Страница:
Работали спеша. Вдруг в приотворенную дверь просунулась голова Анны Николаевны, – она только что вернулась с работы.
– Что вы тут делаете? … У, как здорово! Вот молодцы! Погодите, и я вам сейчас помогу…
– Чудно, мама! Иди скорей, мы спешим! – крикнула Люся.
Через минуту Анна Николаевна тоже начала помогать.
– Вот здорово! Вот молодцы! – повторила она. – А кому это в голову пришло? Или доктор просил?
Не отрываясь от работы, наперебой рассказали ей всё. Анна Николаевна звонко расхохоталась.
– Ай да девочки! Инициативные! Молодцы, честное слово!
– Молодцы, да не очень, – возразила Софья Михайловна.
Когда пыль осела, осторожно подмели пол сырой щеткой, а потом дочиста вымыли его.
– Совсем вид другой у комнаты, – с гордостью сказала Наташа, заглядывая из классной, пока Катя в последний раз протирала пол сухой тряпкой.
Доктор пришел с работы немного позднее обычного. Девочки в это время сидели в классной.
– Он! – шепнула Люся, когда в прихожей раздался стук отпираемой двери. – Интересно, как он…
Она умолкла, – доктор входил в классную. Как всегда, он молча прошел к своей двери, достал ключ из кармана и стал отпирать ее. Девочки замерли, не спуская глаз с его спины.
Доктор вошел в свою комнату и захлопнул за собой дверь.
Но, не успели они перекинуться и двумя словами, как дверь снова открылась и на пороге появился доктор. Девочки так и застыли с приоткрытыми ртами, а Наташа даже помимо воли поднялась со стула, точно прикованная глазами к лицу доктора. Брови доктора почти сомкнулись над переносицей, в широко раскрытых глазах был такой гнев, что Наташе стало страшно. Лицо доктора побледнело, губы были плотно сжаты. Он, видимо, сдерживался изо всех сил.
– Кто входил в мои комнаты? – глухо спросил он, глядя в упор в Наташины глаза.
У Наташи перехватило дыхание.
– М… мы… – едва выдавила она из себя хриплым шепотом.
– Кто вам разрешил? – доктор тяжело передохнул.
– Мы думали… мы… хотели… – бессвязно зашептала Наташа.
– Откуда вы взяли ключ? – перебил он.
– Дверь… была незаперта…
– Вот как… – доктор криво усмехнулся и снова тяжело передохнул. – Я попросил бы, чтобы это было в последний раз, – холодно закончил он и повернулся.
– Доктор!
Все вздрогнули и оглянулись. В дверях из прихожей стояла Софья Михайловна. Доктор остановился на своем пороге и вполоборота смотрел на нее.
– Это с вашего ведома? – спросил он сухо.
– Нет. Когда я пришла, работа у девочек была в полном разгаре, – заговорила Софья Михайловна. Она, видимо, очень волновалась, и голос ее странно звенел. – Я очень извиняюсь перед вами за девочек. Они сделали недопустимую вещь, и им уже попало за это от меня, но – уверяю вас! – намерения у них были самые добрые.
– Я в этом не сомневаюсь, но попросил бы, чтобы это было в последний раз, – повторил доктор и исчез за дверью.
Девочки стояли растерянные, уничтоженные, и молчали. Молчала и Софья Михайловна, сжав губы и сдвинув брови. И вдруг снова открылась дверь доктора. Он стоял на пороге и протягивал вперед руку с Наташиными розами.
– Возьмите, – коротко сказал он.
Софья Михайловна подошла и молча взяла цветы из его рук. Доктор снова исчез за дверью.
– Девочки, идемте ко мне, – тихо сказала Софья Михайловна и пошла в свою комнату. Там она сразу опустилась на тахту. Девочки молча стояли перед ней.
Люся вдруг расплакалась. Громко, навзрыд.
– Противный! Противный! Противный! – повторяла она сквозь рыдания.
Наташа стояла вся бледная.
– Ну… и… наплевать!.. – произнесла она медленно, с расстановкой. – Если… он… такой…
Катя молчала, крепко прижимая руки к груди.
– Я боялась, что он будет недоволен, но такого я не ожидала, – тихо произнесла Софья Михайловна, машинально перебирая лепестки роз и не замечая, что со стеблей падают капли воды на ее колени.
– Ну и наплевать! – твердо повторила Наташа.
Софья Михайловна покачала головой.
– Нет, Наташа, никак не наплевать!
– Вот он… уж такой… – понемногу успокаиваясь, заговорила Люся – такой уж… Мама о нем говорит: к этому старому чудаку ни на какой козе не подъедешь.
– Ну, чего носы повесили? Это вам – глупышкам – урок, другой раз будете умнее. Слышите?
– Я даже не знаю, как я теперь с ним встречусь, – мрачно сказала Наташа.
– Как? Да так, как будто ничего не произошло, – просто отвечала Софья Михайловна. – Ну, а теперь ступайте, займитесь своим делом. И у меня работа.
* * *
Поздно вечером, когда девочки уже спали, Софья Михайловна спустилась во двор и посмотрела на окно докторской спальни. Там горел свет. Ага, значит, он еще не спит. Она вернулась в квартиру и постучала в его дверь.Доктор открыл и остановился на пороге.
– Мне хотелось бы минуту поговорить с вами, – сказала Софья Михайловна. – Давайте присядем.
Они уселись в классной. Доктор молчал. Вид у него был мрачный, но смущенный
– Доктор, – начала Софья Михайловна совершенно спокойно. – Я хочу еще раз извиниться перед вами за поступок девочек…
– И я должен извиниться, – пробормотал доктор, – я был резок. Но меня взорвало. Мои комнаты… я… с некоторых пор… – он запнулся и замолчал.
– Не надо ничего объяснять, – живо заговорила Софья Михайловна, – это ваше личное дело. Вы не хотите, чтобы к вам входили, – никто больше не войдет. Можете быть спокойны. – Она рассмеялась. – Девочек вы так пугнули, что они больше не решатся. Им и от меня за это влетело. Им от меня влетело за вас, а сейчас вам от меня влетит за них. И вообще за всех.
Доктор посмотрел на нее с удивлением.
– То есть как… за всех?
– Так. Вы, доктор, глубоко неправы.
– В чем?
– Нельзя так плохо к людям относиться.
Доктор нахмурился.
– Я очень хорошо отношусь к людям. Я их лечу и, говорят, лечу неплохо.
– Не спорю, – Софья Михайловна кивнула головой, – но это не то.
– Как не то?
– Я говорю о людях, которые вокруг вас. Не обязательно о больных, но и о здоровых, о больших и маленьких, хороших и плохих, – вот о тех самых людях, которые живут, чувствуют, радуются и страдают совсем рядом с вами. Понимаете?
Доктор молча смотрел на нее, внимательно и серьезно.
– Ну, кто вам дал право, например, – продолжала Софья Михайловна, – сегодня так жестоко отравить такую светлую детскую радость? Если бы вы видели, с каким увлечением они убирали у вас, как им хотелось доставить вам удовольствие! Как они предвкушали вашу радость, когда вы войдете в чистые, прибранные комнаты! А эти цветы, которые были принесены вам от всей души? Вы жестоко обидели девочек. И мне стыдно не за них, а за вас, доктор. Стыдно! Вы смотрите с удивлением? Как я осмеливаюсь вас отчитывать? А я еще и еще повторю: стыдно мне за вас!
– И как вы ни хмурьтесь и ни притворяйтесь, а я очень хорошо знаю, что вам и самому стыдно, потому что в душе вы – хороший и добрый, я вас насквозь вижу.
Она засмеялась уже совсем весело и прибавила:
– Ну, а теперь посмейте сказать, что вы на меня сердитесь за то, что я вас отчитала! Ну, сердитесь?..
Доктор вдруг растерянно улыбнулся.
– Какая вы…
– Какая?
– Много… много лет… никто так со мной не разговаривал… – запинаясь, пробормотал он.
– А вы сами эти много лет много с людьми разговаривали?..
Он снова нахмурился. Она поняла, что неосторожно задела его за больное место.
– А ну, покажите-ка локоть, – сказала она, притягивая к себе и переворачивая его руку. – Смотрите-ка, разве не молодчина моя Наташка? Как здорово залатала! Ничего и не заметно, – она с улыбкой заглянула ему прямо в глаза и лукаво спросила: – А почему же вы заплатку не выдрали обратно и не вернули, как цветы?
Доктор смущенно засмеялся и опустил глаза.
– Знаете что, – заговорил он совсем тихо, – принесите мне эти розы… Я их поставлю у себя… И… и вы сами скажите об этом девочкам… я не сумею…
– О! С радостью! – воскликнула Софья Михайловна и побежала в свою комнату за цветами.
* * *
Как ни старалась Софья Михайловна, но примирения у девочек с доктором не выходило. Правда, они почувствовали некоторое удовлетворение, когда она им рассказала, что он снова взял цветы. Но каждый раз, когда он проходил через классную в их присутствии, как бы оживленно они ни болтали, они сразу умолкали, опускали головы и упорно смотрели в стол. Сам доктор явно избегал их. Сталкиваясь случайно с любой из них, он смущался и поспешно уступал дорогу, не произнося ни звука. И через классную ходил он особенно быстрым шагом, не глядя на них, и часто от поспешности долго не мог попасть ключом в замочную скважину.Леонтий Федорович добродушно подтрунивал над девочками по этому поводу, а Софья Михайловна сердилась.
– Нет, девчонки, так невозможно, – говорила она. – Ну, пожалейте вы старика!
– А он нас пожалел тогда? – возмущенно отвечала Наташа.
Катя обычно молчала, но однажды, покраснев и прижимая руки к груди, она сказала:
– А что, если нам написать ему? Посмотрите, какой он старенький, и всегда один… А если заговорить с ним?.. Ну как заговорить?
– Катюшка! Верно! Напишем и положим в ящик для писем! – обрадованно воскликнула Наташа. Ей и самой давно хотелось помириться, но она не знала как.
– А как написать? Про что? – спросила Люся.
Наташа вырвала из тетради три листка бумаги.
– Вот! Давайте, пусть каждая напишет, а потом выберем, чье письмо лучшее.
Люся замахала обеими руками.
– Что ты, что ты! Я писать не буду! Я не знаю как, да еще ошибок насажаю.
– Ладно. Как хочешь. Катя, пиши! – И Наташа взяла в руки перо и задумалась. Потом начала писать. Люся смотрела через ее плечо.
«Глубокоуважаемый доктор! Мы даем вам честное пионерское слово, что мы не хотели вас обидеть, когда убирали ваши комнаты. И нам было очень неприятно, когда вы так рассердились на нас. Мы хотели только, чтобы…»
– Я написала, – сказала Катя.
– Как? Уже?
Катя молча протянула свой листок. Наташа и Люся прочли вслух:
«Милый доктор! Давайте помиримтесь. Мы больше не сердимся на Вас, и Вы, пожалуйста, не сердитесь больше на нас».
– И все? – разочарованно протянула Люся.
Наташа вздохнула.
– Твое лучше, – коротко сказала она и одним движением руки смяла свое начатое письмо.
Катя вся залилась краской.
Подписались все три. Конверт пришлось склеить самим. Вместо адреса написали просто: «Доктору» – и вечером положили письмо в ящик для писем.
Доктор уходил на работу рано. Когда Наташа утром заглянула в ящик, письма там уже не было. Значит, получил!
* * *
Перед шестью часами девочки сидели в классной, как на иголках. Они делали вид, что читают, но то и дело переглядывались и чутко прислушивались, – не идет ли? Они волновались больше, чем в тот злополучный день.Вдруг в «классную» вошла Софья Михайловна и подсела к столу. Катя и Люся растерянно посмотрели на Наташу.
– Мама, – сказала Наташа, – мы тебя очень просим: уйди к себе. Так нам надо.
Софья Михайловна окинула всех трех внимательным взглядом.
– Хорошо, девочки, – просто сказала она, вставая, и, уходя, приветливо добавила: – В добрый час!
И вот снова, как тогда, щелкнул замок, в прихожей стукнула дверь, раздались шаги.
– Будем смотреть на него, – успела шепнуть Наташа, и дверь открылась. Доктор вошел в «классную» и остановился. Вид у него был растерянный и смущенный, но глаза светились. Левую руку он почему-то держал за спиной.
– Я получил письмо, девочки, – заговорил он негромко, – очень рад… Я очень, очень рад… – Он вдруг шагнул к столу и быстрым, неловким движением протянул руку сначала Наташе, потом Кате, потом Люсе. Девочки, красные, как пионы, повскакали с мест и так же неловко, молча, ответили ему на рукопожатие.
– Я… очень рад… – повторил он еще раз. – Вот… – он вынул из-за спины левую руку и, густо покраснев, сунул каждой девочке по две палочки эскимо.
Они, окончательно растерявшись, даже не поблагодарили, а доктор, гоже окончательно сконфуженный, скрылся за своей дверью.
Глава VI
Доктор и Тотик. Софья Михайловна и Яков Иванович. Мы знакомимся с братом Кати…
Забавно получалось теперь с доктором. Он уже не «бегал» от девочек, как однажды заметила Катя, но при встречах и он и они сильно смущались и расходились, растерянно улыбнувшись друг другу, но не произнося ни звука.Как-то Леонтий Федорович слегка прихворнул. Болезнь была пустяковая, но вечером Софья Михайловна попросила доктора зайти и посмотреть мужа. Доктор выслушал больного, прописал лекарство и сразу собирался уходить, но Софья Михайловна остановила его:
– Постойте, доктор. Если у вас есть минутка, расскажите в двух словах о своей научной работе. Я ведь кое-что смыслю в медицине, и мне очень интересно.
– Да, и я не совсем безграмотен в этом деле, – прибавил Леонтий Федорович.
Доктор – не особенно охотно – снова сел к столу, на котором только что писал рецепт, и начал рассказывать. Сначала он говорил вяло и скупо, но когда Софья Михайловна и ее муж стали задавать вопросы и он увидел, что они действительно понимают и интересуются, – он увлекся и стал подробно развивать свою мысль. Наташа сидела тут же. Она ничего не понимала из того, что говорил доктор, но с интересом следила, как мама, продолжая разговор, незаметно подставила доктору стакан чаю и несколько бутербродов, и как он, увлеченный своим рассказом, сам того не замечая, выпил этот чай и съел бутерброды. Потом вдруг увидел перед собой пустой стакан и пустую тарелку и страшно смутился.
– Простите, – забормотал он, – я… я такой рассеянный, я, кажется, съел…
– Так я же затем их перед вами и поставила, – засмеялась Софья Михайловна, – и сейчас вам еще налью.
– Нет… нет… благодарю вас… – Доктор нахмурился и встал.
– Спасибо, доктор. Нам было очень интересно, – сказала Софья Михайловна. – Вы будете делиться с нами тем, как ваш труд двигается?
Доктор молча поклонился.
– И еще одна просьба, доктор, – заговорил Леонтий Федорович, – есть у нас дочка Наташа, ей уже тринадцатый год…
Наташа насторожилась: о чем это он?
– …а она до сих пор, видно, нуждается в соске, – продолжал Леонтий Федорович.
– Папка! Да ты что?! – Наташа покраснела до слез.
– А как же! Когда рисует или пишет, – как задумается, карандаш сосет. Так, может быть, вы ей соску пропишете. Как вы думаете, доктор?
Доктор засмеялся добродушно и ласково и посмотрел на девочку
– Наташа, карандаши очень вкусные, по-вашему?
Наташа, все еще краснея, поддержала шутку:
– Очень вкусные, доктор! Как шоколад!
– Ну, так, если они чистые, – сосите на здоровье, но… карандаши совсем чистыми не бывают.
Доктор еще раз поклонился и вышел, улыбаясь.
* * *
В начале августа Софья Михайловна с Наташей поехали за Тотиком и пригласили с собой Катю и Люсю.Из Луги приехали среди дня, когда никого не было дома. В веселой суете разбирали вещи, клали по местам. Тотику открыли шкаф с игрушками, и он, сопя от удовольствия, по одной вынимал их и раскладывал на разостланном для него коврике.
Первой пришла домой Анна Николаевна и бурно ворвалась в «классную», где девочки разбирали корзину с бабушкиными «гостинцами».
Все уселись вокруг стола – и, как из рога изобилия, посыпались новости.
Через несколько минут пришел доктор и, против обыкновения, не скрылся сразу в своей комнате, а, поздоровавшись со всеми, тоже присел к столу.
– А Тотик стал совсем хорошо говорить и все буквы произносит, даже шипящие, только вместо "р" у него "л", – с гордостью говорила Наташа.
– Только – странная вещь, – сказала Софья Михайловна, – очевидно, его кто-то там напугал: он стал чужих мужчин боятся. Как увидит мужское лицо, – сейчас рёв! Просто не знаю, что делать.
В эту минуту в классную вбежал Тотик и остановился, увидев доктора.
Тотик не двигался с места и молчал, не спуская с лица доктора внимательных глаз.
– Ну вот! Сейчас рёв будет! – шепнула его мать на ухо Анне Николаевне.
Но Тотик, ни слова не говоря, с деловым видом подошел к доктору и, упираясь ручонками в его протянутую руку, полез к нему на колени.
– Вот так так! – в недоумении произнесла мать.
Доктор, смущенно улыбаясь, обхватил маленькое тельце таким неловким движением, что обе матери засмеялись. Было ясно, что он в первый раз в жизни обнимает ребенка. А Тотик осторожно слез с колен доктора и, схватив его за руку, потянул за собой.
– Пойдем в мои иглушки иглать!
Доктор встал со стула и покорно пошел за Тотиком.
– Пойду посмотрю, что они там! – Наташа побежала в свою комнату.
Старый доктор сидел на ковре, широко расставив длинные ноги. Виду него был смущенный. В одной руке он сжимал бархатного мишку, в другой – пестрого паяца. Тотик, болтая без умолку, клал на протянутые ноги доктора одну за другой свои игрушки. Доктор, видимо, боялся шевельнуться, и все же игрушки соскальзывали и падали на пол. Тотик терпеливо поднимал их и клал обратно.
– Ты сиди смилно, а то иглушки падают, – говорил он, – а зайчика возьми в луку.
– У меня нет третьей руки, – беспомощно пробормотал доктор.
– Смотрите! – кричала Наташа. – Здесь Гуливер в стране лилипутов.
– Какой Гуливел? – спросил Тотик и огляделся вокруг.
– Это такой великан.
– Ты Гуливел? – спросил Тотик доктора,
– А как вам кажется, Тотик?
– Наташа! Тотик! Мойте руки, сейчас кушать будем, входя, Софья Михайловна.
– Кушать! – обрадовался Тотик. – Гуливел, пойдем кушать!
Доктор с трудом поднялся с ковра, уронив мишку и паяца.
– Нет, нет, – запротестовал Тотик, – мишку ты возьми, ты его колмить будешь.
* * *
На другой день доктор вернулся домой, весь обвешанный пакетами.Он заглянул в комнату, где Тотик строил дворец из кубиков, и сконфуженно произнес:
– Тотик, теперь пойдемте ко мне играть в мои игрушки.
Тотик бросил кубики и, топая ножками, побежал в комнату доктора.
– Мама! Ты подумай! Доктор-то! – изумилась Наташа.
– Милый доктор, – с грустной улыбкой произнесла мать, – у него, наверно, никогда не было детей, и он не знает, какая это радость. И он, видно, давным-давно никого не любил… а без этого так трудно жить!
* * *
Софья Михайловна по рассеянности стала отпирать комод не тем ключом и испортила замок. Дело было в воскресенье. Яков Иванович был дома, и она попросила его помочь беде. Старый слесарь пришел в ее комнату с целым ящиком инструментов.– Сложный замок у вас. Придется повозиться.
– Уж повозитесь, Яков Иванович. Дело соседское. Другой раз и я вам услужу, – сказала Софья Михайловна. – Да вот знаете что? Ведь девочкам скоро в школу идти. Я сегодня хочу поехать Наташе на школьное платье материал купить. Хотите, я Катюше тоже возьму?
– А у меня уже набрано, – сказал Яков Иванович.
– Да ну? Вы сами покупали?
– А кому же еще? Сам.
– А ну, покажите.
Яков Иванович ушел в свою комнату и через минуту вернулся.
– Ой-ой, – протянула Софья Михайловна, – какой некрасивый материал!
– А я в этом деле мало смыслю, – спокойно возразил Яков Иванович, копаясь в ящике с инструментами, – вижу, что прочный.
– Катя не захочет в таком платье в школу идти. Моя Наташа ни за что бы не пошла.
– А Катюшка пойдет.
– Бедная девочка! – вырвалось у Софьи Михайловны.
– Как бедная? – Яков Иванович оторвался от работы и гневно посмотрел на Софью Михайловну. – Разве я о ней не забочусь? У Катюшки все есть, что надо. Всегда одета, обута, сыта. Читать любит – книжек ей покупаю, сколько хочет. Образование какое захочет дам, в люди выведу. А вы «бедная»! Сказали тоже! – и он, сердито сопя, снова принялся за работу.
– Мало этого, Яков Иванович, – тихо сказала Софья Михайловна.
– Мало? – Яков Иванович с ожесточением вывинчивал какой-то шуруп. – Гм! Мало! А как я сам с семи лет в чужих людях вырос? Голодный, босой. Досыта только пинков да колотушек хлебнул. В двенадцать лет в подмастерье к кузнецу отдали. Снова пинки да колотушки. Ни тебе поесть, ни тебе поспать досыта. Грамоте только с пятнадцати лет чуть-чуть научился. Тяжести не по силам таскал, надорвался. В больницу попал, много месяцев отлежал, а там все сызнова началось. Посидели бы тогда в моей шкуре!
– Расскажите о себе, Яков Иванович, – попросила Софья Михайловна, подсаживаясь к нему с вязаньем в руках.
– С детства пинки да колотушки, а как на заводе стал работать да разобрался что к чему, против царя пошел. Ну и начались тут тюрьмы да ссылки, – заговорил он снова. – До самого семнадцатого года и жизни-то, почитай, не видел. В ссылке и женился и овдовел. Остался с сынишкой маленьким на руках! Тоже горя хлебнул, пока вырастил. Учиться опять некогда. Только свое ремесло и знал. Октябрю порадоваться не успели – гражданская война. Вместе с сынишкой на фронт пошел. В двадцать втором году сын женился. Невестка хорошая попалась. Ну, думаю, отдохну теперь. Да недолго отдыхал. Померли оба тифом. А у меня снова на руках внуки, Вася да Катюшка. Катюшке двух лет не было. С тех пор и ращу. А вы: «Мало»! Эх!
– Славная ваша Катюшка! – Софья Михайловна подняла голову и посмотрела на старого слесаря.
– Девчонка ничего, – сказал он спокойно.
– И учится хорошо?
– А чего бы ей не учиться? Все есть, всего вволю, – только учись. Дед обо всем позаботится. Чего ей не хватает?
– А я вам скажу, Яков Иванович, чего не хватает. Сказать?
– Ну? – Он вдруг оторвался от работы и поднял на Софью Михайловну настороженный и недружелюбный взгляд.
– Ласки, Яков Иванович.
Старик сразу снова взялся за работу.
– Известно… без матери… – пробормотал он чуть слышно, прилаживая замок.
– Не худо бы ее и дедушке иной раз приласкать, – тихо сказала Софья Михайловна.
– Не обижаю я ее. Пальцем ее в жизни не тронул. А приласкать… – он спешно бросал инструменты в ящик, – не умею… Получайте ваш замок. Готово. – И он быстро двинулся к двери, не взглянув на Софью Михайловну.
– Куда же вы, Яков Иванович? Спасибо! А вы мне еще про Васю не рассказали.
– Про Васю? – Яков Иванович остановился вполоборота. – Что же про Васю?.. Ничего парень. Хороший комсомолец, весь в отца, – прибавил он не без гордости.
– Ну, а дадите мне денег другой материи Катюшке купить?
– А куда я этот дену?.. Ну да ладно, покупайте, вам видней. Какой своей дочке, такой и ей. Денег сейчас дам.
И он вышел из комнаты.
Софья Михайловна уронила вязанье на колени и задумалась.
* * *
Срок сдачи рукописи в издательство приближался, и Леонтий Федорович, с помощью жены, работал вовсю. Часто Софье Михайловне приходилось весь день стучать на машинке, и тогда Наташа и ходила на рынок, и стряпала обед, благо еще не кончились каникулы. Готовить она еще умела плохо и, не желая мешать матери, обращалась за советом к Кате. Катя солидно объясняла ей сорта мяса и как варить гречневую кашу, чтобы она была рассыпчатой, и даже как обращаться с тестом.– И откуда ты все это знаешь? – удивлялась Наташа.
– А я все приглядывалась, как старшие делают. Так и научилась.
Когда девочки готовили одновременно, в кухне обязательно вертелась и Люся. Работа шла в болтовне.
– Ну, ты! Барышня-белоручка! – сказала ей как-то Наташа. – Чем зря болтать, готовь-ка и ты обед. Мама придет, а у тебя все готово.
– А все и так готово, с вечера.
– Ну, готовь на завтра.
– А я не знаю что!
– Начисти картошки, – вступила в разговор Катя, – вон в той корзине ваша картошка. Положишь в воду, ей ничего не сделается, а все твоей маме меньше работы
– Ладно, уж за компанию – Люся соскочила с подоконника и взялась за картошку.
В дверь заглянул Яков Иванович.
– Ну-ну! Прямо фабрика-кухня, – пошутил он. – Катюшка, обед готов?
– Готов, дедушка.
– Идем есть.
Катя бережно взяла двумя тряпками дымящуюся кастрюлю.
– Наташа, не забудь свою кашу мешать, – деловито сказала она. – А ты, Люся, больно толсто кожуру срезаешь. Надо тоненько-тоненько, – прибавила она, уходя.
* * *
В первое же воскресенье, после того как Леонтий Федорович сдал работу, пошли в Русский музей. На этот раз пошла и Катя. Она узнала об этом еще накануне и вечером скачала Якову Ивановичу:– Дедушка, я сейчас сготовлю обед на завтра, а ты сам разогреешь. Хорошо? А то мы с утра в музей пойдем… Можно?
Старый слесарь внимательно посмотрел на внучку. Она стояла потупясь и ждала.
– В музей? – переспросил он. – Ну, ну. – И он снова склонился над работой.
У Анны Николаевны были заранее взяты на этот день билеты в цирк, и Люся с ними не пошла. Зато пошла Софья Михайловна, – и для Кати это было двойным праздником. Леонтий Федорович был в ударе и говорил еще интереснее, чем обычно. Часто вставляла свои замечания и Софья Михайловна. Катя смотрела во все глаза, слушала во все уши и домой шла такая переполненная впечатлениями, что отвечала невпопад на веселую болтовню Наташи.