Верещагин Павел. И танки наши быстры

   Бурцев согласился с тем, что с соседями нужно знакомиться, и не стал возражать по поводу приятности Валентины.
   – Ну, проходите, проходите!
   Демонстративно пошаркав о коврик возле двери, Бурцев вслед за девушкой прошел вглубь квартиры.
   Квартиру, которая до ремонта была такой же трехкомнатной, как и у Бурцева, решительная рука дизайнера перекроила на современный манер – появились ниши и полуколонны. Дверь дорогого дерева вела, видимо, в спальню. Из-за угла мерцали космические формы какой-то современной кухни с никелированными стержнями и полусферами.
   Но вся эта красота, как показалось Бурцеву, оставалось какой-то необжитой, слишком с иголочки, почти нетронутой после ремонта. Стулья с высокими спинками вокруг стола, вазочки с искусственными цветами и несколько случайных книг на полках и в нишах, подобранные по цвету корешков стояли именно так, как их расставил дизайнер.
   Лишь кусочек дивана перед телевизором нес следы человеческого пребывания: на спинку был сброшен с плеч бабушкин пуховый платок, через подлокотник лицом вниз была перекинутая раскрытая книга, рядом лежал телевизионный пульт, а в углу сидел потертый плюшевый бегемот внушительных размеров – старенький и, видимо, любимый…
   – Ну, давайте знакомиться, – проговорил Бурцев. – Вас как зовут?
   – Настя.
   – Очень приятно. А я – Бурцев.
   – Просто Бурцев? А по имени?
   – Георгий. Но меня все Бурцевым зовут. Даже дочка. Настя кивнула.
   Она указала Бурцеву на кресло, стоящее напротив дивана, а сама уселась рядом с бегемотом, переложив на журнальный столик переносную трубку телефона.
   – Как хорошо, что вы зашли! – повторила девушка. – А то сидишь дома одна, и в голову лезут всякие нехорошие мысли, – она виновато улыбнулась. – А рядом, оказывается, живут такие хорошие люди. Я вчера, как только увидела вас с пингвином, так сразу поняла, что вы хороший человек.
   «А она ничего, – подумал Бурцев. – Симпатичная». Он напустил на себя вид потешной строгости.
   – Кстати, вам от моего пингвина привет, – сказал он. Настя оживилась и охотно вступила в предложенную игру.
   – Спасибо, – так же шутливо ответила она. – Как он поживает?
   – Он-то? Очень хорошо! А что бы ему не жить? Только и знай – ешь да спи. Я бы сам так не отказался. Вот только… – Бурцев опечалился.
   – Что?
   – Скучновато ему…
   Настя вопросительно вскинула бровь.
   – Он ведь еще молодой, охота поиграть… пошалить… – пояснил Бурцев. – А со мной разве пошалишь? Нет. И это еще в выходной день! А что будет в понедельник, когда я уйду на работу?… – Бурцев вздохнул.
   Девушка пытливо посмотрела на Бурцева, вникая в скрытый смысл его слов, потом рассмеялась, кивнула и заговорила о другом.
   – Какая сегодня погода противная! Бр-р-р! – Настя передернула плечами. – Снег не снег, дождь не дождь! Может быть, от этого и на душе как-то не по себе?…
   – Конечно! Погода, она, знаете, как на людей действует! – горячо поддержал Бурцев.
   «Ничего, ничего! – успокоил он сам себя. – Хорошие мысли приходят людям в головы не сразу… Их нужно подготовить. Постепенно, шаг за шагом…Только, черт, времени мало. Эта морда там на балконе…»
   Бурцев начал терпеливо заходить с другой стороны.
   – А вы, наверное, ездили по магазинам… – предположил он.
   – Почему вы так решили?
   – Женщины любят магазины, я знаю… Наверное, накупили себе кучу разных приятных мелочей.
   Настя терпеливо улыбнулась.
   – Нет-нет. Я была не в магазине.
   Бурцев удивился.
   – А где же вы были?
   – Я была в церкви, – сказала девушка. И почему-то смутилась.
   Бурцев кивнул. Церковь – хорошее место. Хотя ему лично больше бы подошло то, что Настя ходила по магазинам.
   Он сокрушенно вздохнул.
   – С этими покупками просто беда, – признался он.
   – Да? А что такое?
   – Да вот, хотел я сделать дочке приятное… Купил ей пингвина… Думал, она обрадуется… А она… – Бурцев в досаде махнул рукой и вопросительно посмотрел на Настю.
   Настя встретила его взгляд, некоторое время внимательно изучала его лицо, потом покраснела, поджала губы и нахмурилась.
   – А знаете что? – сказала она. – Давайте пить чай! У меня, кажется, где-то было печенье!
   Девушка спрыгнула с дивана и отправилась на кухню. Вскоре оттуда послышался шум наливаемой в чайник воды, стук дверок и звяканье посуды.
   «Ну вот! Все ясно, – сам себе сказал Бурцев. – Напрасно я сюда и притащился. И, как маньяк, пристаю к человеку со всякими глупостями. А у него о домашних питомцах – даже мыслей нет. Ну да ладно. На нет – и суда нет! Хотя бы чаю попью. А то дома после вчерашнего – хоть шаром покати».
   Чтобы не сидеть, как истукан, Бурцев тоже встал и прошелся по комнате, от нечего делать оглядываясь по сторонам.
   Он рассмотрел фарфоровые безделушки в нише на стене, вьющееся растение, свисающее со шкафа, картину, изображающую Венецию, и остановился перед столиком в углу, на котором стояла группа фотографий в рамочках.
   На всех фотографиях были запечатлены памятные для Насти моменты ее недавнего прошлого. Везде она была в обществе одного и того же мужчины лет сорока пяти, с лицом красивым, мужественным и романтичным. «Ба! – мысленно воскликнул Бурцев. – Да это же… Как его…» Лет пятнадцать назад это самое лицо с печальной и мужественной улыбкой смотрело на город с сотен афиш кинотеатров – то в роли героя отечественной войны, то Казановы, то мудрого шута, то ковбоя, то доброго волшебника… Но потом, после какого-то скандала, лицо как-то разом исчезло, Бурцев даже не был уверен, что артист все еще жив или не уехал за границу… А он оказался живехонек и неплохо проводил время.
   «О-па! – с неожиданной досадой подумал Бурцев. – Так вот кто, оказывается, участник этого романа! Герой-любовник! Тогда все ясно!» Бурцев почему-то почувствовал себя разочарованным.
   Киногерой и Настя позировали фотокамере то в нарядных горнолыжных комбинезонах на фоне Альпийских вершин, то в купальных костюмах на борту океанского катера, то за столиком ресторана на фоне тропической ночи, прямо на песке средиземноморского пляжа… Бурцев одну за другой внимательно изучил все фотографии. Одна из них ему не понравилась. На ней бывший ковбой и волшебник был заснят во время охоты: в сапогах выше колена и с ягдташем на поясе он переломил ружье над поверженной метким выстрелом косулей. «Ну конечно! – подумал Бурцев. – Тут никогда не любили животных». Впрочем, на другой Настя и ее друг кормили декоративных курочек на лужайке какого-то поместья в наших широтах.
   – Вы уж извините, что я вам не предлагаю кофе, – донесся с кухни голос Насти. – У меня тут есть кофеварка, и очень современная… Но я так и не научилась ею пользоваться. Кипячу воду по-старинке, в мамином чайнике…
   Она появилась в дверях, катя за собой сервировочный столик с чайными приборами. Заметив Бурцева, рассматривающего фотографии, она на мгновение помрачнела.
   – Так вот кто, оказывается, ваш бывший друг! – не удержавшись, воскликнул Бурцев. – Популярный человек!
   Настя непроизвольно вздрогнула.
   – В том смысле, что… – попробовал исправить свою оплошность Бурцев и не договорил.
   – Вы уже знаете мою историю… – печально сказала девушка. – Откуда?…
   – Да так… Во дворе говорили…
   – Ах да, понимаю… Валентина…
   Настя нахмурилась. И молчала все время, пока выставляла на стеклянный журнальный столик чашечки тонкого фарфора, чайник, молочник, вазочку с печеньем.
   – Не смущайтесь… – посоветовал Бурцев. – Вам нечего стесняться…
   – Что вы имеете в виду? – неприязненно спросила девушка.
   – То, что с вами случилось, – ответил Бурцев. – Вас можно понять. Популярный артист, красивый мужчина, богач… В такого грех не влюбиться!
   Девушка покраснела. И некоторое время сердито молчала.
   – Это совсем не то, что вы подумали… – отрывисто сказала она.
   «А и правда, кто меня за язык тянет, – подумал Бурцев. – Мне-то какое дело?»
   – Да я, собственно…
   – Это совсем, совсем не то!… – повторила Настя. Она некоторое время сидела, хмурясь и стараясь справиться с собой. – Наша история – другая. Ведь мы с этим человеком – земляки. Он родился в том же маленьком городке, что и я. И учился в той же школе. Девчонки даже хотели музей в нашей школе сделать в его честь, «наши знаменитые горожане», но РОНО не разрешило.
   Она помолчала, сердясь на Бурцева, который втягивал ее в неприятный разговор, а потом все-таки заговорила, сначала с усилием, потом – все с большим и большим чувством.
   – Он ведь был очень популярен лет пятнадцать назад. По всей стране. А уж в нашем городке – можете представить… У каждой девчонки над кроватью висел его портрет. И у меня висел… Но если другим девчонкам портрет был нужен для того, чтобы целовать его на ночь и млеть, то мне – совсем, совсем для другого.
   – Если вам неприятен этот разговор, то вы можете не продолжать… – заметил Бурцев.
   – Нет, отчего же. Раз уж начали… – упрямо проговорила Настя. – Конечно, тогда я была самонадеянной и глупой… Но дело не в этом. Теперь я понимаю, что была влюблена не в него самого… Он для меня был воплощением другой жизни, знаком того, что эта жизнь достижима… Ведь как мы жили в нашем городке?… Учительница приходила в класс в сапогах по колено, потому что на улице грязь. Один фонарь на всю округу – и тот постоянно разбит. Кинотеатр с индийскими фильмами, а под ногами хрустит ковер из подсолнечной шелухи. На улицу после семи выйти нельзя – девчонкам опасно. А в телевизоре мы видели – есть другая жизнь. Автомобили, высокие дома, шум и по ярко освещенным улицам запросто ходят люди – и в том числе известные на всю страну. И вот я всегда знала, что когда-нибудь эта жизнь будет моей – и его фотография над кроватью напоминала мне об этом.
   Настя замолчала. Бурцев подумал и кивнул. Так бывает. Кажется, что любишь человека, а на самом деле…
   – Тогда он был очень популярен, – вспомнила Настя. – Это потом у него случились известные неприятности. Его втянули в политику, он выступил в поддержку людей, а они оказались негодяями. Вышел скандал… Его поливали грязью… Только ленивый журналистишка не трепал его имя. Он страшно переживал. Пропал из виду. Говорили, что навсегда оставил театр и кино… Ушел в бизнес…
   Настя помолчала. И заговорила опять.
   – А я между тем выросла. И дважды пыталась поступать в столичный вуз. И оба раза провалилась. А его стали забывать… И уже над кроватями местных девчонок висели другие фотографии. Кумиры меняются быстро… Лишь я… я по-прежнему оставалась ему верна… – сказала она.
   Бурцев опять кивнул: это правильно.
   – А потом мне выпал шанс переехать в этот город. И я переехала. – Настя запнулась, вспомнив что-то неприятное, и почему-то посмотрела на телефонный аппарат, стоящий на журнальном столике. – И первое время ходила по этим улицам так, будто со мной произошло чудо. Оттого что я все-таки здесь… И могу запросто пойти в этот театр или в этот музей. Или увидеть, как проезжает в машине известный всей стране человек. И даже случайно повстречать его, моего кумира… Я уже знала, как сложилась его судьба. Знала, что он по-прежнему живет в этом городе. И стал преуспевающим бизнесменом. После моей глубинки мне казалось удивительным, что я могу запросто пройти мимо офиса его компании, ставшей известной. И, может быть, увидеть у дверей его…
   Девушка взглянула в глаза Бурцеву, и тот кивнул.
   – А потом опять большая удача… В его фирму набирали новый персонал. Я пришла на собеседование – и меня взяли! Взяли почти никем, девочкой в торговый зал… И уже это было вообще невероятно! Если бы я рассказала кому-нибудь из школьных подружек – мне бы не поверили. Я по нескольку раз в день видела его в коридорах. Слышала его голос. Попадалась ему на глаза. Вблизи он оказался еще лучше, чем на экране… Такой интеллигентный. Деликатный… И в то же время сильный. А глаза – грустные-грустные… И седые виски. Я влюбилась по уши, уже по-настоящему…
   Настя некоторое время сидела, глядя невидящими глазами перед собой. Потом накинула на плечи пуховый платок, зябко укуталась и заговорила опять:
   – Я мечтала, молилась, колдовала, чтобы он меня заметил, – и он заметил. Я была такая свеженькая, такая непосредственная, веселая. К тому же землячка. Я ему понравилась… Он перевел меня в свою секретарскую группу, помощницей, я стала работать в соседнем с ним кабинете, общалась с ним по нескольку раз в день.
   Она мимо Бурцева посмотрела на деревья за окном.
   – А дальше… Дальше… Все эти двадцать он лет был женат на одной и той же женщине, с которой познакомился еще студентом. Интересная женщина, независимая. Дизайнер. Сама зарабатывает деньги. У них взрослая дочка. И вот мы узнали, что его жена увлеклась другим мужчиной… То ли продюсером… То ли режиссером… И оставила мужа. Ради этого режиссера. Она вообще такая… Отчаянная… И думает только о себе.
   Настя посмотрела на Бурцева, и Бурцев почувствовал, как на дне ее глаз зарождается привычная застарелая боль.
   – Все были потрясены. И он, конечно, в первую очередь. Перестал показываться в компании, все дела вел через заместителя… Говорят, пил… А я каждый день ходила в церковь. И молилась, молилась… Через несколько недель он появился, всего на несколько минут, чтобы…
   Настя замолчала. Глядя широко раскрытыми глазами в пространство и думая о чем-то своем.
   – Он пришел, чтобы поговорить со мной. Чтобы позвать меня к себе. И мы стали жить с ним вместе. И опять я не могла поверить своему счастью… Думала вот проснусь – и все исчезнет. Это была как сказка… Он решил на время оставить дела на заместителя и немного отдохнуть… И мы стали просто жить… И нам было так хорошо вместе. Он был внимательный… И благодарный. А я чувствовала, что родилась на свет именно для этого… Для того, чтобы готовить ему еду, гладить рубашки, и мне ничего в жизни не надо, только видеть рядом его удивительные глаза, чувствовать запах его одеколона, ночью доставлять радость, когда-нибудь потом, может быть, родить сына. И у меня нет другого предназначения. Мы ездили путешествовать. Ходили по театрам… Вели светскую жизнь… Но мне все это было не нужно, не обязательно… Даже мешало…
   Она горько усмехнулась.
   – И вот казалось бы… Если вспомнить ту смешную девчонку в маленьком городке, ожидающую на подоконнике мать с работы и мечтающую о знаменитом артисте… И потом меня, рука об руку с ним, влюбленным, где-нибудь на океанской яхте или в кафе на Елисейских полях… Какая счастливая судьба… Какой фантастический путь… Какая череда невероятных удач…
   Она замолчала и постаралась справиться с собой. Но вопреки воле ее глаза стали медленно наполняться слезами.
   – А оказалось… Оказалось… Что все эти удачи нужны были только для того, чтобы… – Она подняла лицо вверх, старясь, чтобы слезы затекли обратно. – Для того, чтобы потом все обернулось для меня таким ужасным несчастьем… Бедой… Пустотой…
   – А что случилось? – осторожно спросил Бурцев.
   – Сначала я стала замечать, что он как будто остывает, привыкает ко мне… Ему как будто иногда становится скучновато. Я пыталась что-то придумать, развлечь его. Может быть, ему нельзя было оставаться без дела? Теперь поздно гадать… Только я стала чувствовать, что я ему не так нужна, как раньше… А потом… Потом… Потом у его жены кончилось там… С этим человеком… Она позвонила и предложила моему любимому начать все сначала…
   Настя встретила вопросительный взгляд Бурцева и кивнула: да-да, так все и было.
   – …И он подумал-подумал и согласился.
   На глазах Насти опять появились слезы, и ей пришлось замолчать, справляясь с собой.
   – То есть все это произошло не сразу, не в один день… Он сначала стал какой-то задумчивый. И смотрел на меня какими-то мудрыми глазами. А в один прекрасный день…
   Настя достала из заднего кармана джинсов носовой платок и высморкалась.
   – В один прекрасный день все кончилось. Все мое счастье. Он собрал вещи и ушел. То есть он постарался быть честным по отношению ко мне… Не хотел, чтобы я терпела неудобства. Устроил так, чтобы я ни в чем не нуждалась… Могла жить в свое удовольствие… Чтобы мне не нужно было бы возвращаться к прежней жизни. Но оказалось, что мне все это совсем-совсем не нужно…
   Настя умолкла и молчала, наверное, целую минуту. Потом горько усмехнулась:
   – Вот я знаю, все вокруг считают, что мне ужасно повезло. Что я ловко устроилась… Пожила с мужиком пару годиков и раскрутила его на все сто! А я жила как в тумане. Просыпалась утром и начинала плакать. Все спрашивала себя: «Ну почему, почему? Зачем все так получилось? Зачем нужно было давать мне такое удивительное, неслыханное счастье, чтобы потом разом все отобрать? Ну чем я провинилась?» И плакала, плакала.
   – Может быть, я просто не могла поверить в то, что мое счастье ушло сквозь пальцы?… В то, что все позади?… Я садилась с утра у телефона, обнимала вот этого бегемота и начинала колдовать: «Ну, пожалуйста, пусть он сегодня позвонит. Пусть позвонит! Пожалуйста! Он не может не позвонить!» Смешно!
   Она попробовала рассмеяться. Но смех у нее не получился.
   Наступило молчание.
   На журнальном столике неожиданно громко зазвонил телефон. И опять Настя вздрогнула от неожиданности, впилась глазами в аппарат и не стала снимать трубку.
   Бурцев помолчал некоторое время, дожидаясь, пока телефон умолкнет. И не стал спрашивать, почему Настя не снимает трубку. Вряд ли это звонил ее друг. А если нет, то мало ли какие соображения могут быть у человека.
   – Да-а… Грустная история, – согласился он. – Но вы знаете, время – оно все лечит. Точно. Я по себе знаю… Вы еще очень, очень молодая… И красивая… У вас вся жизнь впереди! И в ней еще будет много хорошего. Поверьте!
   Девушка вскинула на Бурцева горящие глаза и упрямо помотала головой.
   – Нет, в моей жизни уже ничего больше не будет! Вся моя жизнь уже в прошлом.
   Бурцев пожал плечами и не стал спорить. Есть вещи, которые нельзя объяснить и которые человек должен понять сам.
   Он почему-то подумал, что через какой-нибудь десяток лет его дочка будет такой же, как эта Настя. И будет мучиться над вопросами любви и нелюбви, добра и зла, жизни и смерти – вечными вопросами этого мира.
   – Я вот все думаю, – опять заговорила Настя. – Если он смог так все забыть… И простить измену жены… Значит… Значит, он просто ее любит. Так? – Она заглянула в глаза Бурцеву.
   Бурцев пожал плечами. В двух словах не скажешь. Непростой это вопрос.
   – Ведь он мог отказаться начать все сначала из одной только гордости… – сказала Настя. – Не простить ей обиду… Так часто бывает. Но ведь это… Когда не любишь. А если любишь… – Она замолчала. – Любовь… как это объяснить? Это что-то непонятное. Когда просто сидишь с человеком, пусть даже на маленькой кухоньке, и тебе так хорошо!… Вокруг – будто дворец чудесный и все переливается огнями. Так что ничего другого не нужно… Мы с ним жили разнообразно, ездили на охоту, катались на лошадях… Но мне все это было не важно. Мы могли бы просто сидеть на этой самой кухоньке. И я была бы счастлива. Но я это чувствовала, а он, видимо, нет. А с ней… С ней он чувствует… И с этим ничего нельзя поделать.
   Настя вопросительно посмотрела на Бурцева, и ее глаза опять начали наполняться слезами.
   – Вы только не подумайте! Я не жалуюсь. Тысячи и тысячи женщин отдали бы половину своей жизни за то, чтобы в ней были такие два года, как у меня… Я это понимаю. Но я… я… Я никогда не думала, что это бывает так больно…
   Бурцев пошевелился в своем кресле.
   – Мне иногда кажется, – голос Насти осекся, – что я не смогу дожить до вечера. Ведь это невозможно. Ведь оно все время болит…
   – Что?
   – Я не знаю что! Что-то вот здесь. – Настя прижала руки к груди. – Раньше бы сказали – душа! Мне иногда хочется расцарапать грудь ногтями! Хочется разорвать ее и вынуть то, что болит!
   Бурцев пристально посмотрел на нее.
   – Я даже пить пробовала! – Настя по-своему поняла его взгляд и горько усмехнулась. – Только мне не помогает.
   Бурцев кивнул. Это известно. Кому-то это дело помогает, а кому-то нет.
   Он смотрел на девушку и чувствовал к ней все большее и большее сочувствие. Даже не просто сочувствие… А нечто большее.
   Эх, если бы не обстоятельства… Если бы не его сегодняшние заботы… Бурцев покосился на окно, за которым, двумя этажами ниже, ждал его на балконе одинокий житель полярных широт.
   Взгляд Насти упал на телефон. Она вздрогнула. И почему-то усмехнулась.
   – Ну да ладно! – тряхнула она головой. – Может быть, недолго уже осталось.
   – Что вы имеете в виду?
   – Да так… Ничего. – Настя спрятала глаза. – Налить вам еще чаю?
   Бурцев отказался.
   Он все больше и больше прислушивался к непонятным звукам, которые начали доноситься из-за окна. Как будто кто-то с настойчивостью, достойной лучшего применения, стучал молотком в железный лист. Бурцеву эти звуки очень и очень не нравились.
   Настя заметила изменившееся выражение его лица и тоже прислушалась.
   – Что это там за шум? – спросила она.
   – Не знаю…
   – Думаете, ваш питомец?
   Бурцев пожал плечами. Он встал и подошел к окну.
   Люди, проходившие под окнами, задирали удивлено головы и смотрели куда-то вверх, туда, где располагался его, Бурцева, балкон. Несколько человек даже остановились и, переговариваясь между собой, указывали руками вверх.
   Некоторое время царила тишина, потом опять раздались глухие удары по железу. Потом удары смолкли, и до Бурцева приглушенное хорошими стеклами донеслось знакомое «гха-гха».
   – Он? – спросила Настя.
   – Он! – Бурцев прошелся по комнате и остановился перед Настей. – Вы меня извините, но мне нужно идти…
   Настя смотрела снизу вверх в его лицо.
   – Не уходите… – вдруг попросила она. – Посидите еще…
   Высказав все, что было на душе, она как-то немного успокоилась, повеселела.
   – Я бы с удовольствием… – сказал Бурцев. – Но там этот тип. Слышите?
   – Да.
   – А я к вам еще приду. Вот разберусь со своим пернатым и приду.
   – Обещаете? – улыбнулась она.
   – Обещаю!
   Настя проводила его до дверей.
   И уже открыв замки, она вдруг замерла еще на мгновение и задумалась. А потом улыбнулась как-то странно – себе на уме, – и проговорила:
   – Самое ужасное состоит в том, что я сама во всем виновата!…
   – Не понял…
   – Когда между нами еще ничего не было… И я еще ходила по этому городу и только мечтала о своем счастье…
   – Ну?
   – Я как-то зашла в церковь, поставила свечку и попросила: «Господи, сделай так, чтобы он разлюбил свою жену. Совсем разлюбил. И вместо нее полюбил меня».
   – Ну и что?
   – Как – что? Я попросила у Бога несчастья для другого человека. Для его жены. Из-за этого все мои несчастья…
   – Так ведь у вас все вышло по-другому. Не ваш герой разлюбил жену, а она его.
   – Ну и что? – тихо улыбнулась Настя. – Но я-то попросила! Понимаете?
   Стук за окном нарастал.
   – Ну, знаете! – сказал Бурцев. – Это уж вы чересчур! Да если каждого человека наказывать за то, о чем он подумал и что попросил, – на земле вообще людей не останется! Среди нас такие перцы ходят – мама не горюй. Они человека пришьют за копейку, а за сто тысяч сотрут с лица земли целый квартал. Сироту или бабушку по миру пустят – и не задумаются! А вы говорите…
   Настя не стала возражать. Но по ее лицу Бурцев понял, что его аргументы ее совсем не убедили.
   Эх, было бы побольше времени! Бурцев бы рассказал ей, что такое жизнь! Но такое не объяснишь в двух словах.
   – Постойте, постойте! – вдруг спохватилась Настя. И испытующе посмотрела на Бурцева. – Ведь вы не просто так приходили… Ведь вам что-то было нужно?…
   Бурцев крякнул, ничего не ответил и вышел вон.
     

* * *

     

   Бурцев обнаружил пингвина стоящим у стареньких детских санок в виде жестяного круга, о существовании которых Бурцев уже успел забыть. Пингвин выглядывал между прутьев балконного ограждения на улицу, потом поворачивался, что есть силы бил клювом в круглую тарелку санок и опять выглядывал на улицу. Под балконом уже успела собраться небольшая толпа зевак.
   «Ну и пусть!» – подумал Бурцев. Он вдруг почувствовал приступ усталости и безразличия.
   Опять зазвонил телефон.
   – Бурцев, это ты? – спросил лучший друг Айвазовский.
   – Нет, это Усама бен Ладен! – вяло огрызнулся Бурцев.
   Айвазовский, видимо, хотел пошутить что-то по поводу международного терроризма, но сдержался. Голос его был заметно трезвее, чем в прошлый раз.
   – Слышь, Бурцев… Мы это… в клуб пришли, шары погонять… – как-то виновато сказал друг. – Ну, в тот, где вчера все вместе были…
   – Так держать! Молодцы! – язвительно прокомментировал Бурцев.
   – Я не об этом… Мы по дороге шли мимо подземного перехода. Того, где мужик вчера стоял…
   – Какой мужик?
   – Ну, полярник… У которого ты пингвина… того…
   Бурцев понял, о ком идет речь.
   – Ну и что?
   – Так это… Он опять стоит.
   – Кто?
   – Да я же говорю – мужик.
   – И что?
   – Ничего.
   – Он что, опять кого-нибудь продает?
   – В том то и дело, что нет…
   – А что?
   – Просто… Стоит… Унтами притопывает.
   Бурцев задумался:
   – Ну и что?
   – Да так, ничего…
   – А зачем ты мне это говоришь?
   – На всякий случай. Чтобы ты знал, – сказал Айвазовский и повестил трубку.
   Не успел Бурцев как следует подумать над его словами, как телефон зазвонил опять.    – Бурцев, это ты? – спросил Зинкин голос.