Страница:
– А я не верю. Нет у меня в подобных делах столь богатого опыта, как у городской стражи.
– И Мастером вас назначили в подарок к празднику?
Шутит, хоть и горько? Замечательно. Значит, разговор налаживается.
– Скорее, в наказание. И не к празднику, а в самый обычный день, но речь не обо мне. Расскажите все, что… Что захотите.
Его глаза напряженно застыли.
– А если я умолчу о самом важном?
– Это ваше право.
– Тогда меня осудят за убийство?
– Осудят того, кто убил, а вы… – Я крутанул монету, подождал, пока она замедлит вращение и уляжется на стол, «орлом» кверху. – Знаете, вряд ли человек, который перед отходом ко сну думал о собственной смерти как об избавлении от страданий, спустя несколько часов отправится лишать жизни другого человека. Или то, или другое, но не все сразу.
Тарквен растерянно кивнул:
– Ах да, вы же слышали… Я же сам вам сказал…
– Считаете, малый повод для оправдания?
– А вы не сомневаетесь, что стража примет эти слова в качестве доказательства?
Честно говоря, меньше всего я думаю о мнении на сей счет кого бы то ни было. Если вспомнить полученный ранее опыт, появляется твердая уверенность во влиятельности и весомости любого слова из уст Мастера. Я мог бы попросту приказать страже отпустить подозреваемого на все четыре стороны, и мое требование было бы исполнено. Со всеми вытекающими последствиями ответственности, разумеется. Но одно дело – отвечать за злодеяния отпущенного на свободу преступника, и совсем другое – испытывать угрызения совести оттого, что не нашел настоящего виновника смертей. Мастерство обязывает, как говорится.
– Боги с ней, со стражей. Я признаю вас невиновным, и мне этого достаточно. Но убийца должен быть найден, а потому… Жду ваш рассказ.
Хозяин гостевого дома опустил голову, по всей видимости, собирая разрозненные воспоминания в горсть, и негромко заговорил:
– У меня была жена. Наверное, и сейчас есть, только не знаю, где она и что с ней. Была… Мы содержим гостевой дом уже десять лет, здесь проходное место, постояльцев всегда много, и можно если не разбогатеть, то уж не бедствовать. Но год назад моя Мелла… Ушла от меня.
– К другому мужчине?
– Да. – Он сглотнул горечь, накопившуюся в сердце и ненароком выплеснувшуюся на язык. – Я знаю, что не красавец и не богач, но мы любили друг друга, с самой юности любили, я не смотрел на других женщин, она не смотрела на других мужчин, пока… Да, это произошло почти год назад, перед таким же туманным трехдневьем. Тот парень поселился в нашем доме, но не ухлестывал за моей женой, даже не говорил слов… ну, вы знаете, тех слов, что мужчины всегда говорят красивым женщинам. А может, и я, слепец, ничего не замечал… Потом он ушел, и вместе с ним исчезла моя жена. Паромщик после рассказал мне, что они вместе переправлялись за реку и Мелла смотрела на того парня, не отрывая глаз.
Грустная история, спорить не стану, правда, ничего необычного в ней нет и быть не может. Думаю, любая деревенька, не говоря уже о большом городе, может похвастать подобными трагедиями в огромном количестве. Но это ведь только начало?
– Вы пробовали искать?
– Я слишком поздно узнал, перед самым туманом. А через три дня их следы уже остыли, и ни одна «ищейка» не взялась бы за работу, сколько бы денег я ни предложил. Да и денег-то было… А скоро стало еще меньше.
– Почему?
Он посмотрел в сторону, за круг, очерченный светом свечи, туда, где тени тревожно сплетались одна с другой.
– Я перестал пускать в свой дом скотогонов. Я просто не мог их видеть, боялся, что не сдержусь и начну вымещать злость на безвинных людях.
– У вас такой крутой нрав?
– Я готов был убивать. – Тарквен впервые за время разговора показал мне свои глаза, опустошенные, но далеко не пустые. – Если бы я нашел тогда того парня, убил бы. Не верите?
– Верю. А сейчас?
– Что сейчас?
– Убили бы?
Он предпринял попытку улыбнуться:
– Я устал злиться.
Тоже верно. Мне, к примеру, не удается по-настоящему злиться на кого-то или на что-то дольше, чем пару дней, правда, по совсем иной причине. Лениво.
– Итак, вы перестали давать приют скотогонам. И?
– И начал разоряться.
– Почему?
– Видно, вы не знаете, что за город Элл-Тэйн… – Тарквен вздохнул свободнее, избавившись от груза тяжелых воспоминаний, и сменил тон с горестного на приятельский. – Здесь каждые три месяца собираются сотни молодых парней, ищущих заработка, и вербовщики с северных земель. Да, с тех самых, где пасутся стада пуховых коз. У тамошних землевладельцев своих работников немного, вот они и нанимают людей со всего Шема, кто только пожелает, а больше трех месяцев на севере никто и не держится, говорят, слишком суровая жизнь. Зато возвращаются с деньгами, потому что платят за коз щедро. Возвращаются, по пути опять навещая Элл-Тэйн, заодно и новичкам рассказывают, что их ожидает впереди.
– Значит, город почти никогда не пустует?
– Случаются спокойные недели, но не так уж часто.
Если все рассказанное правдиво, гостевой дом в этом городке – завидное хозяйство, на которое может найтись множество желающих.
– А когда ваша злость улеглась, почему вы снова не начали…
– Обо мне уже пошла дурная слава, – усмехнулся Тарквен. – Стали поговаривать, что я ненавижу всех скотогонов, рассказывали о моей беде, отговаривали людей приходить ко мне, наверное, даже пугали, говоря, будто я способен на душегубство. Точно не знаю, но мой дом все обходят стороной. Я потому и удивился, когда увидел вас на пороге.
– И подумали, что ни один человек, кроме наемного убийцы, не мог к вам прийти. А почему, собственно? Кто-то желает вам смерти?
Он задумался, потирая щеку:
– Может, и желают. Меня уже многие просили продать дом, только я не согласился.
– Почему же? Это избавило бы вас от трудностей.
– Я не могу. – Хозяин гостевого дома твердо выставил вперед подбородок. – Мелла… Вдруг она захочет вернуться? Я жду ее.
Вот и не знаешь, восхититься преданностью обманутого и покинутого мужа или посмеяться над его глупостью. Вернется? А с чего бы ей это делать? Если она счастлива с новым избранником, то ее имя можно навсегда вычеркнуть из памяти. Если несчастна… Тогда ее будет вечно мучить мысль о совершенной ошибке, и дни прежнего счастья тоже не наступят. А уж если она польстилась на деньги…
– Тот парень, с которым ушла ваша жена, он тоже хвалился заработанными монетами?
Тарквен растерянно качнул головой:
– Нет, у него при себе ничего не было.
– Значит, только собирался на заработки? Но зачем тогда ехать вместе с женщиной, если жизнь на севере сурова, и тем более, если скотогонов вербуют всего на три месяца? Раз уж женщина влюбилась, она вполне могла бы подождать, пока возлюбленный вернется, да еще и с деньгами.
– А ведь вы правы… – Хозяин гостевого дома наморщил лоб. – Это было бы и разумнее, и выгоднее, ведь Мелла тоже ничего с собой не взяла, ни единой монетки.
Итак, деньги тут ни при чем. Хотя, если попробовать рассудить здраво, могла ли жена хозяина гостевого дома польстится на посулы прохожего незнакомца, пусть и с набитым кошелем? Монеты как люди – приходят, а потом уходят, и если не пускать их в дело, можно каждый год пастушонком гонять на севере коз. Женщине же нужно что-то основательное, внушающее уверенность. Нужен дом. А хозяйка дома все равно что комендант крепости: держит оборону до последнего, это я слишком хорошо изучил еще на примере моей драгоценной сестры.
Что-то я еще упускаю, что-то очень важное. Они переправились через реку перед самым туманом. Им повезло больше, чем мне, но если бы они вчера, к примеру, попробовали сбежать, то… Должны были оказаться на восточном берегу. Вот только оттуда дорога идет на юг, а не на север.
– Скажите, паром здесь ходит всегда одинаково?
– Как вас понять?
– Уходит в одно и то же время к одному и тому же берегу?
– Да, пожалуй. Перед туманом он всегда встает с той стороны реки, потому что там русло помельче.
Любопытная картинка, не правда ли? Приходит незнакомец, несколько дней живет в гостевом доме, очаровывает жену хозяина, уводит с собой, но неизвестно куда, потому что он и не собирался на северные пастбища, и не возвращался с них. Так был ли он вообще скотогоном? Конечно, мой вывод уже ничем не сможет помочь дуве Тарквену, слишком уж я запоздал, но огласить его все же нужно:
– И с чего вы ополчились на скотогонов? Тот человек был кем-то другим. При нем не было денег, и он отправился на юг, а не на север.
Хозяин гостевого дома опешил, вслушавшись в мои слова, и мне даже стало немного стыдно собственной дурной привычки сообщать людям неприятные известия.
– И как я не подумал… Столько времени сам себя разорял, а выходит, даже злился не на того, на кого был должен. Но тогда… – В глазах Тарквена задрожали слезы. – Тогда… Я больше никогда ее не увижу? Ведь это мог быть один из «ловчих»…
Что же я наделал! Вместо того чтобы успокоить человека, может быть, даже внушить крохотную надежду на лучшее, разбил все на мельчайшие осколки. Попытаться склеить хоть одну горсточку?
– Почему вы заговорили о «ловчих»? Ваша жена была поразительной красавицей? Чаще всего крадут красивых и юных женщин. Неужели…
– Она очень хороша. Если бы ее видели! – горячо возразил мне хозяин. – И выглядела очень молодо, ее всегда принимали за старшую сестру собственной дочери!
Безнадежно. Он был готов умереть в разоренном доме, но до последнего мгновения ждать возвращения жены, а теперь, уверовав в самый худший исход событий, сгинул в океане горя, потому что последний швартов, удерживавший судно надежды у пристани, лопнул.
– Но все и к лучшему. – Тарквен встал, слегка пошатываясь, зато взгляд мужчины наполнялся уверенностью с каждым вдохом. – Я пойду и признаю, что убил того человека.
– Зачем?
– Чтобы меня помнили, как мужчину, отомстившего за свой позор, а не как жалкого труса, сидевшего на одном месте и ждавшего чуда.
Ой-ой-ой. Он что, с ума сошел? Ну зачем же так быстро и в моем присутствии?! Я ведь хотел ему помочь.
«Может быть, такая смерть и станет для него единственно необходимой помощью?» – насмешливо предположила Мантия.
Может быть. Но не от моей руки и не с моего попустительства.
Хозяина гостевого дома я догнал уже у самой двери. Ни времени, ни желания продолжать уговоры больше не было, поэтому кончики моих пальцев, коснувшиеся висков мужчины, лизнули Кружево его разума язычками Пустоты, осталось только подхватить оседающее на пол тело и сказать девочке, испуганно наблюдающей за всем происходящим:
– Милая, твой батюшка очень устал. Ему нужно полежать в своей комнате и поспать, крепко-крепко. А ты постереги его сон, хорошо?
Первый же вдох за порогом гостевого дома заполнил мое горло вязким молоком тумана. Прохлада, ощутимо сладковатая и слегка пощипывающая язык. Ее не хочется выплюнуть, но и проглотить невозможно, наоборот, возникает необъяснимое желание остановить время и задержать дыхание, чтобы странная пьянящая радость оставалась с тобой как можно дольше, потому что одурманенному сознанию легко принять любой вынесенный судьбой приговор…
– Вы сделали все, что хотели? – спросил капитан, с которым я чуть не столкнулся на третьем шаге.
– Пожалуй.
От Тарквена мне требовался всего лишь рассказ, а вот что нужно от меня стражнику?
– Вы ждали меня здесь? Зачем?
– Чтобы вы не заблудились. Или скажете, сами нашли бы дорогу в караулку?
…Нашел бы… не нашел бы… какая, в сущности, разница?.. лучше вечно оставаться в этой непроглядной пелене, ведь здесь даже не придется надевать маску, потому что лица и деяния надежно скрывает под собой вуаль тумана…
Что за мысли лезут мне в голову? Они принадлежат мне, вне всякого сомнения, но какая-то непонятная и притом крайне могущественная сила искажает плоды труда моего сознания сильнее, чем кривое зеркало. Откуда взялось это наваждение? В нем нет магических следов, иначе я попросту ничего не заметил бы. Но если мне становится жутковато и неуютно, что же должны чувствовать люди вокруг меня?
С вновь образовавшейся развилки есть два пути: оставить свои страхи и размышления при себе или сделать их достоянием окружающих. Что выбрать, героическое молчание или трусливые, зато полезные расспросы? Думаю, решение очевидно.
– Капитан, я хочу задать вам один вопрос. Может быть, он покажется вам нелепым, но все же… Вы сейчас не ощущаете ничего необычного?
Стражник хохотнул, тем самым косвенно подтвердив справедливость моих опасений, но на всякий случай следовало уточнить:
– В происходящем есть что-то смешное?
– Браво! – Он сделал несколько тихих хлопков ладонями. – Я слышал много россказней о Мастерах, но, признаться, не особо всему верил. А теперь вижу, что толика правды в тех чудесных историях имеется.
– Чем вам не угодили Мастера?
– Тем же, чем и всему прочему люду. Тем, что стоят в стороне от многих. – В голосе капитана не слышалось враждебности или зависти, лишь скука. – Но одно дело, видеть чужие восторги, и совсем другое – самому измерить глубину ущелья между нами.
Не понимаю. Я не сказал и не сделал ничего замечательного, по крайней мере так мне думается, что же имеет в виду мой собеседник?
– Вы ответите на вопрос?
– Как пожелаете. – Стражник отвесил поклон, в котором не угадывалось и тени шутливости. – Сейчас со всеми, кто находится в границах Элл-Тэйна, происходят всякие странности. И виной всему то, что вы видите перед собой.
Он провел рукой по белой пелене.
– Туман?
– Каждый раз, когда он накрывает город, люди начинают думать о том, что раньше не приходило им в голову.
Или приходило, но не подавало громкого голоса, а лишь невнятно шептало в уголках сознания.
– Например, об убийстве?
Капитан кивнул:
– И об убийстве. Старожилы стараются вообще не выходить на улицу, пока не истечет трехдневье тумана с Гнилого озера. Если сидеть по домам, не высовывая носа даже в окна, можно уберечься от беды.
И надеяться, что холодное дыхание тумана не доберется до тебя сквозь многочисленные щели… Возможно, это помогает. Но вряд ли все горожане могут позволить себе спрятаться за закрытыми дверьми.
– А вы? Вы же не сидите взаперти, как я погляжу?
– За порядком всегда кто-то должен следить. Да и смолка помогает.
Стражник вынул из кисета, висящего на поясе, темно-желтый полупрозрачный комочек и протянул мне.
– Желаете попробовать?
Если это поможет избавить голову от хаоса мыслей, не подчиняющихся ни приказам, ни уговорам? Непременно!
На вкус предложенное целебное средство оказалось гораздо приятнее, чем на запах: почти пресное, с легким оттенком травяной горечи. После первых же движений челюстями показалось, что слюна стала слишком вязкой и густой, почти не поддающейся сглатыванию, но свое дело смолка сделала. Голова прояснилась настолько, что захотелось бежать из сумасшедшего городка куда подальше и не медля ни минуты.
– А другие горожане знают, как спасаться от дурных мыслей?
– Многие знают, – подтвердил капитан. – Только не жуют эту пакость.
– Почему?
– Потому что после нее долго мучишься жаждой.
Значит, смолка отбирает у тела влагу, в том числе и ту, что поступает вместе с дыханием? Интересное свойство. Ты слышала о таком, драгоценная?
«Когда-то давно, а может, совсем недавно… Есть много способов избавляться от избытков влаги в теле, любой мало-мальски хороший лекарь приготовит тебе отвар нужного свойства, но, конечно, какие-то средства будут сильнее, какие-то слабее. То, чем угостили тебя, явно было выпарено из уваренной смеси древесных и травяных соков, причем не слишком очищенных, но похоже, действует как нужно».
Да, я доволен. По крайней мере в голове больше нет никакого дурацкого беспорядка, и надоедливый хор умолк.
«Хор?»
Ну да. Со вчерашнего вечера у меня постоянно возникало ощущение, что в сознании звучит несколько десятков голосов, каждый из которых говорит о чем-то своем, но самое мерзкое начиналось, когда они в какой-то момент вдруг находили общую тему. Можно было оглохнуть. Зато теперь думать стало намного легче.
– Благодарю за помощь.
– Какая уж помощь! – усмехнулся капитан. – Через пару дней не только «спасибо» не скажете, а проклянете до седьмого колена!
Пугающая перспектива, но раз уж штаны все равно закатаны и первый шаг в воду сделан, остается пройти брод до конца.
– Хорошо, подожду с благодарностями, а пока вернемся к делам. Почему вы объявили убийцей хозяина гостевого дома?
– Он подходит на эту роль не хуже прочих.
– То есть у вас нет уверенности в его вине?
Капитан жестом предложил мне следовать за ним и когда мы, видимо, удалились достаточно от ближайшей стены, ответил:
– Мне все равно, кто на самом деле убил скотогона.
Вот так-так! Хочется скривиться и сплюнуть, как будто куснул незрелое яблоко.
– Не красящие вас речи.
– Я служу в городской страже уже девятнадцать лет, через год меня отправят в отставку, и нужно будет искать средства для пропитания, а Тарри делает все для того, чтобы сгноить свое хозяйство. Даже о дочери не думает. А если его повесят за убийство, дом пойдет на продажу и… Скрывать не стану: собираюсь прикупить и обосноваться в нем после отставки. Через этот город всегда проезжает много людей, и уж на мой век постояльцев хватит.
Честное… нет, не признание. Он же не оправдывается и не бахвалится, а просто говорит, что думает. Принять сторону стражника трудно, но и осудить не получается. Гостевой дом и правда еле-еле дышит, может быть, доживает последние месяцы, а хозяин из одного только упрямства остается в городке, все глубже и глубже увязая в трясине безысходности. Он ведь уже не думает об отъезде, потому что за ветшающее хозяйство никто не даст хорошую цену. Он сидит в пустом сыром доме и ждет исполнения несбыточного желания. Вернее, ждал до сегодняшнего дня.
Обрадовать стражника новостью, что дуве Тарквен хочет признать свою вину? Нет, пожалуй, не буду торопить события, они сами знают, когда им происходить.
– Почему вы все это мне рассказали?
– Умные люди говорят, что с Мастером не нужно лукавить. Если вы почуяли неладное в воздухе всего лишь после нескольких часов знакомства с туманом, то угадать мои корыстные намерения вам и вовсе не составило бы труда.
Эх, капитан… Ты хоть и утверждаешь, что никогда не верил чужим рассказам о Мастерах, но в глубине души так и остался ребенком, готовым раскрыться навстречу чудесам мира. Вряд ли твое желание обзавестись доходом на старости лет было для кого-то секретом, ты выбрал жертву и терпеливо выжидал удобный случай захлопнуть капкан. Ты не стыдишься своих деяний, это верно. Но все же торопишься о них рассказать, и кому? Человеку, который через несколько дней уберется восвояси. Человеку, который, по твоему разумению, может очень многое, но не станет ничего делать, если только… Если его нарочно не попросят о помощи.
– Вы честный человек.
– А зачем обманывать? Тарри ведь наверняка просил у вас защиты и понарассказал обо мне всякого.
Значит, капитан все же немного трусил? Хотя можно ли считать трусостью стремление самому признаться в неблагих поступках, не дожидаясь, пока в роли осведомителя выступит людская молва?
– Я не собираюсь его защищать.
Стражник удивленно замедлил шаг.
– Но… Он же не хочет, чтобы его…
– Повесили? Как раз хочет.
– Хочет?!
Мне думалось, что следующими словами капитана должно стать оскорбленное: «И вы молчали?!» – но мой провожатый смог перебороть прилив смешанных чувств и промолчать.
– Судя по всему, дуве Тарквен устал ждать возвращения супруги и желает поскорее закончить свое существование.
– Вот ведь как бывает… Я и не думал, что мне под конец жизни все же повезет.
Конечно. Признание хозяина гостевого дома открывает перед капитаном большое будущее. Но мне такое будущее, пусть и чужое, не нравится. Совсем.
– А вам не кажется, что было бы нечестно казнить невиновного, оставив настоящего убийцу безнаказанным?
Стражник возмущенно фыркнул, но далее последовала не долгая и страстная речь об установлении справедливости и исполнении законов, а нечто совершенно неожиданное:
– Не надо, не стыдите лишний раз. Я все понял. Вы хотите защитить вовсе не Тарри. Вы хотите защитить меня.
И в мыслях не было! Да и от чего я могу уберечь капитана городской стражи? Разве что от мук совести, которые непременно его настигнут рано или поздно. Но если к тому времени гостевое хозяйство расцветет пышным цветом, а по двору будут бегать ребятишки, разве не стоит это душевных мучений?
– Капитан…
– А знаете, я ведь едва не сорвался. И смолка не спасла бы. Услышать, что Тарри самолично готов подставить шею в петлю, и не броситься мылить веревку… Почему я остался здесь с вами, а, Мастер? Почему устоял перед соблазном?
Потому что ты, в сущности, хороший человек, даже если придерживаешься другого о себе мнения. Потому что тебе искренне жаль видеть, как разрушается то, что могло бы приносить доход, причем разрушается не по каким-то серьезным причинам, а по дурости отчаявшегося влюбленного. Потому что тебе нужна победа, но не такой ценой.
Но Пресветлая Владычица, как же мерзко я себя чувствую!
«Ты чем-то недоволен? Разве все не идет замечательно?..»
Идет. И нам пора идти, пока не продрогли до костей в этой слепой пелене.
– Когда-нибудь вы сами ответите на свой вопрос, капитан. А сегодня… Может, все-таки попробуем найти настоящего убийцу?
Мертвое тело лежало там, где его нашли, окоченевшее и мокрое частично от крови, частично от тумана, при соприкосновении с любой поверхностью рассыпающегося мелкими водяными каплями.
– Что о нем известно?
Капитан пожал плечами:
– Немного. Такой же скотогон, как и все прочие.
– Но вы можете установить, он хотя бы отправлялся на север или возвращался?
– Это имеет значение?
Понимаю, никто и не собирался расследовать совершенное душегубство, если бы не мое нелепое вмешательство. Но раз уж так получилось, надо попробовать сделать все по правилам.
– Во втором случае его могли бы убить из-за денег.
– Верно. – Стражник перешагнул через мертвеца, чтобы оказаться рядом со мной. – Но у этого денег при себе не было. Гол, как сокол, что называется.
– Только собирался на заработки?
– Да.
Зачем кому-то понадобилось убивать бедняка? Зачем вообще люди убивают друг друга? Затем, что видят в себе подобных препятствие, мешающее получить деньги, власть или любовь, а иногда убивают для того, чтобы потешиться или утешиться. Молодой скотогон украл чью-то возлюбленную, жену или дочь? Узнал что-то тайное, помогающее обрести власть над другими? Помешал кому-то стать обладателем звонких монет?
Вероятен каждый из трех путей, способных привести к насильственной смерти. И чтобы выяснить, по какому из них шли убийца и убитый, нужно и самим пройтись по тем истоптанным дорогам.
– Он уже успел завербоваться?
– Кажется, да. – Капитан повернулся к своему молодому напарнику. – Приведи того лысого, с которым мы говорили.
Я измерил лежащее тело шагами, наклонился посмотреть на разрез, криво проходящий по горлу.
– Да-да, знаю, что вы скажете! – поморщился стражник. – Убийца был высокого роста. Тарри, если бы попытался проделать то же самое, скосил бы нож совсем в другую сторону.
– Зачем вообще было так резать? Ударил бы в живот, в бок, да куда угодно, благо в тумане можно незаметно подойти с любой стороны.
– Может, боялся запачкаться, потому и зашел со спины.
Интересная идея. Но обычно боишься испачкать одежду лишь в нескольких случаях. Если она дорога и красива или если она у тебя… единственная. Ведь что может быть проще, чем заняться стиркой, надев другую смену. А наш убийца стирать не хотел. Или не мог, потому что иначе остался бы голым ждать, пока постиранное высохнет.
О боязни крови не стоит даже заикаться: если человек не выносит вида и запаха красного сиропа, вытекающего из ран, он пользуется совсем другими способами лишения жизни.
– У каждого горожанина ведь не одна смена одежды на весь год?
– К чему вы клоните? – заинтересовался капитан, перестав пережевывать смолку.
– Если убийца боялся запачкаться, значит, у него не было запасной одежды. Иначе он мог выстирать окровавленное тряпье, закопать или сжечь, то бишь переодеться и спокойно уничтожить следы крови.
– Похоже, что так.
– Думаю, он не здешний, но попытался все обставить как месть, значит, успел наслушаться рассказов про дуве Тарквена и его сбежавшую жену. Два-три дня хватит, чтобы ознакомиться со всеми городскими сплетнями?
– За глаза и за уши.
– Он, скорее всего, появился в городе недавно. Он небогат, у него нет даже смены одежды. Кто подходит под такое описание?
– Любой из скотогонов, отправляющихся на заработки, – подытожил стражник. – Осталось только понять, зачем ему понадобилось убивать.
Причем убивать такого же бедолагу, как и он сам.
– Разве мы не обо всем уже поговорили, капитан? – спросил вынырнувший из тумана лысоватый мужчина крепких пропорций и брезгливо стряхнул капельки воды, осевшие на меховой оторочке плаща.
– И Мастером вас назначили в подарок к празднику?
Шутит, хоть и горько? Замечательно. Значит, разговор налаживается.
– Скорее, в наказание. И не к празднику, а в самый обычный день, но речь не обо мне. Расскажите все, что… Что захотите.
Его глаза напряженно застыли.
– А если я умолчу о самом важном?
– Это ваше право.
– Тогда меня осудят за убийство?
– Осудят того, кто убил, а вы… – Я крутанул монету, подождал, пока она замедлит вращение и уляжется на стол, «орлом» кверху. – Знаете, вряд ли человек, который перед отходом ко сну думал о собственной смерти как об избавлении от страданий, спустя несколько часов отправится лишать жизни другого человека. Или то, или другое, но не все сразу.
Тарквен растерянно кивнул:
– Ах да, вы же слышали… Я же сам вам сказал…
– Считаете, малый повод для оправдания?
– А вы не сомневаетесь, что стража примет эти слова в качестве доказательства?
Честно говоря, меньше всего я думаю о мнении на сей счет кого бы то ни было. Если вспомнить полученный ранее опыт, появляется твердая уверенность во влиятельности и весомости любого слова из уст Мастера. Я мог бы попросту приказать страже отпустить подозреваемого на все четыре стороны, и мое требование было бы исполнено. Со всеми вытекающими последствиями ответственности, разумеется. Но одно дело – отвечать за злодеяния отпущенного на свободу преступника, и совсем другое – испытывать угрызения совести оттого, что не нашел настоящего виновника смертей. Мастерство обязывает, как говорится.
– Боги с ней, со стражей. Я признаю вас невиновным, и мне этого достаточно. Но убийца должен быть найден, а потому… Жду ваш рассказ.
Хозяин гостевого дома опустил голову, по всей видимости, собирая разрозненные воспоминания в горсть, и негромко заговорил:
– У меня была жена. Наверное, и сейчас есть, только не знаю, где она и что с ней. Была… Мы содержим гостевой дом уже десять лет, здесь проходное место, постояльцев всегда много, и можно если не разбогатеть, то уж не бедствовать. Но год назад моя Мелла… Ушла от меня.
– К другому мужчине?
– Да. – Он сглотнул горечь, накопившуюся в сердце и ненароком выплеснувшуюся на язык. – Я знаю, что не красавец и не богач, но мы любили друг друга, с самой юности любили, я не смотрел на других женщин, она не смотрела на других мужчин, пока… Да, это произошло почти год назад, перед таким же туманным трехдневьем. Тот парень поселился в нашем доме, но не ухлестывал за моей женой, даже не говорил слов… ну, вы знаете, тех слов, что мужчины всегда говорят красивым женщинам. А может, и я, слепец, ничего не замечал… Потом он ушел, и вместе с ним исчезла моя жена. Паромщик после рассказал мне, что они вместе переправлялись за реку и Мелла смотрела на того парня, не отрывая глаз.
Грустная история, спорить не стану, правда, ничего необычного в ней нет и быть не может. Думаю, любая деревенька, не говоря уже о большом городе, может похвастать подобными трагедиями в огромном количестве. Но это ведь только начало?
– Вы пробовали искать?
– Я слишком поздно узнал, перед самым туманом. А через три дня их следы уже остыли, и ни одна «ищейка» не взялась бы за работу, сколько бы денег я ни предложил. Да и денег-то было… А скоро стало еще меньше.
– Почему?
Он посмотрел в сторону, за круг, очерченный светом свечи, туда, где тени тревожно сплетались одна с другой.
– Я перестал пускать в свой дом скотогонов. Я просто не мог их видеть, боялся, что не сдержусь и начну вымещать злость на безвинных людях.
– У вас такой крутой нрав?
– Я готов был убивать. – Тарквен впервые за время разговора показал мне свои глаза, опустошенные, но далеко не пустые. – Если бы я нашел тогда того парня, убил бы. Не верите?
– Верю. А сейчас?
– Что сейчас?
– Убили бы?
Он предпринял попытку улыбнуться:
– Я устал злиться.
Тоже верно. Мне, к примеру, не удается по-настоящему злиться на кого-то или на что-то дольше, чем пару дней, правда, по совсем иной причине. Лениво.
– Итак, вы перестали давать приют скотогонам. И?
– И начал разоряться.
– Почему?
– Видно, вы не знаете, что за город Элл-Тэйн… – Тарквен вздохнул свободнее, избавившись от груза тяжелых воспоминаний, и сменил тон с горестного на приятельский. – Здесь каждые три месяца собираются сотни молодых парней, ищущих заработка, и вербовщики с северных земель. Да, с тех самых, где пасутся стада пуховых коз. У тамошних землевладельцев своих работников немного, вот они и нанимают людей со всего Шема, кто только пожелает, а больше трех месяцев на севере никто и не держится, говорят, слишком суровая жизнь. Зато возвращаются с деньгами, потому что платят за коз щедро. Возвращаются, по пути опять навещая Элл-Тэйн, заодно и новичкам рассказывают, что их ожидает впереди.
– Значит, город почти никогда не пустует?
– Случаются спокойные недели, но не так уж часто.
Если все рассказанное правдиво, гостевой дом в этом городке – завидное хозяйство, на которое может найтись множество желающих.
– А когда ваша злость улеглась, почему вы снова не начали…
– Обо мне уже пошла дурная слава, – усмехнулся Тарквен. – Стали поговаривать, что я ненавижу всех скотогонов, рассказывали о моей беде, отговаривали людей приходить ко мне, наверное, даже пугали, говоря, будто я способен на душегубство. Точно не знаю, но мой дом все обходят стороной. Я потому и удивился, когда увидел вас на пороге.
– И подумали, что ни один человек, кроме наемного убийцы, не мог к вам прийти. А почему, собственно? Кто-то желает вам смерти?
Он задумался, потирая щеку:
– Может, и желают. Меня уже многие просили продать дом, только я не согласился.
– Почему же? Это избавило бы вас от трудностей.
– Я не могу. – Хозяин гостевого дома твердо выставил вперед подбородок. – Мелла… Вдруг она захочет вернуться? Я жду ее.
Вот и не знаешь, восхититься преданностью обманутого и покинутого мужа или посмеяться над его глупостью. Вернется? А с чего бы ей это делать? Если она счастлива с новым избранником, то ее имя можно навсегда вычеркнуть из памяти. Если несчастна… Тогда ее будет вечно мучить мысль о совершенной ошибке, и дни прежнего счастья тоже не наступят. А уж если она польстилась на деньги…
– Тот парень, с которым ушла ваша жена, он тоже хвалился заработанными монетами?
Тарквен растерянно качнул головой:
– Нет, у него при себе ничего не было.
– Значит, только собирался на заработки? Но зачем тогда ехать вместе с женщиной, если жизнь на севере сурова, и тем более, если скотогонов вербуют всего на три месяца? Раз уж женщина влюбилась, она вполне могла бы подождать, пока возлюбленный вернется, да еще и с деньгами.
– А ведь вы правы… – Хозяин гостевого дома наморщил лоб. – Это было бы и разумнее, и выгоднее, ведь Мелла тоже ничего с собой не взяла, ни единой монетки.
Итак, деньги тут ни при чем. Хотя, если попробовать рассудить здраво, могла ли жена хозяина гостевого дома польстится на посулы прохожего незнакомца, пусть и с набитым кошелем? Монеты как люди – приходят, а потом уходят, и если не пускать их в дело, можно каждый год пастушонком гонять на севере коз. Женщине же нужно что-то основательное, внушающее уверенность. Нужен дом. А хозяйка дома все равно что комендант крепости: держит оборону до последнего, это я слишком хорошо изучил еще на примере моей драгоценной сестры.
Что-то я еще упускаю, что-то очень важное. Они переправились через реку перед самым туманом. Им повезло больше, чем мне, но если бы они вчера, к примеру, попробовали сбежать, то… Должны были оказаться на восточном берегу. Вот только оттуда дорога идет на юг, а не на север.
– Скажите, паром здесь ходит всегда одинаково?
– Как вас понять?
– Уходит в одно и то же время к одному и тому же берегу?
– Да, пожалуй. Перед туманом он всегда встает с той стороны реки, потому что там русло помельче.
Любопытная картинка, не правда ли? Приходит незнакомец, несколько дней живет в гостевом доме, очаровывает жену хозяина, уводит с собой, но неизвестно куда, потому что он и не собирался на северные пастбища, и не возвращался с них. Так был ли он вообще скотогоном? Конечно, мой вывод уже ничем не сможет помочь дуве Тарквену, слишком уж я запоздал, но огласить его все же нужно:
– И с чего вы ополчились на скотогонов? Тот человек был кем-то другим. При нем не было денег, и он отправился на юг, а не на север.
Хозяин гостевого дома опешил, вслушавшись в мои слова, и мне даже стало немного стыдно собственной дурной привычки сообщать людям неприятные известия.
– И как я не подумал… Столько времени сам себя разорял, а выходит, даже злился не на того, на кого был должен. Но тогда… – В глазах Тарквена задрожали слезы. – Тогда… Я больше никогда ее не увижу? Ведь это мог быть один из «ловчих»…
Что же я наделал! Вместо того чтобы успокоить человека, может быть, даже внушить крохотную надежду на лучшее, разбил все на мельчайшие осколки. Попытаться склеить хоть одну горсточку?
– Почему вы заговорили о «ловчих»? Ваша жена была поразительной красавицей? Чаще всего крадут красивых и юных женщин. Неужели…
– Она очень хороша. Если бы ее видели! – горячо возразил мне хозяин. – И выглядела очень молодо, ее всегда принимали за старшую сестру собственной дочери!
Безнадежно. Он был готов умереть в разоренном доме, но до последнего мгновения ждать возвращения жены, а теперь, уверовав в самый худший исход событий, сгинул в океане горя, потому что последний швартов, удерживавший судно надежды у пристани, лопнул.
– Но все и к лучшему. – Тарквен встал, слегка пошатываясь, зато взгляд мужчины наполнялся уверенностью с каждым вдохом. – Я пойду и признаю, что убил того человека.
– Зачем?
– Чтобы меня помнили, как мужчину, отомстившего за свой позор, а не как жалкого труса, сидевшего на одном месте и ждавшего чуда.
Ой-ой-ой. Он что, с ума сошел? Ну зачем же так быстро и в моем присутствии?! Я ведь хотел ему помочь.
«Может быть, такая смерть и станет для него единственно необходимой помощью?» – насмешливо предположила Мантия.
Может быть. Но не от моей руки и не с моего попустительства.
Хозяина гостевого дома я догнал уже у самой двери. Ни времени, ни желания продолжать уговоры больше не было, поэтому кончики моих пальцев, коснувшиеся висков мужчины, лизнули Кружево его разума язычками Пустоты, осталось только подхватить оседающее на пол тело и сказать девочке, испуганно наблюдающей за всем происходящим:
– Милая, твой батюшка очень устал. Ему нужно полежать в своей комнате и поспать, крепко-крепко. А ты постереги его сон, хорошо?
Первый же вдох за порогом гостевого дома заполнил мое горло вязким молоком тумана. Прохлада, ощутимо сладковатая и слегка пощипывающая язык. Ее не хочется выплюнуть, но и проглотить невозможно, наоборот, возникает необъяснимое желание остановить время и задержать дыхание, чтобы странная пьянящая радость оставалась с тобой как можно дольше, потому что одурманенному сознанию легко принять любой вынесенный судьбой приговор…
– Вы сделали все, что хотели? – спросил капитан, с которым я чуть не столкнулся на третьем шаге.
– Пожалуй.
От Тарквена мне требовался всего лишь рассказ, а вот что нужно от меня стражнику?
– Вы ждали меня здесь? Зачем?
– Чтобы вы не заблудились. Или скажете, сами нашли бы дорогу в караулку?
…Нашел бы… не нашел бы… какая, в сущности, разница?.. лучше вечно оставаться в этой непроглядной пелене, ведь здесь даже не придется надевать маску, потому что лица и деяния надежно скрывает под собой вуаль тумана…
Что за мысли лезут мне в голову? Они принадлежат мне, вне всякого сомнения, но какая-то непонятная и притом крайне могущественная сила искажает плоды труда моего сознания сильнее, чем кривое зеркало. Откуда взялось это наваждение? В нем нет магических следов, иначе я попросту ничего не заметил бы. Но если мне становится жутковато и неуютно, что же должны чувствовать люди вокруг меня?
С вновь образовавшейся развилки есть два пути: оставить свои страхи и размышления при себе или сделать их достоянием окружающих. Что выбрать, героическое молчание или трусливые, зато полезные расспросы? Думаю, решение очевидно.
– Капитан, я хочу задать вам один вопрос. Может быть, он покажется вам нелепым, но все же… Вы сейчас не ощущаете ничего необычного?
Стражник хохотнул, тем самым косвенно подтвердив справедливость моих опасений, но на всякий случай следовало уточнить:
– В происходящем есть что-то смешное?
– Браво! – Он сделал несколько тихих хлопков ладонями. – Я слышал много россказней о Мастерах, но, признаться, не особо всему верил. А теперь вижу, что толика правды в тех чудесных историях имеется.
– Чем вам не угодили Мастера?
– Тем же, чем и всему прочему люду. Тем, что стоят в стороне от многих. – В голосе капитана не слышалось враждебности или зависти, лишь скука. – Но одно дело, видеть чужие восторги, и совсем другое – самому измерить глубину ущелья между нами.
Не понимаю. Я не сказал и не сделал ничего замечательного, по крайней мере так мне думается, что же имеет в виду мой собеседник?
– Вы ответите на вопрос?
– Как пожелаете. – Стражник отвесил поклон, в котором не угадывалось и тени шутливости. – Сейчас со всеми, кто находится в границах Элл-Тэйна, происходят всякие странности. И виной всему то, что вы видите перед собой.
Он провел рукой по белой пелене.
– Туман?
– Каждый раз, когда он накрывает город, люди начинают думать о том, что раньше не приходило им в голову.
Или приходило, но не подавало громкого голоса, а лишь невнятно шептало в уголках сознания.
– Например, об убийстве?
Капитан кивнул:
– И об убийстве. Старожилы стараются вообще не выходить на улицу, пока не истечет трехдневье тумана с Гнилого озера. Если сидеть по домам, не высовывая носа даже в окна, можно уберечься от беды.
И надеяться, что холодное дыхание тумана не доберется до тебя сквозь многочисленные щели… Возможно, это помогает. Но вряд ли все горожане могут позволить себе спрятаться за закрытыми дверьми.
– А вы? Вы же не сидите взаперти, как я погляжу?
– За порядком всегда кто-то должен следить. Да и смолка помогает.
Стражник вынул из кисета, висящего на поясе, темно-желтый полупрозрачный комочек и протянул мне.
– Желаете попробовать?
Если это поможет избавить голову от хаоса мыслей, не подчиняющихся ни приказам, ни уговорам? Непременно!
На вкус предложенное целебное средство оказалось гораздо приятнее, чем на запах: почти пресное, с легким оттенком травяной горечи. После первых же движений челюстями показалось, что слюна стала слишком вязкой и густой, почти не поддающейся сглатыванию, но свое дело смолка сделала. Голова прояснилась настолько, что захотелось бежать из сумасшедшего городка куда подальше и не медля ни минуты.
– А другие горожане знают, как спасаться от дурных мыслей?
– Многие знают, – подтвердил капитан. – Только не жуют эту пакость.
– Почему?
– Потому что после нее долго мучишься жаждой.
Значит, смолка отбирает у тела влагу, в том числе и ту, что поступает вместе с дыханием? Интересное свойство. Ты слышала о таком, драгоценная?
«Когда-то давно, а может, совсем недавно… Есть много способов избавляться от избытков влаги в теле, любой мало-мальски хороший лекарь приготовит тебе отвар нужного свойства, но, конечно, какие-то средства будут сильнее, какие-то слабее. То, чем угостили тебя, явно было выпарено из уваренной смеси древесных и травяных соков, причем не слишком очищенных, но похоже, действует как нужно».
Да, я доволен. По крайней мере в голове больше нет никакого дурацкого беспорядка, и надоедливый хор умолк.
«Хор?»
Ну да. Со вчерашнего вечера у меня постоянно возникало ощущение, что в сознании звучит несколько десятков голосов, каждый из которых говорит о чем-то своем, но самое мерзкое начиналось, когда они в какой-то момент вдруг находили общую тему. Можно было оглохнуть. Зато теперь думать стало намного легче.
– Благодарю за помощь.
– Какая уж помощь! – усмехнулся капитан. – Через пару дней не только «спасибо» не скажете, а проклянете до седьмого колена!
Пугающая перспектива, но раз уж штаны все равно закатаны и первый шаг в воду сделан, остается пройти брод до конца.
– Хорошо, подожду с благодарностями, а пока вернемся к делам. Почему вы объявили убийцей хозяина гостевого дома?
– Он подходит на эту роль не хуже прочих.
– То есть у вас нет уверенности в его вине?
Капитан жестом предложил мне следовать за ним и когда мы, видимо, удалились достаточно от ближайшей стены, ответил:
– Мне все равно, кто на самом деле убил скотогона.
Вот так-так! Хочется скривиться и сплюнуть, как будто куснул незрелое яблоко.
– Не красящие вас речи.
– Я служу в городской страже уже девятнадцать лет, через год меня отправят в отставку, и нужно будет искать средства для пропитания, а Тарри делает все для того, чтобы сгноить свое хозяйство. Даже о дочери не думает. А если его повесят за убийство, дом пойдет на продажу и… Скрывать не стану: собираюсь прикупить и обосноваться в нем после отставки. Через этот город всегда проезжает много людей, и уж на мой век постояльцев хватит.
Честное… нет, не признание. Он же не оправдывается и не бахвалится, а просто говорит, что думает. Принять сторону стражника трудно, но и осудить не получается. Гостевой дом и правда еле-еле дышит, может быть, доживает последние месяцы, а хозяин из одного только упрямства остается в городке, все глубже и глубже увязая в трясине безысходности. Он ведь уже не думает об отъезде, потому что за ветшающее хозяйство никто не даст хорошую цену. Он сидит в пустом сыром доме и ждет исполнения несбыточного желания. Вернее, ждал до сегодняшнего дня.
Обрадовать стражника новостью, что дуве Тарквен хочет признать свою вину? Нет, пожалуй, не буду торопить события, они сами знают, когда им происходить.
– Почему вы все это мне рассказали?
– Умные люди говорят, что с Мастером не нужно лукавить. Если вы почуяли неладное в воздухе всего лишь после нескольких часов знакомства с туманом, то угадать мои корыстные намерения вам и вовсе не составило бы труда.
Эх, капитан… Ты хоть и утверждаешь, что никогда не верил чужим рассказам о Мастерах, но в глубине души так и остался ребенком, готовым раскрыться навстречу чудесам мира. Вряд ли твое желание обзавестись доходом на старости лет было для кого-то секретом, ты выбрал жертву и терпеливо выжидал удобный случай захлопнуть капкан. Ты не стыдишься своих деяний, это верно. Но все же торопишься о них рассказать, и кому? Человеку, который через несколько дней уберется восвояси. Человеку, который, по твоему разумению, может очень многое, но не станет ничего делать, если только… Если его нарочно не попросят о помощи.
– Вы честный человек.
– А зачем обманывать? Тарри ведь наверняка просил у вас защиты и понарассказал обо мне всякого.
Значит, капитан все же немного трусил? Хотя можно ли считать трусостью стремление самому признаться в неблагих поступках, не дожидаясь, пока в роли осведомителя выступит людская молва?
– Я не собираюсь его защищать.
Стражник удивленно замедлил шаг.
– Но… Он же не хочет, чтобы его…
– Повесили? Как раз хочет.
– Хочет?!
Мне думалось, что следующими словами капитана должно стать оскорбленное: «И вы молчали?!» – но мой провожатый смог перебороть прилив смешанных чувств и промолчать.
– Судя по всему, дуве Тарквен устал ждать возвращения супруги и желает поскорее закончить свое существование.
– Вот ведь как бывает… Я и не думал, что мне под конец жизни все же повезет.
Конечно. Признание хозяина гостевого дома открывает перед капитаном большое будущее. Но мне такое будущее, пусть и чужое, не нравится. Совсем.
– А вам не кажется, что было бы нечестно казнить невиновного, оставив настоящего убийцу безнаказанным?
Стражник возмущенно фыркнул, но далее последовала не долгая и страстная речь об установлении справедливости и исполнении законов, а нечто совершенно неожиданное:
– Не надо, не стыдите лишний раз. Я все понял. Вы хотите защитить вовсе не Тарри. Вы хотите защитить меня.
И в мыслях не было! Да и от чего я могу уберечь капитана городской стражи? Разве что от мук совести, которые непременно его настигнут рано или поздно. Но если к тому времени гостевое хозяйство расцветет пышным цветом, а по двору будут бегать ребятишки, разве не стоит это душевных мучений?
– Капитан…
– А знаете, я ведь едва не сорвался. И смолка не спасла бы. Услышать, что Тарри самолично готов подставить шею в петлю, и не броситься мылить веревку… Почему я остался здесь с вами, а, Мастер? Почему устоял перед соблазном?
Потому что ты, в сущности, хороший человек, даже если придерживаешься другого о себе мнения. Потому что тебе искренне жаль видеть, как разрушается то, что могло бы приносить доход, причем разрушается не по каким-то серьезным причинам, а по дурости отчаявшегося влюбленного. Потому что тебе нужна победа, но не такой ценой.
Но Пресветлая Владычица, как же мерзко я себя чувствую!
«Ты чем-то недоволен? Разве все не идет замечательно?..»
Идет. И нам пора идти, пока не продрогли до костей в этой слепой пелене.
– Когда-нибудь вы сами ответите на свой вопрос, капитан. А сегодня… Может, все-таки попробуем найти настоящего убийцу?
Мертвое тело лежало там, где его нашли, окоченевшее и мокрое частично от крови, частично от тумана, при соприкосновении с любой поверхностью рассыпающегося мелкими водяными каплями.
– Что о нем известно?
Капитан пожал плечами:
– Немного. Такой же скотогон, как и все прочие.
– Но вы можете установить, он хотя бы отправлялся на север или возвращался?
– Это имеет значение?
Понимаю, никто и не собирался расследовать совершенное душегубство, если бы не мое нелепое вмешательство. Но раз уж так получилось, надо попробовать сделать все по правилам.
– Во втором случае его могли бы убить из-за денег.
– Верно. – Стражник перешагнул через мертвеца, чтобы оказаться рядом со мной. – Но у этого денег при себе не было. Гол, как сокол, что называется.
– Только собирался на заработки?
– Да.
Зачем кому-то понадобилось убивать бедняка? Зачем вообще люди убивают друг друга? Затем, что видят в себе подобных препятствие, мешающее получить деньги, власть или любовь, а иногда убивают для того, чтобы потешиться или утешиться. Молодой скотогон украл чью-то возлюбленную, жену или дочь? Узнал что-то тайное, помогающее обрести власть над другими? Помешал кому-то стать обладателем звонких монет?
Вероятен каждый из трех путей, способных привести к насильственной смерти. И чтобы выяснить, по какому из них шли убийца и убитый, нужно и самим пройтись по тем истоптанным дорогам.
– Он уже успел завербоваться?
– Кажется, да. – Капитан повернулся к своему молодому напарнику. – Приведи того лысого, с которым мы говорили.
Я измерил лежащее тело шагами, наклонился посмотреть на разрез, криво проходящий по горлу.
– Да-да, знаю, что вы скажете! – поморщился стражник. – Убийца был высокого роста. Тарри, если бы попытался проделать то же самое, скосил бы нож совсем в другую сторону.
– Зачем вообще было так резать? Ударил бы в живот, в бок, да куда угодно, благо в тумане можно незаметно подойти с любой стороны.
– Может, боялся запачкаться, потому и зашел со спины.
Интересная идея. Но обычно боишься испачкать одежду лишь в нескольких случаях. Если она дорога и красива или если она у тебя… единственная. Ведь что может быть проще, чем заняться стиркой, надев другую смену. А наш убийца стирать не хотел. Или не мог, потому что иначе остался бы голым ждать, пока постиранное высохнет.
О боязни крови не стоит даже заикаться: если человек не выносит вида и запаха красного сиропа, вытекающего из ран, он пользуется совсем другими способами лишения жизни.
– У каждого горожанина ведь не одна смена одежды на весь год?
– К чему вы клоните? – заинтересовался капитан, перестав пережевывать смолку.
– Если убийца боялся запачкаться, значит, у него не было запасной одежды. Иначе он мог выстирать окровавленное тряпье, закопать или сжечь, то бишь переодеться и спокойно уничтожить следы крови.
– Похоже, что так.
– Думаю, он не здешний, но попытался все обставить как месть, значит, успел наслушаться рассказов про дуве Тарквена и его сбежавшую жену. Два-три дня хватит, чтобы ознакомиться со всеми городскими сплетнями?
– За глаза и за уши.
– Он, скорее всего, появился в городе недавно. Он небогат, у него нет даже смены одежды. Кто подходит под такое описание?
– Любой из скотогонов, отправляющихся на заработки, – подытожил стражник. – Осталось только понять, зачем ему понадобилось убивать.
Причем убивать такого же бедолагу, как и он сам.
– Разве мы не обо всем уже поговорили, капитан? – спросил вынырнувший из тумана лысоватый мужчина крепких пропорций и брезгливо стряхнул капельки воды, осевшие на меховой оторочке плаща.