Дмитрий Вересов
Летний сад
ПРОЛОГ
Душа в пространстве
– Невский… Невский… – голос слабо прорывался через вязкий серый эфир, но Кирилл четко отличал эти тихие звуки в общем хаосе. Вспомнились наездники-монголы, мертвая рука, слякотная грязь. Грязь, грязь…
– Невский едет! – Кирилл отвел руки от лица и затравленно огляделся. Вокруг – лошадиные морды в пене, гортанные крики кочевников, но до него, судя по всему, им уже не было никакого дела. Рядом с телегой, на которой сидел монах в накинутом капюшоне, высилась фигура всадника – светловолосого бородача в ярко-алой одежде. Сухоногий белый жеребец под ним нервно переступал ногами по грязи и всхрапывал.
– Ты не можешь, князь, бить моих людей! Ханский гнев настигнет тебя, как молния в степи настигает сайгу. Только обугленные рога остаются в желтом ковыле! И я, Урдюй, обещаю тебе ханский гнев! – говоривший мало походил на ордынца, хотя и вел свою речь на смеси татарского и русского. Медные кудри змеились по куньей оторочке его плаща. Высокий бледно-мраморный лоб и блеклые, чуть зеленоватые глаза выдавали в нем европейца. Его вороной конь был явно не степных кровей. Медноволосый вытянул скакуна плетью и ругнулся: – Got demmet!
– Что я слышу? Английскую речь?! Ты ли это, сэр Джон Петти, отрекшийся от христианского имени и родной Британии, угрожаешь мне, владетельному князю великой земли Русской? – слова светлобородого чеканной латынью перекрыли все суетливые обозные звуки. – Ханская милость позволяет не трогать нужных для Руси людей, не изнурять полоном искусных мастеров и сведущих в ремеслах холопов! Хану нужна дань! Деньги, а не бессмысленно загубленные на переходах данники! Зачем ты, сэр Джон-Урдюй, нарушил его волю и забрал в угон славных мастеров и умельцев? Могу ли я, их единственный защитник, допустить такое оскорбление воли моего старшего брата – владыки монголов и твоего также, сэр Урдюй, владыки?
– Если эти оборванные смерды, князь Александр, – медноволосый обнаружил не худшее владение латынью, – твои лучшие ремесленники, то очень странно, что жили они в таких варварских условиях, под дерном и землей, поленившись снабдить печи трубами!
– Ты и твои наездники – слишком частые гости в их краю. И гости обременительные. Но этому пришел конец – теперь я буду собирать дань и отправлять ее в Сарай. Как видишь, ханская милость пролилась добрым дождем над Русью! А вот ханский гнев может поискать другую жертву!
– Барракча! – бывший тамплиер развернул вороного и по-татарски отдал короткие указания своим нукерам. – Хорошо, князь Александр! Забирай своих людей, а монаха, – он указал плетью на серую фигуру в капюшоне, – мы проводим…
– Невский едет! – Кирилл отвел руки от лица и затравленно огляделся. Вокруг – лошадиные морды в пене, гортанные крики кочевников, но до него, судя по всему, им уже не было никакого дела. Рядом с телегой, на которой сидел монах в накинутом капюшоне, высилась фигура всадника – светловолосого бородача в ярко-алой одежде. Сухоногий белый жеребец под ним нервно переступал ногами по грязи и всхрапывал.
– Ты не можешь, князь, бить моих людей! Ханский гнев настигнет тебя, как молния в степи настигает сайгу. Только обугленные рога остаются в желтом ковыле! И я, Урдюй, обещаю тебе ханский гнев! – говоривший мало походил на ордынца, хотя и вел свою речь на смеси татарского и русского. Медные кудри змеились по куньей оторочке его плаща. Высокий бледно-мраморный лоб и блеклые, чуть зеленоватые глаза выдавали в нем европейца. Его вороной конь был явно не степных кровей. Медноволосый вытянул скакуна плетью и ругнулся: – Got demmet!
– Что я слышу? Английскую речь?! Ты ли это, сэр Джон Петти, отрекшийся от христианского имени и родной Британии, угрожаешь мне, владетельному князю великой земли Русской? – слова светлобородого чеканной латынью перекрыли все суетливые обозные звуки. – Ханская милость позволяет не трогать нужных для Руси людей, не изнурять полоном искусных мастеров и сведущих в ремеслах холопов! Хану нужна дань! Деньги, а не бессмысленно загубленные на переходах данники! Зачем ты, сэр Джон-Урдюй, нарушил его волю и забрал в угон славных мастеров и умельцев? Могу ли я, их единственный защитник, допустить такое оскорбление воли моего старшего брата – владыки монголов и твоего также, сэр Урдюй, владыки?
– Если эти оборванные смерды, князь Александр, – медноволосый обнаружил не худшее владение латынью, – твои лучшие ремесленники, то очень странно, что жили они в таких варварских условиях, под дерном и землей, поленившись снабдить печи трубами!
– Ты и твои наездники – слишком частые гости в их краю. И гости обременительные. Но этому пришел конец – теперь я буду собирать дань и отправлять ее в Сарай. Как видишь, ханская милость пролилась добрым дождем над Русью! А вот ханский гнев может поискать другую жертву!
– Барракча! – бывший тамплиер развернул вороного и по-татарски отдал короткие указания своим нукерам. – Хорошо, князь Александр! Забирай своих людей, а монаха, – он указал плетью на серую фигуру в капюшоне, – мы проводим…
Часть 1
В то лето…
Глава 1
Контора глубокого бурения на страже душевного здоровья советских граждан
– Невский… Невский… Да господи, помнила же номер-то! С этой работой сама психической станешь… – пожилая медсестра сокрушенно покачала головой. – Короче, Ниночка, это не то третий, не то четвертый дом после Суворовского, и по той же стороне, где метро Александра Невского. Я понятно объясняю?
Ее молоденькая собеседница утвердительно кивнула.
– Вот, а там пройдешь во второй двор. Квартиру помню точно – 25-я. Скажешь, что от меня, и только потом попросишь Евгению Витальевну. Ну а на месте сама сообразишь. Будет она тебе говорить, что, мол, себе в убыток отдает, – не обращай внимания. Больше десяти рублей не давай.
– Вот слушаю я вас, Дарья Власьевна, и диву даюсь: смена в разгаре, работы выше головы, а вы молодую сотрудницу к какой-то спекулянтке направляете. Нехорошо, уважаемая!
– Ой, Джамсарран Баттаевич, а мы вас и не заметили, – Дарья Власьевна по-девичьи залилась румянцем.
– Ничего, ничего, это я так. В плане воспитательной работы в коллективе. Будьте добры, и вы и Нина, зайдите ко мне в пятнадцать ноль-ноль.
Главврач обошел сестер и склонился над Кириллом. Пациент, не мигая, смотрел в потолок. Взгляд был безжизненным.
– Научился или притворяется? – негромко спросил он.
– Научился, Джамсарран Баттаевич. Считай, уже месяц на строгом курсе. За месяц они все обучаются вот так, с открытыми глазами, спать…
– Ну-ну. Дарья Власьевна, с вашим-то опытом давно пора к Бехтеревой переходить, труды писать.
– Да ладно, доктор, кто же о бедолагах заботиться будет?
Женщина отстранила врача от койки, умело подоткнула полосатое казенное одеяло, поправила полотенце в изголовье.
– Значит, договорились. В пятнадцать ноль-ноль, и без задержек.
Доктор бросил взгляд на наручные часы. Нахмурился. Вспомнил все неприятные сюрпризы вчерашнего дня. Экстренный вызов на Литейный, категоричные указания о передаче Маркова особой группе, которая временно прикомандировывается к его учреждению. «Вот такая наша жизнь, – кисло улыбаясь, думал он, бредя по петляющим коридорам. – Указания получаем в КГБ, а не в горздраве». Снова вспомнил вчерашнее. Как орал на него этот красномордый!
«Харю нажрал, «Сейку» фарцовскую носишь! А завтра – родину менять пойдешь на джинсы с панасониками, а? Напомнить, что ты говорил шизофреничке Извольской десятого числа этого месяца, склонив ее к интимной связи? А ведь она – не-со-вер-шен-но-лет-няя! Понял? И никакого отчета тебе не будет! Примешь людей, временно оформишь, предоставишь помещения с отдельным входом! Подпишись здесь – и до гробовой доски будь нем как рыба. Вот пропуск. Все! Свободен!»
Но ведь он как специалист, как, в конце концов, руководитель, отвечающий за все и вся на этой территории, просто обязан знать, какие-такие изменения в назначенном лечении собираются производить эти неожиданные командированные.
Самое сложное в этой жизни – адекватно оценивать возможности людей, способных на подлость. Да, существует Леночка Извольская, контуженная соскочившей лапой троллейбусного пантографа, – девица потрясающих статей. Да, втемяшила она в свою больную голову, что неземной страстью пылает к ней ее лечащий врач Джамсарран Баттаевич Бадмаев. Да, он как лечащий врач терпеливо выслушивает от своей пациентки бесконечные предложения себя, параноидальные рассказы об их прошлых любовных свиданиях, которых не было и быть не могло! Это же бред! Обыкновенный, нормальный бред… Стоп! Бред нормальным быть не может! Права, наверное, Дарья Власьевна – «сам психическим станешь!» В конце концов пусть гэбэшники делают, что хотят. Плевать против ветра он не собирается. А Леночку – к чертовой матери – вычеркиваем! И из практики (пусть Самойлова с ней мучается!), и из диссертации. А жаль, такой интересный мог бы быть материал!
Прибывшие командированные симпатии у доктора Бадмаева не вызывали. Один из них был лет тридцати, невысокий, лысый, другой, уже явно разменявший пятый десяток, своей внешностью очень напоминал актера Олялина, но обладал богатой шевелюрой и был излишне подвижен. Одежда мужчин свидетельствовала об их достаточно хорошем благосостоянии, в ней присутствовала некоторая аристократическая небрежность. Кабинет доктора с их приходом наполнился ароматом дорогого импортного парфюма.
– В общем, Джамсарран Баттаевич, мы наслышаны о вчерашнем…
– Эпизоде, Игорек, – выручил лысого коллега.
– Да, эпизоде. Ваше профессиональное любопытство…
Тут Бадмаев попытался жестом остановить говорившего.
– Не надо отказываться. Так вот, оно естественно и понятно. И должно быть удовлетворено. Но…
– Только по окончании нашей программы. Видите ли, доктор, мы с Игорем Андреичем синтезировали некое новое вещество. Необходим процесс его обкатки перед запуском в промышленное производство. Вопрос: где лучше всего это сделать? Ответ – в Ленинграде, в вашей больнице.
– Павел, давай покороче, у человека и без нас хлопот достаточно.
– Ну, если короче… Уважаемый Джамсарран Баттаевич, наше изобретение должно облегчать частые стрессовые состояния жителя современного мегаполиса. Не давать возможности условного «скапливания» негативных психологических и поведенческих реакций. А поскольку ни оленеводы, ни шахтеры, ни советские колхозники не имеют соответствующей среды обитания, высокого образовательного уровня и устойчивой, генетически располагающей к умственной работе наследственности, мы остановили свой выбор на пяти помещениях вашей больницы. Я удовлетворил профессиональное любопытство коллеги?
– Более чем, Павел…
– Без отчества, можно по фамилии. Я – Сикорский, а Игорек – Латышев.
В дверь бадмаевского кабинета постучали.
– А вот, кстати, и ваши помощницы! Входите! – главврач встал и, приобняв за плечи вошедших Ниночку и Дарью Власьевну, представил их.
– Надеюсь, вы все будете довольны совместной работой. Мне очень будет не хватать этих сестер в палатах, но… Ничего не поделаешь – государственная необходимость.
Ниночка тихо ойкнула.
Верный институтский друг Сагиров загремел на сборы аж под Алма-Ату, что делало невозможным даже телефонное общение с ним. Хотя ежедневные звонки от Джейн тоже не приносили облегчения. Сосед Кирилла по съемной квартире беспокоился о пропаже кореша и высказал ряд столь жутких и нелепых предположений, подкрепив их парой жизненных примеров, что бедный Иволгин всерьез подумал отложить свадьбу и отправиться в поход по моргам.
Домовой рассеянно передвигался по кухне, открывая и закрывая дверцы шкафов. Он никак не мог сосредоточиться на предмете поиска, и Наташа, с улыбкой наблюдавшая за ним, облегчила задачу:
– Дим, тебе нужна соль.
– А… Да. Спасибо большое. Я, знаешь ли… – он смущенно подкрутил свои юные усики.
– Знаю, милый, знаю, что с тобой, – пропела Наталья и грациозно поднялась. Сняв тапочку, она ловко захватила большим пальцем ноги деревянную солонку, стоявшую на подоконнике. Изящный пируэт, и солонка оказалась перед носом Вадима.
– Наташа, – забеспокоился жених, – а тебе не опасно это делать?
– Опасно, Дима, мне твои пересоленные борщи есть. Так что, пожалуй, солить еду в этом доме придется мне. Отвали от камбуза!
Удрученный Домовой поплелся в коридор. Скользкий виниловый удав телефонного удлинителя дождался своей жертвы. Задетый Вадимом, он предательски обвился вокруг задника его шлепанца, натянулся и обрушил Иволгина на пол.
– Димочка, горе ты мое луковое, – невеста прижимала голову жертвы к крепкой девичьей груди. – Ну не майся ты так! Съезди на дачу, может быть, Кирилл там. Хочешь, я попрошу Курбатова, он на машине отвезет, и я с тобой съезжу? – она говорила почти шепотом, дыша прямо в смешное розовое Вадимово ухо.
Губы Вадима растянулись в улыбке. Он ощутил гулкие удары сердца и замер, обратившись в слух, не видя любимого Натальиного лица. Сконфуженный падением, он даже не желал встречаться с ней взглядом. Но ситуация требовала, и Вадим понимал это на уровне инстинкта, немедленного превращения поражения в победу. Самым простым и доступным способом. Таким древним и таким желанным. Участившееся дыхание любимой только утвердило его в правильности принятого решения.
– Только, Дим…
– Я буду очень аккуратен…
Виктория имела место. Мама-Иволгина загремела ключами ровно через десять секунд после того, как будущие молодожены поднялись с метлахской плитки коридора.
– Ребята, по-моему, пахнет газом…
– Борщ!
Впрочем, и работавшая в паре с Сикорским Дарья Власьевна не могла не оценить ту подчеркнутую галантность, с которой псевдо-Олялин каждую смену привозил и отвозил ее на своей двухцветной «Волге» с серебряным оленем на капоте. Мотивировка была корректна и уважительна: «Мы же соседи! Пять домов разницы, полстакана бензина!», и Дарья Власьевна почти спокойно принимала этот транспортный дар.
С Ниночкой все было сложнее. Будучи интеллигентной еврейской девушкой из большой и дружной семьи, в которой четыре поколения кряду беззаветно служили русской психиатрии, она мучительно искала исчерпывающее объяснение происходящему.
Во-первых… Нет, это «во-вторых». Сначала – дело. Почему все ампулы, которыми им предстоит пользоваться, не маркированы? Они различаются только объемом. И Латышев с Сикорским, назначая инъекции, указывают сестрам, будто те недалекие идиотки: «Композиция из двух больших, двух малых и одной из металлического ящика».
Во-вторых… Нет, это подождет. Почему каждое утро, заступая на смену, она фиксирует явные признаки перевозбужденного состояния больных? Такое впечатление, что по ночам опекаемая ими пятерка дружно вылетает через форточку на шабаш и, изрядно утомившись, к утру возвращается назад. Особенно жалко смотреть на Маркова. Застывшая полуулыбка и медленно шевелящиеся в немом диалоге с невидимым собеседником губы. То еще состояньице! А этот ужасный электронный монстр – томограф?! Это же не по профилю больницы! И, что самое странное, – ни она, ни Дарья Власьевна не присутствуют при его применении.
Новые санитары… Она никогда в жизни не видела таких страшил! Только в школьном учебнике на репродукции картины Васнецова «Поединок Пересвета с Челубеем» встречала Ниночка подобный типаж: огромного роста лысый азиат, этакая гора мышц, с постоянно сощуренными глазами-щелками и жировыми валиками на затылке! Бр-р-р! А ведь они еще и немые!
И наконец… Да, она взрослая девушка и должна быть откровенна сама с собой – ее отношение к Латышеву.
Любовь? Влюбленность? Инстинктивное желание укрыться за надежной спиной обеспеченного мужчины? А его отношение к ней? Физическое влечение или простая дружба сослуживца, не обремененного семьей?
«Господи, – думала Ниночка, – зачем ты обрекаешь меня на терзания, на борьбу с любопытством и страхом? Зачем посылаешь мне искушение в виде желтых «Жигулей» и вкусных коктейлей в "Кронверке"?..»
Но сон – естественная потребность молодого организма, и Ниночка все-таки уснула.
– Выбирайте, что вам удобнее: Елисеевская кофейня, это у Дома радио, или «Сайгон»?
– В «Сайгоне» слишком много людей, а кофейня… Это там, где молодой Бродский сочинял стихи? Давайте, Вадим, просто прогуляемся…
– Решено…
Место выбрала англичанка. Она же предложила маршрут прогулки – от площади Мира до проспекта Майорова, а затем заглянуть в знаменитую чебуречную, чуть не доходя до Фонтанки.
Не успели Вадим и Джейн обменяться приветствиями, как между ними вклинился какой-то мужичок в кепочке, надвинутой на глаза, с хорошо заметным спиртным духом.
– Хороша девчонка! Познакомь, а?
Откуда что взялось у вечно робкого Домового!
– А ну давай, иди своей дорогой…
Мужичок тут же исчез.
– Какой… – Джейн пыталась подобрать слово, очаровательно сморщив носик.
– Плюгавый.
– Точно! Пойдем, – девушка взяла его под руку.
Наверное, впервые в жизни Вадим Иволгин чувствовал себя взрослым, смелым и серьезным человеком.
Домовой обстоятельно изложил Джейн результаты поездки на дачу Марковых. Он не стал передавать и комментировать свои впечатления от разговора с отцом Кирилла, хоть изначально и готовился поделиться ими с Джейн, рассказать ей о собственных переживаниях. Вместо этого ограничился констатацией:
– У Кирилла проблемы со здоровьем, Джейн.
– Это очень опасно? Скажи мне всю правду.
– Нет-нет. Ничего ужасного, вроде рака, там нет. И вообще ничего подобного нет. Просто он очень сильно переутомился. Учеба, работа в «Аленушке» с ее децибеллами, спиртным, прокуренным воздухом…
– Вадим, по-моему, ты говоришь ерунду!
Иволгин тяжело вздохнул.
– Я говорю то, что услышал от его отца.
И нравится мне услышанное или не нравится, верить мне словам человека, которого я уважаю, или не верить – все это из области эмоций. Повлиять на ситуацию или хотя бы что-то предпринять я смогу лишь после того… – глаза Джейн, полные надежды, ловили каждое движение пухлых губ, – как увижу Кирилла и поговорю с ним.
– Это возможно? Да? Я пойду с тобой, – девушка схватила Домового за руку. – Ты возьмешь меня?
– Джейн, я ничего не могу обещать. Мне…
Дим-Вадим замялся, вспомнив, с какой искренней убедительностью он рассказывал Маркову-старшему о предстоящей свадьбе, призывал Наталью подтвердить его слова, доказывал необходимость присутствия Кирилла в роли свидетеля и в качестве самого весомого аргумента приводил тот факт, что англичанка Джейн Болтон, свидетельница со стороны невесты и подруга Маркова-младшего, уже пошила торжественный наряд у самой модной студенческой портнихи.
Иволгин вспомнил брезгливую гримасу собеседника, когда речь зашла об иностранке. И только теперь, здесь, перед зеркальными дверями входа в чебуречную, до него дошла возможная истинная причина исчезновения Кирилла. Вадим остановился.
– Джейн, очень трудно что-то обещать. Ему назначили курс, который требует полнейшего исключения привычной среды и контактов. Это как-то связано с невралгической природой заболевания. Полнейшая изоляция не менее чем на шестьдесят суток. И только потом врачи примут решение – продолжать курс или нет. Все, чего я смог добиться, – выпросил у Алексея Петровича обещание устроить встречу с лечащим врачом Кирилла и дать мне шанс убедить его в… – Вадим, не закончив мысль, махнул рукой. – В общем, я даже не знаю, где именно он находится. Извини за испорченную прогулку, но мне пора, – неуклюже переступая толстыми ногами, Иволгин двинулся в сторону Техноложки.
Он уже почти дошел до моста через Фонтанку, когда услышал голос Джейн:
– Вадим! Вадим, подожди!
Она подбежала к нему, запыхавшаяся, с еще различимыми дорожками от слез на лице.
– Вот. Наш куратор каждый уикенд ездит в Хельсинки, и по моей просьбе она привезла… – девушка застенчиво протянула большой белый пакет.
– Что это? – Домовой не был виртуозом по части перехода из одного эмоционального состояния в другое.
– Бери, это для Натальи. Настоящий флердоранж и венчальный покров. У вас такого не достанешь.
– А венчальный – это какой?
– Как у мадонн на картинах итальянских художников. Все. Пока, Дим-Вадим, я позвоню, – чмокнув смущенного Иволгина в щеку, Джейн поспешила по своим делам.
Из оперно-балетной служебки выкатилась шумная веселая компания.
– Игорюша, ты отвезешь меня? – Пьяненькая, но все равно чертовски милая шатенка висела на плече Латышева.
– Извини, Анетт, служба…
– Так всегда: служба – службой, а дружба – в койке… Прощай, занятой мой человек, – нетвердой походкой девушка направилась в сторону таксомоторной стоянки.
– Тебе, мой друг, определенно, полегчало, – «занятой человек» похлопал «Жигуленок» по капоту.
Через семь с половиной минут автоматические ворота психбольницы номер № 9 лязгнули приводной цепью, и яркая «Лада» прошмыгнула на ее территорию.
Переодевшись в белый халат, Латышев сосредоточенно изучал бумаги, лежавшие на столе.
– Оразмуххамед! – Гора азиатских мышц бесшумно выросла на пороге. – Зафиксируйте Маркова и этого деда, как там его – Терехин? Терентьев? Я минут через пятнадцать подойду.
Латышев пробегал глазами бумаги и откладывал просмотренное в сторону. «Значит, мсье Сикорский, не проходит у вас эффективной суггестии. А причину вы видите в слабой внушаемости… Слишком, стало быть, сильны индивидуальные начала…»
Игорь откинулся в кресле, уставился в потолок.
– Но, – он оживился, взял ручку. Быстро стал заполнять разграфленный бланк, – как учат старшие товарищи: «Нет таких крепостей, которые не брали бы большевики!». Будем удваивать норму, введем увеличенный гвардейский паек…
Проверив фиксацию конечностей у подопытных и убедившись в надежном креплении электродов, Латышев уселся на высокий табурет. С «насеста», как они с Сикорским его прозвали, отлично просматривались изможденные лица лежащих. Лица манекенов, зомбированных кукол, марионеток карабасовского театра. В залитой ярким верхним светом палате, на рыжих клеенчатых изголовьях, покрытые контрастными тенями без малейшего перехода, головы юноши и старика действительно заставляли вспомнить фантасмагорические бредни литератора Беляева, а многочисленные провода от электродов, укрепленные в различных точках корпуса и черепной коробки, только способствовали этому.
Надо сказать, что ни Игорь, ни псевдо-Олялин – Сикорский не имели ни четкой программы действий, ни задания с ясно обозначенной целью. Кто-то из руководителей самого могущественного государственного комитета, наверняка совершенно случайно, узнал об их успешном синтезировании галлюциногенов. Колесики большой и сложной машины скрежетнули – и вот, извольте отрабатывать оперативные технологии нейролингвистического программирования с использованием нашего родного аналога американского ЛСД.
Даже и тени надежды не было на толковое использование того же томографа. Просто подразумевалось, что чуткие электронные самописцы зафиксируют типовую деятельность наблюдаемых «мозгов» после приема наркотиков и получения суггестивных установок.
Но так ли необходима была атрибутика строгого научного эксперимента в столь неоднозначной тонкой области? Ведь практически все серьезные специалисты, и психиатрии в частности, относят занятие медициной во всех ее отраслях к области высокого искусства, а не науки. И, коль скоро это так, значит, он, Игорь Владимирович Латышев, – маэстро-виртуоз, лишенный своей аудитории. «Пока, Игорек, пока!» – он взял в руки микрофон, щелкнул тумблером.
– Раз, раз… Марков, если вы слышите меня – откройте глаза! – прошло десять секунд, а то и больше, прежде чем Кирилл разомкнул веки. Яркий свет. Он тут же сомкнул их.
– Марков, если вы слышите меня – откройте глаза! – На этот раз ожидание затянулось.
– Оразмуххамед! – гигант бесшумно вырос у «насеста». Игорь протянул ему наполненный шприц.
– Маркову введи…
Голос слабо прорывался через вязкий серый эфир, но Кирилл четко различал эти тихие звуки в общем фонетическом хаосе. Внезапная яркая вспышка – и мир вокруг обрел формы и краски.
По королевской дороге, что причудливо змеилась среди изумрудно зеленых холмов юго-западной Англии, ехали верхом два молодых человека. По богатому платью и кольчугам тонкой работы, по кожаной конской сбруе и украшениям на мечах любой мог признать в них юношей благородной, а может быть и королевской, крови.
Но вот языка, на котором говорили путники, не смог бы понять ни один коренной житель королевства.
– Слушай, Женька, а тебя-то что потянуло свататься?
– Возраст, – молодые люди дружно рассмеялись. – А тебе портрет показывали?
– Нет. В наше захолустье герольдов не присылали. Что возьмешь с островитян, кроме приливов и отливов?
– Это точно. Видок у тебя, Кира, бледноватый. Видно, морская болезнь у судомеханика прогрессирует.
– Ладно обо мне. Ведь когда в зал вошли, мне уже не до невесты было. Смотрю – ты или не ты? Даже не сообразил, что эта карга…
– Да не такая уж и карга, ей всего двадцать четыре года!
– Предположим, что это так.
– Ты не галантен, Марков. Альбина Мэргерит Тиитерс, пожалуй, самая выдающаяся и неординарная девушка королевства, – было неясно: глумится Женька над щербатой северянкой с жидкими волосиками или говорит серьезно.
– Невский, не занудствуй! С чего ты взял, что она самая-самая?
– Как и положено мне, наиболее вероятному кандидату, я много разговаривал с ней. И она, скажу тебе, слишком умна для этого времени.
– Это и решило исход дела?
– Не столько это, сколько… Цитирую по памяти: «Предки этих переселенцев были самыми настоящими викингами. Они грабили по всем пределам Ойкумены и тащили награбленное добро в свои ледяные замки. Но у них нет земли, а у короля нет возможности дать им земель столько, сколько следует иметь людям их ранга. Единственная возможность для потомков викингов укрепиться в Британии – породниться со здешней знатью. И тут денег они жалеть не станут…».
– Ого, а я и не подозревал, Проспект, что ты можешь быть таким меркантильным!
– Кира, просто здесь мои интересы и интересы моего опекуна, графа Ддэйла, совпадают. Старик вытащил меня из ледяного моря, дал кров, укрыл под защитой родового герба. Если я могу ему отплатить хоть частично, я не должен сопротивляться. К тому же мой поиск…
– Снова «Таинственная миссия Евгения Невского», о содержании которой простым смертным еще не пришла пора узнать?..
Внезапно солнце стало тусклым, зелень обочин почернела, облака с бешеной скоростью заскользили по небу, налившись зловещим багрянцем. Все стало серо. Шквальный ветер принес запах гари и пепельную пыль.
Ее молоденькая собеседница утвердительно кивнула.
– Вот, а там пройдешь во второй двор. Квартиру помню точно – 25-я. Скажешь, что от меня, и только потом попросишь Евгению Витальевну. Ну а на месте сама сообразишь. Будет она тебе говорить, что, мол, себе в убыток отдает, – не обращай внимания. Больше десяти рублей не давай.
– Вот слушаю я вас, Дарья Власьевна, и диву даюсь: смена в разгаре, работы выше головы, а вы молодую сотрудницу к какой-то спекулянтке направляете. Нехорошо, уважаемая!
– Ой, Джамсарран Баттаевич, а мы вас и не заметили, – Дарья Власьевна по-девичьи залилась румянцем.
– Ничего, ничего, это я так. В плане воспитательной работы в коллективе. Будьте добры, и вы и Нина, зайдите ко мне в пятнадцать ноль-ноль.
Главврач обошел сестер и склонился над Кириллом. Пациент, не мигая, смотрел в потолок. Взгляд был безжизненным.
– Научился или притворяется? – негромко спросил он.
– Научился, Джамсарран Баттаевич. Считай, уже месяц на строгом курсе. За месяц они все обучаются вот так, с открытыми глазами, спать…
– Ну-ну. Дарья Власьевна, с вашим-то опытом давно пора к Бехтеревой переходить, труды писать.
– Да ладно, доктор, кто же о бедолагах заботиться будет?
Женщина отстранила врача от койки, умело подоткнула полосатое казенное одеяло, поправила полотенце в изголовье.
– Значит, договорились. В пятнадцать ноль-ноль, и без задержек.
Доктор бросил взгляд на наручные часы. Нахмурился. Вспомнил все неприятные сюрпризы вчерашнего дня. Экстренный вызов на Литейный, категоричные указания о передаче Маркова особой группе, которая временно прикомандировывается к его учреждению. «Вот такая наша жизнь, – кисло улыбаясь, думал он, бредя по петляющим коридорам. – Указания получаем в КГБ, а не в горздраве». Снова вспомнил вчерашнее. Как орал на него этот красномордый!
«Харю нажрал, «Сейку» фарцовскую носишь! А завтра – родину менять пойдешь на джинсы с панасониками, а? Напомнить, что ты говорил шизофреничке Извольской десятого числа этого месяца, склонив ее к интимной связи? А ведь она – не-со-вер-шен-но-лет-няя! Понял? И никакого отчета тебе не будет! Примешь людей, временно оформишь, предоставишь помещения с отдельным входом! Подпишись здесь – и до гробовой доски будь нем как рыба. Вот пропуск. Все! Свободен!»
Но ведь он как специалист, как, в конце концов, руководитель, отвечающий за все и вся на этой территории, просто обязан знать, какие-такие изменения в назначенном лечении собираются производить эти неожиданные командированные.
Самое сложное в этой жизни – адекватно оценивать возможности людей, способных на подлость. Да, существует Леночка Извольская, контуженная соскочившей лапой троллейбусного пантографа, – девица потрясающих статей. Да, втемяшила она в свою больную голову, что неземной страстью пылает к ней ее лечащий врач Джамсарран Баттаевич Бадмаев. Да, он как лечащий врач терпеливо выслушивает от своей пациентки бесконечные предложения себя, параноидальные рассказы об их прошлых любовных свиданиях, которых не было и быть не могло! Это же бред! Обыкновенный, нормальный бред… Стоп! Бред нормальным быть не может! Права, наверное, Дарья Власьевна – «сам психическим станешь!» В конце концов пусть гэбэшники делают, что хотят. Плевать против ветра он не собирается. А Леночку – к чертовой матери – вычеркиваем! И из практики (пусть Самойлова с ней мучается!), и из диссертации. А жаль, такой интересный мог бы быть материал!
Прибывшие командированные симпатии у доктора Бадмаева не вызывали. Один из них был лет тридцати, невысокий, лысый, другой, уже явно разменявший пятый десяток, своей внешностью очень напоминал актера Олялина, но обладал богатой шевелюрой и был излишне подвижен. Одежда мужчин свидетельствовала об их достаточно хорошем благосостоянии, в ней присутствовала некоторая аристократическая небрежность. Кабинет доктора с их приходом наполнился ароматом дорогого импортного парфюма.
– В общем, Джамсарран Баттаевич, мы наслышаны о вчерашнем…
– Эпизоде, Игорек, – выручил лысого коллега.
– Да, эпизоде. Ваше профессиональное любопытство…
Тут Бадмаев попытался жестом остановить говорившего.
– Не надо отказываться. Так вот, оно естественно и понятно. И должно быть удовлетворено. Но…
– Только по окончании нашей программы. Видите ли, доктор, мы с Игорем Андреичем синтезировали некое новое вещество. Необходим процесс его обкатки перед запуском в промышленное производство. Вопрос: где лучше всего это сделать? Ответ – в Ленинграде, в вашей больнице.
– Павел, давай покороче, у человека и без нас хлопот достаточно.
– Ну, если короче… Уважаемый Джамсарран Баттаевич, наше изобретение должно облегчать частые стрессовые состояния жителя современного мегаполиса. Не давать возможности условного «скапливания» негативных психологических и поведенческих реакций. А поскольку ни оленеводы, ни шахтеры, ни советские колхозники не имеют соответствующей среды обитания, высокого образовательного уровня и устойчивой, генетически располагающей к умственной работе наследственности, мы остановили свой выбор на пяти помещениях вашей больницы. Я удовлетворил профессиональное любопытство коллеги?
– Более чем, Павел…
– Без отчества, можно по фамилии. Я – Сикорский, а Игорек – Латышев.
В дверь бадмаевского кабинета постучали.
– А вот, кстати, и ваши помощницы! Входите! – главврач встал и, приобняв за плечи вошедших Ниночку и Дарью Власьевну, представил их.
– Надеюсь, вы все будете довольны совместной работой. Мне очень будет не хватать этих сестер в палатах, но… Ничего не поделаешь – государственная необходимость.
Ниночка тихо ойкнула.
* * *
Телефон в квартире Марковых не отвечал вторую неделю. Визит в «Аленушку» оказался бессмысленным, поскольку там никто ничего про Кирилла не знал. И еще было обидно оттого, что школьный товарищ Кирилла, Акентьев, и его бывшая подружка Кисс недвусмысленно заявили смущенному Вадиму, что, дескать, отряд не заметил потери бойца, а замена прекрасно справляется с работой.Верный институтский друг Сагиров загремел на сборы аж под Алма-Ату, что делало невозможным даже телефонное общение с ним. Хотя ежедневные звонки от Джейн тоже не приносили облегчения. Сосед Кирилла по съемной квартире беспокоился о пропаже кореша и высказал ряд столь жутких и нелепых предположений, подкрепив их парой жизненных примеров, что бедный Иволгин всерьез подумал отложить свадьбу и отправиться в поход по моргам.
Домовой рассеянно передвигался по кухне, открывая и закрывая дверцы шкафов. Он никак не мог сосредоточиться на предмете поиска, и Наташа, с улыбкой наблюдавшая за ним, облегчила задачу:
– Дим, тебе нужна соль.
– А… Да. Спасибо большое. Я, знаешь ли… – он смущенно подкрутил свои юные усики.
– Знаю, милый, знаю, что с тобой, – пропела Наталья и грациозно поднялась. Сняв тапочку, она ловко захватила большим пальцем ноги деревянную солонку, стоявшую на подоконнике. Изящный пируэт, и солонка оказалась перед носом Вадима.
– Наташа, – забеспокоился жених, – а тебе не опасно это делать?
– Опасно, Дима, мне твои пересоленные борщи есть. Так что, пожалуй, солить еду в этом доме придется мне. Отвали от камбуза!
Удрученный Домовой поплелся в коридор. Скользкий виниловый удав телефонного удлинителя дождался своей жертвы. Задетый Вадимом, он предательски обвился вокруг задника его шлепанца, натянулся и обрушил Иволгина на пол.
– Димочка, горе ты мое луковое, – невеста прижимала голову жертвы к крепкой девичьей груди. – Ну не майся ты так! Съезди на дачу, может быть, Кирилл там. Хочешь, я попрошу Курбатова, он на машине отвезет, и я с тобой съезжу? – она говорила почти шепотом, дыша прямо в смешное розовое Вадимово ухо.
Губы Вадима растянулись в улыбке. Он ощутил гулкие удары сердца и замер, обратившись в слух, не видя любимого Натальиного лица. Сконфуженный падением, он даже не желал встречаться с ней взглядом. Но ситуация требовала, и Вадим понимал это на уровне инстинкта, немедленного превращения поражения в победу. Самым простым и доступным способом. Таким древним и таким желанным. Участившееся дыхание любимой только утвердило его в правильности принятого решения.
– Только, Дим…
– Я буду очень аккуратен…
Виктория имела место. Мама-Иволгина загремела ключами ровно через десять секунд после того, как будущие молодожены поднялись с метлахской плитки коридора.
– Ребята, по-моему, пахнет газом…
– Борщ!
* * *
Рано полысевший Игорь окончательно лишил Ниночку душевного равновесия, доставляя девушку на работу и обратно на своем яично-желтом жигуленке, оборудованном спортивным рулем в кожаной оплетке с лейблом «FIAT» на кнопке клаксона.Впрочем, и работавшая в паре с Сикорским Дарья Власьевна не могла не оценить ту подчеркнутую галантность, с которой псевдо-Олялин каждую смену привозил и отвозил ее на своей двухцветной «Волге» с серебряным оленем на капоте. Мотивировка была корректна и уважительна: «Мы же соседи! Пять домов разницы, полстакана бензина!», и Дарья Власьевна почти спокойно принимала этот транспортный дар.
С Ниночкой все было сложнее. Будучи интеллигентной еврейской девушкой из большой и дружной семьи, в которой четыре поколения кряду беззаветно служили русской психиатрии, она мучительно искала исчерпывающее объяснение происходящему.
Во-первых… Нет, это «во-вторых». Сначала – дело. Почему все ампулы, которыми им предстоит пользоваться, не маркированы? Они различаются только объемом. И Латышев с Сикорским, назначая инъекции, указывают сестрам, будто те недалекие идиотки: «Композиция из двух больших, двух малых и одной из металлического ящика».
Во-вторых… Нет, это подождет. Почему каждое утро, заступая на смену, она фиксирует явные признаки перевозбужденного состояния больных? Такое впечатление, что по ночам опекаемая ими пятерка дружно вылетает через форточку на шабаш и, изрядно утомившись, к утру возвращается назад. Особенно жалко смотреть на Маркова. Застывшая полуулыбка и медленно шевелящиеся в немом диалоге с невидимым собеседником губы. То еще состояньице! А этот ужасный электронный монстр – томограф?! Это же не по профилю больницы! И, что самое странное, – ни она, ни Дарья Власьевна не присутствуют при его применении.
Новые санитары… Она никогда в жизни не видела таких страшил! Только в школьном учебнике на репродукции картины Васнецова «Поединок Пересвета с Челубеем» встречала Ниночка подобный типаж: огромного роста лысый азиат, этакая гора мышц, с постоянно сощуренными глазами-щелками и жировыми валиками на затылке! Бр-р-р! А ведь они еще и немые!
И наконец… Да, она взрослая девушка и должна быть откровенна сама с собой – ее отношение к Латышеву.
Любовь? Влюбленность? Инстинктивное желание укрыться за надежной спиной обеспеченного мужчины? А его отношение к ней? Физическое влечение или простая дружба сослуживца, не обремененного семьей?
«Господи, – думала Ниночка, – зачем ты обрекаешь меня на терзания, на борьбу с любопытством и страхом? Зачем посылаешь мне искушение в виде желтых «Жигулей» и вкусных коктейлей в "Кронверке"?..»
Но сон – естественная потребность молодого организма, и Ниночка все-таки уснула.
* * *
Как и все молодые ленинградцы, Иволгин недолго раздумывал, прежде чем ответить на вопрос Джейн, где бы они смогли встретиться.– Выбирайте, что вам удобнее: Елисеевская кофейня, это у Дома радио, или «Сайгон»?
– В «Сайгоне» слишком много людей, а кофейня… Это там, где молодой Бродский сочинял стихи? Давайте, Вадим, просто прогуляемся…
– Решено…
Место выбрала англичанка. Она же предложила маршрут прогулки – от площади Мира до проспекта Майорова, а затем заглянуть в знаменитую чебуречную, чуть не доходя до Фонтанки.
Не успели Вадим и Джейн обменяться приветствиями, как между ними вклинился какой-то мужичок в кепочке, надвинутой на глаза, с хорошо заметным спиртным духом.
– Хороша девчонка! Познакомь, а?
Откуда что взялось у вечно робкого Домового!
– А ну давай, иди своей дорогой…
Мужичок тут же исчез.
– Какой… – Джейн пыталась подобрать слово, очаровательно сморщив носик.
– Плюгавый.
– Точно! Пойдем, – девушка взяла его под руку.
Наверное, впервые в жизни Вадим Иволгин чувствовал себя взрослым, смелым и серьезным человеком.
Домовой обстоятельно изложил Джейн результаты поездки на дачу Марковых. Он не стал передавать и комментировать свои впечатления от разговора с отцом Кирилла, хоть изначально и готовился поделиться ими с Джейн, рассказать ей о собственных переживаниях. Вместо этого ограничился констатацией:
– У Кирилла проблемы со здоровьем, Джейн.
– Это очень опасно? Скажи мне всю правду.
– Нет-нет. Ничего ужасного, вроде рака, там нет. И вообще ничего подобного нет. Просто он очень сильно переутомился. Учеба, работа в «Аленушке» с ее децибеллами, спиртным, прокуренным воздухом…
– Вадим, по-моему, ты говоришь ерунду!
Иволгин тяжело вздохнул.
– Я говорю то, что услышал от его отца.
И нравится мне услышанное или не нравится, верить мне словам человека, которого я уважаю, или не верить – все это из области эмоций. Повлиять на ситуацию или хотя бы что-то предпринять я смогу лишь после того… – глаза Джейн, полные надежды, ловили каждое движение пухлых губ, – как увижу Кирилла и поговорю с ним.
– Это возможно? Да? Я пойду с тобой, – девушка схватила Домового за руку. – Ты возьмешь меня?
– Джейн, я ничего не могу обещать. Мне…
Дим-Вадим замялся, вспомнив, с какой искренней убедительностью он рассказывал Маркову-старшему о предстоящей свадьбе, призывал Наталью подтвердить его слова, доказывал необходимость присутствия Кирилла в роли свидетеля и в качестве самого весомого аргумента приводил тот факт, что англичанка Джейн Болтон, свидетельница со стороны невесты и подруга Маркова-младшего, уже пошила торжественный наряд у самой модной студенческой портнихи.
Иволгин вспомнил брезгливую гримасу собеседника, когда речь зашла об иностранке. И только теперь, здесь, перед зеркальными дверями входа в чебуречную, до него дошла возможная истинная причина исчезновения Кирилла. Вадим остановился.
– Джейн, очень трудно что-то обещать. Ему назначили курс, который требует полнейшего исключения привычной среды и контактов. Это как-то связано с невралгической природой заболевания. Полнейшая изоляция не менее чем на шестьдесят суток. И только потом врачи примут решение – продолжать курс или нет. Все, чего я смог добиться, – выпросил у Алексея Петровича обещание устроить встречу с лечащим врачом Кирилла и дать мне шанс убедить его в… – Вадим, не закончив мысль, махнул рукой. – В общем, я даже не знаю, где именно он находится. Извини за испорченную прогулку, но мне пора, – неуклюже переступая толстыми ногами, Иволгин двинулся в сторону Техноложки.
Он уже почти дошел до моста через Фонтанку, когда услышал голос Джейн:
– Вадим! Вадим, подожди!
Она подбежала к нему, запыхавшаяся, с еще различимыми дорожками от слез на лице.
– Вот. Наш куратор каждый уикенд ездит в Хельсинки, и по моей просьбе она привезла… – девушка застенчиво протянула большой белый пакет.
– Что это? – Домовой не был виртуозом по части перехода из одного эмоционального состояния в другое.
– Бери, это для Натальи. Настоящий флердоранж и венчальный покров. У вас такого не достанешь.
– А венчальный – это какой?
– Как у мадонн на картинах итальянских художников. Все. Пока, Дим-Вадим, я позвоню, – чмокнув смущенного Иволгина в щеку, Джейн поспешила по своим делам.
* * *
Яично-желтый «Жигуленок» отдыхал у служебного входа в Кировский театр. Ночь опустилась на город, и лишь редкие влюбленные парочки медленно пересекали Театральную площадь, пренебрегая пешеходными «зебрами» и сигналами светофоров.Из оперно-балетной служебки выкатилась шумная веселая компания.
– Игорюша, ты отвезешь меня? – Пьяненькая, но все равно чертовски милая шатенка висела на плече Латышева.
– Извини, Анетт, служба…
– Так всегда: служба – службой, а дружба – в койке… Прощай, занятой мой человек, – нетвердой походкой девушка направилась в сторону таксомоторной стоянки.
– Тебе, мой друг, определенно, полегчало, – «занятой человек» похлопал «Жигуленок» по капоту.
Через семь с половиной минут автоматические ворота психбольницы номер № 9 лязгнули приводной цепью, и яркая «Лада» прошмыгнула на ее территорию.
Переодевшись в белый халат, Латышев сосредоточенно изучал бумаги, лежавшие на столе.
– Оразмуххамед! – Гора азиатских мышц бесшумно выросла на пороге. – Зафиксируйте Маркова и этого деда, как там его – Терехин? Терентьев? Я минут через пятнадцать подойду.
Латышев пробегал глазами бумаги и откладывал просмотренное в сторону. «Значит, мсье Сикорский, не проходит у вас эффективной суггестии. А причину вы видите в слабой внушаемости… Слишком, стало быть, сильны индивидуальные начала…»
Игорь откинулся в кресле, уставился в потолок.
– Но, – он оживился, взял ручку. Быстро стал заполнять разграфленный бланк, – как учат старшие товарищи: «Нет таких крепостей, которые не брали бы большевики!». Будем удваивать норму, введем увеличенный гвардейский паек…
Проверив фиксацию конечностей у подопытных и убедившись в надежном креплении электродов, Латышев уселся на высокий табурет. С «насеста», как они с Сикорским его прозвали, отлично просматривались изможденные лица лежащих. Лица манекенов, зомбированных кукол, марионеток карабасовского театра. В залитой ярким верхним светом палате, на рыжих клеенчатых изголовьях, покрытые контрастными тенями без малейшего перехода, головы юноши и старика действительно заставляли вспомнить фантасмагорические бредни литератора Беляева, а многочисленные провода от электродов, укрепленные в различных точках корпуса и черепной коробки, только способствовали этому.
Надо сказать, что ни Игорь, ни псевдо-Олялин – Сикорский не имели ни четкой программы действий, ни задания с ясно обозначенной целью. Кто-то из руководителей самого могущественного государственного комитета, наверняка совершенно случайно, узнал об их успешном синтезировании галлюциногенов. Колесики большой и сложной машины скрежетнули – и вот, извольте отрабатывать оперативные технологии нейролингвистического программирования с использованием нашего родного аналога американского ЛСД.
Даже и тени надежды не было на толковое использование того же томографа. Просто подразумевалось, что чуткие электронные самописцы зафиксируют типовую деятельность наблюдаемых «мозгов» после приема наркотиков и получения суггестивных установок.
Но так ли необходима была атрибутика строгого научного эксперимента в столь неоднозначной тонкой области? Ведь практически все серьезные специалисты, и психиатрии в частности, относят занятие медициной во всех ее отраслях к области высокого искусства, а не науки. И, коль скоро это так, значит, он, Игорь Владимирович Латышев, – маэстро-виртуоз, лишенный своей аудитории. «Пока, Игорек, пока!» – он взял в руки микрофон, щелкнул тумблером.
– Раз, раз… Марков, если вы слышите меня – откройте глаза! – прошло десять секунд, а то и больше, прежде чем Кирилл разомкнул веки. Яркий свет. Он тут же сомкнул их.
– Марков, если вы слышите меня – откройте глаза! – На этот раз ожидание затянулось.
– Оразмуххамед! – гигант бесшумно вырос у «насеста». Игорь протянул ему наполненный шприц.
– Маркову введи…
Голос слабо прорывался через вязкий серый эфир, но Кирилл четко различал эти тихие звуки в общем фонетическом хаосе. Внезапная яркая вспышка – и мир вокруг обрел формы и краски.
По королевской дороге, что причудливо змеилась среди изумрудно зеленых холмов юго-западной Англии, ехали верхом два молодых человека. По богатому платью и кольчугам тонкой работы, по кожаной конской сбруе и украшениям на мечах любой мог признать в них юношей благородной, а может быть и королевской, крови.
Но вот языка, на котором говорили путники, не смог бы понять ни один коренной житель королевства.
– Слушай, Женька, а тебя-то что потянуло свататься?
– Возраст, – молодые люди дружно рассмеялись. – А тебе портрет показывали?
– Нет. В наше захолустье герольдов не присылали. Что возьмешь с островитян, кроме приливов и отливов?
– Это точно. Видок у тебя, Кира, бледноватый. Видно, морская болезнь у судомеханика прогрессирует.
– Ладно обо мне. Ведь когда в зал вошли, мне уже не до невесты было. Смотрю – ты или не ты? Даже не сообразил, что эта карга…
– Да не такая уж и карга, ей всего двадцать четыре года!
– Предположим, что это так.
– Ты не галантен, Марков. Альбина Мэргерит Тиитерс, пожалуй, самая выдающаяся и неординарная девушка королевства, – было неясно: глумится Женька над щербатой северянкой с жидкими волосиками или говорит серьезно.
– Невский, не занудствуй! С чего ты взял, что она самая-самая?
– Как и положено мне, наиболее вероятному кандидату, я много разговаривал с ней. И она, скажу тебе, слишком умна для этого времени.
– Это и решило исход дела?
– Не столько это, сколько… Цитирую по памяти: «Предки этих переселенцев были самыми настоящими викингами. Они грабили по всем пределам Ойкумены и тащили награбленное добро в свои ледяные замки. Но у них нет земли, а у короля нет возможности дать им земель столько, сколько следует иметь людям их ранга. Единственная возможность для потомков викингов укрепиться в Британии – породниться со здешней знатью. И тут денег они жалеть не станут…».
– Ого, а я и не подозревал, Проспект, что ты можешь быть таким меркантильным!
– Кира, просто здесь мои интересы и интересы моего опекуна, графа Ддэйла, совпадают. Старик вытащил меня из ледяного моря, дал кров, укрыл под защитой родового герба. Если я могу ему отплатить хоть частично, я не должен сопротивляться. К тому же мой поиск…
– Снова «Таинственная миссия Евгения Невского», о содержании которой простым смертным еще не пришла пора узнать?..
Внезапно солнце стало тусклым, зелень обочин почернела, облака с бешеной скоростью заскользили по небу, налившись зловещим багрянцем. Все стало серо. Шквальный ветер принес запах гари и пепельную пыль.