Страница:
как объяснил своему другу Фергюссон, для спуска было необходимо
выпустить соответственное количество газа: ведь при похищении
миссионера пришлось выбросить весь балласт. Доктор открыл клапан во
внешней оболочке шара, часть водорода вышла, и "Виктория" спокойно
опустилась на дно котловины.
Не успела она коснуться земли, как доктор сейчас же закрыл
клапан. Джо прыгнул и, держась одной рукой за борт корзины, другой
стал кидать в нее камни до тех пор, пока вес их не сравнялся с его
собственным. Теперь уж он мог начать действовать обеими руками. И вот,
когда Джо положил в корзину больше пятисот фунтов камней, доктор и
Кеннеди в свою очередь сошли на землю. "Викторию" уравновесили, и
теперь она не могла подняться с земли.
Фергюссон обратил внимание на то, что камней для установления
равновесия потребовалось совсем немного,- они были необычайно
тяжелыми. Всюду лежали обломки кварца и порфира.
"Вот так странное открытие!" - подумал про себя доктор. В это
время Кеннеди и Джо в нескольких шагах от него искали место для
могилы. В балке, закрытой со всех сторон, стояла невыносимая жара,
словно в натопленной печке. Полуденное солнце почтл отвесно бросало в
нее свои палящие лучи.
Сначала понадобилось очистить место от валявшихся на нем обломков
скал. Затем была вырыта могила, достаточно глубокая, чтобы дикие звери
не смогли добраться до трупа.
В эту могилу друзья благоговейно опустили тело француза; его
засыпали землей и в виде памятника навалили несколько больших обломков
скал.
Доктор стоял неподвижно, глубоко погруженный в свои мысли. Он
даже не слышал, как товарищи звали его, чтобы отправиться вместе с
ними на поиски убежища от зноя.
- О чем ты так задумался, Самуэль? - спросил Кеннеди.
- Я думаю о том, что за странные контрасты встречаются в природе
и до какой степени удивительны бывают случайности. Знаете, в какой
земле погребен этот человек, так мало ценивший все земные блага?
- Что ты хочешь сказать, Самуэль? - заинтересовался шотландец.
- Представьте себе: этот священник, давший обет бедности,
покоится в золотом руднике...
- В золотом руднике?! - в один голос закричали Кеннеди и Джо.
- В золотом руднике,- спокойным тоном подтвердил доктор.- Камни,
которые вы небрежно отшвыриваете ногами, содержат в себе золото.
- Быть не может! Быть не может! - повторял Джо.
- В трещинах сланца вы легко можете обнаружить золотые
самородки,- продолжал доктор.
Тут Джо, как сумасшедший, бросился к валявшимся повсюду камням.
Кеннеди был не прочь последовать его примеру.
- Да успокойся же, мой милый Джо,- обратился к нему Фергюссон.
- Ну, сэр, говорите, что вам угодно...
- Да что ты, Джо! Такой философ, как ты...
- Эх, сэр, здесь уж не до философии!
- Подумай хорошенько, милый мой, к чему нам все это богатство?
Ведь мы не можем взять его с собой,- уговаривал доктор.
- Как? Не можем взять его с собой? Хорошее дело!
- Слишком большая тяжесть для нашей корзины, Джо. Я даже не хотел
тебе говорить об этом, чтобы у тебя не явилось напрасных сожалений.
- Как, бросить все эти сокровища!- твердил Джо.-Бро сить наше
богатство!.. Оно ведь действительно наше. Все это бросить?
- Берегись, друг мой, как бы ты не заболел так называемой
"золотой лихорадкой",- смеясь, сказал доктор.- Неужели покойник,
которого ты похоронил, не преподал тебе урока суетности всего
мирского?
- Все это хорошо! - ответил Джо.- Но ведь золото! Мистер Кеннеди,
послушайте,- продолжал Джо,- вы мне поможете набрать хоть несколько
этих миллионов?
- Но что же мы с ними станем делать, бедный мой Джо? - отозвался
Кеннеди, который не мог удержаться от улыбки.- Мы ведь явились сюда не
богатство наживать, да и вывезти его отсюда нельзя.
- Эти миллионы - вещь тяжелая, в карман их не положишь,- добавил
доктор.
- Ну, тогда нельзя ли эту самую руду взять с собой вместо песка,
как балласт? - спросил Джо, прижатый к стене.
- Хорошо, на это я согласен,- ответил Фергюссон,- но с условием:
не корчить гримас, когда нам придется выбрасывать за борт целые тысячи
фунтов стерлингов.
- Целые тысячи фунтов стерлингов! - растерянно повторил Джо.- Да
неужели и вправду все это - золото, сэр?
- Да, друг мой, это место - резервуар, который природа веками
набивала своими сокровищами. Этого золота хватит, чтобы обогатить
целые страны. Тут, в этой пустыне,- и Австралия и Калифорния, вместе
взятые.
- И все это будет зря пропадать?!- воскликнул Джо.
- Возможно. Во всяком случае, вот что я сделаю, милый мой, тебе в
утешение...
- Не так-то легко утешить меня, сэр,- уныло перебил его Джо.
- Вот послушай. Я сейчас точно определю, где находится это
золотоносное место. По возвращении в Англию ты сможешь сообщить о нем
своим соотечественникам, если ты уж так уверен, что золото их
осчастливит.
- Конечно, сэр, я сам вижу, что вы правы. Что же, покоряюсь, раз
уж никак нельзя поступить иначе. Значит, наполним корзину этой
драгоценной рудой, и все, что от нее останется к концу нашего
путешествия, будет чистым выигрышем.
Тут Джо с жаром принялся за работу и вскоре погрузил в корзину
около тысячи фунтов драгоценного золотоносного кварца. Доктор,
улыбаясь, наблюдал за его работой. Сам он в это время был занят
определением места могилы миссионера.
Он высчитал, что она находится на 22o 23' восточной долготы и 4o
55' северной широты.
Взглянув в последний раз на холм, под которым покоился прах
француза, Фергюссон направился к "Виктории". Ему хотелось поставить
хотя бы скромный грубый крест над этой могилой, затерянной в
африканской пустыне, но в окрестностях не видно было ни единого
деревца.
- Бог приметит это место,- сказал он.
Доктор был серьезно озабочен и охотно отдал бы много золота за
небольшое количество воды. Надо было бы пополнить запас ее; он сильно
уменьшился оттого, что пришлось выбросить ящик с водой, когда в
корзину "Виктории" вцепился негр. Но в таких выжженных солнцем местах
воды не было, и это не могло не тревожить доктора. Огонь в горелке
надо было беспрестанно поддерживать, и Фергюссон уже начинал бояться,
что воды может не хватить даже для утоления жажды. Подойдя к корзине,
доктор увидел, что она завалена камнями, но, не проронив ни слова,
влез в нее. Кеннеди также занял свое обычное место, а за ними
взобрался и Джо; он не мог не бросить алчного взгляда на остающиеся в
котловине сокровища.
Доктор зажег горелку, змеевик стал нагреваться, и через несколько
минут газ начал расширяться, но "Виктория" не двигалась с места. Джо
молча с беспокойством посматривал на Фергюссона.
- Джо! - обратился к нему доктор. Тот ничего не ответил.
- Разве ты меня не слышишь? - повторил доктор.
Джо знаком показал, что слышит, но не желает понимать.
- Сделай мне одолжение, Джо, сейчас же выбрось часть руды на
землю,- сказал Фергюссон.
- Но, сэр, вы ведь сами мне позволили...
- Я позволил тебе этой рудой заменить балласт, вот и все.
- Однако...
- Что же, в самом деле тебе хочется, чтобы мы навеки остались в
этой пустыне?
Джо бросил отчаянный взгляд на Кеннеди, но тот сделал знак, что
ничем не может ему помочь.
- Ну что же, Джо?
- А разве ваша горелка не действует, сэр? - спросил упрямый Джо.
- Ты сам прекрасно видишь, что горелка действует, но наша
"Виктория" не поднимется, пока ты не сбросишь часть балласта. Джо
почесал за ухом, взял самый маленький кусок кварца, взвесил его сперва
на одной руке, потом на другой, подбросил его - в нем могло быть фунта
три или четыре - и в конце концов выбросил. "Виктория" не шелохнулась.
- Ну, что? - проговорил он.- Мы все еще не поднимаемся?
- Нет еще,- ответил доктор.- Продолжай. Кеннеди не мог не
засмеяться.
Джо сбросил еще с десяток фунтой, но "Викторин" по-прежнему не
двигалась. Джо побледнел.
- Эх ты, бедняга! - промолвил Фергюссон.- Пойми только: Дик, ты и
я - все вместе мы весим, если я не ошибаюсь, немногим больше
четырехсот фунтов, и раз руда заменяла этот вес, то тебе придется
выбросить по крайней мере такое же ее количество.
- Целых четыреста фунтов выбросить! - жалобно закричал Джо.
- Да, и еще немного, чтобы подняться. Ну, смелей!
Джо принялся выкидывать балласт, испуская тяжелые вздохи. Время
от времени он приостанавливался и спрашивал:
- Что, начали мы подниматься?
И ему неизменно отвечали:
- Нет, стоим на месте.
- Права же, двинулись! - крикнул он, наконец.
- Еще, еще! - скомандовал Фергюссон.
- Но "Виктория" поднимается, я убежден в этом.
- Говорят тебе, бросай! - вмешался Кеннеди.
Тут Джо с отчаянием схватил еще камень и вышвырнул его из
корзины. "Виктория" в то же мгновение поднялась футов на сто и, попав
в благоприятное течение, вскоре перелетела через окрестные горы.
- Теперь, Джо,- сказал доктор,- у тебя осталось еще целое
состояние, и, если только удастся сохранить до конца нашего
путешествия весь этот кварц, ты будешь обеспечен на всю жизнь.
Джо ничего не ответил и с довольным видом улегся на свое каменное
ложе.
- Ты только подумай, Дик,- обратился Фергюссон к своему другу,-
какое могучее действие оказывает золото даже на лучшего в свете
человека. А вообще, сколько страстей, сколько жадности, сколько
преступлений мог бы породить такой золотой рудник! Как это печально!
За этот день "Виктория" пролетела девяносто миль к западу. По
прямой линии она была теперь на расстоянии тысячи четырехсот миль от
Занзибара.
Ветер спадает.- Близость пустыни.- Недостаток воды.- Ночи
на экваторе.- Беспокойство Самуэля Фергюссона:- Истинное
положение вещей.- Решительные ответы Кеннеди и Джо.-
Еще одна ночь.
"Виктория", зацепившись якорем за одиноко растущее, почти
высохшее дерево, всю ночь простояла совершенно спокойно. Это дало
возможность путешественникам хоть немного выспаться, в чем они очень
нуждались.
Утром небо снова стало прозрачно-ясным, а солнце жгучим.
"Виктория" поднялась в воздух. После нескольких тщетных попыток
доктору все же удалось напасть на слабое воздушное течение, которое
понесло их к северо-западу.
- Мы что-то совсем не подвигаемся вперед,- заметил Фергюссон.-
Если я не ошибаюсь, мы сделали половину нашего пути приблизительно в
десять дней, а при скорости, с которой мы движемся теперь, нам, чтобы
закончить его, пожалуй, потребуются целые месяцы. Это тем более
досадно, что нам грозит опасность остаться без воды.
- Ну, мы найдем ее,- отозвался Дик.- Невозможно, чтобы на таком
огромном пространстве не встретилось какой-нибудь речонки, ручейка или
пруда.
- Очень бы хотелось этого.
- А уж не груз ли Джо замедляет наш ход? - спросил Кеннеди, желая
подразнить славного малого. Ему это доставляло удовольствие потому,
что была минута, когда он сам поддался "золотой лихорадке". Но, ничем
не высказав своего волнения, он теперь мог выступать в роли философа.
Впрочем, Кеннеди держался добродушно-шутливого тона.
Джо жалобно посмотрел на шотландца. Но доктор ничего не ответил
на вопрос своего друга. Он думал не без тайного ужаса о необъятных
просторах Сахары: там ведь, он знал, проходят порой целые недели,
прежде чем караван наткнется на воду. И Фергюссон с особым вниманием
всматривался во всякую видневшуюся лощинку.
От этой тревоги и печальных воспоминаний о происшествиях
последних дней настроение у путешественников заметно изменилось. Они
мало говорили. Каждый был погружен в собственные мысли.
Славный Джо, побывав на руднике, точно переродился. Он стал
молчалив; он жадными глазами поглядывал на нагроможденные в корзине
камни; сегодня они ровно ничего не стоят, завтра они станут бесценным
кладом.
Между тем самый вид этой части Африки будил беспокойные мысли.
Местность делалась все пустыннее. Не было видно не только селений, но
даже и отдельных хижин. Растительность исчезала; кое-где виднелись
заросли каких-то низкорослых растений, напоминавшие шотландские
вересковые поля. Среди беловатых песков и раскаленных камней
попадались чахлые мастиковые деревья и колючий кустарник. Там и сям
показывались первичные породы земной коры в виде скал с резкими и
острыми контурами. Все эти предвестники безводной пустыни заставляли
еще больше призадуматься доктора Фергюссона,
Казалось, ни один караван никогда не осмеливался пройти по этим
пустынным местам. Были бы видны следы стоянок, белели бы кости людей и
животных, а здесь кругом не было ничего. Чувствовалось, что вот-вот
безбрежные пески одни будут царить в этом унылом крае.
А отступать невозможно. Надо двигаться вперед во что бы то ни
стало. Доктор только об этом и думал. Он жаждал бури, которая промчала
бы их над этой пустыней, но, увы, на небе не было видно ни единого
облачка. За этот день "Виктория" не пролетела и тридцати миль.
Если бы хоть воды было достаточно, но ее оставалось всего навсего
три галлона. Фергюссон выделил один из этих галлонов для утоления
невыносимой жажды, вызываемой палящим зноем было уже девяносто
градусов,(24) а два оставил для питания горелки. Они могли дать только
четыреста восемьдесят кубических футов газа, а горелка расходовала
около девяти кубических футов в час. Значит, воды может хватить только
на пятьдесят четыре часа полета. Это было точное и непререкаемое
математическое вычисление.
- Всего пятьдесят четыре часа! - заявил доктор своим товарищам.-
Но из боязни пропустить какой-нибудь ручеек, источник или хотя бы лужу
я твердо решил не летать ночью, поэтому в нашем распоряжении есть еще
три с половиной дня, и вот за это время нам совершенно необходимо
раздобыть воду. Считаю своим долгом предупредить вас об этом. Я
оставил для питья лишь один галлон воды, и нам надо очень скупо ее
расходовать.
- Что ж, выдавай нам порции,- отозвался охотник.- А отчаиваться
еще рано: ведь, по твоим словам, у нас в запасе три с половиной дня,
не так ли?
- Совершенно верно, дорогой мой Дик.
- Тогда не будем вздыхать и жаловаться: это нам не поможет, а за
три дня мы успеем что-нибудь придумать. Теперь же будем смотреть в
оба.
За ужином воды было отмерено каждому очень немного, зато в грог
пришлось влить побольше водки; но ее надо было остерегаться: она не
столько освежала, сколько вызывала жажду.
"Виктория" провела ночь в огромной котловине, находящейся всего
на восьмистах футах над уровнем моря. Это обстоятельство пробудило в
докторе некоторую недежду; тут ему вспомнились гипотезы географов
относительно того, что в центре Африки есть огромное водное
пространство. Но даже если действительно такое озеро и существует, то
до него нужно добраться, а в воздухе, увы, продолжала царить полнейшая
тишина.
После тихой ночи с ее великолепным богатством звезд наступил
такой же тихий, без малейшего ветерка, день. С самого раннего утра
солнце стало палить нестерпимо, и температура поднялась страшно
высоко. Уже в пять часов утра доктор дал сигнал к отправлению, но в
тяжелом, как свинец, воздухе "Виктория" долго еще оставалась
неподвижной. Фергюссон мог бы избежать этой палящей жары, поднявшись в
верхние слои воздуха, но для этого пришлось бы израсходовать довольно
много воды, что было теперь совершенно немыслимым. Доктор ограничился
тем, что держался на высоте ста футов, и легкий, едва заметный ветерок
потихоньку нес их к западу.
Завтрак состоял из небольшого количества мясных консервов и
пеммикана. До полудня "Виктория" едва пролетела несколько миль.
- Что же делать? Мы не можем двигаться быстрее,- заметил доктор,-
ведь не мы же командуем ветром, а он нами.
- Да, дорогой Самуэль, как бы теперь нам пригодился двигатель!
- Без сомнения, Дик, если бы только для него не требовалось воды.
В противном же случае наше положение было бы нисколько не лучше. Да
вообще до сих пор, к сожалению, не изобретен еще двигатель для
воздушного шара. Воздухоплавание находится пока в том самом положении,
в каком пребывало судоходство до изобретения парового двигателя. Ведь
потребовалось же целых шесть тысяч лет для изобретения пароходных
колес с лопастями и архимедовым винтом. Так что и нам, аэронавтам,
ждать, видно, придется еще немало.
- Проклятая жара! - воскликнул Джо, утирая пот со лба.
- Будь только у нас вода, эта жара даже оказала бы нам услугу,-
заметил Фергюссон.- Она ведь расширяет водород, и потому горелка не
нуждалась бы в таком сильном пламени. Но, правда, будь у нас
достаточное количество воды, нам не надо было бы так дрожать над нею.
Ах, проклятый дикарь, из-за него мы лишились целого ящика драгоценной
жидкости!
- Ты же не жалеешь о том, что сделал, Самуэль?
- Нет, Дик. Разве можно жалеть о том, что мы избавили этого
несчастного от ужасной смерти. Но, что говорить, те сто фунтов воды,
которые нам пришлось выбросить, были бы нам теперь очень кстати. Это
верных двенадцать-тринадцать дней пути, а за такое время мы, конечно,
перебрались бы через Сахару.
- Но сделали ли мы хоть полпути? - спросил Джо.
- По расстоянию - да, но по времени, если ветер не усилится,
далеко не сделали половины нашего путешествия. Ветер же, к несчастью,
все слабеет.
- Ну, сэр, нам нельзя жаловаться,- вмешался Джо,- до сих пор мы
удачно выходили из затруднений, и как бы там ни было, а отчаиваться я
не могу. Воду мы непременно найдем, поверьте моему слову.
Между тем местность с каждой милей все понижалась и понижалась.
Отроги золотоносных гор понемногу совсем исчезали; это были как бы
последние взлеты истощившей свои силы природы. Вместо мощных деревьев,
росших на востоке, здесь попадалась, да и то кое-где, жалкая трава;
несколько полосок чахлой зелени с трудом боролись против надвигавшихся
песков. Громадные скалы, скатившиеся с отдаленных вершин, превращались
при падении сначала в острые осколки, потом в песок и, наконец, в
мельчайшую пыль.
- Вот это именно та Африка, Джо, какой ты представлял ее себе,-
начал доктор,- и я ведь был прав, когда говорил тебе: "Подожди!"
- Да что ж, сэр,- отозвался Джо,- оно же и понятно: жара и песок.
Было бы глупо ждать чего-нибудь другого от такой страны. Я, по правде
сказать, не особенно доверял вашим африканским лесам и полям,- смеясь,
добавил он.- Действительно, это была бы бессмыслица: стоило ли в самом
деле забираться в такую даль, чтобы опять увидеть английскую деревню.
Признаться, я только теперь чувствую, что нахожусь в Африке, и ничего
не имею против того, чтобы немного испробовать ее на себе.
Под вечер Фергюссон убедился, что в этот знойный день они едва
пролетели двадцать миль. Когда солнце скрылось за резко очерченным
горизонтом, над нашими путниками нависла душная тьма...
Следующий день был четверг, 1 мая. Дни шли один за другим с
отчаянной монотонностью. Каждое утро совершенно походило на
предыдущее; в сегодняшний полдень, так же как и вчера, изливались на
землю отвесные палящие лучи. Также спускалась на землю ночь, хранившая
в своем темном ложе запас жары, наследие дня. Едва-едва заметный
ветерок напоминал дыхание умирающего и, казалось, каждую минуту был
готов совсем замереть.
В этом тяжелом положении Фергюссон не падал духом. Как человек
закаленный, он сохранял спокойствие и хладнокровие. С подзорной трубой
в руках он пытливо всматривался в горизонт. Уходили последние холмы,
исчезали всякие следы растительности. Пред ним простиралась необъятная
пустыня Сахара...
Хотя он и не показывал этого, но взятая им на себя
ответственность не могла не угнетать его. Ведь это он увлек сюда -
пользуясь силою дружбы или долга своих друзей. Дика и Джо. Хорошо ли
поступил он? Надо ли ему было идти запретными путями? Пытаться
переступить границы возможного? Может быть, бог оставил за более
отдаленным будущим право исследовать этот неблагодарный континент?
Все эти мысли, как бывает в часы уныния, мелькали, обгоняя одна
другую, в голове доктора, и невольная ассоциация идей увлекала его по
ту сторону логики и разума. Размышляя о том, чего не надо было делать,
он задал себе вопрос, а что же надо делать сейчас? Может быть, следует
вернуться обратно? Нет ли в верхних слоях атмосферы течений, которые
понесли бы их в места менее пустынные? Ведь пройденный путь он знает,
а о том, что ждет их впереди, не имеет никакого представления. И вот,
мучимый угрызениями совести, Фергюссон решил откровенно поговорить со
своими товарищами. Он ясно обрисовал им положение вещей, указал, что
сделано и что оставалось еще сделать. В крайнем случае можно вернуться
или по крайней мере предпринять такую попытку. Он просил их в свою
очередь высказаться.
- У меня нет другого мнения, кроме мнения моего доктора,- ответил
Джо.- То, что он может вытерпеть, могу и я, и даже больше. Куда он
направится, туда и я.
- А ты что скажешь, Кеннеди?
- Я, дорогой мой Самуэль, не из тех, которые приходят в отчаяние.
Никто лучше меня не знал, каковы могут быть опасности подобного
путешествия, но раз ты шел на эти опасности, я перестал думать о них.
Душой и телом я весь в твоем распоряжении. По-моему, при данном
положении вещей мы твердо должны идти до конца. И ведь, кстати говоря,
опасностей при отступлении будет не меньше. Итак, вперед! Смело можешь
положиться на нас обоих!
- Благодарю вас, дорогие друзья,- ответил глубоко тронутый
Фергюссон.- Я знал, что вы оба мне преданы, но всетаки мне нужны были
вот эти ваши ободряющие слова. Ещ раз великое вам спасибо! И вс трое
горячо подали друг другу руки.
- Теперь выслушайте меня,- сказал Фергюссон.- По моим
вычислениям, мы находимся не дальше трехсот миль от Гвинейского
залива. Пустыня, стало быть, не может тянуться бесконечно, раз это
побережье населено и обследовано довольно далеко вглубь страны. Если
понадобится, мы направимся туда, и мало вероятно, .чтобы мы по пути не
встретили какого-нибудь оазиса или колодца, где смогли бы возобновить
наш запас воды. Но вот чего нам не хватает, так это ветра, а без него
наша "Виктория" будет неподвижно висеть в воздухе.
- Покоримся же своей участи и будем выжидать,- сказал охотник.
В продолжение всего этого бесконечного дня каждый из трех
воздухоплавателей тщетно всматривался в пространство, но, увы, не было
ничего, что могло бы пробудить, хоть какуюнибудь надежду. При заходе
солнца земля, совсем перестала двигаться под ними. Горизонтальные
солнечные лучи огненными полосами протянулись по необъятной равнине.
Это была настоящая пустыня...
Путники за этот день не пролетели и пятнадцати миль, потратив при
этом, как и накануне, сто тридцать пять кубических футов газа на
питание горелки и две пинты воды (из имеющихся восьми), для утоления
страшной жажды. Ночь прошла спокойно, слишком спокойно. Доктор ни на
минуту не сомкнул глаз...
Немного философии.- Туча на горизонте.- В тумане.- Неожиданный
воздушный шар.- Сигналы.- Вид "Виктории".- Пальмы.- Следы
каравана.- Колодец в пустыне.
На следующий день то же ясное, без единого облачка небо, та же
полнейшая неподвижность воздуха. "Виктория" поднялось на высоту
пятисот футов, и ее медленно несло к западу.
- Вот мы и в самом сердце пустыни Сахары,- проговорил Фергюссон.-
Какие безбрежные пески, что за удивительное зрелище! Странно
распоряжается природа... Спрашивается: почему на одной и той же
широте, под теми же самыми лучами солнца, в непосредственной близости,
существуют чрезмерно роскошная растительность и такое полнейшее
бесплодие?
- Причины, дорогой Самуэль, мало интересуют меня,- возразил Дик,-
гораздо более меня заботят факты. Самое главное то, что в природе
именно так обычно и происходит.
- Надо ведь немного и пофилософствовать, дорогой Дик. Это никому
не вредит.
- Пофилософствуем, я не прочь, времени у нас достаточно. Ведь мы
еле-еле движемся. Ветер боится дуть, он спит..
- Это будет продолжаться недолго,- сказал Джо.- Мне кажется, что
на востоке виднеется полоса туч.
- Джо прав,- ответил доктор.
- Да, но дождемся ли мы в самом деле тучи с хорошим дождем и
хорошим ветром, который будет хлестать нам в лицо? - спросил Кеннеди.
- Посмотрим, Дик, посмотрим.
- А ведь сегодня пятница, сэр. От пягницы я не жду хорошего.
- Ну, что ж, надеюсь, что сегодня тебе придется отказаться от
своих суеверий.
- Хотелось бы. Уф! - сказал Джо, вытирая лицо,- жара хороша, в
особенности зимой; но на что она сдалась нам летом?
- Ты не боишься действия солнечного тепла на наш шар? - спросил
Кеннеди у доктора.
- Нет. Гуттаперча, которой пропитана тафта, выносит гораздо более
высокую температуру. Во время испытаний она выносила температуру в сто
пятьдесят восемь градусов. И оболочка ничуть от этого не пострадала,
- Туча! Настоящая туча! - закричал вдруг Джо, острое зрение
которого совершенно не нуждалось ни в каких подзорных трубах.
Действительно, над восточной стороной горизонта поднималась
густая пелена; глубокая, как будто взбитая, она казалась скоплением
маленьких тучек, не сливавшихся друг с другом и сохранявших свою
первоначальную форму, из чего доктор вывел заключение, что в том месте
не было никакого движения воздуха.
Эта компактная масса, появившись в восемь часов утра, только в
одиннадцать надвинулась на солнце, и оно исчезло за ней, как за густой
завесой. Горизонт же в это время совершенно прояснился.
- Это изолированная туча, на которую нам не следует особенно
рассчитывать,- проговорил доктор.- Обрати внимание, Дик, форма ее
совершенно такая же, как была и утром.
выпустить соответственное количество газа: ведь при похищении
миссионера пришлось выбросить весь балласт. Доктор открыл клапан во
внешней оболочке шара, часть водорода вышла, и "Виктория" спокойно
опустилась на дно котловины.
Не успела она коснуться земли, как доктор сейчас же закрыл
клапан. Джо прыгнул и, держась одной рукой за борт корзины, другой
стал кидать в нее камни до тех пор, пока вес их не сравнялся с его
собственным. Теперь уж он мог начать действовать обеими руками. И вот,
когда Джо положил в корзину больше пятисот фунтов камней, доктор и
Кеннеди в свою очередь сошли на землю. "Викторию" уравновесили, и
теперь она не могла подняться с земли.
Фергюссон обратил внимание на то, что камней для установления
равновесия потребовалось совсем немного,- они были необычайно
тяжелыми. Всюду лежали обломки кварца и порфира.
"Вот так странное открытие!" - подумал про себя доктор. В это
время Кеннеди и Джо в нескольких шагах от него искали место для
могилы. В балке, закрытой со всех сторон, стояла невыносимая жара,
словно в натопленной печке. Полуденное солнце почтл отвесно бросало в
нее свои палящие лучи.
Сначала понадобилось очистить место от валявшихся на нем обломков
скал. Затем была вырыта могила, достаточно глубокая, чтобы дикие звери
не смогли добраться до трупа.
В эту могилу друзья благоговейно опустили тело француза; его
засыпали землей и в виде памятника навалили несколько больших обломков
скал.
Доктор стоял неподвижно, глубоко погруженный в свои мысли. Он
даже не слышал, как товарищи звали его, чтобы отправиться вместе с
ними на поиски убежища от зноя.
- О чем ты так задумался, Самуэль? - спросил Кеннеди.
- Я думаю о том, что за странные контрасты встречаются в природе
и до какой степени удивительны бывают случайности. Знаете, в какой
земле погребен этот человек, так мало ценивший все земные блага?
- Что ты хочешь сказать, Самуэль? - заинтересовался шотландец.
- Представьте себе: этот священник, давший обет бедности,
покоится в золотом руднике...
- В золотом руднике?! - в один голос закричали Кеннеди и Джо.
- В золотом руднике,- спокойным тоном подтвердил доктор.- Камни,
которые вы небрежно отшвыриваете ногами, содержат в себе золото.
- Быть не может! Быть не может! - повторял Джо.
- В трещинах сланца вы легко можете обнаружить золотые
самородки,- продолжал доктор.
Тут Джо, как сумасшедший, бросился к валявшимся повсюду камням.
Кеннеди был не прочь последовать его примеру.
- Да успокойся же, мой милый Джо,- обратился к нему Фергюссон.
- Ну, сэр, говорите, что вам угодно...
- Да что ты, Джо! Такой философ, как ты...
- Эх, сэр, здесь уж не до философии!
- Подумай хорошенько, милый мой, к чему нам все это богатство?
Ведь мы не можем взять его с собой,- уговаривал доктор.
- Как? Не можем взять его с собой? Хорошее дело!
- Слишком большая тяжесть для нашей корзины, Джо. Я даже не хотел
тебе говорить об этом, чтобы у тебя не явилось напрасных сожалений.
- Как, бросить все эти сокровища!- твердил Джо.-Бро сить наше
богатство!.. Оно ведь действительно наше. Все это бросить?
- Берегись, друг мой, как бы ты не заболел так называемой
"золотой лихорадкой",- смеясь, сказал доктор.- Неужели покойник,
которого ты похоронил, не преподал тебе урока суетности всего
мирского?
- Все это хорошо! - ответил Джо.- Но ведь золото! Мистер Кеннеди,
послушайте,- продолжал Джо,- вы мне поможете набрать хоть несколько
этих миллионов?
- Но что же мы с ними станем делать, бедный мой Джо? - отозвался
Кеннеди, который не мог удержаться от улыбки.- Мы ведь явились сюда не
богатство наживать, да и вывезти его отсюда нельзя.
- Эти миллионы - вещь тяжелая, в карман их не положишь,- добавил
доктор.
- Ну, тогда нельзя ли эту самую руду взять с собой вместо песка,
как балласт? - спросил Джо, прижатый к стене.
- Хорошо, на это я согласен,- ответил Фергюссон,- но с условием:
не корчить гримас, когда нам придется выбрасывать за борт целые тысячи
фунтов стерлингов.
- Целые тысячи фунтов стерлингов! - растерянно повторил Джо.- Да
неужели и вправду все это - золото, сэр?
- Да, друг мой, это место - резервуар, который природа веками
набивала своими сокровищами. Этого золота хватит, чтобы обогатить
целые страны. Тут, в этой пустыне,- и Австралия и Калифорния, вместе
взятые.
- И все это будет зря пропадать?!- воскликнул Джо.
- Возможно. Во всяком случае, вот что я сделаю, милый мой, тебе в
утешение...
- Не так-то легко утешить меня, сэр,- уныло перебил его Джо.
- Вот послушай. Я сейчас точно определю, где находится это
золотоносное место. По возвращении в Англию ты сможешь сообщить о нем
своим соотечественникам, если ты уж так уверен, что золото их
осчастливит.
- Конечно, сэр, я сам вижу, что вы правы. Что же, покоряюсь, раз
уж никак нельзя поступить иначе. Значит, наполним корзину этой
драгоценной рудой, и все, что от нее останется к концу нашего
путешествия, будет чистым выигрышем.
Тут Джо с жаром принялся за работу и вскоре погрузил в корзину
около тысячи фунтов драгоценного золотоносного кварца. Доктор,
улыбаясь, наблюдал за его работой. Сам он в это время был занят
определением места могилы миссионера.
Он высчитал, что она находится на 22o 23' восточной долготы и 4o
55' северной широты.
Взглянув в последний раз на холм, под которым покоился прах
француза, Фергюссон направился к "Виктории". Ему хотелось поставить
хотя бы скромный грубый крест над этой могилой, затерянной в
африканской пустыне, но в окрестностях не видно было ни единого
деревца.
- Бог приметит это место,- сказал он.
Доктор был серьезно озабочен и охотно отдал бы много золота за
небольшое количество воды. Надо было бы пополнить запас ее; он сильно
уменьшился оттого, что пришлось выбросить ящик с водой, когда в
корзину "Виктории" вцепился негр. Но в таких выжженных солнцем местах
воды не было, и это не могло не тревожить доктора. Огонь в горелке
надо было беспрестанно поддерживать, и Фергюссон уже начинал бояться,
что воды может не хватить даже для утоления жажды. Подойдя к корзине,
доктор увидел, что она завалена камнями, но, не проронив ни слова,
влез в нее. Кеннеди также занял свое обычное место, а за ними
взобрался и Джо; он не мог не бросить алчного взгляда на остающиеся в
котловине сокровища.
Доктор зажег горелку, змеевик стал нагреваться, и через несколько
минут газ начал расширяться, но "Виктория" не двигалась с места. Джо
молча с беспокойством посматривал на Фергюссона.
- Джо! - обратился к нему доктор. Тот ничего не ответил.
- Разве ты меня не слышишь? - повторил доктор.
Джо знаком показал, что слышит, но не желает понимать.
- Сделай мне одолжение, Джо, сейчас же выбрось часть руды на
землю,- сказал Фергюссон.
- Но, сэр, вы ведь сами мне позволили...
- Я позволил тебе этой рудой заменить балласт, вот и все.
- Однако...
- Что же, в самом деле тебе хочется, чтобы мы навеки остались в
этой пустыне?
Джо бросил отчаянный взгляд на Кеннеди, но тот сделал знак, что
ничем не может ему помочь.
- Ну что же, Джо?
- А разве ваша горелка не действует, сэр? - спросил упрямый Джо.
- Ты сам прекрасно видишь, что горелка действует, но наша
"Виктория" не поднимется, пока ты не сбросишь часть балласта. Джо
почесал за ухом, взял самый маленький кусок кварца, взвесил его сперва
на одной руке, потом на другой, подбросил его - в нем могло быть фунта
три или четыре - и в конце концов выбросил. "Виктория" не шелохнулась.
- Ну, что? - проговорил он.- Мы все еще не поднимаемся?
- Нет еще,- ответил доктор.- Продолжай. Кеннеди не мог не
засмеяться.
Джо сбросил еще с десяток фунтой, но "Викторин" по-прежнему не
двигалась. Джо побледнел.
- Эх ты, бедняга! - промолвил Фергюссон.- Пойми только: Дик, ты и
я - все вместе мы весим, если я не ошибаюсь, немногим больше
четырехсот фунтов, и раз руда заменяла этот вес, то тебе придется
выбросить по крайней мере такое же ее количество.
- Целых четыреста фунтов выбросить! - жалобно закричал Джо.
- Да, и еще немного, чтобы подняться. Ну, смелей!
Джо принялся выкидывать балласт, испуская тяжелые вздохи. Время
от времени он приостанавливался и спрашивал:
- Что, начали мы подниматься?
И ему неизменно отвечали:
- Нет, стоим на месте.
- Права же, двинулись! - крикнул он, наконец.
- Еще, еще! - скомандовал Фергюссон.
- Но "Виктория" поднимается, я убежден в этом.
- Говорят тебе, бросай! - вмешался Кеннеди.
Тут Джо с отчаянием схватил еще камень и вышвырнул его из
корзины. "Виктория" в то же мгновение поднялась футов на сто и, попав
в благоприятное течение, вскоре перелетела через окрестные горы.
- Теперь, Джо,- сказал доктор,- у тебя осталось еще целое
состояние, и, если только удастся сохранить до конца нашего
путешествия весь этот кварц, ты будешь обеспечен на всю жизнь.
Джо ничего не ответил и с довольным видом улегся на свое каменное
ложе.
- Ты только подумай, Дик,- обратился Фергюссон к своему другу,-
какое могучее действие оказывает золото даже на лучшего в свете
человека. А вообще, сколько страстей, сколько жадности, сколько
преступлений мог бы породить такой золотой рудник! Как это печально!
За этот день "Виктория" пролетела девяносто миль к западу. По
прямой линии она была теперь на расстоянии тысячи четырехсот миль от
Занзибара.
Ветер спадает.- Близость пустыни.- Недостаток воды.- Ночи
на экваторе.- Беспокойство Самуэля Фергюссона:- Истинное
положение вещей.- Решительные ответы Кеннеди и Джо.-
Еще одна ночь.
"Виктория", зацепившись якорем за одиноко растущее, почти
высохшее дерево, всю ночь простояла совершенно спокойно. Это дало
возможность путешественникам хоть немного выспаться, в чем они очень
нуждались.
Утром небо снова стало прозрачно-ясным, а солнце жгучим.
"Виктория" поднялась в воздух. После нескольких тщетных попыток
доктору все же удалось напасть на слабое воздушное течение, которое
понесло их к северо-западу.
- Мы что-то совсем не подвигаемся вперед,- заметил Фергюссон.-
Если я не ошибаюсь, мы сделали половину нашего пути приблизительно в
десять дней, а при скорости, с которой мы движемся теперь, нам, чтобы
закончить его, пожалуй, потребуются целые месяцы. Это тем более
досадно, что нам грозит опасность остаться без воды.
- Ну, мы найдем ее,- отозвался Дик.- Невозможно, чтобы на таком
огромном пространстве не встретилось какой-нибудь речонки, ручейка или
пруда.
- Очень бы хотелось этого.
- А уж не груз ли Джо замедляет наш ход? - спросил Кеннеди, желая
подразнить славного малого. Ему это доставляло удовольствие потому,
что была минута, когда он сам поддался "золотой лихорадке". Но, ничем
не высказав своего волнения, он теперь мог выступать в роли философа.
Впрочем, Кеннеди держался добродушно-шутливого тона.
Джо жалобно посмотрел на шотландца. Но доктор ничего не ответил
на вопрос своего друга. Он думал не без тайного ужаса о необъятных
просторах Сахары: там ведь, он знал, проходят порой целые недели,
прежде чем караван наткнется на воду. И Фергюссон с особым вниманием
всматривался во всякую видневшуюся лощинку.
От этой тревоги и печальных воспоминаний о происшествиях
последних дней настроение у путешественников заметно изменилось. Они
мало говорили. Каждый был погружен в собственные мысли.
Славный Джо, побывав на руднике, точно переродился. Он стал
молчалив; он жадными глазами поглядывал на нагроможденные в корзине
камни; сегодня они ровно ничего не стоят, завтра они станут бесценным
кладом.
Между тем самый вид этой части Африки будил беспокойные мысли.
Местность делалась все пустыннее. Не было видно не только селений, но
даже и отдельных хижин. Растительность исчезала; кое-где виднелись
заросли каких-то низкорослых растений, напоминавшие шотландские
вересковые поля. Среди беловатых песков и раскаленных камней
попадались чахлые мастиковые деревья и колючий кустарник. Там и сям
показывались первичные породы земной коры в виде скал с резкими и
острыми контурами. Все эти предвестники безводной пустыни заставляли
еще больше призадуматься доктора Фергюссона,
Казалось, ни один караван никогда не осмеливался пройти по этим
пустынным местам. Были бы видны следы стоянок, белели бы кости людей и
животных, а здесь кругом не было ничего. Чувствовалось, что вот-вот
безбрежные пески одни будут царить в этом унылом крае.
А отступать невозможно. Надо двигаться вперед во что бы то ни
стало. Доктор только об этом и думал. Он жаждал бури, которая промчала
бы их над этой пустыней, но, увы, на небе не было видно ни единого
облачка. За этот день "Виктория" не пролетела и тридцати миль.
Если бы хоть воды было достаточно, но ее оставалось всего навсего
три галлона. Фергюссон выделил один из этих галлонов для утоления
невыносимой жажды, вызываемой палящим зноем было уже девяносто
градусов,(24) а два оставил для питания горелки. Они могли дать только
четыреста восемьдесят кубических футов газа, а горелка расходовала
около девяти кубических футов в час. Значит, воды может хватить только
на пятьдесят четыре часа полета. Это было точное и непререкаемое
математическое вычисление.
- Всего пятьдесят четыре часа! - заявил доктор своим товарищам.-
Но из боязни пропустить какой-нибудь ручеек, источник или хотя бы лужу
я твердо решил не летать ночью, поэтому в нашем распоряжении есть еще
три с половиной дня, и вот за это время нам совершенно необходимо
раздобыть воду. Считаю своим долгом предупредить вас об этом. Я
оставил для питья лишь один галлон воды, и нам надо очень скупо ее
расходовать.
- Что ж, выдавай нам порции,- отозвался охотник.- А отчаиваться
еще рано: ведь, по твоим словам, у нас в запасе три с половиной дня,
не так ли?
- Совершенно верно, дорогой мой Дик.
- Тогда не будем вздыхать и жаловаться: это нам не поможет, а за
три дня мы успеем что-нибудь придумать. Теперь же будем смотреть в
оба.
За ужином воды было отмерено каждому очень немного, зато в грог
пришлось влить побольше водки; но ее надо было остерегаться: она не
столько освежала, сколько вызывала жажду.
"Виктория" провела ночь в огромной котловине, находящейся всего
на восьмистах футах над уровнем моря. Это обстоятельство пробудило в
докторе некоторую недежду; тут ему вспомнились гипотезы географов
относительно того, что в центре Африки есть огромное водное
пространство. Но даже если действительно такое озеро и существует, то
до него нужно добраться, а в воздухе, увы, продолжала царить полнейшая
тишина.
После тихой ночи с ее великолепным богатством звезд наступил
такой же тихий, без малейшего ветерка, день. С самого раннего утра
солнце стало палить нестерпимо, и температура поднялась страшно
высоко. Уже в пять часов утра доктор дал сигнал к отправлению, но в
тяжелом, как свинец, воздухе "Виктория" долго еще оставалась
неподвижной. Фергюссон мог бы избежать этой палящей жары, поднявшись в
верхние слои воздуха, но для этого пришлось бы израсходовать довольно
много воды, что было теперь совершенно немыслимым. Доктор ограничился
тем, что держался на высоте ста футов, и легкий, едва заметный ветерок
потихоньку нес их к западу.
Завтрак состоял из небольшого количества мясных консервов и
пеммикана. До полудня "Виктория" едва пролетела несколько миль.
- Что же делать? Мы не можем двигаться быстрее,- заметил доктор,-
ведь не мы же командуем ветром, а он нами.
- Да, дорогой Самуэль, как бы теперь нам пригодился двигатель!
- Без сомнения, Дик, если бы только для него не требовалось воды.
В противном же случае наше положение было бы нисколько не лучше. Да
вообще до сих пор, к сожалению, не изобретен еще двигатель для
воздушного шара. Воздухоплавание находится пока в том самом положении,
в каком пребывало судоходство до изобретения парового двигателя. Ведь
потребовалось же целых шесть тысяч лет для изобретения пароходных
колес с лопастями и архимедовым винтом. Так что и нам, аэронавтам,
ждать, видно, придется еще немало.
- Проклятая жара! - воскликнул Джо, утирая пот со лба.
- Будь только у нас вода, эта жара даже оказала бы нам услугу,-
заметил Фергюссон.- Она ведь расширяет водород, и потому горелка не
нуждалась бы в таком сильном пламени. Но, правда, будь у нас
достаточное количество воды, нам не надо было бы так дрожать над нею.
Ах, проклятый дикарь, из-за него мы лишились целого ящика драгоценной
жидкости!
- Ты же не жалеешь о том, что сделал, Самуэль?
- Нет, Дик. Разве можно жалеть о том, что мы избавили этого
несчастного от ужасной смерти. Но, что говорить, те сто фунтов воды,
которые нам пришлось выбросить, были бы нам теперь очень кстати. Это
верных двенадцать-тринадцать дней пути, а за такое время мы, конечно,
перебрались бы через Сахару.
- Но сделали ли мы хоть полпути? - спросил Джо.
- По расстоянию - да, но по времени, если ветер не усилится,
далеко не сделали половины нашего путешествия. Ветер же, к несчастью,
все слабеет.
- Ну, сэр, нам нельзя жаловаться,- вмешался Джо,- до сих пор мы
удачно выходили из затруднений, и как бы там ни было, а отчаиваться я
не могу. Воду мы непременно найдем, поверьте моему слову.
Между тем местность с каждой милей все понижалась и понижалась.
Отроги золотоносных гор понемногу совсем исчезали; это были как бы
последние взлеты истощившей свои силы природы. Вместо мощных деревьев,
росших на востоке, здесь попадалась, да и то кое-где, жалкая трава;
несколько полосок чахлой зелени с трудом боролись против надвигавшихся
песков. Громадные скалы, скатившиеся с отдаленных вершин, превращались
при падении сначала в острые осколки, потом в песок и, наконец, в
мельчайшую пыль.
- Вот это именно та Африка, Джо, какой ты представлял ее себе,-
начал доктор,- и я ведь был прав, когда говорил тебе: "Подожди!"
- Да что ж, сэр,- отозвался Джо,- оно же и понятно: жара и песок.
Было бы глупо ждать чего-нибудь другого от такой страны. Я, по правде
сказать, не особенно доверял вашим африканским лесам и полям,- смеясь,
добавил он.- Действительно, это была бы бессмыслица: стоило ли в самом
деле забираться в такую даль, чтобы опять увидеть английскую деревню.
Признаться, я только теперь чувствую, что нахожусь в Африке, и ничего
не имею против того, чтобы немного испробовать ее на себе.
Под вечер Фергюссон убедился, что в этот знойный день они едва
пролетели двадцать миль. Когда солнце скрылось за резко очерченным
горизонтом, над нашими путниками нависла душная тьма...
Следующий день был четверг, 1 мая. Дни шли один за другим с
отчаянной монотонностью. Каждое утро совершенно походило на
предыдущее; в сегодняшний полдень, так же как и вчера, изливались на
землю отвесные палящие лучи. Также спускалась на землю ночь, хранившая
в своем темном ложе запас жары, наследие дня. Едва-едва заметный
ветерок напоминал дыхание умирающего и, казалось, каждую минуту был
готов совсем замереть.
В этом тяжелом положении Фергюссон не падал духом. Как человек
закаленный, он сохранял спокойствие и хладнокровие. С подзорной трубой
в руках он пытливо всматривался в горизонт. Уходили последние холмы,
исчезали всякие следы растительности. Пред ним простиралась необъятная
пустыня Сахара...
Хотя он и не показывал этого, но взятая им на себя
ответственность не могла не угнетать его. Ведь это он увлек сюда -
пользуясь силою дружбы или долга своих друзей. Дика и Джо. Хорошо ли
поступил он? Надо ли ему было идти запретными путями? Пытаться
переступить границы возможного? Может быть, бог оставил за более
отдаленным будущим право исследовать этот неблагодарный континент?
Все эти мысли, как бывает в часы уныния, мелькали, обгоняя одна
другую, в голове доктора, и невольная ассоциация идей увлекала его по
ту сторону логики и разума. Размышляя о том, чего не надо было делать,
он задал себе вопрос, а что же надо делать сейчас? Может быть, следует
вернуться обратно? Нет ли в верхних слоях атмосферы течений, которые
понесли бы их в места менее пустынные? Ведь пройденный путь он знает,
а о том, что ждет их впереди, не имеет никакого представления. И вот,
мучимый угрызениями совести, Фергюссон решил откровенно поговорить со
своими товарищами. Он ясно обрисовал им положение вещей, указал, что
сделано и что оставалось еще сделать. В крайнем случае можно вернуться
или по крайней мере предпринять такую попытку. Он просил их в свою
очередь высказаться.
- У меня нет другого мнения, кроме мнения моего доктора,- ответил
Джо.- То, что он может вытерпеть, могу и я, и даже больше. Куда он
направится, туда и я.
- А ты что скажешь, Кеннеди?
- Я, дорогой мой Самуэль, не из тех, которые приходят в отчаяние.
Никто лучше меня не знал, каковы могут быть опасности подобного
путешествия, но раз ты шел на эти опасности, я перестал думать о них.
Душой и телом я весь в твоем распоряжении. По-моему, при данном
положении вещей мы твердо должны идти до конца. И ведь, кстати говоря,
опасностей при отступлении будет не меньше. Итак, вперед! Смело можешь
положиться на нас обоих!
- Благодарю вас, дорогие друзья,- ответил глубоко тронутый
Фергюссон.- Я знал, что вы оба мне преданы, но всетаки мне нужны были
вот эти ваши ободряющие слова. Ещ раз великое вам спасибо! И вс трое
горячо подали друг другу руки.
- Теперь выслушайте меня,- сказал Фергюссон.- По моим
вычислениям, мы находимся не дальше трехсот миль от Гвинейского
залива. Пустыня, стало быть, не может тянуться бесконечно, раз это
побережье населено и обследовано довольно далеко вглубь страны. Если
понадобится, мы направимся туда, и мало вероятно, .чтобы мы по пути не
встретили какого-нибудь оазиса или колодца, где смогли бы возобновить
наш запас воды. Но вот чего нам не хватает, так это ветра, а без него
наша "Виктория" будет неподвижно висеть в воздухе.
- Покоримся же своей участи и будем выжидать,- сказал охотник.
В продолжение всего этого бесконечного дня каждый из трех
воздухоплавателей тщетно всматривался в пространство, но, увы, не было
ничего, что могло бы пробудить, хоть какуюнибудь надежду. При заходе
солнца земля, совсем перестала двигаться под ними. Горизонтальные
солнечные лучи огненными полосами протянулись по необъятной равнине.
Это была настоящая пустыня...
Путники за этот день не пролетели и пятнадцати миль, потратив при
этом, как и накануне, сто тридцать пять кубических футов газа на
питание горелки и две пинты воды (из имеющихся восьми), для утоления
страшной жажды. Ночь прошла спокойно, слишком спокойно. Доктор ни на
минуту не сомкнул глаз...
Немного философии.- Туча на горизонте.- В тумане.- Неожиданный
воздушный шар.- Сигналы.- Вид "Виктории".- Пальмы.- Следы
каравана.- Колодец в пустыне.
На следующий день то же ясное, без единого облачка небо, та же
полнейшая неподвижность воздуха. "Виктория" поднялось на высоту
пятисот футов, и ее медленно несло к западу.
- Вот мы и в самом сердце пустыни Сахары,- проговорил Фергюссон.-
Какие безбрежные пески, что за удивительное зрелище! Странно
распоряжается природа... Спрашивается: почему на одной и той же
широте, под теми же самыми лучами солнца, в непосредственной близости,
существуют чрезмерно роскошная растительность и такое полнейшее
бесплодие?
- Причины, дорогой Самуэль, мало интересуют меня,- возразил Дик,-
гораздо более меня заботят факты. Самое главное то, что в природе
именно так обычно и происходит.
- Надо ведь немного и пофилософствовать, дорогой Дик. Это никому
не вредит.
- Пофилософствуем, я не прочь, времени у нас достаточно. Ведь мы
еле-еле движемся. Ветер боится дуть, он спит..
- Это будет продолжаться недолго,- сказал Джо.- Мне кажется, что
на востоке виднеется полоса туч.
- Джо прав,- ответил доктор.
- Да, но дождемся ли мы в самом деле тучи с хорошим дождем и
хорошим ветром, который будет хлестать нам в лицо? - спросил Кеннеди.
- Посмотрим, Дик, посмотрим.
- А ведь сегодня пятница, сэр. От пягницы я не жду хорошего.
- Ну, что ж, надеюсь, что сегодня тебе придется отказаться от
своих суеверий.
- Хотелось бы. Уф! - сказал Джо, вытирая лицо,- жара хороша, в
особенности зимой; но на что она сдалась нам летом?
- Ты не боишься действия солнечного тепла на наш шар? - спросил
Кеннеди у доктора.
- Нет. Гуттаперча, которой пропитана тафта, выносит гораздо более
высокую температуру. Во время испытаний она выносила температуру в сто
пятьдесят восемь градусов. И оболочка ничуть от этого не пострадала,
- Туча! Настоящая туча! - закричал вдруг Джо, острое зрение
которого совершенно не нуждалось ни в каких подзорных трубах.
Действительно, над восточной стороной горизонта поднималась
густая пелена; глубокая, как будто взбитая, она казалась скоплением
маленьких тучек, не сливавшихся друг с другом и сохранявших свою
первоначальную форму, из чего доктор вывел заключение, что в том месте
не было никакого движения воздуха.
Эта компактная масса, появившись в восемь часов утра, только в
одиннадцать надвинулась на солнце, и оно исчезло за ней, как за густой
завесой. Горизонт же в это время совершенно прояснился.
- Это изолированная туча, на которую нам не следует особенно
рассчитывать,- проговорил доктор.- Обрати внимание, Дик, форма ее
совершенно такая же, как была и утром.