Страница:
– Ты хочешь убить меня! – хохочет Ярослав. – Ты просто берсерк! Смотри, не откуси мне голову!
Громко бьет в ладоши. Вбежавшему слуге:
– Вина! И золотые кубки. Мой зять хочет выпить со мной. Только что он сказал, как сильно меня любит!
На лице Харальда сменяются ярость, непонимание, изумление, счастье.
156. Деревянная церковь, киевская знать, гудение колоколов, лучики света сквозь цветные венецианские витражи, колебание сотен свечей.
Лизу в белом и Харальда в бархате ведут к аналою.
– Крещен ли ты, сын мой? – негромко и деловито басит священник, останавливая Харальда за три шага до места.
– Крещен, – подтверждает слышавший Ярослав, он рядом. Снимает с себя нательный крест и надевает на Харальда. – Он крестился в Царьграде. Это так, Харальд?
– Так, – растерянно соглашается Харальд, заправляя крестик под одежду – рядом с отполированной годами палочкой, не совсем и белой уже, серовато-желтоватой, на тонком кожаном ремешке: крестик рядом с неразлучным амулетом.
Юную невесту и здоровенного громилу-жениха ставят рядом, и гудит поп, свершая церемонию:
– Венчается раб Божий (себе под нос, тихой строптивой скороговоркой: «И нет такого имени христианского!») Харальд и раба Божия Елисавета…
Ярослав незаметно грозит ему пальцем, и поп прибавляет громкости и усердия.
157. Торжественный выход из церкви: яркий зимний полдень, колокола, толпа, взлетающие шапки, молодые выходят из дверей и спускаются с крылечка (резные столбики поддерживают его треугольную крышу), перед ними несут икону, их осыпают горстями зерна, а за ними из шествия кидают в толпу пригоршни монет. Отороченная горностаем фата-мантия молодой метет снег, в алом бархате Харальд на голову выше и шире в плечах любого, и пальцы жены тонут в его широкой лапе.
158. Ночь в спальне, две головы на подушке, голубоватый, призрачный лунный полусвет.
– Ты родишь мне сына, – мечтательным полушепотом говорит Харальд. – И я позабочусь, чтобы он был конунгом.
– А если будет дочь?
– Дочь – очень хорошо. А потом ты родишь сына. И он будет конунгом, – упрямствует Харальд.
– А если опять будет дочь? – поддразнивает она.
– Я очень постараюсь, – подумав, обещает он.
Косой лунный луч льется в окошко – маленькое, белесое от инея, в решетчатом переплете. Харальд подносит на руках жену к окну, опускает на ноги, растворяет раму.
Два прекрасных нагих силуэта облиты голубым сиянием: могучий мужской и маленький стройный женский.
– Видишь эту звезду? – указывает Харальд. – Она всегда указывает на север. По ней направляешь корабль ночью. Там – моя страна. И она ждет меня. Она ждет нас…
– У тебя чудесная страна. Только очень холодная, – льнет она к нему, озябнув в потоке холодного воздуха, и он поднимает ее на руки, укрывая.
На родину
Тинг
Корона
Внутренняя политика
Громко бьет в ладоши. Вбежавшему слуге:
– Вина! И золотые кубки. Мой зять хочет выпить со мной. Только что он сказал, как сильно меня любит!
На лице Харальда сменяются ярость, непонимание, изумление, счастье.
156. Деревянная церковь, киевская знать, гудение колоколов, лучики света сквозь цветные венецианские витражи, колебание сотен свечей.
Лизу в белом и Харальда в бархате ведут к аналою.
– Крещен ли ты, сын мой? – негромко и деловито басит священник, останавливая Харальда за три шага до места.
– Крещен, – подтверждает слышавший Ярослав, он рядом. Снимает с себя нательный крест и надевает на Харальда. – Он крестился в Царьграде. Это так, Харальд?
– Так, – растерянно соглашается Харальд, заправляя крестик под одежду – рядом с отполированной годами палочкой, не совсем и белой уже, серовато-желтоватой, на тонком кожаном ремешке: крестик рядом с неразлучным амулетом.
Юную невесту и здоровенного громилу-жениха ставят рядом, и гудит поп, свершая церемонию:
– Венчается раб Божий (себе под нос, тихой строптивой скороговоркой: «И нет такого имени христианского!») Харальд и раба Божия Елисавета…
Ярослав незаметно грозит ему пальцем, и поп прибавляет громкости и усердия.
157. Торжественный выход из церкви: яркий зимний полдень, колокола, толпа, взлетающие шапки, молодые выходят из дверей и спускаются с крылечка (резные столбики поддерживают его треугольную крышу), перед ними несут икону, их осыпают горстями зерна, а за ними из шествия кидают в толпу пригоршни монет. Отороченная горностаем фата-мантия молодой метет снег, в алом бархате Харальд на голову выше и шире в плечах любого, и пальцы жены тонут в его широкой лапе.
158. Ночь в спальне, две головы на подушке, голубоватый, призрачный лунный полусвет.
– Ты родишь мне сына, – мечтательным полушепотом говорит Харальд. – И я позабочусь, чтобы он был конунгом.
– А если будет дочь?
– Дочь – очень хорошо. А потом ты родишь сына. И он будет конунгом, – упрямствует Харальд.
– А если опять будет дочь? – поддразнивает она.
– Я очень постараюсь, – подумав, обещает он.
Косой лунный луч льется в окошко – маленькое, белесое от инея, в решетчатом переплете. Харальд подносит на руках жену к окну, опускает на ноги, растворяет раму.
Два прекрасных нагих силуэта облиты голубым сиянием: могучий мужской и маленький стройный женский.
– Видишь эту звезду? – указывает Харальд. – Она всегда указывает на север. По ней направляешь корабль ночью. Там – моя страна. И она ждет меня. Она ждет нас…
– У тебя чудесная страна. Только очень холодная, – льнет она к нему, озябнув в потоке холодного воздуха, и он поднимает ее на руки, укрывая.
На родину
159. Ранняя весна, солнце, последние льдины сплывают по Днепру. Среди них движется сверху, с севера, драккар.
Кучка киевлян на берегу рассматривает его приближение, в переднем ряду Харальд.
Драккар врезается в берег, прыгают на землю викинги. Предводитель, обведя взглядом зрителей, приветствует Харальда.
– Здоров ли конунг Ярицлейв? – спрашивает он.
– Да.
– Дары на обратном пути. Хотим навестить крымского хана, – смеется предводитель. Он совсем молод рядом с заматеревшим тридцатилетним Харальдом.
– Откуда идете?
– Из Дании.
– Какие вести?
Предводитель смотрит улыбчиво и независимо:
– Не ты ли Сигурдарсон, Жестокий?
– Говори, – утвердительно разрешает Харальд.
Предводитель серьезнеет, оценивает: уважает.
– Не все спокойно, – сообщает тоном человека, блюдущего превосходство старшего. – В Англии умер Кнут.
Взгляд Харальда расфокусируется, обращен внутрь собственных глубин.
– Когда? – помолчав, медлительно спрашивает он.
– Зимой, – пожимает плечами предводитель. – Теперь в Дании считается власть Хардакнута. А Магнус и Свейн собирают большой тинг в Норвегии.
Но Харальд уже не слышит его, думая о своем. Поворачивается и идет в город.
160. В палате Ярослав, расхаживая с листом пергамента, читает с него по-старогермански и переводит на русский, диктуя записывающему за столом писцу:
– А кто не своего смерда убьет, пусть заплатит хозяину две гривны серебром, или мехов…
Стучат тяжелые решительные шаги за дверью, близятся, дверь шумно распахивается – Харальд:
– Кнут умер! – извещает он о важном и долгожданном.
– …куньих пол-сорока, или пшеницы шесть мер… – продолжает Ярослав и отрывается: – Ты хочешь что-то сказать, Харальд? Почему прерываешь меня?
– Кнут умер! – повторяет Харальд.
– …или меда два бочонка… Я знаю, – спокойно, как о бытовой подробности, говорит Ярослав.
Харальд смотрит, не понимая:
– Когда ты об этом узнал?
– А если же кто дружинника убил… Еще в начале зимы поляки с выкупом были, и среди них один, кто видел Кнута в Англии. Рассказывал, что болеет Кнут. Велел я лекарю расспросить его про все. И лекарь сказал – не дожить Кнуту до весны. А лекарь хороший, из Царьграда. И плата ему большая.
Харальд медленно соображает:
– И когда ты отдавал за меня Элисив – ты знал?!
– Тебе пора уже запомнить – конунг должен знать все.
Харальд накаляется, раздувает ноздри.
– Кажется, ты не рад, – деланно озадачивается Ярослав. – Или твоя жена чем-то огорчила тебя?
Харальд бьет в сердцах кулаком по столу, чернильница подпрыгивает и выплескивает чернила в лицо писцу, тот отшатывается и падает со стулом, барахтаясь.
Ярослав невольно смеется этой шутовской импровизации, и зараженный его смехом хохочет Харальд, смотрит в глаза Ярославу и снова хохочет.
– Хитрее тебя я не знал, Ярицлейв, – стихнув, восхищается он.
– Ты получил и жену, и корону. Удачливее тебя я не знал, – в тон отвечает Ярослав. – Впрочем, корону ты еще не получил, – деловито добавляет он.
161. Добро из хранилищ Ярослава перетаскивают на корабли – много добра: тюки, свертки, сундуки и мешки. Вереница согнувшихся под грузом людей течет муравьиной цепочкой из городских ворот к берегу. Отделяется доля Харальда и приданое его жены.
162. Ярослав медленно движется вдоль строя своих дружинников и то на одного, то на другого указывает пальцем. Некоторых хлопает по плечу. Одного-другого обнимает. Одному подает снятый с пальца перстень. Отмеченные переходят в другой строй – за спину стоящего чуть поодаль Харальда.
163. Проводы на берегу. Полдюжины кораблей, добро в них, уже заняли места у весел викинги и русские дружинники. Зрители, женщины, платочки, священники, прощальные слова через головы к отбывающим.
Элис (так мы будем звать ее отныне), беременная, в объятиях матери, роняет слезинки и выслушивает женские наставления и напутствия.
Харальд стоит перед Ярославом.
– Сто дружинников даю с дочерью и приданое, какое ей подобает, – заключает Ярослав. – Ты силен. Богаче тебя не будет человека в Норвегии. И ты – мой зять. Когда пройдет большой тинг – дай мне знать.
– Я дам знать, когда стану конунгом, – отвечает Харальд.
Ярослав поднимает брови:
– Это не одно и то же? Не огорчай меня, или я в тебе ошибся.
– Ты никогда не ошибался, Ярицлейв. Я не огорчу тебя, – заверяет Харальд. Скупо улыбается. Объятия.
Священник иконой благословляет отправляющихся в путь.
Падают причальные канаты. На кораблях ударяют весла.
164. И вот уже вереница корабликов удаляется по Днепру, растворяется вдали, скрывается за зеленым поворотом.
165. Сечет косой серый дождь. Сквозь непогоду продолжают движение корабли. Поникшие деревья со сбитой шквалом листвой по берегам, редкие серые деревеньки.
166. Под лазурным небом, через озеро, огромное, как море – идут корабли. Вдали – белые стены и золотые купола на холме над берегом.
167. Поздний вечер, костры на берегу, воины ужинают.
Харальд и Элис сидят у своего шатра. Он кладет руку на ее большой уже живот и прислушивается к ощущениям.
– Да там настоящий берсерк! Не родился, а уже буйный! – удивляется он.
Она улыбается.
– Расскажи мне еще про нашу страну, – просит она.
– Она прекрасная, богатая и огромная, – говорит он задумчиво. – В ней есть Норвегия, Дания, Англия и много островов. Когда-то Кнут отобрал у меня все, но я был еще ребенком. Теперь я отберу все, что принадлежало ему. Я долго ждал, но твой отец хорошо научил меня, что конунг должен уметь ждать.
– Я не хочу, чтобы ты воевал.
– Ты не хочешь, чтобы я побеждал? – изумляется он. – А что же я должен делать?
– Жить…
– Побеждать – это и значит жить.
– Бог долго хранит тебя…
– Если он перестанет хранить – можно умереть, даже подавившись мясом на пиру. Пойдем спать, Элис, – тебе надо отдыхать, а путь долог. Наш сын будет великим из великих конунгов.
168. Свинцовые морские волны катятся под свинцовым небом. Бегут корабли, и яркий квадратный парус над каждым – красный или полосатый. И белая пена под форштевнями.
У мачты головного, под красным парусом, под зеленым стягом с бьющимся вороном, меж воинов в кожаных куртках, под брызгами, взлетающими через борт – сидит Элис и кормит грудью новорожденного младенца.
На носу Харальд смотрит вдаль, и морская пена летит на него.
169. Скалистые берега Норвегии встают на горизонте.
Кучка киевлян на берегу рассматривает его приближение, в переднем ряду Харальд.
Драккар врезается в берег, прыгают на землю викинги. Предводитель, обведя взглядом зрителей, приветствует Харальда.
– Здоров ли конунг Ярицлейв? – спрашивает он.
– Да.
– Дары на обратном пути. Хотим навестить крымского хана, – смеется предводитель. Он совсем молод рядом с заматеревшим тридцатилетним Харальдом.
– Откуда идете?
– Из Дании.
– Какие вести?
Предводитель смотрит улыбчиво и независимо:
– Не ты ли Сигурдарсон, Жестокий?
– Говори, – утвердительно разрешает Харальд.
Предводитель серьезнеет, оценивает: уважает.
– Не все спокойно, – сообщает тоном человека, блюдущего превосходство старшего. – В Англии умер Кнут.
Взгляд Харальда расфокусируется, обращен внутрь собственных глубин.
– Когда? – помолчав, медлительно спрашивает он.
– Зимой, – пожимает плечами предводитель. – Теперь в Дании считается власть Хардакнута. А Магнус и Свейн собирают большой тинг в Норвегии.
Но Харальд уже не слышит его, думая о своем. Поворачивается и идет в город.
160. В палате Ярослав, расхаживая с листом пергамента, читает с него по-старогермански и переводит на русский, диктуя записывающему за столом писцу:
– А кто не своего смерда убьет, пусть заплатит хозяину две гривны серебром, или мехов…
Стучат тяжелые решительные шаги за дверью, близятся, дверь шумно распахивается – Харальд:
– Кнут умер! – извещает он о важном и долгожданном.
– …куньих пол-сорока, или пшеницы шесть мер… – продолжает Ярослав и отрывается: – Ты хочешь что-то сказать, Харальд? Почему прерываешь меня?
– Кнут умер! – повторяет Харальд.
– …или меда два бочонка… Я знаю, – спокойно, как о бытовой подробности, говорит Ярослав.
Харальд смотрит, не понимая:
– Когда ты об этом узнал?
– А если же кто дружинника убил… Еще в начале зимы поляки с выкупом были, и среди них один, кто видел Кнута в Англии. Рассказывал, что болеет Кнут. Велел я лекарю расспросить его про все. И лекарь сказал – не дожить Кнуту до весны. А лекарь хороший, из Царьграда. И плата ему большая.
Харальд медленно соображает:
– И когда ты отдавал за меня Элисив – ты знал?!
– Тебе пора уже запомнить – конунг должен знать все.
Харальд накаляется, раздувает ноздри.
– Кажется, ты не рад, – деланно озадачивается Ярослав. – Или твоя жена чем-то огорчила тебя?
Харальд бьет в сердцах кулаком по столу, чернильница подпрыгивает и выплескивает чернила в лицо писцу, тот отшатывается и падает со стулом, барахтаясь.
Ярослав невольно смеется этой шутовской импровизации, и зараженный его смехом хохочет Харальд, смотрит в глаза Ярославу и снова хохочет.
– Хитрее тебя я не знал, Ярицлейв, – стихнув, восхищается он.
– Ты получил и жену, и корону. Удачливее тебя я не знал, – в тон отвечает Ярослав. – Впрочем, корону ты еще не получил, – деловито добавляет он.
161. Добро из хранилищ Ярослава перетаскивают на корабли – много добра: тюки, свертки, сундуки и мешки. Вереница согнувшихся под грузом людей течет муравьиной цепочкой из городских ворот к берегу. Отделяется доля Харальда и приданое его жены.
162. Ярослав медленно движется вдоль строя своих дружинников и то на одного, то на другого указывает пальцем. Некоторых хлопает по плечу. Одного-другого обнимает. Одному подает снятый с пальца перстень. Отмеченные переходят в другой строй – за спину стоящего чуть поодаль Харальда.
163. Проводы на берегу. Полдюжины кораблей, добро в них, уже заняли места у весел викинги и русские дружинники. Зрители, женщины, платочки, священники, прощальные слова через головы к отбывающим.
Элис (так мы будем звать ее отныне), беременная, в объятиях матери, роняет слезинки и выслушивает женские наставления и напутствия.
Харальд стоит перед Ярославом.
– Сто дружинников даю с дочерью и приданое, какое ей подобает, – заключает Ярослав. – Ты силен. Богаче тебя не будет человека в Норвегии. И ты – мой зять. Когда пройдет большой тинг – дай мне знать.
– Я дам знать, когда стану конунгом, – отвечает Харальд.
Ярослав поднимает брови:
– Это не одно и то же? Не огорчай меня, или я в тебе ошибся.
– Ты никогда не ошибался, Ярицлейв. Я не огорчу тебя, – заверяет Харальд. Скупо улыбается. Объятия.
Священник иконой благословляет отправляющихся в путь.
Падают причальные канаты. На кораблях ударяют весла.
164. И вот уже вереница корабликов удаляется по Днепру, растворяется вдали, скрывается за зеленым поворотом.
165. Сечет косой серый дождь. Сквозь непогоду продолжают движение корабли. Поникшие деревья со сбитой шквалом листвой по берегам, редкие серые деревеньки.
166. Под лазурным небом, через озеро, огромное, как море – идут корабли. Вдали – белые стены и золотые купола на холме над берегом.
167. Поздний вечер, костры на берегу, воины ужинают.
Харальд и Элис сидят у своего шатра. Он кладет руку на ее большой уже живот и прислушивается к ощущениям.
– Да там настоящий берсерк! Не родился, а уже буйный! – удивляется он.
Она улыбается.
– Расскажи мне еще про нашу страну, – просит она.
– Она прекрасная, богатая и огромная, – говорит он задумчиво. – В ней есть Норвегия, Дания, Англия и много островов. Когда-то Кнут отобрал у меня все, но я был еще ребенком. Теперь я отберу все, что принадлежало ему. Я долго ждал, но твой отец хорошо научил меня, что конунг должен уметь ждать.
– Я не хочу, чтобы ты воевал.
– Ты не хочешь, чтобы я побеждал? – изумляется он. – А что же я должен делать?
– Жить…
– Побеждать – это и значит жить.
– Бог долго хранит тебя…
– Если он перестанет хранить – можно умереть, даже подавившись мясом на пиру. Пойдем спать, Элис, – тебе надо отдыхать, а путь долог. Наш сын будет великим из великих конунгов.
168. Свинцовые морские волны катятся под свинцовым небом. Бегут корабли, и яркий квадратный парус над каждым – красный или полосатый. И белая пена под форштевнями.
У мачты головного, под красным парусом, под зеленым стягом с бьющимся вороном, меж воинов в кожаных куртках, под брызгами, взлетающими через борт – сидит Элис и кормит грудью новорожденного младенца.
На носу Харальд смотрит вдаль, и морская пена летит на него.
169. Скалистые берега Норвегии встают на горизонте.
Тинг
170. Зеленый луг, несколько принаряженная толпа, кожаные палатки по периметру, за ними распряженные повозки, блеклые редкие северные цветы по зелени и дальние невысокие горы. Большой тинг.
171. В большой палатке вкруг низкого грубого стола десяток мужчин пьет эль из оловянных кружек. На хозяйском месте – крупный животастый мужик с тяжелым взглядом – Эйнар Вислобрюхий. Напротив него – Харальд.
– Но Магнус в Бьорне уже объявил себя конунгом, и за ним много людей, – говорит Эйнар.
– Мои люди – лучшие, – говорит Харальд.
– У него много кораблей, – сообщает один.
– У него много коров, – добавляет другой.
– У меня больше богатств, чем во всей Норвегии. Я могу купить все корабли и всех коров, – говорит Харальд.
На него смотрят с почтительным недоверием.
– Ты можешь показать нам свои богатства? – спрашивает Эйнар.
– Да. И одарить вас.
В застолье происходит круговой звук и потупливание глаз.
– Он заключил дружбу с конунгом датским Хардакнутом, – продолжает выдвигать аргументы Эйнар.
Харальд пренебрежительно дергает углом рта:
– Мой тесть – великий конунг Гардарики Ярицлейв. Он дал за своей дочерью дружину. Мой сын – его внук.
Эйнар смотрит испытующе:
– Магнуса люди прозвали Добрым, а тебя – Жестоким. А крестьяне всегда любят доброго конунга.
– Он подкупал – а я побеждал. Конунгу нельзя быть добрым – он должен быть сильным. Я сильнее Магнуса.
– Но захотят ли тебя люди?
– Люди захотят, чтобы никто не смел напасть на того, кто живет в Норвегии. Люди захотят богатой добычи, взятой на чужих берегах. Люди захотят того, кто сделает их сильными и богатыми. Вы – кого хотите вы?
172. Харальд поднимается на возвышение среди толпы. Следом поднимается Эйнар и встает впереди него:
– Кто не слышал о славе Харальда?
Тишина.
– Кто не знает о несметных сокровищах Харальда?
Гудение.
– Кто забыл, что Харальд – сын нашего конунга?
Гудение делается громче.
– Кто сумеет лучше защитить нас от врагов, чем Харальд? – Эйнар повышает голос, он уже кричит.
Толпа начинает заводиться, гудение поднимается до рева.
– У кого в Норвегии есть удача больше, чем у Харальда? – кричит Эйнар, дирижируя толпой.
Приветственный рев. Собственно, для того и собирались, чтобы избрать Харальда.
– Пусть Харальд будет конунгом! – выкрикивает первым парень в толпе.
Рев.
Харальд встает впереди Эйнара. Эйнар спускается.
Бледное, со сжатым ртом и раздутыми ноздрями, торжествующее лицо Харальда.
171. В большой палатке вкруг низкого грубого стола десяток мужчин пьет эль из оловянных кружек. На хозяйском месте – крупный животастый мужик с тяжелым взглядом – Эйнар Вислобрюхий. Напротив него – Харальд.
– Но Магнус в Бьорне уже объявил себя конунгом, и за ним много людей, – говорит Эйнар.
– Мои люди – лучшие, – говорит Харальд.
– У него много кораблей, – сообщает один.
– У него много коров, – добавляет другой.
– У меня больше богатств, чем во всей Норвегии. Я могу купить все корабли и всех коров, – говорит Харальд.
На него смотрят с почтительным недоверием.
– Ты можешь показать нам свои богатства? – спрашивает Эйнар.
– Да. И одарить вас.
В застолье происходит круговой звук и потупливание глаз.
– Он заключил дружбу с конунгом датским Хардакнутом, – продолжает выдвигать аргументы Эйнар.
Харальд пренебрежительно дергает углом рта:
– Мой тесть – великий конунг Гардарики Ярицлейв. Он дал за своей дочерью дружину. Мой сын – его внук.
Эйнар смотрит испытующе:
– Магнуса люди прозвали Добрым, а тебя – Жестоким. А крестьяне всегда любят доброго конунга.
– Он подкупал – а я побеждал. Конунгу нельзя быть добрым – он должен быть сильным. Я сильнее Магнуса.
– Но захотят ли тебя люди?
– Люди захотят, чтобы никто не смел напасть на того, кто живет в Норвегии. Люди захотят богатой добычи, взятой на чужих берегах. Люди захотят того, кто сделает их сильными и богатыми. Вы – кого хотите вы?
172. Харальд поднимается на возвышение среди толпы. Следом поднимается Эйнар и встает впереди него:
– Кто не слышал о славе Харальда?
Тишина.
– Кто не знает о несметных сокровищах Харальда?
Гудение.
– Кто забыл, что Харальд – сын нашего конунга?
Гудение делается громче.
– Кто сумеет лучше защитить нас от врагов, чем Харальд? – Эйнар повышает голос, он уже кричит.
Толпа начинает заводиться, гудение поднимается до рева.
– У кого в Норвегии есть удача больше, чем у Харальда? – кричит Эйнар, дирижируя толпой.
Приветственный рев. Собственно, для того и собирались, чтобы избрать Харальда.
– Пусть Харальд будет конунгом! – выкрикивает первым парень в толпе.
Рев.
Харальд встает впереди Эйнара. Эйнар спускается.
Бледное, со сжатым ртом и раздутыми ноздрями, торжествующее лицо Харальда.
Корона
173. Равнина под хмурым небом, и два войска на равнине. Разделенные полукилометровым пространством, сгрудившиеся в десяток неровных шеренг, по нескольку тысяч человек с каждой стороны. Щетина копий, крашеные щиты: зеленый стяг Харальда с одной стороны – и красно-белый флаг Магнуса напротив. Ожидание.
174. Харальд в центре строя, на белом коне. Поседевшая в многолетних боях, источая презрительную свирепость, окружает его когорта викингов. Ровным квадратом рядом (кольчуги, островерхие шлемы, мечи), как боевой механизм – сотня отборных дружинников Ярослава.
175. Магнус, худощавый темноволосый мужчина с морщинистым крестьянским лицом, умным и располагающим к себе, в центре своего войска смотрит на врагов. Сидя в седле, переглядывается с приближенным. Силы численно равны.
– Хорошая дружина… – не отрывая глаз от врага, задумчиво цедит приближенный.
– Двадцать лет он убивал во всех странах, – глядя туда же, негромко говорит Магнус.
176. Харальд медленно двигает коня, выезжает вперед своего войска. Шагом конь продолжает удаляться от строя своих. Вот Харальд проехал уже треть пространства между противниками – в безмолвии следят за ним с обеих сторон. Останавливает коня, спешивается. Втыкает в землю меч и вешает шлем на его рукоять. Делает еще десяток шагов вперед (ветер отдувает светлые волосы).
– Харальд, конунг Норвегии, хочет говорить с Магнусом! – громко взывает он, остановившись.
Магнус со своей стороны проделывает то же самое и отвечает звучно:
– Магнус, конунг Норвегии, согласен говорить с Херальдом!
И они сходятся посередине поля.
177. Друг против друга, в трех шагах, вперяют взгляды.
– Я разобью тебя, – тяжело, спокойно говорит Харальд.
– Это решат боги и оружие, – спокойно отвечает Магнус.
– Но я устал убивать везде. Я не хочу убивать на своей земле.
– Что ты предлагаешь?
– Твои люди хотят тебя. А мои – меня. Пусть так и будет. Я возьму себе половину. И ты возьмешь себе половину. В Норвегии будут два конунга. И никто не должен будет умирать.
– Ты хочешь, чтобы я отдал тебе половину владений. Что ты хочешь дать мне взамен?
– Половину того, чем владею я. Мои богатства очень велики, ты, наверное, слышал. У тебя будет земля и богатство. У меня будет земля и богатство. Это будет справедливо.
Магнус напряженно взвешивает.
– Если хочешь, мы можем решить все в честном поединке, – предлагает Харальд с проблеском злорадной угрозы.
Магнус принимает решение.
– То, что ты предлагаешь – справедливо. Пусть будет так: я согласен. Но прежде мы поделим сокровища, а потом – землю.
– Сокровища делить быстро, страну – трудно, – возражает Харальд.
Подумав, Магнус заключает:
– Будем готовиться к пиру. Завтра на нем мы договоримся, как все делать. Делить можно одновременно.
Заключают рукопожатие.
И поворачиваются каждый к своему войску, делают по несколько шагов, вздевают руки:
– Харальд и Магнус – конунги Норвегии! – это Харальд.
– Магнус и Харальд – конунги Норвегии! – а это Магнус.
178. Облегченный гул в войске Магнуса, ряды зыблются и смешиваются.
179. Разочарованно кривятся викинги, «старая гвардия» Харальда.
180. Вечер, лагерь, костры. У палатки Харальда.
– Ты зря уступил, – вздыхает седой викинг. – Мы бы перерезали этот сброд, как баранов.
– Бараны могут пригодиться. Лучше договориться с вожаком, – философически отвечает Харальд.
– Говорят, Магнус хитер…
– Хитра была Зоя. Хитер был Ярицлейв. Я пойду спать. А ты не спи, – приказывает Харальд и скрывается в палатке.
Поодаль от костра, среди спящих, раскрываются две пары глаз и внимательно прослеживают его движение.
181. Ночь, спящий лагерь, тишина под звездами. Из-под края палатки, противоположного входу, выползает фигура, встает – это Харальд – и растворяется в темноте.
Те же две пары глаз следят за ним. Два человека тихо встают и, пригнувшись, скользят за ним следом.
182. В драккаре Харальд говорит гребцам (их всего половина от обычного), бесшумно погружающим весла в черную гладь:
– Я переночую здесь.
Укладывают весла, бросают якорь – кусок железа на веревке.
– Всем можно спать.
Харальд укладывается на главном месте – у мачты, – с головой завернувшись в свой плащ. И вскоре уже похрапывает.
183. Лодка с двумя гребцами проявляется из тьмы и бесшумно касается борта драккара. Один из двоих придерживается за низкий борт драккара рукой, другой перелезает в корабль, мягко, беззвучно. В руке у него неразличимый предмет.
Подходит к тихо спящему Харальду, заносит предмет – это секира, звезды блеснули на лезвии – и рубит на пол-локтя ниже светлых волос, виднеющихся над краем плаща: там, где угадывается шея. Хряск и стук.
Вскрикивает и вскидывается кто-то на корабле, убийца двумя бесшумными прыжками перепрыгивает в лодку и она мгновенно и беззвучно тает во тьме.
Секира осталась в жертве – удар был силен, в палубу, похоже, вошло лезвие углом наискось.
За торчащую рукоять берется крупная мужская рука и выдергивает оружие. Откидывает плащ. Под плащом – пук соломы, окорок и бревно.
Человек берет в руки и рассматривает половинки чисто рассеченного окорока. Это Харальд. Он нюхает одну половинку, откусывает, жует, ест. Потом откатывает бревно ногой, а сам устраивается на прежнем месте. Рассматривает дыру в плаще, укрывается и снова засыпает.
184. День. Лагерь. Пир. Костры. Бочонки с элем и брагой, ковши и кружки. Туши быков и овец на вертелах. Хмельные воины за трапезой.
За столом, покрытым холщовой скатертью – Харальд, Магнус, десяток приближенных: серебряные кубки, жареные гуси. Гомон.
– Да хранят тебя боги, Харальд! – возглашает Магнус и пьет. Лицо у него доброе и приязненное.
– Хочу выпить с дружинниками Ярицлейва… за их конунга, моего тестя! – Пьяноватый Харальд выбирается из-за стола, подставляет под струю эля свей огромный кубок и уходит в толпу, чуть покачиваясь.
Пирующие вкруг костров не обращают на него излишнего внимания.
Оглянувшись, Харальд выплескивает кубок. Достает из-под одежды синий стеклянный пузырек византийской работы, внимательно рассматривает, откупоривает тугую притертую пробочку и выпивает. Достает зеленый пузырек – и выбулькивает в пустой кубок.
Возвращается, кого хлопнув по спине, у кого сделав глоток из кружки по дороге.
Устроившись за столом, снова наполняет свой кубок:
– Теперь мы друзья с Магнусом! У нас всего поровну! И пусть боги покарают того из нас, кто задумает зло против другого!
Под приветственные возгласы отпивает половину, как и Магнус; они обмениваются кубками и допивают до дна после другого.
Два конунга целуются, смеются, закусывают огромными кусками. Веселье за столом.
Вдруг Магнус перестает жевать, лицо его делается неподвижным, глаза выпучиваются, он багровеет, подносит руки к груди и хрипит, задыхаясь. Пытается встать, опрокидывает стол, падает и корчится в конвульсиях.
Все вскакивают и смотрят на него с суеверным ужасом.
Магнус скребет пятками землю и затихает с остекленевшими глазами.
– Он хотел нарушить клятву, данную перед богами, – негромко, с презрением произносит седой викинг.
– Будь проклят род собаки, – говорит другой из сторонников Харальда.
– Я вижу, что твою удачу никто не сможет переломить, сын Сигурда, – говорит Харальду бледный приближенный Магнуса. – Вы заключили честный договор, и я признаю тебя моим конунгом.
– Теперь ты конунг всей Норвегии, Харальд, – добавляет еще испуганный другой.
185. По узкому проходу меж собравшегося войска проходит Харальд с мрачноватым и торжествующим лицом, приветственно кричат воины, и золотая, неширокая, массивная, с редкими зубцами, корона конунга на его голове.
174. Харальд в центре строя, на белом коне. Поседевшая в многолетних боях, источая презрительную свирепость, окружает его когорта викингов. Ровным квадратом рядом (кольчуги, островерхие шлемы, мечи), как боевой механизм – сотня отборных дружинников Ярослава.
175. Магнус, худощавый темноволосый мужчина с морщинистым крестьянским лицом, умным и располагающим к себе, в центре своего войска смотрит на врагов. Сидя в седле, переглядывается с приближенным. Силы численно равны.
– Хорошая дружина… – не отрывая глаз от врага, задумчиво цедит приближенный.
– Двадцать лет он убивал во всех странах, – глядя туда же, негромко говорит Магнус.
176. Харальд медленно двигает коня, выезжает вперед своего войска. Шагом конь продолжает удаляться от строя своих. Вот Харальд проехал уже треть пространства между противниками – в безмолвии следят за ним с обеих сторон. Останавливает коня, спешивается. Втыкает в землю меч и вешает шлем на его рукоять. Делает еще десяток шагов вперед (ветер отдувает светлые волосы).
– Харальд, конунг Норвегии, хочет говорить с Магнусом! – громко взывает он, остановившись.
Магнус со своей стороны проделывает то же самое и отвечает звучно:
– Магнус, конунг Норвегии, согласен говорить с Херальдом!
И они сходятся посередине поля.
177. Друг против друга, в трех шагах, вперяют взгляды.
– Я разобью тебя, – тяжело, спокойно говорит Харальд.
– Это решат боги и оружие, – спокойно отвечает Магнус.
– Но я устал убивать везде. Я не хочу убивать на своей земле.
– Что ты предлагаешь?
– Твои люди хотят тебя. А мои – меня. Пусть так и будет. Я возьму себе половину. И ты возьмешь себе половину. В Норвегии будут два конунга. И никто не должен будет умирать.
– Ты хочешь, чтобы я отдал тебе половину владений. Что ты хочешь дать мне взамен?
– Половину того, чем владею я. Мои богатства очень велики, ты, наверное, слышал. У тебя будет земля и богатство. У меня будет земля и богатство. Это будет справедливо.
Магнус напряженно взвешивает.
– Если хочешь, мы можем решить все в честном поединке, – предлагает Харальд с проблеском злорадной угрозы.
Магнус принимает решение.
– То, что ты предлагаешь – справедливо. Пусть будет так: я согласен. Но прежде мы поделим сокровища, а потом – землю.
– Сокровища делить быстро, страну – трудно, – возражает Харальд.
Подумав, Магнус заключает:
– Будем готовиться к пиру. Завтра на нем мы договоримся, как все делать. Делить можно одновременно.
Заключают рукопожатие.
И поворачиваются каждый к своему войску, делают по несколько шагов, вздевают руки:
– Харальд и Магнус – конунги Норвегии! – это Харальд.
– Магнус и Харальд – конунги Норвегии! – а это Магнус.
178. Облегченный гул в войске Магнуса, ряды зыблются и смешиваются.
179. Разочарованно кривятся викинги, «старая гвардия» Харальда.
180. Вечер, лагерь, костры. У палатки Харальда.
– Ты зря уступил, – вздыхает седой викинг. – Мы бы перерезали этот сброд, как баранов.
– Бараны могут пригодиться. Лучше договориться с вожаком, – философически отвечает Харальд.
– Говорят, Магнус хитер…
– Хитра была Зоя. Хитер был Ярицлейв. Я пойду спать. А ты не спи, – приказывает Харальд и скрывается в палатке.
Поодаль от костра, среди спящих, раскрываются две пары глаз и внимательно прослеживают его движение.
181. Ночь, спящий лагерь, тишина под звездами. Из-под края палатки, противоположного входу, выползает фигура, встает – это Харальд – и растворяется в темноте.
Те же две пары глаз следят за ним. Два человека тихо встают и, пригнувшись, скользят за ним следом.
182. В драккаре Харальд говорит гребцам (их всего половина от обычного), бесшумно погружающим весла в черную гладь:
– Я переночую здесь.
Укладывают весла, бросают якорь – кусок железа на веревке.
– Всем можно спать.
Харальд укладывается на главном месте – у мачты, – с головой завернувшись в свой плащ. И вскоре уже похрапывает.
183. Лодка с двумя гребцами проявляется из тьмы и бесшумно касается борта драккара. Один из двоих придерживается за низкий борт драккара рукой, другой перелезает в корабль, мягко, беззвучно. В руке у него неразличимый предмет.
Подходит к тихо спящему Харальду, заносит предмет – это секира, звезды блеснули на лезвии – и рубит на пол-локтя ниже светлых волос, виднеющихся над краем плаща: там, где угадывается шея. Хряск и стук.
Вскрикивает и вскидывается кто-то на корабле, убийца двумя бесшумными прыжками перепрыгивает в лодку и она мгновенно и беззвучно тает во тьме.
Секира осталась в жертве – удар был силен, в палубу, похоже, вошло лезвие углом наискось.
За торчащую рукоять берется крупная мужская рука и выдергивает оружие. Откидывает плащ. Под плащом – пук соломы, окорок и бревно.
Человек берет в руки и рассматривает половинки чисто рассеченного окорока. Это Харальд. Он нюхает одну половинку, откусывает, жует, ест. Потом откатывает бревно ногой, а сам устраивается на прежнем месте. Рассматривает дыру в плаще, укрывается и снова засыпает.
184. День. Лагерь. Пир. Костры. Бочонки с элем и брагой, ковши и кружки. Туши быков и овец на вертелах. Хмельные воины за трапезой.
За столом, покрытым холщовой скатертью – Харальд, Магнус, десяток приближенных: серебряные кубки, жареные гуси. Гомон.
– Да хранят тебя боги, Харальд! – возглашает Магнус и пьет. Лицо у него доброе и приязненное.
– Хочу выпить с дружинниками Ярицлейва… за их конунга, моего тестя! – Пьяноватый Харальд выбирается из-за стола, подставляет под струю эля свей огромный кубок и уходит в толпу, чуть покачиваясь.
Пирующие вкруг костров не обращают на него излишнего внимания.
Оглянувшись, Харальд выплескивает кубок. Достает из-под одежды синий стеклянный пузырек византийской работы, внимательно рассматривает, откупоривает тугую притертую пробочку и выпивает. Достает зеленый пузырек – и выбулькивает в пустой кубок.
Возвращается, кого хлопнув по спине, у кого сделав глоток из кружки по дороге.
Устроившись за столом, снова наполняет свой кубок:
– Теперь мы друзья с Магнусом! У нас всего поровну! И пусть боги покарают того из нас, кто задумает зло против другого!
Под приветственные возгласы отпивает половину, как и Магнус; они обмениваются кубками и допивают до дна после другого.
Два конунга целуются, смеются, закусывают огромными кусками. Веселье за столом.
Вдруг Магнус перестает жевать, лицо его делается неподвижным, глаза выпучиваются, он багровеет, подносит руки к груди и хрипит, задыхаясь. Пытается встать, опрокидывает стол, падает и корчится в конвульсиях.
Все вскакивают и смотрят на него с суеверным ужасом.
Магнус скребет пятками землю и затихает с остекленевшими глазами.
– Он хотел нарушить клятву, данную перед богами, – негромко, с презрением произносит седой викинг.
– Будь проклят род собаки, – говорит другой из сторонников Харальда.
– Я вижу, что твою удачу никто не сможет переломить, сын Сигурда, – говорит Харальду бледный приближенный Магнуса. – Вы заключили честный договор, и я признаю тебя моим конунгом.
– Теперь ты конунг всей Норвегии, Харальд, – добавляет еще испуганный другой.
185. По узкому проходу меж собравшегося войска проходит Харальд с мрачноватым и торжествующим лицом, приветственно кричат воины, и золотая, неширокая, массивная, с редкими зубцами, корона конунга на его голове.
Внутренняя политика
186. Темноватая большая комната, длинный стол, на широкой скамье с одной стороны, посредине, меж двух резных столбиков, поддерживающих потолок – на хозяйском месте – сидит Эйнар. Напротив, его место на другой скамье отделено со сторон высокими подлокотниками – Харальд. Женщины ставят еду и питье и выходят.
– Неприятный разговор, но нужный, – говорит Эйнар. – Бонды недовольны налогами. Мы договаривались, что ты не будешь повышать налоги, Харальд.
– Мне они платят меньше, чем заберут у них датчане, если опять придут сюда, – холодно отвечает Харальд.
– Можно забыть датчан, но нельзя забыть, что ты дал им слово, Харальд. Конунг должен держать слово.
– Слово конунга должно служить его делу. Слово может меняться, а дело остается одно: страна должна быть сильной.
– Помнишь ли ты, что из-за этого тебе и пришлось бежать двадцать лет назад, а дом твоего отца был сожжен?
– Я не привык забывать ничего.
– Еще. Родственники Магнуса не простят тебе, что ты похоронил его без почестей, подобающих конунгу.
– Клятвопреступнику, наказанному богами, не подобают почести.
Эйнар стукает по столу:
– Его род силен! И недовольные бонды тянутся к нему. Ты наживаешь врагов.
– Я привык к врагам. Почему это заботит тебя?
– Норвежцы привыкли к свободе. И готовы воевать за нее. Я обещал им свободу, когда мы помогли стать тебе конунгом, Харальд.
Помолчав, Эйнар произносит с подтекстом:
– Ты поистине бесстрашный человек, Харальд.
– Ты тоже бесстрашный человек, Эйнар.
Критическое молчание разряжается смехом: собеседники показывают, что оценили комплименты правильно.
– Выпьем, хозяин! Я думаю, что мы договоримся.
– Выпьем, конунг! Я тоже так думаю.
– Приезжай ко мне через два дня. Я должен все взвесить и обсудить со своими людьми. Серьезные решения нельзя принимать быстро.
Выпивают. Харальд уходит. Эйнар смотрит ему вслед и стискивает кулаки. Потом что-то шепчет и презрительно усмехается.
187. Рассвет. Десяток конных скачут в тумане. Спешиваются, треножат коней. Пробираются кустами. Занимают места за ветвями: сквозь листву виден большой дом на холме над речкой (камень, бревна, узкие окна под низкой крышей). Тихо во дворе дома. Люди в кустах натягивают тетивы на луки и проверяют стрелы.
188. Солнце встает. Еще десяток конных, в другом месте, треножит коней и поднимается по склону холма. За гребнем холма показывается невдалеке этот же дом, уже с другой стороны. Люди ложатся в траву, наблюдая, и раскладывают мечи и топоры рядом.
189. Утро. Корабль Эйнара поднимается по этой речке. Пристает напротив дома – это дом Харальда.
190. В доме уже идет хозяйственная жизнь: работники и слуги кормят скотину, носят дрова, выпускают на пастбище коров, женщины развешивают сушиться перины. Останавливают работу, смотрят из-под руки на прибывших. Некоторые торопливо входят в дом.
191. Четыре десятка вооруженных бондов вылезли с корабля и стоят на берегу – топоры, длинные рубахи из дубленой кожи, луки через плечо, оперенные тыльники стрел из колчанов. Эйнар, он без оружия, стоит впереди. Разговаривает о чем-то с высоким бондом (у этого на поясе меч). Кивают друг другу. После этого Эйнар в сопровождении пары бондов, оставляющих свое оружие в корабле, начинает подниматься к дому.
Дверь дома – главная, обращенная к берегу – открывается: выходит Харальд, без оружия и доспехов.
– Приветствую тебя, Эйнар! – останавливается Харальд у толстого короткого столба с круговыми желобками – коновязи. – Ты с людьми? Твои люди с оружием? Разве так мы договаривались?
– Сейчас мы обо всем договоримся, – Эйнар продолжает подниматься.
192. Лучники в кустах натягивают луки и досадливо кривятся: Харальд встал так, что столб заслоняет его. Выжидают наготове.
193. – Ты рано приехал. Наверное, плыл всю ночь? Но у меня уже готов завтрак. – Харальд кажется неуверенным, каким никогда не был.
– Это хорошо, – говорит Эйнар.
– Пусть твои люди подождут! Заходи в дом.
Эйнар усмехается, делает жест своим, двое остаются на месте, он продолжает подниматься один. Останавливается перед Харальдом:
– Я думаю, твой ответ готов, конунг? – он открыто усмехается.
– Я думаю, да. – Харальд смотрит на вооруженных внизу у корабля.
– Ты не сделаешь даже одного шага мне навстречу? – изображает задетое самолюбие Эйнар, косясь на кусты: понимая задержку, пытается выманить Харальда из-за некстати стоящего столба.
– Войдем, – приглашает Харальд, делая движение головой в сторону двери, оставленной открытой. – Я сам подержу тебе полотенце, пока ты помоешь руки.
– Хорошо. – Эйнар подходит рядом. – Я пойду следом за тобой, – говорит он.
– Гость входит впереди хозяина.
– Что-то у тебя там темновато… – Эйнар вглядывается сквозь открытую в четырех шагах дверь внутрь темного помещения.
– Я поддержу, если ты споткнешься, – шутит Харальд.
Но когда Эйнар делает шаг, Харальд хватает его за шиворот и толчком отодвигает на вытянутую руку – рядом с собой и чуть впереди.
– Ешь! – выкрикивает он.
Тихий вжикающий свист из двери: четыре стрелы торчат в груди и животе Эйнара Вислобрюхого. Харальд разжимает руку – и тело валится. Одним прыжком Харальд вскакивает в дом. И через несколько секунд три десятка воинов вываливают из обеих дверей дома и двумя группами бегут к кустарнику на холме, охватывая его в клещи и прикрываясь щитами.
194. Но когда они продираются сквозь кусты, на бегу кося ветви – десяток всадников уже уносится поспешно по равнине, и лишь один, отставший, все срывается в суете ногой со стремени, но вот тоже прыгает в седло и несется вдогонку.
– Неприятный разговор, но нужный, – говорит Эйнар. – Бонды недовольны налогами. Мы договаривались, что ты не будешь повышать налоги, Харальд.
– Мне они платят меньше, чем заберут у них датчане, если опять придут сюда, – холодно отвечает Харальд.
– Можно забыть датчан, но нельзя забыть, что ты дал им слово, Харальд. Конунг должен держать слово.
– Слово конунга должно служить его делу. Слово может меняться, а дело остается одно: страна должна быть сильной.
– Помнишь ли ты, что из-за этого тебе и пришлось бежать двадцать лет назад, а дом твоего отца был сожжен?
– Я не привык забывать ничего.
– Еще. Родственники Магнуса не простят тебе, что ты похоронил его без почестей, подобающих конунгу.
– Клятвопреступнику, наказанному богами, не подобают почести.
Эйнар стукает по столу:
– Его род силен! И недовольные бонды тянутся к нему. Ты наживаешь врагов.
– Я привык к врагам. Почему это заботит тебя?
– Норвежцы привыкли к свободе. И готовы воевать за нее. Я обещал им свободу, когда мы помогли стать тебе конунгом, Харальд.
Помолчав, Эйнар произносит с подтекстом:
– Ты поистине бесстрашный человек, Харальд.
– Ты тоже бесстрашный человек, Эйнар.
Критическое молчание разряжается смехом: собеседники показывают, что оценили комплименты правильно.
– Выпьем, хозяин! Я думаю, что мы договоримся.
– Выпьем, конунг! Я тоже так думаю.
– Приезжай ко мне через два дня. Я должен все взвесить и обсудить со своими людьми. Серьезные решения нельзя принимать быстро.
Выпивают. Харальд уходит. Эйнар смотрит ему вслед и стискивает кулаки. Потом что-то шепчет и презрительно усмехается.
187. Рассвет. Десяток конных скачут в тумане. Спешиваются, треножат коней. Пробираются кустами. Занимают места за ветвями: сквозь листву виден большой дом на холме над речкой (камень, бревна, узкие окна под низкой крышей). Тихо во дворе дома. Люди в кустах натягивают тетивы на луки и проверяют стрелы.
188. Солнце встает. Еще десяток конных, в другом месте, треножит коней и поднимается по склону холма. За гребнем холма показывается невдалеке этот же дом, уже с другой стороны. Люди ложатся в траву, наблюдая, и раскладывают мечи и топоры рядом.
189. Утро. Корабль Эйнара поднимается по этой речке. Пристает напротив дома – это дом Харальда.
190. В доме уже идет хозяйственная жизнь: работники и слуги кормят скотину, носят дрова, выпускают на пастбище коров, женщины развешивают сушиться перины. Останавливают работу, смотрят из-под руки на прибывших. Некоторые торопливо входят в дом.
191. Четыре десятка вооруженных бондов вылезли с корабля и стоят на берегу – топоры, длинные рубахи из дубленой кожи, луки через плечо, оперенные тыльники стрел из колчанов. Эйнар, он без оружия, стоит впереди. Разговаривает о чем-то с высоким бондом (у этого на поясе меч). Кивают друг другу. После этого Эйнар в сопровождении пары бондов, оставляющих свое оружие в корабле, начинает подниматься к дому.
Дверь дома – главная, обращенная к берегу – открывается: выходит Харальд, без оружия и доспехов.
– Приветствую тебя, Эйнар! – останавливается Харальд у толстого короткого столба с круговыми желобками – коновязи. – Ты с людьми? Твои люди с оружием? Разве так мы договаривались?
– Сейчас мы обо всем договоримся, – Эйнар продолжает подниматься.
192. Лучники в кустах натягивают луки и досадливо кривятся: Харальд встал так, что столб заслоняет его. Выжидают наготове.
193. – Ты рано приехал. Наверное, плыл всю ночь? Но у меня уже готов завтрак. – Харальд кажется неуверенным, каким никогда не был.
– Это хорошо, – говорит Эйнар.
– Пусть твои люди подождут! Заходи в дом.
Эйнар усмехается, делает жест своим, двое остаются на месте, он продолжает подниматься один. Останавливается перед Харальдом:
– Я думаю, твой ответ готов, конунг? – он открыто усмехается.
– Я думаю, да. – Харальд смотрит на вооруженных внизу у корабля.
– Ты не сделаешь даже одного шага мне навстречу? – изображает задетое самолюбие Эйнар, косясь на кусты: понимая задержку, пытается выманить Харальда из-за некстати стоящего столба.
– Войдем, – приглашает Харальд, делая движение головой в сторону двери, оставленной открытой. – Я сам подержу тебе полотенце, пока ты помоешь руки.
– Хорошо. – Эйнар подходит рядом. – Я пойду следом за тобой, – говорит он.
– Гость входит впереди хозяина.
– Что-то у тебя там темновато… – Эйнар вглядывается сквозь открытую в четырех шагах дверь внутрь темного помещения.
– Я поддержу, если ты споткнешься, – шутит Харальд.
Но когда Эйнар делает шаг, Харальд хватает его за шиворот и толчком отодвигает на вытянутую руку – рядом с собой и чуть впереди.
– Ешь! – выкрикивает он.
Тихий вжикающий свист из двери: четыре стрелы торчат в груди и животе Эйнара Вислобрюхого. Харальд разжимает руку – и тело валится. Одним прыжком Харальд вскакивает в дом. И через несколько секунд три десятка воинов вываливают из обеих дверей дома и двумя группами бегут к кустарнику на холме, охватывая его в клещи и прикрываясь щитами.
194. Но когда они продираются сквозь кусты, на бегу кося ветви – десяток всадников уже уносится поспешно по равнине, и лишь один, отставший, все срывается в суете ногой со стремени, но вот тоже прыгает в седло и несется вдогонку.