Верн Жюль Габриэль. Великолепное Ориноко

   — Не думаю…
   — Или это индеец, которому принадлежит хижина?
   — Посмотрим сначала, была ли она обитаема, — сказал рулевой «Галлинетты».
   Выйдя из хижины, когда раздался выстрел, оба они вошли теперь опять в нее.
   Внутри она была так же бедна, как и снаружи. Никакой мебели не было. В глубине ее, на земле, лежала подстилка из травы, на которой, видимо, недавно спали. У стены стояло несколько выстроенных в ряд тыкв, на потолке к шесту был подвешен кусок пекари, две или три дюжины орехов, похожих на миндаль, горсточка муравьев, которыми питаются индейцы; наконец, на плоском камне еще дымилась головня.
   — Владелец этой хижины, — заметил Вальдес, — должен был находиться здесь незадолго до нашего прихода.
   — Он не может быть далеко, — прибавил Жак Хелло. — Стрелял, вероятно, он.
   Вальдес отрицательно покачал головой.
   — Индейцы не имеют ни ружей, ни пистолетов, — сказал он. — Лук, стрелы, скарбакан — вот все, что у них есть.
   — Нужно, однако, узнать! — воскликнул Жак Хелло, который, вновь охваченный тревогой, спрашивал себя, не квивасы ли Альфаниза бродят по окрестностям.
   В этом случае какие огромные опасности угрожали путешественникам, которые расположились лагерем у пика Монуар! И каким нападениям они могли подвергнуться на пути в Санта-Жуану!
   Жак Хелло и Вальдес вышли из хижины, привели в готовность свое оружие и двинулись по направлению выстрела. Нигде кругом не видно было и следов культуры: посадок овощей, фруктовых деревьев и пастбищ для скота.
   Прислушиваясь и присматриваясь, Жак Хелло и Вальдес двигались вперед медленным шагом.
   Никакого шума, кроме крика спрятанных в зелени птиц или шороха диких животных, встряхивавших ветки кустов, не было слышно.
   Так они шли около двадцати минут, спрашивая себя, не лучше ли вернуться к хижине, а оттуда в лагерь. Вдруг им показалось, что они слышат недалеко стоны.
   Вальдес сделал знак нагнуться к земле, не для того, чтобы лучше слышать, а чтобы не быть замеченными раньше времени.
   За низким кустом тыквы открывалась ярко освещенная солнцем поляна.
   Раздвинув ветви, Вальдес мог осмотреть эту поляну на всем ее протяжении. Он удостоверился, что стоны раздавались именно с этой стороны.
   Притаившись около него, держа палец на курке своего карабина, смотрел сквозь ветки и Жак Хелло.
   — Тут… тут! — сказал наконец Вальдес.
   Так много предосторожностей было не нужно, по крайней мере в этот момент. На противоположном конце поляны видны были всего два человека.
   Один из них неподвижно лежал на земле, как будто спал или, вернее, точно он был мертв.
   Другой, стоя на коленях, поднимал его голову и испускал стоны, причина которых теперь была понятна.
   Можно было совсем безопасно приблизиться к этим индейцам. Долг заставлял подать им помощь. Это не были индейцы бравое, которые встречаются на территории верхнего Ориноко как кочевники и как оседлое население. Вальдес по типу признал, что эти люди принадлежали к расе банивасов, из которой происходил и он сам.
   Один — тот, который не подавал признаков жизни, — имел вид человека лет пятидесяти, другой был мальчик лет тринадцати.
   Жак Хелло и Вальдес обошли куст и показались в десяти шагах от них.
   Заметив иностранцев, молодой индеец немедленно поднялся.
   Мгновение он колебался. Затем, еще раз приподняв голову человека, лежащего у дерева, он убежал; дружеский жест, сделанный ему Вальдесом, не мог удержать его.
   Хелло и Вальдес подбежали к человеку, наклонились над ним, приподняли его, прислушались к его дыханию, пощупали сердце… Сердце не билось, и побледневшие губы индейца не издавали ни малейшего дыхания.
   Индеец был мертв не больше как с четверть часа, так как его тело было еще тепло и не закоченело. Под его одеждой, запачканной кровью, видна была на груди пулевая рана на высоте легких.
   Вальдес осмотрел землю и среди травы поднял патрон.
   Выстрел был сделан из револьвера калибра 6,5 миллиметров.
   — Это калибр револьверов, которые находятся на борту «Галлинетты», — заметил Жак Хелло. — Револьверы «Мориши» имеют калибр восемь миллиметров… Неужели…
   Его мысль остановилась на Жиро.
   — Надо бы постараться, — сказал он, — вернуть мальчика. Он один может нам объяснить, при каких обстоятельствах был убит этот индеец и кто его убийца…
   — Конечно! — отвечал Вальдес. — Но где его найти? — Страх заставил его убежать…
   — Не вернулся ли он в хижину?
   — Это маловероятно…
   Конечно, это было маловероятно. В действительности дело обстояло иначе.
   Молодой индеец отбежал всего шагов на сто, на левую сторону поляны, и, спрятавшись за дерево, наблюдал за обоими иностранцами. Поняв, что бояться их нечего, наоборот, увидев, что они стараются подать помощь индейцу, он сделал несколько шагов вперед, чтобы подойти к ним.
   Вальдес заметил его и встал, но мальчик, по-видимому, намеревался снова убежать.
   — Поговорите с ним, Вальдес! — сказал Жак Хелло.
   Рулевой «Галлинетты» произнес несколько слов по-индейски, зовя мальчика и прося его помочь им снести индейца в хижину.
   После некоторого колебания мальчик как будто решился. Ужас на его лице сменился горем, и из его груди вырвались стоны.
   Он вернулся медленными шагами и, подойдя к телу, весь в слезах, опустился около него на колени.
   Этот молодой индеец, крепкого телосложения, с кротким лицом, казался истощенным от лишений и бедствий. Да и как могло быть иначе в тех условиях, в которых он жил в глубине этого пустынного леса, в этой хижине, один с индейцем, который лежал теперь на земле? Он имел вид смышленого человека, и, услышав, что Жак говорит с Вальдесом по-испански, объяснил, что понимает этот язык.
   Его начали расспрашивать:
   — Как тебя зовут?..
   — Гомо.
   — А кто этот индеец?..
   — Мой отец.
   — Несчастный!.. — воскликнул Жак Хелло. — Его отец убит!..
   И так как мальчик плакал, то он взял его за руку, привлек к себе и стал утешать и ласкать его.
   Гомо пришел в себя и перестал плакать. Верный инстинкт подсказывал ему, что в этих иностранцах он нашел друзей и защитников.
   Вальдес спросил его:
   — Кто убил твоего отца?
   — Какой-то человек… Он пришел ночью… Вошел в хижину…
   — В эту хижину? — спросил Вальдес, показывая рукой.
   — Да… другой в этих местах нет,
   — Откуда пришел этот человек?..
   — Я не знаю.
   — Это был индеец?
   — Нет… испанец.
   — Испанец! — воскликнул Жак Хелло.
   — Да… И мы поняли его, когда он обратился к нам, — ответил Гомо.
   — Чего он хотел?
   — Он хотел знать, были ли квивасы в лесах Паримы…
   — Какие квивасы? — спросил Вальдес с не меньшей живостью, чем мог бы это сделать его спутник.
   — Квивасы Альфаниза, — отвечал Гомо.
   Тотчас же Жак Хелло спросил:
   — Их видали в этих краях?
   — Я не знаю, — ответил мальчик.
   — Ты не слыхал, чтобы они показывались на территории?
   — Нет.
   — Но… ты их встречал когда-нибудь?..
   — Да… да!..
   Из глаз молодого индейца, черты лица которого выразили ужас, снова потекли слезы.
   После целого ряда вопросов, заданных ему Вальдесом, он рассказал, что квивасы со своим атаманом напали на деревню Сан-Сальвадор, расположенную в северной части Сьерра-Паримы, где жила его семья, что они перебили всех жителей, что его мать была убита, а он с отцом, едва успев спастись, нашли себе убежище в этом лесу, где построили хижину и жили вот уже около десяти месяцев.
   Что касается присутствия квивасов в стране, то Гомо не мог дать по этому поводу никаких указаний. Ни отец, ни он не знали, появились ли они в окрестностях Ориноко.
   — Испанец, который пришел ночью в твою хижину, спрашивал вас об этом? — спросил Вальдес.
   — Да… и он пришел в страшный гнев, что мы не могли ничего ему ответить.
   — И он остался?
   — До утра.
   — А потом?
   — Он захотел, чтобы мой отец взялся проводить его до Сьерры.
   — Твой отец согласился?
   — Нет, отказался, так как этот человек не внушал ему доверия.
   — И этот человек…
   — …ушел один утром, когда убедился, что мы не хотим вести его.
   — Значит, он вернулся?
   — Да… часа четыре спустя.
   — Четыре часа спустя? Почему?
   — Он заблудился в лесу и не мог определить местонахождения Сьерры. На этот раз он стал грозить нам револьвером… Он клялся, что убьет нас, если мы откажемся…
   — И твой отец должен был…
   — Ах… мой отец!.. Мой бедный отец! — ответил молодой индеец. — Испанец схватил его за руку… вытащил из хижины… заставил его идти перед собой… Я шел за ними… Мы шли так около часа. Мой отец, который не хотел быть проводником этого человека, кружил, не желая слишком удаляться… Я хорошо понимал его, так как знаю лес… но в конце концов испанец тоже понял его… Он пришел в бешенство… — стал оскорблять отца ругательствами… снова грозил ему… Мой отец, которого охватил гнев, бросился на испанца… Завязалась борьба, продолжавшаяся недолго… Мой отец был безоружен… Я не мог помочь ему… Раздался выстрел… и он упал, а испанец обратился в бегство… Я поднял отца… Из его груди текла кровь… Он не имел больше сил говорить… Он хотел вернуться в хижину… но смог доползти лишь сюда… и умер!
   Охваченный сыновней любовью, которая характеризует туземные племена верхнего Ориноко, мальчик бросился с плачем к телу отца.
   Пришлось успокаивать, утешать его и обещать, что его отец будет отомщен, что убийца будет найден, что он заплатит за свое преступление.
   При этих словах глаза Гомо сквозь слезы зажглись мстительным огнем Жак Хелло задал ему последний вопрос.
   — Ты видел этого человека? — спросил он.
   — Да видел… и никогда не забуду его…
   — Можешь ли ты нам сказать, как он был одет… его рост… волосы… черты лица…
   — Он был одет в куртку и панталоны лодочника.
   — Хорошо.
   — Волосы у него были очень черные… большая борода… тоже черная…
   — Это Жиро! — сказал Жак Хелло.
   — Это он! — подтвердил Вальдес.
   Тогда они оба предложили Гомо идти с ними.
   — Куда? — спросил он.
   — К реке, к устью Рио-Торриды, где остановились наши пироги.
   — Пироги?.. — переспросил он.
   — Разве твой отец и ты не знали, что пришли вчера две фальки?
   — Нет… но если бы нас не увел в лес испанец, мы заметили бы вас сегодня утром, на рыбной ловле…
   — Так вот, мое дитя, — сказал Жак Хелло, — повторяю тебе вопрос: хочешь идти с нами?
   — А вы обещаете мне, что мы будем искать человека, который убил моего отца?..
   — Обещаю тебе, что твой отец будет отомщен!
   — Я иду за вами.
   — Пойдем!..
   Все вместе пошли к Ориноко.
   Что касается убитого индейца, то решено было не оставлять его на растерзание хищникам. Он принадлежал к племени банивасов из деревни Сан-Сальвадор, население которой было перебито квивасами. Поэтому Жак Хелло предполагал вернуться в хижину после обеда с несколькими гребцами, чтобы похоронить убитого.
   Гомо провел их к реке кратчайшим путем, не возвращаясь к хижине, так что через полчаса они были уже в лагере.
   Жак Хелло и Вальдес условились ничего не говорить относительно Жиро.
   Лучше было умолчать о связи последнего с Альфанизом, что теперь было уже несомненным. Бесполезно было увеличивать беспокойство товарищей, и без того имевших много поводов для тревоги.
   Тем не менее тот факт, что испанец знал о родственной связи Жана с полковником Кермором, чрезвычайно осложнял положение. Альфаниз мог узнать об этом и, чтобы отомстить полковнику, захватить его сына.
   Правда, — это до известной степени успокаивало — квивасы не появлялись в окрестностях реки. Если бы было иначе, если бы они находились в пределах Сьерра-Паримы, индеец и его сын знали бы об этом. Жак Хелло решил сказать, что испанец после своего бегства поссорился с этим индейцем, который отказался быть его проводником до Санта-Жуаны, и результатом ссоры было убийство.
   Все это было внушено Гомо, и он, по-видимому, понял, чего от него хотели, так как глаза его блестели смышленостью.
   Как удивились сержант Мартьяль, Жан и Герман Патерн, когда Жак Хелло представил им, вернувшись в лагерь, Гомо и рассказал его историю, как это было условлено!
   Все встретили молодого индейца самым радушным образом. Когда Жан узнал, что мальчик теперь сирота, он привлек его к себе и осыпал ласками…
   Прибытие Гомо могло быть даже принято за хорошее предзнаменование, так как на вопрос Жана, не знает ли он миссии Санта-Жуана, он ответил:.
   — Я знаю ее и несколько раз бывал там с моим отцом.
   — Ты проводишь нас туда?
   — Да… да! Вы не такие, как этот злой человек, который хотел, чтобы мы были его проводниками…
   По знаку Вальдеса Гомо остерегся сказать лишнее. Что касается виновника убийства индейца, то ни Жак Хелло, ни Вальдес после сделанного мальчиком описания не могли сомневаться в том, кто он. А если бы такие сомнения и возникли, то они должны были исчезнуть после того, как обнаружилось, что из каюты «Галлинетты» пропал один револьвер.
   Это был револьвер сержанта Мартьяля.
   — Украден мой револьвер! — воскликнул он. — Украден этим разбойником, который убил из него несчастного индейца!.. Револьвер, который мне дал полковник!..
   Гомо был глубоко тронут оказанным ему вниманием и заботами.
   После завтрака были окончены организация лагеря, в котором должны были остаться гребцы пирог, и приготовления к дальнейшему путешествию пассажиров. Разлука предстояла, может быть, долгая…
   Между тем Гомо узнал от Жана, какую цель преследовала экспедиция, направляясь в миссию Санта-Жуана.
   Его лицо тотчас же омрачилось.
   — Вы увидите вашего отца? — спросил он.
   — Да, мое дитя!
   — Вы увидите его, а я… я никогда уже не увижу моего… никогда!
   После полудня Жак Хелло, Герман Патерн и гребцы «Моригпи» покинули лагерь и направились к поляне.
   Гомо шел с ними. Жан тоже получил разрешение присоединиться к ним.
   Через полчаса достигли того места, где под пальмой лежало тело индейца. Гребцы, захватившие с собой лопаты, вырыли могилу, достаточно глубокую, чтобы ее не могли разрыть хищники.
   После того как Гомо, весь в слезах, в последний раз простился с телом отца, труп был опущен в могилу.
   После этого вернулись в лагерь.
   Жана ходьба особенно не утомила. Он ручался за себя. Во время путешествия силы не изменят ему. Он уверял в этом Жака Хелло и сержанта Мартьяля…
   — У меня есть надежда на хороший исход! — повторял он.
   Когда наступила ночь, пассажиры разместились в каютах пирог, а гребцы должны были стеречь лагерь.
   На «Галлинетте» было отведено место и для Гомо. Но бедный мальчик почти не спал: его тяжелые вздохи раздавались всю ночь.

Глава девятая. ЧЕРЕЗ СЬЕРРУ

   Жак Хелло и его спутники оставили лагерь пика Монуар в шесть часов утра, вверив его охрану Паршалю, которому можно было довериться вполне.
   Под командой Паршаля остались гребцы «Галлинетты» и «Мориши» — всего пятнадцать человек. Остальные два гребца, которым было поручено нести багаж, отправились вместе с путешественниками. В случае нападения индейцев или Альфаниза Паршаль, если бы он не мог защититься, должен был оставить лагерь и по возможности отступить к миссии Сайта— Жуана…
   Не могло быть сомнения — Жак Хелло был в этом уверен, — что миссия могла сопротивляться квивасам, которые бродили в этой части венесуэльской территории.
   После переговоров с Вальдесом Жак Хелло имел основания думать, что путешествие пройдет благополучно. Конечно, самой большой опасностью в пути через леса Сьерра-Паримы было бы встретить шайку Альфаниза. Но, судя по словам Гомо и по тому, что ответил его отец Жиро, эта шайка вблизи Сьерры не показывалась. Правда, испанец, направившись к северу, надеялся соединиться с Альфанизом, который был, может быть, его товарищем по каторге. Но если квиваеы и были недалеко, то и миссия была близко — всего в каких-нибудь 50 километрах. Таким образом, делая по 25 километров в сутки, пешеходы могли, вероятно, пройти это расстояние в два — два с половиной дня. Выйдя 30 октября с восходом солнца, путешественники могли достигнуть Санта-Жуаны после обеда 1 ноября, если только погода не создаст им препятствий.
   Итак, при небольшой удаче маленький отряд мог рассчитывать совершить это путешествие без каких-либо неприятных встреч.
   Отряд состоял из 8 человек. Жак Хелло и Вальдес шли впереди, Жан и Гомо
   — за ними, следуя по направлению, которое указывал молодой индеец. Сзади них шли Герман Патерн и сержант Мартьяль. А за ними — два гребца с «Галлинетты», несшие мешки, в которых находилось все самое необходимое для дороги: одеяла для ночевок, сушеное мясо и достаточное количество муки маниока; кроме того, у каждого было по фляжке с водкой.
   Конечно, в этих наполненных дичью лесах пропитание путешественникам могла бы обеспечить охота. Но на всякий случай лучше было не обнаруживать своего присутствия выстрелами.
   Если какой-нибудь пекари или морская свинка попались бы в руки без выстрелов, то, конечно, им были бы только рады. Таким образом, эхо Сьерры не должно было разнести ни одного звука выстрелов.
   Само собой разумеется, Жак Хелло, сержант Мартьяль и Вальдес были вооружены карабинами, имея при этом полные патронташи зарядов и по револьверу и ножу за поясом. Герман Патерн взял охотничье ружье и ящик для гербаризации, с которым он никогда не расставался.
   Погода благоприятствовала ходьбе. Ничто не угрожало дождем или грозой. Высокие облака умеряли солнечные лучи. Свежий ветер бежал по верхушкам деревьев, проникая под листву и срывая сухие листья. Почва поднималась к северо-востоку, и если саванна не обнаружила бы дальше резкого понижения, то не встретилось бы ни одного из тех болотистых мест, которые чаще всего встречаются на низинах льяносов.
   Недостатка воды в пути тоже не предполагалось. По словам Гомо, Рио-Торрида, начиная с самого устья у Ориноко, тянулась по направлению к Санта-Жуане. Это была бурная и несудоходная речка, загроможденная гранитными скалами, не проходимая ни для пирог, ни даже для маленьких лодочек. Она развертывалась по лесу капризными зигзагами. Путешественники шли по ее правому берегу.
   Под руководством молодого индейца отряд двинулся к северо-востоку, обогнув слева покинутую хижину, и начал пересекать территорию Сьерры.
   Идти по почве, заросшей кустарником и покрытой иногда толстым слоем сухих листьев и веток, которые чубаско ломают здесь сотнями, было не особенно легко. Впрочем, Жак Хелло, скорее, старался умерить скорость движения отряда, чтобы сберечь силы молодой девушки. Когда последняя делала ему по этому поводу замечание, он говорил:
   — Конечно, надо идти скоро, но еще важнее не задержаться вследствие усталости.
   — Я совершенно теперь поправился. Не бойтесь, что я явлюсь причиной задержки…
   — Я вас прошу… мой дорогой Жан, — отвечал он, — позволить мне принимать относительно вас те меры предосторожности, которые я считаю нужными… Переговорив с Гомо, я смог установить положение Санта-Жуаны и наметить нашу дорогу, от этапа к этапу, которые я тщательно вычислил. Если мы не встретим никого, на что я надеюсь, то нам не нужно будет увеличивать число этих этапов… Между тем, если окажется нужным, мы будем рады, что поберегли свои силы, особенно ваши. Я сожалею только о том, что нельзя было достать лошади: это избавило бы вас от путешествия пешком…
   — Благодарю вас, — ответила Жанна. — Это все, чем я могу вам ответить на то, что вы делаете для меня!.. Право, если подумать о всех этих трудностях, которых я не предвидела сначала, то невольно спрашиваешь себя: каким образом сержант и его племянник могли бы достичь своей цели, если бы им не встретились вы в пути?.. А между тем… вы ведь не должны были ехать дальше Сан-Фернандо…
   — Я должен был отправиться туда, куда отправлялась дочь Кермора. Вы должны теперь положиться на меня во всем, что касается этого путешествия до миссии.
   — Хорошо, Хелло! Какому же более надежному другу я могла бы довериться?
   — отвечала молодая девушка.
   К полудню отряд остановился для отдыха на берегу Рио-Торриды, которую невозможно было бы перейти вследствие ее бурного течения. Ширина реки не превосходила 15 метров. Над ее поверхностью летали утки и птицы павас. Молодой индеец убил несколько штук своими стрелами. Их приберегли к обеду и удовольствовались холодным мясом и маниоковым хлебом.
   После часового отдыха отряд снова пустился в дорогу. Хотя почва все поднималась, густота леса не уменьшалась. Попадались все те же деревья, та же чаща, те же кусты. Во всяком случае, идя по берегу Торриды, путешественники избегали многих препятствий, которые встретились бы им в глубине леса. Не могло быть сомнения, что при отсутствии осложнений к вечеру отряд пройдет предположенное на этот день Жаком Хелло расстояние.
   Лес был весь оживлен. Тысячи птиц порхали с ветки на ветку, оглашая воздух криками. В зелени деревьев кувыркались обезьяны, главным образом ревуны, которые ревут не днем, а задают свои оглушительные концерты вечером или утром. Среди многочисленных пернатых Герман Патерн с удовольствием заметил стаи птиц гуачарос, присутствие которых свидетельствовало о приближении к восточному берегу. Потревоженные в своем дневном покое — чаще всего они вылетают из расщелин скал лишь ночью, — они прятались на вершинах кустов патакас, ягоды которых, обладающие тем же свойством, что и кора колорадито, служат им пищей.
   Между прочим, Герман Патерн заметил также несколько гнезд, висевших на тонких лианах. Из них вылетали целые тучи трупиалов, чудесных певцов местного царства, напоминавших соловьев.
   Соблазн залезть рукой в одно из этих гнезд был слишком велик, чтобы Герман Патерн мог воздержаться. Но в тот момент, как он хотел это сделать, Гомо крикнул:
   — Берегитесь… берегитесь!..
   Действительно, с полдюжины этих птиц бросились на отважного натуралиста, стараясь выклевать ему глаза. Вальдесу и молодому индейцу пришлось прибежать на помощь, чтобы избавить его от этого нападения.
   — Будь осторожен, — обратился к нему Жак Хелло, — не то вернешься в Европу кривым или слепым.
   Герман Патерн принял, конечно, этот совет к сведению.
   Он хорошо также делал, что не лазил по кустам, которые росли около реки. Слово «мириады» не преувеличивает количество змей, которые ползают здесь в траве. Они так же опасны, как кайманы в водах или по берегам Ориноко. Если последние летом прячутся в глубине сырых мест и спят там до дождливого времени года, то змеи не засыпают в толще сухих листьев, а держатся всегда настороже; путешественники заметили их несколько штук — между прочим, одного тригоноцефала, длиной до двух метров, которого Вальдес своевременно заметил и обратил в бегство.
   Что касается тигров, медведей и других хищников, то ни один из них не показывался в окрестностях. Но весьма возможно было, что с наступлением ночи следовало ожидать услышать их рычание, и было необходимо охранять лагерь.
   До сих пор Жак Хелло и его товарищи избегали всякой опасной встречи как с хищными животными, так и с недобрыми людьми, которые еще опаснее хищников. Правда, не сказав ничего товарищам о Жиро и Альфанизе, Жак Хелло и Вальдес решили быть все время настороже. Довольно часто рулевой «Галлинетты», шедший впереди отряда, уходил влево и осматривал окрестности, чтобы предупредить неожиданное нападение. Не заметив ничего подозрительного, хотя он и удалялся иногда на расстояние полукилометра, Вальдес занимал свое место около Жака Хелло, и одного взгляда было достаточно, чтобы они друг друга поняли.
   Путешественники держались сомкнутой группой, насколько это позволяла узкая тропинка, проложенная параллельно реке Торрида. Несколько раз пришлось, однако, углубляться в лес, чтобы обойти высокие скалы или глубокие впадины берега. Направление течения реки все время было на северо-восток, проходя вдоль склонов Сьерра-Паримы. Другая сторона берега поднималась лесистыми этажами, над которыми высились местами гигантские пальмы, а еще выше их виднелась вершина горы, северный хребет которой должен был находиться в связи с орографической системой Рораймы.
   Жан и Гомо шли рядом у самого берега, достаточно широкого для двух пешеходов.
   Они говорили о миссии Санта-Жуана. Молодой индеец давал очень подробные указания об этом учреждении и о самом отце Эсперанте.
   — Ты его хорошо знаешь? — спросил Жан.
   — Да… я его знаю… Я часто его видел… Мой отец и я находились в Санта-Жуане целый год…
   — Это было давно?
   — Нет… перед сезоном дождей прошлого года… Это случилось после несчастья, когда наша деревня, Сан-Сальвадор, была разграблена квивасами… Несколько индейцев и мы бежали в миссию…
   — И вас укрыл в Санта-Жуане отец Эсперанте?
   — Да. Он хотел нас оставить. Несколько человек и остались.
   — Почему же вы ушли?
   — Так хотел мой отец… Мы банивасы… Его желание было — вернуться на свою территорию… Он был лодочником на реке… Я уже знал… Я умел грести маленьким веслом… Все четыре года я греб с ним.
   То, что говорил мальчик, не могло удивить Жака Хелло и его товарищей. По рассказам французского путешественника, они знали характер банивасов, лучших лодочников Ориноко, честных и смышленых индейцев. Только в силу особых обстоятельств, — и потому, что мать Гомо принадлежала к восточному племени, отец мальчика поселился в деревне Сан-Сальвадор, за истоками реки. Принимая решение оставить Санта-Жуану, он подчинялся инстинкту, который тянул его вернуться в льяносы, лежащие между Сан-Фернандо и Кайкарой.