцах «Нового Времени» был рассказан случай такой административной охоты на мирных пастухов; корреспондент, сообщивший это сведение, был неисповедимыми путями, изъят из кавказского обращения, но самый факт, им сообщенный, доселе не может считаться достаточно опровергнутым. Самая возможность появления подобных рассказов, которым местное население безусловно верит, для русского имени нелестна и для русского дела не полезна. Можно изъять из обращения того или иного корреспондента, не прибегая к суду и не доказывая добросовестным исследованием ложности сообщенных им сведений; но правду совершенно и навсегда скрыть мудрено.
У кавказской власти не установилось определенного культурного взгляда на вопрос об азербайджанских татарах. Огромное и благодарное поле для созидательной работы остается невспаханным. Местные администраторы забывают, сколько монгольско-туранской крови течет в русских жилах: очевидно, прежняя внутренняя политика наша по отношению к этим инородцам была разумнее и практичнее. В частности, как выше сказано, на школьный вопрос не обращено должного внимания. Положим, школа у нас во всей России плоха сверху донизу, и воспитательное значение ее ничтожно. Но у нас есть зато другая, более совершенная и принципиально-цельная школа, а именно великолепная армия наша. Азербайджанские татары, пройдя через нее, развили бы свои природные достоинства, полезные для государства, и отрешились бы от многих теперешних недостатков. На первый взгляд, прямо непонятно, почему эта народность, способная к военной службе, доселе платит особый налог, взамен отбывания воинской повинности. При более близком знакомстве с вопросом, окажется, что эта аномалия: — результат местных кавказских влияний, враждебных русскому делу.
Надо, разумеется, не формировать туземные мусульманские дружины, а призывать мусульман в обыкновенные полки, гарантируя им беспрепятственное соблюдение обрядов их религии. Тогда они с радостью пойдут служить Царю и Отечеству. Надо полагать, что этот назревший вопрос получит разрешение в близком будущем.
Для мусульманской интеллигенции мало-помалу возникает другой вопрос, чисто бытовой. Получив образование в наших высших учебных заведениях и чувствуя себя, как дома, в русской интеллигентной среде, молодые образованные мусульмане бывают затруднены в выборе себе подходящих жен. Туземные женщины оказываются недостаточно развитыми и гаремный склад устарелым, а на русских девушках татарам жениться нельзя, в силу каких-то преград, которые во всех православных странах, кроме России, давно уже отвергнуты. В Константинополе мусульманин может жениться на православной, Тифлисе или Елизаветполе — нет. Образованные мусульмане чужды всякого фанатизма, охотно женились бы на православных и добросовестно воспитывали бы в православии детей от такого брака; только сами они не склонны изменять вере отцов, считая это унижением человеческого достоинства. Я знаю в Закавказье несколько примеров образцовой семейной жизни мусульман с христианками, к которым весьма доброжелательно относится вся иноверная родня. Это — браки, заключенные за пределами России и затем узаконенные в силу особой Высочайшей милости: отеческая дальновидность наших Самодержцев опередила в данном случае равнодушный закон.
Пора эти светлые исключения сделать правилом и, так сказать, приготовить кошницу для зреющих плодов. Не надо забывать, что, как выше сказано, разумно направленное культурное развитие мусульман неминуемо приведет их к теснейшему сближению с русскими, с которыми они состоят в кровном и в идейном родстве, как показывает вся наша история.
Для того чтобы это родство не свелось к нулю, необходимо справедливое и разумное отношение к делу. Между тем, и в печати (особенно армянствующей и еврействующей), и на практике у нас не особенно справедливое отношение к мусульманам: им слишком часто и без всякого основания дают понимать, что они пасынки. Во имя чего, например, у себя на родине они не уравнены во всех правах с такими сомнительными и зачастую фиктивными пришлыми христианами, как армяне, неизмеримо менее благонадежные в политическом и общественном отношениях? Во имя чего в кавказской печати разрешается цинично издеваться даже над священнейшими верованиями мусульман, а разоблачать армянские шашни крайне затруднительно?
Выше я указал на возмутительную выходку армянствующего публициста против памяти Мухаммеда, едва не вызвавшую резни. Мне вспоминается теперь не менее характерный случай. В том же «Тифлисском листе» была помещена статейка, приблизительно следующего содержания: «В такой то местности Елизаветпольской губернии имеются свободные земли для русской колонизации. Прежде на этих землях жили армяне, а теперь проживают вытеснившие их мусульмане. На этих землях можно бы поселить русских крестьян». Эта статья имела вид совершенной нелепости, так как нельзя же называть свободной землю, на которой уже живут мусульмане, русские подданные. Ясно, что она была написана с целью выставить дело русской колонизации, как вопиющую несправедливость, проявить рабскую ненависть к мусульманам и вместе с тем намекнуть этим последним, что с ними церемониться не будут, что у них отнимут землю, — и тем разжечь в мусульманской среде неудовольствие против русской власти. Я, конечно, счел долгом ответить в «Кавказе» на эту гнусность, что русская колонизация не посягнет на кровные туземные интересы, причем, зная местные цензурные нравы, употребил самые сдержанные выражения. Тем не менее, мой ответ был задержан цензурою на два дня и пропущен ею лишь после того, как редакция «Тифлисского листка» сама возразила на свою странную статью. Тогда я обратился уже с мотивированным заявлением в канцелярию главноначальствующего и не в пример прочим аналогичным случаям, армянствующий цензор был сменен, ибо чаша допущенных им гнусностей слишком наглядно переполнилась.
В мусульманских провинциях Закавказья то и дело поговаривают о выселении туземцев в Турцию и Персию, и частичное выселение происходит непрерывно. Вызывают его отчасти эмиссары из этих государств, сулящие мусульманам золотые горы, и несклонность воинственных азербайджанцев переходить к новым, менее кочевым и более мирным условиям жизни; но не менее виновата в этом и армянская интрига , систематически выталкивающая русскими служилыми руками мусульманское население с насиженных мест, чтобы заменить их пришлыми армянами; виновато, в итоге, и неудовлетворительное управление этими провинциями, недостаточно вдумчивое и добросовестное отношение к народу, который жаждет правды и был бы вернейшим слугою сильной, но справедливой власти.
Панисламизм может развиться лишь на почве народного неблагополучия и неудовольствия. Его воздействие не дошло до таких размеров, какими стараются стращать кавказскую власть армянские интриганы и их прислужники, он, несомненно, бродит в мусульманских районах Закавказья, где за последнее время замечается весьма характерное сближение между суннитами и шиитами. Такие сближения происходят лишь под влиянием общих неблагоприятных условий жизни , когда страдающие элементы ищут единения, забывая прежние разногласия и раздоры. Но нельзя отрицать, что панисламизм есть, тем не менее, химера , ибо расовые различия сильнее, чем единоверие. История Востока служит в том порукой.
Конечно, и химера может создать неприятные осложнения, вроде андижанской вспышки. Но лучшим средством каких бы то ни было осложнений и политических заболеваний всегда была и будет действенная, а не формальная только забота об истинном благе населения, во всеоружии полного знакомства с его бытом и миросозерцанием. Об этом прежде всего и необходимо позаботиться.
Теперешнее кавказское начальство, по направлению, несомненно, русское , а не космополитичное, безусловно стремится к повышению уровня служилого класса, но ему приходится считаться с наследием прошлого, с плодами многолетней «жизненной школы » Закавказья, с рядом тяжелых условий, устранение которых требует времени и дружных усилий целой плеяды деятелей. Но идейное сочувствие к основной лояльности теперешнего кавказского начальства, не устраняет необходимости указывать на изъяны местной административной работы.
Татарин-простолюдин, не говорящий по-русски, не гарантирован ни от какой неправды, ни от какого насилия, ни от каких чудовищных ошибок. Он может смирно сидеть на холме, пасти свое стадо и жарить шашлычок, а в этот момент прискачут ревнители порядка, пристрелят его и как трофей повезут к приставу. Пристав знает его в лицо, так как раза два в год получает него «пешкеши», в виде баранов или иных земных благ; но пристав пошлет его труп к уездному начальнику, который, может быть, тоже знает убитого, ибо купил у него краденую лошадь для поднесения важному городскому чиновнику. Тем не менее, труп пастуха везут в губернский город, откуда по начальству посылается донесение, а в газеты телеграмма о том, что «во время перестрелки между всадниками новой земской стражи и разбойниками убить грозный гачаг Ибрагим оглы, наводивший панику на население значительного района».
Многие татары высказывали мне убеждение в полной возможности такого неприятного случая. Года два или три тому назад на столбцах «Нового Времени» был рассказан случай такой административной охоты на мирных пастухов; корреспондент, сообщивший это сведение, был неисповедимыми путями, изъят из кавказского обращения, но самый факт, им сообщенный, доселе не может считаться достаточно опровергнутым. Самая возможность появления подобных рассказов, которым местное население безусловно верит, для русского имени нелестна и для русского дела не полезна. Можно изъять из обращения того или иного корреспондента, не прибегая к суду и не доказывая добросовестным исследованием ложности сообщенных им сведений; но правду совершенно и навсегда скрыть мудрено.
У кавказской власти не установилось определенного культурного взгляда на вопрос об азербайджанских татарах. Огромное и благодарное поле для созидательной работы остается невспаханным. Местные администраторы забывают, сколько монгольско-туранской крови течет в русских жилах: очевидно, прежняя внутренняя политика наша по отношению к этим инородцам была разумнее и практичнее. В частности, как выше сказано, на школьный вопрос не обращено должного внимания. Положим, школа у нас во всей России плоха сверху донизу, и воспитательное значение ее ничтожно. Но у нас есть зато другая, более совершенная и принципиально-цельная школа, а именно великолепная армия наша. Азербайджанские татары, пройдя через нее, развили бы свои природные достоинства, полезные для государства, и отрешились бы от многих теперешних недостатков. На первый взгляд, прямо непонятно, почему эта народность, способная к военной службе, доселе платит особый налог, взамен отбывания воинской повинности. При более близком знакомстве с вопросом, окажется, что эта аномалия: — результат местных кавказских влияний, враждебных русскому делу.
Надо, разумеется, не формировать туземные мусульманские дружины, а призывать мусульман в обыкновенные полки, гарантируя им беспрепятственное соблюдение обрядов их религии. Тогда они с радостью пойдут служить Царю и Отечеству. Надо полагать, что этот назревший вопрос получит разрешение в близком будущем.
Для мусульманской интеллигенции мало-помалу возникает другой вопрос, чисто бытовой. Получив образование в наших высших учебных заведениях и чувствуя себя, как дома, в русской интеллигентной среде, молодые образованные мусульмане бывают затруднены в выборе себе подходящих жен. Туземные женщины оказываются недостаточно развитыми и гаремный склад устарелым, а на русских девушках татарам жениться нельзя, в силу каких-то преград, которые во всех православных странах, кроме России, давно уже отвергнуты. В Константинополе мусульманин может жениться на православной, Тифлисе или Елизаветполе — нет. Образованные мусульмане чужды всякого фанатизма, охотно женились бы на православных и добросовестно воспитывали бы в православии детей от такого брака; только сами они не склонны изменять вере отцов, считая это унижением человеческого достоинства. Я знаю в Закавказье несколько примеров образцовой семейной жизни мусульман с христианками, к которым весьма доброжелательно относится вся иноверная родня. Это — браки, заключенные за пределами России и затем узаконенные в силу особой Высочайшей милости: отеческая дальновидность наших Самодержцев опередила в данном случае равнодушный закон.
Пора эти светлые исключения сделать правилом и, так сказать, приготовить кошницу для зреющих плодов. Не надо забывать, что, как выше сказано, разумно направленное культурное развитие мусульман неминуемо приведет их к теснейшему сближению с русскими, с которыми они состоят в кровном и в идейном родстве, как показывает вся наша история.
Для того чтобы это родство не свелось к нулю, необходимо справедливое и разумное отношение к делу. Между тем, и в печати (особенно армянствующей и еврействующей), и на практике у нас не особенно справедливое отношение к мусульманам: им слишком часто и без всякого основания дают понимать, что они пасынки. Во имя чего, например, у себя на родине они не уравнены во всех правах с такими сомнительными и зачастую фиктивными пришлыми христианами, как армяне, неизмеримо менее благонадежные в политическом и общественном отношениях? Во имя чего в кавказской печати разрешается цинично издеваться даже над священнейшими верованиями мусульман, а разоблачать армянские шашни крайне затруднительно?
Выше я указал на возмутительную выходку армянствующего публициста против памяти Мухаммеда, едва не вызвавшую резни. Мне вспоминается теперь не менее характерный случай. В том же «Тифлисском листе» была помещена статейка, приблизительно следующего содержания: «В такой то местности Елизаветпольской губернии имеются свободные земли для русской колонизации. Прежде на этих землях жили армяне, а теперь проживают вытеснившие их мусульмане. На этих землях можно бы поселить русских крестьян». Эта статья имела вид совершенной нелепости, так как нельзя же называть свободной землю, на которой уже живут мусульмане, русские подданные. Ясно, что она была написана с целью выставить дело русской колонизации, как вопиющую несправедливость, проявить рабскую ненависть к мусульманам и вместе с тем намекнуть этим последним, что с ними церемониться не будут, что у них отнимут землю, — и тем разжечь в мусульманской среде неудовольствие против русской власти. Я, конечно, счел долгом ответить в «Кавказе» на эту гнусность, что русская колонизация не посягнет на кровные туземные интересы, причем, зная местные цензурные нравы, употребил самые сдержанные выражения. Тем не менее, мой ответ был задержан цензурою на два дня и пропущен ею лишь после того, как редакция «Тифлисского листка» сама возразила на свою странную статью. Тогда я обратился уже с мотивированным заявлением в канцелярию главноначальствующего и не в пример прочим аналогичным случаям, армянствующий цензор был сменен, ибо чаша допущенных им гнусностей слишком наглядно переполнилась.
В мусульманских провинциях Закавказья то и дело поговаривают о выселении туземцев в Турцию и Персию, и частичное выселение происходит непрерывно. Вызывают его отчасти эмиссары из этих государств, сулящие мусульманам золотые горы, и несклонность воинственных азербайджанцев переходить к новым, менее кочевым и более мирным условиям жизни; но не менее виновата в этом и армянская интрига , систематически выталкивающая русскими служилыми руками мусульманское население с насиженных мест, чтобы заменить их пришлыми армянами; виновато, в итоге, и неудовлетворительное управление этими провинциями, недостаточно вдумчивое и добросовестное отношение к народу, который жаждет правды и был бы вернейшим слугою сильной, но справедливой власти.
Панисламизм может развиться лишь на почве народного неблагополучия и неудовольствия. Его воздействие не дошло до таких размеров, какими стараются стращать кавказскую власть армянские интриганы и их прислужники, он, несомненно, бродит в мусульманских районах Закавказья, где за последнее время замечается весьма характерное сближение между суннитами и шиитами. Такие сближения происходят лишь под влиянием общих неблагоприятных условий жизни , когда страдающие элементы ищут единения, забывая прежние разногласия и раздоры. Но нельзя отрицать, что панисламизм есть, тем не менее, химера , ибо расовые различия сильнее, чем единоверие. История Востока служит в том порукой.
Конечно, и химера может создать неприятные осложнения, вроде андижанской вспышки. Но лучшим средством каких бы то ни было осложнений и политических заболеваний всегда была и будет действенная, а не формальная только забота об истинном благе населения, во всеоружии полного знакомства с его бытом и миросозерцанием. Об этом прежде всего и необходимо позаботиться.
16. ГОРЦЫ ДАГЕСТАНА
Вопрос о Дагестане значительно сложнее. Он настолько сложен, что подробно говорить о нем следует лишь глубоко осведомленным специалистам. Разнообразие наречий, обособленность отдельных племенных общин, глубокие мистические тайники мюридизма, многовековое прошлое горских патриархальных республик, лишенных даже такой элементарной государственности, какая была в ханствах Закавказья, — все это начала, порождающие немало затруднений для русской власти в прошлом и грозящая таковыми в будущем.
Сравнительно недавняя долгая и по временам небезуспешная борьба с Россией дагестанским населением не забыта. Оно требует уважения к себе, потому что сознает свою силу, боевую и культурную. Лезгинские племена, населяющие Дагестан, обладают серьезными способностями и к сельскому хозяйству, и к торговле (особенно кази-кумухцы), и к прикладным художествам; их кустарные изделия издревле славятся во всей Передней Азии. К земле они прилагают столько вдумчивого труда, сколько русскому крестьянину и не снилось; они, например, прилепляют к голым скалам искусственные каменные площадки, наносят туда землю и разводят там огороды или мотыгой возделывают пашни.
К ратному делу они приспособились исторически, частью в силу природной склонности, частью под влиянием условий местности. Дагестан был недосягаемым орлиным гнездом, откуда удобно было совершать безнаказанные набеги. Отсутствие устойчивого порядка в соседних «государствах» открывало этим набегам обширное поле деятельности, а развитию мирных торгово-промышленных сношений, конечно, мало способствовало, и многие дарования дагестанских племен оставались без применения. Они мало применяются и теперь, за недостатком должной заботы об их культурном развитии.
Если человеку с сердцем симпатичны мусульмане-азербайджанцы, то жители Дагестана еще более вызывают сочувствие. В них много истинного благородства: мужество, верность слову, редкая прямота. Многие племена, например, считают убийство из засады позорным, и у них есть пословица, гласящая, что «врагу надо смотреть в глаза». Самый поверхностный взгляд на дагестанцев убеждает в том, что они — люди с достоинством. Разумеется, не все таковы: есть «воровские ущелья», т.е. племена, пользующиеся плохой репутацией в самом Дагестане. У покойного князя Н.3. Чавчавадзе, бывшего дагестанского военного губернатора, гостил однажды приятель с петербургскими взглядами на жизнь; к князю пришли в ту пору по разным делам представители нескольких «ущелий», или родовых союзов; одному из них, скромному оборванцу, князь подал руку, невзирая на огромную разницу положений, а другому, заносчивому джигиту в щегольской черкеске дал увесистую оплеуху; оба приема, к удивлению петербуржца, возымели благотворное действие, потому что были применены с тонким знанием местных людей и отношений…
В словах, отмеченных курсивом, заключается весь секрет разумного управления Дагестаном. На Кавказе вообще, а в Дагестане в особенности, администратор должен быть не идеологом уравнительных теорий об отвлеченном человеке, а натуралистом в широком смысле этого слова, знатоком явлений местной жизни, реально на них смотрящим. И мерка морали должна быть приведена в соответствие с ними. Так, например, убийство по адату, по обычаю кровной мести, должно быть понимаемо и караемо иначе, чем простое преступление. Воззрения народа меняются медленно, и желательные изменения по силам лишь такому правителю, который стяжал достаточный авторитет в глазах туземцев и приспособляется к их взглядам.
Все это, казалось бы, элементарно, само собою разумеется: а между тем, приходится это повторять, потому что наша бюрократия, особенно окраинная, страдает недостатком вдумчивой приспособляемости, недостатком традиций и на исторический опыт не обращает должного внимания. История говорит, например, что дагестанцы искони презирали армян и даже грузин, бывших во времена грузинского царства данниками и объектом набегов лезгин. Исторические счеты долго помнятся кавказскими и вообще горскими народами. Ясно, что предоставление армянам и грузинам служебных должностей в Дагестане явилось обидой для населения, не говоря уже о том, что во всяком крае русское государственное дело должно проводиться русскими людьми, при помощи коренных, местных, в тесном смысле слова, лучших туземных сил: грузин в Грузии, азербайджанцев в Карабахе и самих дагестанцев в Дагестане.
Такой исключительно умный и талантливый человек, как князь Н.3. Чавчавадзе, был, положим, там на месте и сумел привлечь к себе симпатии многих дагестанцев; но того же нельзя сказать о большинстве его подчиненных, которые своим обращением с народом затормозили сближение его с русскими государственными началами. В противоположность этому необходимо указать на благотворные результаты умелой административной работы К.В. Комарова, наглядно сказавшиеся во время последней дагестанской вспышки в конце семидесятых годов; тут было все: и беспристрастная осведомленность, и высокий уровень русского престижа в местностях, управлявшихся русским человеком, и скорое подавление беспорядков умелою рукою, при помощи ничтожных средств.
Сравнительно недавняя долгая и по временам небезуспешная борьба с Россией дагестанским населением не забыта. Оно требует уважения к себе, потому что сознает свою силу, боевую и культурную. Лезгинские племена, населяющие Дагестан, обладают серьезными способностями и к сельскому хозяйству, и к торговле (особенно кази-кумухцы), и к прикладным художествам; их кустарные изделия издревле славятся во всей Передней Азии. К земле они прилагают столько вдумчивого труда, сколько русскому крестьянину и не снилось; они, например, прилепляют к голым скалам искусственные каменные площадки, наносят туда землю и разводят там огороды или мотыгой возделывают пашни.
К ратному делу они приспособились исторически, частью в силу природной склонности, частью под влиянием условий местности. Дагестан был недосягаемым орлиным гнездом, откуда удобно было совершать безнаказанные набеги. Отсутствие устойчивого порядка в соседних «государствах» открывало этим набегам обширное поле деятельности, а развитию мирных торгово-промышленных сношений, конечно, мало способствовало, и многие дарования дагестанских племен оставались без применения. Они мало применяются и теперь, за недостатком должной заботы об их культурном развитии.
Если человеку с сердцем симпатичны мусульмане-азербайджанцы, то жители Дагестана еще более вызывают сочувствие. В них много истинного благородства: мужество, верность слову, редкая прямота. Многие племена, например, считают убийство из засады позорным, и у них есть пословица, гласящая, что «врагу надо смотреть в глаза». Самый поверхностный взгляд на дагестанцев убеждает в том, что они — люди с достоинством. Разумеется, не все таковы: есть «воровские ущелья», т.е. племена, пользующиеся плохой репутацией в самом Дагестане. У покойного князя Н.3. Чавчавадзе, бывшего дагестанского военного губернатора, гостил однажды приятель с петербургскими взглядами на жизнь; к князю пришли в ту пору по разным делам представители нескольких «ущелий», или родовых союзов; одному из них, скромному оборванцу, князь подал руку, невзирая на огромную разницу положений, а другому, заносчивому джигиту в щегольской черкеске дал увесистую оплеуху; оба приема, к удивлению петербуржца, возымели благотворное действие, потому что были применены с тонким знанием местных людей и отношений…
В словах, отмеченных курсивом, заключается весь секрет разумного управления Дагестаном. На Кавказе вообще, а в Дагестане в особенности, администратор должен быть не идеологом уравнительных теорий об отвлеченном человеке, а натуралистом в широком смысле этого слова, знатоком явлений местной жизни, реально на них смотрящим. И мерка морали должна быть приведена в соответствие с ними. Так, например, убийство по адату, по обычаю кровной мести, должно быть понимаемо и караемо иначе, чем простое преступление. Воззрения народа меняются медленно, и желательные изменения по силам лишь такому правителю, который стяжал достаточный авторитет в глазах туземцев и приспособляется к их взглядам.
Все это, казалось бы, элементарно, само собою разумеется: а между тем, приходится это повторять, потому что наша бюрократия, особенно окраинная, страдает недостатком вдумчивой приспособляемости, недостатком традиций и на исторический опыт не обращает должного внимания. История говорит, например, что дагестанцы искони презирали армян и даже грузин, бывших во времена грузинского царства данниками и объектом набегов лезгин. Исторические счеты долго помнятся кавказскими и вообще горскими народами. Ясно, что предоставление армянам и грузинам служебных должностей в Дагестане явилось обидой для населения, не говоря уже о том, что во всяком крае русское государственное дело должно проводиться русскими людьми, при помощи коренных, местных, в тесном смысле слова, лучших туземных сил: грузин в Грузии, азербайджанцев в Карабахе и самих дагестанцев в Дагестане.
Такой исключительно умный и талантливый человек, как князь Н.3. Чавчавадзе, был, положим, там на месте и сумел привлечь к себе симпатии многих дагестанцев; но того же нельзя сказать о большинстве его подчиненных, которые своим обращением с народом затормозили сближение его с русскими государственными началами. В противоположность этому необходимо указать на благотворные результаты умелой административной работы К.В. Комарова, наглядно сказавшиеся во время последней дагестанской вспышки в конце семидесятых годов; тут было все: и беспристрастная осведомленность, и высокий уровень русского престижа в местностях, управлявшихся русским человеком, и скорое подавление беспорядков умелою рукою, при помощи ничтожных средств.