..".79 Беринг счел задачу своей экспедиции законченной вопреки мнению своего помощника лейтенанта А. И. Чирикова, который, по-видимому, смотрел на дело глубже и правильнее Беринга. Ни Беринг, ни Шпанберг в своих донесениях не признавали близости к ним Америки, куда они могли уйти. Другое видно из мнения Чирикова. [После] совещания, [на котором] он остался [в меньшинстве], Чириков писал: "Понеже известия не имеются, до которого градуса ширины из Северного моря, подле восточного берега Азии, от знаемых народов европейским жителям походы бывали; и по оному не можем достоверно знать о разделении Азии с Америкой, ежели не дойдем до устья реки Колымы или до льдов, понеже известно, что в Северном море всегда ходят льды". Далее Чириков указывает, что, если не дойдут до Колымы, надо зимовать "наипаче против Чюкотского Носу, на земле, на которой по полученной сказке от чюкоч, чрез Петра Татаринова, имеется лес".80 Чириков остался в меньшинстве. Беринг счел свою задачу в общих чертах законченной, принимая во внимание показания местных жителей. Он встретился здесь, на море, с людьми - чукчами, к которым русские подходили с суши, приплывали с Колымы. Ясно видно это из записей младших офицеров. Так, в кратком дневнике мичмана Петра Чаплина, изданном уже в XIX в., ярко отразились эти впечатления. 8 августа Чаплин записывает: "В 7 часу пополуночи увидели лодку, гребущую от земли к нам, на которой сидит людей 8. И пригребли близко к боту нашему, спрашивали, откуда мы пришли и чего ради... А о себе сказывали, что они чукчи..., что живет их чукч на берегу многолюдно и, сколько земли простирается в восточную сторону, не знают, а про русских-де людей давно слыхали, а Анадырь-река далече от них на запад. Про острова сперва не сказывал (sic), а потом сказал, что есть островок, которой в красный день отшедь де недалече, отсюда к востоку землю видать..." "А говорили с ними толмачи наши коряцким языком. А сказывают, что мало собою речь признавают, и затем от них осведомиться подлинно, о чем потребно, не могли". 9 августа экспедиция, по Чаплину, была на 64o 19' широты, 11-го увидели землю на SSO, "которую, чаем, быть остров". 16 августа Чаплин записывает: "Ширина места 65o 8' W. В 3 часа г. капитан объявил, что надлежит ему против указу во исполнение возвратиться, и, поворотив бот, приказал держать на StO". Стоявший во главе русской экспедиции капитан Иван Иванович Беринг, родом датчанин, в это время уже 24 года находился на русской службе.81 Это был скромный, набожный, образованный человек, биография которого известна нам мало. Известно лишь, что до поступления на службу в Россию Беринг уже плавал в дальних морях, был в Ост-Индии. Беринг был одним из тех иноземцев, которые в XVIII в. вошли в состав русского общества, сроднившись и слившись с ним, придали русскому обществу новый облик, ввели в его недра традиции иной культуры и иных переживаний. Беринг до самой своей смерти верно служил своей новой родине, здесь осталась его семья, и еще в начале XIX столетия были известны его потомки.82 Беринг мог исполнить свою задачу только потому, что встретил в Сибири контингент подготовленных вековой работой землепроходства энергичных моряков. Его помощниками явились образованные молодые русские офицеры, какими были Чириков и Чаплин. Так, здесь, в этой экспедиции, встретились три главных течения, слагавшие новое русское общество, - образованные иноземцы, по-новому обученные русские и энергичные работники, созданные предыдущей историей. Современники не сразу поняли значение этой поездки. Хотя есть указания, что ее результаты были немедленно утилизированы государством. Так, всеми данными Беринга воспользовался граф С. Владиславич, ведший в это время переговоры в Китае. Беринг пересылал ему исправленные чертежи, и на основании их Владиславич пытался выяснить правильное положение Амура на Азиатском материке.83 Результаты [экспедиции] Беринга отразились на карте Сибири, составленной по поручению графа Владиславича геодезистом М. Зиновьевым (1727) и присланной тогда же в Петербург С. Колычевым, под надзором которого она была составлена.84 Карта эта осталась в рукописи, но, по-видимому, ею пользовались для своего атласа Кирилов (1737) и Академия наук (1738),85 На этой карте северо-восток Азии представлен более правильно, чем это было раньше. Сам Беринг не считал свою задачу законченной. Он сейчас же начал хлопотать о снаряжении новой большой экспедиции для исследования азиатских и американских берегов открытого им свободного моря. Пока шли эти переговоры и дело двигалось медленно в петербургских канцеляриях, по его следам на берегах Тихого океана в Америку стали пробиваться русские промышленники и искатели приключений. В 1730 г. капитан [Д. И.] Павлуцкий,86 "начальник Камчатской земли", (совершивший поход на Чукотку), снарядил экспедицию для исследования "Большой Земли", как в это время называлась Америка в официальных бумагах сибирских канцелярий. В 1732 г. одно из посланных Павлуцким судов - "Восточный Гавриил" под командой подштурмана Федорова и геодезиста Гвоздева - достигло Америки87 [43]. Федоров и Гвоздев открыли сперва острова, названные одно время на карте островами Гвоздева, а теперь называемые островами Диомида [44]. Это были первые европейцы, проплывшие из Азии в Северную Америку. Долгое время память о Гвоздеве сохранялась, и на карте Америки его именем назывался лежащий против мыса Дежнева мыс Аляски, теперь называемый мысом Принца Уэльского. Михаил Спиридонович Гвоздев88 был одним из тех геодезистов, которые совершили огромную работу, связанную с составлением географической карты Российской империи. Гвоздев с 1721 по 1725 г. снимал Новгородскую провинцию, в 1727 г. был послан в Сибирь, в неудачную экспедицию казака Шестакова - предшественника Павлуцкого. Он оставался в Сибири больше 25 лет, до 1754 г., когда был назначен учителем вновь учрежденного в Петербурге морского корпуса О подштурмане И. Федорове мы ничего не знаем - он умер в 1733 г. вскоре после возвращения из поездки. Экспедиция Федорова и Гвоздева была плохо снаряжена, оба командира все время ссорились, их донесение не обратило первое время на себя внимание и застряло в Охотской канцелярии. Лишь после прибытия Беринга, через несколько лет, оно было вновь отыскано, Гвоздев, однако, отказался составить карту пройденного пути, считая свои и Федорова наблюдения недостаточными, и карта - едва ли очень хорошая - по их реляциям была составлена капитаном Шпанбергом, участником первой и второй экспедиций Беринга. Донесения Гвоздева - очень скудные - были напечатаны уже больше чем через 100 лет, в XIX столетии. Вот как Гвоздев описывает "Большую Землю" - Америку:89 "... и пришли по оной земле и стали на якорь (от Земли верстах в четырех), и против того на земле жилищ никаких не значилося... и пошли подле земли к южному концу, и от южного конца к западной стороне видели юрты жилые версты на полторы и ко оному жилью за противным ветром во близость подойти невозможно; и пошли подле Земли по южную сторону и стало быть мелко..." Один из их спутников, И. Скурихин, в "скаске", поданной в Охотскую канцелярию в 1741 г., давал следующие дополнения к этой картине: "...земля великая, берег желтого песку, жилья юртами по берегу и народу ходящего по той земле множество. Лес на той земле великой, лиственничной, ельник и топольник...".90 Эти показания не выходят за пределы тех, которые давались землепроходцами в XVI-XVII вв. в воеводских канцеляриях Московской Руси. Ими, однако, руководились в 1741 г. Беринг и Чириков во время своей попытки достигнуть "Большой Земли". Для них они и были извлечены из Охотской канцелярии. Берингу в Петербурге, после его возвращения, удалось добиться второй экспедиции. В 1733 г. он выехал из новой столицы и имел вместе с капитаном Чириковым и академиком Делилем де ля Кройером поручение: выстроить в Охотске или Камчатке пакетботы для "обыскания Американских берегов, дабы они всеконечно известны были". Эта экспедиция составляла часть грандиозного предприятия - Великой Северной экспедиции 1733-1743 гг., имевшей целью достижение не только Америки, но и Японии, описание всех северных берегов России вплоть до Архангельска. В инструкции Шпанбергу, который должен был ехать в Японию, говорилось о необходимости всеми мерами расположить к себе японцев, "дабы своею дружбой перемогать их застарелую азиатскую нелюдскость".91 В 1739 г. Шпанберг и Вальтон доехали до Японии, но результатов эта поездка не имела [45]. Опись берегов от Архангельска до Камчатского побережья должна была быть произведена "для подлинного известия, есть ли соединение Камчатской земли с Америкой, тако ж имеется ли проход Северным морем...".92 Я вернусь еще к результатам этого великого предприятия, теперь же остановлюсь только на той его части, которая касается открытия Америки. Выехать в море Беринг решился только в 1741 г,, через 8 лет после начала экспедиции. Это произошло не только от огромных трудностей задачи. Правда, много труда было потрачено на привоз материала за тысячи верст, постройку судов в местности безлюдной и глухой, при бездорожье. Но главная вина была в нерешительном характере Беринга, в неумении его справляться с людьми, в ссорах участников экспедиции, в затруднениях и тормозах многочисленных властей. Как бы то ни было, наконец в 1740 г., в сентябре, на двух пакетботах Беринг и Чириков вышли из Охотска, пришли в Камчатку, где Беринг основал Петропавловск и здесь зазимовали. 4 июня 1741 г. они вышли в Америку, но по пути разделились. Они оба достигли или видели "Большую Землю". Беринг пристал 20 июля к большому острову, по-видимому Каяку, и с моря мог видеть еще раньше гору Св. Ильи на Американском континенте [46]. Но Беринг считал задачу выполненной, не исследуя новую землю. Он сейчас же поворотил назад, на обратном пути претерпел ряд бедствий, корабль его потерпел крушение около острова, получившего теперь имя Беринга. На этом острове Беринг в страшных страданиях умер в декабре 1741 г. Остатки его экспедиции вернулись в Охотск в 1742 г. Счастливее был Чириков: он взял правильный курс и за сутки раньше Беринга пристал к материку Америка, но высланные на берег люди погибли [47] и в октябре 1741 г., после больших лишений, но в общем благополучие Чириков вернулся в Петропавловск. В 1742 г. - неудачно Чириков пытался вновь пройти в Америку, а Шпанберг в Японию. Но в 1743 г. по "высочайшему повелению" действия сибирских экспедиций были приостановлены и фактически закончились. Вопрос был решен, но сейчас же заброшен. Результаты полученные не были опубликованы, хранились как величайшая тайна. Во главе правительства стоял не Петр. Медленное и малое использование достигнутого при исключительно трудной работе было следствием того развала государственной власти, какой царил в России в первой половине XVIII в после смерти Петра; ряд неудачных, бесталанных правительств сменяли друг друга; дворцовые революции и интриги расшатывали страну. Лишь благоприятная внешняя конъюнктура и глубокая творческая работа шедшая в среде русского общества и народа, совершили вопреки всему дальнейший рост и укрепление новой культуры в России. Это ясно видно и по результатам Великой Сибирской экспедиции. Малообразованные люди, стоявшие во главе правительства того времени, боялись всего. Вернулись к старой практике московских приказов - из всего делать "государеву тайну". В новых на вид коллегиальных учреждениях царила старая рутина. В них [были] погребены научные открытия, достигнутые русскими людьми. Результаты Великой Сибирской экспедиции считались государственной тайной. Немногое отразилось на карте 1745 г., кое-что проникло в печать в научной литературе. Имена Беринга, Чирикова были неизвестны. Были [неизвестны] и эти экспедиции, и главные их результаты, достигнутые русскими людьми [48]. О первой экспедиции Беринга не было ничего своевременно напечатано. По-видимому, в атлас Кирилова (1737) и в Академический (1745) более правильные сведения о форме северо-восточных окраин Азии проникли кружным путем, через карты Зиновьева (1727), составленные по поручению графа Владиславича [49]. В научную литературу первые точные указания проникли через Дюгальда в 1736 г.93 [50]. Дюгальд, сохранивший нам в своем труде работу китайских миссионеров-иезуитов, дал и карту путешествий Беринга, составленную знаменитым картографом д'Анвилем еще в 1732 г.94 Дюгальд указывает, что он получил свои сведения от польского короля, но, по-видимому, их дал д'Анвилю Делиль В этом Делиль был обвинен перед Сенатом Шумахером,95 и это явилось одной из причин его отъезда из России [51]. Вернувшись в Париж, Делиль в 1752 г. впервые сделал известными ученому миру результаты второй экспедиции Беринга и Чирикова. Книга Делиля96 произвела скандал, его обвиняли в разглашении государственной тайны, в нарушении принятого им на себя обязательства. Однако ошибки и неполнота изложения вызвали наконец нарушение тайны. Миллер по поручению президента Академии графа Разумовского в анонимном, направленном лично против Делиля памфлете97 опубликовал в 1753 г. новые научные данные, извлеченные из результатов сибирских путешествий. Академия наук в 1754 г. издала на французском языке карту Сибири, где были опубликованы результаты исследований Беринга и Чирикова и Великой Сибирской экспедиции.98 Через несколько лет, в 1758 г., Миллер в цельной картине восстановил всю коллективную работу русских землепроходцев-исследователей XVII и XVIII вв. В то самое время, когда русское правительство бросало в архивы результаты экспедиции, уводило свои суда в тот момент, когда надо было взять результат работы, - в это время дело продолжалось само собой, инициативой частных русских людей - купцов и промышленников.99 Корабль Чирикова в 1741 г. вернулся с огромной добычей: на диких, малолюдных островах и берегах Северной Америки он открыл огромные нетронутые богатства пушных зверей. Кроме множества драгоценных мехов, его корабль привез 900 бобровых шкур. Известия, привезенные Чириковым, возбудили на местах страсть к наживе и приключениям - океан не остановил движения русских предпринимателей на восток. Уже летом 1743 г. на маленьком судне "Капитон" сержант Нижнекамчатской команды Е. Басов на средства московского купца А. Серебренникова отплыл к Берингову острову [52]. Экспедиция Басова была началом движения, которое продолжалось до конца XVIII столетия и привело к созданию Российско-Американской компании и присоединению к России Северных островов и Аляски, потерянных только в 1860-х годах благодаря государственной ошибке Александра II и Пещурова [53]. В результате этого движения экспедициями Е. Басова, Н. Трапезникова, Лебедева-Ласточкина, П. Зайкова, И. Лапина, М. Неводчикова, Г. Шелехова, Г. Прибылова было сделано множество географических открытий, материал которых наносился на карты Нагаевым и другими и не пропал напрасно для науки...100 Вместе с тем эта экспедиция и государственные предприятия на берегах Тихого океана возбудили промышленную и искательскую деятельность и в ближайшем побережье, например на Шантарских островах101 и т. д. Эта деятельность русского народа не была осознана лишь благодаря дезорганизации русской государственной власти. Мы открываем ее вновь в архивах. В этой работе принимали деятельное участие люди, непосредственно связанные с Великой Сибирской экспедицией. С ней был связан и Басов. Другой добытчик этой эпохи - М. Неводчиков,102 открывший Алеутские острова, - из купеческой семьи, служил в Сибирской экспедиции, в 1742 г. был определен в должности "геодезической", в 1745 г. впервые с купцом А. Чебаевским снарядил бот для плаваний, а с 1752 по 1767 г. в качестве подштурмана плавал все время по берегам северных частей Восточного океана. Влияние Сибирской экспедиции через таких людей длилось долго после ее окончания. 4.3 История карты Российской империи. Атлас 1745 г. Ремезов. Брюс. Соймонов. Кирилов. Делиль. Великая Сибирская экспедиция. Нагаев.
Прежде сего осмаго на десять века о Российской империи географическое
описание собственно на российском языке совершенную скудость имело, но
только от единых чужестранцев зависело и зависит.
. И. Кирилов. 1734 г.103 В связи с решением географического вопроса о границах Старого и Нового Света Петру принадлежит заслуга, может быть, не меньшего значения - составление научной географической карты новой Русской империи, прилежащих морей и пограничных азиатских земель. И здесь Петр явился инициатором - дал толчок, но закончена работа была даже в первом приближении, вчерне, долгие годы спустя после его смерти, в елисаветинское время. Конец XVII - начало XVIII в. было началом систематической научной картографии. В это время, однако, большая часть европейского цивилизованного мира не имела точной, основанной на геодезических или астрономических приемах, нанесенной геометрически правильно географической карты. Петр начал заботы о карте как раз в то время или около того времени, когда ее создание явилось государственной задачей и в других европейских странах. Однако там задача была проще и легче, ибо в них существовало больше точных точек опоры, накопленных предыдущей культурной работой, астрономически определенных пунктов, глазомерных съемок, приведших к нашей современной карте. С другой стороны, и области, подлежащие нанесению на карту в отдельных мелких европейских странах, не могли по своим размерам сравниваться с той огромной частью земной поверхности, какая служила местом работы русских астрономов и геодезистов. По одному этому задача составления точной географической карты России в это время была задачей, не имевшей прецедента в истории картографии. Ее исполнение являлось с научной точки зрения делом исключительно важным, так как почти удваивало область картографически в то время точно известного. К концу XVII в. европейская картография была новым культурным приобретением. Едва ли могла она насчитывать 100-150 лет. В первой половине XV в. работами датчанина Н. Сварта и несколько позже, во второй половине века, работами неизвестных ближе немецкого монаха Николая (Nicolaus Germanus) и Генриха Мартеллуса впервые результаты вековой морской работы каботажных плаваний портуланы - были соединены в единое целое с картами Птолемея и Автодемона, перешедшими из времен греко-римской цивилизации.104 В них внесены были результаты чертежной работы в странах, мало известных Птолемею, - Испании, Великобритании, Скандинавского Севера. Работа Сварта и Николая, сделанная в Италии, почти совпала с новой эпохой открытий. Великие морские путешествия сразу раздвинули рамки старого мира, вызвали необходимость новых, вполне свободных от культурного горизонта греко-римского мира карт. Такие карты были созданы работой отдельных ученых в свободных городах прирейнских стран. Здесь, в Сен-Дио в Лотарингии, впервые в 1507 г. Вальдземюллер издал карту новых открытий, разорвавшую с традицией Птолемея,105 в то же время в первой половине XVI в. Гемма Фризий,106 профессор в Льеже, дал новые методы триангуляций, а его ученик Меркатор107 - новые способы картографических проекций. К концу XVI столетия Эртель (Ортелий) издал первый атлас, понемногу вбиравший все новые страны и новые чертежи, делавшиеся известными странам культурной Европы.108 Меркатор и Эртель (конец XVI в.) - это начало современной ученой картографии. Только с этого времени были окончательно отодвинуты в сторону и понемногу сошли на нет те чертежи, которые строились работой канцелярий или практиков, не имеющих ясного понятия о научных приемах работы, о геодезии. Московская Русь отстала здесь на целое столетие - в ней в конце XVII в. было еще живо то, что на Западе было смертельно поражено в конце XVI столетия. Однако в эпоху Петра и на Западе были еще живы и сильны создания Меркатора и Эртеля, которые произвели этот переворот в европейской картографии. Они, все время меняясь и исправляясь, господствовали в течение всего XVII столетия, и новые течения стали на их место в первой половийе XVIII в., как раз в эпоху, когда шло составление географической карты Российской империи. Нельзя не отметить, что сама постановка создания правительственной карты России была в это время делом новым. Как мы видели, картография в своих основных чертах развивалась в это время усилиями частных лиц; она нашла себе прибежище в свободных городах Голландии, Фландрии, Рейнских областей - вне прямой зависимости от больших государств. Объяснением этого является то, что правительства европейских стран противились изданию хороших географических атласов, считая их опасными с военной точки зрения.109 Географические атласы вследствие этого ушли в те города, которые были недосягаемы цензуре, служили убежищем свободного типографского станка. Едва ли будет ошибочным оценить и здесь свободный от предрассудков государственный гений Петра: для Петра географическая карта имела не только военное значение. Территория тогдашней России на атласах и картах того времени была представлена различным образом.110 Часть ее была уже к этому времени более или менее захвачена новыми методами, выработанными наукой XVI-XVII столетий, другая являлась в своей основе созданием далеких от точного знания приемов и навыков московских чертежников. Область более точно известная представляла берега Балтийского моря; значительная часть Остзейских провинций была нанесена в это время на карты с той точностью, какая была обычна для других европейских стран. Недурные карты этих мест были уже в ходу в конце XVI столетия. Точно так же кое-какие картографические основы существовали и для некоторых мест Московского царства, отнятых в XVII столетии от Польши. Для всей западной пограничной полосы - Витебская, Смоленская и т. д. - уже в XVI столетии были даны недурные карты. Имелись они и в общих чертах в допетровское время для Малороссии, по крайней мере в частях ее, прилегавших к Днепру. Везде здесь картографическая работа была результатом культурной работы Польши. Судьба картографии в Польше, как судьба всей ее научной работы, была очень неодинакова в течение столетий. В эпоху Петра эта работа была в упадке, но не так было раньше. Картографическая работа никогда не велась здесь государством в той мере, как она велась в Московской Руси. Есть указания111 на старинные (начала XV в.) чертежи Польского государства, исходившие из канцелярий, но они не сохранились. Издавать чертежи стало делом и инициативой отдельных частных лиц. Одновременно с созданием новой картографии в Европе и в пределах Речи Посполитой и Литвы в кругу европейских образованных астрономов в начале XVI в. начались географические работы, основанные на точной астрономической работе. Одним из первых картографов был современник и знакомый Коперника, краковский профессор, позже прелат Бернард Ваповский (ум. 1535),112 родом из Руси, может быть, русского происхождения. По-видимому, Ваповскому113 еще в бытность его в Италии принадлежит указание Польши и Руси на первой карте, изданной в Риме Марком де Беневенто114 в 1507 г. - одновременно с работой Вальдземюллера. Позже Ваповский, по-видимому, издал карты Польши, Литвы, Московии, Руси - карты, которые до нас не дошли [54]. Работа Ваповского продолжалась другими в XVI в. Позже, в начале XVII в., была издана карта Литвы и сопредельных стран, составленная многолетней работой несвижского князя Н. Радзивилла-Сиротки, при участии гравера Маковского. Карта Радзивилла, вышедшая в 1613 г., давала ряд относительно точных данных для западных провинций Московского царства. В XVII столетии научная жизнь Польши была в упадке, делавшемся все более и более глубоким с ходом времени; когда-то бывшая самостоятельная научная работа в стране была совершенно забыта. О старых польских картографических работах XVI и начала XVII в. - по немногим следам знаем мы в XX в. Их открыли в XIX в. и открывают теперь. Но о них не знали в Польше в XVIII или в конце XVII в. В XVII в. иностранцем, французским инженером Левассер де Бопланом была составлена новая карта Польши, основанная для Украины на самостоятельных съемках более или менее глазомерного характера. В этой карте были даны новые данные для картографии Малороссии. Карта Боплана была переведена на русский язык и издана Петром в начале XVIII столетия в Москве. Научной, точной географической карты Польши в это время не было. Надо было ждать несколько поколений, 1760-х годов, когда по инициативе Станислава Августа начались астрономические съемки Вильно (1766-1770), Литвы, Курляндии, Подляшья и т. д.115 Но в это время географическая карта России стояла уже на более высоком уровне. Картографические данные польских и немецких ученых на новых территориях, отошедших от Польши или отвоеванных от шведов, по своему качеству, очевидно, не могли удовлетворить требований начала XVIII столетия, так как для большей части территории в своих основах восходили к концу XVI, самое позднее к середине XVII в. (Боплан работал в 1631-1648 гг.). И все же с ними не могла быть сравниваема картография остальной России - от восточных пределов Псковской, Новгородской, Смоленской земель, восточной Гетманщины вплоть до далеких пределов Сибири берегов Тихого и Ледовитого океанов, степных границ Азии. Здесь приходилось пользоваться самодельной работой московских приказов. Очевидно, знание пространства "государевых земель", учет государственного владения являлись издавна предметом забот московского правительства, были для него совершенно первостепенной государственной потребностью. К сожалению, история чертежной работы Московского царства для нас до сих пор во многом загадочна и совершенно не изучена. Несомненно, долгой работой, должно быть поколений, в московских приказах установились приемы описаний и чертежей, которые давали громоздкий, но практически довольно точный ответ на те вопросы, которые ставила тогдашняя государственная жизнь.
Прежде сего осмаго на десять века о Российской империи географическое
описание собственно на российском языке совершенную скудость имело, но
только от единых чужестранцев зависело и зависит.
. И. Кирилов. 1734 г.103 В связи с решением географического вопроса о границах Старого и Нового Света Петру принадлежит заслуга, может быть, не меньшего значения - составление научной географической карты новой Русской империи, прилежащих морей и пограничных азиатских земель. И здесь Петр явился инициатором - дал толчок, но закончена работа была даже в первом приближении, вчерне, долгие годы спустя после его смерти, в елисаветинское время. Конец XVII - начало XVIII в. было началом систематической научной картографии. В это время, однако, большая часть европейского цивилизованного мира не имела точной, основанной на геодезических или астрономических приемах, нанесенной геометрически правильно географической карты. Петр начал заботы о карте как раз в то время или около того времени, когда ее создание явилось государственной задачей и в других европейских странах. Однако там задача была проще и легче, ибо в них существовало больше точных точек опоры, накопленных предыдущей культурной работой, астрономически определенных пунктов, глазомерных съемок, приведших к нашей современной карте. С другой стороны, и области, подлежащие нанесению на карту в отдельных мелких европейских странах, не могли по своим размерам сравниваться с той огромной частью земной поверхности, какая служила местом работы русских астрономов и геодезистов. По одному этому задача составления точной географической карты России в это время была задачей, не имевшей прецедента в истории картографии. Ее исполнение являлось с научной точки зрения делом исключительно важным, так как почти удваивало область картографически в то время точно известного. К концу XVII в. европейская картография была новым культурным приобретением. Едва ли могла она насчитывать 100-150 лет. В первой половине XV в. работами датчанина Н. Сварта и несколько позже, во второй половине века, работами неизвестных ближе немецкого монаха Николая (Nicolaus Germanus) и Генриха Мартеллуса впервые результаты вековой морской работы каботажных плаваний портуланы - были соединены в единое целое с картами Птолемея и Автодемона, перешедшими из времен греко-римской цивилизации.104 В них внесены были результаты чертежной работы в странах, мало известных Птолемею, - Испании, Великобритании, Скандинавского Севера. Работа Сварта и Николая, сделанная в Италии, почти совпала с новой эпохой открытий. Великие морские путешествия сразу раздвинули рамки старого мира, вызвали необходимость новых, вполне свободных от культурного горизонта греко-римского мира карт. Такие карты были созданы работой отдельных ученых в свободных городах прирейнских стран. Здесь, в Сен-Дио в Лотарингии, впервые в 1507 г. Вальдземюллер издал карту новых открытий, разорвавшую с традицией Птолемея,105 в то же время в первой половине XVI в. Гемма Фризий,106 профессор в Льеже, дал новые методы триангуляций, а его ученик Меркатор107 - новые способы картографических проекций. К концу XVI столетия Эртель (Ортелий) издал первый атлас, понемногу вбиравший все новые страны и новые чертежи, делавшиеся известными странам культурной Европы.108 Меркатор и Эртель (конец XVI в.) - это начало современной ученой картографии. Только с этого времени были окончательно отодвинуты в сторону и понемногу сошли на нет те чертежи, которые строились работой канцелярий или практиков, не имеющих ясного понятия о научных приемах работы, о геодезии. Московская Русь отстала здесь на целое столетие - в ней в конце XVII в. было еще живо то, что на Западе было смертельно поражено в конце XVI столетия. Однако в эпоху Петра и на Западе были еще живы и сильны создания Меркатора и Эртеля, которые произвели этот переворот в европейской картографии. Они, все время меняясь и исправляясь, господствовали в течение всего XVII столетия, и новые течения стали на их место в первой половийе XVIII в., как раз в эпоху, когда шло составление географической карты Российской империи. Нельзя не отметить, что сама постановка создания правительственной карты России была в это время делом новым. Как мы видели, картография в своих основных чертах развивалась в это время усилиями частных лиц; она нашла себе прибежище в свободных городах Голландии, Фландрии, Рейнских областей - вне прямой зависимости от больших государств. Объяснением этого является то, что правительства европейских стран противились изданию хороших географических атласов, считая их опасными с военной точки зрения.109 Географические атласы вследствие этого ушли в те города, которые были недосягаемы цензуре, служили убежищем свободного типографского станка. Едва ли будет ошибочным оценить и здесь свободный от предрассудков государственный гений Петра: для Петра географическая карта имела не только военное значение. Территория тогдашней России на атласах и картах того времени была представлена различным образом.110 Часть ее была уже к этому времени более или менее захвачена новыми методами, выработанными наукой XVI-XVII столетий, другая являлась в своей основе созданием далеких от точного знания приемов и навыков московских чертежников. Область более точно известная представляла берега Балтийского моря; значительная часть Остзейских провинций была нанесена в это время на карты с той точностью, какая была обычна для других европейских стран. Недурные карты этих мест были уже в ходу в конце XVI столетия. Точно так же кое-какие картографические основы существовали и для некоторых мест Московского царства, отнятых в XVII столетии от Польши. Для всей западной пограничной полосы - Витебская, Смоленская и т. д. - уже в XVI столетии были даны недурные карты. Имелись они и в общих чертах в допетровское время для Малороссии, по крайней мере в частях ее, прилегавших к Днепру. Везде здесь картографическая работа была результатом культурной работы Польши. Судьба картографии в Польше, как судьба всей ее научной работы, была очень неодинакова в течение столетий. В эпоху Петра эта работа была в упадке, но не так было раньше. Картографическая работа никогда не велась здесь государством в той мере, как она велась в Московской Руси. Есть указания111 на старинные (начала XV в.) чертежи Польского государства, исходившие из канцелярий, но они не сохранились. Издавать чертежи стало делом и инициативой отдельных частных лиц. Одновременно с созданием новой картографии в Европе и в пределах Речи Посполитой и Литвы в кругу европейских образованных астрономов в начале XVI в. начались географические работы, основанные на точной астрономической работе. Одним из первых картографов был современник и знакомый Коперника, краковский профессор, позже прелат Бернард Ваповский (ум. 1535),112 родом из Руси, может быть, русского происхождения. По-видимому, Ваповскому113 еще в бытность его в Италии принадлежит указание Польши и Руси на первой карте, изданной в Риме Марком де Беневенто114 в 1507 г. - одновременно с работой Вальдземюллера. Позже Ваповский, по-видимому, издал карты Польши, Литвы, Московии, Руси - карты, которые до нас не дошли [54]. Работа Ваповского продолжалась другими в XVI в. Позже, в начале XVII в., была издана карта Литвы и сопредельных стран, составленная многолетней работой несвижского князя Н. Радзивилла-Сиротки, при участии гравера Маковского. Карта Радзивилла, вышедшая в 1613 г., давала ряд относительно точных данных для западных провинций Московского царства. В XVII столетии научная жизнь Польши была в упадке, делавшемся все более и более глубоким с ходом времени; когда-то бывшая самостоятельная научная работа в стране была совершенно забыта. О старых польских картографических работах XVI и начала XVII в. - по немногим следам знаем мы в XX в. Их открыли в XIX в. и открывают теперь. Но о них не знали в Польше в XVIII или в конце XVII в. В XVII в. иностранцем, французским инженером Левассер де Бопланом была составлена новая карта Польши, основанная для Украины на самостоятельных съемках более или менее глазомерного характера. В этой карте были даны новые данные для картографии Малороссии. Карта Боплана была переведена на русский язык и издана Петром в начале XVIII столетия в Москве. Научной, точной географической карты Польши в это время не было. Надо было ждать несколько поколений, 1760-х годов, когда по инициативе Станислава Августа начались астрономические съемки Вильно (1766-1770), Литвы, Курляндии, Подляшья и т. д.115 Но в это время географическая карта России стояла уже на более высоком уровне. Картографические данные польских и немецких ученых на новых территориях, отошедших от Польши или отвоеванных от шведов, по своему качеству, очевидно, не могли удовлетворить требований начала XVIII столетия, так как для большей части территории в своих основах восходили к концу XVI, самое позднее к середине XVII в. (Боплан работал в 1631-1648 гг.). И все же с ними не могла быть сравниваема картография остальной России - от восточных пределов Псковской, Новгородской, Смоленской земель, восточной Гетманщины вплоть до далеких пределов Сибири берегов Тихого и Ледовитого океанов, степных границ Азии. Здесь приходилось пользоваться самодельной работой московских приказов. Очевидно, знание пространства "государевых земель", учет государственного владения являлись издавна предметом забот московского правительства, были для него совершенно первостепенной государственной потребностью. К сожалению, история чертежной работы Московского царства для нас до сих пор во многом загадочна и совершенно не изучена. Несомненно, долгой работой, должно быть поколений, в московских приказах установились приемы описаний и чертежей, которые давали громоздкий, но практически довольно точный ответ на те вопросы, которые ставила тогдашняя государственная жизнь.