Страница:
Страх был растянут на всю темноту. С наступлением ночи лес зажил своей – непонятной и жуткой! – жизнью. Ожили кусты, деревья и трава. Словно лес был единым – и злым! – живым существом, окружившим мальчика со всех сторон.
Это был настоящий ДИКИЙ лес. И не было костра, не было палаток, не было рядом товарищей по походу.
Олег забрался на здоровенный дуб, как только начало темнеть. Ему повезло – на высоте примерно десяти метров сучья расходились венцом, образуя усыпанную листвой и трухой площадку шириной метра в два, на которой можно было даже вытянуться в рост. Тем не менее и тут Олег уснул очень нескоро. Несколько раз ему казалось, что кто-то лезет на дерево. Один раз на соседнем сучке в самом деле появилась смутная тень большой кошки, похожей на рысь. Впрочем, если это и была она, то напасть не решилась и исчезла, бесшумно ступая по веткам. А Олегу это добавило беспокойства. Он уже не выпускал из руки револьвера, мучаясь от страха и голода, вслушиваясь в ночь и не смея поглядеть на небо, тоже казавшееся враждебным…
И все-таки он уже почти начал засыпать, когда что-то разбудило его. Олег на этот раз сразу же понял – ЧТО. На четвереньках он бросился к краю площадки, встал в рост, придерживаясь за ветки.
Он видел такое в фильмах и хрониках – в сценах ночных боев. Звуков совсем не было слышно из-за расстояния, но Олег хорошо видел медленный и красивый полет трассерных пунктиров. Они летели навстречу друг другу, перекрещивались, гасли, возникали вновь… Бой шел именно в той стороне, куда вела железная дорога… и бой какой-то неактивный. Опыта у Олега не было, но определенные знания он имел, и ему показалось, что бойцы немногочисленны и экономят патроны.
Продолжалось зрелище полминуты, не больше. Олег почти забыл про страх – он готов был слезть с дуба и рвануть туда… но бой шел далеко. Километрах в десяти, если Олег правильно помнил слышимость звуков и учел ночные условия.
И все-таки это, как ни странно, приободрило мальчика. Даже голод слегка отступил – и Олег уснул, зарывшись в листву…
…Поднявшийся утром ветер едва не разбудил Олега – он шумел и гудел в густой кроне, раскачивая ее. Но мальчишка только повозился, так и не открыл глаза – и продрых до полудня, не меньше! Во всяком случае, когда он проснулся, здешнее солнце стояло у него точно над головой.
Немного побаливало тело – листья и труха только с усталого разлета показались мягкими. Когда же Олег встал, то еле успел ухватиться за сук; еще секунда – и полетел бы вниз, так неожиданно и резко, до темноты в глазах, закружилась голова. Во рту появился металлический привкус, ноги ослабели, в ушах зазвенело… и мальчик мгновенно и плавно погрузился в бездонную мягкую пучину настоящего голодного обморока.
Очнулся он быстро – весь в противном поту, со спазмами в желудке. Появился дикий, необоснованный страх, что не удастся спуститься с дерева, и Олег, торопясь, почти слетел на траву. Проблема голода была самой насущной, но не единственной. Если человек, сколько себя помнил, пользовался туалетной бумагой, трудно от него ожидать, что он счастлив будет переучиваться на лопух. Вдобавок, вокруг росла крапива.
Однако, Олег был не полный «чайник» в лесных делах. Он вспомнил, что и крапива, и лопух – следы человеческого жилья, поэтому совсем не удивился, когда фактически уперся в белую станционную будку, до одурения похожую на будки небольших железнодорожных разъездов Земли.
И сразу же мальчишка понял, что этот дом – нежилой. Окна были выбиты, крыша полуосыпалась внутрь, крапива стояла стеной – почти до этой крыши. От шлагбаума давно ничего не осталось, кроме металлической проржавленной опоры. Дверь тоже была снесена.
Держа револьвер в руке и часто переглатывая, мальчик вошел внутрь.
Небольшая комнатка была полузасыпана остатками рухнувших крыши и потолка. В углу, на покосившемся столике, Олег увидел остатки примитивного телеграфного аппарата. А около столика, на полу, лежал скелет. Второй – за вторые сутки, только совершенно голый и подрастащенный разной животной мелочью. Череп откатился под столик.
Из стенного шкафа – сбоку от столика – с полуоторванными ржавыми дверцами – почти вывалилась прикованная цепочкой винтовка. Тут же лежали жестяные коробки с патронами, но и они, и цепочка, и металлические части винтовки спеклись в однородную рыжую массу. Досадно… Олег нашел на полу среди мусора зажигалку из патрона – вернее, то, что от нее осталось. В шкафу отыскались и спички – их головки, внешне сухие, отлетали без намека на искру, стоило только чиркнуть. Спички, кстати, были земные – с изображением красного маяка, сделанные на фабрике «Маяк» в городе Андропов. Олег никогда не слышал ни такого города, ни такой фабрики, но ясно было, что это где-то в бывшем СССР. Еще одно доказательство частых контактов двух миров…
Мальчишка прошелся по комнате, пиная обломки. Лопнувший лист красного шифера с хрустом съехал в сторону, открыв вделанную прямо в пол дверцу – серую от присохшей пыли. Олег присел на корточки и легко открыл ее.
Когда-то это был холодильник. Но сейчас все, что в нем хранилось, уже даже не воняло, а просто высохло по стенкам ровным бурым слоем, в который вкипели куски стекла, жести и бумаги. На последних кое-где еще можно было различить полную оптимизма коровью морду и надпись «ТУШЕН… ГОВ…» Олег мысленно досказал последнее слово и метко плюнул на коровью рожу, подумав, что, будь эти банки целы, его не остановила бы даже мысль об угнездившемся в них ботулиническим токсине. Сожрал бы за милую душу и «гов…», и что там еще было!
Злой и еще больше оголодавший, он вышел из здания. На всякий случай обошел вокруг него, наткнулся на затянутый песком и илом колодец, около которого долго стоял – в сотне метров от колодца железную дорогу переходило небольшое стадо оленей. Рослые, стройные животные со светло-шоколадными лоснящимися шкурами были очень красивы. И только когда последний скрылся в кустах, Олег подумал о них, как о мясе. Но без особого сожаления. Во-первых, он не был уверен, что оленя можно убить из револьвера. Во-вторых, мясо пришлось бы есть сырым, а это…
– Ничего, – пробормотал Олег, ероша волосы, – ничего, скоро ты и сырое будешь точить, как волк. Если так дальше дело пойдет…
Вдоль насыпи росли одуванчики. Местами их было очень много и, шагая через солнечно-желтые, местами уже пушистые, проплешины, Олег вдруг вспомнил, что как-то слышал – молодые листья одуванчиков можно есть, а корень, если его поджарить – заваривать, как кофе… Ну, корень – это не актуально, а вот листья…
На ходу он нарвал пригоршню молодой зелени, критически рассматривая каждый листок. Есть хотелось очень, и Олег решился – подышал зачем-то на один, наиболее симпатичный, и сунул в рот…
…Одуванчики оказались умопомрачительно горькими. Олег жевал их, давясь и отплевываясь, думая, что, кажется, листья тоже надо как-то обрабатывать, только он не помнит – как… Голод заглох, но не ушел совсем – торчал где-то неподалеку, готовясь к новой атаке, следил за парнем, и Олег, все еще отплевываясь от мерзкого привкуса, подумал уныло, что на травяной диете он долго не протянет. Придется охотиться. Он никогда не делал этого с револьвером, да и мысль о том, что нужно будет есть сырое мясо, по-прежнему вызывала отвращение, несмотря на голод.
Подумав об этом в очередной – бессчетный – раз, Олег вдруг сбил шаг и тупо посмотрел на кобуру своего револьвера. Медленная, довольная и глуповатая ухмылка расползалась по его лицу, он прищелкнул пальцами и тихо выругался. Блин, да какой же он идиот! Досада на себя мешалась с радостью от неожиданного открытия. Он же все время носит огонь у себя на поясе! Самую настоящую зажигалку, для которой всего и нужно немного постараться – найти сухой травы или тонких сухих палочек… Огонь же можно развести выстрелом из револьвера!
Шагать сразу стало веселее, словно костер уже горел и над ним жарилась кабанья туша. Голод еще какое-то время тащился следом по кустам, потом тихо убрался, поняв, что Олег ему не компания. Великая вещь, черт побери, Огнестрельное Оружие! Парень даже начал бухтеть на ходу песню «Наутилусов», казавшуюся наиболее подходящей к обстановке:
– Перестань пороть эту слюнявую чушь, – сквозь зубы процедил Олег сам себе.
И – назло опять-таки самому себе! – погромче запел по-английски из «Чижа и K°» – про самолет, ковыляющий во мгле на последнем крыле…
…Родник он обнаружил в паре километров от переезда, под насыпью. И что интересно – родничок был выложен тонкими гранитными плитками, а сама струя воды «взята» в трубу из выдолбленного куска дерева. Тут же висела на сучке кружка, аккуратно и умело свернутая из бересты.
Олег напился и умылся. Что о ручейке заботятся – было ясно. Неясно – кто. Он еще раз осмотрелся вокруг, подражая следопытам из фильмов.
И – к своему собственному немалому удивлению – нашел след.
Неясно было, впрочем, чем этот след ему может помочь. Но Олег изучил его добросовестно. Плоский, как от кроссовки или кеда, без какого-либо рисунка, но вполне человеческий. Теоретически Олег знал, что с человеческим следом можно спутать медвежий, поэтому особо внимательно поискал штрихи от когтей – их не было. Да, здесь прошел человек. Олег решил попробовать применить то, чему его учили в походах – просто ради интереса.
Ну, куда шел – понятно. А вот когда? Ощущая себя спецназовцем, выслеживающим врага, и сам немного посмеиваясь над этим чувством, Олег посмотрел вокруг. След был всего один – человек, наверное, пил и случайно поставил ногу на островок мокрой глины у родничка. Та-ак… Длина ступни равна примерно 1/7 человеческого роста. Длину своей босой ноги Олег знал – 25 сантиметров. У этого следа длина оказалась под тридцать! Даже с учетом того, что он был обут, рост получался около ста девяноста сантиметров – гигант. Вспомнился Немой – он тоже был рослый. Может, они тут все такие? Да нет, на фотках вроде были нормальные, вернее – разные… Так, теперь – когда оставлен след. Олег потер указательным пальцем бровь, вспоминая признаки, по которым даже сдавал зачет. А, вот! Влажная земля… След еще четкий, но на дне уже есть мелкая, тонкая паутинка трещинок. Солнце светит прямо сюда с самого утра… Больше шести, меньше десяти часов.
Олег вздрогнул и, вскинув голову, огляделся. Его шуточное расследование дало нешуточный, определенный результат – не так давно тут в том же направлении, что и он сейчас, проходил человек! Рослый, обутый в непонятную обувь. И неизвестно, что собой этот тип представляет. Может, это местный вариант Чикатилло?
Так. Олег напился снова и пошел дальше – уже ничего не напевая, держа револьвер наготове…
…На ходу мелкая кусачая гнусь не приставала. Правда, летали тут здоровенные оводы, но их легко было отгонять, и Олег, с наслаждением раздевшись до пояса, закрутил рубашку вокруг бедер. Стало легче, а то на припеках было жарко до умопомрачения. Похоже, здесь тоже лето, как на Земле. Ему повезло – хорош он был бы в джинсах, кроссовках и рубашке зимой! Олег старался держаться под деревьями, не выпуская из вида дорогу, но в то же время отгородившись от нее кустами, чтобы его не заметили сразу в случае чего.
Может быть, именно поэтому он и сам не сразу заметил то, над чем трудилась стая ворон. Они с карканьем взлетели с насыпи, почувствовав приближение мальчика. Вопли и хлопанье крыльями при этом стояли такие, что Олег вскинул голову – и замер. Он стоял, широко расставив ноги и держа револьвер стволом в землю – высокий русоволосый мальчишка с мгновенно расширившимися серыми глазами и приоткрытым ртом.
Вороны, мрачно каркая, расселись на ближайшие деревья, ожидая, когда же уйдет человек, согнавший их с плотного завтрака. На насыпи – в два ряда, вдоль рельсов – стояли вкопанные столбы, похожие на букву Т. На каждом висели по два человека. Голые, со скрученными за спиной руками, они были повешены за шеи, и веревки тихо поскрипывали. Скрип был многоголосым и вкрадчивым. В насыпи косо торчала прибитая к доске палка с надписью глаголицей.
Олег не сдвинулся с места. Раньше он видел такое только в кино. Нет-нет, он знал, что были войны, Освенцим, инквизиция, что есть чеченские бандиты, что в Косово убивали сербов… но все это было ДАЛЕКО. Или в пространстве, или во времени. В Тамбове ничего такого не было. И быть не могло. И даже если совершалось убийство – никому не приходило в голову выставлять его результаты напоказ. А здесь…
Трупы ПАХЛИ. Даже со своего места Олег видел, что ни у кого из повешенных уже нет глаз, многие были обклеваны местами почти до костей, практически у всех были съедены пальцы, губы, уши, носы, половые органы…
Страшным усилием всего организма Олег удержал в себе немного съеденное. Он понимал, что надо, необходимо отвести глаза и уйти как можно скорее. Но не мог сдвинуться с места.
Крайний из трупов неожиданно развернулся на веревке, натянутой, как струна. Черные ямы глазниц смотрели на замершего под насыпью мальчика, зубы смеялись, оскаленные из-под остатков губ. Оскаленная, смеялась татуированная во всю грудь цветными красками морда рыси.
Казалось, труп смеется над ужасом мальчишки.
Олег поперхнулся. Попятился, не сводя глаз с повешенного. Карканье ворон звучало, как смех. Олег опрометью бросился в лес.
Вовремя! Странный гулкий треск, похожий на треск поврежденных, закоротивших проводов ЛЭП, рухнул на просеку дороги. Олег остановился среди деревьев – и, задрав голову, увидел в просветах между ними плывущую на высоте не больше тридцати метров огромную и страшную машину.
Она была больше самого большого пассажирского самолета, но двигалась медленно, как вертолет, ведущий поиск. Треск то нарастал, то становился слабее. Похожая на вытянутый треугольник, машина имела пестрый, маскировочный верх и белесо-голубое брюхо – брюхо выловленной рыбы. Почти во все это брюха распростерся странный рисунок золотой краской – крылатый сидящий лев держал в поднятой передней лапе меч с волнистым лезвием. В нескольких местах брюха виднелись зеркально поблескивающие овалы иллюминаторов – именно это слово первым пришло Олегу на ум. А с левого и правого борта круглились по пять выступов, странно похожих на паучьи яйца. Из них торчали короткие, косо срезанные черные кожухи, дырчатые, как у гигантских пистолет-пулеметов ППШ. Еще один – вытянутый – выступ занимал всю хвостовую часть, «основание треугольника». Из него ничего не торчало.
Чудовищный аппарат бесконечно проплывал над прогалиной – как звездный крейсер в голливудском фильме, который тянется и тянется через экран… Олег стоял неподвижно, без мыслей, ощущая только одно – какой он крошечный и жалкий по сравнению с этим чудовищем. И даже когда аппарат исчез, Олег, не двигаясь, ждал, пока утихнет звук – он метался над просекой от дерева к дереву, подобно электрической искре…
Часа четыре Олег шел, не решаясь вернуться к дороге… но, как он надеялся, параллельно ей. Однако, когда – ближе к вечеру – мальчишка попытался вернуться на пути, у него это не получилось.
Олег сбился с направления.
Собственно, эта мысль его не слишком напугала. Заблудиться больше, чем он уже заблудился, было просто нельзя, невозможно. А направление он теперь определить мог довольно легко. Кроме того, Олег был уверен, что наткнулся на следы ночного боя – точнее, расправы победителей над пленными – и опасался встретить врага (почему-то парень был уверен, что победил «враг», а повешенные – партизаны). Страх от увиденного помешал ему сообразить, что трупы выглядят совсем не свежими, да и слишком близко место казни от того дуба, на котором он ночевал, – он бы не только увидел трассера, но и услышал бы выстрелы.
Короче, Олег продолжал упорно забираться в чащу, уверенный, что спасается от близких врагов. Он решил зайти подальше, а там снова сориентироваться и повернуть на север, к горам. А пока надо было думать о еде и располагаться худо-бедно на ночлег.
С едой ему неожиданно повезло. Почти сразу после того, как мальчишка начал думать о ночлеге, ему под ноги из-за большого куста метнулся заяц. Олег бы в жизни его не увидел – просто чуть не наступил на зверька. Сперва Олег оцепенел, но, на его счастье, сделав два больших прыжка, заяц припал к траве. Парень, царапая ногтями вслепую кобуру нагана, открыл ее – он не сводил глаз с зайца – и бабахнул самовзводом.
Звук завяз в лесу, только эхо что-то прокричало в ответ. Заяц молча подскочил на месте, дрыгнул длинными задними лапами и замер в траве снова – но уже мертвый. А Олег думал только об одном – что патроны оказались годными.
Заяц был крупненький, тяжелый, и рот у Олега наполнился слюной. Он уже не раз охотился и знал, как свежевать, потрошить и разделывать добычу, хотя эта мерзкая работа у него никогда не вызывала воодушевления. Но сейчас перед ним стояла куда более серьезная проблема, чем отвращение.
У него не было ножа.
Теоретически Олег знал, что надо делать. Но практически… практически это было еще более гадко, чем обычная разделка. Вздохнув, Олег подцепил зайца за лапы и пошел искать воду, внутренне готовясь к тому, что предстояло сделать, чтобы поесть…
…Вообще-то ему продолжало везти. Он нашел одновременно и место для ночлега – и воду. Подходящий дуб рос в тридцати шагах от ручейка, проложившего себе путь среди травы и мха.
Бросив зайца на траву, Олег стащил рубашку, еще раз благословив этот мир за то, что он обошелся без комарья. Морщась, поднял зайца, осмотрел его, словно это что-то меняло и от внешнего осмотра он мог превратиться в готовый полуфабрикат.
Противно было – непередаваемо. Олег попробовал на себя разозлиться. Не получилось, хотя есть хотелось очень. Кривясь и стараясь не смотреть, начал ломать заячью лапу – заднюю. Когда кусок лапы с остро поблескивающей кромкой розовой кости остался у Олега в руке, мальчик сделал им круговой надрез повыше задних лапок зайца и, запустив в надрез, под шкуру, пальцы, начал стягивать ее, как перчатку, к голове и хвосту, пока она не слезла полностью – довольно легко, кстати. Решительно взявшись за голову зверька, Олег начал откручивать ее, глотая кислую слюну. Руки у мальчика были в крови почти до локтя, кое-что попало на грудь и лицо. Говорят, что кровь – ценный продукт, который можно и нужно пить, но заставить себя это сделать Олег не мог.
С облегчением бросив на траву открученную голову, Олег сжал освежеванную скользкую тушку повыше желудка, вскинул руки над головой и сделал сильное движение – словно рубил топором дрова. С коротким чавкающим звуком внутренности зайца вылетели через зад. Облегченно отдуваясь, Олег опустил тушку в ручей, собрал все остатки, разбросанные вокруг, чтобы потом прикопать, и начал мыться. К отвращению – постепенно, кстати, проходившему – добавилось чувство гордости. Он первым же выстрелом подбил зайца. И разделал его, не имея ножа. Теперь оставалось развести костер…
Очевидно, сегодня у него был удачный день. Уже через десять минут материал для костра был собран – от растопки до сухих сучьев, чтобы поджарить добычу – а еще через пять минут Олег подкладывал в пока еще робкое пламя, бледное в последнем дневном свете, веточки покрупнее, насвистывая что-то оптимистическое. Поднявшись, Олег с удовольствием посмотрел на огонь, весело взбирающийся по дровишкам, и отправился за рубашкой и зайцем.
…Волк стоял на другом берегу ручейка, задумчиво глядя в воду. Конечно, он не отражением любовался – его интересовал странный водоплавающий предмет, даже в таком состоянии пахнущий мясом. Конечно, зверь издалека почуял человека, но не сдвинулся с места – только поднял большую голову, и Олег, выйдя на берег, встретил взгляд его желтых, неожиданно печальных и мудрых, глаз с расстояния в пять метров.
Волк знал правду жизни – вот что читалось в его глазах. Все живое на свете существует, чтобы есть и быть съеденным. И на этот раз он проиграл, не почуяв за волнующими запахами еще один. Запах мертвого – и в то же время живого! – предмета, который человек выхватил из кобуры. Запах револьвера. Волк не знал слов «кобура» и «револьвер», – но знал этот запах. Означавший, что человек – сильнее. Он не двинулся с места, не попытался бежать – гигантский серый зверь, чья голова пришлась бы на уровень Олеговой поясницы, встань они рядом. Волк стоял и смотрел на человека – в его глаза, а не на оружие в его руке.
Олег знал, что с такого расстояния не промахнется. Успеет всадить в голову хищнику не одну, а три или четыре пули раньше, чем тот прыгнет через ручей. Не промахнется, не промахнется…
Ему совсем не хотелось стрелять между этих жестоких и красивых глаз, смотревших со спокойной человеческой храбростью.
– Давай так, – услышал Олег свой голос и не удивился тому, что говорит с волком. – Я забираю рубашку и тушку. Остальное – тебе. Я понимаю, что тебе это на один зуб, но мне тоже надо есть.
Волк по-собачьи склонил голову к плечу – смешным коротким движением, вслушиваясь в человеческую речь. Олег сделал шаг вперед, присел на корточки, не сводя все-таки глаз со зверя, выловил заячью тушку из воды. Потом подцепил свою рубашку, висевшую на кустах, локтем прижал к боку и начал пятиться. Волк остался неподвижен, только провожал Олега глазами, пока тот не скрылся в зарослях.
…В эту ночь Олег лег спать по-настоящему сытым, хотя несоленое мясо быстро перестало казаться вкусным. Остатки зайца мальчишка оставил около затушенного костра и несколько раз слышал ночью, устроившись среди ветвей дуба, как кто-то внизу похрустывает и потрескивает косточками.
Вообще ночь прошла очень плохо. И дело было не только (да и не столько) в звуках под деревом, и даже не в том, что Олег не нашел такой же хорошей развилки, как в прошлый раз, и вынужден был спать, фактически сидя на толстом сучке. Он засыпал, просыпался – было страшно, в сон вламывалось то, что он видел на насыпи, трупы открывали безгубые рты, что-то шептали, тянулись руками, даже гнались за ним по лесу, а револьвер то ли не срабатывал, то ли просто не мог убить уже убитых… Под утро, когда дул рассветный ветер и только-только села за лес чудовищная луна, Олег проснулся окончательно – замотанный снами, со вкусом рвоты во рту и больным животом. Он хотел сразу тронуться дальше, но поопасался ночных хищников, которые как раз должны были возвращаться в свои логова, – и еще почти час просидел на сучьях, прежде чем спуститься и продолжать путь…
Солнце перевалило за полдень, когда Олег снова вышел к железной дороге.
Он сел на рельс и плюнул. Похоже было на то, что он ухитрился заблудиться и теперь начал ходить кругами. Или это не та дорога? Внезапно стало совсем все равно. Олег вытянулся на насыпи, ощущая ни с чем не сравнимое блаженство. Солнышко пригревало… А, пусть все прахом идет. Он не сдвинется с места, пока не отдохнет как следует! Все сразу поплыло, закружилось перед закрытыми глазами, навалилось – нервное напряжение, полубессонная ночь, переход с самого раннего утра… Олег сам не заметил, как уснул.
Снился почему-то спортзал фехтовального клуба. Занимались гимнастикой – как обычно, в спортивных трусах и босиком. Поддувало по ногам из дверей. Странно – никогда не было такого… Олег сделал батман – ноги почему-то очень ныли – и увидел себя в зеркале напротив: в одежде и с револьвером в кобуре. По ногам продолжало противоестественно дуть.
Олег с усилием проснулся – словно из липкой паутины выдрался. Ноги, кстати, болели на самом деле, а солнце село за деревья. И по ногам дуло.
– Бред какой-то, – пробормотал Олег, садясь и подтягивая ноги. И тут же процедил: – Вот это фишка…
Подошва левой кроссовки на носке протерлась. Правой – лопнула по центру. И без того поношенные «пумы», надетые на рыбалку, не выдержали многокилометрового перехода по лесу.
От неожиданного огорчения глупо защипало в носу. Впрочем – так ли уж глупо? Ясно же, что скоро эта дрянь развалится совсем. Что тогда? Плести лапти? «Вы умеете играть на рояле?» – «Не знаю, не пробовал…» Абсолютно пропало желание куда-то идти, что-то делать, вообще шевелиться. Кончено. Ему только четырнадцать, если уж на то пошло (еще несколько дней назад он подумал бы – почти пятнадцать), и он имеет право устать и отчаяться…
Вот только имеет ли?
Олег медленно улыбнулся, словно улыбка требовала физического усилия. Похоже, не имеет он такого права… Да и не в этом даже дело – имеет, не имеет… Просто тут все куда проще, чем дома. Хочешь – борись и живи. Не хочешь – только сложи руки… и все, кранты. Тобой пообедают вороны и старый дружбан серый волк. Не побрезгует.
Он вдруг вспомнил… нет, не отца и не маму, по которым продолжал тосковать. Он вспомнил снимки – снимки в кабинете деда, где он, еще не старый, снят на фоне крепостей, гор, лесов этого мира. Все это где-то тут ЕСТЬ. И его дед здесь БЫЛ. И неважно, что Олег не помнил своего деда живым. Просто… просто такое родство, оно ОБЯЗЫВАЛО. Олег понимал свои собственные мысли очень смутно, они не формулировались. Но сидеть тут было нельзя, даже если он останется в одних трусах… или вообще с голым задом. Надо идти. Неважно, что не знаешь – куда. Неважно, что нет ни ножа, ни зажигалки. Неважно, что разваливаются кроссовки, что снова нечего есть, что в этом мире вешают людей и что тебе просто страшно… или даже ОЧЕНЬ страшно. Надо вставать и идти. Потому что надежда дается лишь тем, кто в пути.
Это был настоящий ДИКИЙ лес. И не было костра, не было палаток, не было рядом товарищей по походу.
Олег забрался на здоровенный дуб, как только начало темнеть. Ему повезло – на высоте примерно десяти метров сучья расходились венцом, образуя усыпанную листвой и трухой площадку шириной метра в два, на которой можно было даже вытянуться в рост. Тем не менее и тут Олег уснул очень нескоро. Несколько раз ему казалось, что кто-то лезет на дерево. Один раз на соседнем сучке в самом деле появилась смутная тень большой кошки, похожей на рысь. Впрочем, если это и была она, то напасть не решилась и исчезла, бесшумно ступая по веткам. А Олегу это добавило беспокойства. Он уже не выпускал из руки револьвера, мучаясь от страха и голода, вслушиваясь в ночь и не смея поглядеть на небо, тоже казавшееся враждебным…
И все-таки он уже почти начал засыпать, когда что-то разбудило его. Олег на этот раз сразу же понял – ЧТО. На четвереньках он бросился к краю площадки, встал в рост, придерживаясь за ветки.
Он видел такое в фильмах и хрониках – в сценах ночных боев. Звуков совсем не было слышно из-за расстояния, но Олег хорошо видел медленный и красивый полет трассерных пунктиров. Они летели навстречу друг другу, перекрещивались, гасли, возникали вновь… Бой шел именно в той стороне, куда вела железная дорога… и бой какой-то неактивный. Опыта у Олега не было, но определенные знания он имел, и ему показалось, что бойцы немногочисленны и экономят патроны.
Продолжалось зрелище полминуты, не больше. Олег почти забыл про страх – он готов был слезть с дуба и рвануть туда… но бой шел далеко. Километрах в десяти, если Олег правильно помнил слышимость звуков и учел ночные условия.
И все-таки это, как ни странно, приободрило мальчика. Даже голод слегка отступил – и Олег уснул, зарывшись в листву…
…Поднявшийся утром ветер едва не разбудил Олега – он шумел и гудел в густой кроне, раскачивая ее. Но мальчишка только повозился, так и не открыл глаза – и продрых до полудня, не меньше! Во всяком случае, когда он проснулся, здешнее солнце стояло у него точно над головой.
Немного побаливало тело – листья и труха только с усталого разлета показались мягкими. Когда же Олег встал, то еле успел ухватиться за сук; еще секунда – и полетел бы вниз, так неожиданно и резко, до темноты в глазах, закружилась голова. Во рту появился металлический привкус, ноги ослабели, в ушах зазвенело… и мальчик мгновенно и плавно погрузился в бездонную мягкую пучину настоящего голодного обморока.
Очнулся он быстро – весь в противном поту, со спазмами в желудке. Появился дикий, необоснованный страх, что не удастся спуститься с дерева, и Олег, торопясь, почти слетел на траву. Проблема голода была самой насущной, но не единственной. Если человек, сколько себя помнил, пользовался туалетной бумагой, трудно от него ожидать, что он счастлив будет переучиваться на лопух. Вдобавок, вокруг росла крапива.
Однако, Олег был не полный «чайник» в лесных делах. Он вспомнил, что и крапива, и лопух – следы человеческого жилья, поэтому совсем не удивился, когда фактически уперся в белую станционную будку, до одурения похожую на будки небольших железнодорожных разъездов Земли.
И сразу же мальчишка понял, что этот дом – нежилой. Окна были выбиты, крыша полуосыпалась внутрь, крапива стояла стеной – почти до этой крыши. От шлагбаума давно ничего не осталось, кроме металлической проржавленной опоры. Дверь тоже была снесена.
Держа револьвер в руке и часто переглатывая, мальчик вошел внутрь.
Небольшая комнатка была полузасыпана остатками рухнувших крыши и потолка. В углу, на покосившемся столике, Олег увидел остатки примитивного телеграфного аппарата. А около столика, на полу, лежал скелет. Второй – за вторые сутки, только совершенно голый и подрастащенный разной животной мелочью. Череп откатился под столик.
Из стенного шкафа – сбоку от столика – с полуоторванными ржавыми дверцами – почти вывалилась прикованная цепочкой винтовка. Тут же лежали жестяные коробки с патронами, но и они, и цепочка, и металлические части винтовки спеклись в однородную рыжую массу. Досадно… Олег нашел на полу среди мусора зажигалку из патрона – вернее, то, что от нее осталось. В шкафу отыскались и спички – их головки, внешне сухие, отлетали без намека на искру, стоило только чиркнуть. Спички, кстати, были земные – с изображением красного маяка, сделанные на фабрике «Маяк» в городе Андропов. Олег никогда не слышал ни такого города, ни такой фабрики, но ясно было, что это где-то в бывшем СССР. Еще одно доказательство частых контактов двух миров…
Мальчишка прошелся по комнате, пиная обломки. Лопнувший лист красного шифера с хрустом съехал в сторону, открыв вделанную прямо в пол дверцу – серую от присохшей пыли. Олег присел на корточки и легко открыл ее.
Когда-то это был холодильник. Но сейчас все, что в нем хранилось, уже даже не воняло, а просто высохло по стенкам ровным бурым слоем, в который вкипели куски стекла, жести и бумаги. На последних кое-где еще можно было различить полную оптимизма коровью морду и надпись «ТУШЕН… ГОВ…» Олег мысленно досказал последнее слово и метко плюнул на коровью рожу, подумав, что, будь эти банки целы, его не остановила бы даже мысль об угнездившемся в них ботулиническим токсине. Сожрал бы за милую душу и «гов…», и что там еще было!
Злой и еще больше оголодавший, он вышел из здания. На всякий случай обошел вокруг него, наткнулся на затянутый песком и илом колодец, около которого долго стоял – в сотне метров от колодца железную дорогу переходило небольшое стадо оленей. Рослые, стройные животные со светло-шоколадными лоснящимися шкурами были очень красивы. И только когда последний скрылся в кустах, Олег подумал о них, как о мясе. Но без особого сожаления. Во-первых, он не был уверен, что оленя можно убить из револьвера. Во-вторых, мясо пришлось бы есть сырым, а это…
– Ничего, – пробормотал Олег, ероша волосы, – ничего, скоро ты и сырое будешь точить, как волк. Если так дальше дело пойдет…
* * *
Вдоль насыпи росли одуванчики. Местами их было очень много и, шагая через солнечно-желтые, местами уже пушистые, проплешины, Олег вдруг вспомнил, что как-то слышал – молодые листья одуванчиков можно есть, а корень, если его поджарить – заваривать, как кофе… Ну, корень – это не актуально, а вот листья…
На ходу он нарвал пригоршню молодой зелени, критически рассматривая каждый листок. Есть хотелось очень, и Олег решился – подышал зачем-то на один, наиболее симпатичный, и сунул в рот…
…Одуванчики оказались умопомрачительно горькими. Олег жевал их, давясь и отплевываясь, думая, что, кажется, листья тоже надо как-то обрабатывать, только он не помнит – как… Голод заглох, но не ушел совсем – торчал где-то неподалеку, готовясь к новой атаке, следил за парнем, и Олег, все еще отплевываясь от мерзкого привкуса, подумал уныло, что на травяной диете он долго не протянет. Придется охотиться. Он никогда не делал этого с револьвером, да и мысль о том, что нужно будет есть сырое мясо, по-прежнему вызывала отвращение, несмотря на голод.
Подумав об этом в очередной – бессчетный – раз, Олег вдруг сбил шаг и тупо посмотрел на кобуру своего револьвера. Медленная, довольная и глуповатая ухмылка расползалась по его лицу, он прищелкнул пальцами и тихо выругался. Блин, да какой же он идиот! Досада на себя мешалась с радостью от неожиданного открытия. Он же все время носит огонь у себя на поясе! Самую настоящую зажигалку, для которой всего и нужно немного постараться – найти сухой травы или тонких сухих палочек… Огонь же можно развести выстрелом из револьвера!
Шагать сразу стало веселее, словно костер уже горел и над ним жарилась кабанья туша. Голод еще какое-то время тащился следом по кустам, потом тихо убрался, поняв, что Олег ему не компания. Великая вещь, черт побери, Огнестрельное Оружие! Парень даже начал бухтеть на ходу песню «Наутилусов», казавшуюся наиболее подходящей к обстановке:
Дальше не пелось. Дальше было про чье-то фото, и Олега снова подмяли мысли о доме. Он попытался было представить себе, что, как в детских книжках, которые он еще недавно запоем проглатывал, время на Земле и здесь идет неодинаково – вот он вернется, а там, дома, все та же ночь, и родители еще не вернулись из Тамбова…
Последний поезд на небо
Отправится в полночь
С полустанка, укрытого
Шапкой снегов.
Железнодорожник
Вернется в каморку,
Уляжется в койку,
Не сняв сапогов…
– Перестань пороть эту слюнявую чушь, – сквозь зубы процедил Олег сам себе.
И – назло опять-таки самому себе! – погромче запел по-английски из «Чижа и K°» – про самолет, ковыляющий во мгле на последнем крыле…
…Родник он обнаружил в паре километров от переезда, под насыпью. И что интересно – родничок был выложен тонкими гранитными плитками, а сама струя воды «взята» в трубу из выдолбленного куска дерева. Тут же висела на сучке кружка, аккуратно и умело свернутая из бересты.
Олег напился и умылся. Что о ручейке заботятся – было ясно. Неясно – кто. Он еще раз осмотрелся вокруг, подражая следопытам из фильмов.
И – к своему собственному немалому удивлению – нашел след.
Неясно было, впрочем, чем этот след ему может помочь. Но Олег изучил его добросовестно. Плоский, как от кроссовки или кеда, без какого-либо рисунка, но вполне человеческий. Теоретически Олег знал, что с человеческим следом можно спутать медвежий, поэтому особо внимательно поискал штрихи от когтей – их не было. Да, здесь прошел человек. Олег решил попробовать применить то, чему его учили в походах – просто ради интереса.
Ну, куда шел – понятно. А вот когда? Ощущая себя спецназовцем, выслеживающим врага, и сам немного посмеиваясь над этим чувством, Олег посмотрел вокруг. След был всего один – человек, наверное, пил и случайно поставил ногу на островок мокрой глины у родничка. Та-ак… Длина ступни равна примерно 1/7 человеческого роста. Длину своей босой ноги Олег знал – 25 сантиметров. У этого следа длина оказалась под тридцать! Даже с учетом того, что он был обут, рост получался около ста девяноста сантиметров – гигант. Вспомнился Немой – он тоже был рослый. Может, они тут все такие? Да нет, на фотках вроде были нормальные, вернее – разные… Так, теперь – когда оставлен след. Олег потер указательным пальцем бровь, вспоминая признаки, по которым даже сдавал зачет. А, вот! Влажная земля… След еще четкий, но на дне уже есть мелкая, тонкая паутинка трещинок. Солнце светит прямо сюда с самого утра… Больше шести, меньше десяти часов.
Олег вздрогнул и, вскинув голову, огляделся. Его шуточное расследование дало нешуточный, определенный результат – не так давно тут в том же направлении, что и он сейчас, проходил человек! Рослый, обутый в непонятную обувь. И неизвестно, что собой этот тип представляет. Может, это местный вариант Чикатилло?
Так. Олег напился снова и пошел дальше – уже ничего не напевая, держа револьвер наготове…
…На ходу мелкая кусачая гнусь не приставала. Правда, летали тут здоровенные оводы, но их легко было отгонять, и Олег, с наслаждением раздевшись до пояса, закрутил рубашку вокруг бедер. Стало легче, а то на припеках было жарко до умопомрачения. Похоже, здесь тоже лето, как на Земле. Ему повезло – хорош он был бы в джинсах, кроссовках и рубашке зимой! Олег старался держаться под деревьями, не выпуская из вида дорогу, но в то же время отгородившись от нее кустами, чтобы его не заметили сразу в случае чего.
Может быть, именно поэтому он и сам не сразу заметил то, над чем трудилась стая ворон. Они с карканьем взлетели с насыпи, почувствовав приближение мальчика. Вопли и хлопанье крыльями при этом стояли такие, что Олег вскинул голову – и замер. Он стоял, широко расставив ноги и держа револьвер стволом в землю – высокий русоволосый мальчишка с мгновенно расширившимися серыми глазами и приоткрытым ртом.
Вороны, мрачно каркая, расселись на ближайшие деревья, ожидая, когда же уйдет человек, согнавший их с плотного завтрака. На насыпи – в два ряда, вдоль рельсов – стояли вкопанные столбы, похожие на букву Т. На каждом висели по два человека. Голые, со скрученными за спиной руками, они были повешены за шеи, и веревки тихо поскрипывали. Скрип был многоголосым и вкрадчивым. В насыпи косо торчала прибитая к доске палка с надписью глаголицей.
Олег не сдвинулся с места. Раньше он видел такое только в кино. Нет-нет, он знал, что были войны, Освенцим, инквизиция, что есть чеченские бандиты, что в Косово убивали сербов… но все это было ДАЛЕКО. Или в пространстве, или во времени. В Тамбове ничего такого не было. И быть не могло. И даже если совершалось убийство – никому не приходило в голову выставлять его результаты напоказ. А здесь…
Трупы ПАХЛИ. Даже со своего места Олег видел, что ни у кого из повешенных уже нет глаз, многие были обклеваны местами почти до костей, практически у всех были съедены пальцы, губы, уши, носы, половые органы…
Страшным усилием всего организма Олег удержал в себе немного съеденное. Он понимал, что надо, необходимо отвести глаза и уйти как можно скорее. Но не мог сдвинуться с места.
Крайний из трупов неожиданно развернулся на веревке, натянутой, как струна. Черные ямы глазниц смотрели на замершего под насыпью мальчика, зубы смеялись, оскаленные из-под остатков губ. Оскаленная, смеялась татуированная во всю грудь цветными красками морда рыси.
Казалось, труп смеется над ужасом мальчишки.
Олег поперхнулся. Попятился, не сводя глаз с повешенного. Карканье ворон звучало, как смех. Олег опрометью бросился в лес.
Вовремя! Странный гулкий треск, похожий на треск поврежденных, закоротивших проводов ЛЭП, рухнул на просеку дороги. Олег остановился среди деревьев – и, задрав голову, увидел в просветах между ними плывущую на высоте не больше тридцати метров огромную и страшную машину.
Она была больше самого большого пассажирского самолета, но двигалась медленно, как вертолет, ведущий поиск. Треск то нарастал, то становился слабее. Похожая на вытянутый треугольник, машина имела пестрый, маскировочный верх и белесо-голубое брюхо – брюхо выловленной рыбы. Почти во все это брюха распростерся странный рисунок золотой краской – крылатый сидящий лев держал в поднятой передней лапе меч с волнистым лезвием. В нескольких местах брюха виднелись зеркально поблескивающие овалы иллюминаторов – именно это слово первым пришло Олегу на ум. А с левого и правого борта круглились по пять выступов, странно похожих на паучьи яйца. Из них торчали короткие, косо срезанные черные кожухи, дырчатые, как у гигантских пистолет-пулеметов ППШ. Еще один – вытянутый – выступ занимал всю хвостовую часть, «основание треугольника». Из него ничего не торчало.
Чудовищный аппарат бесконечно проплывал над прогалиной – как звездный крейсер в голливудском фильме, который тянется и тянется через экран… Олег стоял неподвижно, без мыслей, ощущая только одно – какой он крошечный и жалкий по сравнению с этим чудовищем. И даже когда аппарат исчез, Олег, не двигаясь, ждал, пока утихнет звук – он метался над просекой от дерева к дереву, подобно электрической искре…
* * *
Часа четыре Олег шел, не решаясь вернуться к дороге… но, как он надеялся, параллельно ей. Однако, когда – ближе к вечеру – мальчишка попытался вернуться на пути, у него это не получилось.
Олег сбился с направления.
Собственно, эта мысль его не слишком напугала. Заблудиться больше, чем он уже заблудился, было просто нельзя, невозможно. А направление он теперь определить мог довольно легко. Кроме того, Олег был уверен, что наткнулся на следы ночного боя – точнее, расправы победителей над пленными – и опасался встретить врага (почему-то парень был уверен, что победил «враг», а повешенные – партизаны). Страх от увиденного помешал ему сообразить, что трупы выглядят совсем не свежими, да и слишком близко место казни от того дуба, на котором он ночевал, – он бы не только увидел трассера, но и услышал бы выстрелы.
Короче, Олег продолжал упорно забираться в чащу, уверенный, что спасается от близких врагов. Он решил зайти подальше, а там снова сориентироваться и повернуть на север, к горам. А пока надо было думать о еде и располагаться худо-бедно на ночлег.
С едой ему неожиданно повезло. Почти сразу после того, как мальчишка начал думать о ночлеге, ему под ноги из-за большого куста метнулся заяц. Олег бы в жизни его не увидел – просто чуть не наступил на зверька. Сперва Олег оцепенел, но, на его счастье, сделав два больших прыжка, заяц припал к траве. Парень, царапая ногтями вслепую кобуру нагана, открыл ее – он не сводил глаз с зайца – и бабахнул самовзводом.
Звук завяз в лесу, только эхо что-то прокричало в ответ. Заяц молча подскочил на месте, дрыгнул длинными задними лапами и замер в траве снова – но уже мертвый. А Олег думал только об одном – что патроны оказались годными.
Заяц был крупненький, тяжелый, и рот у Олега наполнился слюной. Он уже не раз охотился и знал, как свежевать, потрошить и разделывать добычу, хотя эта мерзкая работа у него никогда не вызывала воодушевления. Но сейчас перед ним стояла куда более серьезная проблема, чем отвращение.
У него не было ножа.
Теоретически Олег знал, что надо делать. Но практически… практически это было еще более гадко, чем обычная разделка. Вздохнув, Олег подцепил зайца за лапы и пошел искать воду, внутренне готовясь к тому, что предстояло сделать, чтобы поесть…
…Вообще-то ему продолжало везти. Он нашел одновременно и место для ночлега – и воду. Подходящий дуб рос в тридцати шагах от ручейка, проложившего себе путь среди травы и мха.
Бросив зайца на траву, Олег стащил рубашку, еще раз благословив этот мир за то, что он обошелся без комарья. Морщась, поднял зайца, осмотрел его, словно это что-то меняло и от внешнего осмотра он мог превратиться в готовый полуфабрикат.
Противно было – непередаваемо. Олег попробовал на себя разозлиться. Не получилось, хотя есть хотелось очень. Кривясь и стараясь не смотреть, начал ломать заячью лапу – заднюю. Когда кусок лапы с остро поблескивающей кромкой розовой кости остался у Олега в руке, мальчик сделал им круговой надрез повыше задних лапок зайца и, запустив в надрез, под шкуру, пальцы, начал стягивать ее, как перчатку, к голове и хвосту, пока она не слезла полностью – довольно легко, кстати. Решительно взявшись за голову зверька, Олег начал откручивать ее, глотая кислую слюну. Руки у мальчика были в крови почти до локтя, кое-что попало на грудь и лицо. Говорят, что кровь – ценный продукт, который можно и нужно пить, но заставить себя это сделать Олег не мог.
С облегчением бросив на траву открученную голову, Олег сжал освежеванную скользкую тушку повыше желудка, вскинул руки над головой и сделал сильное движение – словно рубил топором дрова. С коротким чавкающим звуком внутренности зайца вылетели через зад. Облегченно отдуваясь, Олег опустил тушку в ручей, собрал все остатки, разбросанные вокруг, чтобы потом прикопать, и начал мыться. К отвращению – постепенно, кстати, проходившему – добавилось чувство гордости. Он первым же выстрелом подбил зайца. И разделал его, не имея ножа. Теперь оставалось развести костер…
Очевидно, сегодня у него был удачный день. Уже через десять минут материал для костра был собран – от растопки до сухих сучьев, чтобы поджарить добычу – а еще через пять минут Олег подкладывал в пока еще робкое пламя, бледное в последнем дневном свете, веточки покрупнее, насвистывая что-то оптимистическое. Поднявшись, Олег с удовольствием посмотрел на огонь, весело взбирающийся по дровишкам, и отправился за рубашкой и зайцем.
…Волк стоял на другом берегу ручейка, задумчиво глядя в воду. Конечно, он не отражением любовался – его интересовал странный водоплавающий предмет, даже в таком состоянии пахнущий мясом. Конечно, зверь издалека почуял человека, но не сдвинулся с места – только поднял большую голову, и Олег, выйдя на берег, встретил взгляд его желтых, неожиданно печальных и мудрых, глаз с расстояния в пять метров.
Волк знал правду жизни – вот что читалось в его глазах. Все живое на свете существует, чтобы есть и быть съеденным. И на этот раз он проиграл, не почуяв за волнующими запахами еще один. Запах мертвого – и в то же время живого! – предмета, который человек выхватил из кобуры. Запах револьвера. Волк не знал слов «кобура» и «револьвер», – но знал этот запах. Означавший, что человек – сильнее. Он не двинулся с места, не попытался бежать – гигантский серый зверь, чья голова пришлась бы на уровень Олеговой поясницы, встань они рядом. Волк стоял и смотрел на человека – в его глаза, а не на оружие в его руке.
Олег знал, что с такого расстояния не промахнется. Успеет всадить в голову хищнику не одну, а три или четыре пули раньше, чем тот прыгнет через ручей. Не промахнется, не промахнется…
Ему совсем не хотелось стрелять между этих жестоких и красивых глаз, смотревших со спокойной человеческой храбростью.
– Давай так, – услышал Олег свой голос и не удивился тому, что говорит с волком. – Я забираю рубашку и тушку. Остальное – тебе. Я понимаю, что тебе это на один зуб, но мне тоже надо есть.
Волк по-собачьи склонил голову к плечу – смешным коротким движением, вслушиваясь в человеческую речь. Олег сделал шаг вперед, присел на корточки, не сводя все-таки глаз со зверя, выловил заячью тушку из воды. Потом подцепил свою рубашку, висевшую на кустах, локтем прижал к боку и начал пятиться. Волк остался неподвижен, только провожал Олега глазами, пока тот не скрылся в зарослях.
…В эту ночь Олег лег спать по-настоящему сытым, хотя несоленое мясо быстро перестало казаться вкусным. Остатки зайца мальчишка оставил около затушенного костра и несколько раз слышал ночью, устроившись среди ветвей дуба, как кто-то внизу похрустывает и потрескивает косточками.
Вообще ночь прошла очень плохо. И дело было не только (да и не столько) в звуках под деревом, и даже не в том, что Олег не нашел такой же хорошей развилки, как в прошлый раз, и вынужден был спать, фактически сидя на толстом сучке. Он засыпал, просыпался – было страшно, в сон вламывалось то, что он видел на насыпи, трупы открывали безгубые рты, что-то шептали, тянулись руками, даже гнались за ним по лесу, а револьвер то ли не срабатывал, то ли просто не мог убить уже убитых… Под утро, когда дул рассветный ветер и только-только села за лес чудовищная луна, Олег проснулся окончательно – замотанный снами, со вкусом рвоты во рту и больным животом. Он хотел сразу тронуться дальше, но поопасался ночных хищников, которые как раз должны были возвращаться в свои логова, – и еще почти час просидел на сучьях, прежде чем спуститься и продолжать путь…
* * *
Солнце перевалило за полдень, когда Олег снова вышел к железной дороге.
Он сел на рельс и плюнул. Похоже было на то, что он ухитрился заблудиться и теперь начал ходить кругами. Или это не та дорога? Внезапно стало совсем все равно. Олег вытянулся на насыпи, ощущая ни с чем не сравнимое блаженство. Солнышко пригревало… А, пусть все прахом идет. Он не сдвинется с места, пока не отдохнет как следует! Все сразу поплыло, закружилось перед закрытыми глазами, навалилось – нервное напряжение, полубессонная ночь, переход с самого раннего утра… Олег сам не заметил, как уснул.
Снился почему-то спортзал фехтовального клуба. Занимались гимнастикой – как обычно, в спортивных трусах и босиком. Поддувало по ногам из дверей. Странно – никогда не было такого… Олег сделал батман – ноги почему-то очень ныли – и увидел себя в зеркале напротив: в одежде и с револьвером в кобуре. По ногам продолжало противоестественно дуть.
Олег с усилием проснулся – словно из липкой паутины выдрался. Ноги, кстати, болели на самом деле, а солнце село за деревья. И по ногам дуло.
– Бред какой-то, – пробормотал Олег, садясь и подтягивая ноги. И тут же процедил: – Вот это фишка…
Подошва левой кроссовки на носке протерлась. Правой – лопнула по центру. И без того поношенные «пумы», надетые на рыбалку, не выдержали многокилометрового перехода по лесу.
От неожиданного огорчения глупо защипало в носу. Впрочем – так ли уж глупо? Ясно же, что скоро эта дрянь развалится совсем. Что тогда? Плести лапти? «Вы умеете играть на рояле?» – «Не знаю, не пробовал…» Абсолютно пропало желание куда-то идти, что-то делать, вообще шевелиться. Кончено. Ему только четырнадцать, если уж на то пошло (еще несколько дней назад он подумал бы – почти пятнадцать), и он имеет право устать и отчаяться…
Вот только имеет ли?
Олег медленно улыбнулся, словно улыбка требовала физического усилия. Похоже, не имеет он такого права… Да и не в этом даже дело – имеет, не имеет… Просто тут все куда проще, чем дома. Хочешь – борись и живи. Не хочешь – только сложи руки… и все, кранты. Тобой пообедают вороны и старый дружбан серый волк. Не побрезгует.
Он вдруг вспомнил… нет, не отца и не маму, по которым продолжал тосковать. Он вспомнил снимки – снимки в кабинете деда, где он, еще не старый, снят на фоне крепостей, гор, лесов этого мира. Все это где-то тут ЕСТЬ. И его дед здесь БЫЛ. И неважно, что Олег не помнил своего деда живым. Просто… просто такое родство, оно ОБЯЗЫВАЛО. Олег понимал свои собственные мысли очень смутно, они не формулировались. Но сидеть тут было нельзя, даже если он останется в одних трусах… или вообще с голым задом. Надо идти. Неважно, что не знаешь – куда. Неважно, что нет ни ножа, ни зажигалки. Неважно, что разваливаются кроссовки, что снова нечего есть, что в этом мире вешают людей и что тебе просто страшно… или даже ОЧЕНЬ страшно. Надо вставать и идти. Потому что надежда дается лишь тем, кто в пути.