Страница:
А какая панорама развертывается по берегам этого капризного, извилистого потока Файр-Хол, получившего свое начало в одном из небольших озер и стремящегося на север! На всех уступах горных массивов, спускающихся к самому его руслу, виднеются вулканические кратеры и дымятся гейзеры, носящие характерные названия: здесь Олд-Фейсфул (Олд-Фейсфул — Верный Старик.) с его совершающимися через определенные промежутки извержениями, хотя с некоторых пор они становятся менее регулярными. Далее Шато-Фор (Шато-Фор — Крепкий Замок.) на берегу болотистого пруда, своей формой напоминающий старую башенку, стены которой обильно орошаются дождем сгущенных паров гейзера. Дальше Рюш (Рюш — Улей.), чудовищный колодец, верхняя закраина каменной кладки которого подымается над почвой, точно часть какой-то бащни; потом Гран-Гейзер (Гран-Гейзер — Большой Гейзер.), извергающийся регулярно через каждые тридцать два часа, и, наконец, Ле-Жеан (Ле-Жеан — Гигант.), выбрасывающий свои столбы пара на высоту ста двадцати футов, и Великанша, вдвое выше, чем он.
Такова эта местность, не имеющая себе равной во всем свете, где Макс Реаль так подробно изучал все долины, все каньоны, все заболоченные пространства, переходя от одного чуда природы к другому, беспрерывно восхищаясь. В этом уголке штата Вайоминг, орошаемого реками Файр-Хол и Верхний Йеллоустон, почва под ногами содрогается, точно железная крышка какого-то чудовищного парового котла, в котором смешиваются, соединяются и сплавляются различные теллурические вещества от действия внутренних огней, питаемых неистощимым центральным очагом.
Там происходят самые неожиданные и изумительные явления, подобные сценическим эффектам какой-нибудь феерии, которые совершаются по мановению палочки волшебника. Все это происходит здесь среди чудес Национального парка Йеллоустон, равного которому нельзя найти ни в какой другой стране земного шара.
Такова эта местность, не имеющая себе равной во всем свете, где Макс Реаль так подробно изучал все долины, все каньоны, все заболоченные пространства, переходя от одного чуда природы к другому, беспрерывно восхищаясь. В этом уголке штата Вайоминг, орошаемого реками Файр-Хол и Верхний Йеллоустон, почва под ногами содрогается, точно железная крышка какого-то чудовищного парового котла, в котором смешиваются, соединяются и сплавляются различные теллурические вещества от действия внутренних огней, питаемых неистощимым центральным очагом.
Там происходят самые неожиданные и изумительные явления, подобные сценическим эффектам какой-нибудь феерии, которые совершаются по мановению палочки волшебника. Все это происходит здесь среди чудес Национального парка Йеллоустон, равного которому нельзя найти ни в какой другой стране земного шара.
Глава II. ПРИНЯЛИ ОДНОГО ЗА ДРУГОГО
— Я не думаю, чтобы он уже приехал.
— А почему вы не думаете?
— Потому что в моей газете ничего об этом не говорится.
— Плохо осведомлена ваша газета, так как в моей об»этой новости говорится очень подробно…
— В таком случае, я перестану абонироваться…
— И хорошо сделаете…
— Без сомнения! Нельзя же допускать, чтобы, когда дело касается фактов такой важности, газета молчала и ее абоненты ничего о них не знали.
— Это непростительно!
Этими фразами обменивались два гражданина Цинциннати, прогуливавшиеся по висячему мосту длиной в сто шестьдесят туазов, перекинутому через Огайо, почти у самого устоя Лэкинга, соединявшему Цинциннати с двумя предместьями, Нью-Фортом и Ковингтоном на территории Кентукки.
Река Огайо — Красавица река — отделяет на юге и юго-востоке штат Огайо от штатов Кентукки и Западная Виргиния. Геодезические долготы у него общие: на востоке со штатом Пенсильвания, на севере со штатом Мичиган, на западе со штатом Индиана.
Идя по этому мосту, изящество которого равняется смелости его строителя, вы видите промышленный город, растянувшийся на протяжении девяти миль вдоль правого берега реки вплоть до начала холмов, расположенных в том же направлении. Дальше на востоке виднеется Райский парк, а за ним городское предместье — виллы и коттеджи, затерявшиеся в окружающей их зелени.
Реку Огайо вполне правильно сравнивают с европейскими реками: виднеющиеся на ее берегах села и окружающая их растительность носят совершенно европейский характер.
Продолжая разговаривать, два гражданина, потомки которых пожалеют, что не знали ни их имен, ни их социального положения, смотрели через проволочные переплетения между пролетами моста на пароходы и баржи, сновавшие по реке и скользившие под тремя железнодорожными мостами, перекинутыми в разных местах, с проложенными на них путями, служившими средством связи между двумя соседними штатами.
Надо прибавить, что в этот день 28 мая, немало других граждан, таких же неизвестных, как и эти двое, заводили оживленнейшие разговоры в промышленных кварталах на пивоваренных, мукомольных, рафинадных заводах, в мастерских, которых в Цинциннати насчитывается около семи тысяч, а также на городских рынках и вокзалах, где группы разговаривающих были особенно демонстративны и шумны. Не создавалось впечатления, что эти почтенные горожане принадлежат к высшим классам города, к обществу ученых и артистов, посещавших университетские лекции и богатые библиотеки и осматривавших драгоценные коллекции и музеи Цинциннати. Нет! Оживление замечалось главным образом в низших слоях населения и не распространялось на богатые кварталы, на модные улицы, на скверы и парки с их великолепными, особенно каштановыми деревьями, от которых штат Огайо и получил название — Бэкей-Стэт (Каштановый штат).
Проходя мимо этих групп и прислушиваясь к разговорам, можно было услышать такие фразы:
— Вы его видели?
— Нет. Он приехал вчера вечером очень поздно. Его посадил в закрытый экипаж и повез тот, кто с ним приехал…
— Повез куда?
— Вот чего никто не знает и что было бы крайне интересно узнать…
— Но, в конце концов, ведь он же приехал не для того, чтобы никому не показываться! Я думаю, что он будет на выставке.
— Да… говорят, послезавтра… на большом конкурсе в Спринг-Грове.
— Воображаю, какая там будет толпа!
— Будут давить друг друга!
Но такая манера судить о герое дня не была присуща большинству городских жителей. В той части города, которая находилась близко от бойни, там, где особенно ценятся физические качества и где отдают предпочтение росту, силе и мускулам индивидуумов перед их моральными и интеллектуальными качествами, многие недоверчиво пожимали плечами.
— Раздутая репутация, — сказал один.
— У нас и здесь найдутся такие же, — заметил другой.
— Больше шести футов, если верить рекламам…
— Футов, в каждом из которых, может быть, меньше двенадцати дюймов…
— Нужно будет посмотреть.
— Однако он до сих пор побивал, кажется, всех своих соперников…
— Ну! .. Ведь говорят также, что он побил рекорд… Но все это только для того, чтобы заинтересовать публику… Заинтересовать, а потом — ее обокрасть!
— Здесь мы не очень-то позволим себя надувать.
— Но разве он приехал сюда не из Техаса? — спросил один рослый малый, широкоплечий, с сильными мускулистыми руками, на которых виднелись еще следы крови, которая забрызгала его на бойне.
— Из Техаса… прямехонько оттуда, — ответил один из его товарищей, такой же, как он, рослый и сильный парень.
— В таком случае, подождем…
— Да… подождем. К нам уже не один такой приезжал, и он лучше бы сделал, если бы оставался там, где был.
— Но в конце концов, если он выиграет! .. Ведь это возмож— но и не удивило бы меня.
Как видно, мнения расходились. Это, конечно, не очень обрадовало бы Джона Мильнера, приехавшего накануне в Цинциннати со вторым партнером, Томом Краббом, который в результате второго метания игральных костей был отправлен из столицы Техаса в главный город Огайо.
В полдень 17 мая Джон Мильнер получил телеграмму, извещавшую его о результате тиража, произведенного в пользу знаменитого борца города Чикаго.
Без сомнения, Том Крабб мог считать себя редким удачником с большим основанием, чем Макс Реаль, хотя последний продвинулся сильно вперед благодаря полученному им удвоенному числу очков. Что касается Крабба, то он получил двенадцать очков, самое большое число, какое могут дать две игральные кости, но так как это число двенадцать падало на одну из клеток штата Иллинойс, то нужно было его еще удвоить, и полученное число двадцать четыре перебрасывало Тома Крабба с одиннадцатой сразу в тридцать пятую клетку.
Надо прибавить, что этот тираж направлял его в самые населенные провинции центра Североамериканских Соединенных штатов, где железнодорожное сообщение в высшей степени быстро и удобно, вместо того чтобы отсылать его куда-нибудь на самые окраины федерации.
Вот почему, когда Джон Мильнер покидал город Остин, его все горячо поздравляли. В этот день все пари увеличились, а ставка на Тома Крабба возросла не только в Техасе, но и во многих других штатах, особенно же на всех биржах штата Иллинойс, где ставка на него стала один против пяти, ставка еще более высокая, чем на Гарри Кембэла, до сих пор считавшегося избранным любимцем.
— Главное, берегите его, берегите! .. — советовали все Джону Мильнеру. — Хотя он одарен исключительно крепким здоровьем и мускулы его сделаны из хромовой стали, не давайте ему переутомляться! .. Нужно, чтобы он до конца не потерпел никакой аварии.
— Положитесь на меня, — решительным тоном объявил его тренер. — В шкуре Тома Крабба сидит не Том Крабб, а сам Джон Мильнер.
— И смотрите, — прибавили присутствующие, — смотрите, чтобы не было больше никаких путешествий по морю, ни длинных, ни коротких, раз морская болезнь приводит его в состояние полного упадка, как физического, так и морального.
— Которое, однако, длилось недолго, — возразил Джон Мильнер. — Но не беспокойтесь, между Галвестоном и Новым Орлеаном нет пароходного сообщения, Мы доедем до Огайо по железной дороге, не торопясь, как спокойные путешественники, раз у нас есть пятнадцать дней для того, чтобы попасть в Цинциннати.
Эта столица была именно той, которая занимала на карте завещателя тридцать пятую клетку, и Том Крабб оказался теперь впереди всех партнеров, за исключением только, командора Уррикана.
В этот самый день, напутствуемый пожеланиями и горячими приветствиями своих сторонников, Том Крабб был доставлен на вокзал, введен в вагон и укутан теплыми пледами, так как опасались влияния разных температур в Огайо и Техасе. Вскоре затем поезд тронулся и помчался без всяких остановок к границе штата Луизиана.
Путешественники в течение двадцати четырех часов отдыхали в Новом Орлеане, где им был оказан еще более горячий прием, чем в первый раз. Это объясняется тем, что ставка на знаменитого боксера все повышалась. Тома Крабба требовали в агентствах всех городов Союза. Это было какое-то безумие, неистовство! По подсчетам газет, суммы, поставленные на второго партнера в течение его переезда от столицы Техаса до метрополии штата Огайо, составляли по меньшей мере сто пятьдесят тысяч долларов.
— Какой успех! — говорил Джон Мильнер. — И какой прием нас ждет в Цинциннати… Да! Нужно, чтобы это было действительно настоящим триумфом… Я все уже обдумал…
Вот каков был план Джона Мильнера, придуманный им, чтобы еще более возбудить любопытство публики и ее восхищение Томом Краббом; такой план не мог бы не одобрить и знаменитый Барнум (Барнум — известный цирковой антрепренер.).
Дело шло не о том, — как это можно было бы подумать, — чтобы особенно шумно, при помощи реклам, объявить о приезде в столицу чемпиона Нового Света и послать вызов наиболее смелым боксерам Цинциннати, приглашая их на борьбу, из которой Том Крабб вышел бы, без сомнения, победителем. Возможно, что Джон Мильнер и попытается когда-нибудь к этому прибегнуть, если представится случай, но теперь ему хотелось главным образом соблюсти самое строгое инкогнито, не давая никаких сведений держателям пари о состоянии здоровья их любимца, и до самого последнего дня оставлять их в полной неизвестности, предоставляя им думать, что он не приедет к сроку, 31 мая, в назначенный пункт. И вот тогда он Представит Тома, окруженного ореолом, и его появление будет встречено с таким же торжеством, с каким встретили бы Илию, если бы этот пророк решил спуститься с небес в поисках своего оставленного на земле плаща.
Джон Мильнер как раз только что узнал из газет, что 30-го числа в Цинциннати назначен большой конкурс скота, конкурс, на котором лучшие представители рогатого, а также и не рогатого скота будут награждены разными медалями и аттестатами, которым все, по-видимому, придают очень большое значение. Какой подходящий случай выставить Тома Крабба в Спринг-Грове, на этой многолюдной ярмарке, и как раз тогда, когда все потеряют уже всякую надежду его увидеть, и как раз накануне дня, когда ему надлежало явиться в почтовое бюро метрополии!
Излишне говорить, что Джон Мильнер по этому поводу со своим компаньоном не советовался, имея на то свои причины. И в ту же ночь оба они уехали из Нового Орлеана, никого не предупредив о своем отъезде. Куда они делись? Вопрос, который на следующий день жители этого города задавали друг другу.
Джон Мильнер больше не придерживался того маршрута, которому он следовал, покинув штат Иллинойс. К тому же сеть железных дорог настолько запутана в районах центральных и восточных Соединенных штатов, что получается впечатление, точно вся карта сплошь покрыта настоящей паутиной. Таким-то образом, не спеша, нигде не заявляя о прибытии Тома Крабба, путешествуя по ночам и отдыхая днем, заботясь только о том, чтобы не обращать на себя внимания публики, обладатель синего флажка и его тренер проехали штаты Миссисипи, Теннесси, Кентукки и на рассвете 27 мая остановились в маленькой гостинице в предместье Ковингтон. Им оставалось теперь только переехать реку Огайо, чтобы очутиться в Цинциннати.
Так осуществилась идея Джона Мильнера, и Том Крабб явился в Цинциннати, сохранив полнейшее инкогнито.
По сведениям, получаемым из наиболее осведомленных газет, не было известно, что с ним случилось. После его отъезда из Нового Орлеана все следы были потеряны. Поэтому невольно напрашивается вопрос, что же означали все разговоры и предположения и что мог подумать сам Джон Мильнер, если бы он их услышал.
Разумеется, он имел все основания рассчитывать на сильное впечатление, которое Том Крабб произвел бы на жителей Цинциннати, разуверившихся в возможности увидеть второго партнера во-время на месте, а также на всех держателей пари, поставивших на него значительные суммы, если бы накануне того дня, когда он должен был прийти за телеграммой, Крабб внезапно появился бы на конкурсе ярмарки в Спринг-Грове.
А между тем кто знает, не лучше ли сделал бы Джон Мильнер, если бы использовал две недели, которые имел по выезде из Техаса, на то, чтобы демонстрировать своего знаменитого компаньона на территории штата Огайо? Разве этот штат не занимает четвертого места среди штатов Североамериканской республики, обладая населением в три миллиона семьсот тысяч жителей? Как с точки зрения занимаемого им положения участника матча Гиппербона, так и того, которое он занимал среди любителей и ценителей бокса, не лучше ли было перевозить его из города в город, выставляя напоказ жителям всех главных центров в штате Огайо? Таких городов очень много, они все процветают, и Тому Краббу они могли бы оказать самый лучший прием.
Если бы Джон Мильнер так упорно не цеплялся за придуманный им театральный эффект, он, без сомнения, нашел бы нужным показать своего знаменитого боксера в Кливленде, этом великолепном городе на берегу озера Эри, прогуливаясь с ним по аллее Эвклида, самой красивой из всех аллей Союза, и по всем широким улицам города, обсаженным редкостными кленами. Этот город обогатился благодаря эксплуатации своих источников минерального масла, бассейны которого непосредственно сообщаются с его городским портом, одним из самых оживленных на побережье озера Эри. Его торговый оборот превосходит двести миллионов долларов. Из Кливленда Том Крабб перебрался бы в Толидо и в Сандаски, тоже торговые порты, где сосредоточены целые флотилии рыболовных судов; оттуда — во все промышленные центры, которые черпают свою силу в водах реки Огайо, подобно тому как органы человеческого тела черпают жизненную силу в крови его артерий. Из таких городов надо назвать Старбенвилл, Мариетт, Галлиполис и многие другие.
Само собой разумеется, что железные дороги пересекают его по всем направлениям, проходя через богатейшие поля хлебных злаков, среди которых преобладает маис, через табачные плантации и виноградники, через зеленеющие долины и целые рощи деревьев изумительной красоты — акаций, железных деревьев, сахарных кленов, черных тополей и плантанов, стволы которых имеют в окружности от тридцати до сорока футов. Их можно сравнить с гигантскими секвойями западных территорий. Поэтому понятно, что, будучи так щедро награжден природой, штат Огайо является одним из наиболее могущественных штатов Союза.
Нужно прибавить, что скот является предметом широкой торговли этой страны, которым она во множестве снабжает заводы Чикаго, Омахи и Канзас-Сити, чем и объясняется важное значение ее рынков и, между прочим, этого конкурса представителей бычьих, овечьих и свиных пород, который был назначен на 30-е число настоящего месяца.
Раздумывать о плане, намеченном Джоном Мильнером, было уже поздно. Тома Крабба не будут показывать ни в каких больших городах. Он доехал до границы штата Кентукки без каких бы то ни было неприятных приключений, без малейшего утомления, путешествуя так, как об этом рассказано выше. За время его пребывания в Техасе к нему вернулось его обычное здоровье, вся его физическая сила. В дороге он ничего не потерял, у него был прекрасный вид, и какое это будет торжество, когда он предстанет таким перед публикой в Спринг-Грове!
На следующий день Джон Мильнер захотел пройтись по городу, но, разумеется, не в обществе своего компаньона. Уходя из гостиницы, он сказал Краббу:
— Том, ты останешься здесь и подождешь меня.
И так как Джон Мильнер это сказал не для того, чтобы с ним посоветоваться, то Тому Краббу отвечать было нечего.
— Ты ни в коем случае не должен выходить из комнаты, — прибавил Джон Мильнер.
Том Крабб вышел бы, если бы это ему позволили. Но ему сказали не выходить, и он не выйдет.
— Если я долго не вернусь, — прибавил еще Джон Мильнер, — то тебе подадут сюда твой первый завтрак, потом второй, потом твой ленч, потом твой обед, потом ужин. Я отдам приказание, и тебе не придется беспокоиться о твоем питании.
Нет, разумеется, Том Крабб не будет беспокоиться в данных условиях. Он будет терпеливо ждать возвращения Джона Мильнера. Потом, направившись к широкому креслу-качалке, он тяжело в него опустился, слегка раскачиваясь, и мозг его оцепенел в обычном для него бездействии.
Джон Мильнер спустился в контору гостиницы, заказал меню из самых питательных блюд, которые надлежало подать его компаньону, и по улицам Ковингтона направился к берегу реки Огайо. Переплыв ее на пароме и сойдя на ее правом берегу, он засунул руки в карманы и отправился бродить по торговому кварталу города.
Там царило значительное оживление, в чем Джон Мильнер не замедлил убедиться, пытаясь уловить несколько фраз, которыми обменивались прохожие. Он нисколько не сомневался в том, что все были очень заинтересованы ожидаемым приездом второго партнера матча Гиппербона.
С этой целью Джон Мильнер переходил из одной улицы в другую, останавливаясь около оживленно разговаривающих групп перед магазинами и на площадях, где общее оживление выражалось особенно шумно. В толпе участвовали также и женщины, а они ведут себя в Америке не менее бурно, чем в любой стране старого материка.
Джон Мильнер чувствовал себя весьма удовлетворенным, но ему хотелось узнать, до каких пределов дошло нетерпение тех, кто не видел еще Тома Крабба в Цинциннати.
Вот почему, увидав почтенного Дика Вольгода, хозяина колбасной, в высоком цилиндре, в черном костюме и рабочем фартуке, стоявшего у дверей своей лавки, он вошел в нее и спросил окорок ветчины, который он, конечно, мог всегда легко использовать. Потом, заплатив, не торгуясь, сколько требовалось, он проговорил, направляясь к дверям:
— Завтра ведь конкурс?
— Да… Интересная церемония, — ответил Дик Вольгод. — этот конкурс сделает честь нашей округе.
— Будет, разумеется, большая толпа в Спринг-Грове? — спросил Джон Мильнер.
— Весь город там будет, сударь, — ответил Дик Вольгод тем вежливым тоном, каким говорит каждый серьезный колбасник с клиентом, только что купившим у него большой окорок. — Подумать только, такая выставка!
Джон Мильнер насторожился. У него положительно захватило дыхание… Как могли догадаться, что он хотел выставить Тома Крабба в Спринг-Грове? Но он только сказал:
— Значит… не боятся запозданий, которые всегда могут произойти?
— Ни в коем случае…
И так как в эту минуту в лавку входил новый клиент, то Джон Мильнер вышел на улицу слегка озадаченный. Можно понять его состояние, представив себя на его месте…
Он не сделал еще и ста шагов, когда на углу пятой перекрестной улицы внезапно остановился совершенно пораженный, поднял руки к небу и выронил окорок на тротуар.
Там, на стене угольного дома, виднелась афиша, на которой красовались написанные большими буквами слова:
ОН ПРИЕЗЖАЕТ! ОН ПРИЕЗЖАЕТ! ! ОН ПРИЕЗЖАЕТ! ! ! ОН ПРИЕХАЛ! ! ! !
Действительно, это переходило уже все границы. Как? ! Пребывание Тома Крабба в, Цинциннати всем известно? ! Знали, что нечего было бояться, чтобы чемпион Нового Света опоздал к назначенному сроку? ! Это объясняло то оживление, ту радость, которые испытывали все жители города, и то удовольствие, которое проявлялось в словах колбасника Дика Вольгода.
Безусловно чересчур трудно — скажем даже, невозможно — знаменитому человеку избежать всех неудобств, связанных с его славой, и приходилось навсегда отказаться от мысли о возможности набросить, на плечи Тома Крабба покрывало строгого инкогнито.
Другие афиши были еще более красноречивы и, не ограничиваясь одним извещением о его приезде, прибавляли, что он приехал прямо из Техаса и будет фигурировать на конкурсе в Спринг-Грове.
— Нет, это уж слишком! .. — вскричал Джон Мильнер. — Оказывается, все уже знают о моем намерении привести туда Тома Крабба! .. А между тем я ведь никому ни слова об этом не сказал! .. Может быть, только… я когда-нибудь говорил об этом в присутствии Крабба, и Крабб, который вообще никогда ничего не говорит, на этот раз кому-нибудь об этом дорогой разболтал… Ничем другим объяснить это невозможно!
Вскоре затем Джон Мильнер возвратился в предместье Ковингтон. Придя в гостиницу ко второму завтраку, он ничего не сказал Тому Краббу о той неловкости, которую тот, очевидно, совершил, и, решив ничем не выказывать ему своего неудовольствия, провел с ним остаток дня.
На следующее утро в восемь часов оба они отправились к реке и, перейдя висячий мост, стали подниматься вверх по городским улицам.
Национальный конкурс скота происходил в его северо-западной части, в Спринг-Грове. Туда уже массами стекалась публика, которая, что не ускользнуло от Джона Мильнера, не проявляла никаких признаков волнения и беспокойства. Со всех сторон спешили веселые и шумные группы людей, любопытство которых, — они это знали, — должно было быть вскoре удовлетворено.
Возможно, Джон Мильнер думал, что еще до своего появления в Спринг-Грове Том Крабб будет узнан по своему исключительному росту и дородности. Черты его лица, его фигура столко уже раз воспроизводились фотографами и пользовались такой популярностью во всех даже самых захолустных городках Союза! Но нет! Никто им здесь не занимался, никто на него не оборачивался, никто и не подозревал, что этот колосс, приравнивавший свои шаги к шагам Джона Мильнера, был не только знаменитым боксеров-бойцом, но еще и партнером матча Гиппербона, тем самым, которого игральные кости отправили в тридцать пятую клетку, в штат Огайо, в город Цинциннати.
Было девять часов, когда они дошли до Спринг-Грова. Место, где происходил конкурс, было уже битком набито публикой. К шуму, производимому зрителями, присоединялись еще мычание, блеяние и ворчание животных, из которых избранные счастливцы должны были фигурировать на страницах официальных списков награжденных.
Там были собраны великолепные представители овец и свиней самых лучших пород, а также молочных коров и быков.
Более четырехсот тысяч экземпляров высылает ежегодно Америка в Англию. Там восседали рядом с известнейшими скотоводами и «короли рогатого скота», пользующиеся почетом наряду с наиболее уважаемыми гражданами Соединенных штатов. В центре помещалась эстрада, на которой должны были фигурировать выставленные экземпляры.
В эту минуту Джону Мильнеру пришла в голову мысль растолкать толпу, устремиться к эстраде, ввести на нее своего спутника и громко крикнуть:
— Вот Том Крабб, чемпион Нового Света, второй партнер матча Гиппербона!
— А почему вы не думаете?
— Потому что в моей газете ничего об этом не говорится.
— Плохо осведомлена ваша газета, так как в моей об»этой новости говорится очень подробно…
— В таком случае, я перестану абонироваться…
— И хорошо сделаете…
— Без сомнения! Нельзя же допускать, чтобы, когда дело касается фактов такой важности, газета молчала и ее абоненты ничего о них не знали.
— Это непростительно!
Этими фразами обменивались два гражданина Цинциннати, прогуливавшиеся по висячему мосту длиной в сто шестьдесят туазов, перекинутому через Огайо, почти у самого устоя Лэкинга, соединявшему Цинциннати с двумя предместьями, Нью-Фортом и Ковингтоном на территории Кентукки.
Река Огайо — Красавица река — отделяет на юге и юго-востоке штат Огайо от штатов Кентукки и Западная Виргиния. Геодезические долготы у него общие: на востоке со штатом Пенсильвания, на севере со штатом Мичиган, на западе со штатом Индиана.
Идя по этому мосту, изящество которого равняется смелости его строителя, вы видите промышленный город, растянувшийся на протяжении девяти миль вдоль правого берега реки вплоть до начала холмов, расположенных в том же направлении. Дальше на востоке виднеется Райский парк, а за ним городское предместье — виллы и коттеджи, затерявшиеся в окружающей их зелени.
Реку Огайо вполне правильно сравнивают с европейскими реками: виднеющиеся на ее берегах села и окружающая их растительность носят совершенно европейский характер.
Продолжая разговаривать, два гражданина, потомки которых пожалеют, что не знали ни их имен, ни их социального положения, смотрели через проволочные переплетения между пролетами моста на пароходы и баржи, сновавшие по реке и скользившие под тремя железнодорожными мостами, перекинутыми в разных местах, с проложенными на них путями, служившими средством связи между двумя соседними штатами.
Надо прибавить, что в этот день 28 мая, немало других граждан, таких же неизвестных, как и эти двое, заводили оживленнейшие разговоры в промышленных кварталах на пивоваренных, мукомольных, рафинадных заводах, в мастерских, которых в Цинциннати насчитывается около семи тысяч, а также на городских рынках и вокзалах, где группы разговаривающих были особенно демонстративны и шумны. Не создавалось впечатления, что эти почтенные горожане принадлежат к высшим классам города, к обществу ученых и артистов, посещавших университетские лекции и богатые библиотеки и осматривавших драгоценные коллекции и музеи Цинциннати. Нет! Оживление замечалось главным образом в низших слоях населения и не распространялось на богатые кварталы, на модные улицы, на скверы и парки с их великолепными, особенно каштановыми деревьями, от которых штат Огайо и получил название — Бэкей-Стэт (Каштановый штат).
Проходя мимо этих групп и прислушиваясь к разговорам, можно было услышать такие фразы:
— Вы его видели?
— Нет. Он приехал вчера вечером очень поздно. Его посадил в закрытый экипаж и повез тот, кто с ним приехал…
— Повез куда?
— Вот чего никто не знает и что было бы крайне интересно узнать…
— Но, в конце концов, ведь он же приехал не для того, чтобы никому не показываться! Я думаю, что он будет на выставке.
— Да… говорят, послезавтра… на большом конкурсе в Спринг-Грове.
— Воображаю, какая там будет толпа!
— Будут давить друг друга!
Но такая манера судить о герое дня не была присуща большинству городских жителей. В той части города, которая находилась близко от бойни, там, где особенно ценятся физические качества и где отдают предпочтение росту, силе и мускулам индивидуумов перед их моральными и интеллектуальными качествами, многие недоверчиво пожимали плечами.
— Раздутая репутация, — сказал один.
— У нас и здесь найдутся такие же, — заметил другой.
— Больше шести футов, если верить рекламам…
— Футов, в каждом из которых, может быть, меньше двенадцати дюймов…
— Нужно будет посмотреть.
— Однако он до сих пор побивал, кажется, всех своих соперников…
— Ну! .. Ведь говорят также, что он побил рекорд… Но все это только для того, чтобы заинтересовать публику… Заинтересовать, а потом — ее обокрасть!
— Здесь мы не очень-то позволим себя надувать.
— Но разве он приехал сюда не из Техаса? — спросил один рослый малый, широкоплечий, с сильными мускулистыми руками, на которых виднелись еще следы крови, которая забрызгала его на бойне.
— Из Техаса… прямехонько оттуда, — ответил один из его товарищей, такой же, как он, рослый и сильный парень.
— В таком случае, подождем…
— Да… подождем. К нам уже не один такой приезжал, и он лучше бы сделал, если бы оставался там, где был.
— Но в конце концов, если он выиграет! .. Ведь это возмож— но и не удивило бы меня.
Как видно, мнения расходились. Это, конечно, не очень обрадовало бы Джона Мильнера, приехавшего накануне в Цинциннати со вторым партнером, Томом Краббом, который в результате второго метания игральных костей был отправлен из столицы Техаса в главный город Огайо.
В полдень 17 мая Джон Мильнер получил телеграмму, извещавшую его о результате тиража, произведенного в пользу знаменитого борца города Чикаго.
Без сомнения, Том Крабб мог считать себя редким удачником с большим основанием, чем Макс Реаль, хотя последний продвинулся сильно вперед благодаря полученному им удвоенному числу очков. Что касается Крабба, то он получил двенадцать очков, самое большое число, какое могут дать две игральные кости, но так как это число двенадцать падало на одну из клеток штата Иллинойс, то нужно было его еще удвоить, и полученное число двадцать четыре перебрасывало Тома Крабба с одиннадцатой сразу в тридцать пятую клетку.
Надо прибавить, что этот тираж направлял его в самые населенные провинции центра Североамериканских Соединенных штатов, где железнодорожное сообщение в высшей степени быстро и удобно, вместо того чтобы отсылать его куда-нибудь на самые окраины федерации.
Вот почему, когда Джон Мильнер покидал город Остин, его все горячо поздравляли. В этот день все пари увеличились, а ставка на Тома Крабба возросла не только в Техасе, но и во многих других штатах, особенно же на всех биржах штата Иллинойс, где ставка на него стала один против пяти, ставка еще более высокая, чем на Гарри Кембэла, до сих пор считавшегося избранным любимцем.
— Главное, берегите его, берегите! .. — советовали все Джону Мильнеру. — Хотя он одарен исключительно крепким здоровьем и мускулы его сделаны из хромовой стали, не давайте ему переутомляться! .. Нужно, чтобы он до конца не потерпел никакой аварии.
— Положитесь на меня, — решительным тоном объявил его тренер. — В шкуре Тома Крабба сидит не Том Крабб, а сам Джон Мильнер.
— И смотрите, — прибавили присутствующие, — смотрите, чтобы не было больше никаких путешествий по морю, ни длинных, ни коротких, раз морская болезнь приводит его в состояние полного упадка, как физического, так и морального.
— Которое, однако, длилось недолго, — возразил Джон Мильнер. — Но не беспокойтесь, между Галвестоном и Новым Орлеаном нет пароходного сообщения, Мы доедем до Огайо по железной дороге, не торопясь, как спокойные путешественники, раз у нас есть пятнадцать дней для того, чтобы попасть в Цинциннати.
Эта столица была именно той, которая занимала на карте завещателя тридцать пятую клетку, и Том Крабб оказался теперь впереди всех партнеров, за исключением только, командора Уррикана.
В этот самый день, напутствуемый пожеланиями и горячими приветствиями своих сторонников, Том Крабб был доставлен на вокзал, введен в вагон и укутан теплыми пледами, так как опасались влияния разных температур в Огайо и Техасе. Вскоре затем поезд тронулся и помчался без всяких остановок к границе штата Луизиана.
Путешественники в течение двадцати четырех часов отдыхали в Новом Орлеане, где им был оказан еще более горячий прием, чем в первый раз. Это объясняется тем, что ставка на знаменитого боксера все повышалась. Тома Крабба требовали в агентствах всех городов Союза. Это было какое-то безумие, неистовство! По подсчетам газет, суммы, поставленные на второго партнера в течение его переезда от столицы Техаса до метрополии штата Огайо, составляли по меньшей мере сто пятьдесят тысяч долларов.
— Какой успех! — говорил Джон Мильнер. — И какой прием нас ждет в Цинциннати… Да! Нужно, чтобы это было действительно настоящим триумфом… Я все уже обдумал…
Вот каков был план Джона Мильнера, придуманный им, чтобы еще более возбудить любопытство публики и ее восхищение Томом Краббом; такой план не мог бы не одобрить и знаменитый Барнум (Барнум — известный цирковой антрепренер.).
Дело шло не о том, — как это можно было бы подумать, — чтобы особенно шумно, при помощи реклам, объявить о приезде в столицу чемпиона Нового Света и послать вызов наиболее смелым боксерам Цинциннати, приглашая их на борьбу, из которой Том Крабб вышел бы, без сомнения, победителем. Возможно, что Джон Мильнер и попытается когда-нибудь к этому прибегнуть, если представится случай, но теперь ему хотелось главным образом соблюсти самое строгое инкогнито, не давая никаких сведений держателям пари о состоянии здоровья их любимца, и до самого последнего дня оставлять их в полной неизвестности, предоставляя им думать, что он не приедет к сроку, 31 мая, в назначенный пункт. И вот тогда он Представит Тома, окруженного ореолом, и его появление будет встречено с таким же торжеством, с каким встретили бы Илию, если бы этот пророк решил спуститься с небес в поисках своего оставленного на земле плаща.
Джон Мильнер как раз только что узнал из газет, что 30-го числа в Цинциннати назначен большой конкурс скота, конкурс, на котором лучшие представители рогатого, а также и не рогатого скота будут награждены разными медалями и аттестатами, которым все, по-видимому, придают очень большое значение. Какой подходящий случай выставить Тома Крабба в Спринг-Грове, на этой многолюдной ярмарке, и как раз тогда, когда все потеряют уже всякую надежду его увидеть, и как раз накануне дня, когда ему надлежало явиться в почтовое бюро метрополии!
Излишне говорить, что Джон Мильнер по этому поводу со своим компаньоном не советовался, имея на то свои причины. И в ту же ночь оба они уехали из Нового Орлеана, никого не предупредив о своем отъезде. Куда они делись? Вопрос, который на следующий день жители этого города задавали друг другу.
Джон Мильнер больше не придерживался того маршрута, которому он следовал, покинув штат Иллинойс. К тому же сеть железных дорог настолько запутана в районах центральных и восточных Соединенных штатов, что получается впечатление, точно вся карта сплошь покрыта настоящей паутиной. Таким-то образом, не спеша, нигде не заявляя о прибытии Тома Крабба, путешествуя по ночам и отдыхая днем, заботясь только о том, чтобы не обращать на себя внимания публики, обладатель синего флажка и его тренер проехали штаты Миссисипи, Теннесси, Кентукки и на рассвете 27 мая остановились в маленькой гостинице в предместье Ковингтон. Им оставалось теперь только переехать реку Огайо, чтобы очутиться в Цинциннати.
Так осуществилась идея Джона Мильнера, и Том Крабб явился в Цинциннати, сохранив полнейшее инкогнито.
По сведениям, получаемым из наиболее осведомленных газет, не было известно, что с ним случилось. После его отъезда из Нового Орлеана все следы были потеряны. Поэтому невольно напрашивается вопрос, что же означали все разговоры и предположения и что мог подумать сам Джон Мильнер, если бы он их услышал.
Разумеется, он имел все основания рассчитывать на сильное впечатление, которое Том Крабб произвел бы на жителей Цинциннати, разуверившихся в возможности увидеть второго партнера во-время на месте, а также на всех держателей пари, поставивших на него значительные суммы, если бы накануне того дня, когда он должен был прийти за телеграммой, Крабб внезапно появился бы на конкурсе ярмарки в Спринг-Грове.
А между тем кто знает, не лучше ли сделал бы Джон Мильнер, если бы использовал две недели, которые имел по выезде из Техаса, на то, чтобы демонстрировать своего знаменитого компаньона на территории штата Огайо? Разве этот штат не занимает четвертого места среди штатов Североамериканской республики, обладая населением в три миллиона семьсот тысяч жителей? Как с точки зрения занимаемого им положения участника матча Гиппербона, так и того, которое он занимал среди любителей и ценителей бокса, не лучше ли было перевозить его из города в город, выставляя напоказ жителям всех главных центров в штате Огайо? Таких городов очень много, они все процветают, и Тому Краббу они могли бы оказать самый лучший прием.
Если бы Джон Мильнер так упорно не цеплялся за придуманный им театральный эффект, он, без сомнения, нашел бы нужным показать своего знаменитого боксера в Кливленде, этом великолепном городе на берегу озера Эри, прогуливаясь с ним по аллее Эвклида, самой красивой из всех аллей Союза, и по всем широким улицам города, обсаженным редкостными кленами. Этот город обогатился благодаря эксплуатации своих источников минерального масла, бассейны которого непосредственно сообщаются с его городским портом, одним из самых оживленных на побережье озера Эри. Его торговый оборот превосходит двести миллионов долларов. Из Кливленда Том Крабб перебрался бы в Толидо и в Сандаски, тоже торговые порты, где сосредоточены целые флотилии рыболовных судов; оттуда — во все промышленные центры, которые черпают свою силу в водах реки Огайо, подобно тому как органы человеческого тела черпают жизненную силу в крови его артерий. Из таких городов надо назвать Старбенвилл, Мариетт, Галлиполис и многие другие.
Само собой разумеется, что железные дороги пересекают его по всем направлениям, проходя через богатейшие поля хлебных злаков, среди которых преобладает маис, через табачные плантации и виноградники, через зеленеющие долины и целые рощи деревьев изумительной красоты — акаций, железных деревьев, сахарных кленов, черных тополей и плантанов, стволы которых имеют в окружности от тридцати до сорока футов. Их можно сравнить с гигантскими секвойями западных территорий. Поэтому понятно, что, будучи так щедро награжден природой, штат Огайо является одним из наиболее могущественных штатов Союза.
Нужно прибавить, что скот является предметом широкой торговли этой страны, которым она во множестве снабжает заводы Чикаго, Омахи и Канзас-Сити, чем и объясняется важное значение ее рынков и, между прочим, этого конкурса представителей бычьих, овечьих и свиных пород, который был назначен на 30-е число настоящего месяца.
Раздумывать о плане, намеченном Джоном Мильнером, было уже поздно. Тома Крабба не будут показывать ни в каких больших городах. Он доехал до границы штата Кентукки без каких бы то ни было неприятных приключений, без малейшего утомления, путешествуя так, как об этом рассказано выше. За время его пребывания в Техасе к нему вернулось его обычное здоровье, вся его физическая сила. В дороге он ничего не потерял, у него был прекрасный вид, и какое это будет торжество, когда он предстанет таким перед публикой в Спринг-Грове!
На следующий день Джон Мильнер захотел пройтись по городу, но, разумеется, не в обществе своего компаньона. Уходя из гостиницы, он сказал Краббу:
— Том, ты останешься здесь и подождешь меня.
И так как Джон Мильнер это сказал не для того, чтобы с ним посоветоваться, то Тому Краббу отвечать было нечего.
— Ты ни в коем случае не должен выходить из комнаты, — прибавил Джон Мильнер.
Том Крабб вышел бы, если бы это ему позволили. Но ему сказали не выходить, и он не выйдет.
— Если я долго не вернусь, — прибавил еще Джон Мильнер, — то тебе подадут сюда твой первый завтрак, потом второй, потом твой ленч, потом твой обед, потом ужин. Я отдам приказание, и тебе не придется беспокоиться о твоем питании.
Нет, разумеется, Том Крабб не будет беспокоиться в данных условиях. Он будет терпеливо ждать возвращения Джона Мильнера. Потом, направившись к широкому креслу-качалке, он тяжело в него опустился, слегка раскачиваясь, и мозг его оцепенел в обычном для него бездействии.
Джон Мильнер спустился в контору гостиницы, заказал меню из самых питательных блюд, которые надлежало подать его компаньону, и по улицам Ковингтона направился к берегу реки Огайо. Переплыв ее на пароме и сойдя на ее правом берегу, он засунул руки в карманы и отправился бродить по торговому кварталу города.
Там царило значительное оживление, в чем Джон Мильнер не замедлил убедиться, пытаясь уловить несколько фраз, которыми обменивались прохожие. Он нисколько не сомневался в том, что все были очень заинтересованы ожидаемым приездом второго партнера матча Гиппербона.
С этой целью Джон Мильнер переходил из одной улицы в другую, останавливаясь около оживленно разговаривающих групп перед магазинами и на площадях, где общее оживление выражалось особенно шумно. В толпе участвовали также и женщины, а они ведут себя в Америке не менее бурно, чем в любой стране старого материка.
Джон Мильнер чувствовал себя весьма удовлетворенным, но ему хотелось узнать, до каких пределов дошло нетерпение тех, кто не видел еще Тома Крабба в Цинциннати.
Вот почему, увидав почтенного Дика Вольгода, хозяина колбасной, в высоком цилиндре, в черном костюме и рабочем фартуке, стоявшего у дверей своей лавки, он вошел в нее и спросил окорок ветчины, который он, конечно, мог всегда легко использовать. Потом, заплатив, не торгуясь, сколько требовалось, он проговорил, направляясь к дверям:
— Завтра ведь конкурс?
— Да… Интересная церемония, — ответил Дик Вольгод. — этот конкурс сделает честь нашей округе.
— Будет, разумеется, большая толпа в Спринг-Грове? — спросил Джон Мильнер.
— Весь город там будет, сударь, — ответил Дик Вольгод тем вежливым тоном, каким говорит каждый серьезный колбасник с клиентом, только что купившим у него большой окорок. — Подумать только, такая выставка!
Джон Мильнер насторожился. У него положительно захватило дыхание… Как могли догадаться, что он хотел выставить Тома Крабба в Спринг-Грове? Но он только сказал:
— Значит… не боятся запозданий, которые всегда могут произойти?
— Ни в коем случае…
И так как в эту минуту в лавку входил новый клиент, то Джон Мильнер вышел на улицу слегка озадаченный. Можно понять его состояние, представив себя на его месте…
Он не сделал еще и ста шагов, когда на углу пятой перекрестной улицы внезапно остановился совершенно пораженный, поднял руки к небу и выронил окорок на тротуар.
Там, на стене угольного дома, виднелась афиша, на которой красовались написанные большими буквами слова:
ОН ПРИЕЗЖАЕТ! ОН ПРИЕЗЖАЕТ! ! ОН ПРИЕЗЖАЕТ! ! ! ОН ПРИЕХАЛ! ! ! !
Действительно, это переходило уже все границы. Как? ! Пребывание Тома Крабба в, Цинциннати всем известно? ! Знали, что нечего было бояться, чтобы чемпион Нового Света опоздал к назначенному сроку? ! Это объясняло то оживление, ту радость, которые испытывали все жители города, и то удовольствие, которое проявлялось в словах колбасника Дика Вольгода.
Безусловно чересчур трудно — скажем даже, невозможно — знаменитому человеку избежать всех неудобств, связанных с его славой, и приходилось навсегда отказаться от мысли о возможности набросить, на плечи Тома Крабба покрывало строгого инкогнито.
Другие афиши были еще более красноречивы и, не ограничиваясь одним извещением о его приезде, прибавляли, что он приехал прямо из Техаса и будет фигурировать на конкурсе в Спринг-Грове.
— Нет, это уж слишком! .. — вскричал Джон Мильнер. — Оказывается, все уже знают о моем намерении привести туда Тома Крабба! .. А между тем я ведь никому ни слова об этом не сказал! .. Может быть, только… я когда-нибудь говорил об этом в присутствии Крабба, и Крабб, который вообще никогда ничего не говорит, на этот раз кому-нибудь об этом дорогой разболтал… Ничем другим объяснить это невозможно!
Вскоре затем Джон Мильнер возвратился в предместье Ковингтон. Придя в гостиницу ко второму завтраку, он ничего не сказал Тому Краббу о той неловкости, которую тот, очевидно, совершил, и, решив ничем не выказывать ему своего неудовольствия, провел с ним остаток дня.
На следующее утро в восемь часов оба они отправились к реке и, перейдя висячий мост, стали подниматься вверх по городским улицам.
Национальный конкурс скота происходил в его северо-западной части, в Спринг-Грове. Туда уже массами стекалась публика, которая, что не ускользнуло от Джона Мильнера, не проявляла никаких признаков волнения и беспокойства. Со всех сторон спешили веселые и шумные группы людей, любопытство которых, — они это знали, — должно было быть вскoре удовлетворено.
Возможно, Джон Мильнер думал, что еще до своего появления в Спринг-Грове Том Крабб будет узнан по своему исключительному росту и дородности. Черты его лица, его фигура столко уже раз воспроизводились фотографами и пользовались такой популярностью во всех даже самых захолустных городках Союза! Но нет! Никто им здесь не занимался, никто на него не оборачивался, никто и не подозревал, что этот колосс, приравнивавший свои шаги к шагам Джона Мильнера, был не только знаменитым боксеров-бойцом, но еще и партнером матча Гиппербона, тем самым, которого игральные кости отправили в тридцать пятую клетку, в штат Огайо, в город Цинциннати.
Было девять часов, когда они дошли до Спринг-Грова. Место, где происходил конкурс, было уже битком набито публикой. К шуму, производимому зрителями, присоединялись еще мычание, блеяние и ворчание животных, из которых избранные счастливцы должны были фигурировать на страницах официальных списков награжденных.
Там были собраны великолепные представители овец и свиней самых лучших пород, а также молочных коров и быков.
Более четырехсот тысяч экземпляров высылает ежегодно Америка в Англию. Там восседали рядом с известнейшими скотоводами и «короли рогатого скота», пользующиеся почетом наряду с наиболее уважаемыми гражданами Соединенных штатов. В центре помещалась эстрада, на которой должны были фигурировать выставленные экземпляры.
В эту минуту Джону Мильнеру пришла в голову мысль растолкать толпу, устремиться к эстраде, ввести на нее своего спутника и громко крикнуть:
— Вот Том Крабб, чемпион Нового Света, второй партнер матча Гиппербона!