Страница:
– Хорошо, – мрачно говорит Харальд. – Сколько я должен служить тебе?
– Всего один год. А там, если не понравится, ты уйдешь с почетом.
– Пусть будет так.
Ярослав наливает в кубки:
– Выпьем за это, сынок.
– Я буду служить тебе. Но я не стану пить с тобой.
– Я подожду, пока ты передумаешь, – необидчиво говорит Ярослав.
– Пошли сказать византийцам, что я у тебя на службе.
– Я уже сказал это два дня назад их гонцам.
Харальд, уже стоя у стола, осознает услышанное.
Ярослав хохочет, и смех его передается Харальду: напряжение ситуации обернулось юмористической стороной. Ярослав хлопает его по плечу, Харальд в ответ его, принимает сунутый ему кубок, чокаются, пьют и опять хохочут.
Главный сборщик налогов
Любовь
Польский поход
Свадьба
– Всего один год. А там, если не понравится, ты уйдешь с почетом.
– Пусть будет так.
Ярослав наливает в кубки:
– Выпьем за это, сынок.
– Я буду служить тебе. Но я не стану пить с тобой.
– Я подожду, пока ты передумаешь, – необидчиво говорит Ярослав.
– Пошли сказать византийцам, что я у тебя на службе.
– Я уже сказал это два дня назад их гонцам.
Харальд, уже стоя у стола, осознает услышанное.
Ярослав хохочет, и смех его передается Харальду: напряжение ситуации обернулось юмористической стороной. Ярослав хлопает его по плечу, Харальд в ответ его, принимает сунутый ему кубок, чокаются, пьют и опять хохочут.
Главный сборщик налогов
121. Пир в палатах Ярослава, шум и гам, викинги сидят меж княжескими дружинниками, обруселыми норманнами. Харальд пьянеет. Смотрит на жену Ярослава Ингигерду, сидящую с ними – и вдруг лицо ее туманится, плывет и превращается в лицо его матери, старое и скорбное.
– Мать!.. – невольно и тихо вырывается у Харальда.
Хохот дружины.
– Ты уже метишь ко мне в родственники? – иронично спрашивает Ярослав. – Это всего лишь моя жена.
Хохот.
Зыбкое в туманном взоре Харальда лицо Ингигерды плывет, струясь, поверх лиц толпы вояк – и вдруг начинает молодеть, разглаживаться, яснеть, и превращается в лицо юной девушки, которую нельзя назвать красавицей – но лицо ее кротко, чисто и необыкновенно миловидно своей свежей и доброй простотой.
Перехватывая взгляд Харальда на женскую часть стола, Ярослав говорит:
– Лиза еще слишком молода, чтобы ты смотрел на нее как муж.
– Элис, – трезвея, повторяет имя Харальд.
– На тебя смотрит сегодня великий воин, дочь, – говорит Ингигерда, и она краснеет и отводит глаза. – Рано тебе еще сидеть с мужчинами. Ступай к себе.
Она идет к двери и чуть оборачивается, встречаясь взглядом с Харальд ом.
122. Закрома Ярослава: маленькое внутреннее помещение терема, кованые двери, факел в кольце на стене.
Один за другим открывает он лари и сундуки вдоль стен, смотрит внутрь внимательно и придирчиво. Перегибается в ларь, сгребает со дна пару монет, взвешивает задумчиво на ладони и бросает обратно: монеты глухо стукают о пустое деревянное дно.
Выходит, ударив дверью.
123. В палате в окружении нескольких бояр срывается на крик:
– Дружине надо платить! Церкви надо платить! Корабельщикам – платить! Зодчим – платить! Кузнецам и оружейникам – платить!
Резко проходит к окну, перед ним расступаются.
124. Под окном, на волокушах – несколько мертвых тел, и кровь из ран запеклась на одежде.
– Чем платить? – негромко в пространство спрашивает Ярослав. – Их головами? Дать смердам зарезать себя, как баранов… – Оборачивается к боярам: – Не много ли добра скопили вы на моей службе?.. – соображает вслух.
Бояре испуганно пятятся.
125. Харальд во главе готовой к выступлению дружины своих викингов. Держит под уздцы коня.
– Они покажут дорогу, – Ярослав кивает на пару своих дружинников. – Городище сжечь, мужчин повесить, взять все. Везде брать половину. Где скажут, что ничего нет – убивай каждого четвертого, пока не отдадут то, что спрятали. Где поднимут на слуг князя оружие – убивай всех. Десятая доля дани – твоя. Иди и береги свою голову – она должна служить мне.
Харальд садится в седло.
Тянется прочь от города небольшая колонна воинов, и длинный обоз с телегами скрипит за ней.
По травянистой дороге в густой лес втягивается колонна.
126. Огороженное бревенчатой стеной селение, к которому подступает лес. Рассвет. В тишине – петушиный крик.
Яркий петух бьет крыльями и горланит на заборе.
И по этому звуку взрывается тишина: стук и треск выламываемых дверей, заполошные вопли женщин, мычание и блеяние скота, лязг оружия.
Дымы пожаров поднимаются над крышами.
Сквозь дым раскачиваются ноги повешенных на воротах.
Выносят из амбара викинги мешки с зерном и бросают на телеги.
127. Скрипит и стучит колесами обоз по узкой лесной дороге – нагруженные телеги тяжелы.
Хмурый, едет Харальд верхом во главе дружины.
Выезжают на широкую поляну с ручьем.
– Делайте лагерь, – командует Харальд и спешивается. – Мы будем отдыхать здесь. Пять дней.
– Скоро настанут холода, ярл, – возражает один из двух княжеских дружинников-проводников. – Надо торопиться собрать дань со всех.
– Не надо торопиться, – лениво отвечает Харальд. – Мы будем отдыхать здесь семь дней.
– Великий князь не будет доволен!
– Будет. Пусть подальше разнесется весть о нас и о том, что произошло. Тогда брать будет легко.
128. Глубокая осень, голые деревья, грязь. Деревушка, серые избушки, сжатое жнивье на холмистом поле.
Отчаянный крик, страх и ненависть в голосе:
– Варяги пришли!..
129. Хмурые безропотные мужики отворяют амбары и хлебы. Выносят зерно, выводят скотину. Тащат свертки холстов и бочонки с медом.
С одобрительным видом знатока дружинник-проводник дует на мех шкурки в принесенной связке пушнины.
На крошечной грязной деревенской площади у колодца сидит Харальд на деревянном массивном грубом стуле – демонстративно спиной к происходящему. Он в кольчуге и шлеме, опирается руками на упертый в землю меч в ножнах. Смотрит поверх крыш и ждет.
За жердяной изгородью, за углом дома смотрит на него кучка бедняг-мужиков:
– Вот этот – начальный над ними, тот…
– Новый-то сборщик хуже старых.
– Недодашь – убивает всех… И не слушает ничего.
130. Крупно: колесо телеги едет по колдобистой грязи, тяжело переваливается под грузом через кочки, едет, и скрипит немазаная ось… скрипит и едет.
131. Огонь костра. Ночь. Крупные хлопья снега опускаются с черного неба на шатер пламени и исчезают над ним.
Блики огня на лице Харальда, сидящего у костра. Он кутается в плащ. Рядом – седой викинг, и княжий проводник, и прочие греются вокруг огня: зима начинается.
– Заждался великий князь, – говорит проводник.
– Умен Ярицлейв, – раздумчиво отзывается Харальд.
– Премудрый. Книги читает! – проводник.
– Викинги конунгу дань берут, а крестьяне у доброго конунга защиты от викингов просят… И конунг хорош, и викинги плохи, и крестьяне покорны, и дань собрана. – Харальд.
– Настоящий конунг, – одобрительно ухмыляется седой викинг.
132. Зима, снег, солнце – длинный тяжелый обоз втягивается в Киев. Звонят колокола на звонницах, сбегается праздный люд – поглазеть. Зипуны, платки; снежками перекидываются и в верховых викингов кидают, попадают, смеются.
133. Княжеское подворье, распахнутые ворота амбаров и хлевов. Мычащих коров заводят в хлевы, блеющих овец; ржущих коней ведут в княжеские конюшни мальчишки-тиуны. Тащат маленькие тяжелые бочонки с медом и катят тяжелые кадки с пивом. До крыши встают в амбарах штабеля мешков с зерном. Подвешивают к крючкам под балки крыш связки пушных шнурок. И отдельно ссыпают в три сундука деньги: пригоршни медных монет в большой, щепоти серебряных – в средний, редкие и маленькие золотые монеты – в самый меньший.
У сундуков стоит в распахнутой собольей шубе, в заломленной собольей шапке – Ярослав. Позади него двое ведут запись: в руках у них дощечки, на дощечках расправлены куски бересты, и они пишут по бересте заостренными металлическими палочками. Внимательно тычут палочками в сторону складируемого добра, шевелят губами, торопятся и стараются.
Подходит Харальд.
– Тебя долго не было, – говорит Ярослав.
– У тебя большая страна, – отвечает Харальд философски. – Можно собирать дань хоть целый год. Если хватит амбаров, – хмыкает.
– Время копить добро – и время отдавать долю князю, – в том же философическом тоне отзывается Ярослав. – Пусть отдыхают до следующей осени. Жизнь – длинная, а бедным быть плохо.
Передергиванием плеч сбрасывает шубу, подхватывает и широким взмахом укрывает Харальда.
– Возьми с моего плеча, – дарит значительно. – Здесь холодные зимы. Если никто не согреет!.. – И хохочет собственной шутке.
134. Синий вечер, скрипучий снег, дымки над крышами, слабо мерцают маленькие окошки в бревенчатых стенах. Харальд проходит по пустой почти улице.
Навстречу поспешает мелкими шажками Лиза, Ярославна, сопровождаемая девкой-служанкой.
Поравнявшись с Харальдом, они обмениваются быстрым взглядом: нос ее уткнут в мех, так что видны только стрельнувшие глазищи.
Харальд запоздало и неловко слегка кланяется – когда она уже отошла, удаляясь. Продолжает движение – и через десяток шагов оглядывается: и она оглядывается тоже.
– Мать!.. – невольно и тихо вырывается у Харальда.
Хохот дружины.
– Ты уже метишь ко мне в родственники? – иронично спрашивает Ярослав. – Это всего лишь моя жена.
Хохот.
Зыбкое в туманном взоре Харальда лицо Ингигерды плывет, струясь, поверх лиц толпы вояк – и вдруг начинает молодеть, разглаживаться, яснеть, и превращается в лицо юной девушки, которую нельзя назвать красавицей – но лицо ее кротко, чисто и необыкновенно миловидно своей свежей и доброй простотой.
Перехватывая взгляд Харальда на женскую часть стола, Ярослав говорит:
– Лиза еще слишком молода, чтобы ты смотрел на нее как муж.
– Элис, – трезвея, повторяет имя Харальд.
– На тебя смотрит сегодня великий воин, дочь, – говорит Ингигерда, и она краснеет и отводит глаза. – Рано тебе еще сидеть с мужчинами. Ступай к себе.
Она идет к двери и чуть оборачивается, встречаясь взглядом с Харальд ом.
122. Закрома Ярослава: маленькое внутреннее помещение терема, кованые двери, факел в кольце на стене.
Один за другим открывает он лари и сундуки вдоль стен, смотрит внутрь внимательно и придирчиво. Перегибается в ларь, сгребает со дна пару монет, взвешивает задумчиво на ладони и бросает обратно: монеты глухо стукают о пустое деревянное дно.
Выходит, ударив дверью.
123. В палате в окружении нескольких бояр срывается на крик:
– Дружине надо платить! Церкви надо платить! Корабельщикам – платить! Зодчим – платить! Кузнецам и оружейникам – платить!
Резко проходит к окну, перед ним расступаются.
124. Под окном, на волокушах – несколько мертвых тел, и кровь из ран запеклась на одежде.
– Чем платить? – негромко в пространство спрашивает Ярослав. – Их головами? Дать смердам зарезать себя, как баранов… – Оборачивается к боярам: – Не много ли добра скопили вы на моей службе?.. – соображает вслух.
Бояре испуганно пятятся.
125. Харальд во главе готовой к выступлению дружины своих викингов. Держит под уздцы коня.
– Они покажут дорогу, – Ярослав кивает на пару своих дружинников. – Городище сжечь, мужчин повесить, взять все. Везде брать половину. Где скажут, что ничего нет – убивай каждого четвертого, пока не отдадут то, что спрятали. Где поднимут на слуг князя оружие – убивай всех. Десятая доля дани – твоя. Иди и береги свою голову – она должна служить мне.
Харальд садится в седло.
Тянется прочь от города небольшая колонна воинов, и длинный обоз с телегами скрипит за ней.
По травянистой дороге в густой лес втягивается колонна.
126. Огороженное бревенчатой стеной селение, к которому подступает лес. Рассвет. В тишине – петушиный крик.
Яркий петух бьет крыльями и горланит на заборе.
И по этому звуку взрывается тишина: стук и треск выламываемых дверей, заполошные вопли женщин, мычание и блеяние скота, лязг оружия.
Дымы пожаров поднимаются над крышами.
Сквозь дым раскачиваются ноги повешенных на воротах.
Выносят из амбара викинги мешки с зерном и бросают на телеги.
127. Скрипит и стучит колесами обоз по узкой лесной дороге – нагруженные телеги тяжелы.
Хмурый, едет Харальд верхом во главе дружины.
Выезжают на широкую поляну с ручьем.
– Делайте лагерь, – командует Харальд и спешивается. – Мы будем отдыхать здесь. Пять дней.
– Скоро настанут холода, ярл, – возражает один из двух княжеских дружинников-проводников. – Надо торопиться собрать дань со всех.
– Не надо торопиться, – лениво отвечает Харальд. – Мы будем отдыхать здесь семь дней.
– Великий князь не будет доволен!
– Будет. Пусть подальше разнесется весть о нас и о том, что произошло. Тогда брать будет легко.
128. Глубокая осень, голые деревья, грязь. Деревушка, серые избушки, сжатое жнивье на холмистом поле.
Отчаянный крик, страх и ненависть в голосе:
– Варяги пришли!..
129. Хмурые безропотные мужики отворяют амбары и хлебы. Выносят зерно, выводят скотину. Тащат свертки холстов и бочонки с медом.
С одобрительным видом знатока дружинник-проводник дует на мех шкурки в принесенной связке пушнины.
На крошечной грязной деревенской площади у колодца сидит Харальд на деревянном массивном грубом стуле – демонстративно спиной к происходящему. Он в кольчуге и шлеме, опирается руками на упертый в землю меч в ножнах. Смотрит поверх крыш и ждет.
За жердяной изгородью, за углом дома смотрит на него кучка бедняг-мужиков:
– Вот этот – начальный над ними, тот…
– Новый-то сборщик хуже старых.
– Недодашь – убивает всех… И не слушает ничего.
130. Крупно: колесо телеги едет по колдобистой грязи, тяжело переваливается под грузом через кочки, едет, и скрипит немазаная ось… скрипит и едет.
131. Огонь костра. Ночь. Крупные хлопья снега опускаются с черного неба на шатер пламени и исчезают над ним.
Блики огня на лице Харальда, сидящего у костра. Он кутается в плащ. Рядом – седой викинг, и княжий проводник, и прочие греются вокруг огня: зима начинается.
– Заждался великий князь, – говорит проводник.
– Умен Ярицлейв, – раздумчиво отзывается Харальд.
– Премудрый. Книги читает! – проводник.
– Викинги конунгу дань берут, а крестьяне у доброго конунга защиты от викингов просят… И конунг хорош, и викинги плохи, и крестьяне покорны, и дань собрана. – Харальд.
– Настоящий конунг, – одобрительно ухмыляется седой викинг.
132. Зима, снег, солнце – длинный тяжелый обоз втягивается в Киев. Звонят колокола на звонницах, сбегается праздный люд – поглазеть. Зипуны, платки; снежками перекидываются и в верховых викингов кидают, попадают, смеются.
133. Княжеское подворье, распахнутые ворота амбаров и хлевов. Мычащих коров заводят в хлевы, блеющих овец; ржущих коней ведут в княжеские конюшни мальчишки-тиуны. Тащат маленькие тяжелые бочонки с медом и катят тяжелые кадки с пивом. До крыши встают в амбарах штабеля мешков с зерном. Подвешивают к крючкам под балки крыш связки пушных шнурок. И отдельно ссыпают в три сундука деньги: пригоршни медных монет в большой, щепоти серебряных – в средний, редкие и маленькие золотые монеты – в самый меньший.
У сундуков стоит в распахнутой собольей шубе, в заломленной собольей шапке – Ярослав. Позади него двое ведут запись: в руках у них дощечки, на дощечках расправлены куски бересты, и они пишут по бересте заостренными металлическими палочками. Внимательно тычут палочками в сторону складируемого добра, шевелят губами, торопятся и стараются.
Подходит Харальд.
– Тебя долго не было, – говорит Ярослав.
– У тебя большая страна, – отвечает Харальд философски. – Можно собирать дань хоть целый год. Если хватит амбаров, – хмыкает.
– Время копить добро – и время отдавать долю князю, – в том же философическом тоне отзывается Ярослав. – Пусть отдыхают до следующей осени. Жизнь – длинная, а бедным быть плохо.
Передергиванием плеч сбрасывает шубу, подхватывает и широким взмахом укрывает Харальда.
– Возьми с моего плеча, – дарит значительно. – Здесь холодные зимы. Если никто не согреет!.. – И хохочет собственной шутке.
134. Синий вечер, скрипучий снег, дымки над крышами, слабо мерцают маленькие окошки в бревенчатых стенах. Харальд проходит по пустой почти улице.
Навстречу поспешает мелкими шажками Лиза, Ярославна, сопровождаемая девкой-служанкой.
Поравнявшись с Харальдом, они обмениваются быстрым взглядом: нос ее уткнут в мех, так что видны только стрельнувшие глазищи.
Харальд запоздало и неловко слегка кланяется – когда она уже отошла, удаляясь. Продолжает движение – и через десяток шагов оглядывается: и она оглядывается тоже.
Любовь
135. Лиза в своей горнице. Входит девка.
– Харальд просил передать тебе. – Протягивает сверточек.
Лиза разворачивает большой тончайший шелковый с восточным узором платок, невольно вспыхивает, прикладывает к себе, смотрит, берет зеркальце. Девка восхищается.
– Отдай обратно, – через силу говорит Лиза и протягивает ей платок. – Передай, что мой отец богаче всех и у меня есть все, что я захочу.
Девка сокрушенно вздыхает, складывая платок.
136. – Он не отдаст за тебя дочь, – говорит старый викинг.
– Разве я плохой муж или зять? – гневно говорит Харальд и оглядывает себя, как бы убеждаясь в отсутствии изъянов.
– Я богат! – распаляется Харальд. – Я побеждаю всегда! На морях севера и юга – везде знают меня! И я – сын конунга! Кого Ярицлейв найдет лучше?
– Ты сочинил вису, – удивляется и посмеивается старый викинг. – Ты, наверное, решил стать скальдом.
– Что еще надо его дочери?.. И она сама смотрит на меня!
– Одну дочь Ярицлейв выдал за конунга франков, другую – за конунга мадьяр. Он великий и богатый конунг, а ты – морской ярл, хотя и сын конунга. Но корону твоего отца взял другой, а Ярицлейву корона нужна больше человека. Конунгу приходится думать о власти и стране. В этом сила.
– У меня будет корона, – тяжело обещает Харальд.
Вытягивает меч и перерубает стол.
– У меня будет много корон, – тяжело обещает он.
137. Пир в палатах Ярослава – дым коромыслом. Харальд – на почетном месте, по правую руку через пару человек.
Все стихают, когда он берет гусли. Распевный речитатив под перебор струн:
Гордо и «скромно» лицо Харальда. Боковым зрением следит он за Лизой.
Не обратив, похоже, внимания на его песнь, она тихо разговаривает о чем-то с соседней женщиной, беззвучно подсмеивается ее шутке, поднимается и как бы незаметно выходит из палаты, не обратив внимания на Харальда.
Лицо его твердеет, он делает знак слуге долить вина и придерживает рукой его наклоненный черпак, пока огромный кубок не наполняется через край.
– Здоровье воинов! – ревет он и осушает кубок до дна под рев товарищей.
138. В своей горнице Лиза за прялкой у окна сучит нить: играет и крутится веретено, свивается пушистая толстая нить.
Входит та же девка-служанка, достает сверток из-под одежд:
– Харальд велел передать тебе.
Лиза вспыхивает, разворачивает ларчик слоновой кости, раскрывает: на алом бархате лежит золотое с изумрудами колье тонкой работы. Щеки ее горят. Девка ахает и вылупляет глаза на редкостную роскошь.
Лиза прикладывает колье под шею и смотрит в поданное девкой зеркало. И отдает:
– Скажи ему, что такой подарок можно принять только от мужа. – Прерывисто вздыхает и тут же надменно задирает головку: – Совсем потерял ум этот викинг. Скажи ему, что дочь великого князя может выйти замуж только за великого князя.
Девка укоризненно и сочувственно мотает головой, пряча сокровище.
139. Тает пушистый снег на ветвях, голубеет серое небо, почки набухают на ветвях, проклевываются зеленые листья, и меж них – распускаются и дрожат на весеннем ветру яблоневые и вишневые цветы. Май.
Над днепровским обрывом, по молодой траве гуляют рядом Харальд и Лиза.
– Смотри – лебеди полетели! – показывает она.
– В Норвегию, – коротко говорит он.
– И зачем они туда летят. Ведь там холодно, да? – щебечет она.
– У них там гнезда. Там они выводят птенцов.
Подтекст откровенен. Идут молча.
– Что ты молчишь. Расскажи что-нибудь, – не выдерживает Лиза.
Помолчав, Харальд неловко выдавливает:
– Ты будешь моей женой?
– Нет! – хохочет она и убегает.
140. Спальня Ярослава, огонек масляного светильника. Ярослав и Ингигерда перед сном.
– Она любит его, – продолжает разговор Ингигерда.
– Она во всем послушна моей воле, – возражает Ярослав.
– Тебе кажется. Она выросла, и теперь ей нужен муж больше, чем отец.
– Он всего лишь викинг.
– Нет. Ты доверяешь ему дружину. Ты поручаешь ему налоги. Его отец был конунг и друг моего отца.
– То, что было – не важно. Его отец потерял корону. Он дал каким-то мужикам убить себя… разгромить!
– Она моя дочь, – горделиво говорит Ингигерда. – Она все равно сделает так, как хочет – даже если ты не отдашь ее. Знай это.
Насупленно помолчав, он:
– Она моя дочь. И будет делать то, что должна.
Гасит светильник. Они укладываются. Слабый отсвет луны на подушках, различимы лица в темноте:
– Хуже то, что его прозвали Жестоким, – вздыхает Ингигерда. – Я бы не хотела, чтобы у моей дочери был жестокий мужчина. Она добра и открыта…
– Она глупый вздорный ребенок! – чуть раздражается Ярослав. – А он – воин. А если воин суров и беспощаден – это правильно!
– Так он тебе нравится? – улыбается в темноте она.
– Он хороший воин, – бурчит Ярослав. – И только. – И поворачивается к ней.
В объятиях вдруг произносит, не отпускаемый мыслями:
– Поляки опять были на Горыни. Забрали дань с Дубровицы… Пусть сходит в Польшу.
– Побереги его, – просит она.
– Богу виднее.
– Харальд просил передать тебе. – Протягивает сверточек.
Лиза разворачивает большой тончайший шелковый с восточным узором платок, невольно вспыхивает, прикладывает к себе, смотрит, берет зеркальце. Девка восхищается.
– Отдай обратно, – через силу говорит Лиза и протягивает ей платок. – Передай, что мой отец богаче всех и у меня есть все, что я захочу.
Девка сокрушенно вздыхает, складывая платок.
136. – Он не отдаст за тебя дочь, – говорит старый викинг.
– Разве я плохой муж или зять? – гневно говорит Харальд и оглядывает себя, как бы убеждаясь в отсутствии изъянов.
– Я богат! – распаляется Харальд. – Я побеждаю всегда! На морях севера и юга – везде знают меня! И я – сын конунга! Кого Ярицлейв найдет лучше?
– Ты сочинил вису, – удивляется и посмеивается старый викинг. – Ты, наверное, решил стать скальдом.
– Что еще надо его дочери?.. И она сама смотрит на меня!
– Одну дочь Ярицлейв выдал за конунга франков, другую – за конунга мадьяр. Он великий и богатый конунг, а ты – морской ярл, хотя и сын конунга. Но корону твоего отца взял другой, а Ярицлейву корона нужна больше человека. Конунгу приходится думать о власти и стране. В этом сила.
– У меня будет корона, – тяжело обещает Харальд.
Вытягивает меч и перерубает стол.
– У меня будет много корон, – тяжело обещает он.
137. Пир в палатах Ярослава – дым коромыслом. Харальд – на почетном месте, по правую руку через пару человек.
Все стихают, когда он берет гусли. Распевный речитатив под перебор струн:
Одобрительный выкрик нетрезвого хора, сталкиваются кубки, плещет вино.
Стяг мой – черный ворон —
Вел драккар сквозь бури.
Пали в битвах франки
И бежали мавры.
Шестьдесят сражений
Меч мой мне выиграл,
От сокровищ взятых
Стал драккар тяжелым.
Гордо и «скромно» лицо Харальда. Боковым зрением следит он за Лизой.
Не обратив, похоже, внимания на его песнь, она тихо разговаривает о чем-то с соседней женщиной, беззвучно подсмеивается ее шутке, поднимается и как бы незаметно выходит из палаты, не обратив внимания на Харальда.
Лицо его твердеет, он делает знак слуге долить вина и придерживает рукой его наклоненный черпак, пока огромный кубок не наполняется через край.
– Здоровье воинов! – ревет он и осушает кубок до дна под рев товарищей.
138. В своей горнице Лиза за прялкой у окна сучит нить: играет и крутится веретено, свивается пушистая толстая нить.
Входит та же девка-служанка, достает сверток из-под одежд:
– Харальд велел передать тебе.
Лиза вспыхивает, разворачивает ларчик слоновой кости, раскрывает: на алом бархате лежит золотое с изумрудами колье тонкой работы. Щеки ее горят. Девка ахает и вылупляет глаза на редкостную роскошь.
Лиза прикладывает колье под шею и смотрит в поданное девкой зеркало. И отдает:
– Скажи ему, что такой подарок можно принять только от мужа. – Прерывисто вздыхает и тут же надменно задирает головку: – Совсем потерял ум этот викинг. Скажи ему, что дочь великого князя может выйти замуж только за великого князя.
Девка укоризненно и сочувственно мотает головой, пряча сокровище.
139. Тает пушистый снег на ветвях, голубеет серое небо, почки набухают на ветвях, проклевываются зеленые листья, и меж них – распускаются и дрожат на весеннем ветру яблоневые и вишневые цветы. Май.
Над днепровским обрывом, по молодой траве гуляют рядом Харальд и Лиза.
– Смотри – лебеди полетели! – показывает она.
– В Норвегию, – коротко говорит он.
– И зачем они туда летят. Ведь там холодно, да? – щебечет она.
– У них там гнезда. Там они выводят птенцов.
Подтекст откровенен. Идут молча.
– Что ты молчишь. Расскажи что-нибудь, – не выдерживает Лиза.
Помолчав, Харальд неловко выдавливает:
– Ты будешь моей женой?
– Нет! – хохочет она и убегает.
140. Спальня Ярослава, огонек масляного светильника. Ярослав и Ингигерда перед сном.
– Она любит его, – продолжает разговор Ингигерда.
– Она во всем послушна моей воле, – возражает Ярослав.
– Тебе кажется. Она выросла, и теперь ей нужен муж больше, чем отец.
– Он всего лишь викинг.
– Нет. Ты доверяешь ему дружину. Ты поручаешь ему налоги. Его отец был конунг и друг моего отца.
– То, что было – не важно. Его отец потерял корону. Он дал каким-то мужикам убить себя… разгромить!
– Она моя дочь, – горделиво говорит Ингигерда. – Она все равно сделает так, как хочет – даже если ты не отдашь ее. Знай это.
Насупленно помолчав, он:
– Она моя дочь. И будет делать то, что должна.
Гасит светильник. Они укладываются. Слабый отсвет луны на подушках, различимы лица в темноте:
– Хуже то, что его прозвали Жестоким, – вздыхает Ингигерда. – Я бы не хотела, чтобы у моей дочери был жестокий мужчина. Она добра и открыта…
– Она глупый вздорный ребенок! – чуть раздражается Ярослав. – А он – воин. А если воин суров и беспощаден – это правильно!
– Так он тебе нравится? – улыбается в темноте она.
– Он хороший воин, – бурчит Ярослав. – И только. – И поворачивается к ней.
В объятиях вдруг произносит, не отпускаемый мыслями:
– Поляки опять были на Горыни. Забрали дань с Дубровицы… Пусть сходит в Польшу.
– Побереги его, – просит она.
– Богу виднее.
Польский поход
141. По узкой речушке меж лесистых берегов идут на веслах драккары с воинами.
142. По ручью ведут викинги драккары бечевой: вереницей по берегу, таща корабль канатом; еле протискивается он в зарослях, ручей совсем узок.
148. Волок. По земле, на катках-бревнышках, подкладываемых под днище: две вереницы впряглись в два каната, тянут корабль, привязанный за форштевень, остальные облепили с боков, подталкивают. Довольно легко и споро идут по каткам легкие кораблики.
144. Бесшумно пристают ночью к берегу.
Крепость на холме над берегом, зубцы каменных стен, башни.
Падают на стенах несколько часовых: стрелами пронзается горло.
Трехлапые крючья забрасывают викинги на края стен, лезут вверх по веревкам. Спускаются внутрь, в город. Пробираются к воротам стен, режут стражу, открывают ворота.
Беззвучно проникают в город вооруженные отряды, движутся по узким улочкам меж каменных домов под остроугольными крышами.
145. Спальня князя в его замке. Парча, бархат, альков, иконы. Спит князь в пышных перинах, похрапывает и посвистывает носом.
Шум раздается за стенами, шум нарастает и близится, грохот, лязг, крики. Князь ворочается, просыпается, вскакивает в постели, вытягивает шею, хлопает глазами, зовет:
– Эй! Что здесь! Стража!
С грохотом распахиваются двери – в них вырастает Харальд с обнаженным мечом, за ним викинги. Стуча каблуками по каменному полу, проходит Харальд и встает посередине:
– Конунг Ярицлейв шлет тебе привет. И зовет в гости. Вместе с дарами. Теми, что ты взял в Дубровице.
Перерубает одним взмахом меча два столбика, поддерживающих альков в изножье. Шатер падает, под складками ткани барахтается фигура.
Викинги хохочут. Один шлепает плашмя мечом по заду, обрисованному тканью, из-под которой князь так неловко пытается высвободиться.
146. Рассвет. Князя со связанными руками выводят из дверей во двор замка. Тела перебитой польской стражи валяются во дворе.
Князя пихают в грубую колымагу, где уже сидят несколько богато одетых вельмож – руки связаны за спинами.
Ведут и молодую красивую девушку в разорванном наряде, вороные волосы блестящей гривой по плечам, почти закрывают бледное лицо.
– Не троньте дочь! – бессильно вскидывается князь.
Харальд сумрачно смотрит на девушку, делает знак:
ее отводят в сторону и сажают в такую же колымагу, непокрытую тентом наподобие примитивного фургона.
– Поджигайте все! – командует Харальд.
147. Перспектива узкой готической средневековой улицы – и метель из перьев и пуха, вылетающих из разбитых оконных проемов, кружит меж домов и над крышами, устилает все. И черные дымы пробиваются сквозь белую метель, выстреливают языки пламени.
148. Бесконечный, тяжело груженый обоз вытягивается из горящего города.
На белом коне с группой викингов едет Харальд вдоль обоза, хмуро глядя перед собой.
Обгоняя кибитки, встречается взглядом с княжной: она сидит у заднего бортика, смотрит на удаляющийся горящий замок, слеза ползет по бледной щеке, губы беззвучно шепчут молитву.
Харальд прерывисто вздыхает. Лицо его печально смягчается.
– Не бойся, – говорит он. – Ничего плохого с тобой не будет.
Несколько шагов едет рядом.
– Развяжите ее, – не глядя, приказывает он.
Идущий в оцеплении обоза дружинник приближается и на ходу ножом перерезает веревки на руках.
– Если захочешь убежать – твоего отца повесят, – по-прежнему не глядя равнодушно бросает Харальд и посылает коня рысью.
149. Движется по зеленой равнине меж дубрав длинный обоз с дружиной во главе.
Зеленое пространство делается полупрозрачным, желтовато-серым, превращается в старинную карту Польши, края пергаментного листа растресканы в ломких складках. Коричневые линии рек, угловатые латинские буквы надписей, крошечные рисунки крепостей обозначают города.
Боевая дружина, с викингами впереди, с Харальдом во главе, движется нам навстречу через этот фон, и черный ворон шевелит крыльями на стяге.
А на карте вспыхивают крошечными язычками пламени все новые крепости-городки, и тонкие струйки дыма курятся над ними: Пшемысль, Жешув, Люблин, Демблин. И наконец, долго чуть дымится и вот вспыхивает Варшава.
150. День, дубрава, лагерь, отдых: распряженные повозки, шатры, пасущиеся кони. Костер у огромного дуба, жарится мясо, на траве простая скатерь: вино, яблоки. Харальд, пара викингов, князь с дочерью – обедают.
– Киев – большой город, – говорит Харальд. – Будете жить у Ярицлейва, пока родственники не соберут за вас выкуп.
– А если не соберут – не будете жить у Ярицлейва, – добродушно улыбается седой викинг и разводит руками. – Конунг не любит бедных гостей. – И вместе со вторым викингом смеется шутке.
Князь натужно улыбается.
Кукушка кукует в лесу.
– Русы верят, что сколько сосчитает эта птица – столько проживет человек. Вам еще осталось долго, – утешает Харальд.
151. Кукушка кукует, но лес уже ночной. Полная луна. Прислонившись спинами к стволу огромного дуба, сидят почти рядом Харальд и польская княжна.
– Ты любишь своего жениха? – спрашивает он.
– Больше жизни.
– Почему же он не защитил тебя?
– Он был далеко. С посольством. За морем, у короля Англии.
– Когда-нибудь я убью короля Англии, – тяжело говорит Харальд.
– Ты очень жестокий. Тебе нравится убивать.
– Не всех. Если бы не он, я был бы сейчас конунг Норвегии. Но я еще буду им.
– Ты бы убил всех, кто тебе противился?
– Нет. Я получил бы корону после моего отца.
– Ты сын короля? – недоверчиво спрашивает он.
– Да.
Она смотрит на него долго и по-новому.
– Ты сильный и красивый, – говорит она. – У тебя есть жена?
– Нет.
– Почему? Многие девушки должны мечтать о тебе.
– Они мне не нужны, – помолчав, говорит он.
Она смотрит с сочувствием.
– А-а, – протягивает она. – Значит, та, которая тебе нравится, тебя не любит?
Он чуть вздыхает, чуть усмехается; помолчав:
– Как ты поняла?
– Это поняла бы любая женщина.
– Я не понимаю женщин, – признается Харальд.
– Это так просто, сын короля. Мужчина говорит и делает то, что он хочет. А женщина говорит и делает так, чтобы мужчина говорил и делал то, что она хочет.
– Как ты сказала? – переспрашивает Харальд и, морща лоб, соображает.
– Она из знатной семьи?
– Да.
– Она красива?
– Да.
– Она любит другого?
– Нет. Я не знаю…
– Она смеется над тобой?
– Да!
– И не принимает подарков?
– Да…
– И старается не смотреть, если ты видишь ее?
– Да. Скажи, ты колдунья?..
– Нет. Просто я тоже женщина, которая любит, викинг.
– Тоже? – напрягается понять Харальд. – Почему ты сказала «тоже»?
– Ты просил ее стать твоей женой? – не отвечает на вопрос она.
– Да.
– И она сказала «нет»?
– Да.
– Но при этом не была ни печальной, ни смущенной, ни ласковой? Так?
– Да! Почему ты все время спрашиваешь так, что я говорю тебе да?
– Она смеялась при этом?
– Да!
– Может быть, она еще и убежала?
– Да! И если ты не скажешь, почему ты спрашиваешь так, что я говорю только да, я убью тебя!
– Ты хочешь убить меня?
– Нет!
– А если я сделаю так, что она отдаст тебе свою любовь – ты обещаешь, что отца отпустят невредимым?
– Если ты это сделаешь – да.
– И меня вместе с ним?
– Да.
– Поклянись.
– Клянусь Одином!
– Даже если за нас не пришлют выкуп?
– Да.
– Как ты это сделаешь?
– Это мое дело. Я сам заплачу за вас Ярицлейву, если твои родственники не захотят выкупить вас.
– Ты так богат? – удивляется она.
– За моими сокровищами гнались все корабли Византии, – хвастливо говорит он.
– О… Расскажи мне, – просит она.
– А вот ей у меня никогда не получалось рассказать… – печально говорит Харальд. И тянется за гуслями, они рядом на траве:
– Хочешь, я сложу для тебя вису? – перебирает струны.
Она кладет тонкие пальцы на его рукав.
152. На перебор струн седой викинг, спящий у погасшего костра, приподнимает голову, всматривается в две фигуры под дубом, освещенные сквозь крону лунными пятнами, покачивает головой умудренно и опять кладет голову на руну, закрывая глаза.
153. И желтеет листва на дубе, под которым они сидели…
И кружатся желтые листья в прозрачном синем воздухе…
…И сквозь легкое кружение листопада разгружается несметный обоз на подворье Ярослава.
…И снегопадом сменяется листопад, кружатся белые хлопья.
…И сквозь снегопад – пир в палатах Ярослава, круговые чаши передают воины. Польская княжна не сводит глаз с поющего Харальда и бьет в ладоши.
142. По ручью ведут викинги драккары бечевой: вереницей по берегу, таща корабль канатом; еле протискивается он в зарослях, ручей совсем узок.
148. Волок. По земле, на катках-бревнышках, подкладываемых под днище: две вереницы впряглись в два каната, тянут корабль, привязанный за форштевень, остальные облепили с боков, подталкивают. Довольно легко и споро идут по каткам легкие кораблики.
144. Бесшумно пристают ночью к берегу.
Крепость на холме над берегом, зубцы каменных стен, башни.
Падают на стенах несколько часовых: стрелами пронзается горло.
Трехлапые крючья забрасывают викинги на края стен, лезут вверх по веревкам. Спускаются внутрь, в город. Пробираются к воротам стен, режут стражу, открывают ворота.
Беззвучно проникают в город вооруженные отряды, движутся по узким улочкам меж каменных домов под остроугольными крышами.
145. Спальня князя в его замке. Парча, бархат, альков, иконы. Спит князь в пышных перинах, похрапывает и посвистывает носом.
Шум раздается за стенами, шум нарастает и близится, грохот, лязг, крики. Князь ворочается, просыпается, вскакивает в постели, вытягивает шею, хлопает глазами, зовет:
– Эй! Что здесь! Стража!
С грохотом распахиваются двери – в них вырастает Харальд с обнаженным мечом, за ним викинги. Стуча каблуками по каменному полу, проходит Харальд и встает посередине:
– Конунг Ярицлейв шлет тебе привет. И зовет в гости. Вместе с дарами. Теми, что ты взял в Дубровице.
Перерубает одним взмахом меча два столбика, поддерживающих альков в изножье. Шатер падает, под складками ткани барахтается фигура.
Викинги хохочут. Один шлепает плашмя мечом по заду, обрисованному тканью, из-под которой князь так неловко пытается высвободиться.
146. Рассвет. Князя со связанными руками выводят из дверей во двор замка. Тела перебитой польской стражи валяются во дворе.
Князя пихают в грубую колымагу, где уже сидят несколько богато одетых вельмож – руки связаны за спинами.
Ведут и молодую красивую девушку в разорванном наряде, вороные волосы блестящей гривой по плечам, почти закрывают бледное лицо.
– Не троньте дочь! – бессильно вскидывается князь.
Харальд сумрачно смотрит на девушку, делает знак:
ее отводят в сторону и сажают в такую же колымагу, непокрытую тентом наподобие примитивного фургона.
– Поджигайте все! – командует Харальд.
147. Перспектива узкой готической средневековой улицы – и метель из перьев и пуха, вылетающих из разбитых оконных проемов, кружит меж домов и над крышами, устилает все. И черные дымы пробиваются сквозь белую метель, выстреливают языки пламени.
148. Бесконечный, тяжело груженый обоз вытягивается из горящего города.
На белом коне с группой викингов едет Харальд вдоль обоза, хмуро глядя перед собой.
Обгоняя кибитки, встречается взглядом с княжной: она сидит у заднего бортика, смотрит на удаляющийся горящий замок, слеза ползет по бледной щеке, губы беззвучно шепчут молитву.
Харальд прерывисто вздыхает. Лицо его печально смягчается.
– Не бойся, – говорит он. – Ничего плохого с тобой не будет.
Несколько шагов едет рядом.
– Развяжите ее, – не глядя, приказывает он.
Идущий в оцеплении обоза дружинник приближается и на ходу ножом перерезает веревки на руках.
– Если захочешь убежать – твоего отца повесят, – по-прежнему не глядя равнодушно бросает Харальд и посылает коня рысью.
149. Движется по зеленой равнине меж дубрав длинный обоз с дружиной во главе.
Зеленое пространство делается полупрозрачным, желтовато-серым, превращается в старинную карту Польши, края пергаментного листа растресканы в ломких складках. Коричневые линии рек, угловатые латинские буквы надписей, крошечные рисунки крепостей обозначают города.
Боевая дружина, с викингами впереди, с Харальдом во главе, движется нам навстречу через этот фон, и черный ворон шевелит крыльями на стяге.
А на карте вспыхивают крошечными язычками пламени все новые крепости-городки, и тонкие струйки дыма курятся над ними: Пшемысль, Жешув, Люблин, Демблин. И наконец, долго чуть дымится и вот вспыхивает Варшава.
150. День, дубрава, лагерь, отдых: распряженные повозки, шатры, пасущиеся кони. Костер у огромного дуба, жарится мясо, на траве простая скатерь: вино, яблоки. Харальд, пара викингов, князь с дочерью – обедают.
– Киев – большой город, – говорит Харальд. – Будете жить у Ярицлейва, пока родственники не соберут за вас выкуп.
– А если не соберут – не будете жить у Ярицлейва, – добродушно улыбается седой викинг и разводит руками. – Конунг не любит бедных гостей. – И вместе со вторым викингом смеется шутке.
Князь натужно улыбается.
Кукушка кукует в лесу.
– Русы верят, что сколько сосчитает эта птица – столько проживет человек. Вам еще осталось долго, – утешает Харальд.
151. Кукушка кукует, но лес уже ночной. Полная луна. Прислонившись спинами к стволу огромного дуба, сидят почти рядом Харальд и польская княжна.
– Ты любишь своего жениха? – спрашивает он.
– Больше жизни.
– Почему же он не защитил тебя?
– Он был далеко. С посольством. За морем, у короля Англии.
– Когда-нибудь я убью короля Англии, – тяжело говорит Харальд.
– Ты очень жестокий. Тебе нравится убивать.
– Не всех. Если бы не он, я был бы сейчас конунг Норвегии. Но я еще буду им.
– Ты бы убил всех, кто тебе противился?
– Нет. Я получил бы корону после моего отца.
– Ты сын короля? – недоверчиво спрашивает он.
– Да.
Она смотрит на него долго и по-новому.
– Ты сильный и красивый, – говорит она. – У тебя есть жена?
– Нет.
– Почему? Многие девушки должны мечтать о тебе.
– Они мне не нужны, – помолчав, говорит он.
Она смотрит с сочувствием.
– А-а, – протягивает она. – Значит, та, которая тебе нравится, тебя не любит?
Он чуть вздыхает, чуть усмехается; помолчав:
– Как ты поняла?
– Это поняла бы любая женщина.
– Я не понимаю женщин, – признается Харальд.
– Это так просто, сын короля. Мужчина говорит и делает то, что он хочет. А женщина говорит и делает так, чтобы мужчина говорил и делал то, что она хочет.
– Как ты сказала? – переспрашивает Харальд и, морща лоб, соображает.
– Она из знатной семьи?
– Да.
– Она красива?
– Да.
– Она любит другого?
– Нет. Я не знаю…
– Она смеется над тобой?
– Да!
– И не принимает подарков?
– Да…
– И старается не смотреть, если ты видишь ее?
– Да. Скажи, ты колдунья?..
– Нет. Просто я тоже женщина, которая любит, викинг.
– Тоже? – напрягается понять Харальд. – Почему ты сказала «тоже»?
– Ты просил ее стать твоей женой? – не отвечает на вопрос она.
– Да.
– И она сказала «нет»?
– Да.
– Но при этом не была ни печальной, ни смущенной, ни ласковой? Так?
– Да! Почему ты все время спрашиваешь так, что я говорю тебе да?
– Она смеялась при этом?
– Да!
– Может быть, она еще и убежала?
– Да! И если ты не скажешь, почему ты спрашиваешь так, что я говорю только да, я убью тебя!
– Ты хочешь убить меня?
– Нет!
– А если я сделаю так, что она отдаст тебе свою любовь – ты обещаешь, что отца отпустят невредимым?
– Если ты это сделаешь – да.
– И меня вместе с ним?
– Да.
– Поклянись.
– Клянусь Одином!
– Даже если за нас не пришлют выкуп?
– Да.
– Как ты это сделаешь?
– Это мое дело. Я сам заплачу за вас Ярицлейву, если твои родственники не захотят выкупить вас.
– Ты так богат? – удивляется она.
– За моими сокровищами гнались все корабли Византии, – хвастливо говорит он.
– О… Расскажи мне, – просит она.
– А вот ей у меня никогда не получалось рассказать… – печально говорит Харальд. И тянется за гуслями, они рядом на траве:
– Хочешь, я сложу для тебя вису? – перебирает струны.
Она кладет тонкие пальцы на его рукав.
152. На перебор струн седой викинг, спящий у погасшего костра, приподнимает голову, всматривается в две фигуры под дубом, освещенные сквозь крону лунными пятнами, покачивает головой умудренно и опять кладет голову на руну, закрывая глаза.
153. И желтеет листва на дубе, под которым они сидели…
И кружатся желтые листья в прозрачном синем воздухе…
…И сквозь легкое кружение листопада разгружается несметный обоз на подворье Ярослава.
…И снегопадом сменяется листопад, кружатся белые хлопья.
…И сквозь снегопад – пир в палатах Ярослава, круговые чаши передают воины. Польская княжна не сводит глаз с поющего Харальда и бьет в ладоши.
Свадьба
154. Зима. Вечереет. Высокий берег над Днепром. По снегу идет одинокий Харальд, ветер раздувает распахнутую длинную шубу, снежинки летят в лицо. (Киевские стены невдалеке по холмам.)
Его догоняют одноконные санки и замедляются рядом (бубенчик под дугой стихает). Возница снимает шапку и кланяется. В санках Лиза.
– Здравствуй, Харальд, – помедлив, говорит она.
– Здравствуй, Элис, – с затруднением говорит он.
– Ты гуляешь один?
– Почему ты спрашиваешь?
Она подвигается в санках.
– Садись – подвезу.
Он садится. Едут молча, не глядя друг на друга.
– Я хочу пойти пешком, – вдруг говорит она.
Он помогает ей слезть с саней. Идут рядом.
– Я не мешаю тебе? – спрашивает она наконец.
– Чему мешать? Я ничего не делаю.
– Ты о чем-то думал.
Идут молча.
– Твоя полячка очень красива. Наверное, с ней тебе интереснее.
– Почему моя? – защищается он.
Идут.
– Ты станешь моей женой? – беспомощно выговаривает он.
Она спотыкается, отворачивает лицо.
– Ты же не обращаешь на меня внимания! – неискренне убеждает она.
– Ты станешь моей женой? – в отчаяньи повторяет он.
– Я ненавижу тебя! – кричит она и убегает.
Он догоняет, ловит, обнимает.
– Отец не отдаст меня за тебя, – припав к нему, говорит она сквозь слезы.
– А ты – ты хочешь?
Она тут же делает гримаску и пожимает плечами.
– Я люблю тебя, Элис! – со всей искренностью вырывается из глубины его боли. – Клянусь – я добуду для тебя корону!
– Не нужна мне никакая корона, – вздыхает она в объятиях. – Ты совсем глупый… – любовно говорит она.
155. Одетый почти до смешного празднично, в перстнях и золотых браслетах, стоит Харальд перед Ярославом.
– Я прошу у тебя руки твоей дочери Элисив, великий конунг, – торжественно говорит Харальд.
– Она еще очень молода, – с легкой насмешкой хозяина положения и лукавца отвечает Ярослав неторопливо. – Но надо сначала спросить у нее самой.
– Она согласна.
– Надо посоветоваться с ее матерью, – тянет Ярослав.
– Ингигерда добра ко мне. Она не будет против, я знаю. И – разве ты не хозяин в своем доме, чтобы дать ответ, как мужчина мужчине?
– Я хозяин в своем доме, – холодновато осаживает его Ярослав. – И не тебе учить хозяина в его доме, как ему надо отвечать. Подождем немного. Куда торопиться.
– Третий год я служу тебе, Ярицлейв. И если надо, буду служить еще тридцать. Но ты отдашь за меня Элисив! Или я возьму ее после твоей смерти! – в ярости почти кричит Харальд.
Его догоняют одноконные санки и замедляются рядом (бубенчик под дугой стихает). Возница снимает шапку и кланяется. В санках Лиза.
– Здравствуй, Харальд, – помедлив, говорит она.
– Здравствуй, Элис, – с затруднением говорит он.
– Ты гуляешь один?
– Почему ты спрашиваешь?
Она подвигается в санках.
– Садись – подвезу.
Он садится. Едут молча, не глядя друг на друга.
– Я хочу пойти пешком, – вдруг говорит она.
Он помогает ей слезть с саней. Идут рядом.
– Я не мешаю тебе? – спрашивает она наконец.
– Чему мешать? Я ничего не делаю.
– Ты о чем-то думал.
Идут молча.
– Твоя полячка очень красива. Наверное, с ней тебе интереснее.
– Почему моя? – защищается он.
Идут.
– Ты станешь моей женой? – беспомощно выговаривает он.
Она спотыкается, отворачивает лицо.
– Ты же не обращаешь на меня внимания! – неискренне убеждает она.
– Ты станешь моей женой? – в отчаяньи повторяет он.
– Я ненавижу тебя! – кричит она и убегает.
Он догоняет, ловит, обнимает.
– Отец не отдаст меня за тебя, – припав к нему, говорит она сквозь слезы.
– А ты – ты хочешь?
Она тут же делает гримаску и пожимает плечами.
– Я люблю тебя, Элис! – со всей искренностью вырывается из глубины его боли. – Клянусь – я добуду для тебя корону!
– Не нужна мне никакая корона, – вздыхает она в объятиях. – Ты совсем глупый… – любовно говорит она.
155. Одетый почти до смешного празднично, в перстнях и золотых браслетах, стоит Харальд перед Ярославом.
– Я прошу у тебя руки твоей дочери Элисив, великий конунг, – торжественно говорит Харальд.
– Она еще очень молода, – с легкой насмешкой хозяина положения и лукавца отвечает Ярослав неторопливо. – Но надо сначала спросить у нее самой.
– Она согласна.
– Надо посоветоваться с ее матерью, – тянет Ярослав.
– Ингигерда добра ко мне. Она не будет против, я знаю. И – разве ты не хозяин в своем доме, чтобы дать ответ, как мужчина мужчине?
– Я хозяин в своем доме, – холодновато осаживает его Ярослав. – И не тебе учить хозяина в его доме, как ему надо отвечать. Подождем немного. Куда торопиться.
– Третий год я служу тебе, Ярицлейв. И если надо, буду служить еще тридцать. Но ты отдашь за меня Элисив! Или я возьму ее после твоей смерти! – в ярости почти кричит Харальд.