Верн Жюль Габриэль. Великолепное Ориноко

   Итак, на другой день «Галлинетта» и «Мориша» отправились в дальнейший путь. И то, что не было сделано для Кунукунумы, не было также сделано и для Кассиквиара, мимо устья которого прошли в это утро.
   Между тем дело касалось одного из важнейших притоков великой реки. Вода, которую он вливает в Ориноко через свое устье на левом берегу, течет со склонов бассейна Амазонки. Это установил Гумбольдт, а еще раньше исследователь Солано убедился, что между обоими бассейнами существует связь через Рио-Негро и Кассиквиар.
   Действительно, около 1725 года португальский капитан Мораэс, продолжив свое плавание по Рио-Негро за Сан-Габриель, у устья Гуаира, а затем по Гуаиру до Сан-Карлоса, спустился отсюда по Кассиквиару в Ориноко, пройдя, таким образом, венесуэльско-бразильскую область.
   Без сомнения, Кассиквиар стоил исследования, хотя его ширина в этом месте не превосходит 40 метров. Однако пироги продолжали свое плавание вверх по реке.
   В этой части Ориноко правый берег реки очень крутой. Не говоря о цепи Дундо, которая выделяется на горизонте, покрытая непроходимыми лесами, горы Гуарако образуют высокий крутой берег, с которого открывается широкий вид на льяносы левого берега, изборожденные капризным и извилистым течением Кассиквиара.
   Пироги шли при слабом ветре, с трудом иногда преодолевая течение. Незадолго до полудня Жан указал на низкое, густое облако, которое ползло по саванне.
   Парша ль и Вальдес присмотрелись к этому облаку, которое развертывалось все шире, набегая ближе и ближе на правый берег. Жиро, стоя на носу «Галлинетты», тоже глядел в эту сторону, стараясь понять причину такого явления.
   — Это облако пыли, — сказал Вальдес.
   К такому мнению присоединился и Паршаль.
   — Кто может поднимать эту пыль? — спросил сержант Мартьяль.
   — Вероятно, какой-нибудь движущийся отряд, — ответил Паршаль.
   — В таком случае он должен быть многочислен, — заметил Герман Патерн.
   — Конечно, — ответил Вальдес.
   Облако, находившееся на расстоянии 200 метров от берега, быстро приближалось. Иногда оно разрывалось, и в просветах можно было, казалось, разглядеть какие-то красноватые движущиеся массы.
   — Неужели это шайка квивасов? — воскликнул Жак Хелло.
   — В таком случае, — сказал Паршаль, — лучше отвести, из предосторожности, лодки к другому берегу.
   — Да, из предосторожности следует это сделать, — сказал Bальдес, — и притом не теряя ни минуты.
   Соответствующее распоряжение было отдано.
   Убрали паруса, которые стеснили бы движение лодок при их движении наискось реки, и гребцы, налегая на шесты, двинули пироги к левому берегу.
   Жиро, внимательно рассмотрев облако пыли, тоже присоединился к гребцам, не выказав ни малейшего смущения.
   Но если испанец не беспокоился, то путешественники имели к тому все основания, раз им действительно предстояла встреча с Альфанизом и его шайкой. Со стороны этих бандитов нельзя было ждать никакой пощады. К счастью, так как у них, по-видимому, не было лодок, то пироги, держась у левого берега, оказывались сейчас в безопасности от их нападения.
   Достигнув левого берега, Вальдес и Паршаль причалили. Здесь, приготовив ружья, пассажиры стали выжидать, готовые к защите.
   Ширина Ориноко в триста метров не превосходила дальнобойности карабинов.
   Ждать пришлось недолго.
   Пыльное облако находилось уже всего в двадцати шагах от реки. Из него раздались крики, вернее, мычания, относительно которых ошибиться было невозможно.
   — Ну! Бояться нечего!.. Это всего только стадо быков! — воскликнул Вальдес.
   — Вальдес прав, — прибавил Паршаль. — Эту пыль поднимает стадо в несколько тысяч голов…
   — Оно производит ужаснейший шум! — заметил сержант Мартьяль.
   Этот шум производили мчавшие быки.
   Жан, которого Жак Хелло уговорил скрыться в каюте «Галлинетты», вышел теперь из нее, заинтересованный зрелищем переправы стада через Ориноко.
   Эти переходы быков на территории Венесуэлы весьма часты. Собственники скота вынуждены считаться с требованиями сухого и влажного времен года. Когда ощущается недостаток травы на высоких местах, то приходится выбирать для пастбищ низкие равнины у берегов рек, выискивая главным образом такие низины, где благодаря наводнению трава достигает невероятного роста. На всем протяжении этих низин трава доставляет животным превосходную и обильную пищу.
   Таким образом, погонщики должны перегонять стада, и когда на пути попадается река, то животные переплывают ее.
   Жаку Хелло и его товарищам, не имевшим никаких оснований опасаться этого тысячного сборища жвачных, предстояло интересное зрелище.
   Дойдя до берега, быки остановились. Поднялось ужасное смятение, так как последние ряды толкали первые, а те боялись броситься в реку.
   Увлек их в воду ехавший впереди «кабэстеро».
   — Это «капитан плавания», — сказал Вальдес. — Он бросится сейчас на своей лошади вплавь, и животные последуют за ним.
   Действительно, «кабэстеро» спрыгнул с крутого берега в воду. И быки, с вожаками во главе, которые издали странный, дикий сигнал «вперед», бросились вплавь.
   Тотчас же все стадо очутилось в воде, на поверхности которой можно было разглядеть лишь головы с длинными кривыми рогами.
   Несмотря на быстрое течение, переправа происходила благополучно до середины реки, и можно было надеяться, что она закончится без приключений благодаря руководству «капитана плавания» и ловкости «вожаков».
   Но случилось иначе.
   Когда несколько сот быков были всего в 20 метрах от берета, произошло вдруг ужасное смятение. Затем в тот же миг крики «вожаков» смешались с мычанием быков.
   Казалось, все стадо объято ужасом, причина которого была непонятна.
   — Электрические утри… электрические утри!.. — воскликнули гребцы «Мориши» и «Галлинетты».
   — Электрические утри? — повторил Жак Хелло.
   — Да!.. — воскликнул Паршаль. — Карибы и парайосы.
   Действительно, стадо наткнулось на стаю ужасных электрических угрей, которые миллионами живут в реках Венесуэлы.
   Под разрядами этих живых «лейденских банок», всегда заряженных и отличающихся чрезвычайной силой, быки были парализованы. Они поворачивались набок и под влиянием электрических ударов дергали ногами.
   Многие из них исчезли под водой в несколько мгновений, тогда как другие, не слушаясь больше «вожаков», из которых некоторые тоже были ударены угрями, увлечены были течением и выбрались на противоположный берег несколькими сотнями метров ниже.
   Так как остановить задние ряды оказалось невозможным, то перепуганные быки волей-неволей должны были продолжать бросаться в реку. Впрочем, скоро нападение угрей ослабло, и значительная часть быков, достигнув берега, шумно умчалась вглубь саванны.
   — Вот чего не увидишь, — сказал Герман Патерн, — ни на Сене, ни на Луаре, ни даже на Гаронне, и что стоит увидеть!
   — Черт возьми, мы хорошо сделаем, если остережемся этих отвратительных угрей! — проворчал сержант Мартьяль.
   — Конечно, сержант, — сказал Жак Хелло, — в крайнем случае от них надо защищаться, как от электрический батарей.
   — Самое благоразумное, — прибавил Паршаль, — это не падать в воду, где они кишат.
   — Все это верно, Паршаль! — рассмеялся Герман Патерн.
   Этих угрей водится много в венесуэльских реках. Но, с другой стороны, рыбаки также и ловят их во множестве, так как они представляют очень вкусное блюдо. Их ловят с помощью сетей и, дав им разрядить свое электричество, без труда уже берут их.
   Что нужно думать о рассказе Гумбольдта, передающего, что в его время для облегчения этой ловли в реку пускали табуны лошадей? Элизе Реклю полагает, что даже в то время, когда в льяносах лошади водились в изобилии, их ценность оставалась все же настолько значительной, что жертвовать ими таким варварским образом на стали бы, И надо думать, что он прав.
   Когда пироги пустились снова в дорогу, их движение было замедлено недостатком ветра, который обыкновенно стихал после полудня. В нескольких узких проходах, где течение было очень быстрое, пришлось идти на шестах, что заставило потерять несколько часов. Наступала уже ночь, когда пассажиры остановились на ночевку у деревни Эсмеральда.
   В этот момент на правом берегу пространство ярко было освещено великолепным снопом света, поднимающимся над лесистой вершиной пирамиды Дундо, возвышающейся на 2474 метра над уровнем моря. Это было не вулканическое извержение, а какие-то странные огни, которые плясали по склонам горы. Ослепленные этим светом летучие мыши-рыболовы кружились над стоящими у берега пирогами, погруженными в сон.

Глава шестая. УЖАСНОЕ БЕСПОКОЙСТВО

   Пока также люди, как индейцы барэ, останутся барэ, появление этих огней на вершине горы Дундо будет считаться дурным предзнаменованием.
   Пока марикитаросы останутся марикитаросами, это появление останется для них предзнаменованием счастливых событий.
   Таким образом, эти два туземных племени совершенно по-разному относятся к пророческой горе. Но кто бы из них ни был прав, несомненно, соседство горы не принесло счастья деревне Эсмеральда.
   Трудно было бы найти более приятное местоположение в прилегающих к Ориноко равнинах, — лучших и удобнейших пастбищ для скота, лучшего климата, который не знает крайностей тропического пояса. И, однако, Эсмеральда находилась в состоянии упадка и запустения. От старинного поселка, основанного испанскими колонистами, остались лишь развалины маленькой церкви и пять-шесть хижин, которые бывают населены только временно, в пору рыбной ловли и охоты.
   Когда «Галлинетта» и «Морипга» прибыли сюда, они не встретили в порту ни одной лодки.
   Кто же прогнал отсюда индейцев? Легионы комаров, которые делают местность необитаемой, мириады насекомых, которых не могли бы уничтожить все огни горы Дундо.
   Пироги были так осаждены этими комарами, что даже предохранительные сетки оказались недостаточной защитой; пассажиры и гребцы получали такие укусы — даже племянник сержанта Мартьяля, которого дядюшка не смог на этот раз уберечь, — что Паршаль и Вальдес еще ночью отвалили от берега при помощи шестов в ожидании утреннего ветра.
   Этот ветер начался только около шести часов утра, и два часа спустя пироги прошли устье Игуапо, одного из притоков правой стороны.
   Жак Хелло также не думал обследовать Игуапо, как он не подумал этого сделать относительно Кунукунумы и Кассиквиара. Но Герман Патерн не сказал ему по этому поводу ни слова, даже в виде дружеской шутки.
   К тому же у Жака Хелло не меньше, чем у сержанта Мартьяля, был другой предмет для беспокойства.
   Как ни была сильна и энергична Жанна Кермор, которая до сих пор выносила все испытания, можно было опасаться, что она заболеет от местного климата. На поверхности болотистых низин здесь господствуют лихорадки, которых трудно избежать. Благодаря крепкому сложению Жак Хелло, Герман Патерн и сержант Мартьяль не поддались еще этой болезни. Оставался здоровым и экипаж пирог, привыкший к местному климату. Но молодая девушка испытывала уже несколько дней общее недомогание, серьезность которого была замечена.
   Герман Патерн понял, что Жанна Кермор страдает лихорадкой. Ее силы падали, исчезал аппетит, и страшная слабость заставляла ее лежать в каюте целыми часами. Она старалась пересилить недомогание, крайне опечаленная мыслью, что ее болезнь создает ее спутникам новые беспокойства.
   Оставалась, правда, надежда, что это нездоровье окажется лишь мимолетным. Может быть, диагноз Германа Патерна был ошибочен? Потом, принимая во внимание физическую выносливость Жанны, не явится ли для нее лучшим доктором крепкая натура, а лекарством — молодость?
   Тем не менее Жак Хелло и его товарищи пустились в дальнейшее плавание крайне обеспокоенные.
   На ночевку пироги остановились у устья Габиримы, притока с левой стороны. Здесь не оказалось никаких следов индейцев барэ, указанных Шаффаньоном. Сожалеть об этом не приходилось, так как две хижины, стоявшие у устья реки в то время, когда их посетил французский путешественник, были населены семьей убийц и грабителей, один из которых был прежний «кептэн» Эсмеральды. Остались ли они такими же негодяями или сделались с тех пор честными людьми — этот вопрос не поднимался. Во всяком случае, они перенесли свою деятельность в другое место. Таким образом, узнать что-нибудь о шайке Альфаниза здесь не удалось.
   На следующее утро пироги пустились в дальнейшее плавание, снабженные олениной, морскими свинками и пекари, убитыми охотниками накануне. Погода стояла скверная. Временами шел проливной дождь. Жанна Кермор очень страдала от этого. Ее состояние не улучшалось. Лихорадка упорствовала, даже усиливалась, несмотря на все старания остановить ее.
   Изгибы реки, ширина которой уменьшалась порой до 200 метров, при множестве рифов, не позволили пройти в этот день дальше острова Яно — последнего на пути лодок к верховьям.
   На следующий день, 21 октября, некоторое затруднение плавание встретило на пороге, лежащем между тесными, высокими и крутыми берегами, и вечером «Мориша» и «Галлинетта» воспользовались попутным ветром и остановились у реки Падамо.
   Лихорадка, мучившая молодую девушку, не проходила. Жанна все более и более слабела и не могла уже выходить из каюты.
   Старый солдат стал жестоко упрекать себя за то, что согласился на это путешествие. Это была его вина! Но что делать? Как остановить припадки лихорадки и как помешать им начаться вновь? Даже допуская, что в аптеке «Мориши» и найдется лекарство, которое поможет на время, не благоразумнее ли вернуться? Увлекаемые течением пироги через несколько дней могли быть в Сан-Фернандо.
   Жанна Кермор услышала, как сержант Мартьяль обсуждал этот вопрос с Жаком Хелло и, совершенно разбитая, слабым голосом сказала:
   — Нет… нет!.. Не будем возвращаться в Сан-Фернандо… Я поеду до миссии… Я буду продолжать путешествие до тех пор, пока не найду моего отца… В Санта-Жуану!.. В Санта-Жуану!..
   Сказав это, она от напряжения потеряла сознание.
   Жак Хелло не знал, на что решиться: уступить настояниям сержанта Мартьяля — значило, пожалуй, вызвать у девушки роковой кризис, когда она убедится, что пирога спускается по реке. В общем, не лучше ли было, продолжив путешествие, добраться до Санта-Жуаны, где медицинская помощь так же обеспечена, как и в Сан-Фернандо?
   Жак Хелло обратился к Герману Патерну.
   — Неужели ты ничего не можешь сделать?! — воскликнул он полным отчаяния голосом. — Неужели ты не знаешь ни одного лекарства, которое могло бы прекратить лихорадку, от которой она умирает? Разве ты не видишь, что она тает с каждым днем?
   Герман Патерн не знал, что ему отвечать, не знал, что еще предпринять. Хиной, которой в достаточном количестве была снабжена аптечка, не поможешь, хотя она и давалась Жанне в сильных дозах.
   Когда сержант Мартьяль и Жак Хелло осаждали Патерна своими вопросами, обращались к нему со своими мольбами, он мог им ответить только:
   — К несчастью, хина на нее не действует… Может быть, надо прибегнуть к каким-нибудь травам… к какой-либо древесной коре… Они должны найтись на этой территории. Но кто укажет их нам и как их достать?
   Опрошенные по этому поводу, Вальдес и Паршаль подтвердили сказанное Германом Патерном. В Сан-Фернандо обыкновенно употребляют против лихорадки какое-то местное средство. Оно обладает специфическим свойством уничтожать эту лихорадку, от которой страдают в сухое время года как туземцы, так и иностранцы.
   — Чаще всего, — подтвердил Вальдес, — употребляют кору чинкоры и особенно колорадито.
   — Вы бы узнали эти растения? — спросил Жак Хелло.
   — Нет, — ответил Вальдес. — Мы только лодочники, находимся постоянно на реке. Нужно бы обратиться к жителям льяносов, но их что-то ни одного не видно на берегах!
   Герман Патерн знал, что действие колорадито очень благотворно в случаях лихорадки и что, без сомнения, больная поправилась бы, если бы могла принять настойку из этой коры. К сожалению, он, ботаник, не нашел еще этого растения в прибрежных саваннах.
   Тем не менее вследствие категорического желания Жанны Кермор ее спутники решили продолжать путешествие без замедления.
   Указанное средство, вероятно, можно было бы достать в Санта-Жуане. Но сколько времени надо было еще, чтобы пироги прошли те двести километров, которые оставались до миссии!
   На другой день, с рассветом, плавание продолжилось. Время стояло грозовое; вдали гремел гром. Ветер был благоприятный, и Вальдес и Паршаль не хотели упустить его. Эти мужественные и честные люди сочувствовали горю своих пассажиров. Они любили юношу и были огорчены тем, что его болезнь усиливалась. Только один из гребцов обнаруживал полное равнодушие: это был испанец Жиро. Он постоянно наблюдал за обоими берегами. Стараясь не возбуждать подозрений, он чаще всего сидел на носу «Галлинетты», тогда как его товарищи лежали у мачты. Один или два раза Вальдес обратил на это внимание, и, конечно, Жак Хелло нашел бы поведение испанца подозрительным, если бы он имел время наблюдать за ним. Но его мысли были направлены совсем в другую сторону; целыми часами он сидел у дверей каюты Жанны, смотря на девушку, которая старалась хоть улыбкой поблагодарить его за заботы о ней.
   В этот день она сказала ему;
   — Жак, я хочу попросить вас исполнить одну мою просьбу…
   — Говорите… говорите, Жанна! Я исполню все, что вы попросите.
   — Может быть, я не буду иметь сил продолжать наши поиски. Когда мы будем в миссии, мне придется остаться там… Так вот, если мы узнаем, что сделалось с моим отцом… вы не откажетесь…
   — …сделать все, чтобы найти его?.. Да, Жанна… моя дорогая Жанна… да!.. Я отправлюсь, я брошусь по следам полковника Кермора… я найду его… и возвращу его дочери…
   — Спасибо, Жак, спасибо! — отвечала молодая девушка, голова которой вновь упала на подушку.
   Падамо вливает в Ориноко большое количество воды через устье, которое шире самого Ориноко. Это тоже один из тех притоков, который мог бы поспорить с Гуавьярем и Атабапо!
   Выше его течение было довольно быстрым, так как река протекает здесь между крутыми, поросшими густым лесом берегами. Пироги шли то под парусами, то на шестах.
   Выше Рио-Окамо ширина реки уменьшалась до 50 метров.
   К концу дня больной стало хуже вследствие очень сильного кризиса, и можно было ждать плохого конца, если Герману Патерну не удастся достать то средство, которое могло подействовать наверняка.
   Как описать горе, которое царило среди пассажиров пирог! Сержант Мартьяль был в таком отчаянии, что можно было опасаться за его рассудок. Гребцы «Галлинетты» следили за ним, боясь, что в припадке отчаяния он бросится в реку.
   Жак Хелло находился все время возле Жанны. Он давал ей небольшими глотками воду, чтобы утолить мучившую ее жажду, следил за каждым ее словом, мучился каждым ее вздохом. Неужели, думал он, ему не удастся спасти ту, которую он любил такой глубокой любовью, ради которой он готов был сто раз пожертвовать собственной жизнью?..
   Ему пришла в голову мысль, что он должен был воспротивиться воле молодой девушки и отдать распоряжение вернуться в Сан-Фернандо. Выло бы безумием предположить, что при таких обстоятельствах можно будет добраться до истоков Ориноко.
   Но даже если и удастся добраться туда, все же оттуда невозможно добраться до миссии Санта-Жуана… Если последняя не соединяется с рекой каким-либо «рио», придется идти пешком, через бесконечные леса, при ужасной жаре…
   Однако, когда Жанна Кермор приходила в себя от забытья, когда лихорадка на время ослабевала, она спрашивала тревожным голосом:
   — Жак, мы движемся все в том же направлении, не правда ли?
   — Да, Жанна, да! — отвечал он.
   — Я все время думаю о моем отце!.. Я видела во сне, что мы его нашли! И он благодарил вас за все, что вы сделали для меня… и для него…
   Жак Хелло отворачивался, чтобы скрыть свое волнение. Да! Он волновался, этот энергичный человек, он готов был плакать от бессилия своего перед этой все усиливающейся болезнью, перед этой смертью, которая уже сторожила у изголовья любимой им девушки!
   Вечером пироги остановились у Педра-Мапайи, откуда они ушли рано утром на следующий день, пользуясь то ветром, то шестами.
   Так как вода была уже очень низкой, фальки рисковали несколько раз сесть на мель на песках.
   В продолжение этого утомительного дня пироги прошли то место, где горы Морас подходят впервые к берегу реки.
   После полудня с больной случился новый сильный кризис. Думали, что настал уже ее последний час. Отчаяние сержанта Мартьяля было так велико, что Герман Патерн должен был заставить его пересесть на шедшую в ста шагах сзади «Моришу», чтобы Жанна не слышала его криков. Хина не оказывала уже на больную никакого действия.
   — Герман! Герман! — сказал тогда Жак Хелло, который увлек своего товарища на нос «Галлинетты». — Жанна скоро умрет…
   — Не отчаивайся, Жак!
   — Я говорю тебе, что она умрет!.. Если ее не убьет этот кризис, она не выдержит следующего…
   Это было слишком очевидно, и Герман Патерн опустил голову.
   — И ничего нельзя сделать, ничего! — вздыхал он.
   Около трех часов пополудни прошел проливной дождь, который несколько освежил тяжелую грозовую атмосферу. Жаловаться на это не приходилось, так как благодаря дождю притоки левого и правого берега, весьма многочисленные в этой части реки, сильно поднимали уровень воды в Ориноко и тем облегчали движение пирог.
   В четыре часа за изгибом реки слева показалась за покрытыми лесом скалами довольно высокая гора Янама. Еще дальше открывалось устье узкого Рио-Мавака.
   Так как ветер совершенно упал, то Вальдес и Паршаль остановились на ночевку у маленького поселка, состоящего из нескольких хижин, в которых жило 5-6 семейств марикитаросов.
   Первым спрыгнул на берег Жак Хелло, крикнув рулевому «Мориши»:
   — Идите со мной, Паршаль!
   Куда он шел?..
   Он шел к кептэну поселка.
   Чего он хотел?..
   Он хотел просить его спасти от смерти больную…
   Кептэн занимал довольно комфортабельную хижину, какими бывают вообще жилища марикитаросов. Это был индеец лет сорока, смышленый и услужливый. Он принял обоих посетителей с подчеркнутой любезностью.
   По настоянию Жака Хелло Паршаль тотчас же задал ему вопрос о колорадито.
   — Знал ли кептэн этот корень?.. Росло ли это растение в области Маваки?..
   — Да, — ответил индеец, — мы часто употребляем его против лихорадок.
   — И он излечивает их?..
   — Всегда.
   Эти переговоры происходили на туземном наречии, которого Жак Хелло не мог понять. Но когда Паршаль перевел ему ответы кептэна, то он воскликнул:
   — Пусть этот индеец раздобудет нам немного этой коры! Я заплачу ему столько, сколько он захочет! Все, что я имею!
   Кептэн достал из корзины несколько кусков древесной массы и передал их Паршалю.
   Минуту спустя Жак Хелло и рулевой были на «Галлинетте».
   — Герман… Герман!.. Колорадито!.. Колорадито!.. Это все, что мог сказать Жак Хелло.
   — Хорошо, Жак! — ответил Герман Патерн. — Нового приступа лихорадки не было. Время еще не ушло. Мы спасем ее, мой друг, мы спасем ее!
   В то время как Герман Патерн приготовлял микстуру, Жак Хелло успокаивал Жанну. Никогда лихорадка не могла устоять против колорадито! В этом отношении можно было поверить кептэну Маваки.
   Бедная больная, у которой после этого припадка, поднявшего ее температуру до 40 o , расширились глаза, а щеки сделались восковыми, нашла в себе силы улыбнуться.
   — Я уже чувствую себя лучше, — сказала она, — хотя ничего еще не принимала.
   — Жанна, моя дорогая Жанна!.. — пробормотал Жак Хелло, становясь на колени.
   Несколько минут было достаточно Герману Патерну, чтобы приготовить микстуру из коры колорадито, и Жак Хелло поднес чашку с лекарством к губам молодой девушки.
   Выпив ее содержимое, она сказала: «Благодарю», и ее глаза опять закрылись.
   Теперь нужно было оставить ее одну. Поэтому Герман Патерн увел Жака, который не хотел уходить. Оба они уселись на носу пироги, молчаливые и сосредоточенные.
   Гребцы получили приказание отчаливать, чтобы на лодках не было слышно никакого шума. В случае, если бы Жанна заснула, ничто не должно было нарушать этого сна.
   Сержант Мартьяль был предупрежден. Он знал, что достали корень против лихорадки и что микстура из этого корня была дана Жанне. Поэтому, оставив «Моришу», он спрыгнул на берег и подбежал к «Галлинетте».
   Герман Патерн сделал ему знак остановиться.
   Бедняга повиновался и с заплаканным лицом прислонился к скале.
   По мнению Германа Патерна, если не случится нового припадка, значит, корень подействовал. Это должно было обнаружиться через два часа. Через два часа должны были узнать, есть ли надежда — может быть, даже уверенность — спасти молодую девушку.
   В каком невыразимом волнении находились все! Прислушивались к каждому вздоху Жанны… не зовет ли она кого?.. Нет! Она не произносила ни слова.
   Жак Хелло подошел к каюте.
   Жанна спала совершенно спокойно.
   — Она спасена!.. Спасена!.. — шептал он на ухо Герману Патерну.
   — Я надеюсь… я верю… Да! Хорошая вещь это колорадито! Только на верхнем Ориноко редко попадаются фармацевты!
   В ожидаемый срок припадок не повторился. Он не должен был больше повториться…