Страница:
— На таком поле битвы трусам раздолье! — заметил Бен-Зуф.
— Вовсе нет, — возразил капитан Сервадак, — ведь они будут так тяжелы, что не смогут удрать!
— Экая досада, что Галлия не оказалась еще меньше, — заявил Бен-Зуф. — Тогда мы были бы куда сильнее и прыгали бы много выше. Правда, комету меньше Галлии трудно и сыскать!
Такая насмешка не могла не задеть самолюбие Пальмирена Розета, владельца упомянутой кометы.
— Видали вы нахала? — огрызнулся он сердито. — Голова этого невежды и так слишком легковесна. Берегитесь, как бы от порыва ветра она не отлетела совсем!
— Ерунда, — отвечал Бен-Зуф, — я придержу ее обеими руками.
Видя, что последнее слово остается за неугомонным Бен-Зуфом, Пальмирен Розет собирался было уйти, когда капитан Сервадак остановил его.
— Простите, дорогой профессор, — сказал он, — только один вопрос. Не знаете ли вы, из какого вещества состоит Галлия?
— Может быть, и знаю! — ответил Пальмирен Розет. — Свойства этого вещества… плотность, равняющаяся десяти… я бы осмелился утверждать… О, если это так, я посрамлю вашего Бен-Зуфа! Пусть только посмеет сравнить свой пригорок с моей кометой!
— А что вы осмелились бы утверждать? — спросил капитан Сервадак.
— Что это вещество, — продолжал профессор, торжественно скандируя каждый слог, — это вещество не что иное, как теллурид…
— Эка невидаль — теллурид! — фыркнул Бен-Зуф.
— Теллурид, содержащий золото, минерал, встречающийся и на Земле; здесь же в нем содержится, я полагаю, семьдесят процентов теллура и тридцать процентов золота.
— Тридцать процентов! — воскликнул Гектор Сервадак.
— Что при сложении удельного веса обоих металлов составляет в целом десять, то есть именно ту цифру, которой выражается плотность Галлии!
— Золотая комета! — удивился капитан Сервадак.
— Прославленный Мопертюи считал это вполне возможным, и существование Галлии доказывает его правоту!
— Но если в таком случае Галлия упадет на земной шар, — заметил граф Тимашев, — она спутает там все денежные отношения, ибо на Земле в обращении находится всего двадцать девять миллиардов четыреста миллионов золота!
— Вы правы, — согласился Пальмирен Розет, — глыба из золотого теллурида, на которой мы находимся, весит, по земным мерам веса, двести одиннадцать квинтиллионов четыреста тридцать три квадрильона четыреста шестьдесят триллионов килограммов, следовательно, она принесет с собой на Землю около семидесяти одного квинтиллиона золота. Из расчета трех тысяч пятисот франков на килограмм, это составит круглым числом двести сорок шесть секстильонов франков — число двадцатичетырехзначное.
— И с этого дня, — заключил Гектор Сервадак, — золото на Земле совершенно обесценится и более чем когда-либо будет заслуживать название «презренного металла».
Профессор не слышал этого замечания. Закончив свою речь, он величественно вышел из зала и направился к себе в обсерваторию.
— А сказать по правде, — спросил тогда Бен-Зуф, — какая польза от всех этих головоломок, с которыми наш сварливый ученый управляется как фокусник в балагане?
— Никакой! — отвечал капитан Сервадак. — Именно поэтому это так и увлекательно!
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,
Профессору предоставили заниматься чистой наукой сколько ему угодно.
На другой день было 1 августа, или, пользуясь терминологией Пальмирена Розета, 63 апреля по галлийскому календарю. В течение этого месяца комета, пролетев шестнадцать миллионов пятьсот тысяч лье, должна была-удалиться от Солнца на сто девяносто семь миллионов лье. Ей предстояло пройти еще восемьдесят один миллион лье, чтобы к 15 января достигнуть афелия. Миновав эту точку, она начнет приближаться к Солнцу.
Теперь Галлия неслась навстречу неведомому чудесному миру, который до сих пор был недоступен человеческому взору на таком близком расстоянии.
Да, профессор был совершенно прав, что ни на минуту не покидал своей обсерватории. Никогда еще перед астрономом, — а астроном видит больше других людей, ибо живет вне земных интересов, — не развертывалось такого великолепного зрелища. Как прекрасны были галлийские ночи! Ни дуновение ветерка, ни единое облачко не нарушало их прозрачности. Книга небесного свода была раскрыта, и ее письмена выступали с несравненной отчетливостью.
Галлия приближалась к чудесному блистательному миру, миру Юпитера, самого огромного из светил, которых Солнце удерживает в сфере своего притяжения. Со времени столкновения с Землей, семь месяцев назад, комета продолжала стремительно лететь по направлению к великолепной планете, которая величаво двигалась навстречу ей. 1 августа оба светила разделяло расстояние лишь в шестьдесят один миллион лье, и вплоть до 1 ноября им предстояло неуклонно приближаться друг к другу.
Не угрожает ли комете опасность? Не рискованно ли для нее пролететь так близко от Юпитера? Не окажется ли гибельной для Галлии притягательная сила планеты, обладающей столь внушительной массой по сравнению с ней? Разумеется, вычисляя время обращения Галлии, профессор точно учитывал возможные пертурбации, вызванные близостью не только Юпитера, но даже Сатурна и Марса. Ну, а что, если он ошибся, недооценил значение этих пертурбаций и они замедлят движение его кометы сильнее, чем он предполагал? А что, если грозный Юпитер, вечный совратитель комет…
Одним словом, как объяснил лейтенант Прокофьев, в случае если астроном напутал в вычислениях. Галлии угрожала опасность четырех родов:
1. Либо, увлеченная непреодолимой силой притяжения Юпитера, комета упадет на его поверхность и исчезнет.
2. Либо, взятая им в плен, она перейдет на положение спутника или даже спутника одного из сателлитов Юпитера.
3. Либо, отклонившись от своей траектории, она станет описывать новую орбиту и никогда не пересечет эклиптики.
4. Либо, хоть немного задержавшись по вине светила — «ловца комет», она достигнет эклиптики слишком поздно и не успеет встретиться с Землей.
Само собой понятно, что, если сбудется хотя бы одно из этих предположений, галлийцы потеряют всякую возможность вернуться на родную планету.
Интересно отметить, что из указанных четырех возможностей Пальмирен Розет опасался только двух. Разумеется, отважного астронома нимало не прельщала мысль о том, что Галлия может обратиться в луну Юпитера или в спутника одной из его лун, но если бы, избежав встречи с Землей, она продолжала обращаться вокруг Солнца или даже навсегда умчалась в космическое пространство, к туманности Млечного Пути, состоящей из неисчислимого множества звезд, — это пришлось бы ему весьма по вкусу. Непреодолимое желание спутников астронома вернуться на земной шар, где они оставили родных и друзей, было вполне естественно. Но Пальмирен Розет не имел семьи и не завел друзей, — ему никогда не хватало для этого времени. Да и с кем бы он мог подружиться при своем неуживчивом характере? Поэтому он считал исключительной удачей, что новая комета унесла его в мировое пространство, и всем готов был пожертвовать, лишь бы никогда ее не покидать.
Так прошел целый месяц, для галлийцев полный тревог, для, Пальмирена Розета — полный надежд.
Первого сентября между Галлией и Юпитером оставалось всего тридцать восемь миллионов лье, как раз то расстояние, что отделяет Землю от Солнца, а 15 сентября это расстояние сократилось до двадцати шести миллионов лье. Планета заметно вырастала на небосводе и, казалось, притягивала к себе Галлию, точно эллиптическое движение кометы изменилось, и она падала прямо на Юпитер.
Что и говорить, планета, которая грозила отклонить Галлию от ее пути, была поистине громадна! Настоящий камень преткновения, серьезная опасность для кометы! Мы знаем, что согласно закону Ньютона сила притяжения между телами прямо пропорциональна их массам и обратно пропорциональна квадрату расстояния. Масса же Юпитера была весьма значительна, а расстояние между ним и Галлией относительно невелико.
В самом деле, диаметр Юпитера составляет тридцать пять тысяч семьсот девяносто лье, то есть он в одиннадцать раз больше диаметра Земли, а окружность этого великана равняется ста двенадцати тысячам четыремстам сорока лье. Его объем в тысячу четыреста четырнадцать раз больше земного, иными словами, понадобилось бы взять одну тысячу четыреста четырнадцать земных шаров, чтобы сравняться с ним по величине. Масса Юпитера в триста тридцать восемь раз превосходит массу земного сфероида; иначе говоря, он весит в сто тридцать восемь раз больше Земли, а именно около двух октильонов килограммов — число, выражающееся двадцатью восемью цифрами. Если даже средняя плотность Юпитера, вычисленная на основании его массы и объема, не достигает и одной четверти плотности Земли и превышает лишь на одну треть плотность воды (откуда возникла гипотеза, что огромная планета; быть может, находится в жидком состоянии, по крайней мере на поверхности),
— то все же при громадной массе Юпитера эта встреча была опасна для Галлии.
Здесь уместно добавить, заканчивая физическую характеристику Юпитера, что он совершает свое обращение вокруг Солнца за одиннадцать лет десять месяцев семнадцать дней восемь часов сорок две минуты по земному времени; что он движется со скоростью тринадцати километров в секунду по орбите длиною в тысячу двести четырнадцать миллионов лье; что его вращение вокруг оси совершается всего за девять часов пятьдесят пять минут, благодаря чему значительно сокращается длина его суток; что вследствие этого любая точка его экватора перемещается в двадцать семь раз быстрее любой точки земного экватора, чем вызывается сплюснутость каждого из его полюсов, достигающая девятисот девяноста пяти лье; что ось планеты почти перпендикулярна к плоскости ее орбиты, отчего ночи там равны дням и смена времен года мало ощутима, так как Солнце почти неизменно находится в плоскости экватора; и, наконец, на долю планеты достается лишь одна двадцать пятая света и тепла, получаемых Землей, ибо Юпитер, следуя по своей эллиптической траектории, приближается к Солнцу самое меньшее на сто восемьдесят восемь миллионов лье и отдаляется от него самое большее на двести семь миллионов лье.
Остается сказать о четырех лунах, которые восходят то вместе, то порознь и великолепно освещают ночное небо Юпитера.
Один из этих четырех спутников движется вокруг Юпитера почти на таком же расстоянии, как и Луна от Земли. Второй несколько меньше нашего ночного светила. И все четыре совершают свой полный оборот гораздо быстрее Луны: первый — за одни сутки восемнадцать часов двадцать восемь минут, второй за трое суток тринадцать часов четырнадцать минут, третий за семь суток три часа сорок три минуты и четвертый за шестнадцать суток шестнадцать часов тридцать две минуты. Самый отдаленный спутник проходит на расстоянии четырехсот шестидесяти пяти тысяч ста тридцати лье от планеты.
Как известно, наблюдая спутников Юпитера, чье движение изучено с величайшей точностью, ученые впервые определили скорость света. Этими лунами можно также пользоваться при вычислении земных долгот.
— Можно, значит, представить себе Юпитер, — сказал как-то лейтенант Прокофьев, — в виде громадных часов, где сателлиты служат стрелками на циферблате и отмечают время с величайшей точностью.
— Такие часы чересчур велики для моего жилетного кармана! — вздохнул Бен-Зуф.
— Надо добавить, — продолжал лейтенант, — что у обыкновенных часов самое большее три стрелки, а здесь их четыре…
— Берегитесь, как бы вскоре не появилась и пятая! — вставил капитан Сервадак, намекая на грозившую Галлии опасность стать новым спутником Юпитера.
Не трудно понять, что этот неведомый мир, с каждым днем выраставший перед их глазами, служил единственной темой разговоров между капитаном Сервадаком и его спутниками. Они не могли оторвать от него взгляда, не могли говорить ни о чем другом.
Как-то раз беседа зашла о возрасте различных планет, тяготеющих к Солнцу, и лейтенант Прокофьев вместо ответа прочел отрывок из книги Фламмариона «Рассказы о бесконечном», которая имелась у него в русском переводе.
«Самые отдаленные (из этих светил) не только являются и самыми почтенными по возрасту, они достигли, „роме того, наиболее высокой степени развития. Нептун, находящийся на расстоянии одного миллиарда ста миллионов лье от Солнца, первым оторвался от газообразной солнечной туманности миллиарды столетий тому назад. Возраст Урана, отстоящего на семьсот миллионов лье от общего центра планетных орбит, исчисляется несколькими сотнями миллионов веков. Юпитер, планета-великан, находящаяся в ста девяноста миллионах лье от Солнца, образовалась Семьдесят миллионов веков тому назад. Марс существует около миллиарда лет, его расстояние от Солнца составляет пятьдесят шесть миллионов лье. Земля, находящаяся в тридцати семи миллионах лье от Солнца, вышла из его раскаленных недр сто миллионов лет тому назад. Не прошло, пожалуй, и пятидесяти миллионов лет с тех пор, как оторвалась от Солнца Венера; она обращается вокруг него на расстоянии двадцати шести миллионов лье. И только десять миллионов лет тому назад появился на свет Меркурий (его расстояние от Солнца — четырнадцать миллионов лье). Что касается Луны, то она таким же образом порождена Землей“.
Такова была новая теория, вызвавшая шутливое замечание капитана Сервадака: «Если так, уж лучше было бы попасть в плен к Меркурию, чем к Юпитеру. Будь наш властелин помоложе, с ним легче было бы поладить!»
В течение второй половины сентября Галлия и Юпитер продолжали неизменно сближаться. 1 сентября комета пересекла орбиту планеты, а 1 октября оба светила должны были оказаться на наиболее близком расстоянии друг от друга. Прямого столкновения нечего было опасаться, ибо плоскости орбит Юпитера и Галлии не совпадали, хоть и были едва заметно наклонены одна к другой. Действительно, плоскость, по которой движется Юпитер, составляет с эклиптикой угол в один градус девятнадцать минут, а, как мы помним, после столкновения эклиптика и орбита кометы оказались в одной плоскости.
В течение последних двух недель Юпитер представлял восхитительное зрелище для всякого наблюдателя, более беспристрастного, чем галлийцы. Его диск, озаренный солнечными лучами, отбрасывал отраженный свет на Галлию. Предметы на ее поверхности выступали резче, принимая новые оттенки. Нерина, находившаяся в противостоянии с Юпитером, смутно вырисовывалась на ночном небе. Пальмирен Розет, ни на минуту не покидавший обсерватории, наблюдал в телескоп великолепное светило и, казалось, стремился проникнуть в последние тайны юпитерова мира. Подумать только, планета, которую астрономам на Земле никогда не удавалось видеть ближе чем за сто пятьдесят миллионов лье, скоро должна, приблизиться к восхищенному профессору на каких-нибудь тринадцать миллионов лье!
Что касается Солнца, то на таком расстоянии от Галлии оно казалось небольшим диском, диаметр которого равнялся в угловом измерении пяти минутам сорока шести секундам.
За несколько дней до того, как расстояние между Юпитером и Галлией сократилось до минимума, спутники планеты стали видны простым глазом. Как известно, с Земли невозможно различить без телескопа эти луны Юпитера. Тем не менее несколько счастливцев, одаренных исключительно зорким зрением, разглядели сателлитов Юпитера без помощи оптических приборов. Среди прочих в астрономических летописях упоминаются Местлин, профессор Кеплер, какой-то сибирский охотник по фамилии Врангель и, согласно утверждению Богуславского, директора Бреславльской обсерватории, некий портной из того же города. Если допустить, что эти люди были действительно наделены столь острым зрением, у них нашлось бы множество соперников, очутись они теперь на Теплой Земле в Улье Нины. Сателлиты стали превосходно видны всем. Можно даже было заметить, что у первого из них беловатый цвет, второй кажется синеватым, третий сверкает снежной белизной, четвертый отливает то оранжевым, то красноватым оттенками. Следует добавить, что даже на таком расстоянии Юпитер излучал ровное немерцающее сияние.
Если Пальмирен Розет наблюдал Юпитер с беспристрастием астронома, то его спутники все время находились в тревоге, опасаясь замедления скорости Галлии или даже ее падения, вызванного притяжением планеты. Между тем дни проходили, а опасения их не оправдывались.
Неужели «ловец комет» не окажет на Галлию никакого влияния, не считая тех возмущений, которые уже были приняты в расчет при вычислении? Если нечего было страшиться прямого падения Галлии благодаря силе ее инерции, то достаточна ли эта сила, чтобы удержать комету в пределах указанных возмущений и дать ей возможность завершить свой двухлетний оборот вокруг Солнца?
Этими вопросами и занимался, вероятно, Пальмирен Розет, но выпытать у него тайну произведенных им наблюдений было не так-то легко.
По временам Гектор Сервадак и его товарищи вели беседу на эту тему.
— Поверьте, — сказал как-то капитан Сервадак, — если период обращения Галлии изменился и скорость ее неожиданно замедлилась, мой бывший профессор не смог бы скрыть своей радости. Вот увидите, он не упустит случая подразнить нас, и мы, даже не задавая вопросов, сразу узнаем, что попали в беду.
— Дай-то бог, — проговорил граф Тимашев, — чтобы профессор не допустил никакой ошибки в своих первоначальных вычислениях!
— Чтобы Пальмирен Розет допустил ошибку? — возразил Гектор Сервадак. — Это мне представляется невероятным. Он первоклассный астроном, в этом нельзя ему отказать. Я твердо верю в точность предварительных вычислений профессора, касающихся периода обращения Галлии, и так же твердо поверю в его правоту, если он объявит, что мы должны отказаться от всякой надежды вернуться на Землю.
— Коли так, господин капитан, — вмешался тут Бен-Зуф, — разрешите доложить вам о том, что меня беспокоит.
— Говори, что же тебя беспокоит, Бен-Зуф.
— Ваш ученый дни и ночи торчит у себя в обсерватории, верно? — спросил денщик тоном человека, зрело обдумавшего свой вопрос.
— Верно, — отвечал Гектор Сервадак.
— И Круглые сутки, — продолжал Бен-Зуф, — его чертова труба целится в Юпитера, который вот-вот нас проглотит. Так ведь?
— Так. И что же?
— Уверены ли вы, господин капитан, что ваш учитель не притягивает к нам Юпитера своей проклятой дудкой?
— Ну, это уж вздор! — отвечал, смеясь, капитан Сервадак.
— Ладно, господин капитан, ладно! — сказал Бен-Зуф, с сомнением покачивая головой. — Я не так в этом уверен и с трудом удерживаюсь, чтобы…
— Чтобы?.. — переспросил Гектор Сервадак.
— Чтобы не сломать к чертям его проклятый инструмент!
— Разбить телескоп, Бен-Зуф?
— Вдребезги!
— Только попробуй, я тут же велю тебя повесить.
— Повесить?
— Немедленно! Разве я не генерал-губернатор Галлии?
— Так точно, господин капитан! — ответил простодушный Бен-Зуф.
И право же, если бы его приговорили к повешенью, он скорее сам бы надел себе на шею веревку, чем хотя бы на минуту усомнился в праве «его превосходительства» распоряжаться жизнью и смертью галлийцев.
Первого октября расстояние между Юпитером и Галлией сократилось до восемнадцати миллионов лье. Таким образом. Юпитер отстоял теперь от кометы в сто восемьдесят раз дальше, чем Луна от Земли в своем апогее. Будь же он на расстоянии Луны, его диаметр казался бы в тридцать четыре раза больше лунного, а диск в тысячу двести раз больше ее диска. Но и теперь для наблюдателей с Галлии он представлялся светилом гигантских размеров.
Можно было ясно разглядеть полосы различных оттенков, бороздящие поверхность Юпитера параллельно экватору, на севере и на юге сероватые, на полюсах попеременно темные и светлые, причем самые края планетного диска светились наиболее ярко. Отчетливо; видимые пятна разной формы и величины нарушали там и сям рисунок поперечных полос.
Не были ли эти полосы и пятна следствием атмосферных явлений? Нельзя ли было объяснить их появление, природу и непрерывное перемещение скоплением паров, образованием облаков, гонимых воздушными течениями, вроде пассатов, дующими в направлении, обратном вращению планеты вокруг оси? Пальмирен Розет не мог этого решить, так же как и его коллеги в земных обсерваториях. Если он вернется на Землю, у него не будет даже того утешения, что он раскрыл одну из самых сокровенных тайн Юпитера!
Наступила вторая неделя октября, и тревога галлийцев возросла более чем когда-либо. Галлия мчалась с огромной скоростью к опасному повороту своей орбиты. Граф Тимашев и капитан Сервадак, обычно несколько сдержанные и даже холодные в обращении друг с другом, чувствовали, как сблизила их общая опасность. Они беспрестанно делились мыслями и сомнениями. Когда порою им казалось, что все погибло и надежда возвратиться на Землю потеряна навсегда, они принимались обсуждать, какое будущее ожидает их в солнечном мире, а может быть и дальше, в звездных мирах. Они заранее примирились с судьбой. Мысленно переносясь в неведомые дали, они вдохновлялись широкими философскими идеями, которые отвергают узкое представление о мире, созданном исключительно для человека, и стремятся охватить всю бесконечную и, возможно, обитаемую вселенную.
Но, право же, в глубине души они чувствовали, что не в силах отказаться от надежды вернуться на Землю, пока она еще виднеется над горизонтом Галлии, среди многих тысяч звезд небесного свода. К тому же, если им удастся избежать опасностей, вызванных соседством Юпитера, то, как часто твердил лейтенант Прокофьев, Галлии уже ничто более не угрожает, ни со стороны Сатурна, слишком отдаленного, ни со стороны Марса, чью орбиту она пересечет еще раз, возвращаясь к Солнцу. Понятно поэтому, с каким нетерпением галлийцы стремились, подобно Вильгельму Теллю, поскорее «миновать роковой перекресток»!
Пятнадцатого октября оба светила должны были приблизиться друг к другу на кратчайшее расстояние, если только не произойдет каких-либо непредвиденных возмущений. Их разделяло теперь лишь тринадцать миллионов лье. Оставались две возможности: или могучий Юпитер притянет Галлию к себе, или же комета пройдет мимо него, не испытав иных замедлений, кроме тех, что были предусмотрены в вычислениях…
Галлия прошла мимо!
Об этом все догадались сразу, на другой же день, по невыносимо дурному настроению Пальмирена Розета. Если он и торжествовал как ученый математик, то был посрамлен как искатель приключений. Вместо того чтобы стать самым счастливым из астрономов, он чувствовал себя самым несчастным из галлийцев!
Галлия между тем продолжала свой путь вокруг Солнца, неуклонно двигаясь навстречу Земле.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ,
Затем он обратился к товарищам, не менее обрадованным, чем он сам.
— В сущности говоря, что особенного с нами произошло? Мы просто совершили путешествие по солнечному миру, небольшое двухлетнее путешествие! Право же, на земле многие странствовали и подольше нашего! Итак, до сих пор нам не на что жаловаться, а раз с этого дня все пойдет гладко, то меньше чем через пятнадцать месяцев мы снова вернемся на родной сфероид.
— И снова увидим Монмартр! — прибавил Бен-Зуф.
И вправду, галлийцы счастливо отделались, «избежав абордажа», как сказали бы моряки. Допустим даже, что под влиянием силы притяжения Юпитера комета запоздала бы всего на один час, — ведь за это время Земля отдалилась бы почти на сто тысяч лье от той точки, где они должны были встретиться. Когда еще повторится подобное совпадение? Разве не протекут столетия и даже тысячелетия, прежде чем станет возможной новая встреча с Землей? Да, без сомнения. Кроме того, Юпитер мог бы, воздействовав на Галлию, изменить либо плоскость, либо форму ее орбиты; в первом случае комета продолжала бы вечно вращаться в околосолнечном мире, а во втором унеслась бы в межзвездные пространства.
Первого ноября расстояние, отделяющее Галлию от Юпитера, достигло семнадцати миллионов лье. Через два с половиной месяца комета будет находиться в афелии, то есть в точке наиболее удаленной от Солнца, а миновав ее, вновь начнет к нему приближаться.
Световые и тепловые свойства лучезарного светила казались теперь чрезвычайно ослабленными. Лишь тусклый, сумеречный свет падал на поверхность Галлии. Комета получала всего одну двадцать пятую того света и тепла, что Солнце посылает на Землю. Но огромное светило по-прежнему сияло вдалеке. Галлия все еще подчинялась его могущественному влиянию. Скоро она к нему приблизится. Скоро все на ней оживет под горячими лучами Солнца, температуру которого исчисляют не менее чем в пять миллионов градусов. Ожидание этой счастливой перемены вдохнуло бы новые силы в галлийцев, если бы эти люди способны были пасть духом.
— Вовсе нет, — возразил капитан Сервадак, — ведь они будут так тяжелы, что не смогут удрать!
— Экая досада, что Галлия не оказалась еще меньше, — заявил Бен-Зуф. — Тогда мы были бы куда сильнее и прыгали бы много выше. Правда, комету меньше Галлии трудно и сыскать!
Такая насмешка не могла не задеть самолюбие Пальмирена Розета, владельца упомянутой кометы.
— Видали вы нахала? — огрызнулся он сердито. — Голова этого невежды и так слишком легковесна. Берегитесь, как бы от порыва ветра она не отлетела совсем!
— Ерунда, — отвечал Бен-Зуф, — я придержу ее обеими руками.
Видя, что последнее слово остается за неугомонным Бен-Зуфом, Пальмирен Розет собирался было уйти, когда капитан Сервадак остановил его.
— Простите, дорогой профессор, — сказал он, — только один вопрос. Не знаете ли вы, из какого вещества состоит Галлия?
— Может быть, и знаю! — ответил Пальмирен Розет. — Свойства этого вещества… плотность, равняющаяся десяти… я бы осмелился утверждать… О, если это так, я посрамлю вашего Бен-Зуфа! Пусть только посмеет сравнить свой пригорок с моей кометой!
— А что вы осмелились бы утверждать? — спросил капитан Сервадак.
— Что это вещество, — продолжал профессор, торжественно скандируя каждый слог, — это вещество не что иное, как теллурид…
— Эка невидаль — теллурид! — фыркнул Бен-Зуф.
— Теллурид, содержащий золото, минерал, встречающийся и на Земле; здесь же в нем содержится, я полагаю, семьдесят процентов теллура и тридцать процентов золота.
— Тридцать процентов! — воскликнул Гектор Сервадак.
— Что при сложении удельного веса обоих металлов составляет в целом десять, то есть именно ту цифру, которой выражается плотность Галлии!
— Золотая комета! — удивился капитан Сервадак.
— Прославленный Мопертюи считал это вполне возможным, и существование Галлии доказывает его правоту!
— Но если в таком случае Галлия упадет на земной шар, — заметил граф Тимашев, — она спутает там все денежные отношения, ибо на Земле в обращении находится всего двадцать девять миллиардов четыреста миллионов золота!
— Вы правы, — согласился Пальмирен Розет, — глыба из золотого теллурида, на которой мы находимся, весит, по земным мерам веса, двести одиннадцать квинтиллионов четыреста тридцать три квадрильона четыреста шестьдесят триллионов килограммов, следовательно, она принесет с собой на Землю около семидесяти одного квинтиллиона золота. Из расчета трех тысяч пятисот франков на килограмм, это составит круглым числом двести сорок шесть секстильонов франков — число двадцатичетырехзначное.
— И с этого дня, — заключил Гектор Сервадак, — золото на Земле совершенно обесценится и более чем когда-либо будет заслуживать название «презренного металла».
Профессор не слышал этого замечания. Закончив свою речь, он величественно вышел из зала и направился к себе в обсерваторию.
— А сказать по правде, — спросил тогда Бен-Зуф, — какая польза от всех этих головоломок, с которыми наш сварливый ученый управляется как фокусник в балагане?
— Никакой! — отвечал капитан Сервадак. — Именно поэтому это так и увлекательно!
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,
в которой будет идти речь только о Юпитере, называемом великим ловцом комет
В самом деле, Пальмирен Розет трудился исключительно из любви к искусству. Он определил эфемериды кометы, ее траекторию в межпланетном пространстве, период ее обращения вокруг Солнца. Все остальное — масса, плотность, сила притяжения и даже ценные металлы Галлии — интересовало только его одного и было безразлично для его спутников; им прежде всего хотелось встретиться с Землей в назначенной точке ее орбиты и в назначенный срок.Профессору предоставили заниматься чистой наукой сколько ему угодно.
На другой день было 1 августа, или, пользуясь терминологией Пальмирена Розета, 63 апреля по галлийскому календарю. В течение этого месяца комета, пролетев шестнадцать миллионов пятьсот тысяч лье, должна была-удалиться от Солнца на сто девяносто семь миллионов лье. Ей предстояло пройти еще восемьдесят один миллион лье, чтобы к 15 января достигнуть афелия. Миновав эту точку, она начнет приближаться к Солнцу.
Теперь Галлия неслась навстречу неведомому чудесному миру, который до сих пор был недоступен человеческому взору на таком близком расстоянии.
Да, профессор был совершенно прав, что ни на минуту не покидал своей обсерватории. Никогда еще перед астрономом, — а астроном видит больше других людей, ибо живет вне земных интересов, — не развертывалось такого великолепного зрелища. Как прекрасны были галлийские ночи! Ни дуновение ветерка, ни единое облачко не нарушало их прозрачности. Книга небесного свода была раскрыта, и ее письмена выступали с несравненной отчетливостью.
Галлия приближалась к чудесному блистательному миру, миру Юпитера, самого огромного из светил, которых Солнце удерживает в сфере своего притяжения. Со времени столкновения с Землей, семь месяцев назад, комета продолжала стремительно лететь по направлению к великолепной планете, которая величаво двигалась навстречу ей. 1 августа оба светила разделяло расстояние лишь в шестьдесят один миллион лье, и вплоть до 1 ноября им предстояло неуклонно приближаться друг к другу.
Не угрожает ли комете опасность? Не рискованно ли для нее пролететь так близко от Юпитера? Не окажется ли гибельной для Галлии притягательная сила планеты, обладающей столь внушительной массой по сравнению с ней? Разумеется, вычисляя время обращения Галлии, профессор точно учитывал возможные пертурбации, вызванные близостью не только Юпитера, но даже Сатурна и Марса. Ну, а что, если он ошибся, недооценил значение этих пертурбаций и они замедлят движение его кометы сильнее, чем он предполагал? А что, если грозный Юпитер, вечный совратитель комет…
Одним словом, как объяснил лейтенант Прокофьев, в случае если астроном напутал в вычислениях. Галлии угрожала опасность четырех родов:
1. Либо, увлеченная непреодолимой силой притяжения Юпитера, комета упадет на его поверхность и исчезнет.
2. Либо, взятая им в плен, она перейдет на положение спутника или даже спутника одного из сателлитов Юпитера.
3. Либо, отклонившись от своей траектории, она станет описывать новую орбиту и никогда не пересечет эклиптики.
4. Либо, хоть немного задержавшись по вине светила — «ловца комет», она достигнет эклиптики слишком поздно и не успеет встретиться с Землей.
Само собой понятно, что, если сбудется хотя бы одно из этих предположений, галлийцы потеряют всякую возможность вернуться на родную планету.
Интересно отметить, что из указанных четырех возможностей Пальмирен Розет опасался только двух. Разумеется, отважного астронома нимало не прельщала мысль о том, что Галлия может обратиться в луну Юпитера или в спутника одной из его лун, но если бы, избежав встречи с Землей, она продолжала обращаться вокруг Солнца или даже навсегда умчалась в космическое пространство, к туманности Млечного Пути, состоящей из неисчислимого множества звезд, — это пришлось бы ему весьма по вкусу. Непреодолимое желание спутников астронома вернуться на земной шар, где они оставили родных и друзей, было вполне естественно. Но Пальмирен Розет не имел семьи и не завел друзей, — ему никогда не хватало для этого времени. Да и с кем бы он мог подружиться при своем неуживчивом характере? Поэтому он считал исключительной удачей, что новая комета унесла его в мировое пространство, и всем готов был пожертвовать, лишь бы никогда ее не покидать.
Так прошел целый месяц, для галлийцев полный тревог, для, Пальмирена Розета — полный надежд.
Первого сентября между Галлией и Юпитером оставалось всего тридцать восемь миллионов лье, как раз то расстояние, что отделяет Землю от Солнца, а 15 сентября это расстояние сократилось до двадцати шести миллионов лье. Планета заметно вырастала на небосводе и, казалось, притягивала к себе Галлию, точно эллиптическое движение кометы изменилось, и она падала прямо на Юпитер.
Что и говорить, планета, которая грозила отклонить Галлию от ее пути, была поистине громадна! Настоящий камень преткновения, серьезная опасность для кометы! Мы знаем, что согласно закону Ньютона сила притяжения между телами прямо пропорциональна их массам и обратно пропорциональна квадрату расстояния. Масса же Юпитера была весьма значительна, а расстояние между ним и Галлией относительно невелико.
В самом деле, диаметр Юпитера составляет тридцать пять тысяч семьсот девяносто лье, то есть он в одиннадцать раз больше диаметра Земли, а окружность этого великана равняется ста двенадцати тысячам четыремстам сорока лье. Его объем в тысячу четыреста четырнадцать раз больше земного, иными словами, понадобилось бы взять одну тысячу четыреста четырнадцать земных шаров, чтобы сравняться с ним по величине. Масса Юпитера в триста тридцать восемь раз превосходит массу земного сфероида; иначе говоря, он весит в сто тридцать восемь раз больше Земли, а именно около двух октильонов килограммов — число, выражающееся двадцатью восемью цифрами. Если даже средняя плотность Юпитера, вычисленная на основании его массы и объема, не достигает и одной четверти плотности Земли и превышает лишь на одну треть плотность воды (откуда возникла гипотеза, что огромная планета; быть может, находится в жидком состоянии, по крайней мере на поверхности),
— то все же при громадной массе Юпитера эта встреча была опасна для Галлии.
Здесь уместно добавить, заканчивая физическую характеристику Юпитера, что он совершает свое обращение вокруг Солнца за одиннадцать лет десять месяцев семнадцать дней восемь часов сорок две минуты по земному времени; что он движется со скоростью тринадцати километров в секунду по орбите длиною в тысячу двести четырнадцать миллионов лье; что его вращение вокруг оси совершается всего за девять часов пятьдесят пять минут, благодаря чему значительно сокращается длина его суток; что вследствие этого любая точка его экватора перемещается в двадцать семь раз быстрее любой точки земного экватора, чем вызывается сплюснутость каждого из его полюсов, достигающая девятисот девяноста пяти лье; что ось планеты почти перпендикулярна к плоскости ее орбиты, отчего ночи там равны дням и смена времен года мало ощутима, так как Солнце почти неизменно находится в плоскости экватора; и, наконец, на долю планеты достается лишь одна двадцать пятая света и тепла, получаемых Землей, ибо Юпитер, следуя по своей эллиптической траектории, приближается к Солнцу самое меньшее на сто восемьдесят восемь миллионов лье и отдаляется от него самое большее на двести семь миллионов лье.
Остается сказать о четырех лунах, которые восходят то вместе, то порознь и великолепно освещают ночное небо Юпитера.
Один из этих четырех спутников движется вокруг Юпитера почти на таком же расстоянии, как и Луна от Земли. Второй несколько меньше нашего ночного светила. И все четыре совершают свой полный оборот гораздо быстрее Луны: первый — за одни сутки восемнадцать часов двадцать восемь минут, второй за трое суток тринадцать часов четырнадцать минут, третий за семь суток три часа сорок три минуты и четвертый за шестнадцать суток шестнадцать часов тридцать две минуты. Самый отдаленный спутник проходит на расстоянии четырехсот шестидесяти пяти тысяч ста тридцати лье от планеты.
Как известно, наблюдая спутников Юпитера, чье движение изучено с величайшей точностью, ученые впервые определили скорость света. Этими лунами можно также пользоваться при вычислении земных долгот.
— Можно, значит, представить себе Юпитер, — сказал как-то лейтенант Прокофьев, — в виде громадных часов, где сателлиты служат стрелками на циферблате и отмечают время с величайшей точностью.
— Такие часы чересчур велики для моего жилетного кармана! — вздохнул Бен-Зуф.
— Надо добавить, — продолжал лейтенант, — что у обыкновенных часов самое большее три стрелки, а здесь их четыре…
— Берегитесь, как бы вскоре не появилась и пятая! — вставил капитан Сервадак, намекая на грозившую Галлии опасность стать новым спутником Юпитера.
Не трудно понять, что этот неведомый мир, с каждым днем выраставший перед их глазами, служил единственной темой разговоров между капитаном Сервадаком и его спутниками. Они не могли оторвать от него взгляда, не могли говорить ни о чем другом.
Как-то раз беседа зашла о возрасте различных планет, тяготеющих к Солнцу, и лейтенант Прокофьев вместо ответа прочел отрывок из книги Фламмариона «Рассказы о бесконечном», которая имелась у него в русском переводе.
«Самые отдаленные (из этих светил) не только являются и самыми почтенными по возрасту, они достигли, „роме того, наиболее высокой степени развития. Нептун, находящийся на расстоянии одного миллиарда ста миллионов лье от Солнца, первым оторвался от газообразной солнечной туманности миллиарды столетий тому назад. Возраст Урана, отстоящего на семьсот миллионов лье от общего центра планетных орбит, исчисляется несколькими сотнями миллионов веков. Юпитер, планета-великан, находящаяся в ста девяноста миллионах лье от Солнца, образовалась Семьдесят миллионов веков тому назад. Марс существует около миллиарда лет, его расстояние от Солнца составляет пятьдесят шесть миллионов лье. Земля, находящаяся в тридцати семи миллионах лье от Солнца, вышла из его раскаленных недр сто миллионов лет тому назад. Не прошло, пожалуй, и пятидесяти миллионов лет с тех пор, как оторвалась от Солнца Венера; она обращается вокруг него на расстоянии двадцати шести миллионов лье. И только десять миллионов лет тому назад появился на свет Меркурий (его расстояние от Солнца — четырнадцать миллионов лье). Что касается Луны, то она таким же образом порождена Землей“.
Такова была новая теория, вызвавшая шутливое замечание капитана Сервадака: «Если так, уж лучше было бы попасть в плен к Меркурию, чем к Юпитеру. Будь наш властелин помоложе, с ним легче было бы поладить!»
В течение второй половины сентября Галлия и Юпитер продолжали неизменно сближаться. 1 сентября комета пересекла орбиту планеты, а 1 октября оба светила должны были оказаться на наиболее близком расстоянии друг от друга. Прямого столкновения нечего было опасаться, ибо плоскости орбит Юпитера и Галлии не совпадали, хоть и были едва заметно наклонены одна к другой. Действительно, плоскость, по которой движется Юпитер, составляет с эклиптикой угол в один градус девятнадцать минут, а, как мы помним, после столкновения эклиптика и орбита кометы оказались в одной плоскости.
В течение последних двух недель Юпитер представлял восхитительное зрелище для всякого наблюдателя, более беспристрастного, чем галлийцы. Его диск, озаренный солнечными лучами, отбрасывал отраженный свет на Галлию. Предметы на ее поверхности выступали резче, принимая новые оттенки. Нерина, находившаяся в противостоянии с Юпитером, смутно вырисовывалась на ночном небе. Пальмирен Розет, ни на минуту не покидавший обсерватории, наблюдал в телескоп великолепное светило и, казалось, стремился проникнуть в последние тайны юпитерова мира. Подумать только, планета, которую астрономам на Земле никогда не удавалось видеть ближе чем за сто пятьдесят миллионов лье, скоро должна, приблизиться к восхищенному профессору на каких-нибудь тринадцать миллионов лье!
Что касается Солнца, то на таком расстоянии от Галлии оно казалось небольшим диском, диаметр которого равнялся в угловом измерении пяти минутам сорока шести секундам.
За несколько дней до того, как расстояние между Юпитером и Галлией сократилось до минимума, спутники планеты стали видны простым глазом. Как известно, с Земли невозможно различить без телескопа эти луны Юпитера. Тем не менее несколько счастливцев, одаренных исключительно зорким зрением, разглядели сателлитов Юпитера без помощи оптических приборов. Среди прочих в астрономических летописях упоминаются Местлин, профессор Кеплер, какой-то сибирский охотник по фамилии Врангель и, согласно утверждению Богуславского, директора Бреславльской обсерватории, некий портной из того же города. Если допустить, что эти люди были действительно наделены столь острым зрением, у них нашлось бы множество соперников, очутись они теперь на Теплой Земле в Улье Нины. Сателлиты стали превосходно видны всем. Можно даже было заметить, что у первого из них беловатый цвет, второй кажется синеватым, третий сверкает снежной белизной, четвертый отливает то оранжевым, то красноватым оттенками. Следует добавить, что даже на таком расстоянии Юпитер излучал ровное немерцающее сияние.
Если Пальмирен Розет наблюдал Юпитер с беспристрастием астронома, то его спутники все время находились в тревоге, опасаясь замедления скорости Галлии или даже ее падения, вызванного притяжением планеты. Между тем дни проходили, а опасения их не оправдывались.
Неужели «ловец комет» не окажет на Галлию никакого влияния, не считая тех возмущений, которые уже были приняты в расчет при вычислении? Если нечего было страшиться прямого падения Галлии благодаря силе ее инерции, то достаточна ли эта сила, чтобы удержать комету в пределах указанных возмущений и дать ей возможность завершить свой двухлетний оборот вокруг Солнца?
Этими вопросами и занимался, вероятно, Пальмирен Розет, но выпытать у него тайну произведенных им наблюдений было не так-то легко.
По временам Гектор Сервадак и его товарищи вели беседу на эту тему.
— Поверьте, — сказал как-то капитан Сервадак, — если период обращения Галлии изменился и скорость ее неожиданно замедлилась, мой бывший профессор не смог бы скрыть своей радости. Вот увидите, он не упустит случая подразнить нас, и мы, даже не задавая вопросов, сразу узнаем, что попали в беду.
— Дай-то бог, — проговорил граф Тимашев, — чтобы профессор не допустил никакой ошибки в своих первоначальных вычислениях!
— Чтобы Пальмирен Розет допустил ошибку? — возразил Гектор Сервадак. — Это мне представляется невероятным. Он первоклассный астроном, в этом нельзя ему отказать. Я твердо верю в точность предварительных вычислений профессора, касающихся периода обращения Галлии, и так же твердо поверю в его правоту, если он объявит, что мы должны отказаться от всякой надежды вернуться на Землю.
— Коли так, господин капитан, — вмешался тут Бен-Зуф, — разрешите доложить вам о том, что меня беспокоит.
— Говори, что же тебя беспокоит, Бен-Зуф.
— Ваш ученый дни и ночи торчит у себя в обсерватории, верно? — спросил денщик тоном человека, зрело обдумавшего свой вопрос.
— Верно, — отвечал Гектор Сервадак.
— И Круглые сутки, — продолжал Бен-Зуф, — его чертова труба целится в Юпитера, который вот-вот нас проглотит. Так ведь?
— Так. И что же?
— Уверены ли вы, господин капитан, что ваш учитель не притягивает к нам Юпитера своей проклятой дудкой?
— Ну, это уж вздор! — отвечал, смеясь, капитан Сервадак.
— Ладно, господин капитан, ладно! — сказал Бен-Зуф, с сомнением покачивая головой. — Я не так в этом уверен и с трудом удерживаюсь, чтобы…
— Чтобы?.. — переспросил Гектор Сервадак.
— Чтобы не сломать к чертям его проклятый инструмент!
— Разбить телескоп, Бен-Зуф?
— Вдребезги!
— Только попробуй, я тут же велю тебя повесить.
— Повесить?
— Немедленно! Разве я не генерал-губернатор Галлии?
— Так точно, господин капитан! — ответил простодушный Бен-Зуф.
И право же, если бы его приговорили к повешенью, он скорее сам бы надел себе на шею веревку, чем хотя бы на минуту усомнился в праве «его превосходительства» распоряжаться жизнью и смертью галлийцев.
Первого октября расстояние между Юпитером и Галлией сократилось до восемнадцати миллионов лье. Таким образом. Юпитер отстоял теперь от кометы в сто восемьдесят раз дальше, чем Луна от Земли в своем апогее. Будь же он на расстоянии Луны, его диаметр казался бы в тридцать четыре раза больше лунного, а диск в тысячу двести раз больше ее диска. Но и теперь для наблюдателей с Галлии он представлялся светилом гигантских размеров.
Можно было ясно разглядеть полосы различных оттенков, бороздящие поверхность Юпитера параллельно экватору, на севере и на юге сероватые, на полюсах попеременно темные и светлые, причем самые края планетного диска светились наиболее ярко. Отчетливо; видимые пятна разной формы и величины нарушали там и сям рисунок поперечных полос.
Не были ли эти полосы и пятна следствием атмосферных явлений? Нельзя ли было объяснить их появление, природу и непрерывное перемещение скоплением паров, образованием облаков, гонимых воздушными течениями, вроде пассатов, дующими в направлении, обратном вращению планеты вокруг оси? Пальмирен Розет не мог этого решить, так же как и его коллеги в земных обсерваториях. Если он вернется на Землю, у него не будет даже того утешения, что он раскрыл одну из самых сокровенных тайн Юпитера!
Наступила вторая неделя октября, и тревога галлийцев возросла более чем когда-либо. Галлия мчалась с огромной скоростью к опасному повороту своей орбиты. Граф Тимашев и капитан Сервадак, обычно несколько сдержанные и даже холодные в обращении друг с другом, чувствовали, как сблизила их общая опасность. Они беспрестанно делились мыслями и сомнениями. Когда порою им казалось, что все погибло и надежда возвратиться на Землю потеряна навсегда, они принимались обсуждать, какое будущее ожидает их в солнечном мире, а может быть и дальше, в звездных мирах. Они заранее примирились с судьбой. Мысленно переносясь в неведомые дали, они вдохновлялись широкими философскими идеями, которые отвергают узкое представление о мире, созданном исключительно для человека, и стремятся охватить всю бесконечную и, возможно, обитаемую вселенную.
Но, право же, в глубине души они чувствовали, что не в силах отказаться от надежды вернуться на Землю, пока она еще виднеется над горизонтом Галлии, среди многих тысяч звезд небесного свода. К тому же, если им удастся избежать опасностей, вызванных соседством Юпитера, то, как часто твердил лейтенант Прокофьев, Галлии уже ничто более не угрожает, ни со стороны Сатурна, слишком отдаленного, ни со стороны Марса, чью орбиту она пересечет еще раз, возвращаясь к Солнцу. Понятно поэтому, с каким нетерпением галлийцы стремились, подобно Вильгельму Теллю, поскорее «миновать роковой перекресток»!
Пятнадцатого октября оба светила должны были приблизиться друг к другу на кратчайшее расстояние, если только не произойдет каких-либо непредвиденных возмущений. Их разделяло теперь лишь тринадцать миллионов лье. Оставались две возможности: или могучий Юпитер притянет Галлию к себе, или же комета пройдет мимо него, не испытав иных замедлений, кроме тех, что были предусмотрены в вычислениях…
Галлия прошла мимо!
Об этом все догадались сразу, на другой же день, по невыносимо дурному настроению Пальмирена Розета. Если он и торжествовал как ученый математик, то был посрамлен как искатель приключений. Вместо того чтобы стать самым счастливым из астрономов, он чувствовал себя самым несчастным из галлийцев!
Галлия между тем продолжала свой путь вокруг Солнца, неуклонно двигаясь навстречу Земле.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ,
в которой убедительно доказывается, что вести торговлю на Земле гораздо выгоднее, чем на Галлии
— Черт побери! Кажется, мы проскочили благополучно! — воскликнул капитан Сервадак, догадавшись по разочарованному виду профессора, что всякая опасность миновала.Затем он обратился к товарищам, не менее обрадованным, чем он сам.
— В сущности говоря, что особенного с нами произошло? Мы просто совершили путешествие по солнечному миру, небольшое двухлетнее путешествие! Право же, на земле многие странствовали и подольше нашего! Итак, до сих пор нам не на что жаловаться, а раз с этого дня все пойдет гладко, то меньше чем через пятнадцать месяцев мы снова вернемся на родной сфероид.
— И снова увидим Монмартр! — прибавил Бен-Зуф.
И вправду, галлийцы счастливо отделались, «избежав абордажа», как сказали бы моряки. Допустим даже, что под влиянием силы притяжения Юпитера комета запоздала бы всего на один час, — ведь за это время Земля отдалилась бы почти на сто тысяч лье от той точки, где они должны были встретиться. Когда еще повторится подобное совпадение? Разве не протекут столетия и даже тысячелетия, прежде чем станет возможной новая встреча с Землей? Да, без сомнения. Кроме того, Юпитер мог бы, воздействовав на Галлию, изменить либо плоскость, либо форму ее орбиты; в первом случае комета продолжала бы вечно вращаться в околосолнечном мире, а во втором унеслась бы в межзвездные пространства.
Первого ноября расстояние, отделяющее Галлию от Юпитера, достигло семнадцати миллионов лье. Через два с половиной месяца комета будет находиться в афелии, то есть в точке наиболее удаленной от Солнца, а миновав ее, вновь начнет к нему приближаться.
Световые и тепловые свойства лучезарного светила казались теперь чрезвычайно ослабленными. Лишь тусклый, сумеречный свет падал на поверхность Галлии. Комета получала всего одну двадцать пятую того света и тепла, что Солнце посылает на Землю. Но огромное светило по-прежнему сияло вдалеке. Галлия все еще подчинялась его могущественному влиянию. Скоро она к нему приблизится. Скоро все на ней оживет под горячими лучами Солнца, температуру которого исчисляют не менее чем в пять миллионов градусов. Ожидание этой счастливой перемены вдохнуло бы новые силы в галлийцев, если бы эти люди способны были пасть духом.