Вересов Дмитрий. Избранник Ворона (Черный ворон - 4)

   - Ты имеешь правильный подход к делу. Я обсужу с ней этот вопрос. Некоторая сумма вполне реальна...
   - Опомнись! - прошептал Нил на ухо Назарову, улучив момент, когда Эд полностью переключился на Хопу. - Мало тебе неприятностей?
   - Суайе транкиль, мон фрер!<Будь спокоен, братец! (фр.)> - с жутким акцентом успокоил Назаров. - Просто я начинаю делать карьеру с другого конца. А твои затруднения я понимаю и потому на твоем присутствии во время интервью не настаиваю.
   - Я не понял. Ты считаешь, что я могу тебя заложить?!
   - Не надо писать кипятком. Дело не в тебе лично, а в том, что ты единственный из всех присутствующих остаешься человеком системы. И я не хочу тебя ставить в двусмысленное положение.
   - Статья о недоносительстве? Спасибо за чуткость, Макс...
   - О, тебе знакомы такие материи? Я и не предполагал.
   - А ты не находишь, что мы поразительно мало знаем друг о друге.
   - Мы с тобой, или вообще все?
   * * *
   "Побег из одиночки собственной души иллюзорен, - рассуждал на следующее утро. Нил, давясь вместе с прочими человеками системы в душном вагоне метро. - Но короткий выход из одиночки собственною тела вполне реализуем в момент слияния с другим телом..." Толпа притиснула его к девушке в кожаном пальто Лица ее он не видел, но кудрявый темно-русый затылок был вполне ничего себе. Удивительно, но в такой толчее она еще умудрялась читать, пристроив сложенный журнал над головой сидящего с краю пассажира. Чтобы не заглядывать ей через плечо, пришлось бы неудобно поворачивать голову или закрывать глаза, поэтому Нил не стал сопротивляться естественному ходу вещей и уставился в мелкие строчки: " - Это наш новый первый, - слышал я шепот за моей спиной. - Какой молодой, какой красивый..." Нил взглянул на колонтитул и едва удержался, чтобы не плюнуть на страницу.
   Действительно, почему нашему дорогому и любимому Бормотухе - Пять Звездочек, величайшему классику современности, до сих пор не вручена Большая золотая медаль за красоту? За что только его челядь оклады и пайки получает? Ведь с ног до головы увешали деда орденами и медалями, будто елку новогоднюю, каких только новых наград не напридумывали - а до такой очевидной вещи не дотумкали, самому намекать приходится. Почему какой-то полусумасшедшей старухе можно с такой медалью разгуливать, отобрав ее у собственной собаки колли, а величайшему гению всех времен и народов нельзя? Отлить бы из чистого золота, пудика этак два - и на шею. А сзади, для равновесия - особо учрежденный орден "Отец-Героин", и чтобы бриллиантиков в этом ордене было по числу благодарных детушек, обитателей мирового социалистического лагеря...
   "Ох, хочу бабу!" - подумал вдруг Нил. Его желание было услышано наверху, однако поскольку земными делами там ведает не самый толковый И.О., обратная связь, как всегда, сработала со сбоем. В тот день ею общества страстно возжелали сразу три женщины. Но - это были заведующая кафедрой, парторг и профорг. Малый треугольник макбетовских ведьм.
   - Неправильно заполнен индивидуальный план, - стучала зубными протезами заведующая. - Вертикаль не сходится с горизонталью. Пересчитать и сдать в недельный срок. А в десятидневный срок жду от вас восемнадцать страниц методических указаний согласно плану учебно-методической работы.
   - Общественная работа совсем запущена, - завывала парторг. - Вы у нас военно-патриотический сектор. А где стенгазета ко Дню советской армии? Где встречи с ветеранами? Почему никто не охвачен военно-техническими секциями?
   - С вас три рубля на юбилей кафедры, рубль пятьдесят в Фонд мира, пять рублей на Восьмое марта и тридцать копеек на орграсходы, - хрюкала профорг. - И еще, от кафедры требуется номер на институтский праздничный вечер.
   "История моей жизни, - подумал Нил. - Нет таких подмостков, куда бы не вытащила меня энергия активисток. Хочешь жить спокойно - ничего не умей".
   - Ничем не могу помочь, - сказал он профоргу. - У меня, видите ли, методические указания.
   Не говоря уж о военно-технических ветеранах. К тому же по весне левая кисть отнимается - спасу нет.
   В доказательство он слабо пошевелил пальцами.
   - А вокал? - спросила профорг. - Голосовые связки не отнимаются? Петь сможете?
   - Хором?
   - Зачем хором? Хором не надо. Дуэтом. - Если только с вами. Со сцены мы будем классно смотреться вдвоем.
   - Скажете тоже! - Профсоюзная кикимора смущенно поправила тугой синтетический парик. - У нас есть другая кандидатура.
   - Кто же?
   - Стажер-исследователь, - подхватила эстафету партийная баба-яга. Занимается биомедицинской электроникой, но закреплена за нашей кафедрой.
   - Почему?
   - Потому что иностранка. Француженка, между прочим. Как узнала, что в нашей стране отмечается Международный женский день, сама вызвалась выступить. Не то, что некоторые, которых тридцать раз упрашивать надо.
   Баба-яга выразительно посмотрела на Нила. Он пожал плечами.
   - Так а я разве возражаю? Пусть выступает. Заодно и кафедру прикроет.
   - Ты не понял, Баренцев! Повторяю, человек из капстраны. При нынешней сложной международной обстановке каждое подобное выступление есть событие политическое, мощный удар по силам мирровой реакции, развязавшей против нашей страны гнусную клеветническую кампанию, достойная отповедь всяким там рейганам и тэтчерам. Не исключено, что выступление мадам Дерьян будет транслироваться по телевидению... Баренцев, я не сказала ничего смешного! Да, возможно у нашей гостьи армянские корни, но это еще не повод ржать, как курица!
   - Извините... - просипел Нил, вновь давясь от смеха.
   Армянских, говорите, кровей? Мадам Дерьян. Сеньора Де Нада. Барышня Не-За-Что. Или Из-Ничего. Фрау фон Ниманд... Ах, мерси вас - что вы, что вы, де рьян!..
   - Но я так и не понял, с какой стати я должен петь с ней дуэтом.
   - Потому, Нил Романович, что в противном случае вся идея может оказаться дискредитированной, - вмешалась главная ведьма-заведующая, и стеклышки ее очков зловеще блеснули.
   Да уж, могу себе представить!
   - Дело в том, что наша французская гостья совершенно не умеет петь! закончила заведующая.
   - Ни голоса, ни слуха, - подхватила парторг.
   - Но указывать на это недипломатично, - вставила профорг.
   - Она желает петь!
   - Но репертуар! Наслушалась в эмигрантских кабаках!
   - А до концерта всего неделя!
   - Надо что-то делать! Баренцев, ты обязан!
   - А если мы разучим хорошую песню военных лет, это зачтется как военно-патриотическая работа?
   Нил в упор посмотрел на парторга. Та сморщилась, но кивнула.
   - Подготовка потребует известного времени, - продолжил он. - Так, когда, вы говорите, надо сдать методичку?
   И перевел взгляд на заведующую. Та вздохнула.
   - Через месяц... Современный у вас подход, Нил Романович.
   - А что остается? Кто меня представит мадам Дерьян?..
   * * *
   Кое-как проведя занятие, он задержался в пустой аудитории - хотелось хоть немного побыть наедине со своими мыслями.
   Француженка. Parbleu! Cent mille diables!<Черт побери! Сто тысяч чертей! (фр.)> Он в жизни не знал ни одной француженки. Разве что Шарлоту Гавриловну, но та была такая старая и уродливая, что и француженкой-то считаться не могла. Интересно, какова эта? Воображение вылепило образ этакой среднестатистической парижской дамочки, вертлявой курносенькой брюнетки, личиком и ужимками похожей немного на Мирей Матье, немного - на обезьянку из мультфильма "Тридцать восемь попугаев". Бонжур, мадам, аншантэ де фэр вотр конессанс...<Счастлив с вами познакомиться (фр.)> Или как там еще по-ихнему полагается? Надо бы повспоминать...
   - Виниль?
   - Что? - Он поднял голову, недовольный тем, что кто-то нарушил его уединение.
   - Ви Ниль Баренсеф? - повторила девушка. - Мне сказаль, что ви будет мне помогайть. Мой имя Сесиль Дерьян.
   Он вгляделся в нее - и почувствовал себя обманутым. Она была такая... такая никакая. Истинная Дерьян. Бесцветная, словно вырезанная из бумаги. Маленькие глазки неопределенного цвета, маленький носик неопределенной формы, аккуратно постриженные волосики, серый костюмчик неопределенного фасона. Не за что зацепиться взгляду, нечего оставить в памяти, нечего потом, описать. Француженка? Могла бы с тем же успехом быть шведкой, эстонкой, белорусской, удмурткой...
   Она смотрела ему в переносицу. Пристально, не улыбаясь.
   - Счастлив познакомиться с вами, мадам Дерьян, - опомнился он.
   - Мадемуазель. Зовите меня Сесиль.
   - Зовите меня Нил.
   - Ви свободен, Ниль? Нам следует заниматься.
   - Да, идемте. Поищем свободную аудиторию.
   - Ми идем в ваш пхофбюхо. Там есть комната с хояль. Мне говохиль, ви будет мне игхать.
   - Не знаю, кто вам это говохиль, мадемуазель, но игхать я смогу только одной рукой, - беззастенчиво врал он. - Вторую я недавно сломал и только третий день хожу без повязки.
   Сесиль свела брови к переносице.
   - О, сломаль! Но как?
   - Под машину попал.
   - Horreur!<Ужас! (фр.)> - воскликнула Сесиль. - Тоже мамин собак потехяль хуку под машин! Ми все так плакаль!
   Нил хотел сказать что-нибудь язвительное, но, увидев в ее глазах слезы, смолчал. Так молча и дошли по комнаты с "хоялем", и Нил покорно сел за инструмент. Сесиль разложила на крышке листочки, расправила плечи, несколько раз глубоко вздохнула и начала петь.
   С первых же нот, взятых Сесиль, Нил понял: беда! И дело было отнюдь не в отсутствии голоса и слуха, как о том твердили кафедральные мегеры. И то и другое у Сесиль безусловно имелось. Средненькое и даже миленькое, как у сотен тысяч девчонок - любительниц попеть под гитару у костра или за дружеским столом. И не было бы ничего катастрофического в том, если бы не одна роковая подробность: с упорством, достойном, как говорится, лучшего применения, она подражала оперной манере пения, не обладая для этого ни данными, ни школой, ни развитым вкусом. Ее высокий голосок - слабенькое лирическое сопрано с намеком на колоратуру - дрожал и срывался. Утопая в старательных и неискусных руладах и трелях, она безнадежно сбивалась с ритма, и даже при правильном попадании в ноты создавалось полное ощущение глубокой лажи, многократно усиленное специфическим репертуаром.
   То ли кто-то зло подшутил над бедняжкой Сесиль, то ли в ближайшем русском кабаре, куда она приходила изучать культуру далекой загадочной страны, подвизались на редкость странные личности, только вместо традиционной "Калинки-малинки" или "Две гитары, зазвенев..." сквозь толщу вокальных заморочек и густейший акцент отчетливо прорывались "А мать свою зарезал, отца я погубил" и "Кокаина серебряной пылью все дорожки мои замело". Даже невинная "Мы на лодочке катались" в версии Сесиль, определенно копирующей неведомых фольклористов, приобрела своеобразный припев: "Ти сука-билять, впаху ковихять, вписту ковихять, сосенка!" Более современный репертуар был представлен шедеврами типа "А я сидю, глядю на плинтуаре" и "Муженек мой - бабеночка видная". В сочетании с манерой исполнения это создавало эффект потрясающий...
   Глядя на ее сосредоточенное, покрасневшее от усердия лицо, Нил понял, что приколом здесь и не пахнет. Похоже, мадемуазель всерьез убеждена, что народ наш других песен не поет. Нилу предстояла не только музыкальная, но и большая дипломатическая работа. Его охватила лютая злоба на кафедральных стерв, столь коварно его подставивших. Сами-то небось постеснялись сказать в лицо иностранке, чего стоит ее программа. Или побоялись?
   - Ну, попляшете вы у меня! - страстно прошептал он. - Ви что сказаль? - встрепенулась Сесиль.
   - Я предлагаю выпить по чашечке кофе, а потом - revenons a nos moutons<Вернемся к нашим баранам (фр.)>
   - Oh, tu parle Francais?<О, ты говоришь по-французски? (фр.)> обрадовалась она, моментально перескочив на "ты".
   - C'est та langue oubliee, - ответил он, встал из-за нераскрытого рояля и галантно протянул ей руку. - Allons done<Этом язык мной забыт. Пойдем (фр.)>.
   Когда она надевала в гардеробе свое пальто - из плотной и блестящей серой ткани, с капюшоном на белой подкладке, - он едва чувств не лишился. Именно в этом пальто она стояла, фотографируя. Никольский собор, и именно ее он принял тогда за Линду. Ирония судьбы, или "с бонсуаром"!
   * * *
   Придя домой, он завалился спать и продрых до позднего вечера. Встал с тяжелой головой, поплелся на кухню ставить чайник. У Гоши играл магнитофон, слышались веселые голоса. "Заглянуть, что ли? - лениво подумал Нил. Расскажу про сегодняшнее интересное знакомство".
   Но не рассказал, потому что в Гошиной гостиной его ждало еще одно знакомство, и тоже небезынтересное. За столом вокруг начищенного и отремонтированного самовара собрались все нынешние обитатели квартиры плюс мистер Мараховски и незнакомая Нилу девица чрезвычайно своеобразной наружности: рост не меньше двух метров, перебитый нос, фигура культуриста, черная кожаная безрукавка, на мощной руке выше локтя - трехцветная татуировка китайского дракона, дикая рыжая копна на голове. Первой появление Нила заметила именно она:
   - Ты Нил?!
   Он остолбенел от такого вступления, но лишь на долю секунды.
   - Я-то Нил, а вот ты у нас кто будешь, такая прыткая?
   - Джейн Доу.
   - Классная кликуха, в самый раз для протоколов.
   Девица оглушительно расхохоталась, вслед за ней - Эд. Остальные растерянно переглядывались.
   - Джейн Доу - это на жаргоне американских полицейских неустановленное лицо женского пола, - пояснил Нил. - Детективы буржуйские читать надо!
   - Я не кликуха! - громко заявила атлетка. - Я Джейн Доу из "Вашингтон пост". Нил, кто по-твоему сменит Брежнева на посту верховного правителя России?
   - Такого поста нет, - моментально насторожившись, ответил он. - И вообще, я согласия на интервью не давал.
   - Это не интервью. Это социологический опрос. Пока получается Андропов - тридцать один процент, Кириленко - семнадцать, Устинов - тринадцать, Гришин - восемь, Романов - три.
   - У них бы и спросила. А я не знаю.
   - А как ты относишься к советской военной агрессии в Афганистане? К высылке академика Сахарова в Горький?
   - А как ты относишься к тому, что тебя сейчас с лестницы спустят? Тоже мне Джейн Доу! Ребята, кто привел эту швабру кагэбэшную? Вам что, приключений на свою задницу надо?
   - Баренцев, успокойся, - сказал Назаров. - Джейн привел Эд. Она действительно московская корреспондентка "Вашингтон пост". И моя невеста.
   Нил вытаращил глаза.
   - Когда успели?
   - Пока ты спал.
   - После того интервью, которое мне дал Макс, другого выхода у нас не оставалось, - заметила Джейн Доу и с рычанием потянулась.
   - Завтра подаем документы, - добавил Назаров.
   - У меня есть незамужняя подруга из "Франкфуртер Альгемайне". Свое интервью ты можешь дать ей. Не упускай момент, Нил, - почесываясь, сказала Джейн.
   - Мерси... Сама-то где так по-нашему наблатыкалась?
   Растерянность во взгляде Джейн была для него лучшей наградой. Впрочем, соображала она на удивление недолго.
   - Дед с бабушкой обучили.
   - Доу?
   - Доу. Дед был корабельным мастером на Адмиралтейских верфях. В восемнадцатом году ушел от большевиков в Финляндию... Правда ли, что ваши руководители заставляют народ жить бедно, тогда как сами живут в византийской роскоши? Правда ли, что каждый десятый житель России является штатным осведомителем КГБ?
   - Неправда! - окончательно вспылил Нил. - У нас осведомителем является каждый первый. Вот сейчас пойду и осведомлю про твои провокационные вопросы, получу за это большую бутылку водки и выпью ее из этого самовара!
   - Водку из самовара не пьют, - заметил Эд. - Из самовара пьют чай.
   - Как интересно, - сказал Нил и вышел, хлопнув дверью.
   Настроение испортилось окончательно. Нил вернулся в свою комнату, врубил телевизор и с ногами улегся на матрас.
   "Знаю, милый, знаю, что с тобой..." - завыла с серого экрана эстрадная дива.
   Нил хмыкнул.
   - Можно?
   На балконе стоял Назаров, и на лице его блуждала растерянная улыбка.
   - Заходи и дверь за собой прикрой. Сквозит. Назаров подошел к столу и поставил на него большую пузатую бутылку. "Fleischmann's Vodka" - прочел Нил па глянцевой этикетке.
   - Стаканы на полке, - сказал он. - Джейн прислала?
   - Сам пришел.
   - Нет, я про водку.
   Назаров кивнул.
   - Перебивает ставку, - заметил Нил. - Иди и скажи ей, что за сведения о деятельности, несовместимой со статусом иностранного корреспондента, компетентные органы дадут мне не одну поллитру, а две, так что если хочет отмазаться, пусть тоже гонит не литр, а два.
   - Не пори фигню, омбре, - устало сказал Назаров. - Не такая она идиотка. Джейн тебя проверяла и по твоей реакции прекрасно поняла, что ты не стукач.
   - А это, значит, мой приз за то, что выдержал испытание?
   - Вроде того.
   - Ладно, тогда забирай сосуд, диссидент, и пошли к народу.
   XII
   (Ленинград, 1982, март)
   Седьмого марта Нил с гитарой поднялся на сцену институтского актового зала и своими лихими проигрышами, вкупе с уверенным вокалом, несколько Отретушировал и приглушил сомнительные фиоритуры Сссиль. Упирая на то, что ему за столь короткое время не осилить такой сложный и экзотический материал, какой предложила она, он убедил Сесиль в спешном порядке разучить "Бьется в тесной печурке огонь" и, для настроения, простенькую песню, сложенную в свое время в веселой компании на основе особо удачного буриме:
   Я иду по листопаду,
   Листопад идет по мне.
   Мне любви твоей не надо,
   Я знаю - истина в вине.
   В вине.
   Загляну в кабак унылый,
   Сяду в теплый уголок,
   И задумаюсь о милой
   И выпью за нее глоток.
   Глоток.
   Я шагаю всем довольный,
   Три бутылки осушив,
   И ни капли мне не больно
   Сердце я в кабаке забыл.
   Забыл.
   <Текст А. Царовцева>
   Эту песенку Нил избрал потому, что в ней у Сесиль практически не было возможности украсить номер своими вокальными изысками. К тому же он справедливо рассудил, что в новом для себя репертуаре упрямая француженка не будет чувствовать себя слишком уверенно и поневоле уступит главенство ему, чем даст возможность избежать позорного провала. Так и вышло. Выступление международного дуэта Сесиль Дерьян - Нил Баренцев прошло с успехом. Особый восторг публики вызвала никому прежде не известная песенка про листопад.
   Им долго хлопали, вручили от месткома букет цветов и коробку конфет, и Нил впервые увидел улыбку Сесиль. На мгновение ее личико перестало быть невзрачным.
   - Слушай, мадемуазель, - сказал Нил, когда они вышли на улицу. - Не знаю, как ты, а я не прочь бы выпить приличного кофейку. Но во всем городе осталось только одно такое место. Рванули в "Сайгон".
   - О, хестохан! - оживилась Сесиль. - Вьетнамская кухня!
   - Там увидишь, - загадочно сказал он, увлекая ее к метро.
   Но в "Сайгоне" их ожидало лютое разочарование. Все шесть новеньких, поблескивающих хромом кофеварок, оказались прикрыты белыми тряпочками, а на каждой раздаче появились мятые алюминиевые бачки с черными кранами. Случайный характер немногочисленных посетителей был виден невооруженным глазом.
   - А как же кофе? - растерянно спросил Нил у ближайшей буфетчицы. Неужели у вас тоже нет?
   - Почему нет? - неприязненно ответила буфетчица, показывая на бачок. Это, по-вашему, не кофе? Бочковой, из сгущенки высшего сорта. Берите, берите, а то и такого на базе не осталось.
   Нил оттащил от прилавка Сесиль, проявившую интерес как к экзотическому напитку, так и к ноздреватым лежалым ватрушкам, кривой пирамидкой выложенным на подносе рядом с бачком.
   - Это совсем не полезно для здоровья, - сказал он. - Не судьба, видать... Могу предложить мороженого, если не против.
   - Пхотив, - сказала Сесиль. - Холёдно.
   - Ну тогда... Тогда давай провожу тебя до дому. Ты где живешь?
   - Академически отель у Эрмитаж... И у меня есть чехная кахта...
   - Что за карта? - удивился Нил.
   - Carte noire. Фханцузски кофе. В опрятном гостиничном номере окнами на Неву Сесиль с гордостью продемонстрировала ему кипятильник, недавно приобретенный в "Пассаже". С его помощью мгновенно вскипятили воду прямо в стаканах, и Сесиль засыпала в кипяток растворимого кофе из длинной банки с черно-зеленой этикеткой. Вид у кофе был странный - не порошок, а гранулы, напомнившие Нилу неоднократно виденные в колхозах неорганические удобрения. Впрочем, гранулы растворились без осадка, а запах их и вкус оказались выше всяких похвал, что он не преминул заметить. Сесиль скромно улыбнулась, покрылась неровным румянцем и неожиданно вскочила.
   - Куда ты?
   - О, я забыля апехитив... И из шкафчика была извлечена пузатая бутыль, при виде которой у Нила легонько стукнуло в виске.
   - Голубой "кюрасо", - как можно небрежнее сказал он.
   В глазах Сесиль промелькнуло удивление.
   - О, ти знаешь кюхасо? Но здесь я не видель его ни в один магазин...
   - Места знать надо.
   От кофе с ликером стало тепло, покойно - и страшно захотелось курить. Нил вытащил "Феникс" и вопросительно взглянул на Сесиль.
   - Лючше не надо, от фюм... от этот дим у меня кружить голёва, - с сожалением произнесла она. - Но если очень хочешь - возьми эти.
   Из раскрытого ящика стола она вытащила пачку - и голова у Нила пошла кругом без всякого "фюма".
   На Глянцевом белом картоне не стояло ни слова, зато рельефно проступал красно-желтый силуэт рогатого кабана...
   Глава пятая
   Чтоб Кафку сделать былью...
   I
   (Ленинград, 1982, апрель)
   "Is there life on Mars?"<"Есть ли жизнь на Марсе?" Песня Дэвида Боуи> - звучали в голове недостающие к музыке слова.
   Нил приоткрыл зажмуренные глаза и в последний раз посмотрел на худенькое тело, прикрытое ниже пояса клетчатым пледом, на нечеловечески прекрасное бескровное лицо. Не мертвое, нет, просто неживое. Обтянутое даже не выбеленным пергаментом - тот все же хранит в себе воспоминания о живом существе, из кожи которого сделан, - а атласом, чуть пошедшим морщинами белым атласом. Волосы, отросшие, подкрашенные хной, аккуратно завитые, казались синтетическими. И вся она была как большая тряпичная кукла, изготовленная гением-извращенцем, выкравшим живую Линду и подменившим ее своим творением. Или сама она улизнула в последнее мгновение, оставив вместо себя двойника, кадаврицу, наряженную невестой.
   На кремации настоял он сам. Не то, чтобы кто-нибудь активно возражал Ольга Владимировна держалась строго и величественно, словно королева в трауре, но Нил чувствовал, что для нее все это не более, чем очередной спектакль; достойный Линдин папаша пил без просыпа и не всегда соображал, зачем, собственно, приехал в Ленинград; а мать, знать не желавшая дочки, пока та была жива, пребывала в постоянной прострации и лишь повторяла, что заберет ее с собой и похоронит на участке, который уже давно закрепила за всей семьей.
   - Ну и повезете не гроб, а урну, - втолковывал ей Нил. - Не так хлопотно, и разрешения специального не надо.
   - Не надо... - повторяла она, но Нил чувствовал, что смысл сказанного до нее не доходит.
   Некоторая заминка возникла, когда Нил отозвал в сторонку вышедшего к ним распорядителя и попросил его вместо традиционного Шопена поставить, сообразно последней воле покойной, ту пленку, которую он принес с собой. Переполошенный ритуальщик долго ломался, потом заявил, что должен посоветоваться с руководством. Совещание заняло минут пятнадцать, наконец добро было получено, и Линда - снегурочка в кружевном белоснежном платье, ни разу не надевавшемся при жизни, - опустилась в огненное чистилище под лирическое попурри на темы Поля Маккартни и Дэвида Боуи. Эту композицию Нил придумал, исполнил и записал накануне ночью.
   "And the light of the night fell on me..."<"И свет ночи упал на меня..." Из песни Поля Маккартни>
   И только в автобусе, увозящем их из крематория на поминки, Нил развернул бумажку, которую на выходе из траурного зала вложил в его ладонь мелькнувший на мгновение Костя Асуров. Следователь назначал ему встречу через два дня, на платформе станции Лосево.
   А днем раньше предстояло получить урну с прахом...
   Четыре тысячи триста восемьдесят две. Четыре тысячи триста восемьдесят три... Четыре тысячи триста восемьдесят четыре...
   Это число надо запомнить. Во что бы то ни стало запомнить. Пометить шпалу сочащейся из носа кровью, отползти под тень кактуса, сделать два-три глотка из теплой фляги и забыться, насколько дано будет забыться. Потому что нет больше сил ползти вдоль сверкающих рельсов, уходящих за горизонт...
   - Эй, Нил! Ты в норме?
   То ли забвение оказалось слишком глубоким, то ли остановившаяся на рельсах белоснежная дрезина, убранная розами и разноцветными ленточками, появилась бесшумно, аки призрак. Нил протер воспаленные глаза, сел. С дрезины улыбался и махал ему рукой счастливый Ринго. В шикарном ковбойском костюме он был больше похож не на Ринго Старра, а на Ринго Кида из довоенного вестерна "Дилижанс". Из-за его плеча выглядывала Линда в мелких золотистых кудряшках, которые очень ей шли. Одета она была в открытое розовое платье с кринолином. Он помахал им в ответ и крикнул:
   - На праздник едете?
   - В Мексико-сити всегда праздник!
   - А можно с вами?
   - Нельзя. У каждого свой путь в Мексико-сити. Досчитай до конца свои шпалы - вот ты и пришел.
   - Линда, а почему молчишь ты?
   Дрезина медленно и беззвучно стронулась с места.
   - Линда! - в отчаянии крикнул Нил.
   - Бай, док Кэссиди! Встретимся на карнавале! Она подняла руки, и на ярком солнце блеснули изящные золотые кандалы.
   Белоснежный корабль прерий истаял в жарком, колышущемся мареве...
   Четыре тысячи триста восемьдесят пять... Нил проснулся весь в поту, стремительно встал, резкостью собственных движений сбивая остатки наваждения.