— Например, ты?
   — Например, я.
   — А зачем ты притащил этот удивительный аппарат в нашу варварскую страну?
   — Завтра я соберу передатчик, так как страшно увлекаюсь телеграфированием без проводов. Я хочу первым устроить беспроволочный телеграф в Судане. Вот почему я привёз сюда эти два аппарата, которые ещё очень редки, и в Африке их нет, за это я ручаюсь. Подумай только, если б можно было сообщаться прямо с Бамако… Быть может, даже с Сен-Луи!..
   — О, с Сен-Луи! Это слишком далеко!
   — Совсем недалеко, — запротестовал Перриньи. — Телеграфировали без проводов уже на очень большие расстояния.
   — Невозможно!
   — Вполне возможно, солдафон. И я рассчитываю усовершенствовать это дело. Я начну серию опытов вдоль Нигера…
   Капитан Перриньи вдруг остановился. Глаза его округлились, полуоткрытый рот выразил глубокое изумление. Из аппарата Бранли послышался сухой треск, который уловило его опытное ухо.
   — Что с тобой? — спросил изумлённый капитан Марсеней.
   Его другу пришлось сделать усилие, чтобы ответить. Удивление буквально душило его.
   — Он работает! — пробормотал Перриньи, указывая на аппарат.
   — Как? Он работает?! — с иронией вскричал Марсеней. — Ты грезишь, будущий академик! Ведь твой аппарат — единственный в Африке, он не может работать, как ты мне только что умело объяснил. Он испортился, вот и всё.
   Капитан Перриньи, не отвечая, подбежал к приёмнику.
   — Испортился! — возразил он в страшном возбуждении. — Он так мало испортился, что я ясно читаю на ленте: «Ка-пи-та-ну Мар-се-не-ю… Капитану Марсенею»!
   — Моё имя! — подсмеивался последний. — Я очень боюсь, старина, что ты подшучиваешь надо мной!
   — Твоё имя! — уверял Перриньи с таким чистосердечным удивлением, что его товарищ был поражён.
   Аппарат прекратил работу и оставался немым перед глазами офицеров, которые не спускали с него взора. Но скоро послышались новые тик-так.
   — Снова! — закричал Перриньи, наклоняясь над лентой. — Вот! Теперь адрес: «Тим-бук-ту»!
   — Тимбукту! — машинально повторил Марсеней и задрожал в свою очередь от необъяснимого волнения.
   Пощёлкивание прекратилось во второй раз; после короткого перерыва лента начала развёртываться, чтобы снова остановиться через несколько мгновений.
   — «Жан-на Бак-стон…» — прочёл Перриньи.
   — Не знаю такой, — объявил Марсеней, невольно испуская вздох облегчения. — Это чья-то шутка…
   — Шутка? — задумчиво повторил Перриньи. — Как это возможно? Ах! Снова начинается! — и он наклонился над лентой. — «…При-ди-те на по-мощь Жан-не Мор-на…»
   — Жанна Морна! — вскричал капитан Марсеней и, задыхаясь, расстегнул воротник мундира.
   — Замолчи! — приказал Перриньи. — «Плен-ни-це… в Блек-лан-де…»
   В четвёртый раз замерло тиканье. Перриньи выпрямился и посмотрел на товарища. Тот был бледен.
   — Что с тобой? — заботливо спросил он.
   — Потом объясню, — с трудом ответил Марсеней. — Но Блекланд, откуда ты взял Блекланд?..
   Перриньи не успел ответить. Аппарат заработал снова.
   «…Се-вер-на-я ши-ро-та пят-над-цать гра-ду-сов пять-де-сят ми-нут, дол-го-та…»
   Наклонившись над замолчавшим аппаратом, офицеры напрасно ждали несколько минут. Аппарат оставался немым.
   Капитан Перриньи задумчиво пробормотал:
   — Да, чересчур крепкий кофе, как говорится! Есть второй любитель беспроволочной телеграфии в этой гиблой стране! И он тебя знает… — Он тотчас заметил, как изменилось лицо Марсенея. — Да что с тобой? Как ты бледен!
   В нескольких поспешных словах Марсеней объяснил другу причину своей тревоги. Он удивился, когда узнал, что его имя появилось на телеграфной ленте; но удивление перешло в глубокое волнение, когда Перриньи произнёс имя Жанны Морна. Ведь он знал Жанну Морна, любил её и надеялся, что она когда-нибудь станет его женой. Марсеней напомнил о своих опасениях, когда он заподозрил, что приказ полковника Сент-Обана фальшивый. Таинственное послание, донёсшееся из пространства, означало, что Жанна Морна в опасности.
   — И она просит помощи у меня! — заключил он с тоской, к которой примешивалась радость.
   — Ну что ж! Это очень просто! — ответил Перриньи. — Нужно прийти ей на помощь.
   — Разумеется! — вскричал Марсеней, которого оживила возможность действовать. — Но как?
   — Мы это сейчас обсудим, — сказал Перриньи. — Сначала разберём факты и выведем логические заключения. Факты, по-моему, успокоительны…
   — Ты полагаешь? — с горечью спросил Марсеней.
   — Полагаю. Первое: мадемуазель Морна не одинока: ведь ты же знаешь, что у неё нет аппарата для беспроволочной телеграфии. Не говоря о спутниках, с которыми ты её оставил, у неё есть покровитель, владеющий таким аппаратом. И он молодец, уж поверь мне!
   Ободрённый Марсеней поднял голову.
   — Второе: мадемуазель Морна не грозит непосредственная опасность. Она телеграфирует в Тимбукту. Значит, она считает, что ты здесь, а не в другом месте, и что у тебя будет время откликнуться на призыв. И затем, раз она телеграфирует, значит, считает, что это не бесполезно. Если ей и угрожает опасность, то не такая уж близкая.
   — Как ты думаешь, что можно сделать? — взволнованно спросил Марсеней.
   — Прежде всего успокойся и надейся на хороший конец этого приключения. И пойдём к полковнику просить разрешения организовать экспедицию для освобождения депутата Барсака и мадемуазель Морна.
   Оба капитана немедленно отправились к полковнику Аллегру и рассказали о чудесном событии, свидетелями которого были. Они положили перед ним ленту, отпечатанную аппаратом Морзе, которую Перриньи перевёл на понятную запись.
   — Здесь не говорится о господине Барсаке, — заметил полковник.
   — Нет, — ответил Перриньи, — но так как мадемуазель Морна с ним…
   — Кто вам сказал, что она его не оставила? — возразил полковник. — Я прекрасно знаю путь экспедиции Барсака и уверяю вас, что она не могла очутиться на такой широте. Экспедиция должна была пройти через Уагадугу на двенадцатом градусе и закончиться у Сея, на тринадцатом. А эта таинственная депеша говорит о пятнадцати градусах пятидесяти минутах, почти о шестнадцати градусах.
   Замечание полковника оживило память Марсенея.
   — Вы правы, полковник. Я вспоминаю, что мадемуазель Морна должна была отделиться от экспедиции за двести или триста километров от Сикасо и подняться к северу, чтобы достигнуть Нигера у Гао.
   — Это меняет дело, — озабоченно сказал полковник. — Чтобы освободить Барсака, депутата, официальное лицо, можно снарядить экспедицию, но мадемуазель Морна — частная особа…
   — Однако, — живо заметил Марсеней, — если приказ подложный, как приходится думать, то господин Барсак стал жертвой негодяя с подложным документом…
   — Может быть… может быть… — с сомнением сказал полковник. — Во всяком случае, надо ждать ответа из Бамако.
   — Это безнадёжно! — вскричал удручённый Марсеней. — Мы не можем бросить на гибель бедное дитя, призывающее меня на помощь.
   — Здесь не говорится о гибели… — возразил полковник, не терявший спокойствия. — Эта барышня — пленница, не более… И затем, куда вы отправитесь на помощь? Где этот Блекланд, о котором идёт речь?
   — Она указала широту.
   — Но нет долготы. Вы оставили мадемуазель Морна за Сикасо. Я предполагаю, что она не направилась к западу. Шестнадцатая параллель сначала пересекает Масину, потом Нигер и углубляется в пустынные, совершенно неведомые области. Блекланд не может быть в Масине, иначе мы знали бы этот город. Значит, он где-нибудь' в сердце пустыни…
   — Итак, полковник?..
   — Итак, капитан, я не могу послать отряд в этом направлении и рисковать жизнью ста человек для спасения одной особы.
   — Почему ста? — спросил Марсеней, видя, как исчезают его надежды. — Можно гораздо меньше.
   — Не думаю, капитан. Вы знаете, какие слухи ходят по Нигеру. Чёрные говорят, что где-то, в точности неизвестно где, основано государство, и репутация его не из блестящих. Возможно, что Блекланд, совершенно нам неведомый, — столица или один из городов предполагаемого государства. Данная широта делает эту гипотезу ещё более приемлемой, так как она соответствует той неисследованной области, где только и могло быть основано такое государство. Разве вас не поражает английское звучание слова «Блекланд»? Английская колония Сокото не очень удалена от его предполагаемого местонахождения… Могут быть дипломатические затруднения, очень
   щекотливые… Словом, я думаю, что неблагоразумно вторгаться в совершенно неизвестный край без достаточных сил.
   — Итак, полковник, вы отказываете?
   — С сожалением, но отказываю, — ответил полковник Аллегр.
   Капитан Марсеней продолжал настаивать. Он рассказал начальнику, как перед этим товарищу, какие узы связывают его с мадемуазель Морна. Он просил, чтобы с ним отпустили хотя бы часть отряда, который он привёл, ведь на него здесь не рассчитывали. Полковник Аллегр был непоколебим.
   — Я огорчён, капитан, глубоко огорчён, но мой долг ответить отрицательно. Ваши люди мне не нужны, это верно, но это люди, и я не могу так легко рисковать их жизнью. И, наконец, время терпит. Подождём новых сообщений от мадемуазель Морна. Если она телеграфировала раз, то, возможно, будет телеграфировать снова.
   — А если она не сможет? — в отчаянии вскричал Марсеней. — Депеша оборвалась внезапно!
   Полковник показал жестом, что он бесконечно сожалеет, но не может изменить решения.
   — Тогда я отправлюсь один, — твёрдо заявил Марсеней.
   — Один?
   — Да. Я прошу у вас отпуска, в котором вы мне не откажете…
   — Напротив, откажу, — возразил полковник. — Неужели вы думаете, что я позволю вам бросаться в авантюру, из которой вы не вернётесь?
   — В таком случае, полковник, я прошу принять мою отставку.
   — Вашу отставку?
   — Да, полковник, — спокойно ответил Марсеней. Полковник Аллегр ответил не сразу. Он посмотрел на подчинённого и понял, что тот в невменяемом состоянии.
   — Вы знаете, капитан, — отечески сказал он, — что ваша отставка должна пройти по инстанциям, и я не имею права её принять. Во всяком случае, это требует размышления. Подумайте и приходите завтра утром. Мы об этом поговорим.
   Отдав военный салют, офицеры удалились. Перриньи сопровождал товарища и всячески утешал его. Но несчастный ничего не слушал.
   Дойдя до своей двери, Марсеней распрощался с другом и заперся в своей комнате. Оставшись один, он бросился на постель и, утратив присутствие духа, беспомощный, разразился рыданиями.

КАТАСТРОФА

   Отсутствие тока с гидростанции продолжалось недолго. Выключенный 9 апреля, около полудня, он был дан снова на следующее утро.
   Это случилось потому, что Гарри Киллер стал первой жертвой своего манёвра, показавшегося ему вначале очень ловким. Правда, он не давал энергии заводу, но зато и сам лишился её. Сельскохозяйственные машины, лишённые энергии, передаваемой по эфиру, остановились; электрические насосы, накачивавшие воду из реки в два резервуара — один на заводе, а другой над казармой Чёрной стражи, — перестали действовать. Через два дня этот второй резервуар, из которого вода распределялась повсюду, истощится, и Блекланд останется без воды.
   Наконец, когда настала ночь, город погрузился во тьму, так как никаких других осветительных средств не было; это взбесило Гарри Киллера, тем более, что завод сиял огнями своих мощных прожекторов.
   Видя, что партии неравны, деспот уступил и решил дать ток на рассвете 10 апреля. В это же время он позвонил Марселю Камаре, который как раз находился в рабочем кабинете с теми, кого он взял под покровительство. Гости инженера снова слышали, как директор говорил «да», «нет», «хорошо» — слова, представляющие разменную монету таких разговоров, половина которых совершенно непонятна слушателям. Потом, как и накануне, он рассмеялся и прекратил разговор.
   Он сообщил, что Гарри Киллер предложил соглашение. Условились, что Киллер снова даст ток со станции, завод же будет оказывать обычные услуги Блекланду. Но соглашение не меняло общего положения, которое оставалось очень странным. Мир устанавливался только в границах договора, в остальном продолжалась война. Гарри Киллер по-прежнему настаивал на выдаче пленников, а Марсель Камаре отказывался их выдать.
   В конце разговора Гарри Киллер просил инженера снабдить его жидким воздухом для планёров. Каждый раз, когда они возвращались из путешествия, их резервуары поступали на завод, где их наполняли снова. Теперь же Гарри Киллер лишился жидкого воздуха, и его сорок машин сделались бесполезными.
   Марсель Камаре, не желая растрачивать своих запасов энергии и снабжать врага самым мощным оружием, отказал наотрез. Деспота охватила жестокая злоба, и он поклялся укротить завод голодом. Тогда-то инженер бросил трубку, смеясь над угрозой. Остальные, наоборот, приняли её весьма серьёзно. Завод, неприступный благодаря средствам защиты, изобретённым Камаре, был гораздо беднее средствами нападения; кроме того, Камаре не хотел пользоваться даже теми, какие имелись в его распоряжении. В таких условиях осада может длиться бесконечно, и придёт день, когда голод заставит завод сдаться.
   Камаре, которому Барсак изложил свои опасения, пожал плечами.
   — Провизии нам хватит надолго, — уверил он. — На какое же время? — настаивал Барсак.
   — Я не знаю точно. Дней на пятнадцать, может быть, на три недели. Но это совершенно неважно, так как через сорок восемь часов мы кончим планёр, находящийся у нас в постройке. Я вас приглашаю на испытания, которые мы произведём двенадцатого апреля в четыре часа утра, чтобы не видали из дворца.
   Это было радостное и притом неожиданное известие. Планёр в огромной степени улучшал положение. Но принесёт ли он спасение?
   — На заводе сто человек, — заметил Барсак. — Ваш планёр не сможет увезти всех, как бы мощён он ни был.
   — Он подымает десять, — ответил Камаре, — и это уже неплохо.
   — Конечно, — согласился Барсак, — и, однако, этого недостаточно, чтобы выйти из положения.
   — Ничуть, — возразил Камаре. — Отсюда триста пятьдесят километров до Сея и семьсот — до Тимбукту, который, быть может, предпочтительнее. Так как мы будем летать ночью, чтобы избежать торпед, планёр может делать по три полёта в Сей или по два в Тимбукту. Сто пятьдесят человек населения завода, считая женщин и детей, будут освобождены в пять суток в первом случае и в восемь — во втором.
   Страх, порождённый угрозами Гарри Киллера, уменьшился при сообщении об этом плане, вполне реальном, и все с нетерпением стали ждать его выполнения.
   Два дня показались осаждённым бесконечными. Они старались, как могли, убить время и часто прогуливались в саду под защитой стен. Понсен, в частности, находился там о утра до вечера. Постоянно наклоняясь над растениями, украшавшими сад, он производил измерения с помощью лупы и что-то взвешивал на маленьких точных весах.
   — Какого черта вы тут делаете? — спросил Амедей Флорано, застав его за таким занятием,
   — Занимаюсь своей профессией, — не без важности ответил Понсен.
   — Статистикой? — спросил удивлённый Флоранс,
   — Именно. Я в скором времени совсем просто определю, сколько людей может пропитать Петля Нигера.
   — Ха-ха-ха! Все та же Петля? — сказал Амедей Флоранс, который, кажется, не очень ценил труды своего собеседника. — Однако, как я полагаю, мы ведь не в этой знаменитой Петле?
   — Не запрещено рассуждать по аналогии, — поучительно заметил Понсен.
   — Придворные, собравшиеся для роскошной оргии! — произнёс голос позади них.
   По этому стиху из «Возмездия», сказанному просто для рифмы, Амедей Флоранс узнал доктора Шатоннея. В самом деле, это был он,
   — Что вы тут делаете? — спросил добряк, оканчивая, таким образом, своё обращение.
   — Господин Понсен объясняет мне методы статистики, — серьёзно ответил Флоранс, — Прошу вас, господин Понсен, продолжайте!
   — Это очень просто, — объяснил тот. — Вот корень шпината, он занимает квадратный дециметр. Немного далее — цветная капуста: ей потребовалось четыре квадратных дециметра. Я измерил сотню выбранных наудачу растений и нашёл среднюю площадь, занимаемую ими. Я также измерил их ежедневный рост. Вот, например, этот салат прибавил со вчерашнего дня 4 грамма 927 миллиграммов. Итак, я вычислил, математически вычислил, что ежедневный прирост составляет 22 миллиграмма на квадратный сантиметр.
   — Очень любопытно, — не моргнув глазом, заявил доктор Шатонней.
   — Не правда ли? Эти научные вопросы всегда крайне интересны, — сказал Понсен, раздуваясь от гордости. — Петля Нигера содержит 546 триллионов квадратных сантиметров, значит, она может ежедневно производить 12 миллионов 12 тысяч тонн и ежегодно 1 миллиард 144 миллиона 380 тысяч тонн.
   — «Я не могу от вас скрывать, что вы умеете считать!» — пропел доктор, пародируя стих из Корнеля[59], который пришёл ему на память.
   — Зная количество провианта, которое необходимо, чтобы обеспечить живого человека, легко отсюда вывести, какое население может существовать в Петле Нигера, — с апломбом закончил Понсен. — Таковы услуги, которые способно оказать знание, и время нашего заключения здесь не совсем потеряно.
   — Благодаря вам, господин Понсен, — объявили в один голос Амедей Флоранс и доктор и оставили статистика продолжать его научные изыскания.
   Час за часом прошли 10 и 11 апреля Один случай, впрочем, незначительный, нарушил монотонность этого последнего дня. Около пяти часов дня Камаре доложили, что насос, подающий воду из реки в резервуар, не работает.
   Сделав проверку, инженер убедился, что сообщение было правильным. Помпа металась, как бешеная, точно работала в пустоте, не встречая ни малейшего сопротивления. По приказу Камаре стали сменять поршень, очевидно повреждённый и неплотно прилегающий к стенкам цилиндра. Речь, впрочем, шла о незначительной работе, которая будет закончена менее чем в двое суток.
   На рассвете третьего дня окончилось нервное ожидание обитателей завода. Никто не пропустил зрелища, несмотря на ранний час, назначенный Марселем Камаре. Инженер сдержал обещание. Когда собрались в саду, планёр уже был перенесён туда рабочими.
   Инженер поднялся на платформу и пустил мотор. Прошло несколько минут, очень длинных для зрителей, боявшихся разочарования. Но скоро они успокоились.
   Аппарат поднялся без усилий, потом, распустив крылья, пронёсся по воздуху и вернулся туда, откуда отправился. Марсель Камаре, посадив на планёр десять человек, поднялся снова и сделал три круга над садом. Испытания были закончены.
   — Сегодня, в девять часов вечера, отправляется первая партия, — заявил Камаре, спускаясь с платформы.
   И все было забыто: осада, плен, дни беспокойства и тоски. Через несколько часов кошмар окончится. Они будут свободны. Все поздравляли друг друга. Механики поместили планёр в ангар, откуда он вылетит ночью в Тимбукту.
   Так как эвакуация завода должна была отнять несколько дней, то обычные работы не прекращались. Двенадцатого закончили разборку насоса; в нём не оказалось никаких поломок. Приходилось искать причину аварии в другом месте, а пока решили немедленно собрать насос. В восемь с половиной часов вечера совсем стемнело, и Марсель Камаре дал сигнал к отправлению. Уже задолго до этого восемь пленников, вырванных из когтей Гарри Киллера, и две женщины, жены рабочих, — первая партия пассажиров — ожидали в саду, откуда должен был вылететь планёр с опытным водителем. Повинуясь приказу начальника, десять механиков направились к ангару. Они уже открыли дверь…
   И в этот момент произошла катастрофа. Когда отворилась дверь, раздался ужасающий взрыв. Ангар развалился, как карточный домик. На это месте осталась только куча обломков.
   После минуты вполне понятного оцепенения все бросились на помощь рабочим. К счастью, лишь один из них был легко ранен, остальные остались невредимы, так как не успели войти в ангар.
   Но, хотя никого не пришлось оплакивать, все же осаждённых постигло огромное несчастье, непоправимая беда. Планёр разлетелся на мелкие кусочки, остались лишь ни к чему не пригодные обломки.
   — Риго, — сказал Камаре со спокойствием, которое не покидало его в самых серьёзных обстоятельствах, — надо разобрать обломки и выяснить причину взрыва.
   Рук было много, и работа пошла быстро. К одиннадцати часам вечера почва была расчищена, и обнаружилась глубокая яма.
   — Это динамит, — холодно сказал Камаре. — Но он ведь не мог прийти сам!
   Пятна крови на обломках показывали, что при взрыве были жертвы; работа продолжалась с той же горячностью. Около полуночи нашли оторванную ногу негра, потом жестоко изуродованную руку и, наконец, голову.
   Амедей Флоранс, как хороший репортёр, внимательно следил за работой; он тотчас узнал того, кто оказался жертвой.
   — Чумуки! — вскричал он.
   Он объяснил Камаре, что Чумуки был предатель, перешедший от мисс Бакстон на службу к Гарри Киллеру. Теперь все объяснилось. Чумуки был виновником и первой жертвой взрыва. Оставалось узнать, как он проник на завод. Ведь тем же путём могли проникнуть и другие. Нужно было отбить охоту к этому у противников и поразить их страхом. С этой целью жалкие останки Чумуки по приказу Камаре были переброшены через стену на эспланаду, где их найдут люди Гарри Киллера. Они твёрдо убедятся, что вход на завод грозит опасностью.
   Разборка обломков продолжалась; рабочие составили цепь, обломки выбрасывались в сад, и все большее пространство земли очищалось.
   — Вот ещё один! — внезапно вскричал рабочий.
   Марсель Камаре, приблизился. Среди камней показалась человеческая нога. Скоро было отрыто все туловище. Это был белый средних лет, плечо его было ужасно раздроблено обрушенной кровлей. Доктор Шатонней наклонился к раненому.
   — Он жив! — сказал он.
   Человек был перенесён в квартиру Камаре, где доктор сделал ему перевязку. Назавтра его допросят, если он будет в силах говорить.
   — И если он захочет, — добавил Амедей Флоранс.
   — Я позабочусь, чтобы он захотел, — сказал Марсель Камаре сквозь стиснутые зубы.
   Разборка обломков закончилась. Стало ясно, что под развалинами больше нет никого. Рабочие пошли на отдых. Инженер и его гости также направились к себе. Через несколько шагов Амедей Флоранс остановился и спросил Камаре:
   — Что же мы теперь будем делать без планёра?
   — Построим другой, — ответил Камаре.
   — А у вас есть материалы? — спросил Барсак.
   — Конечно.
   — Сколько времени на это потребуется?
   — Два месяца.
   — Гм!.. — просто сказал Флоранс и задумался.
   Два месяца! А у них было провизии на пятнадцать дней.
   Чтобы выйти из такого трудного положения, репортёр углубился в поиски идеи.

ИДЕЯ РЕПОРТЁРА ФЛОРАНСА

   Мало кто сомкнул глаза в последние часы ночи. Вчера все были уверены, что приходит конец испытаниям, осаждённые ликовали. Сегодня, потеряв всякую надежду, они были обескуражены и печальны. Как изменилось их положение с утра 13 апреля! Положение обсуждалось со всех сторон, но никто не видел выхода. Сам Марсель Камаре ничего не мог придумать, кроме постройки нового планёра; но было бы самообманом возлагать надежды на аппарат, изготовление которого потребует двух долгих месяцев, когда провизии всего на пятнадцать дней.
   Вдобавок, и это средство спасения оказалось ещё менее реальным, чем думали. После тщательной проверки выяснилось, что они располагают провизией не на пятнадцать, а всего только на девять-десять дней. Не через два месяца, а уже в конце апреля они будут страдать от голода. Чтобы оттянуть неизбежный конец, решено было немедленно перейти на порции. Если не удастся избежать печальной участи, по крайней мере осаждённые продлят агонию.
   Утро 13 апреля было посвящено выяснению запасов продовольствия и подготовке к постройке планёра, на чём настаивал Марсель Камаре, хотя, вероятно, от этого не будет пользы. Только после обеда решили заняться пленником.
   После завтрака, отличавшегося в этот раз крайней скромностью, Марсель Камаре, сопровождаемый гостями, внезапное вторжение которых стоило ему так дорого, отправился к раненому, так как доктор Шатонней заверил, что раненый может выдержать допрос.
   — Кто вы такой? — спросил Марсель Камаре без видимого интереса, но сообразуясь с заранее выработанным планом.
   Раненый молчал. Камаре повторил вопрос, но успех оказался тот же.
   — Я должен предупредить, — мягко сказал инженер, — что заставлю вас говорить.
   При этой угрозе человек не открыл рта, но по его губам пробежала ироническая улыбка. Его заставят говорить? Очевидно, это казалось ему маловероятным. Если судить по виду, казалось, что это человек выдающейся энергии.
   Марсель Камаре пожал плечами и, не настаивая, приладил к большим пальцам рук и подошве ног упрямца четыре маленькие металлические пластинки, а затем соединил их с клеммами распределительной доски. Сделав это, он повернул выключатель.