Нет! Но Джон Клер, видя невозможность поднять «Дорис» и боясь, что она пойдет ко дну, делал приготовления к спасению. Шлюпка была уже спущена, и нельзя было терять ни одной минуты. Малыш понял это, когда услыхал, что его громко зовут.
Покинуть шхуну и весь груз, находившийся в трюме! Нет… этого он не в состоянии сделать! Он знал морской закон, по которому покинутое судно принадлежало тому, что первым взойдет на него… Английский закон тоже объявляет судно, найденное в море без экипажа, собственностью его спасителя…
Крики усиливались. Капитан продолжал звать Малыша, который услыхал его шаги на лестнице…
Но Малыша уже не было в каюте. Не отдавая себе отчета в своих поступках, но твердо решив не покидать судна, он пробрался в трюм через отверстие, образовавшееся от сильного удара свалившегося ящика.
— Где же он? — продолжал кричать испуганный капитан.
— Мы тонем, тонем!..
Крик этот был вызван новым налетевшим шквалом, от которого «Дорис» накренилась еще более, и можно было опасаться, что она совсем перевернется.
Медлить более не было возможности. Если Малыша нигде нельзя было найти, значит он, оставаясь на палубе, был сброшен в море.
Капитан и матросы поспешно сели в шлюпку, которая сейчас же отчалила от «Дорис». Как ни трудно было бороться с бушевавшим морем, все же это была единственная надежда на спасение…
«Дорис» осталась без капитана, без экипажа… но все же это не было покинутое судно, так как Малыш находился на нем.
Малыш был один, совсем один, рискуя ежеминутно погибнуть в волнах… Но он не терял надежды. Его поддерживало какое-то тайное предчувствие. Он поднялся снова на палубу, стараясь лишь укрыться от напора волн. Какие мысли осаждали его! Он, может быть, в последний раз думал обо всех, кого так любил в жизни. И Малыш вознес горячие молитвы об их общем спасении…
Шхуна более не погружалась в воду, и пока опасаться было нечего, так как не было ни одной пробоины и вода в трюме не показывалась. Если бы на нее набрело какое-нибудь судно, и спасители объявили бы себя ее собственниками, Малыш сумел бы отстоять груз, сохранившийся в полной исправности.
Ночь миновала, и буря начала стихать при первых лучах солнца; только море продолжало еще волноваться.
Малыш стал всматриваться в даль, но нигде не было видно ни малейших признаков земли. Очевидно, «Дорис», гонимая бурей, вышла из Северного канала и находилась теперь в открытом Ирландском море…
Ни где ни одного паруса, ни одной рыбачьей лодки! Впрочем, если где-нибудь невдалеке и проходил корабль, то с него и не заметили бы накренившееся судно, заливаемое волнами. Однако единственная надежда на спасение заключалась во встрече корабля. Если «Дорне» будет продолжать плыть к западу, она неизбежно разобьется о прибрежные скалы.
Неужели не было возможности направить ее в места, более посещаемые рыбаками? Напрасно Малыш старался натянуть кусок полотна на обломки мачты. Он не мог рассчитывать на свои силы и должен был отдаться всецело на волю Божью…
День прошел без особых приключений. Малыш не боялся больше, что «Дорис» затонет, и только ждал с нетерпением появления какого-нибудь судна. Он заставил себя поесть, чтобы не терять сил. Ни одной минуты Малыш не позволил отчаянию овладеть собой.
В три часа дня на западе показался дымок, а через полчаса был уже ясно виден пароход, направлявшийся к северу, в каких-нибудь шести милях от «Дорис».
Малыш усердно махал флагом, но никто не заметил его…
Какой удивительной энергией обладал этот ребенок, если и теперь не впал в отчаяние! Так как приближался вечер, то ожидать новой встречи не было надежды. Ничто не указывало и на близость берега. Ночь, безлунная, при нависших тучах будет, конечно, очень темная.
Становилось довольно холодно, и Малыш спустился в каюту. Страшно утомленный пережитыми волнениями, он постарался кое-как устроиться на ночь и вскоре заснул тяжелым сном. При наступлении утра он был разбужен громким спором, доносившимся до него снаружи. Он с удивлением привстал и стал прислушиваться… Неужели «Дорис» подошла к берегу?.. Или на пути встретила корабль?
— Он наш, мы первые! — кричали голоса.
— Нет, нет, мы не уступим! — кричали другие. Малыш скоро понял, что происходило. «Дорис» была, очевидно, замечена при наступлении утра, и теперь происходил спор между подъехавшими к ней судами. Вот уже слышны шаги на палубе… Вот начинается драка…
Малышу следовало только показаться, чтобы прекратить спор. Он остерегся, однако, это сделать. Люди не задумались бы, конечно, избавиться от него, чтобы завладеть «Дорис»; надо было, напротив, поскорее спрятаться. И он забился в трюм между товаром.
Через несколько минут ссора прекратилась, что доказывало, что спорящие пришли к соглашению. Решена было поделить между собою груз при доставлении в порт покинутого судна.
В действительности произошло следующее. Две рыбачьи лодки, вышедшие на заре из Дублина, заметили накренившуюся шхуну, плывшую по волне волн. Обе лодки напрягли тогда все силы, чтобы подъехать к ней первыми. Лодки подъехали одновременно, что и имело последствием ссору, крики и угрозы. Наконец, дело окончилось миром.
Не успел Малыш спрятаться в трюм, как рыбаки уже бежали по лестнице к каюте. Как доволен он был, что успел спрятаться, когда услышал их разговор:
— Хорошо, что не осталось ни одного человека на шхуне!..
— О, ему бы пришлось плохо!
Конечно, эти люди не остановились бы перед преступлением, чтобы овладеть судном.
Через полчаса «Дорис» была взята на буксир обеими лодками, которые, распустив паруса, поспешили к Дублину.
В половине десятого рыбаки были уже у входа в бухту. Так как в виду отлива они не могли бы ввести в нее «Дорис», то направились к Кингстону.
Там ожидала их уже целая толпа на набережной. О'Бриен, Грин, Сисси, Боб и Кети, узнавшие о крушении «Дориса», поспешили сесть на поезд и были теперь уже на набережной Кингстона.
Каково было их отчаяние, когда они узнали, что рыбаки привели покинутое судно. Малыша на нем не было… Малыш погиб! И все: Грип и Сисси, Боб и Кет залились горячими слезами…
В это время явился начальник порта; он должен был объявить, кому принадлежало право владения судном и грузом. Это была немалая удача для рыбаков… И вдруг из трюма появился мальчик. Каким радостным криком приветствовали Малыша его друзья и каким криком ярости ответили им рыбаки!
Через минуту Малыш был уже на набережной. Сисси, Грип, О'Бриен — все бросились обнимать его… Подойдя к начальнику порта, он сказал твердым голосом:
— «Дорис» не был покинут, и все, что в нем находится, принадлежит мне!
Действительно, весь груз был спасен лишь одним его присутствием на шхуне.
Права Малыша были неоспоримы. Груз остался за ним, а «Дорис» должна быть возвращена капитану Клеру и его экипажу, спасенному накануне. Рыбаки должны были удовольствоваться причитающейся им наградой.
Как счастливы были все, собравшись опять в магазине фирмы «Малыш и Кo »! Первое плавание Малыша оказалось полным опасностей. А между тем Боб сказал ему:
— Ах, как я бы желал быть вместе с тобой на «Дорис»!
— Несмотря на все то, что случилось?..
— Да, несмотря на это, Малыш!
Покинуть шхуну и весь груз, находившийся в трюме! Нет… этого он не в состоянии сделать! Он знал морской закон, по которому покинутое судно принадлежало тому, что первым взойдет на него… Английский закон тоже объявляет судно, найденное в море без экипажа, собственностью его спасителя…
Крики усиливались. Капитан продолжал звать Малыша, который услыхал его шаги на лестнице…
Но Малыша уже не было в каюте. Не отдавая себе отчета в своих поступках, но твердо решив не покидать судна, он пробрался в трюм через отверстие, образовавшееся от сильного удара свалившегося ящика.
— Где же он? — продолжал кричать испуганный капитан.
— Мы тонем, тонем!..
Крик этот был вызван новым налетевшим шквалом, от которого «Дорис» накренилась еще более, и можно было опасаться, что она совсем перевернется.
Медлить более не было возможности. Если Малыша нигде нельзя было найти, значит он, оставаясь на палубе, был сброшен в море.
Капитан и матросы поспешно сели в шлюпку, которая сейчас же отчалила от «Дорис». Как ни трудно было бороться с бушевавшим морем, все же это была единственная надежда на спасение…
«Дорис» осталась без капитана, без экипажа… но все же это не было покинутое судно, так как Малыш находился на нем.
Малыш был один, совсем один, рискуя ежеминутно погибнуть в волнах… Но он не терял надежды. Его поддерживало какое-то тайное предчувствие. Он поднялся снова на палубу, стараясь лишь укрыться от напора волн. Какие мысли осаждали его! Он, может быть, в последний раз думал обо всех, кого так любил в жизни. И Малыш вознес горячие молитвы об их общем спасении…
Шхуна более не погружалась в воду, и пока опасаться было нечего, так как не было ни одной пробоины и вода в трюме не показывалась. Если бы на нее набрело какое-нибудь судно, и спасители объявили бы себя ее собственниками, Малыш сумел бы отстоять груз, сохранившийся в полной исправности.
Ночь миновала, и буря начала стихать при первых лучах солнца; только море продолжало еще волноваться.
Малыш стал всматриваться в даль, но нигде не было видно ни малейших признаков земли. Очевидно, «Дорис», гонимая бурей, вышла из Северного канала и находилась теперь в открытом Ирландском море…
Ни где ни одного паруса, ни одной рыбачьей лодки! Впрочем, если где-нибудь невдалеке и проходил корабль, то с него и не заметили бы накренившееся судно, заливаемое волнами. Однако единственная надежда на спасение заключалась во встрече корабля. Если «Дорне» будет продолжать плыть к западу, она неизбежно разобьется о прибрежные скалы.
Неужели не было возможности направить ее в места, более посещаемые рыбаками? Напрасно Малыш старался натянуть кусок полотна на обломки мачты. Он не мог рассчитывать на свои силы и должен был отдаться всецело на волю Божью…
День прошел без особых приключений. Малыш не боялся больше, что «Дорис» затонет, и только ждал с нетерпением появления какого-нибудь судна. Он заставил себя поесть, чтобы не терять сил. Ни одной минуты Малыш не позволил отчаянию овладеть собой.
В три часа дня на западе показался дымок, а через полчаса был уже ясно виден пароход, направлявшийся к северу, в каких-нибудь шести милях от «Дорис».
Малыш усердно махал флагом, но никто не заметил его…
Какой удивительной энергией обладал этот ребенок, если и теперь не впал в отчаяние! Так как приближался вечер, то ожидать новой встречи не было надежды. Ничто не указывало и на близость берега. Ночь, безлунная, при нависших тучах будет, конечно, очень темная.
Становилось довольно холодно, и Малыш спустился в каюту. Страшно утомленный пережитыми волнениями, он постарался кое-как устроиться на ночь и вскоре заснул тяжелым сном. При наступлении утра он был разбужен громким спором, доносившимся до него снаружи. Он с удивлением привстал и стал прислушиваться… Неужели «Дорис» подошла к берегу?.. Или на пути встретила корабль?
— Он наш, мы первые! — кричали голоса.
— Нет, нет, мы не уступим! — кричали другие. Малыш скоро понял, что происходило. «Дорис» была, очевидно, замечена при наступлении утра, и теперь происходил спор между подъехавшими к ней судами. Вот уже слышны шаги на палубе… Вот начинается драка…
Малышу следовало только показаться, чтобы прекратить спор. Он остерегся, однако, это сделать. Люди не задумались бы, конечно, избавиться от него, чтобы завладеть «Дорис»; надо было, напротив, поскорее спрятаться. И он забился в трюм между товаром.
Через несколько минут ссора прекратилась, что доказывало, что спорящие пришли к соглашению. Решена было поделить между собою груз при доставлении в порт покинутого судна.
В действительности произошло следующее. Две рыбачьи лодки, вышедшие на заре из Дублина, заметили накренившуюся шхуну, плывшую по волне волн. Обе лодки напрягли тогда все силы, чтобы подъехать к ней первыми. Лодки подъехали одновременно, что и имело последствием ссору, крики и угрозы. Наконец, дело окончилось миром.
Не успел Малыш спрятаться в трюм, как рыбаки уже бежали по лестнице к каюте. Как доволен он был, что успел спрятаться, когда услышал их разговор:
— Хорошо, что не осталось ни одного человека на шхуне!..
— О, ему бы пришлось плохо!
Конечно, эти люди не остановились бы перед преступлением, чтобы овладеть судном.
Через полчаса «Дорис» была взята на буксир обеими лодками, которые, распустив паруса, поспешили к Дублину.
В половине десятого рыбаки были уже у входа в бухту. Так как в виду отлива они не могли бы ввести в нее «Дорис», то направились к Кингстону.
Там ожидала их уже целая толпа на набережной. О'Бриен, Грин, Сисси, Боб и Кети, узнавшие о крушении «Дориса», поспешили сесть на поезд и были теперь уже на набережной Кингстона.
Каково было их отчаяние, когда они узнали, что рыбаки привели покинутое судно. Малыша на нем не было… Малыш погиб! И все: Грип и Сисси, Боб и Кет залились горячими слезами…
В это время явился начальник порта; он должен был объявить, кому принадлежало право владения судном и грузом. Это была немалая удача для рыбаков… И вдруг из трюма появился мальчик. Каким радостным криком приветствовали Малыша его друзья и каким криком ярости ответили им рыбаки!
Через минуту Малыш был уже на набережной. Сисси, Грип, О'Бриен — все бросились обнимать его… Подойдя к начальнику порта, он сказал твердым голосом:
— «Дорис» не был покинут, и все, что в нем находится, принадлежит мне!
Действительно, весь груз был спасен лишь одним его присутствием на шхуне.
Права Малыша были неоспоримы. Груз остался за ним, а «Дорис» должна быть возвращена капитану Клеру и его экипажу, спасенному накануне. Рыбаки должны были удовольствоваться причитающейся им наградой.
Как счастливы были все, собравшись опять в магазине фирмы «Малыш и Кo »! Первое плавание Малыша оказалось полным опасностей. А между тем Боб сказал ему:
— Ах, как я бы желал быть вместе с тобой на «Дорис»!
— Несмотря на все то, что случилось?..
— Да, несмотря на это, Малыш!
Глава пятнадцатая. А ПОЧЕМУ БЫ И НЕТ!
Положительно, с тех пор, как Малыш ушел из Трелингер-Кэстла, он испытал много счастья. Он встретил и спас Боба, нашел Грипа и Сисси, поженил их и, наконец, преуспел в торговых делах. Он был на пути к богатству благодаря своему уму и отваге. Доказательством этого служило и его поведение на «Дорис».
Ему недоставало только одного, мешавшего ему быть вполне счастливым — воздать семье Мак-Карти за все, что она сделала для него.
С каким нетерпением ожидался их приезд, который затянулся; эти парусные суда, находящиеся во власти ветра, приучают к терпению. Беспокоиться еще не было причины. Малыш написал в Кингстон, и владельцы «Квинсленда» господа Беннет должны были предупредить его телеграммой о прибытии судна.
А в магазине «Для тощих кошельков» торговля шла вовсю. Малыш сделался героем. Его приключения на «Дорис», сила воли, удивительное присутствие духа увеличили общую к нему симпатию. Груз, спасенный им с опасностью для собственной жизни, должен был по справедливости обогатить его. Так оно и случилось благодаря посетителям магазина, который никогда не был пустым. Сделалось модным иметь чай с «Дорис», сахар, вино — все с «Дорис». Даже отдел игрушек был на время оставлен, и Бобу пришлось помогать Малышу и Грипу, хотя были наняты еще два приказчика. По мнению О'Бриена, капитал, затраченный на покупку груза, должен был в несколько месяцев возрасти в пять раз. Три тысячи пятьсот фунтов обратятся по крайней мере в пятнадцать тысяч. И старый негоциант не ошибся. Он открыто говорил, что вся заслуга этого предприятия принадлежит Малышу; хотя он и поддерживал его своими советами, но первая мысль о покупке груза пришла все же хозяину магазина «Для тощих кошельков».
Неудивительно поэтому, что магазин «Малыша и Кo » стал не только самым известным, по и самым красивым на Бедфорд-стрит и даже во всем квартале. Женская рука сказывалась в мельчайших подробностях, а Сисси помогал во всем Грип — Грип, который начинал верить, что он действительно ее муж, особенно с тех пор, как явилась надежда, что его род не угаснет вместе с ним. и каким чудным мужем он был, каким преданным, внимательным!.. Мы можем пожелать такого же всем женщинам, желающим быть не только любимыми, но и обожаемыми на земле!
А если вспомнить, как несчастны были все, Сисси — в хижине Хард, Грип — в Ragged school, Боб — на большой дороге, даже Бирк, слонявшийся возле Трелингер-Кэстла, то станет понято, какое чувство благодарности испытывали все по отношению к Малышу. Не удивляйтесь, если мы упоминаем и Бирка среди всех этих лиц… Разве он не числился тоже в составе «и Кo »? Кет по крайней мере серьезно смотрела на него как на компаньона торгового дома Малыша.
О других личностях, игравших когда-то роль в жизни Малыша, он н думать не хотел. Торппипп, наверное, продолжал обходить все графства, показывая уже вылинявших марионеток; О'Бодкинс, вероятно, окончательно одурел над сведением своих счетов, маркиз Пиборн с супругой застыл в своем чванстве, унаследованном и графом Эштоном, Скарлет по-прежнему управлял не без выгоды для себя Трелингер-Кэстлом, мисс Анна Уестон неизменно «умирала» на сцене… Никаких известии об этих людях не приходило, кроме лорда Пиборна, о котором было сообщено в «Times», что он, собравшись наконец произнести речь в парламенте, должен был отказаться от слова, так как язык не повиновался ему. Что же касается Каркера, то он все еще не был повешен, к великой досаде Грипа, хотя и приближался к этому, так как судился уже за участие в грабеже.
Но обо всех этих личностях высокого и низкого происхождения беспокоиться нечего.
Оставались Мак-Карти, о которых Малыш не переставал думать и возвращения которых ждал с таким нетерпением. О «Квинсленде» не приходило более известий. Если он запоздает на несколько недель, сколько тревоги придется пережить! В Атлантическом океане разыгралось уже несколько бурь, а ожидаемой телеграммы все не было…
Наконец 5 апреля утром Боб вбежал в магазин сияющий, с телеграммой в руке.
— Телеграмма из Кингстона! — повторял радостно он. — Телеграмма из Кингстона!
Значит, Мак-Карти приехали, приехала приемная семья Малыша, единственная, которую он помнил!
Он прибежал на крик Боба. Затем пришли Сисси, Грип, Кет, О'Бриен.
Вот что гласила депеша:
Кингстон, 5 апр. 9 ч. 25 м. Дублин. Малышу. Бедфорд-стрит.
«Квинсленд» вошел сегодня в док. Семья Мак-Карти прибыла.
Ждем распоряжений.
Беннет».
Малыша охватило сильное волнение. Сердце его на минуту замерло. Его облегчили обильные слезы, и он произнес сдержанно лишь, спрятав телеграмму в карман:
— Хорошо!
Более он не упоминал о семье Мак-Карти, что немало удивляло его друзей. Он занялся, по обыкновению, делами; по его распоряжению Бальфур передал ему чек в сто фунтов.
Прошло четыре дня, последние перед Пасхой, которая приходилась в этом году на 10 апреля.
В субботу Малыш, созвав своих служащих, объявил им:
— Магазин будет закрыт до вторника.
Это был отпуск, данный Бальфуру и двум приказчикам. Конечно, Боб, Грип и Сисси рассчитывали также воспользоваться отдыхом, когда Малыш вдруг спросил их, не желают ли они совершить с ним небольшое путешествие.
— Путешествие? — вскричал Боб. — О да! Куда же мы поедем?
— В графство Керри, которое я хочу снова повидать, — ответил Малыш.
Сисси взглянула на него.
— Ты хочешь, чтобы мы ехали с тобой? — спросила она.
— Мне это было бы очень приятно.
— И я поеду? — спросил Грип.
— Конечно!
— А Бирк? — осведомился Боб.
— И Бирк тоже.
Тогда пришли к следующему соглашению: магазин будет оставлен на попечение Кет, а они, заготовив все необходимое для трехдневного путешествия, сядут на четырехчасовой экспресс, приедут в Тралж к одиннадцати часам, переночуют там, а на другой день… на другой день… Впрочем, Малыш скажет, что предпринять на другой день.
В четыре часа путешественники были уже на станции, Грип и Боб очень веселые, Сисси немного задумчивая, наблюдавшая за Малышом, который по-прежнему оставался непроницаемым.
— Трали, — сказала молодая женщина, — это ведь около Керуанской фермы. Не хочет ли он поехать туда?
Бирк мог бы ей, вероятно, ответить, но она не подумала его расспрашивать.
Собака была помещена в отдельный вагон, причем Боб просил хорошенько присматривать за ней, дав кондуктору «на чай».
Малыш со своими спутниками сел в вагон первого класса.
Сто семьдесят миль, отделяющие Дублин от Трали, проехали за семь часов. Название одной станции, произнесенное кондуктором, произвело сильное впечатление на Малыша. Это был Лимерик, напомнивший ему драму «Терзания матери», в которой он так неудачно выступил, цепляясь за мисс Анну Уестон, изображавшую герцогиню Кендальскую. Однако воспоминания эти исчезли быстро, как сон.
Малыш, знавший прекрасно Трали, повел своих друзей в хорошую гостиницу, где они прилично поужинали и выспались.
На другое утро, в день Пасхи, Малыш встал с зарей. В то время как Сисси одевалась, Грип помогал ей, а Боб еще потягивался в постели, Малыш отправился бродить по селению. Он узнал трактир, в котором останавливался с Мартеном, рынок, где впервые пригляделся к торговле, аптеку, в которой истратил часть своей гинеи на лекарство бабушке, умершей, не дождавшись его.
В семь часов у дверей гостиницы стоял экипаж. Трактирщик ручался и за лошадь и за кучера, получив за все плату: столько-то за экипаж, столько-то за лошадь, за кучера и «на чай», как это принято в Ирландии.
Выехали в половине восьмого, после завтрака. Погода была хорошая — не очень жаркая, без сильного ветра. Первый день Пасхи без дождя, явление довольно редкое на Изумрудном острове! Весна была довольно ранняя в этом году. Поля обещали скоро зазеленеть, а деревья — покрыться почками.
Трали находится милях в двенадцати от Сильтонского прихода. Сколько раз Малыше проезжал по этой дороге в тележке Мак-Карти! В последний раз он был здесь один, возвращаясь из Трали на ферму; и он притаился за кустами, когда проходили полицейские. Малыша снова охватили воспоминания. К тому же дорога не изменилась с того времени, как и вообще мало что изменяется в Ирландии, даже нищета.
В десять часов подъехали к Сильтону. Зтюнили к обедне. И в церкви все было по-старому, как и в тот день, когда в ней происходили двойные крестины — Малыша и его крестницы. Он вошел в нее с Сисси, Грипом и Бобом, оставив Бирка у дверей. Никто не узнал его здесь, даже старый священник, крестивший его. Все недоумевали, что это была за семья, члены которой не имели между собой ни малейшего сходства.
И в то время, как Малыш с опущенными глазами переживал в воспоминаниях былые дни счастья и горя, Сисси, Грип и Боб горячо молились за того, кому были обязаны своим благополучием.
После завтрака в одном из лучших сильтонских трактиров экипаж направился к Керуанской ферме, отстоящей в трех милях.
У Малыша все время навертывались слезы на глазах при виде этой дороги, по которой он так часто ходил с Мартиной, Китти и бабушкой, когда та была еще в состоянии сопровождать их. Какая грустная картина! Чувствовалось, что местность эта давно покинута. Везде развалины вместо домов. На некоторых из них были повешены дощечки с надписью, что такая-то ферма, хижина, поле отдавались внаем или продавались. Но кто решился бы их купить или нанять, когда в них царила лишь нищета!
Наконец около половины второго при повороте дороги показалась Керуанская ферма, при виде которой Малыш не мог удержаться от рыданий. В каком печальном виде была она теперь! Забор сломан, ворота сорваны, двор зарос травой, а дом без крыши, без дверей, с провалами вместо окон! В продолжение пяти лет солнце, дождь, снег и ветер довершали разрушение.
— Это Керуан, — повторял Малыш, не имевший сил войти на ферму. Боб, Грип и Сисси стояли молча позади него. Бирк, сильно взволнованный, бегал, обнюхивая землю, точно находя следы прежнего. Вдруг он остановился, вытянул морду и замахал радостно хвостом.
Несколько человек подошли в это время к воротам, четверо мужчин, две женщины и девочка. Все они были бедно одеты и имели утомленный вид. Самый старший из них, отделившись от остальных, подошел к Грипу и спросил его:
— Нам назначено здесь свидание… с вами, вероятно?
— Со мной? — спросил Грип, глядя с удивлением на незнакомого ему человека.
— Да. Когда мы приехали в Кингстон, нам была передана сумма в сто фунтов и сказано было, чтобы мы отправились в Трали…
В эту минуту Бирк, радостно залаяв, бросился к старшей из женщин.
— Это Бирк! — вскричала она, — наша собака! Я узнаю ее.
— А меня вы разве не узнаете? — спросил, волнуясь, Малыш.
— Это он, наш Малыш!
Как описать происшедшую затем сцену! Мартен, Мюрдок, Пат, Сим — все бросились обнимать Малыша. Он целовал Мартена и Китти, затем, схватив на руки свою крестницу, прижал ее к сердцу и, показывая своим, вскричал:
— Это Дженни, моя крестница!
Когда прошли первые минуты радостной встречи, все сели на камни, валявшиеся на дворе, и Мак-Карти поведал печальную историю своих скитаний. После изгнания с фермы их повели в Лимерик, где Мюрдок был посажен в тюрьму на несколько месяцев. По истечении срока его заключения семья отправилась в Белфаст. Сев на корабль, она прибыла в Австралию, в Мельбурн, где Пат, оставив службу, присоединился к ним. Сколько им тогда пришлось пережить мучений, отыскивая работу, переходя с фермы на ферму, работая то вместе, то порознь, при самых невыгодных условиях. И наконец, после пяти лет тяжелого труда, они могли покинуть эту страну, оказавшуюся для них столь же суровой, как и родина.
С каким глубоким сожалением Малыш всматривался в этих дорогих для него людей, постаревших, изнуренных от непосильного труда, на маленькую Дженни, такую бледную и слабую! Его сердце разрывалось. Сисси, плача вместе с обеими женщинами, старалась их утешить, говоря:
— Ваши несчастья теперь кончились, благодаря вашему приемному сыну.
— Благодаря ему? Но что же он может сделать, — спросили они с удивлением.
Малыш от волнения не был в состоянии отвечать.
— Зачем привел ты нас в эти места, напоминающие нам грустное прошлое? Скажи, Малыш, для чего заставляешь ты нас страдать при виде этой фермы?
— Зачем? — спросил, едва владея собою, Малыш. — Отец мой, мать моя, мои братья, идите все за мною!
Он повел их на середину двора, где росла небольшая елка.
— Дженни, — сказал Малыш, обращаясь к девочке, — видишь это деревцо? Я посадил его в день твоего рождения. Ему восемь лет, как и тебе.
Китти, которой это напомнило те дни, когда она была счастлива, зарыдала.
— Дженни, дорогая моя, — продолжал Малыш, видишь этот нож? Это первый подарок, полученный мною от бабушки, которую ты едва знала. Возьми же его и рой землю около елки.
Дженни, ничего не понимая, встала на колени и начала рыть в указанном месте. Вскоре нож ударился обо что-то твердое, оказавшееся глиняным горшком, который был вынут Дженни. Присутствующие смотрели молча на происходившее.
В горшке оказались камешки.
— Господин Мартен, — сказал Малыш, помните, как вы мне каждый вечер давали камешек, когда были довольны мною?
— Да, дитя мое, и не было ни одного дня, чтобы ты не заслужил его.
— Их столько же, сколько было дней, проведенных мною на ферме. Сосчитай же их, Дженни, если только ты умеешь считать.
— О да! — ответила девочка, принявшаяся тотчас же считать их, откладывая кучки по сотням. — Тысяча пятьсот сорок, сказала она.
— Совершенно верно, — ответил Малыш, — это составляет четыре года, прожитые мною в твоей семье, Дженни, ставшей и моей семьей!
— А эти камешки, — сказал Мартен, единственная награда, полученная тобою от меня… Я надеялся обменять их когда-нибудь на шиллинги.
— А для вас, отец мой, они теперь обратятся в золотые монеты!
Ни Мартен, ни его семья не могли понять, что он хотел сказать этим. Откуда могло взяться у Малыша столько денег?
— Я счастлив, дорогие мои, — продолжал между тем Малыш, — что могу отблагодарить вас за все, сделанное вами для меня! Эта земля продается. Вы купите ее, восстановите ферму, в деньгах у вас недостатка не будет. Вы будете у себя дома, на собственной земле.
И Малыш рассказал им всю свою жизнь с той минуты, как он расстался с ними. Сумма, которую он отдавал в их распоряжение, составляла тысячу пятьсот сорок фонтов — целое состояние для бедных ирландцев!
Семья Мак-Карти прожила три дня в Сильтонской деревне с Малышом, Бобом, Сисси и Грипом. После трогательного прощания последние вернулись в Дублин, где утром 13 апреля магазин Малыша раскрыл опять свои двери.
Так протек этот 1887 год, который мог считаться счастливейшим в жизни этих людей. Малышу было в то время шестнадцать лет, и состояние его благодаря покупке груза «Дорис» составляло двадцать тысяч фунтов. Правда, часть этой суммы принадлежала его компаньонам — Грипу с женой и Бобу. Но разве все они не составляли одну семью?
Что касается Мак-Карти, то, приобретя двести акров земли на выгодных условиях, они купили скот и устроили прекрасную ферму. Вместе с счастьем и довольством к ним вернулись силы и здоровье. Подумать только: ирландцы, простые арендаторы, сделались вдруг собственниками, работавшими лишь на себя!
Малыш же не забывает и никогда не забудет, что он их приемыш, и, может быть, настанет день, когда еще более крепкие узы соединят его с этой семьей. Ведь Дженни уже десятый год, она обещает быть красивой девушкой, а что она ею крестница, то ведь это не мешает. Значит, почему бы и нет?..
Таково по крайней мере мнение Бирка.
Конец второй, и последней части
Ему недоставало только одного, мешавшего ему быть вполне счастливым — воздать семье Мак-Карти за все, что она сделала для него.
С каким нетерпением ожидался их приезд, который затянулся; эти парусные суда, находящиеся во власти ветра, приучают к терпению. Беспокоиться еще не было причины. Малыш написал в Кингстон, и владельцы «Квинсленда» господа Беннет должны были предупредить его телеграммой о прибытии судна.
А в магазине «Для тощих кошельков» торговля шла вовсю. Малыш сделался героем. Его приключения на «Дорис», сила воли, удивительное присутствие духа увеличили общую к нему симпатию. Груз, спасенный им с опасностью для собственной жизни, должен был по справедливости обогатить его. Так оно и случилось благодаря посетителям магазина, который никогда не был пустым. Сделалось модным иметь чай с «Дорис», сахар, вино — все с «Дорис». Даже отдел игрушек был на время оставлен, и Бобу пришлось помогать Малышу и Грипу, хотя были наняты еще два приказчика. По мнению О'Бриена, капитал, затраченный на покупку груза, должен был в несколько месяцев возрасти в пять раз. Три тысячи пятьсот фунтов обратятся по крайней мере в пятнадцать тысяч. И старый негоциант не ошибся. Он открыто говорил, что вся заслуга этого предприятия принадлежит Малышу; хотя он и поддерживал его своими советами, но первая мысль о покупке груза пришла все же хозяину магазина «Для тощих кошельков».
Неудивительно поэтому, что магазин «Малыша и Кo » стал не только самым известным, по и самым красивым на Бедфорд-стрит и даже во всем квартале. Женская рука сказывалась в мельчайших подробностях, а Сисси помогал во всем Грип — Грип, который начинал верить, что он действительно ее муж, особенно с тех пор, как явилась надежда, что его род не угаснет вместе с ним. и каким чудным мужем он был, каким преданным, внимательным!.. Мы можем пожелать такого же всем женщинам, желающим быть не только любимыми, но и обожаемыми на земле!
А если вспомнить, как несчастны были все, Сисси — в хижине Хард, Грип — в Ragged school, Боб — на большой дороге, даже Бирк, слонявшийся возле Трелингер-Кэстла, то станет понято, какое чувство благодарности испытывали все по отношению к Малышу. Не удивляйтесь, если мы упоминаем и Бирка среди всех этих лиц… Разве он не числился тоже в составе «и Кo »? Кет по крайней мере серьезно смотрела на него как на компаньона торгового дома Малыша.
О других личностях, игравших когда-то роль в жизни Малыша, он н думать не хотел. Торппипп, наверное, продолжал обходить все графства, показывая уже вылинявших марионеток; О'Бодкинс, вероятно, окончательно одурел над сведением своих счетов, маркиз Пиборн с супругой застыл в своем чванстве, унаследованном и графом Эштоном, Скарлет по-прежнему управлял не без выгоды для себя Трелингер-Кэстлом, мисс Анна Уестон неизменно «умирала» на сцене… Никаких известии об этих людях не приходило, кроме лорда Пиборна, о котором было сообщено в «Times», что он, собравшись наконец произнести речь в парламенте, должен был отказаться от слова, так как язык не повиновался ему. Что же касается Каркера, то он все еще не был повешен, к великой досаде Грипа, хотя и приближался к этому, так как судился уже за участие в грабеже.
Но обо всех этих личностях высокого и низкого происхождения беспокоиться нечего.
Оставались Мак-Карти, о которых Малыш не переставал думать и возвращения которых ждал с таким нетерпением. О «Квинсленде» не приходило более известий. Если он запоздает на несколько недель, сколько тревоги придется пережить! В Атлантическом океане разыгралось уже несколько бурь, а ожидаемой телеграммы все не было…
Наконец 5 апреля утром Боб вбежал в магазин сияющий, с телеграммой в руке.
— Телеграмма из Кингстона! — повторял радостно он. — Телеграмма из Кингстона!
Значит, Мак-Карти приехали, приехала приемная семья Малыша, единственная, которую он помнил!
Он прибежал на крик Боба. Затем пришли Сисси, Грип, Кет, О'Бриен.
Вот что гласила депеша:
Кингстон, 5 апр. 9 ч. 25 м. Дублин. Малышу. Бедфорд-стрит.
«Квинсленд» вошел сегодня в док. Семья Мак-Карти прибыла.
Ждем распоряжений.
Беннет».
Малыша охватило сильное волнение. Сердце его на минуту замерло. Его облегчили обильные слезы, и он произнес сдержанно лишь, спрятав телеграмму в карман:
— Хорошо!
Более он не упоминал о семье Мак-Карти, что немало удивляло его друзей. Он занялся, по обыкновению, делами; по его распоряжению Бальфур передал ему чек в сто фунтов.
Прошло четыре дня, последние перед Пасхой, которая приходилась в этом году на 10 апреля.
В субботу Малыш, созвав своих служащих, объявил им:
— Магазин будет закрыт до вторника.
Это был отпуск, данный Бальфуру и двум приказчикам. Конечно, Боб, Грип и Сисси рассчитывали также воспользоваться отдыхом, когда Малыш вдруг спросил их, не желают ли они совершить с ним небольшое путешествие.
— Путешествие? — вскричал Боб. — О да! Куда же мы поедем?
— В графство Керри, которое я хочу снова повидать, — ответил Малыш.
Сисси взглянула на него.
— Ты хочешь, чтобы мы ехали с тобой? — спросила она.
— Мне это было бы очень приятно.
— И я поеду? — спросил Грип.
— Конечно!
— А Бирк? — осведомился Боб.
— И Бирк тоже.
Тогда пришли к следующему соглашению: магазин будет оставлен на попечение Кет, а они, заготовив все необходимое для трехдневного путешествия, сядут на четырехчасовой экспресс, приедут в Тралж к одиннадцати часам, переночуют там, а на другой день… на другой день… Впрочем, Малыш скажет, что предпринять на другой день.
В четыре часа путешественники были уже на станции, Грип и Боб очень веселые, Сисси немного задумчивая, наблюдавшая за Малышом, который по-прежнему оставался непроницаемым.
— Трали, — сказала молодая женщина, — это ведь около Керуанской фермы. Не хочет ли он поехать туда?
Бирк мог бы ей, вероятно, ответить, но она не подумала его расспрашивать.
Собака была помещена в отдельный вагон, причем Боб просил хорошенько присматривать за ней, дав кондуктору «на чай».
Малыш со своими спутниками сел в вагон первого класса.
Сто семьдесят миль, отделяющие Дублин от Трали, проехали за семь часов. Название одной станции, произнесенное кондуктором, произвело сильное впечатление на Малыша. Это был Лимерик, напомнивший ему драму «Терзания матери», в которой он так неудачно выступил, цепляясь за мисс Анну Уестон, изображавшую герцогиню Кендальскую. Однако воспоминания эти исчезли быстро, как сон.
Малыш, знавший прекрасно Трали, повел своих друзей в хорошую гостиницу, где они прилично поужинали и выспались.
На другое утро, в день Пасхи, Малыш встал с зарей. В то время как Сисси одевалась, Грип помогал ей, а Боб еще потягивался в постели, Малыш отправился бродить по селению. Он узнал трактир, в котором останавливался с Мартеном, рынок, где впервые пригляделся к торговле, аптеку, в которой истратил часть своей гинеи на лекарство бабушке, умершей, не дождавшись его.
В семь часов у дверей гостиницы стоял экипаж. Трактирщик ручался и за лошадь и за кучера, получив за все плату: столько-то за экипаж, столько-то за лошадь, за кучера и «на чай», как это принято в Ирландии.
Выехали в половине восьмого, после завтрака. Погода была хорошая — не очень жаркая, без сильного ветра. Первый день Пасхи без дождя, явление довольно редкое на Изумрудном острове! Весна была довольно ранняя в этом году. Поля обещали скоро зазеленеть, а деревья — покрыться почками.
Трали находится милях в двенадцати от Сильтонского прихода. Сколько раз Малыше проезжал по этой дороге в тележке Мак-Карти! В последний раз он был здесь один, возвращаясь из Трали на ферму; и он притаился за кустами, когда проходили полицейские. Малыша снова охватили воспоминания. К тому же дорога не изменилась с того времени, как и вообще мало что изменяется в Ирландии, даже нищета.
В десять часов подъехали к Сильтону. Зтюнили к обедне. И в церкви все было по-старому, как и в тот день, когда в ней происходили двойные крестины — Малыша и его крестницы. Он вошел в нее с Сисси, Грипом и Бобом, оставив Бирка у дверей. Никто не узнал его здесь, даже старый священник, крестивший его. Все недоумевали, что это была за семья, члены которой не имели между собой ни малейшего сходства.
И в то время, как Малыш с опущенными глазами переживал в воспоминаниях былые дни счастья и горя, Сисси, Грип и Боб горячо молились за того, кому были обязаны своим благополучием.
После завтрака в одном из лучших сильтонских трактиров экипаж направился к Керуанской ферме, отстоящей в трех милях.
У Малыша все время навертывались слезы на глазах при виде этой дороги, по которой он так часто ходил с Мартиной, Китти и бабушкой, когда та была еще в состоянии сопровождать их. Какая грустная картина! Чувствовалось, что местность эта давно покинута. Везде развалины вместо домов. На некоторых из них были повешены дощечки с надписью, что такая-то ферма, хижина, поле отдавались внаем или продавались. Но кто решился бы их купить или нанять, когда в них царила лишь нищета!
Наконец около половины второго при повороте дороги показалась Керуанская ферма, при виде которой Малыш не мог удержаться от рыданий. В каком печальном виде была она теперь! Забор сломан, ворота сорваны, двор зарос травой, а дом без крыши, без дверей, с провалами вместо окон! В продолжение пяти лет солнце, дождь, снег и ветер довершали разрушение.
— Это Керуан, — повторял Малыш, не имевший сил войти на ферму. Боб, Грип и Сисси стояли молча позади него. Бирк, сильно взволнованный, бегал, обнюхивая землю, точно находя следы прежнего. Вдруг он остановился, вытянул морду и замахал радостно хвостом.
Несколько человек подошли в это время к воротам, четверо мужчин, две женщины и девочка. Все они были бедно одеты и имели утомленный вид. Самый старший из них, отделившись от остальных, подошел к Грипу и спросил его:
— Нам назначено здесь свидание… с вами, вероятно?
— Со мной? — спросил Грип, глядя с удивлением на незнакомого ему человека.
— Да. Когда мы приехали в Кингстон, нам была передана сумма в сто фунтов и сказано было, чтобы мы отправились в Трали…
В эту минуту Бирк, радостно залаяв, бросился к старшей из женщин.
— Это Бирк! — вскричала она, — наша собака! Я узнаю ее.
— А меня вы разве не узнаете? — спросил, волнуясь, Малыш.
— Это он, наш Малыш!
Как описать происшедшую затем сцену! Мартен, Мюрдок, Пат, Сим — все бросились обнимать Малыша. Он целовал Мартена и Китти, затем, схватив на руки свою крестницу, прижал ее к сердцу и, показывая своим, вскричал:
— Это Дженни, моя крестница!
Когда прошли первые минуты радостной встречи, все сели на камни, валявшиеся на дворе, и Мак-Карти поведал печальную историю своих скитаний. После изгнания с фермы их повели в Лимерик, где Мюрдок был посажен в тюрьму на несколько месяцев. По истечении срока его заключения семья отправилась в Белфаст. Сев на корабль, она прибыла в Австралию, в Мельбурн, где Пат, оставив службу, присоединился к ним. Сколько им тогда пришлось пережить мучений, отыскивая работу, переходя с фермы на ферму, работая то вместе, то порознь, при самых невыгодных условиях. И наконец, после пяти лет тяжелого труда, они могли покинуть эту страну, оказавшуюся для них столь же суровой, как и родина.
С каким глубоким сожалением Малыш всматривался в этих дорогих для него людей, постаревших, изнуренных от непосильного труда, на маленькую Дженни, такую бледную и слабую! Его сердце разрывалось. Сисси, плача вместе с обеими женщинами, старалась их утешить, говоря:
— Ваши несчастья теперь кончились, благодаря вашему приемному сыну.
— Благодаря ему? Но что же он может сделать, — спросили они с удивлением.
Малыш от волнения не был в состоянии отвечать.
— Зачем привел ты нас в эти места, напоминающие нам грустное прошлое? Скажи, Малыш, для чего заставляешь ты нас страдать при виде этой фермы?
— Зачем? — спросил, едва владея собою, Малыш. — Отец мой, мать моя, мои братья, идите все за мною!
Он повел их на середину двора, где росла небольшая елка.
— Дженни, — сказал Малыш, обращаясь к девочке, — видишь это деревцо? Я посадил его в день твоего рождения. Ему восемь лет, как и тебе.
Китти, которой это напомнило те дни, когда она была счастлива, зарыдала.
— Дженни, дорогая моя, — продолжал Малыш, видишь этот нож? Это первый подарок, полученный мною от бабушки, которую ты едва знала. Возьми же его и рой землю около елки.
Дженни, ничего не понимая, встала на колени и начала рыть в указанном месте. Вскоре нож ударился обо что-то твердое, оказавшееся глиняным горшком, который был вынут Дженни. Присутствующие смотрели молча на происходившее.
В горшке оказались камешки.
— Господин Мартен, — сказал Малыш, помните, как вы мне каждый вечер давали камешек, когда были довольны мною?
— Да, дитя мое, и не было ни одного дня, чтобы ты не заслужил его.
— Их столько же, сколько было дней, проведенных мною на ферме. Сосчитай же их, Дженни, если только ты умеешь считать.
— О да! — ответила девочка, принявшаяся тотчас же считать их, откладывая кучки по сотням. — Тысяча пятьсот сорок, сказала она.
— Совершенно верно, — ответил Малыш, — это составляет четыре года, прожитые мною в твоей семье, Дженни, ставшей и моей семьей!
— А эти камешки, — сказал Мартен, единственная награда, полученная тобою от меня… Я надеялся обменять их когда-нибудь на шиллинги.
— А для вас, отец мой, они теперь обратятся в золотые монеты!
Ни Мартен, ни его семья не могли понять, что он хотел сказать этим. Откуда могло взяться у Малыша столько денег?
— Я счастлив, дорогие мои, — продолжал между тем Малыш, — что могу отблагодарить вас за все, сделанное вами для меня! Эта земля продается. Вы купите ее, восстановите ферму, в деньгах у вас недостатка не будет. Вы будете у себя дома, на собственной земле.
И Малыш рассказал им всю свою жизнь с той минуты, как он расстался с ними. Сумма, которую он отдавал в их распоряжение, составляла тысячу пятьсот сорок фонтов — целое состояние для бедных ирландцев!
Семья Мак-Карти прожила три дня в Сильтонской деревне с Малышом, Бобом, Сисси и Грипом. После трогательного прощания последние вернулись в Дублин, где утром 13 апреля магазин Малыша раскрыл опять свои двери.
Так протек этот 1887 год, который мог считаться счастливейшим в жизни этих людей. Малышу было в то время шестнадцать лет, и состояние его благодаря покупке груза «Дорис» составляло двадцать тысяч фунтов. Правда, часть этой суммы принадлежала его компаньонам — Грипу с женой и Бобу. Но разве все они не составляли одну семью?
Что касается Мак-Карти, то, приобретя двести акров земли на выгодных условиях, они купили скот и устроили прекрасную ферму. Вместе с счастьем и довольством к ним вернулись силы и здоровье. Подумать только: ирландцы, простые арендаторы, сделались вдруг собственниками, работавшими лишь на себя!
Малыш же не забывает и никогда не забудет, что он их приемыш, и, может быть, настанет день, когда еще более крепкие узы соединят его с этой семьей. Ведь Дженни уже десятый год, она обещает быть красивой девушкой, а что она ею крестница, то ведь это не мешает. Значит, почему бы и нет?..
Таково по крайней мере мнение Бирка.
Конец второй, и последней части