Вересов Дмитрий. Избранник Ворона (Черный ворон - 4)

   - Рассказывай, как ты, - повелела она, усаживаясь напротив Нила.
   - А что рассказывать? - Он откусил от бутерброда с какой-то белоснежной, неведомой ему рыбой, прихлебнул чаю. - Живу помаленьку.
   - По-прежнему с Линдой?
   Лялю он помнил неплохо, а потому бестактность вопроса нисколько его не покоробила.
   - Тю-тю Линда, - сказал он и замолчал.
   К большому его облегчению, Ляля не стала выспрашивать подробности.
   - Ты извини, но этого следовало ожидать. Мягко говоря, вы не были созданы друг для друга.
   - Ты-то как? - сменил тему Нил. - Небось все по заграницам?
   - Да пропади они пропадом, такие заграницы! - в сердцах сказала Ляля. - Мы с моим Михеевым пять лет в долбаной Анголе проторчали, пока папуля ему назначение в Мексику не пробил. Михеев с Ленчиком уже там, в Мехико, а я сюда отпросилась на месячишко, больно по снегу соскучилась... Пивка рванешь? У меня хорошее, "Хольстен" из "Березки". - Нил отрицательно покачал головой. - Ну, как хочешь, а я выпью. Очень я в этой Африке к пиву пристрастилась - тамошнюю воду даже кипяченую пить нельзя, чай и тот на привозной минералке заваривать приходилось.
   - Ленчик - это твой сын?
   - Ага. Уже в Луанде родился. Ему уже четыре сейчас, а родины так и не видел...
   - Наших кого-нибудь встречаешь?
   - А кого я там могла встретить? С Михеевым в отделе такой Славка Шилин работал, наше португальское кончал. А больше - все.
   - А в Москве? Сюда много наших перебралось, особенно девчонок. Ленка Медведева, ныне графиня Бобринская, Любаша Серебровская на Горького живет, я к ней в прошлом году заходил. Сэнди с испанского помнишь? Тоже теперь москвичка, писательница, повести в журналах публикует. Опять же Марина Задонская...
   - Задонская с Александровым в Париже ошивается, - сказала Ляля так, будто речь шла о совершенно посторонних людях. - А из московских я ни с кем не вижусь, на улицу и носа не высовываю - холодина такая!
   - Особенно после Африки, - поддакнул Нил и, не откладывая, перешел к главному для себя. - А Таню Захаржевскую помнишь? Тоже в Москве обосновалась.
   - Это рыжая такая, с английского? - моментально сообразила Ляля. Которая все на "Жигулях" разъезжала?
   - Она самая. В прошлом году как-то резко слиняла из Питера, а у меня ее книжки остались, ценные...
   - Ну так и зажал бы по-тихому, раз она не чешется.
   Нил улыбнулся.
   - Но у нее тоже остались мои. И я-то как раз чешусь - только никто ее координат не знает.
   - А справочное на что существует? - удивилась Ляля. - Подойди к любой будке, тридцать копеек заплати - и будет тебе адресок. Если только она действительно в Москве, твоя Захаржевская.
   - Должна быть... Я ведь прямо с поезда кинулся наводить справки.
   - И что же?
   - Мимо. Есть три Черновых со сходными данными, но все три - не те.
   - Почему Черновых? - удивилась Ляля.
   - Фамилия бывшего мужа, - пояснил Нил - Могла сохранить.
   - Значит, плакали твои книжечки, - сказала Ляля, откупоривая вторую бутылку пива. Внезапно она нахмурила лобик. - Постой, постой, тебе на запросе что написали? "Такая не значится" или...
   - "Сведениями не располагаем", - прочитал Нил на чудом сохранившейся четвертой бумажке.
   - А-га... - задумчиво протянула Ляля. - Закрытый список.
   - Что-что? - удивленно переспросил Нил.
   - Закрытый список. - Нил ответил ей непонимающим взглядом. Информация для ограниченного круга. Не станешь же ты выяснять через справочное домашний адрес, скажем, Брежнева - все равно не дадут. Моего, кстати, тоже... Высоко, видать, летает твоя Захаржевская. Дай-ка сюда эту бумажку.
   Она вышла из кухни, и Нил услышал, как она говорит с кем-то по телефону. Минуты через две Ляля возвратилась.
   - Ну что? - стараясь скрыть волнение, проговорил он.
   - Черновых с такими данными у них нет, - сказала Ляля. Нил опустил голову. - Зато Захаржевская Татьяна Всеволодовна имеется. Место работы постоянное представительство Украинской ССР, домашний адрес - Кутузовский проспект...
   Она положила перед ним листочек с адресом и телефоном Тани и усмехнулась:
   - Что сидишь? Беги, названивай зазнобушке.
   - Да какой еще зазнобушке?!. Мне бы только книжки... - пролепетал застигнутый врасплох Нил. - Что ж так покраснел?.. Ладно, двигай. Когда пролетишь мимо кассы со своей номенклатурной пассией - приходи, ужином накормлю. Но на ночь, имей в виду, не оставлю.
   Подъезд не был оборудован никаким замком, но сразу за дверью, наполовину перекрывая вход в просторный, выложенный веселенькой мозаикой вестибюль, тянулся невысокий барьер с массивным перильцем, обтянутым красным бархатом. Сразу за барьером располагалась стеклянная будка, из которой на Нила глянули оловянные очи дюжего консьержа.
   - Вы к кому? - без любопытства осведомился он.
   - Квартира тридцать три, Захаржевская.
   - Понятно... Вас ожидают?
   - Нет, но... - замялся Нил. - Видите ли, я из Ленинграда приехал, мы учились вместе, у меня для нее... В общем, просили кое-что передать...
   - Минуточку. - Одной рукой консьерж начал нажимать кнопки на узком телефонном аппарате, висящем на стене будки, другую же требовательно протянул к Нилу. - Документик ваш, пожалуйста.
   Нил извлек паспорт из внутреннего кармана дубленки и покорно отдал консьержу. Тот, не отрывая ухо от трубки, раскрыл документ и принялся изучать его. Прошло с полминуты.
   - Татьяна Всеволодовна не отвечает, - сказал наконец консьерж и возвратил Нилу паспорт. - Заходите позднее, товарищ Баренцев. Посылочку могу передать.
   - Нет, спасибо, я... Это личное, - пятясь, пробормотал Нил, развернулся и поспешно вышел.
   Стемнело, но массивный "сталинский" дом, с тылу не менее внушительный, чем с обращенного на широкий проспект фасада, сиял сотнями разноцветных окон, мощные ртутные фонари заливали светом хоккейную коробку в центре просторного двора. Оттуда доносились оживленные крики, стук клюшек и веселый хруст коньков. Нил подошел к площадке и, сделав вид, будто увлечен разворачивающейся на льду баталией дворовых команд, принялся следить за Таниным подъездом.
   "А если ее нет в городе? - думал он, пританцовывая от постепенно пробирающего холода. - Хотя вряд ли, иначе этот мент в парадной сказал бы... А если она придет не одна? Если появится с мужиком? Все равно, пройду мимо, поздороваюсь, изображу радостное удивление. Может быть, даже лучше, если рядом будет кто-то третий..."
   Вдруг он чихнул, да так оглушительно, что на него оглянулись и запасные игроки, и болельщики. Он уткнул нос в толстый шарф.
   "Однако этак можно и дуба дать... Пойду-ка я, отогреюсь в какой-нибудь кофеюшке, подойду снова через часик. Будет дома - прорвусь, не будет подожду еще..."
   Он направился к дому. До расчищенной дорожки, тянущейся вдоль дома оставалось шагов десять, когда из-за поворота, светя фарами, выкатил темный автомобиль и остановился возле Таниного подъезда. Сердце екнуло, и Нил замер. Салон автомобиля осветился уютным желтым светом, за рулем, без шапки, в чем-то белом и пушистом на плечах, вполоборота к нему сидела Таня и что-то говорила сидящему рядом пассажиру в мохнатом башлыке. Распахнулась дверца, и он услышал обрывок Таниной фразы:
   - ...отгонять не буду - не угонят. Из-за дверцы выглянула голова пассажира - и оказалась головой пассажирки. Нил с облегчением выдохнул, но тут же застыл с раскрытым ртом. Рядом с темными, глянцевито поблескивающими "Жигулями" стояла Линда.
   Он вжал голову в поднятый воротник и зашагал прочь.
   <Я и понятия не имела, что он разыскивает меня. Вообще, с тех пор, как в мою жизнь вошел Павел, я почти не вспоминала о Ниле. Думаю, если бы мне удалось удержать Павла - то и совсем забыла бы... Не дали. А мне так хотелось нормального бабьего счастья - хороший муж, хороший дом, хорошие дети Только я не сумела вовремя понять, что такое счастье - не для меня.... Они такие разные - Павел и Нил, Один - цельным, ясный, гармоничный, обретший себя с самого рождения. А другой - многослойный, весь из оттенков, переходов, противоречий, всю жизнь собирающий самого себя, как большую головоломку. Аполлон и Дионис - в ницшеанском смысле... А о Ниле мне напомнила Линда. Всего за день до того, как он увидел нас вместе. В моем дворе. Встретились мы случайно - если вообще допускать существование случайностей в этом мире. Я возвращалась в город, ночью у шефа был большой прием на даче, а с утра мне предстояли дела в Москве. Доехала до Кольцевой - и вдруг прямо передо мной на дорогу выскакивает и лезет чуть не под колеса какая-то ненормальная. Босая, без шапки, в шубе нараспашку. Я едва успела затормозить, а она стоит в свете фар и не шелохнется. И тут я узнаю в ней Линду... (Прим. Т. Зохаржевской)>
   X
   (Ленинград, 1981)
   Домой он возвратился в седьмом часу утра, проведя бессонную ночь в созерцании черной пустоты, проносящейся за окном сидячего вагона. В квартире было темно, тихо, где-то за дверью кто-то похрапывал. Нил на ощупь, не врубая электричества, прошел коридор, и щелкнул выключателем лишь на кухне. У окна неподвижно стояла Хопа.
   - Привет! - сказал Нил. - Что в темноте сидишь?
   - Да так, - тихо отозвалась она и провела рукавом по глазам.
   Нил был потрясен: плачущая Хопа - это вам не плачущий большевик, такого ни в каком музее не покажут.
   - Ты что? - растерянно спросил он. - Что-нибудь случилось? - Ничего. Она отняла от груди помятый листок бумаги, протянула Нилу. - Будь другом, прочти вслух.
   - Надо ли? Это, наверное, что-нибудь личное.
   - Надо. Чтобы я поверила, что мне не примерещилось.
   Он развернул сложенный втрое желтый линованный листок, посмотрел на аккуратные округлые буквы с непривычным левым наклоном;
   "Вашингтон, 11.11.1981 Дорожайшая Леночка!
   На случай, если ты забыла, это Эд, Эднард Т. Мараховски, теперь ассоциативный профессор Джорджтаунского университета. Надеюсь, что это посылание дойдет до тебя, не как все предыдущие. Я совсем потерял веру в вашу почтовую службу и теперь отправляю с оказием через надежный друг. Если твоя память все еще требует освежения, я тот сумасшедший американский студент, которой был покушен русской собакой и от rabies (прости, не имею русского словаря под моими руками) вылечен твоими волшебными уколами, а от целибата вылечен твой равно волшебной любовью. Я поминаю каждый момент нашей интимности как самое высокое счастье в моей жизни. Если бы не ваша ужасная бюрократия, мы уже семь года были бы муж и жена. Но все это время я не переставал хотеть этого еще больше. А как насчет тебя? Я совершенно понимаю, что это длинный период для молодой женщины, но, может быть, твое сердце еще свободно для твоего старого заграничного любовника? Не оставляй меня без надежды.
   Я давно хотел снова посетить твой замечательный город, но только сейчас получил возможность. Я выиграл исследовательский grant на три месяцев работы в Пушкинском доме и уже уладил все формальности. Если все пойдет так, как оно должно, я прилетаю 13 февраля, 1982, из Хельсинки, и теперь ваши бюрократы уже не скажут, что мы знакомы слишком короткое время, и не откажут снова в регистрации нашей свадьбы.
   Сердечно твой Эд".
   Хопа сосредоточенно слушала Нила, а когда он замолчал, обреченно проговорила:
   - Значит, не брежу.
   - Зачем так грустно? К тебе на крыльях любви летит американский жених, да не замухрышка какой-нибудь, а ассоциативный профессор, выражаясь по-человечески - доцент. Интеллигентный, обеспеченный человек, по-русски понимает, тебя за семь лет не забыл. Чего еще тебе надо? Сама же сколько раз говорила, что слинять отсюда хочешь, и именно в Штаты. Радоваться надо.
   - Я и радуюсь.
   Хопа присела на табуретку рядом с Нилом, потянулась за сигаретой.
   - Что-то не похоже.
   - Перегорело... Я ведь тогда совсем девчонкой была, после медучилища второй год в травме работала, иностранцев только в кино и видела, они для меня вроде инопланетян были. Когда он к нам прибежал, я его сначала за психбольного приняла - одет в какую-то пеструю рванину, волосы длиннющие в хвостик забраны, как у девочки, глаза такие... знаешь, как у трехлетнего ребенка, которого бякой-закалякой напугали. Лопочет что-то, ничего не понять, еле разобрали, что его возле метро собака укусила, и он требует, чтобы ему сделали укол от бешенства. Раны-то толком не было, так, синячок, даже штанов псина не прокусила, но он ничего не желал слушать, и наша врачиха велела мне поставить ему укольчик... Знаешь, от чего я прибилась?
   - От чего?
   Хопа поднялась, подошла к холодильнику достала что-то из нижней секции.
   - Специальные резиночки, чтобы носки держать, полосатые, я такие в первый раз увидела, и трусы белые, в обтяжку, с красным пояском, - ответила она, разогнувшись. - Потом он еще несколько раз приходил, штучки заграничные приносил - "кока-колу" в баночках, жвачку... Он был такой нелепый, немного жалкий. Повсюду таскал с собой складной стульчак, чтобы в русском сортире заразу не подцепить, а когда мы с ним в первый раз... Ну, ты понимаешь... два презерватива натянул. Нервничал ужасно, пришлось помогать. А утром... В общем, мы у меня в комнатушке этим занимались, а соседи, суки, милицию вызвали. То да се, связь с иностранцем, штраф, объяснительная... Примешь?
   Нил вопросительно посмотрел на нее и увидел у нее в руках бутылку водки с винтовой крышкой.
   - А надо ли?
   - Ну, как хочешь. Я лично хочу. - Она плеснула водки в кружку, немытую после чьего-то вчерашнего чаепития, быстро выпила и со стуком поставила кружку. - Эд, лапушка, молодцом оказался, я не ожидала - заявил, что я его невеста, и он настаивает на немедленной регистрации брака. Но у нас даже заявление не приняли, сказали, что для этого нужно доказать, что мы знакомы не менее года. Через месяц его стажировка кончилась, он уехал, но обещал вернуться. А я осталась, и вся жизнь наперекосяк пошла. На работу бумага из ментовки пришла, собрание трудового коллектива организовали, разбирали основательно, врагу не пожелаешь, будто прилюдно догола раздели и оплевали с ног до головы. Строгач с занесением, исключение из комсомола... Ну, я психанула, высказала все, что о них думаю, заявление написала. Потом опомнилась, да поздно было, мне эти твари на прощание такую характеристику выписали, что ее не то, что по новому месту работы предъявлять, а и к уголовному делу подшить стыдно. Я уже подумывала к бабке в деревню удрать, да подружку старую встретила, Анджелку, та меня на путь истинный и наставила... Вот и стала я из Леночки Кольцовой Хопой-Чистоделкой, двадцать баксов за палку, сорок за ночь... Бодрюсь, хорохорюсь, а в душе-то все выгорело, иной раз той же Анджелке позавидуешь, что вовремя от передозировки гигнулась, не стала конца поганого спектакля дожидаться...
   Нил подошел к ней сзади, положил руки на плечи. Хопа тихонько всхлипнула.
   - А я вот дождалась. Приедет мой прекрасный принц и увезет в сказочное свое королевство... Ладно, все. Я рассиропилась, извини. Жрать сейчас будешь, или Гошу подождем?..
   XI
   (Ленинград, 1982, февраль)
   Хопа с утра умчалась в аэропорт встречать своего Эдварда Т. Мараховски, но в седьмом часу, когда Нил явился домой, их еще и не было. Зато его ждала другая встреча, совсем уж неожиданная: у Гоши сидел, распивая с хозяином портвейн, Максим Назаров. Нил не сразу узнал бравого штурмана - Назаров сильно осунулся, отпустил бородку и сделался похож на лихого, не слишком преуспевающего пирата.
   - Здорово, командир! Каким ветром?
   - Здорово, амиго! Удивлен? Так уж вышло, добрые люди адресок указали, я тут немного с хозяином пообщался и вроде договорился.
   Гоша медленно, со значением кивнул.
   - Договорился? О чем?
   - Да ты садись, прими стаканчик. Выпьем за добрососедство. - Выпить-то выпьем, только я не понял...
   - Гоша предложил мне свободную комнатку занять. - Девочек водите будешь?
   - Жить буду.
   От удивления Нил поперхнулся портвейном и закашлялся. Пришлось Гоше похлопать его по спине.
   - Тебе что, жить больше негде?
   - Представь себе.
   - Пожар?
   - Равносильно, амиго.
   - Что же может быть равносильно пожару? А, так ты жил в том флигеле на Маяковского, который рухнул посреди ночи? По радио передавали.
   - Нет, я жил на Ушинского в ведомственной однокомнатной квартирке.
   - И что с ней стряслось?
   - С ней ничего. Стряслось со мной, камрад Баренцев. Я ведь, хоть и занимал до недавнего времени должность старшего преподавателя в Корабелке, - по существу, тот же лимитчик, а когда лимитчика увольняют, он автоматически лишается и жилья, и прописки.
   - Тебя уволили?
   - Пинком под зад. И из института, и из партий родимой.
   - За что? За аморалку, как тогда на Кубе?
   - За стратегическую ошибку в планировании собственной жизни... Наверное, после того кубинского прокола мне надо было плюнуть на амбиции, в тальманы податься или в речники. Жил бы - горюшка не ведал. Так ведь нет а престиж, а общественное положение? Вот и сунулся в вуз, хоть и понимал, что придется прогибаться во всех измерениях сразу. Зачем же еще брать на профильную кафедру человека без ученой степени, без педагогического стажа, без ленинградской прописки, и с биографическим изъяном международного уровня, как не для затычки всех дыр? Кому лекции читать взамен заболевшего коллеге? Назарову. Кому писать доклад для международного симпозиума, на который в любом случае поедет зав кафедрой, ни ухом ни рылом в проблеме не секущий? Проводить школьные олимпиады? На овощебазе гнилой лук перебирать два раза в месяц? Донорскую кампанию проводить? Подарки к Восьмому марта покупать? Портреты товарища Суслова на демонстрациях носить? По домам с урной для голосования бегать? Рисовать графики выполнения социалистических обязательств? Каждое лето и каждый сентябрь возглавлять так называемый "трудовой фронт", будто то, чем мы занимаемся в учебном году за труд не катит? И при этом тянуть на себе половину плановой научной работы всей кафедры? Тому же Назарову, что естественно.
   - Что неестественно, - возразил Нил, разливая остатки портвейна. - Как говорили мальчишки у нас во дворе, за одним не гонка, человек не пятитонка. Совесть у них есть?
   - Ты, амиго, существо беспартийное, несознательное, иначе понимал бы, что совести у них нет по определению, поскольку они сами - совесть. Равно как ум и честь.
   - Кажется, я начинаю догадываться, за что тебя турнули, - задумчиво проговорил Нил.
   - За слова? Э нет, слова потом мне говорили. Разные слова, в том числе и нецензурные.
   - Что же ты такого сделал?
   - Я-то как раз ничего не сделал. Мирно спал, вместо того, чтобы в третьем часу ночи стоять под окном и ловить падающего с девятого этажа пьяного придурка по фамилии Решетило.
   - Студент разбился?! Но при чем здесь ты?
   - При том, что после блистательных выступлений в аграрном жанре меня удостоили высокой должности зам декана по общежитиям. А у нас за каждым ЧП, будь то хоть землетрясение, обязательно должны следовать оргвыводы: виновные наказаны, такой-то отдан под суд, такой-то уволен, такой-то понижен в должности, такому-то поставлено на вид. И кто в данной ситуации крайний? Комендант? Комендантов не бьют, они считанные, как тузы в колоде. Проректор? Тоже фигура, хоть и пожиже коменданта. Остается Назаров, оптимальный мальчик для битья.
   - Ну, и как же ты теперь?
   - Я? Был такой фильм "Гражданин Никто". Это про меня. Никто и звать никак. На работу не берут - нет прописки, прописки не получить - нет работы. С голоду, конечно, не пухну: три тупых дипломника, аспирант из города Ташкента, половина чужой ставки по НИРу. С жильем, правда, туговато.
   - Было туговато, - поправил Гоша. - Внедряйся смело, Макс, у нас тут все такие, системой покусанные.
   Вселившись в теремок, Назаров мгновенно утвердился в роли мышки-норушки. Засел в своей клети, что-то писал, считал на калькуляторе, стрекотал на машинке и пообщаться с народом выходил крайне редко. С определением амплуа других обитателей теремка, включая самого себя, Нил затруднялся. Впрочем, дня через два затруднений поубавилось - на сцену явилась очевидная лягушка-квакушка. Точнее, лягух-квакух.
   Это Нил понял сразу, как только увидел его. Этому впечатлению сильно способствовали толстая стеганая куртка из зеленоватой переливчатой ткани, тонкогубый рот до ушей и пупырчатый лысый череп ядовито-розового цвета. Существо в крайней ажитации ворвалось на кухню, где Гоша, Хопа и Нил мирно пили чай с вареньем и болтали о всякой всячине.
   - Я! - визгливым тенорком выкрикнуло существо. - Я наконец сделал это! - На столе возник грязный самовар из белого металла. - По-русски это устройство называют самовар! Сверху находится крышка, куда наливают воду! Но сначала крышку надо снять! Вот так... Но не в трубу, расположенную в центре, а вокруг нее! Потому что в трубу закладывают маленький лес, а потом зажигают спичком через это окошко внизу! И вода нагревается! А потом самовар вот за эти ручки ставят на стол, и открывают этот кран! Только сначала надо поставить туда стакан, иначе вода обжигающей температуры польется прямо на стол, и кожа получит ожоги! Но забудьте страх, товарищи, ибо прямо сейчас вода внутри отсутствует, и огонь внутри отсутствует также! Поэтому я смело поворачиваю кран вот в этом направлении...
   Но кран, должно быть, насквозь проржавевший от векового неупотребления, поворачиваться упорно не желал, и чудак, набычившись, вцепился в него обеими руками. Нил увидел, что розовый череп не окончательно лыс - сохранившиеся на затылке волосы были собраны в хвостик, доходивший до лопаток. В данный момент хвостик, перехваченный зеленой аптечной резинкой, дрожал от напряжения.
   - Знакомьтесь, пиплы, это и есть мой американский Эдик, - устало сказала Хода. - А ты, чудо, бросай свой грязный самоварище, мой руки и садись чай пить.
   - Иван Иванович очень любит чай, - неожиданно спокойно произнес Эдвард Т. Мараховски, выпрямился и широко улыбнулся. - Моя первая фраза по-русски... Не беспокойся, Ленни, когда мы прилетим домой, я закажу этот самовар почищенным, и тогда мы поставим его в нашей гостиной, и он будет напоминать тебе о далекой родине. Хопа вздохнула.
   - Ну хорошо, хорошо, а пока, будь добр, убери эту пакость со стола. Мы пока еще не в Вашингтоне.
   Эд бережно поднял свое сокровище и понес вон из кухни. Хопа мгновенно схватила тряпку и принялась стирать со стола оставленные самоваром черные пятна.
   - А твой жених большой оригинал, - заметил Нил.
   - И чистюля, - добавил Гоша.
   - Черт его разберет, - ворчала Хопа, остервенело орудуя тряпкой. - В гостинице перед каждым минетом мне в рот антисептиком прыскал, а тут на поди...
   - Как говорит жена Моти Добкиса, иностранный муж - не роскошь, а средство передвижения, - печально сказал Гоша.
   Все замолчали.
   - Давайте праздновать общую встречу и мою покупку, товарищи!
   На сей раз докрасна отмытые руки Эда держали не старый самовар, а бутылку экспортной "Столичной" и гроздь ярких баночек, сцепленных какой-то пластмассовой фиговиной.
   - Это что? - опасливо спросил Гоша, тыкая пальцем в баночку. - У нас в таких чешский растворитель продавали.
   - Это пиво баночное, - со знанием дела поправила Хопа.
   - У нас тоже есть баночное пиво, - сказал уязвленный Гоша, обращаясь к Эду. - В любом ларьке. Только надо со своей банкой прийти.
   - Красиво, - заметил Нил, разглядывая банку. - Но, по-моему, это не пиво.
   - Конечно, не пиво! - радостно подхватил Эд.
   - У них водку с пивом не мешают, - согласился Гоша. - Кишка тонка.
   - У нас с пивом смешивают виски. Но еще надо добавить горький лимон и жженый сахар. Этот напиток подается в лучших барах Нью-Йорка, он называется "Старомодный". - Присутствующие невольно поморщились, а Эд продолжил объяснения: - Однако здесь отсутствует утварь для жжения сахара, а поэтому мы будем делать себе напитки из водки и воды "Зельцер". Ленни, стаканы, пожалуйста...
   Из вежливости, из любопытства, и чтобы добру зря не пропадать, приготовленные Эдом напитки допили до дна, после чего перешли на чистый продукт. Вскоре все заметно разрумянились, а Нил, понятное дело, был отправлен за гитарой. На звуки песен выбрался из своей конуры Назаров. Вписался удачно, и минут через десять уже сидел с Эдом в обнимку и объяснял американцу, что такое брудершафт.
   - Русские - удивительный народ! - с чувством говорил Эд. - Сегодня я ехал на железнодорожном поезде, и через проход от меня несколько очень пьяных человек в рабочих куртках по очереди декламировали японскую поэзию, а девушка напротив читала Фолкнера в оригинале.
   - Духовность! - с важным видом произнес Гоша. - У нас высокая духовность!
   - Но духовность - это синоним религиозности. А у вас в церкви стоят одни старушки в платках, а в религию коммунизма никто давно не верит, а только делает вид, чтобы не попасть в тюрьму или психиатрический дом...
   - Духовность - это не синоним религиозности, а антоним материальности, и в этом отношении Советский Союз является безусловным духовным лидером всего мира, - неожиданно вставил Назаров.
   Эд тут же встрепенулся.
   - О, интересно! Чем ты можешь доказать эти слова?
   - Тем, что именно Советский Союз выбьет человечество из мира материального в мир нематериальный, то есть духовный. Проще говоря, если бомбой не расфигачим, то экологией придушим. Усек?
   - О, парадоксальность русского менталитета! Ты не мог бы повторить эту мысль завтра? Я хотел бы записать ее.
   - Для тебя, амиго, - все, что пожелаешь.
   - Тогда не мог бы я привести с собой одну мою соотечественницу? Думаю, ей захочется подробно поговорить с тобой, узнать твое мнение по актуальным вопросам.
   Незаметно для остальных Нил ощутимо пнул Назарова под столом, но тот будто и не заметил.
   - Разумеется, Эд, приводи соотечественницу. С удовольствием поделюсь своим видением судеб России. А если еще и гонорар дадите...