Страница:
Как бы то ни было, это тройное кольцо должно представлять собою удивительное зрелище для жителей Сатурна, обитающих между сорок пятым градусом широты и экватором сфероида. То оно высится на горизонте в виде гигантской арки, как бы сломанной посредине тенью, которую Сатурн отбрасывает в пространство, то вырисовывается во всей красе, словно сияющий полукруг нимба. Часто это кольцо затмевает Солнце, которое восходит и заходит через строго установленные промежутки, должно быть, к великой радости астрономов Сатурна. А если добавить к этому восходы и заходы восьми лун, в самых разнообразных фазах, то сияющих серебристым диском, то изгибающихся узеньким серпом, можно себе представить несравненную красоту ночного неба Сатурна.
У галлийцев не было возможности созерцать этот мир во всем его великолепии. Он был слишком от них удален. Земные астрономы, вооруженные телескопами, в тысячу раз ближе к нему, и капитан Сервадак с товарищами гораздо больше узнали о Сатурне из книг «Добрыни», чем из собственных наблюдений. Но они и не жалели об этом, — соседство столь громадного светила представляло слишком большую опасность для их крохотной кометы!
Они не могли проникнуть также и в мир еще более далекого от Солнца светила. Урана; но, как мы уже упоминали, эта планета, которая в восемьдесят два раза больше Земли и видна оттуда лишь как звезда шестой величины, была здесь очень ясно различима простым глазом. Однако нельзя было заметить ни одного из восьми спутников, которых Уран увлекает за собой по эллиптической орбите, проходя ее за восемьдесят четыре года, в среднем на расстоянии семисот двадцати девяти миллионов лье от Солнца.
Что касается Нептуна, последней планеты солнечной системы, — последней до тех пор, пока какой-нибудь будущий Леверье не откроет новой, еще более отдаленной, — то галлийцы не могли ее разглядеть. Пальмирен Розет, вероятно, видел ее в поле зрения телескопа, но он никого не удостаивал приглашать в свою обсерваторию, и остальным колонистам пришлось удовольствоваться изучением Нептуна… по книгам.
Среднее расстояние этой планеты от Солнца равняется миллиарду ста сорока миллионам лье, а период ее обращения длится сто шестьдесят пять лет. Нептун перемещается по своей громадной орбите длиною в семь миллиардов сто семьдесят миллионов лье со скоростью двадцати тысяч километров в час; он имеет форму сфероида, в сто пять раз превышающего по объему земной шар; единственный спутник Нептуна обращается вокруг него на расстоянии ста тысяч лье.
Миллиард двести миллионов лье — расстояние, отделяющее Нептун от Солнца, считается предельным в солнечной системе. И, однако, как ни велик этот диаметр, он представляется нам ничтожным по сравнению с диаметром звездной системы, к которой принадлежит Солнце.
Действительно, лучезарное светило, по-видимому, входит в состав грандиозной туманности Млечного Пути, занимая там лишь скромное место звезды четвертой величины. Кто знает, куда бы направилась Галлия, освободившись от силы притяжения Солнца? Какой новый центр притяжения она избрала бы, блуждая по звездным пространствам? Быть может, ближайшую звезду Млечного Пути?
Этой ближайшей звездой является Альфа из созвездия Центавра, и свет, распространяющийся со скоростью семидесяти семи тысяч лье в секунду, доходит до нее от Солнца лишь за три с половиной года. Каково же расстояние Альфы от Солнца? Оно столь велико, что, определяя его, астрономы вынуждены принять за единицу миллиард; они утверждают, что Альфа удалена от Солнца на восемь тысяч «миллиардов» лье.
Многие ли звездные расстояния нам известны? До сих пор было вычислено самое большее восемь из них. Среди крупнейших звезд, чьи расстояния удалось измерить, называют Вегу, удаленную от нас на пятьдесят тысяч миллиардов лье, Сириус — на пятьдесят две тысячи двести миллиардов. Полярную звезду — на сто семнадцать тысяч шестьсот миллиардов, Капеллу — на сто семьдесят тысяч четыреста миллиардов лье. Последнее число состоит уже из пятнадцати цифр.
Чтобы получить представление о подобных расстояниях, следует, приняв за основу скорость света, рассуждать следующим образом:
«Предположим, что некто, одаренный безгранично острым зрением, находится на звезде Капелле. Обратив взоры на Землю, он станет свидетелем событий, происшедших семьдесят два года тому назад. Если же он перенесется на звезду, вдесятеро более отдаленную, он увидит то, что произошло семьсот двадцать лет назад. Дальше, на расстоянии, которое свет пробегает в тысячу восемьсот лет, ему предстанет горестное зрелище смерти Христа. Еще дальше, куда световой луч долетит через шесть тысяч лет, он сможет созерцать бедствия всемирного потопа. Наконец, так как пространство бесконечно, с расстояния еще более далекого он увидел бы, согласно библейскому учению, создающего мир творца. Действительно, все в пространстве, если можно так выразиться, совершается по одному образцу и ничто из того, что однажды совершилось во вселенной, не может исчезнуть бесследно».
Быть может, и прав был отважный Пальмирен Розет в своем стремлении путешествовать по звездным мирам, где его восхищенному взору представилось бы столько чудес. Если бы его комету захватила в плен сначала одна звезда, потом другая — сколько различных звездных систем он мог бы наблюдать! Галлия летела бы вместе с далекими светилами, которые только кажутся нам неподвижными, а на самом деле несутся в пространстве, как, например, Арктур, со скоростью двадцати двух лье в секунду. Само Солнце движется со скоростью шестидесяти двух миллионов лье в год, по направлению к созвездию Геркулеса. Но расстояние, отделяющее нас от звезд, так велико, что, несмотря на скорость, с которой они перемещаются, земные наблюдатели не замечают перемены в их взаимном расположении на небе.
Однако это непрестанное многовековое перемещение, несомненно, должно изменить форму созвездий, ибо звезды движутся каждая с различной скоростью. Астрономам удалось определить новое расположение, в каком окажутся звезды относительно друг друга через много столетий. Были графически воспроизведены фигуры некоторых созвездий, какими они станут через пятьдесят тысяч лет. Большая Медведица, например, показана на чертеже не в виде неправильного четырехугольника, а в виде длинного креста, растянувшегося по небу, а на месте пятиугольника созвездия Ориона изображен простой четырехугольник.
Впрочем, ни обитателям Галлии, ни жителям земного шара не удалось бы увидеть этих постепенных изменений собственными глазами. Совсем не этого отправился искать Пальмирен Розет в звездных мирах. Если бы, по какой-либо случайности, комета вырвалась из сферы притяжения Солнца и подчинилась влиянию новых светил, глазам ученого представилось бы такое чудесное зрелище, о каком солнечная система не может дать никакого понятия.
Действительно, в далеких мирах группы планет не всегда тяготеют к одному-единственному Солнцу. В некоторых областях вселенной монархическая система, по-видимому, отвергнута. Одно солнце, два солнца, шесть солнц движутся, связанные взаимным тяготением. Все эти звезды имеют разные цвета, красные, желтые, зеленые, оранжевые, синие. Как восхитительна должна быть игра света на поверхности вращающихся вокруг них планет. И кто знает, может быть, горизонт Галлии окрашивался бы всеми цветами радуги поочередно?
Но Галлии не было суждено ни подчиниться силе притяжения нового солнца, ни присоединиться к звездным скоплениям, уже изученным и разложенным благодаря мощным телескопам, ни затеряться в звездных пустынях, ни, наконец, исчезнуть среди темных туманностей, непроницаемых для самых мощных астрономических приборов, — туманностей, рассеянных по всему мировому пространству, которых ученые насчитывают более пяти тысяч.
Нет! Галлии не суждено было покинуть околосолнечный мир и потерять из виду родную землю. И в сущности, описав орбиту длиною приблизительно в шестьсот тридцать миллионов лье, она совершила лишь сравнительно небольшое путешествие по необъятной, безграничной вселенной.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ,
В то же время у берегов небольшой бухты, где зимовали оба корабля, случилось то, что предвидел и чего опасался лейтенант Прокофьев. Ледяные пласты под корпусом «Ганзы» и «Добрыни» медленно, но неуклонно утолщались. Шкуна и тартана, защищенные скалистым мысом, постепенно поднимаясь в своем ледяном бассейне, уже возвышались на пятьдесят футов над уровнем Галлийского моря. «Добрыня» как более легкое судно поднялся несколько выше тартаны. Никакие силы человеческие не могли бы помешать этой работе льдов.
Лейтенанта Прокофьева сильно беспокоила судьба «Добрыни». Все предметы, находившиеся там, были уже выгружены. Оставался только корабельный корпус, рангоут и машина. В случае какой-либо опасности этот корпус должен был послужить убежищем для маленькой колонии. А как быть, если во время таяния льдов он разобьется при падении? Ведь может случиться, что галлийцам придется покинуть Теплую Землю, — какое судно заменит тогда шкуну? Уж во всяком случае не тартана, ибо ей угрожала та же опасность, ее ждала та же судьба. «Ганза», плохо сдерживаемая своим ледяным панцирем, уже сильно накренилась, ее положение не могло не вызывать тревогу. Оставаться на ней было опасно. Тем не менее Исаак вовсе не собирался покидать свои товары, решив охранять их днем и ночью. Он понимал, что рискует жизнью, но еще больше боялся за свое добро и, поминутно призывая всемогущего, проклинал его без всякого стеснения за все те испытания, которым подвергался.
В этих обстоятельствах капитан Сервадак принял решение, которому Исаак вынужден был подчиниться. Если жизнь Исаака Хаккабута и не была так уж необходима для членов галлийской колонии, то его грузы представляли для них безусловную ценность. Значит, надо было во что бы то ни стало спасти их от неминуемой гибели. Сначала капитан Сервадак попытался припугнуть Исаака Хаккабута грозившей ему опасностью. Но это не удалось. Исаак не желал переселяться.
— Сами вы как хотите, — заявил тогда Гектор Сервадак, — но грузы ваши мы переправим на склады Теплой Земли.
Причитания и жалобы Исаака Хаккабута никого не тронули, и днем 20 декабря колонисты приступили к перевозке товаров.
К тому же никто не мешал Исааку переселиться в Улей Нины, где он мог по-прежнему стеречь свое добро и торговать по установленным ценам. Никто не причинил бы ему никакого вреда. Право же, если когда-нибудь Бен-Зуф и позволял себе порицать своего командира, то только за излишнюю мягкость с этим жалким торгашом.
В глубине души Исаак Хаккабут мог только одобрить решение, принятое генерал-губернатором. Этим соблюдались его интересы, товары попадали в надежное место, а платить за разгрузку тартаны он не был обязан, раз это делалось «против его воли».
Несколько дней подряд русские и испанцы ревностно занимались этой работой. Тепло одетые, хорошо закутанные, они без труда выносили низкую температуру. Единственно, чего следовало избегать при переноске, это касаться голыми руками металлических предметов. При малейшей неосторожности они содрали бы кожу на руках, как будто притронувшись к раскаленному железу, ибо результат был бы совершенно такой же. Итак, работа была выполнена без всяких происшествий, и товары с «Ганзы» разместили на складе в одной из обширных галерей Улья Нины.
Лейтенант Прокофьев успокоился только тогда, когда дело было доведено до конца.
После этого, не имея больше причин оставаться на тартане, Исаак Хаккабут устроился на житье в том же коридоре, где были сложены его товары. Надо признать, что он никого не стеснял. Его видели крайне редко. Он спал возле своего добра и питался из своих запасов. Спиртовая лампа служила ему для приготовления кушаний, более чем скромных. Обитатели Улья Нины обращались к нему только в тех случаях, когда им надо было купить что-нибудь, а он к ним, когда хотел что-нибудь продать. Несомненно одно — мало-помалу все золото и серебро маленькой колонии перекочевало в ящик с тройным запором, ключ от которого Исаак Хаккабут всегда держал при себе.
Приближалось 1 января по земному календарю. Через несколько дней исполнится ровно год со дня встречи кометы с земным шаром, когда после чудовищного толчка тридцать шесть обитателей Земли были разлучены со своими ближними. Как бы то ни было, до сих пор ни один из них не погиб. В этих новых климатических условиях здоровье галлийцев не оставляло желать ничего лучшего. При неуклонном снижении температуры без всяких скачков и колебаний и, можно добавить, при полном безветрии никто из колонистов даже не простудился. Климат кометы оказался на редкость здоровым. Все вселяло уверенность в том, что если расчеты профессора правильны и Галлия долетит до Земли, то галлийцы вернутся туда все до единого.
Несмотря на то, что этот первый новогодний день не совпадал с наступлением галлийского календарного года и отмечал лишь начало второй половины пути кометы, капитан Сервадак решил отпраздновать его с известной торжественностью.
— Не следует допускать, чтобы наши спутники потеряли интерес к земным делам, — сказал он графу Тимашеву и лейтенанту Прокофьеву. — Им предстоит вернуться на земной шар, и даже если этого не произойдет, необходимо поддерживать в них привязанность к старому миру, почаще напоминая о нем. Там, на Земле, будут праздновать Новый год, отпразднуем же его и мы здесь, на комете. Общность мыслей и чувств вещь хорошая. Не надо забывать, что о нас, вероятно, думают на Земле. С разных точек земного шара можно наблюдать, как Галлия движется в пространстве, — если и не простым глазом, то хотя бы с помощью зрительной трубы и телескопа. Научные интересы как бы поддерживают нашу связь с земным шаром, и Галлия по-прежнему входит в состав солнечного мира.
— Я совершенно согласен с вами, капитан, — отвечал граф Тимашев. — Несомненно, ученые астрономы крайне заинтересованы новой кометой. Представляю себе, как отовсюду — из Парижа, Петербурга, Гринвича, Кембриджа, Кейптауна, Мельбурна — на наш астероид направлены мощные телескопы.
— Мы там, должно быть, в большой моде, — продолжал капитан Сервадак, — и я бы очень удивился, если бы газеты и журналы не сообщали читателям обоих континентов обо всех перемещениях Галлии. Вспомним же о тех, кто помнит о нас, и мысленно проведем вместе с ними ночь на 1 января земного года.
— Вы полагаете, — вмешался лейтенант Прокофьев, — что на Земле все заняты кометой, задевшей земной шар? Я уверен в этом так же, как и вы, но думаю, что это вызвано не научным интересом и не чувством любопытства. Те наблюдения, какими занимается наш астроном, несомненно произведены и на Земле, притом с не меньшей точностью. Эфемериды Галлии уже давным-давно определены и, конечно, вполне правильны. Элементы орбиты новой кометы вычислены. Ее траектория в пространстве известна, известно и то, где и как она должна вторично встретиться с Землей. В какой именно точке эклиптики, в какую долю секунды, в каком месте комета вновь столкнется с Землей — все это, без сомнения, вычислено с математической точностью. Неизбежность столкновения — вот что должно главным образом занимать умы. Я иду дальше и осмеливаюсь утверждать, что на Земле уже приняли меры предосторожности, чтобы ослабить гибельные последствия нового толчка, — если, впрочем, это вообще возможно.
Говоря так, лейтенант Прокофьев был, вероятно, прав, ибо рассуждал логически. В страхе перед возвращением Галлии в точно предсказанный срок люди, очевидно, забросили все земные дела. О Галлии думали, не столько ожидая, сколько опасаясь ее приближения. Правда, и галлийцев, как ни желали они этой встречи, не могла не тревожить мысль о последствиях нового столкновения. И если, как предполагал лейтенант Прокофьев, на Земле были приняты меры против грозящего бедствия, не следует ли принять их и на Галлии? Это предстояло обсудить в свое время.
Во всяком случае, день 1 января решили торжественно отпраздновать. Даже русские присоединились к французам и испанцам, хотя по их календарю эта дата не соответствует новому году.
Наступило рождество. Годовщину рождения Христа отметили с религиозным благочестием. Только Исаак в этот день казался еще нелюдимее, упорно скрываясь в своем темном углу.
За последнюю неделю старого года у Бен-Зуфа накопилось множество дел. Необходимо было составить увлекательную программу, хотя развлечения на Галлии и не отличались разнообразием. Итак, решили начать этот торжественный день роскошным завтраком и закончить большой прогулкой по льду в сторону острова Гурби. Обратно сговорились вернуться с наступлением ночи, при свете факелов, изготовленных из того, что имелось на складе «Ганзы».
«Коли закуска выйдет хороша, так и прогулка будет весела, — говорил себе Бен-Зуф, — а лучшего и желать нечего!»
Составление меню казалось ему особенно важным делом. Это вызвало частые тайные совещания между денщиком капитана Сервадака и поваром «Добрыни», и в результате получилось искусное сочетание русской и французской кухни.
К вечеру 31 декабря все было готово. Холодные блюда, мясные консервы, паштеты из дичи, купленные втридорога у Исаака Хаккабута, красовались уже на огромном столе главного зала. Горячие блюда предстояло приготовить утром следующего дня в печах, нагреваемых лавой.
Вечером зашел разговор о Пальмирене Розете. Приглашать ли профессора на торжественное празднество? Да, разумеется, его следовало пригласить. Примет ли он приглашение? Более чем сомнительно.
Тем не менее приглашение передали. Капитан Сервадак собирался было лично подняться в обсерваторию, но Пальмирен Розет так нелюбезно встречал незваных гостей, что предпочли послать ему пригласительный билет.
Юный Пабло вызвался отнести письмо и вскоре возвратился с запиской следующего содержания:
«Пальмирен Розет может ответить на это только одно: сегодня сто двадцать пятое июня, а завтра наступит первое июля, ибо на Галлии следует вести счет согласно галлийскому календарю».
Это был отказ, правда научно обоснованный, но все же отказ.
Первого января, через час после восхода солнца, французы, русские, испанцы и маленькая Нина, представляющая Италию, уселись все вместе вокруг большого стола, за роскошным завтраком; такого еще никогда не подавали на комете Галлии. В обильных и сытных кушаньях Бен-Зуф и кок «Добрыни» превзошли самих себя. Блюдо из куропаток с капустой, где капусту заменял острый соус, настолько вкусный, что язык проглотишь и пальчики оближешь, произвело эффект. Что касается вин, доставленных из запасов «Добрыни», то они были превосходны. Французские и испанские вина распивали во славу Франции и Испании, не забыли выпить и за Россию, по случаю нескольких бутылок тминной водки, тоже поданных к столу.
Завтрак прошел, как и надеялся Бен-Зуф, очень удачно и очень весело.
За десертом, после тоста, провозглашенного за общую отчизну, за старый родной сфероид, за «возвращение на Землю», раздались такие крики «ура», что Пальмирен Розет не мог не слышать их с высоты своей обсерватории.
Когда окончился завтрак, у колонистов осталось впереди целых три часа до наступления темноты. Солнце стояло в зените, бледное солнце, под которым никогда бы не созрел виноград бордосских и бургундских вин, выпитых с таким удовольствием; его диск разливал кругом тусклый свет и совсем не грел.
Колонисты закутались потеплее с ног до головы, готовясь к прогулке, которая должна была затянуться до ночи. Им предстояло выйти на жестокий мороз, но при спокойной, безветренной погоде они переносили его без труда.
Все покинули Улей Нины, весело беседуя и распевая песни. На обледенелом берегу каждый надел коньки, и все отправились в путь кто как хотел, одни поодиночке, другие в компании. Граф Тимашев, капитан Сервадак и лейтенант Прокофьев все время держались вместе. Негрете с испанцами рассыпались по ледяным просторам, уносясь с невероятной быстротой чуть ли не до самого горизонта. Они достигли большого искусства в катанье на коньках и ревностно, с присущей им ловкостью предавались этому спорту.
Матросы «Добрыни», по обычаю северных стран, построились гуськом. Зажав подмышкой правой руки длинный шест, они умчались вереницей далеко вперед, точно поезд по рельсам. Пабло с Ниной, рука об руку, с веселыми криками, словно две птички, выпущенные на волю, скользили по льду с неподражаемой грацией, то возвращаясь к капитану Сервадаку, то снова скрываясь вдали. Эти юные существа олицетворяли собой всю радость, а может быть, и все надежды галлийской земли.
Не следует забывать и о Бен-Зуфе, который носился от одного к другому с неистощимым запасом веселых шуток, радуясь настоящему и нисколько не заботясь о будущем.
Конькобежцы, неудержимо скользя по ровной глади, быстро неслись все дальше — дальше, за видимый горизонт Теплой Земли. Позади них постепенно исчезали вдали гряды скал, обрывистый снежный берег, вершина вулкана в шапке черного дыма. Порою они останавливались передохнуть, но только на минуту, чтобы не замерзнуть. Затем снова пускались в путь, держа курс на остров Гурби, хотя и не рассчитывали до него добраться, так как с наступлением темноты надо было возвращаться обратно.
Солнце уже клонилось к востоку, или, вернее, стремительно падало вниз,
— зрелище, ставшее привычным для галлийцев. Закат лучезарного светила на Галлии с ее до странности суженным горизонтом происходил в особых условиях. Ни одно облачко не окрашивалось пленительным отблеском догорающих лучей. Ледяной покров мешал им проникнуть в пучину моря, где они, преломившись, рассыпались бы зеленоватыми искрами. Опустившись до линии горизонта, солнечный диск, увеличенный под действием рефракции, сразу исчезал, как будто провалившись в люк, внезапно открывшийся в застывшей поверхности моря, и тут же наступала ночь.
К концу дня капитан Сервадак созвал весь свой отряд и посоветовал спутникам держаться поближе к нему. Они ушли из дому «вольными стрелками», но идти назад надо было сомкнутым строем, чтобы не заблудиться во мраке и вместе возвратиться на Теплую Землю. Ночь обещала быть темной, ибо Луна, находясь в соединении с Солнцем, оставалась невидимой.
Наступила тьма. Поверхность Галлии озарялась лишь «бледным светом звезд», как сказано у Корнеля. Тогда зажгли факелы. Конькобежцы стремительно помчались вперед, а длинные языки пламени, колыхаясь, словно флажки на ветру, разгорались от быстрого бега.
Час спустя показались смутные очертания высокого берега Теплой Земли, точно огромное черное облако на горизонте. Ошибиться было невозможно. Надо всем возвышался вулкан, мечущий яркие искры среди окружающего мрака. Отражение раскаленных потоков лавы в зеркале льда освещало группу конькобежцев, за которыми тянулись неимоверно длинные тени.
Так бежали они около получаса, быстро приближаясь к берегу, как вдруг раздался громкий крик.
Это кричал Бен-Зуф. Весь отряд круто затормозил, врезавшись в лед стальными коньками.
И вот, при свете угасающих факелов, они увидели, что Бен-Зуф остановился, указывая рукой на берег.
Тогда в ответ на крик Бен-Зуфа у всех вырвался вопль отчаянья!..
Вулкан внезапно потух. Потоки лавы, недавно еще вытекавшие из кратера главного конуса, застыли. Казалось, будто какой-то могучий порыв ветра задул вулкан.
Все поняли, что источник огня иссяк. Неужели извержение прекратилось окончательно? Неужели Теплая Земля навсегда лишилась тепла и у колонистов отнята всякая возможность бороться с жестокой стужей галлийской зимы? Неужели им грозила смерть, мучительная смерть от холода!
— Вперед! — крикнул капитан Сервадак громким голосом.
Факелы только что погасли. Все бросились вперед среди непроглядной тьмы. Галлийцы быстро достигли берега. Взобравшись не без труда на обледенелые скалы, они устремились в открытую галерею, затем в большой зал…
Всюду царил густой мрак, температура сильно понизилась. Огненная завеса не загораживала уже большого окна, и, выглянув наружу, лейтенант Прокофьев увидел, что озерко, до сих пор не замерзавшее благодаря раскаленным потокам лавы, сковано льдом.
Так закончился на Галлии первый день нового земного года, который так весело начался!
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ,
У галлийцев не было возможности созерцать этот мир во всем его великолепии. Он был слишком от них удален. Земные астрономы, вооруженные телескопами, в тысячу раз ближе к нему, и капитан Сервадак с товарищами гораздо больше узнали о Сатурне из книг «Добрыни», чем из собственных наблюдений. Но они и не жалели об этом, — соседство столь громадного светила представляло слишком большую опасность для их крохотной кометы!
Они не могли проникнуть также и в мир еще более далекого от Солнца светила. Урана; но, как мы уже упоминали, эта планета, которая в восемьдесят два раза больше Земли и видна оттуда лишь как звезда шестой величины, была здесь очень ясно различима простым глазом. Однако нельзя было заметить ни одного из восьми спутников, которых Уран увлекает за собой по эллиптической орбите, проходя ее за восемьдесят четыре года, в среднем на расстоянии семисот двадцати девяти миллионов лье от Солнца.
Что касается Нептуна, последней планеты солнечной системы, — последней до тех пор, пока какой-нибудь будущий Леверье не откроет новой, еще более отдаленной, — то галлийцы не могли ее разглядеть. Пальмирен Розет, вероятно, видел ее в поле зрения телескопа, но он никого не удостаивал приглашать в свою обсерваторию, и остальным колонистам пришлось удовольствоваться изучением Нептуна… по книгам.
Среднее расстояние этой планеты от Солнца равняется миллиарду ста сорока миллионам лье, а период ее обращения длится сто шестьдесят пять лет. Нептун перемещается по своей громадной орбите длиною в семь миллиардов сто семьдесят миллионов лье со скоростью двадцати тысяч километров в час; он имеет форму сфероида, в сто пять раз превышающего по объему земной шар; единственный спутник Нептуна обращается вокруг него на расстоянии ста тысяч лье.
Миллиард двести миллионов лье — расстояние, отделяющее Нептун от Солнца, считается предельным в солнечной системе. И, однако, как ни велик этот диаметр, он представляется нам ничтожным по сравнению с диаметром звездной системы, к которой принадлежит Солнце.
Действительно, лучезарное светило, по-видимому, входит в состав грандиозной туманности Млечного Пути, занимая там лишь скромное место звезды четвертой величины. Кто знает, куда бы направилась Галлия, освободившись от силы притяжения Солнца? Какой новый центр притяжения она избрала бы, блуждая по звездным пространствам? Быть может, ближайшую звезду Млечного Пути?
Этой ближайшей звездой является Альфа из созвездия Центавра, и свет, распространяющийся со скоростью семидесяти семи тысяч лье в секунду, доходит до нее от Солнца лишь за три с половиной года. Каково же расстояние Альфы от Солнца? Оно столь велико, что, определяя его, астрономы вынуждены принять за единицу миллиард; они утверждают, что Альфа удалена от Солнца на восемь тысяч «миллиардов» лье.
Многие ли звездные расстояния нам известны? До сих пор было вычислено самое большее восемь из них. Среди крупнейших звезд, чьи расстояния удалось измерить, называют Вегу, удаленную от нас на пятьдесят тысяч миллиардов лье, Сириус — на пятьдесят две тысячи двести миллиардов. Полярную звезду — на сто семнадцать тысяч шестьсот миллиардов, Капеллу — на сто семьдесят тысяч четыреста миллиардов лье. Последнее число состоит уже из пятнадцати цифр.
Чтобы получить представление о подобных расстояниях, следует, приняв за основу скорость света, рассуждать следующим образом:
«Предположим, что некто, одаренный безгранично острым зрением, находится на звезде Капелле. Обратив взоры на Землю, он станет свидетелем событий, происшедших семьдесят два года тому назад. Если же он перенесется на звезду, вдесятеро более отдаленную, он увидит то, что произошло семьсот двадцать лет назад. Дальше, на расстоянии, которое свет пробегает в тысячу восемьсот лет, ему предстанет горестное зрелище смерти Христа. Еще дальше, куда световой луч долетит через шесть тысяч лет, он сможет созерцать бедствия всемирного потопа. Наконец, так как пространство бесконечно, с расстояния еще более далекого он увидел бы, согласно библейскому учению, создающего мир творца. Действительно, все в пространстве, если можно так выразиться, совершается по одному образцу и ничто из того, что однажды совершилось во вселенной, не может исчезнуть бесследно».
Быть может, и прав был отважный Пальмирен Розет в своем стремлении путешествовать по звездным мирам, где его восхищенному взору представилось бы столько чудес. Если бы его комету захватила в плен сначала одна звезда, потом другая — сколько различных звездных систем он мог бы наблюдать! Галлия летела бы вместе с далекими светилами, которые только кажутся нам неподвижными, а на самом деле несутся в пространстве, как, например, Арктур, со скоростью двадцати двух лье в секунду. Само Солнце движется со скоростью шестидесяти двух миллионов лье в год, по направлению к созвездию Геркулеса. Но расстояние, отделяющее нас от звезд, так велико, что, несмотря на скорость, с которой они перемещаются, земные наблюдатели не замечают перемены в их взаимном расположении на небе.
Однако это непрестанное многовековое перемещение, несомненно, должно изменить форму созвездий, ибо звезды движутся каждая с различной скоростью. Астрономам удалось определить новое расположение, в каком окажутся звезды относительно друг друга через много столетий. Были графически воспроизведены фигуры некоторых созвездий, какими они станут через пятьдесят тысяч лет. Большая Медведица, например, показана на чертеже не в виде неправильного четырехугольника, а в виде длинного креста, растянувшегося по небу, а на месте пятиугольника созвездия Ориона изображен простой четырехугольник.
Впрочем, ни обитателям Галлии, ни жителям земного шара не удалось бы увидеть этих постепенных изменений собственными глазами. Совсем не этого отправился искать Пальмирен Розет в звездных мирах. Если бы, по какой-либо случайности, комета вырвалась из сферы притяжения Солнца и подчинилась влиянию новых светил, глазам ученого представилось бы такое чудесное зрелище, о каком солнечная система не может дать никакого понятия.
Действительно, в далеких мирах группы планет не всегда тяготеют к одному-единственному Солнцу. В некоторых областях вселенной монархическая система, по-видимому, отвергнута. Одно солнце, два солнца, шесть солнц движутся, связанные взаимным тяготением. Все эти звезды имеют разные цвета, красные, желтые, зеленые, оранжевые, синие. Как восхитительна должна быть игра света на поверхности вращающихся вокруг них планет. И кто знает, может быть, горизонт Галлии окрашивался бы всеми цветами радуги поочередно?
Но Галлии не было суждено ни подчиниться силе притяжения нового солнца, ни присоединиться к звездным скоплениям, уже изученным и разложенным благодаря мощным телескопам, ни затеряться в звездных пустынях, ни, наконец, исчезнуть среди темных туманностей, непроницаемых для самых мощных астрономических приборов, — туманностей, рассеянных по всему мировому пространству, которых ученые насчитывают более пяти тысяч.
Нет! Галлии не суждено было покинуть околосолнечный мир и потерять из виду родную землю. И в сущности, описав орбиту длиною приблизительно в шестьсот тридцать миллионов лье, она совершила лишь сравнительно небольшое путешествие по необъятной, безграничной вселенной.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ,
как отпраздновала на Галлии первое января и как закончился день Нового года
Между тем по мере удаления Галлии от Солнца холод заметно возрастал. Температура уже упала до сорока двух градусов ниже нуля. В подобных условиях ртутные термометры не годились, так как при сорока двух градусах ртуть застывает. Пришлось употребить спиртовой термометр, принесенный с «Добрыни», и он показал пятьдесят три градуса мороза.В то же время у берегов небольшой бухты, где зимовали оба корабля, случилось то, что предвидел и чего опасался лейтенант Прокофьев. Ледяные пласты под корпусом «Ганзы» и «Добрыни» медленно, но неуклонно утолщались. Шкуна и тартана, защищенные скалистым мысом, постепенно поднимаясь в своем ледяном бассейне, уже возвышались на пятьдесят футов над уровнем Галлийского моря. «Добрыня» как более легкое судно поднялся несколько выше тартаны. Никакие силы человеческие не могли бы помешать этой работе льдов.
Лейтенанта Прокофьева сильно беспокоила судьба «Добрыни». Все предметы, находившиеся там, были уже выгружены. Оставался только корабельный корпус, рангоут и машина. В случае какой-либо опасности этот корпус должен был послужить убежищем для маленькой колонии. А как быть, если во время таяния льдов он разобьется при падении? Ведь может случиться, что галлийцам придется покинуть Теплую Землю, — какое судно заменит тогда шкуну? Уж во всяком случае не тартана, ибо ей угрожала та же опасность, ее ждала та же судьба. «Ганза», плохо сдерживаемая своим ледяным панцирем, уже сильно накренилась, ее положение не могло не вызывать тревогу. Оставаться на ней было опасно. Тем не менее Исаак вовсе не собирался покидать свои товары, решив охранять их днем и ночью. Он понимал, что рискует жизнью, но еще больше боялся за свое добро и, поминутно призывая всемогущего, проклинал его без всякого стеснения за все те испытания, которым подвергался.
В этих обстоятельствах капитан Сервадак принял решение, которому Исаак вынужден был подчиниться. Если жизнь Исаака Хаккабута и не была так уж необходима для членов галлийской колонии, то его грузы представляли для них безусловную ценность. Значит, надо было во что бы то ни стало спасти их от неминуемой гибели. Сначала капитан Сервадак попытался припугнуть Исаака Хаккабута грозившей ему опасностью. Но это не удалось. Исаак не желал переселяться.
— Сами вы как хотите, — заявил тогда Гектор Сервадак, — но грузы ваши мы переправим на склады Теплой Земли.
Причитания и жалобы Исаака Хаккабута никого не тронули, и днем 20 декабря колонисты приступили к перевозке товаров.
К тому же никто не мешал Исааку переселиться в Улей Нины, где он мог по-прежнему стеречь свое добро и торговать по установленным ценам. Никто не причинил бы ему никакого вреда. Право же, если когда-нибудь Бен-Зуф и позволял себе порицать своего командира, то только за излишнюю мягкость с этим жалким торгашом.
В глубине души Исаак Хаккабут мог только одобрить решение, принятое генерал-губернатором. Этим соблюдались его интересы, товары попадали в надежное место, а платить за разгрузку тартаны он не был обязан, раз это делалось «против его воли».
Несколько дней подряд русские и испанцы ревностно занимались этой работой. Тепло одетые, хорошо закутанные, они без труда выносили низкую температуру. Единственно, чего следовало избегать при переноске, это касаться голыми руками металлических предметов. При малейшей неосторожности они содрали бы кожу на руках, как будто притронувшись к раскаленному железу, ибо результат был бы совершенно такой же. Итак, работа была выполнена без всяких происшествий, и товары с «Ганзы» разместили на складе в одной из обширных галерей Улья Нины.
Лейтенант Прокофьев успокоился только тогда, когда дело было доведено до конца.
После этого, не имея больше причин оставаться на тартане, Исаак Хаккабут устроился на житье в том же коридоре, где были сложены его товары. Надо признать, что он никого не стеснял. Его видели крайне редко. Он спал возле своего добра и питался из своих запасов. Спиртовая лампа служила ему для приготовления кушаний, более чем скромных. Обитатели Улья Нины обращались к нему только в тех случаях, когда им надо было купить что-нибудь, а он к ним, когда хотел что-нибудь продать. Несомненно одно — мало-помалу все золото и серебро маленькой колонии перекочевало в ящик с тройным запором, ключ от которого Исаак Хаккабут всегда держал при себе.
Приближалось 1 января по земному календарю. Через несколько дней исполнится ровно год со дня встречи кометы с земным шаром, когда после чудовищного толчка тридцать шесть обитателей Земли были разлучены со своими ближними. Как бы то ни было, до сих пор ни один из них не погиб. В этих новых климатических условиях здоровье галлийцев не оставляло желать ничего лучшего. При неуклонном снижении температуры без всяких скачков и колебаний и, можно добавить, при полном безветрии никто из колонистов даже не простудился. Климат кометы оказался на редкость здоровым. Все вселяло уверенность в том, что если расчеты профессора правильны и Галлия долетит до Земли, то галлийцы вернутся туда все до единого.
Несмотря на то, что этот первый новогодний день не совпадал с наступлением галлийского календарного года и отмечал лишь начало второй половины пути кометы, капитан Сервадак решил отпраздновать его с известной торжественностью.
— Не следует допускать, чтобы наши спутники потеряли интерес к земным делам, — сказал он графу Тимашеву и лейтенанту Прокофьеву. — Им предстоит вернуться на земной шар, и даже если этого не произойдет, необходимо поддерживать в них привязанность к старому миру, почаще напоминая о нем. Там, на Земле, будут праздновать Новый год, отпразднуем же его и мы здесь, на комете. Общность мыслей и чувств вещь хорошая. Не надо забывать, что о нас, вероятно, думают на Земле. С разных точек земного шара можно наблюдать, как Галлия движется в пространстве, — если и не простым глазом, то хотя бы с помощью зрительной трубы и телескопа. Научные интересы как бы поддерживают нашу связь с земным шаром, и Галлия по-прежнему входит в состав солнечного мира.
— Я совершенно согласен с вами, капитан, — отвечал граф Тимашев. — Несомненно, ученые астрономы крайне заинтересованы новой кометой. Представляю себе, как отовсюду — из Парижа, Петербурга, Гринвича, Кембриджа, Кейптауна, Мельбурна — на наш астероид направлены мощные телескопы.
— Мы там, должно быть, в большой моде, — продолжал капитан Сервадак, — и я бы очень удивился, если бы газеты и журналы не сообщали читателям обоих континентов обо всех перемещениях Галлии. Вспомним же о тех, кто помнит о нас, и мысленно проведем вместе с ними ночь на 1 января земного года.
— Вы полагаете, — вмешался лейтенант Прокофьев, — что на Земле все заняты кометой, задевшей земной шар? Я уверен в этом так же, как и вы, но думаю, что это вызвано не научным интересом и не чувством любопытства. Те наблюдения, какими занимается наш астроном, несомненно произведены и на Земле, притом с не меньшей точностью. Эфемериды Галлии уже давным-давно определены и, конечно, вполне правильны. Элементы орбиты новой кометы вычислены. Ее траектория в пространстве известна, известно и то, где и как она должна вторично встретиться с Землей. В какой именно точке эклиптики, в какую долю секунды, в каком месте комета вновь столкнется с Землей — все это, без сомнения, вычислено с математической точностью. Неизбежность столкновения — вот что должно главным образом занимать умы. Я иду дальше и осмеливаюсь утверждать, что на Земле уже приняли меры предосторожности, чтобы ослабить гибельные последствия нового толчка, — если, впрочем, это вообще возможно.
Говоря так, лейтенант Прокофьев был, вероятно, прав, ибо рассуждал логически. В страхе перед возвращением Галлии в точно предсказанный срок люди, очевидно, забросили все земные дела. О Галлии думали, не столько ожидая, сколько опасаясь ее приближения. Правда, и галлийцев, как ни желали они этой встречи, не могла не тревожить мысль о последствиях нового столкновения. И если, как предполагал лейтенант Прокофьев, на Земле были приняты меры против грозящего бедствия, не следует ли принять их и на Галлии? Это предстояло обсудить в свое время.
Во всяком случае, день 1 января решили торжественно отпраздновать. Даже русские присоединились к французам и испанцам, хотя по их календарю эта дата не соответствует новому году.
Наступило рождество. Годовщину рождения Христа отметили с религиозным благочестием. Только Исаак в этот день казался еще нелюдимее, упорно скрываясь в своем темном углу.
За последнюю неделю старого года у Бен-Зуфа накопилось множество дел. Необходимо было составить увлекательную программу, хотя развлечения на Галлии и не отличались разнообразием. Итак, решили начать этот торжественный день роскошным завтраком и закончить большой прогулкой по льду в сторону острова Гурби. Обратно сговорились вернуться с наступлением ночи, при свете факелов, изготовленных из того, что имелось на складе «Ганзы».
«Коли закуска выйдет хороша, так и прогулка будет весела, — говорил себе Бен-Зуф, — а лучшего и желать нечего!»
Составление меню казалось ему особенно важным делом. Это вызвало частые тайные совещания между денщиком капитана Сервадака и поваром «Добрыни», и в результате получилось искусное сочетание русской и французской кухни.
К вечеру 31 декабря все было готово. Холодные блюда, мясные консервы, паштеты из дичи, купленные втридорога у Исаака Хаккабута, красовались уже на огромном столе главного зала. Горячие блюда предстояло приготовить утром следующего дня в печах, нагреваемых лавой.
Вечером зашел разговор о Пальмирене Розете. Приглашать ли профессора на торжественное празднество? Да, разумеется, его следовало пригласить. Примет ли он приглашение? Более чем сомнительно.
Тем не менее приглашение передали. Капитан Сервадак собирался было лично подняться в обсерваторию, но Пальмирен Розет так нелюбезно встречал незваных гостей, что предпочли послать ему пригласительный билет.
Юный Пабло вызвался отнести письмо и вскоре возвратился с запиской следующего содержания:
«Пальмирен Розет может ответить на это только одно: сегодня сто двадцать пятое июня, а завтра наступит первое июля, ибо на Галлии следует вести счет согласно галлийскому календарю».
Это был отказ, правда научно обоснованный, но все же отказ.
Первого января, через час после восхода солнца, французы, русские, испанцы и маленькая Нина, представляющая Италию, уселись все вместе вокруг большого стола, за роскошным завтраком; такого еще никогда не подавали на комете Галлии. В обильных и сытных кушаньях Бен-Зуф и кок «Добрыни» превзошли самих себя. Блюдо из куропаток с капустой, где капусту заменял острый соус, настолько вкусный, что язык проглотишь и пальчики оближешь, произвело эффект. Что касается вин, доставленных из запасов «Добрыни», то они были превосходны. Французские и испанские вина распивали во славу Франции и Испании, не забыли выпить и за Россию, по случаю нескольких бутылок тминной водки, тоже поданных к столу.
Завтрак прошел, как и надеялся Бен-Зуф, очень удачно и очень весело.
За десертом, после тоста, провозглашенного за общую отчизну, за старый родной сфероид, за «возвращение на Землю», раздались такие крики «ура», что Пальмирен Розет не мог не слышать их с высоты своей обсерватории.
Когда окончился завтрак, у колонистов осталось впереди целых три часа до наступления темноты. Солнце стояло в зените, бледное солнце, под которым никогда бы не созрел виноград бордосских и бургундских вин, выпитых с таким удовольствием; его диск разливал кругом тусклый свет и совсем не грел.
Колонисты закутались потеплее с ног до головы, готовясь к прогулке, которая должна была затянуться до ночи. Им предстояло выйти на жестокий мороз, но при спокойной, безветренной погоде они переносили его без труда.
Все покинули Улей Нины, весело беседуя и распевая песни. На обледенелом берегу каждый надел коньки, и все отправились в путь кто как хотел, одни поодиночке, другие в компании. Граф Тимашев, капитан Сервадак и лейтенант Прокофьев все время держались вместе. Негрете с испанцами рассыпались по ледяным просторам, уносясь с невероятной быстротой чуть ли не до самого горизонта. Они достигли большого искусства в катанье на коньках и ревностно, с присущей им ловкостью предавались этому спорту.
Матросы «Добрыни», по обычаю северных стран, построились гуськом. Зажав подмышкой правой руки длинный шест, они умчались вереницей далеко вперед, точно поезд по рельсам. Пабло с Ниной, рука об руку, с веселыми криками, словно две птички, выпущенные на волю, скользили по льду с неподражаемой грацией, то возвращаясь к капитану Сервадаку, то снова скрываясь вдали. Эти юные существа олицетворяли собой всю радость, а может быть, и все надежды галлийской земли.
Не следует забывать и о Бен-Зуфе, который носился от одного к другому с неистощимым запасом веселых шуток, радуясь настоящему и нисколько не заботясь о будущем.
Конькобежцы, неудержимо скользя по ровной глади, быстро неслись все дальше — дальше, за видимый горизонт Теплой Земли. Позади них постепенно исчезали вдали гряды скал, обрывистый снежный берег, вершина вулкана в шапке черного дыма. Порою они останавливались передохнуть, но только на минуту, чтобы не замерзнуть. Затем снова пускались в путь, держа курс на остров Гурби, хотя и не рассчитывали до него добраться, так как с наступлением темноты надо было возвращаться обратно.
Солнце уже клонилось к востоку, или, вернее, стремительно падало вниз,
— зрелище, ставшее привычным для галлийцев. Закат лучезарного светила на Галлии с ее до странности суженным горизонтом происходил в особых условиях. Ни одно облачко не окрашивалось пленительным отблеском догорающих лучей. Ледяной покров мешал им проникнуть в пучину моря, где они, преломившись, рассыпались бы зеленоватыми искрами. Опустившись до линии горизонта, солнечный диск, увеличенный под действием рефракции, сразу исчезал, как будто провалившись в люк, внезапно открывшийся в застывшей поверхности моря, и тут же наступала ночь.
К концу дня капитан Сервадак созвал весь свой отряд и посоветовал спутникам держаться поближе к нему. Они ушли из дому «вольными стрелками», но идти назад надо было сомкнутым строем, чтобы не заблудиться во мраке и вместе возвратиться на Теплую Землю. Ночь обещала быть темной, ибо Луна, находясь в соединении с Солнцем, оставалась невидимой.
Наступила тьма. Поверхность Галлии озарялась лишь «бледным светом звезд», как сказано у Корнеля. Тогда зажгли факелы. Конькобежцы стремительно помчались вперед, а длинные языки пламени, колыхаясь, словно флажки на ветру, разгорались от быстрого бега.
Час спустя показались смутные очертания высокого берега Теплой Земли, точно огромное черное облако на горизонте. Ошибиться было невозможно. Надо всем возвышался вулкан, мечущий яркие искры среди окружающего мрака. Отражение раскаленных потоков лавы в зеркале льда освещало группу конькобежцев, за которыми тянулись неимоверно длинные тени.
Так бежали они около получаса, быстро приближаясь к берегу, как вдруг раздался громкий крик.
Это кричал Бен-Зуф. Весь отряд круто затормозил, врезавшись в лед стальными коньками.
И вот, при свете угасающих факелов, они увидели, что Бен-Зуф остановился, указывая рукой на берег.
Тогда в ответ на крик Бен-Зуфа у всех вырвался вопль отчаянья!..
Вулкан внезапно потух. Потоки лавы, недавно еще вытекавшие из кратера главного конуса, застыли. Казалось, будто какой-то могучий порыв ветра задул вулкан.
Все поняли, что источник огня иссяк. Неужели извержение прекратилось окончательно? Неужели Теплая Земля навсегда лишилась тепла и у колонистов отнята всякая возможность бороться с жестокой стужей галлийской зимы? Неужели им грозила смерть, мучительная смерть от холода!
— Вперед! — крикнул капитан Сервадак громким голосом.
Факелы только что погасли. Все бросились вперед среди непроглядной тьмы. Галлийцы быстро достигли берега. Взобравшись не без труда на обледенелые скалы, они устремились в открытую галерею, затем в большой зал…
Всюду царил густой мрак, температура сильно понизилась. Огненная завеса не загораживала уже большого окна, и, выглянув наружу, лейтенант Прокофьев увидел, что озерко, до сих пор не замерзавшее благодаря раскаленным потокам лавы, сковано льдом.
Так закончился на Галлии первый день нового земного года, который так весело начался!