Страница:
— Я узнал ее! Узнал вашу фру Улафсен, русскую, скандинавку, англичанку, чертовку в ступе… Георг Делох узнал ее, как старый пес Аргус своего хозяина Одиссея, царя Итаки, переодетого оборванцем, после двадцати лет ожидания. Только Аргус вильнул хвостом и издох, а старый профессор бросился звонить вам, мой дорогой Питер! А вы, оказывается, здесь, в Лондоне!..
Питер Дубойс терпеливо ждал, когда в профессоре прогорит все, что должно прогореть. Он чувствовал, что сейчас расследование совершает гигантский прыжок, сравнимый по пространственным меркам с перелетом через океан. И теперь можно позволить главному юродивому, который того и гляди перевоплотится в главного свидетеля, выговориться до конца, в том стиле, который он сам сочтет подходящим. Пусть это будет Гомер и Гесиод. Пусть будет гекзаметр. Только говори, профессор! Только говори!
— Я вообще-то не смотрю телевизор. Телевидение губит воображение, воспитывает леность души… Но мне хотелось посмотреть интервью с этим выскочкой, с этим Геростратом от науки! Знаете, наверное, о ком я говорю? Нет?! Надо срочно садиться за статью! Надо кричать на весь мир, что доктор Майер — шарлатан!.. Вы что, действительно ничего не слышали? Майер доказывает, что Троянского коня не существовало. Так как кони были связаны в Элладе с культом Посейдона, он сделал вывод, что ахейцы взяли Илион, воспользовавшись банальным землетрясением! Коня-землетрясение послал на троянцев Посейдон! Хотя всем известно, что стены Трои как раз Посейдон и строил. Это был его родной город, так сказать, Нептуна творенье. Гомер перевернулся в могиле, может, даже встал, походил и опять лег! Как вам это нравится?
Питеру Дубойсу это совсем не нравилось. Профессор так легко уходил в глубину веков, что иногда казалось, он оттуда может и не вернуться.
— Профессор, и все-таки…
— Да-да. Извините меня, дорогой Питер! Итак, я включаю это окно в мир на своей кухне и вижу… Кого бы вы думали? Фру Улафсен, только сбросившую старую змеиную кожу! Какая-то презентация или светский раут. Они все играют в аристократию! Думают, напялил ленту через плечо, научился пользоваться тремя вилками, и готов лорд. Аристократишки!.. На чем я остановился? Да! Это была она — та самая дама, которую я встретил в курилке аэропорта за полчаса до объявления посадки. Помните, я говорил вам, что дамочка не за ту себя выдает. Старый синий чулок, вернее, серый мешок. А как она меня обозвала козлом, и как смотрела?.. Но все это я вам уже рассказывал… И вот теперь я увидел ту самую женщину! И скажу я вам, дружище: она правильно сделала, что загримировалась. Такую женщину, увидев только раз в жизни, уже не забудешь.
— Она так красива?
Питера Дубойса что-то затревожило. Какое-то внутренне беспокойство постепенно овладевало им. И он не знал, как с этим состоянием справиться, не понимая причину.
— Она незабываема. Это красота… Как бы вам сказать. Помните суд Париса, когда он выбирает из трех богинь прекраснейшую. Так вот, в ней есть что-то и от Афины-воительницы, и от Афродиты-богини любви, и от Геры-властительницы… И, знаете, дорогой мой друг, она ведь рыжая…
— Рыжая?
— Рыжая, как… лиса…
Питер Дубойс усмехнулся, чтобы скрыть усиливавшуюся нервозность.
— Да-да. Как лиса. Можете теперь открывать свою лисью охоту, обложить ее флажками…
— Нет, я, в таком случае, предпочитаю косу.
— Какую косу? — удивился Дел ох.
— Есть такая русская сказка про Петуха с косой на плече, который выгоняет Лису…
— Отлично знаю! Прекрасная сказка. Только обратите внимание, что ни Волк, ни Медведь справиться с ней не смогли. Будьте осторожны! Очень осторожны… Вы, наверное, ждете от меня каких-нибудь этих ваших… примет. Только в данном случае, Питер, вам ее приметы не понадобятся…
— Почему?
— Потому что я могу сказать вам ее имя. Это была совершенно официальная встреча. И журналист называл всех, кого фиксировала камера, захлебываясь от восторга, что его туда запустили на десять минут… Я запомнил ее имя, тем более что слышал его много раз, да и вы, Питер, слышали его неоднократно. Ее зовут…
Трезвый практик, аналитик Питер Дубойс не видел ничего такого, что могло вызвать непонятное волнение. Что тут волноваться? Он бы вычислил ее рано или поздно. Эта случайность просто все ускорила. Спасибо, конечно, старине Делоху, но… Но какая-то новая, незнакомая его составляющая, собственная тень от нового источника света, от зажженной кем-то таинственным новой свечи, почему-то дрожала. Откуда-то тянуло сквозняком. Пламя изгибалось, и его тень вздрагивала. Ему начинало казаться, что все происходившее с ним в последнее время, все его шаги каким-то образом связаны со всей его прошлой, настоящей и будущей жизнью. И даже не только его одного, но и старого князя Воронова, и со сказками из детства, с книгами, прочитанными в юности, и с обрывками фраз непонятно почему запавшими в душу, — с чередой случайностей и совпадений, неясных образов и ожиданий…
Кто ты? Рыжая Лиса. Лидийская царица Омфала. Английская львица… Кто ты?
Павел Розен — Клэр Безансон
Ричард Чивер — Питер Дубойс
Питер Дубойс терпеливо ждал, когда в профессоре прогорит все, что должно прогореть. Он чувствовал, что сейчас расследование совершает гигантский прыжок, сравнимый по пространственным меркам с перелетом через океан. И теперь можно позволить главному юродивому, который того и гляди перевоплотится в главного свидетеля, выговориться до конца, в том стиле, который он сам сочтет подходящим. Пусть это будет Гомер и Гесиод. Пусть будет гекзаметр. Только говори, профессор! Только говори!
— Я вообще-то не смотрю телевизор. Телевидение губит воображение, воспитывает леность души… Но мне хотелось посмотреть интервью с этим выскочкой, с этим Геростратом от науки! Знаете, наверное, о ком я говорю? Нет?! Надо срочно садиться за статью! Надо кричать на весь мир, что доктор Майер — шарлатан!.. Вы что, действительно ничего не слышали? Майер доказывает, что Троянского коня не существовало. Так как кони были связаны в Элладе с культом Посейдона, он сделал вывод, что ахейцы взяли Илион, воспользовавшись банальным землетрясением! Коня-землетрясение послал на троянцев Посейдон! Хотя всем известно, что стены Трои как раз Посейдон и строил. Это был его родной город, так сказать, Нептуна творенье. Гомер перевернулся в могиле, может, даже встал, походил и опять лег! Как вам это нравится?
Питеру Дубойсу это совсем не нравилось. Профессор так легко уходил в глубину веков, что иногда казалось, он оттуда может и не вернуться.
— Профессор, и все-таки…
— Да-да. Извините меня, дорогой Питер! Итак, я включаю это окно в мир на своей кухне и вижу… Кого бы вы думали? Фру Улафсен, только сбросившую старую змеиную кожу! Какая-то презентация или светский раут. Они все играют в аристократию! Думают, напялил ленту через плечо, научился пользоваться тремя вилками, и готов лорд. Аристократишки!.. На чем я остановился? Да! Это была она — та самая дама, которую я встретил в курилке аэропорта за полчаса до объявления посадки. Помните, я говорил вам, что дамочка не за ту себя выдает. Старый синий чулок, вернее, серый мешок. А как она меня обозвала козлом, и как смотрела?.. Но все это я вам уже рассказывал… И вот теперь я увидел ту самую женщину! И скажу я вам, дружище: она правильно сделала, что загримировалась. Такую женщину, увидев только раз в жизни, уже не забудешь.
— Она так красива?
Питера Дубойса что-то затревожило. Какое-то внутренне беспокойство постепенно овладевало им. И он не знал, как с этим состоянием справиться, не понимая причину.
— Она незабываема. Это красота… Как бы вам сказать. Помните суд Париса, когда он выбирает из трех богинь прекраснейшую. Так вот, в ней есть что-то и от Афины-воительницы, и от Афродиты-богини любви, и от Геры-властительницы… И, знаете, дорогой мой друг, она ведь рыжая…
— Рыжая?
— Рыжая, как… лиса…
Питер Дубойс усмехнулся, чтобы скрыть усиливавшуюся нервозность.
— Да-да. Как лиса. Можете теперь открывать свою лисью охоту, обложить ее флажками…
— Нет, я, в таком случае, предпочитаю косу.
— Какую косу? — удивился Дел ох.
— Есть такая русская сказка про Петуха с косой на плече, который выгоняет Лису…
— Отлично знаю! Прекрасная сказка. Только обратите внимание, что ни Волк, ни Медведь справиться с ней не смогли. Будьте осторожны! Очень осторожны… Вы, наверное, ждете от меня каких-нибудь этих ваших… примет. Только в данном случае, Питер, вам ее приметы не понадобятся…
— Почему?
— Потому что я могу сказать вам ее имя. Это была совершенно официальная встреча. И журналист называл всех, кого фиксировала камера, захлебываясь от восторга, что его туда запустили на десять минут… Я запомнил ее имя, тем более что слышал его много раз, да и вы, Питер, слышали его неоднократно. Ее зовут…
Трезвый практик, аналитик Питер Дубойс не видел ничего такого, что могло вызвать непонятное волнение. Что тут волноваться? Он бы вычислил ее рано или поздно. Эта случайность просто все ускорила. Спасибо, конечно, старине Делоху, но… Но какая-то новая, незнакомая его составляющая, собственная тень от нового источника света, от зажженной кем-то таинственным новой свечи, почему-то дрожала. Откуда-то тянуло сквозняком. Пламя изгибалось, и его тень вздрагивала. Ему начинало казаться, что все происходившее с ним в последнее время, все его шаги каким-то образом связаны со всей его прошлой, настоящей и будущей жизнью. И даже не только его одного, но и старого князя Воронова, и со сказками из детства, с книгами, прочитанными в юности, и с обрывками фраз непонятно почему запавшими в душу, — с чередой случайностей и совпадений, неясных образов и ожиданий…
Кто ты? Рыжая Лиса. Лидийская царица Омфала. Английская львица… Кто ты?
Павел Розен — Клэр Безансон
Ред-Рок, Аризона
Июнь, 1996 год
— Наши разговоры в постели напоминают мне сцену из фильма «Бразилия». Помнишь, по орвелловскому роману «1984». Все жду, когда разверзнется потолок и через отверстие спустятся спецназовцы в черной униформе, чтобы нас арестовать… — сказал Павел, ловя себя на мысли, что вот уже месяц, как они вместе, а он все никак не устанет любоваться тем, как она, утомившись от ласк, курит свою тонкую сигаретку и пускает, балуясь, тонкие струйки дыма ему в лицо…
— Никто нас никогда не арестует, дурачок! Не будь параноиком. Покуда ты им нужен как специалист, ты будешь работать, — говорила Клэр со своей милой-премилой улыбкой, — и потом, куда тебя еще арестовывать, когда ты и так под арестом?
Павел соглашался с ее неоспоримыми доводами и, издав какие-то животные звуки, смешанно напоминающие рев марала и курлыкание журавля, начинал снова валить свою подругу на спину, подминая ее под себя и ловя ладошками ее груди, и скользя руками вниз, ища пальцами ответную во влажной жадности промежность…
А через четверть часа она снова курила тонкую коричневую сигаретку, а он все так же любовался ее лицом, светлыми завитками волос, спадающими на тонкую шею, темными сосками на молочно-белых незагорелых ее грудях с едва различимыми под тонкой кожей синими жилками…
— А ты уверена, что они не могут без меня обойтись? — задумчиво переспросил Павел.
— Ты представляешь, чего им стоило заполучить тебя сюда? — ответила Клэр вопросом на вопрос.
— Ну, хорошо, допустим, я один из редких минералогов, кто занимается импактитами, но ты-то орнитолог, ты чем занимаешься? — спросил Павел, оторвав взгляд от груди Клэр и поглядев ей в глаза.
— А я занимаюсь сезонной миграцией, — ответила она не мигая, пустив струйку дыма ему в глаза.
— А точнее?
— А точнее — аппаратом биологических систем ориентирования.
— Изучить, систематизировать, классифицировать, научиться управлять и, наконец, использовать…
— Ты это о чем? — спросила она.
— Я тебе назвал пять последовательных целей научного процесса, сформулированных академиком Ландау, — ответил Павел.
— То есть?
— То есть я бы хотел узнать, в какой стадии вы находитесь?
— В предпоследней… Учимся управлять…
— Тогда, я ставлю главный вопрос: зачем? Зачем это надо тем, кто нас сюда посадил? — сказал Павел без пафоса.
Клэр же вместо ответа выразительно показала ему глазами на потолок…
— Ты меня пугаешь? — спросил он.
— Предостерегаю, — ответила она.
— А знаешь, у Джозефа Хеллера в «Уловке двадцать два» есть замечательное место.
— Какое?
— А такое, где один солдат пишет с фронта своей возлюбленной: ты, дескать, сейчас постарайся подольше и побольше глядеть в пол и на землю…
— Почему? — наивно спросила Клэр.
— А потому, что когда я вернусь, ты будешь долго-долго глядеть в потолок, лежа подо мной! — зарычал Павел…
Павел написал шефу самую пространную из всех самых пространных докладных, когда-либо писанных им и в России и здесь, в Штатах. Аж на двадцати страницах. Не докладная записка, а целый доклад научному обществу!
Он про все написал.
И про необходимость комплексного подхода к решению проблемы искусственного получения импактитов, включающего не только продолжение опытов в автоклаве, но начало нового этапа экспериментов, завязанных на бомбардировке горных пород образцами, сбрасываемыми с космической орбиты… Усложнение эксперимента в этой части было в том, что к работе привлекалось Национальное Агентство по Аэронавтике — НАСА… Сбрасываемые с орбиты образцы сами по себе должны были представлять болванки из чистейшего железа, максимально приближенного к метеоритному… «Это элементарно, Ватсон, — говорил сам себе Павел, увлеченный тайной мыслью… — Убегу! Обязательно убегу, только надо их убедить, чтобы меня включили в экспедицию по поиску упавших искусственных метеоритов».
В докладной записке Павел указал на необходимость строгого очерчивания района бомбардировки, упирая на то обстоятельство, что его как минералога интересуют только районы предгорий Алтая, располагающиеся на территории Российской Федерации.
Павел специально потратил лишний час, чтобы подробно изложить свои доводы в пользу именно этих районов бомбардировок. В Алтайских предгорьях расположены обширные скальные выходы иффузивов — идеальные наковальни для орбитального железного молота. Ни Кордильеры, ни Аппалачи тут якобы никак не годились…
И ему казалось, что он достаточно проникновенно изложил суть проблемы, чтобы любой из руководителей проекта, даже если он и не геолог, мог бы понять, что это не простой Павла каприз — идти на такое удорожание работ.
«И еще… И еще… — думал он, грызя карандаш, — и еще надо, чтоб они включили меня в состав поисковой экспедиции… Меня и Клэр…»
Он распечатал на цветном принтере карту России и взял ее в свое бунгало.
«Если сорваться с маршрута где-нибудь в районе Ини или Чемала, то по реке можно добраться до Бийска, а там рядом железная дорога, а там уже и Барнаул, а в Барнауле есть аэропорт, откуда самолеты летают в Питер и в Москву… Правда, без документов, без паспорта… Ну ничего, главное — вырваться, а там что-нибудь придумаем…»
Павел часами изучал карту.
И Клэр не мешала ему в этом его занятии, только прижималась щекой к его плечу и молчала…
Один раз только спросила.
— Ты хочешь остаться в России?
И, не дождавшись ответа, ушла в ванную, оставив его с вопросом: хочет ли он?
Хочет ли он в Россию?
— Три года с корешом побег готовили, харчей три тонны мы наготовили… — замурлыкал он по-русски старинную блатную песню.
«А ведь бежать одному — это дело ох какое сложное! — подумал Павел. — Тайгу нахрапом не возьмешь! И дикое зверье, и энцефалитный клещ — еще не самое страшное. Самую страшную опасность представляют не те факторы риска, о которых ты осведомлен, но те, о которых ты не догадываешься…»
Дополнительная трудность побега в том, что нет никакой возможности выяснить заранее, кто в экспедиции будет персональным его опекуном. И как администрация Ред-Рока решит подстраховаться на случай его побега? И будет ли у администрации контакт с алтайской милицией и российской ФСБ?
Все это придется определять по ходу дела.
А вообще… А вообще, однажды его выкинули без паспорта из поезда. Разве тогда ему было легче?
Клэр плескалась в ванной.
Вот и привыкла… Не стесняется теперь, хоть и знает о видеокамерах, понатыканных повсюду… Привыкла… «А почему привыкла? Может, была к этому сознательно готова изначально, по условию?» — подумал вдруг Павел, поглядывая на раскрытую дверь ванной, откуда доносился шелест струй сильно включенного душа… «Включенная струя воды заглушает любой разговор от прослушивания», — вспомнил Павел наставление знакомого гэбиста из того еще, советского периода жизни.
«К чему это я? — спохватился Павел, — к тому, наверное, что не с кем мне посоветоваться, не с кем поделиться, и даже с ней… С Клэр — об этом нельзя».
Но судьбе было угодно распорядиться по-своему. Как говорят в Одессе, человек предполагает, Бог располагает, судьба играет человеком, а человек играет на трубе. На трубе Павел Розен играть не умел. Зато судьба умела играть с человеком, как Ван Клиберн на рояле… И даже лучше.
В побег они с Клэр сорвались, не выезжая в Россию. Спонтанно сорвались.
И инициатива исходила совсем не от Павла…
В один прекрасный вечер, когда на любимой верхней веранде своего коттеджа Павел, как всегда, заварил в стеклянном чайнике любимого своего чайку «Привет могола» и расставил на столе чашки, слегка припозднившаяся из лаборатории Клэр, с игривым блеском в глазах, притащила и вывалила на стол какой-то прибор явно из военной электроники.
— Знаешь, что это? — спросила она, прижимаясь грудью к его спине,
— Нет, не знаю и не догадываюсь, — ответил Павел.
— Это прибор космического позиционирования, — сказала Клэр без капли эмоций, — с ним можно идти по планете Земля без карты и компаса, только глядишь на дисплей, а там тебе еще и направление более удобного маршрута подсказывает умный компьютер…
Павлу все сразу стало ясно.
Ясно, что Клэр не просто была ему помощницей и единомышленником, но и той верной и сильной подругой, как Бонни у Клайда…
— А как быть с браслетами? — спросил Павел.
— Я их заблокирую, — ответила Клэр, — система зонного слежения в Ред-Рок, оказывается, единая для всех объектов, понимаешь?…
— Не совсем, — ответил Павел заинтригованно.
— Мы в своем департаменте запускаем птичек с вашими гироскопами, и система слежения за птичками, оказывается, проходит по той же программе, что и контроль за нашими с тобой браслетами…
— Да а-а? — удивленно протянул Павел.
— Да-а-а-а! — передразнила Клэр, — и более того, я воспользовалась случаем, когда мы экспериментировали с искусственным поворотом стаи перелетных птиц, и напросилась чуть ли не на коленки к тому программисту из секретного отдела, который курирует координатное позиционирование всех объектов в Ред-Рок…
— На коленки? Да я умру от ревности! — шутливо заорал Павел, сгребая Клэр в свои объятия, — да молилась ли ты на ночь, Дездемона моя?
— Я для дела, это во-первых, а во-вторых, я про коленки, фигурально выражаясь, — с улыбкой сказала Клэр, с трудом высвобождаясь из медвежьих объятий.
— Ну? — нетерпеливо спросил Павел.
— Ну и выяснила я, что в программу контроля за объектами можно как вводить объекты, так их и выводить…
— Но необходимо знать пароль, — догадался Павел.
— Именно! — подхватила Клэр, — не зря я напросилась на программистские коленки, ой не зря! Когда мы вели нашу стаю пернатых, и стая стала разделяться по причине того, что во время искусственного поворота не все гироскопы сработали, нам надо было проконтролировать толь ко часть стаи.
— И ты попросила, программиста, чтобы он снял контроль с той части стаи, которая перестала вас интересовать? — спросил Павел.
— Какой ты умный! — воскликнула Клэр и запечатлела на лбу своего друга звонкий поцелуй.
— То есть ты видела, как он это делает, и запомнила пароль!
— И более того, — добавила Клэр с особенным пафосом, — и более того, я знаю теперь, как войти в эту программу с любого компьютера нашей локальной сети…
Так они и решились тогда.
Решились потому, что приняли стечение обстоятельств за голос судьбы.
Июнь, 1996 год
— Наши разговоры в постели напоминают мне сцену из фильма «Бразилия». Помнишь, по орвелловскому роману «1984». Все жду, когда разверзнется потолок и через отверстие спустятся спецназовцы в черной униформе, чтобы нас арестовать… — сказал Павел, ловя себя на мысли, что вот уже месяц, как они вместе, а он все никак не устанет любоваться тем, как она, утомившись от ласк, курит свою тонкую сигаретку и пускает, балуясь, тонкие струйки дыма ему в лицо…
— Никто нас никогда не арестует, дурачок! Не будь параноиком. Покуда ты им нужен как специалист, ты будешь работать, — говорила Клэр со своей милой-премилой улыбкой, — и потом, куда тебя еще арестовывать, когда ты и так под арестом?
Павел соглашался с ее неоспоримыми доводами и, издав какие-то животные звуки, смешанно напоминающие рев марала и курлыкание журавля, начинал снова валить свою подругу на спину, подминая ее под себя и ловя ладошками ее груди, и скользя руками вниз, ища пальцами ответную во влажной жадности промежность…
А через четверть часа она снова курила тонкую коричневую сигаретку, а он все так же любовался ее лицом, светлыми завитками волос, спадающими на тонкую шею, темными сосками на молочно-белых незагорелых ее грудях с едва различимыми под тонкой кожей синими жилками…
— А ты уверена, что они не могут без меня обойтись? — задумчиво переспросил Павел.
— Ты представляешь, чего им стоило заполучить тебя сюда? — ответила Клэр вопросом на вопрос.
— Ну, хорошо, допустим, я один из редких минералогов, кто занимается импактитами, но ты-то орнитолог, ты чем занимаешься? — спросил Павел, оторвав взгляд от груди Клэр и поглядев ей в глаза.
— А я занимаюсь сезонной миграцией, — ответила она не мигая, пустив струйку дыма ему в глаза.
— А точнее?
— А точнее — аппаратом биологических систем ориентирования.
— Изучить, систематизировать, классифицировать, научиться управлять и, наконец, использовать…
— Ты это о чем? — спросила она.
— Я тебе назвал пять последовательных целей научного процесса, сформулированных академиком Ландау, — ответил Павел.
— То есть?
— То есть я бы хотел узнать, в какой стадии вы находитесь?
— В предпоследней… Учимся управлять…
— Тогда, я ставлю главный вопрос: зачем? Зачем это надо тем, кто нас сюда посадил? — сказал Павел без пафоса.
Клэр же вместо ответа выразительно показала ему глазами на потолок…
— Ты меня пугаешь? — спросил он.
— Предостерегаю, — ответила она.
— А знаешь, у Джозефа Хеллера в «Уловке двадцать два» есть замечательное место.
— Какое?
— А такое, где один солдат пишет с фронта своей возлюбленной: ты, дескать, сейчас постарайся подольше и побольше глядеть в пол и на землю…
— Почему? — наивно спросила Клэр.
— А потому, что когда я вернусь, ты будешь долго-долго глядеть в потолок, лежа подо мной! — зарычал Павел…
Павел написал шефу самую пространную из всех самых пространных докладных, когда-либо писанных им и в России и здесь, в Штатах. Аж на двадцати страницах. Не докладная записка, а целый доклад научному обществу!
Он про все написал.
И про необходимость комплексного подхода к решению проблемы искусственного получения импактитов, включающего не только продолжение опытов в автоклаве, но начало нового этапа экспериментов, завязанных на бомбардировке горных пород образцами, сбрасываемыми с космической орбиты… Усложнение эксперимента в этой части было в том, что к работе привлекалось Национальное Агентство по Аэронавтике — НАСА… Сбрасываемые с орбиты образцы сами по себе должны были представлять болванки из чистейшего железа, максимально приближенного к метеоритному… «Это элементарно, Ватсон, — говорил сам себе Павел, увлеченный тайной мыслью… — Убегу! Обязательно убегу, только надо их убедить, чтобы меня включили в экспедицию по поиску упавших искусственных метеоритов».
В докладной записке Павел указал на необходимость строгого очерчивания района бомбардировки, упирая на то обстоятельство, что его как минералога интересуют только районы предгорий Алтая, располагающиеся на территории Российской Федерации.
Павел специально потратил лишний час, чтобы подробно изложить свои доводы в пользу именно этих районов бомбардировок. В Алтайских предгорьях расположены обширные скальные выходы иффузивов — идеальные наковальни для орбитального железного молота. Ни Кордильеры, ни Аппалачи тут якобы никак не годились…
И ему казалось, что он достаточно проникновенно изложил суть проблемы, чтобы любой из руководителей проекта, даже если он и не геолог, мог бы понять, что это не простой Павла каприз — идти на такое удорожание работ.
«И еще… И еще… — думал он, грызя карандаш, — и еще надо, чтоб они включили меня в состав поисковой экспедиции… Меня и Клэр…»
Он распечатал на цветном принтере карту России и взял ее в свое бунгало.
«Если сорваться с маршрута где-нибудь в районе Ини или Чемала, то по реке можно добраться до Бийска, а там рядом железная дорога, а там уже и Барнаул, а в Барнауле есть аэропорт, откуда самолеты летают в Питер и в Москву… Правда, без документов, без паспорта… Ну ничего, главное — вырваться, а там что-нибудь придумаем…»
Павел часами изучал карту.
И Клэр не мешала ему в этом его занятии, только прижималась щекой к его плечу и молчала…
Один раз только спросила.
— Ты хочешь остаться в России?
И, не дождавшись ответа, ушла в ванную, оставив его с вопросом: хочет ли он?
Хочет ли он в Россию?
— Три года с корешом побег готовили, харчей три тонны мы наготовили… — замурлыкал он по-русски старинную блатную песню.
«А ведь бежать одному — это дело ох какое сложное! — подумал Павел. — Тайгу нахрапом не возьмешь! И дикое зверье, и энцефалитный клещ — еще не самое страшное. Самую страшную опасность представляют не те факторы риска, о которых ты осведомлен, но те, о которых ты не догадываешься…»
Дополнительная трудность побега в том, что нет никакой возможности выяснить заранее, кто в экспедиции будет персональным его опекуном. И как администрация Ред-Рока решит подстраховаться на случай его побега? И будет ли у администрации контакт с алтайской милицией и российской ФСБ?
Все это придется определять по ходу дела.
А вообще… А вообще, однажды его выкинули без паспорта из поезда. Разве тогда ему было легче?
Клэр плескалась в ванной.
Вот и привыкла… Не стесняется теперь, хоть и знает о видеокамерах, понатыканных повсюду… Привыкла… «А почему привыкла? Может, была к этому сознательно готова изначально, по условию?» — подумал вдруг Павел, поглядывая на раскрытую дверь ванной, откуда доносился шелест струй сильно включенного душа… «Включенная струя воды заглушает любой разговор от прослушивания», — вспомнил Павел наставление знакомого гэбиста из того еще, советского периода жизни.
«К чему это я? — спохватился Павел, — к тому, наверное, что не с кем мне посоветоваться, не с кем поделиться, и даже с ней… С Клэр — об этом нельзя».
Но судьбе было угодно распорядиться по-своему. Как говорят в Одессе, человек предполагает, Бог располагает, судьба играет человеком, а человек играет на трубе. На трубе Павел Розен играть не умел. Зато судьба умела играть с человеком, как Ван Клиберн на рояле… И даже лучше.
В побег они с Клэр сорвались, не выезжая в Россию. Спонтанно сорвались.
И инициатива исходила совсем не от Павла…
В один прекрасный вечер, когда на любимой верхней веранде своего коттеджа Павел, как всегда, заварил в стеклянном чайнике любимого своего чайку «Привет могола» и расставил на столе чашки, слегка припозднившаяся из лаборатории Клэр, с игривым блеском в глазах, притащила и вывалила на стол какой-то прибор явно из военной электроники.
— Знаешь, что это? — спросила она, прижимаясь грудью к его спине,
— Нет, не знаю и не догадываюсь, — ответил Павел.
— Это прибор космического позиционирования, — сказала Клэр без капли эмоций, — с ним можно идти по планете Земля без карты и компаса, только глядишь на дисплей, а там тебе еще и направление более удобного маршрута подсказывает умный компьютер…
Павлу все сразу стало ясно.
Ясно, что Клэр не просто была ему помощницей и единомышленником, но и той верной и сильной подругой, как Бонни у Клайда…
— А как быть с браслетами? — спросил Павел.
— Я их заблокирую, — ответила Клэр, — система зонного слежения в Ред-Рок, оказывается, единая для всех объектов, понимаешь?…
— Не совсем, — ответил Павел заинтригованно.
— Мы в своем департаменте запускаем птичек с вашими гироскопами, и система слежения за птичками, оказывается, проходит по той же программе, что и контроль за нашими с тобой браслетами…
— Да а-а? — удивленно протянул Павел.
— Да-а-а-а! — передразнила Клэр, — и более того, я воспользовалась случаем, когда мы экспериментировали с искусственным поворотом стаи перелетных птиц, и напросилась чуть ли не на коленки к тому программисту из секретного отдела, который курирует координатное позиционирование всех объектов в Ред-Рок…
— На коленки? Да я умру от ревности! — шутливо заорал Павел, сгребая Клэр в свои объятия, — да молилась ли ты на ночь, Дездемона моя?
— Я для дела, это во-первых, а во-вторых, я про коленки, фигурально выражаясь, — с улыбкой сказала Клэр, с трудом высвобождаясь из медвежьих объятий.
— Ну? — нетерпеливо спросил Павел.
— Ну и выяснила я, что в программу контроля за объектами можно как вводить объекты, так их и выводить…
— Но необходимо знать пароль, — догадался Павел.
— Именно! — подхватила Клэр, — не зря я напросилась на программистские коленки, ой не зря! Когда мы вели нашу стаю пернатых, и стая стала разделяться по причине того, что во время искусственного поворота не все гироскопы сработали, нам надо было проконтролировать толь ко часть стаи.
— И ты попросила, программиста, чтобы он снял контроль с той части стаи, которая перестала вас интересовать? — спросил Павел.
— Какой ты умный! — воскликнула Клэр и запечатлела на лбу своего друга звонкий поцелуй.
— То есть ты видела, как он это делает, и запомнила пароль!
— И более того, — добавила Клэр с особенным пафосом, — и более того, я знаю теперь, как войти в эту программу с любого компьютера нашей локальной сети…
Так они и решились тогда.
Решились потому, что приняли стечение обстоятельств за голос судьбы.
Ричард Чивер — Питер Дубойс
Штаб квартира ФБР, Вашингтон, округ Колумбия
Июнь, 1996 год
Муха села прямо на лоб президента. Немного отдохнув, она поползла вниз по вечно улыбающемуся рту, по галстуку. Чем-то ей не понравилось первое лицо государства, и она перелетела с портрета на звездно-полосатый флаг. Теперь она потирала лапки в центре белой шелковой звезды.
Символы государства. Приоритет интересов, несокрушимая воля, единение нации… А в сущности… Интересно, на какой штат муха сейчас нагадит?… Вот он Ричард Чивер, начальник Девятого отдела ФБР. А кто он завтра? Пенсионер. В лучшем случае, если не подведет давление, американский турист. С фотоаппаратом на шее и с седой толстой старухой под ручку. Будет задирать голову на Эйфелеву башню или собор Святого Петра. При этом будет отвисать челюсть и открываться рот. А если давление подведет, то пижама и тапочки. Вот и все.
Начальник Девятого отдела ФБР. Особого отдела, в разработке которого находятся самые сложные, самые щекотливые дела, самые громкие преступления. А в сущности просто усталый старый человек, рассеянно следящий за мухой, летающей по его кабинету и бесцеремонно обходящейся со святыми для любого американского гражданина символами. Святынями? Но если пойдет град, человек прикроется этим портретом, как щитом, а подует ветер, завернется в этот флаг, чтобы не замерзнуть. И будет прав. Нормальный человек всегда прав, а фанатик нет.
Ричард Чивер не был фанатиком. Он знал, что любой атрибут государственного величия может стать и простым предметом, полезным для человека в определенных условиях. Во всем важно знать меру. Держаться надо золотой середины. Так работал он сам. Так работали большинство из его подчиненных. Но не все. И этих вторых он недолюбливал и старался держать на соответствующих позициях, то есть на вторых.
Но это треклятое дело с убийством помощника сенатора и русского авантюриста потребовало от него поступиться принципами. Такого разноса в кабинете директора ФБР он не получал давно. Да что лукавить? Никогда не получал! Новый директор не кричал, не сердился. Нет. Он спокойно и ритмично говорил, уверенно и четко, будто печатал шаг на плацу. И он припечатал всю работу «Девятки» по этому делу, весь ход расследования, все их выводы своей железной логикой. Ричард Чивер до сих пор чувствовал тот стальной холодок своей морщинистой кожей.
Давно сгущались тучи над его отделом. Как же! Особый отдел. Особые люди. Особый подход. И возможности, разумеется, тоже… Что же они хотели? Все эти генералы, сенаторы, конгрессмены, политические деятели… Если бы их особы были чище, то не требовались услуги Особого отдела, чей начальник, Ричард Чивер, все понимал, на многое мог закрыть глаза, направить следствие в нужном направлении. Что еще им было надо?
И вот они присылают Хэмфри Ли Берча. Профессионала, аналитика, бесспорно. Но человека, столь же однонаправленного, как вот этот портрет. Он, видишь ли, будет рассматривать вопрос об особом статусе Девятого отдела и вообще о целесообразности его существования. Как вам это? Ричарду Чиверу это предвещало не только тапочки и пижаму, но и существенную потерю в пенсионном довольствии. И еще давление…
Это было не просто давление на отдел. Их всегда торопили с расследованием, с документами, с анализами. Это был уже удар, приступ.
Ричард Чивер стукнул журналом по столу, но муха невредимой поднялась к потолку.
Вот тогда-то и понадобился им Дубойс. «Способен просчитать комбинацию на несколько ходов вперед. Честолюбив…» Так честолюбив, что горы свернет, брюхом землю пропашет. И не остановишь такого. Крикнешь ему: не заходи далеко, утонешь! Не услышит, идет за поющей дудочкой, как крыса. Думает, что это долг его зовет и надо идти до конца. А жизнь-крысолов таких вот и топит. Нет, сам Чивер топить бы его не стал. Бывают случаи, когда Дубойсы очень нужны. Иногда необходимы. Как сейчас, например…
— Шеф, к вам Питер Дубойс…
Вот и он. Точен, аккуратен. Какой он русский? Настоящий немец. Истинный ариец. Весь излучает спокойствие и уверенность. Видели вы когда-нибудь воплощенное чувство исполненного долга? Тогда полюбуйтесь на этого молодчика. Держит себя так, будто все славные предки на него сейчас смотрят. Античный воин.
— Питер, присаживайся. Ну, как там погодка в России? А в Англии? Дожди, говоришь? А вот здесь все жара держится… Сегодня как-то душновато, тяжеловато дышится. Магнитные бури, что ли? Черт бы их побрал… Ну-ну, я слушаю, слушаю…
Судя по его виду, раскрыт всемирный заговор. Ни больше ни меньше. А как все было прекрасно! Вот вам убитые, вот убийца. Сердечный приступ. Круг замкнулся… Надо будет измерить давление. Что-то последнее время… А тут приходится слушать и вникать. Все эти «в ходе следственно-розыскных мероприятий», «по данным идентификации», «подтверждается свидетельскими показаниями»… Неужели в своем отделе нельзя говорить проще и короче? Как все остальные. Шеф, мы копали и раскопали. Замочил всех такой-то…Что он такое несет? Кто? Не может быть!…
— Питер Дубойс! Еще раз повторите имя убийцы!
— Леди Морвен, она же Дарлин Теннисон, она же Таня Дарлинг, она же Татьяна Захаржевская.
— Вы знаете, кто эта женщина? Вы понимаете, куда вас занесло? Вы отдаете себе отчет, какая это личность?
Чивер даже привстал в кресле, напоминая сюжет неизвестной ему картины русского художника Репина, где старик Державин слушает молодого Пушкина. А возможность постоять перед картиной среди других стариков-туристов из Америки была так близка…
— Я знаю, что это за личность. Она застрелила Фэрфакса и Лео Лопса, а потом отравила террориста Денкташа. Можно с достаточной долей уверенности утверждать, что эта же личность причастна к ряду громких нераскрытых убийств в различных странах за последние несколько лет…
— Стойте, стойте… Куда вас все время несет? Скажите мне лучше, каковы мотивы? Зачем ей все это надо?
— Бизнес. Нам удалось установить, что убитый Фэрфакс имел непосредственное отношение к деятельности так называемого Международного фонда гуманитарных технологий, возглавляемого Рыжей Лисой…
— Какая еще рыжая лиса? Что вы такое городите?
— Леди Морвен проходит по нашим разработкам под условным именем Рыжая Лиса… Ее фонд — весьма примечательная организация, истинные задачи которой очень далеки от сформулированных в уставе…
— Конкретнее, Питер.
— Конкретнее? Например, американское отделение фонда через подставные фирмы занималось продажей оружия, от «стингеров» до новейших систем наведения, странам, входящим в «черный список», а также вооруженным формированиям сепаратистов в ряде стран… Ведь имен но об этом шла речь в документах, найденных при убитом Денкташе и конфискованных СНБ? Не так ли, сэр?
Взгляд Питера был как дуло двустволки, наведенное на Ричарда Чивера.
Шеф «девятки» вытащил из бумажной коробки салфетку, утер вспотевший лоб.
— Я не могу отвечать на этот вопрос, мальчик мой. Я дал обязательства не разглашать…
— И это лишь подтверждает, что фонд леди Морвен — малая частица могущественной международной организации, типа тайного общества. А возглавлял общество ее покойный муж, лорд Эндрю Морвен…
Ричард Чивер больше не перебивал агента Дубойса. Ничего не было глупее этих вот: «Да вы понимаете, Дубойс, на кого вы замахнулись? Куда вас занесло?» Надо взять себя в руки и думать. Закрытие Девятого особого отдела новым директором Берчем? Да уж лучше это. Уж лучше фотографировать Спас на Крови, покупать матрешек и петушков, чем… Теперь «Девятку» зароют, закатают под асфальт. Всем агентам во главе со стариком Чивером одновременно станет плохо. Синхронно заклинит сердечный клапан, в унисон лопнут селезенки. А может, они начнут испытывать приступы непонятного удушья друг за другом точно через один час, пятнадцать минут и восемь секунд. Они даже могут каждому в зад вставить по цветочку. Они все могут… Можно быть за них спокойным, они состряпают это легко и изящно. Тут уж надо поверить Дубойсу: турка-террориста могли убрать только они. Без следов. Ни внутри, ни снаружи…
— Я прошу вас, сэр, незамедлительно нале жить арест на имущество, активы и документацию американского отделения Фонда гуманитарных технологий и направить в Лондон запрос об аресте и экстрадиции Дарлин Морвен…
С одной стороны твердолобый Берч, с другой… Что опасней для тебя, старик Чивер? Пенсия или смерть?! Смешно… Но если кто-то думает, что ответ однозначен, ошибается. Не так легко устранить человека, правильно заложившего информационную мину в виде надежно спрятанного компромата. Пусть попробуют. Мы еще поиграем, побалансируем на грани, между двух огней. Но первый шаг совершенно очевиден…
— Я доволен вашей работой, Питер. Очень доволен. Вы славно потрудились, теперь пора бы и отдохнуть. Десять дней отпуска, и считайте, что время пошло.
— Но, сэр…
— И не надо меня благодарить, вы это заслужили…
— Сэр, сейчас не время отдыхать! Убийца гуляет на свободе…
— Питер, Питер! Поймите же вы, торопыга, что речь у нас идет не о каком-то там уличном маньяке. Излишняя поспешность все только погубит. Прежде чем дать делу ход, я должен лично убедиться, что доказательная база обвинения крепка и неколебима, как гранитная скала, что там нет ни единой бреши, через которую преступник мог бы ускользнуть от карающей руки закона. Затем мне нужно будет проконсультироваться с руководством, согласовать вопрос с ведомством Генерального прокурора, возможно, с госдепартаментом, с администрацией Президента, наконец, взвесить не только правовые, но и внешне — и внутриполитические последствия предлагаемых вами мер, тщательно продумать все формулировки… Ступайте, Питер, мы будем держать вас в курсе. Но и вы тоже…
Июнь, 1996 год
Муха села прямо на лоб президента. Немного отдохнув, она поползла вниз по вечно улыбающемуся рту, по галстуку. Чем-то ей не понравилось первое лицо государства, и она перелетела с портрета на звездно-полосатый флаг. Теперь она потирала лапки в центре белой шелковой звезды.
Символы государства. Приоритет интересов, несокрушимая воля, единение нации… А в сущности… Интересно, на какой штат муха сейчас нагадит?… Вот он Ричард Чивер, начальник Девятого отдела ФБР. А кто он завтра? Пенсионер. В лучшем случае, если не подведет давление, американский турист. С фотоаппаратом на шее и с седой толстой старухой под ручку. Будет задирать голову на Эйфелеву башню или собор Святого Петра. При этом будет отвисать челюсть и открываться рот. А если давление подведет, то пижама и тапочки. Вот и все.
Начальник Девятого отдела ФБР. Особого отдела, в разработке которого находятся самые сложные, самые щекотливые дела, самые громкие преступления. А в сущности просто усталый старый человек, рассеянно следящий за мухой, летающей по его кабинету и бесцеремонно обходящейся со святыми для любого американского гражданина символами. Святынями? Но если пойдет град, человек прикроется этим портретом, как щитом, а подует ветер, завернется в этот флаг, чтобы не замерзнуть. И будет прав. Нормальный человек всегда прав, а фанатик нет.
Ричард Чивер не был фанатиком. Он знал, что любой атрибут государственного величия может стать и простым предметом, полезным для человека в определенных условиях. Во всем важно знать меру. Держаться надо золотой середины. Так работал он сам. Так работали большинство из его подчиненных. Но не все. И этих вторых он недолюбливал и старался держать на соответствующих позициях, то есть на вторых.
Но это треклятое дело с убийством помощника сенатора и русского авантюриста потребовало от него поступиться принципами. Такого разноса в кабинете директора ФБР он не получал давно. Да что лукавить? Никогда не получал! Новый директор не кричал, не сердился. Нет. Он спокойно и ритмично говорил, уверенно и четко, будто печатал шаг на плацу. И он припечатал всю работу «Девятки» по этому делу, весь ход расследования, все их выводы своей железной логикой. Ричард Чивер до сих пор чувствовал тот стальной холодок своей морщинистой кожей.
Давно сгущались тучи над его отделом. Как же! Особый отдел. Особые люди. Особый подход. И возможности, разумеется, тоже… Что же они хотели? Все эти генералы, сенаторы, конгрессмены, политические деятели… Если бы их особы были чище, то не требовались услуги Особого отдела, чей начальник, Ричард Чивер, все понимал, на многое мог закрыть глаза, направить следствие в нужном направлении. Что еще им было надо?
И вот они присылают Хэмфри Ли Берча. Профессионала, аналитика, бесспорно. Но человека, столь же однонаправленного, как вот этот портрет. Он, видишь ли, будет рассматривать вопрос об особом статусе Девятого отдела и вообще о целесообразности его существования. Как вам это? Ричарду Чиверу это предвещало не только тапочки и пижаму, но и существенную потерю в пенсионном довольствии. И еще давление…
Это было не просто давление на отдел. Их всегда торопили с расследованием, с документами, с анализами. Это был уже удар, приступ.
Ричард Чивер стукнул журналом по столу, но муха невредимой поднялась к потолку.
Вот тогда-то и понадобился им Дубойс. «Способен просчитать комбинацию на несколько ходов вперед. Честолюбив…» Так честолюбив, что горы свернет, брюхом землю пропашет. И не остановишь такого. Крикнешь ему: не заходи далеко, утонешь! Не услышит, идет за поющей дудочкой, как крыса. Думает, что это долг его зовет и надо идти до конца. А жизнь-крысолов таких вот и топит. Нет, сам Чивер топить бы его не стал. Бывают случаи, когда Дубойсы очень нужны. Иногда необходимы. Как сейчас, например…
— Шеф, к вам Питер Дубойс…
Вот и он. Точен, аккуратен. Какой он русский? Настоящий немец. Истинный ариец. Весь излучает спокойствие и уверенность. Видели вы когда-нибудь воплощенное чувство исполненного долга? Тогда полюбуйтесь на этого молодчика. Держит себя так, будто все славные предки на него сейчас смотрят. Античный воин.
— Питер, присаживайся. Ну, как там погодка в России? А в Англии? Дожди, говоришь? А вот здесь все жара держится… Сегодня как-то душновато, тяжеловато дышится. Магнитные бури, что ли? Черт бы их побрал… Ну-ну, я слушаю, слушаю…
Судя по его виду, раскрыт всемирный заговор. Ни больше ни меньше. А как все было прекрасно! Вот вам убитые, вот убийца. Сердечный приступ. Круг замкнулся… Надо будет измерить давление. Что-то последнее время… А тут приходится слушать и вникать. Все эти «в ходе следственно-розыскных мероприятий», «по данным идентификации», «подтверждается свидетельскими показаниями»… Неужели в своем отделе нельзя говорить проще и короче? Как все остальные. Шеф, мы копали и раскопали. Замочил всех такой-то…Что он такое несет? Кто? Не может быть!…
— Питер Дубойс! Еще раз повторите имя убийцы!
— Леди Морвен, она же Дарлин Теннисон, она же Таня Дарлинг, она же Татьяна Захаржевская.
— Вы знаете, кто эта женщина? Вы понимаете, куда вас занесло? Вы отдаете себе отчет, какая это личность?
Чивер даже привстал в кресле, напоминая сюжет неизвестной ему картины русского художника Репина, где старик Державин слушает молодого Пушкина. А возможность постоять перед картиной среди других стариков-туристов из Америки была так близка…
— Я знаю, что это за личность. Она застрелила Фэрфакса и Лео Лопса, а потом отравила террориста Денкташа. Можно с достаточной долей уверенности утверждать, что эта же личность причастна к ряду громких нераскрытых убийств в различных странах за последние несколько лет…
— Стойте, стойте… Куда вас все время несет? Скажите мне лучше, каковы мотивы? Зачем ей все это надо?
— Бизнес. Нам удалось установить, что убитый Фэрфакс имел непосредственное отношение к деятельности так называемого Международного фонда гуманитарных технологий, возглавляемого Рыжей Лисой…
— Какая еще рыжая лиса? Что вы такое городите?
— Леди Морвен проходит по нашим разработкам под условным именем Рыжая Лиса… Ее фонд — весьма примечательная организация, истинные задачи которой очень далеки от сформулированных в уставе…
— Конкретнее, Питер.
— Конкретнее? Например, американское отделение фонда через подставные фирмы занималось продажей оружия, от «стингеров» до новейших систем наведения, странам, входящим в «черный список», а также вооруженным формированиям сепаратистов в ряде стран… Ведь имен но об этом шла речь в документах, найденных при убитом Денкташе и конфискованных СНБ? Не так ли, сэр?
Взгляд Питера был как дуло двустволки, наведенное на Ричарда Чивера.
Шеф «девятки» вытащил из бумажной коробки салфетку, утер вспотевший лоб.
— Я не могу отвечать на этот вопрос, мальчик мой. Я дал обязательства не разглашать…
— И это лишь подтверждает, что фонд леди Морвен — малая частица могущественной международной организации, типа тайного общества. А возглавлял общество ее покойный муж, лорд Эндрю Морвен…
Ричард Чивер больше не перебивал агента Дубойса. Ничего не было глупее этих вот: «Да вы понимаете, Дубойс, на кого вы замахнулись? Куда вас занесло?» Надо взять себя в руки и думать. Закрытие Девятого особого отдела новым директором Берчем? Да уж лучше это. Уж лучше фотографировать Спас на Крови, покупать матрешек и петушков, чем… Теперь «Девятку» зароют, закатают под асфальт. Всем агентам во главе со стариком Чивером одновременно станет плохо. Синхронно заклинит сердечный клапан, в унисон лопнут селезенки. А может, они начнут испытывать приступы непонятного удушья друг за другом точно через один час, пятнадцать минут и восемь секунд. Они даже могут каждому в зад вставить по цветочку. Они все могут… Можно быть за них спокойным, они состряпают это легко и изящно. Тут уж надо поверить Дубойсу: турка-террориста могли убрать только они. Без следов. Ни внутри, ни снаружи…
— Я прошу вас, сэр, незамедлительно нале жить арест на имущество, активы и документацию американского отделения Фонда гуманитарных технологий и направить в Лондон запрос об аресте и экстрадиции Дарлин Морвен…
С одной стороны твердолобый Берч, с другой… Что опасней для тебя, старик Чивер? Пенсия или смерть?! Смешно… Но если кто-то думает, что ответ однозначен, ошибается. Не так легко устранить человека, правильно заложившего информационную мину в виде надежно спрятанного компромата. Пусть попробуют. Мы еще поиграем, побалансируем на грани, между двух огней. Но первый шаг совершенно очевиден…
— Я доволен вашей работой, Питер. Очень доволен. Вы славно потрудились, теперь пора бы и отдохнуть. Десять дней отпуска, и считайте, что время пошло.
— Но, сэр…
— И не надо меня благодарить, вы это заслужили…
— Сэр, сейчас не время отдыхать! Убийца гуляет на свободе…
— Питер, Питер! Поймите же вы, торопыга, что речь у нас идет не о каком-то там уличном маньяке. Излишняя поспешность все только погубит. Прежде чем дать делу ход, я должен лично убедиться, что доказательная база обвинения крепка и неколебима, как гранитная скала, что там нет ни единой бреши, через которую преступник мог бы ускользнуть от карающей руки закона. Затем мне нужно будет проконсультироваться с руководством, согласовать вопрос с ведомством Генерального прокурора, возможно, с госдепартаментом, с администрацией Президента, наконец, взвесить не только правовые, но и внешне — и внутриполитические последствия предлагаемых вами мер, тщательно продумать все формулировки… Ступайте, Питер, мы будем держать вас в курсе. Но и вы тоже…