Страница:
– Бежать от тебя надо куда подальше. Даже заговаривать и то не стоило, да прости, не удержался.
У-у-у, спор в середине зимы оставил настолько глубокий след в душе и памяти моего приятеля? Следовало бы гордиться произведенным впечатлением, но мне почему-то больно. И стыдно. Каким смелым я тогда был, с какой легкостью перекраивал чужие судьбы и представление о жизни, как азартно бросался в каждую предложенную игру и как виртуозно выигрывал! Тоже мне, герой… С кем я сражался? Ни одного соперника, способного оказать сопротивление, равное моему напору. И чем же тогда славны мои победы? Сплошное жульничество. Легко начинать драку, если знаешь, что твои щиты никто не сможет пробить, но достойно ли это благородного воителя? Впрочем, благородство – не моя стезя. Меня учили выживать, а не жить.
– Я уйду. Сразу, как хмель развеется. Извини, что невольно помешал тебе побыть в одиночестве и…
– Напиться? Да уж, мне впору чувствовать себя оскорбленным. – Кружка опустилась на стол, лавка скрипнула под тяжестью тренированного тела. – И все-таки, зачем ты здесь появился?
– Есть несколько вопросов к начальству Академии или еще к кому-то сведущему.
– Важных?
– Мне думается, очень.
Борг кивнул, делая глоток.
Еще полгода назад он бы замучил меня расспросами и рассказами о собственном житье-бытье, и я бы увиливал, шутил, а может, оказался бы предельно искренним, наслаждаясь беседой с человеком, почти полностью открывшим сердце ради меня. А что теперь? Теперь мы сидим, настороженно глядя поверх кружек и стараясь не встречаться взглядами, а если все же встречаемся, отводим глаза. Правда, не сразу, а после небольшой паузы, напоминающей затишье перед бурей. Мы словно впервые встретились и не знаем, к чему готовиться, к драке или к перемирию.
Впрочем, сами виноваты, ведь мы оба выдумали друг друга. Борг захотел увидеть и увидел во мне соратника, занятого тем же или похожим делом на благо государства и престола, а я… Я, пожалуй, хотел найти в нем кого-то вроде старшего брата, над которым иногда так весело подтрунивать, но всегда можно быть уверенным в том, что окажешься закрыт широкой грудью от любой опасности. Нашел ли? Уже и не помню, хотя жалею об ушедшей простоте наших отношений.
Прошлое не вернется, как ни старайся. Что же делать? Попробовать построить будущее? Но в каком «завтра» я хочу снова встретиться с Боргом?
– Злишься?
Рыжий смотрит исподлобья, и тон его голоса никак не хочет соответствовать напряженной растерянности взгляда:
– На тебя? С чего бы вдруг?
– О, неужели появились новые причины для раздражения?
– Еще и старые не закончились.
Он хочет поговорить со мной, иначе, едва заметив, ушел бы из трактира. И я, наверное, хочу поговорить, если до сих пор сижу за этим столом. Так что нам мешает?
– Я вел себя по-скотски.
Карие глаза дрогнули, отчасти непонимающе, отчасти обнадеженно:
– Когда это?
– В нашу последнюю встречу.
Такого признания ты ждал или я опять попал впросак? Ну же, только не молчи!
Борг отхлебнул эля и отставил кружку в сторону.
– По-скотски ты ведешь себя сейчас.
Рыжий имеет право на эти слова, даже смешно спорить, ведь я в который раз пытаюсь играть не в свою игру, не зная ни правил, ни расстановки фигур. А все почему? Потому что не получил пока нового имени, пригодного для задушевной беседы двух старых приятелей.
Назови меня, ну хоть кем-нибудь!
– Чем я успел тебя обидеть?
Он морщится, словно от неожиданно возникшей боли.
– А сам не понимаешь?
– Ни капельки.
Карие глаза вспыхивают гневом:
– Зачем ты это делаешь? Зачем прикидываешься, что даешь мне свободу уйти, остаться, говорить или молчать? Тебе доставляет удовольствие такая игра? Хочешь посмеяться надо мной, снова показать, насколько велики твои умения? Не трать сил напрасно, я уже давно это признал!
Я играю?! Нет, в моих поступках не было и намека на желание развлечься или потрепать нервы, свои и чужие. Я всего лишь не знаю, что делать. Зыбучий песок отчаяния засасывает меня, и чтобы выбраться, нужна опора, любая из возможных, даже плохонькая беседа подойдет. Но она должна возникнуть без моего усилия, а еще лучше вопреки нему. Она должна родиться свободной, но роды всегда так трудны… Придется помочь, чуточку подтолкнув, но не упустить момент, когда нужно убрать руку, чтобы природа все необходимое проделала сама.
– Мне не смешно, Борг. Совсем не смешно. Прости, но я всего лишь хотел…
Слова сами собой вскарабкиваются на язык, цепляются друг за друга корявыми ручонками, не с первого совместного шага, но мало-помалу приноравливаясь к общему ритму движения.
– Я хотел попросить.
– О чем?
Голос рыжего звучит и удивленно, и немного разочарованно, но, пожалуй, именно это странное сочетание предложения продолжать разговор и отказа без особой нужды оставаться искренним прорывают последнюю плотину, удерживающую от беспомощного признания:
– Научи меня, что делают со свободой.
Зачем я вообще это сказал? Зачем перебросил свой груз на другие плечи? Вот сейчас Борг окончательно обидится, швырнет в меня кружкой и уйдет, хлопнув дверью. И будет совершенно прав. Мне нужен советчик старше и мудрее, чем я сам, но не следовало вмешивать в мои нелепые беды того, кто и сам чем-то встревожен не на шутку, а теперь, моими стараниями, еще и разозлен.
– Издеваешься?
Ну да, я бы чувствовал точно то же и в той же степени, если бы меня попросили, к примеру, объяснить, что означает быть любимым.
– Забудь. Я ничего не говорил.
К фрэллу все это. Хватит. Слово за слово, и мы рассоримся окончательно. Жаль, ноги пока держат нетвердо… Ну ничего, харка очень скоро совсем прекратит свое действие, нужно только выйти на воздух, и сразу станет легче.
– Куда собрался? – Недовольный вопрос ударяется мне в спину.
– Не хочу мешать.
– Э, нет! – Крепкая ладонь цепляет мое плечо, тянет назад, и я шлепаюсь обратно на лавку. – Уйти просто так не позволю!
– И чего потребуешь взамен?
Все же немного легче разговаривать, не видя лица собеседника, а только догадываясь, какие тени могут проноситься по нему.
– Ответов.
– А есть вопросы?
– Есть. Один. И я очень давно хочу его задать. С самой середины зимы… Кто ты?
Помнится, Рогар уже спрашивал и не удовлетворился услышанным, потому что сам сплоховал. Но сейчас мне совсем не хочется отшучиваться. Во-первых, Борг этого не заслуживает, а во-вторых, я и сам хотел бы докопаться до правильного ответа.
– Сначала я думал, что ты входишь в верхи если не Опоры, то Гнезда: ты слишком много всего знаешь, водишь близкое знакомство с ректором Академии, ухитряешься оказывать влиятельным людям такие услуги, которые дают тебе власть. Правда, ты ей не пользуешься или тщательно это скрываешь, одно из двух.
Подозрения, подозрения, подозрения… Как с ними бороться? Можно пойти к кузену-ректору попросить дать Боргу по шапке за его пытливый ум, и рыжий больше никогда не будет докучать ни мне, ни кому-либо еще своими опасными речами. Но таким поступком я лишь подтвержу худшие опасения своего… Будем считать, несостоявшегося друга. И еще это будет совсем по-детски – броситься искать защиты у старшего родича, когда сам давно уже стал взрослым.
– Продолжай.
– Ты всегда словно стоял выше, на ступеньку или на две, точно не знаю, но я ясно чувствовал расстояние, то уменьшающееся до одного шага, то растягивающееся до горизонта. Да, именно так мне казалось зимой, еще в последнюю нашу встречу, но потом, подумав, а времени на раздумья было достаточно, я понял, что ошибался. Ты стоишь не выше или ниже. Ты стоишь в стороне.
Ай, молодца! Догадался. Похлопать в ладоши? Нет, слишком обидный жест. Лучше промолчу.
Да, я стою в стороне и ничего не могу с этим поделать, неважно, желаю ли всем сердцем изменить положение вещей или, напротив, упираюсь руками и ногами, только бы существующее оставалось прежним. Нити Гобелена проходят сквозь меня, а ты шагаешь по нитям, дружище Борг, что же получается? Именно то, о чем повествует твоя догадка. Если все время проходишь мимо какого-то объекта, это означает, что объект всегда остается в стороне от тебя. Все правильно.
– Если бы ты был выше, я бы не задавал вопросов, потому что начальство видит больше и дальше, чем подчиненные. Но ты где-то в стороне, то слева, то справа, то впереди, то позади. Иногда тебе вроде хочется развлечься, и тогда ты участвуешь в событиях, а потом… Тебе будто становится скучно, и ты уходишь, не желая ничего объяснять.
Ну вот, наконец-то мне растолковали, что отражается в глазах глядящих на меня людей! Эдакое перекати-поле, в сущности бесполезное, но способное изрядно напакостить в самый неожиданный момент, в том числе и тем, что исчезает тогда, когда на него хочется опереться.
– Закончил?
– Да.
– И тебе все еще нужен мой ответ?
Он промолчал, но даже спиной можно было почувствовать, что рыжий ждет и будет ждать столько, сколько потребуется, хоть до скончания времен.
Что же я могу ответить? Правду? Но вся моя жизнь состоит из лжи.
От меня скрывали то одно, то другое, выдавая сведения порциями, способными лишь травить разум, но ни на шаг не приближать к исцелению.
Дракон? Да, но я понял, что и в какой мере отличает меня от всех моих родственников, только теперь. Так можно ли мне называться драконом?
Разрушитель? И снова по капле, долго, муторно, невыносимо, каждый раз переворачивая привычный мир с ног на голову, мне доставались знания об этом страшном титуле, а когда я наконец собрался с силами принять свою судьбу, оказалось, что в моих услугах мир больше не нуждается. Потеряв смысл существования, я получил то, о чем не смел и мечтать, то, что иногда снилось мне перед самым рассветом…
Свобода. Она жжет кожу моих рук, и все-таки я не разожму пальцы, как бы больно мне ни было. Потому что больше у меня ничего не осталось.
– Вышло так, что я появился на свет вопреки желаниям моих родственников. Кроме матери, конечно, иначе она бы избавилась от плода. Ну а потом… Раз уж родился, а брать на душу грех убийства никто не захотел, так живи. Ешь, пей, учись, расти, играй. Меня многому научили, это правда, и мне даже внушили, что я приношу пользу… тем, что вообще живу. Но совсем недавно я узнал, что эта польза утратила свою значимость и ценность. В моих услугах больше никто не нуждается. Можно сказать, мне дали отставку, полную и бесповоротную. Я получил свободу, но не знаю, что с ней делать.
Конечно, рассказ неполон, но нужно ли раскрашивать его в разные цвета всевозможными деталями? Я сказал то, в чем уверен с сегодняшнего утра, остальное оказалось вредными иллюзиями. Что будет завтра, не разочарует ли меня новый рассвет, не заставит ли выгнать прочь очередную неподтвердившуюся «правду»? Все может случиться. Первое время повороты истины вокруг своей оси забавляют, потом приедаются, и должно произойти нечто невероятно непредсказуемое, чтобы разочарования вновь стали меня удивлять.
– Отставка? Мне бы тоже когда-нибудь уйти в отставку, да видно, не получится. Хотя… Могу представить, что ты чувствуешь, оказавшись не у дел после…
После того как показал, насколько сильно мне нравится вершить судьбы мира, он это хочет сказать?
– После того как сделал то, что, может, никогда не удалось бы никому другому.
Он меня подбадривает?!
Оборачиваюсь, смотрю прямо в карие глаза, надеясь понять, шутит их обладатель или говорит серьезно, но терплю сокрушительное поражение, потому что Борг не смеется и не сочувствует. Рыжий возмущен до глубины души.
– Так часто бывает, я сам видел. Делаешь то, делаешь сё, из кожи вон лезешь, добиваешься победы дорогущей ценой, а тебя хорошо еще если попросят уйти, а то и пинком выгонят. А ты никому дорогу не перешел? Уж слишком похоже, что твое место кому-то понадобилось.
Ох, сомневаюсь, чтобы Маллет, даже находясь не в самом здравом уме, обратился к богам с подобным желанием. Или же…
Он осознал дарованное могущество, это можно было заметить, не особо щуря глаза. Он испытал восторг и упоение. Не пришедшей в руки властью, разумеется, парень пока не в состоянии понять, обладателем чего стал, но он был счастлив, я чувствовал. Что выросло из той радости позже, ночь спустя? Нет желания узнавать. Если Маллет справился с демоном внезапно обретенной свободы, хорошо. Если уступил в борьбе, на все воля богов. Если подружился… О, тогда он сможет многого достичь! Но какую бы из нитей Гобелена ни тронули руки странного саэннского мага, до меня дойдет лишь слабое колыхание пространства, если, конечно, мир вообще соизволит сделать меня свидетелем происходящего, ведь теперь у Эны появилась новая игрушка, не менее забавная, чем предыдущая.
– Меня это не волнует.
– Не переживай, мир большой, в нем есть место для всех.
– Пожалуй. Только сейчас я даже не хочу начинать поиски.
Борг грустно усмехнулся:
– Еще бы! Но это пройдет, поверь, и, надеюсь, довольно скоро. Хотя… бывают и такие, кто не выкарабкивается. Но ты-то ведь не наделаешь глупостей?
Карие глаза подрагивают, ожидая ответа, может показаться, что любого, но на самом деле моего собеседника устроит только утвердительный. Да, у камня Опоры было куда больше возможностей наблюдать судьбы, разбитые отлучением от службы, и я очень хорошо понимаю, почему мой старый приятель усиливает натиск, стараясь вытащить меня из болота тоски на твердую землю, если увещевания не помогут.
Глупостей, говоришь? «Алмазную росу» считать принадлежащей к таковым или нет?
– Поживем – увидим.
– Та-а-к. – Рыжий разочарованно хлопнул ладонями по столу. – Вот сейчас ты мне не нравишься. Совсем.
– Я исправлюсь, дяденька, лишь бы вам было спокойнее!
– Ну вот, снова здорово… Неужели ты не замечаешь, когда кто-то волнуется за тебя?
Волнение – это прекрасно и восхитительно. Только есть ли достойная причина для сего трогательного чувства? Я же не ребенок, живущий сиюминутными увлечениями, и умирать не собираюсь хотя бы потому, что никому не смогу ни помочь, ни насолить таким поступком. Фрэлл подери, пока мою душу не посетит то, что чувствуют люди, жертвующие собой ради других, сиречь скорбная необходимость и тихая гордость, мне и с места-то двигаться не хочется! Но если рыжий уверен в обратном, его срочно нужно разубедить.
– Я не слепой. Извини, больше не буду.
– А больше и не надо! – На лицо Борга вернулось прежнее тревожно-загнанное выражение. – Столько уже наделал, что вовек не расхлебать.
О, что-то новенькое. Но разве мои зимние безрассудства не были полностью закончены?
– Меня полгода не было в столице, а когда я уходил…
– Вспомни-ка, что было зимой!
Мне чудится или в голосе рыжего разгораются угольки азарта? К чему бы это?
– Да ничего особенного. Но я закончил все дела, которые требовали моего участия.
– Ага, закончил! И как думаешь, во что эти дела вылились?
Я подумал. Потом еще немного подумал, но каких-либо путных предположений в голове не возникло, посему не оставалось иного выхода, как отставить кружку в сторону, опереться локтями о стол, придвигаясь поближе к собеседнику, и покорно кивнуть:
– Давай, рассказывай.
К чести своей, Борг не воспользовался заслуженным триумфом и не промурыжил меня в ожидании несколько лишних минут. Видимо, события при дворе и впрямь происходили неладные.
– Помнишь девицу по имени Роллена?
– Белокурая сестра Королевского мага? Припоминаю.
– Ей самое место в тюрьме или на виселице.
– Вполне возможно. А в чем дело?
– В том, что она по-прежнему на воле и, похоже, совсем потеряла стыд.
Хм, красавица с васильковыми глазами давно уже не слыла скромницей, что же должно было случиться, если Борг столь искренне возмущен?
– Не ходи вокруг да около, ладно?
Он шумно выдохнул и страдальчески сдвинул брови:
– Девица воспользовалась тем, что его высочество после прощания с тобой, прямо скажем, стал дуть даже на воду, и заявила, что желает служить престолу.
– Служить можно по-разному. Только не говори, что она…
– Она собирается стать камнем Опоры!
Ай да Роллена! Умница! Я советовал ей найти применение талантам, удивительно рано вызревшим в юном сознании, и девочка послушалась, поступив на зависть многим смело и решительно. В самом деле, если можно получить приглашение за королевский стол, зачем соглашаться на объедки?
– Можно поздравить Опору трона с пополнением?
Борг с трудом, но подавил желание выругаться. Наверное, потому что новость больше вводила его в растерянность, нежели злила.
– Это конец, понимаешь? Если незыблемость трона станут охранять гулящ…
– Остановись, пока не совершил непоправимое.
– Разве я должен останавливаться?! То, что происходит, разрушает… Разрушает основы!
О, мое любимое словечко, родное и невыносимо хорошо знакомое. Разрушение. Как сладко от него веет тленом и как горчит ароматом молодых побегов зелени, проклюнувшихся на месте недавнего пепелища… Пресветлая Владычица, я и не думал, что в Борге до сих пор живет мальчишеское доверие к рыцарским романам! Гулящая девка или не гулящая, разве это важно? Не стану спорить, она запятнала свою честь, вольно или невольно, только эта честь принадлежала ей одной, ни государству, ни королю, ни семье, ни кому-то еще. Роллена имела и имеет право ночами согревать постель хоть последнему бродяге, а днем служить на благо государства. Безупречность во всем, конечно, хороша, но сия добродетель слишком редко сочетается с другими качествами, необходимыми, чтобы остаться в живых самому и сохранить жизнь другим.
– Некоторые основы заслуживают того, чтобы быть разрушенными.
– Ты… Надеюсь, шутишь?
Все, понял. Опора для рыжего – это святое. Трогать больше не буду, ну разве что кончиком пальца.
– Так что Роллена? Она подала прошение о зачислении?
– Хуже! – Борг состроил трагическую мину. – Прошение уже подписано.
– Ого! Кем, позволь узнать?
– Его высочеством, принцем Дэриеном.
Я не удержался от смешка и даже не попытался притвориться, что кашляю.
Меня наградили уничижительным взглядом:
– Ничего смешного не вижу.
– Не скажи, все это довольно занятно… Но в чем ты винишь меня?
– А кто прополоскал принцу мозги? Кто пристыдил его за гибель брошенной игрушки? Кто вбил Дэриену в голову тягу к всепрощению?
Хочется встать и раскланяться, словно перед зрителями, благоговейно хлопающими в ладоши. Конечно, я. Это была очередная гениально выигранная мной партия. Эх, никогда не думал, что и стыдиться можно устать!
– Насколько понимаю из всего сказанного, после разговора со мной его высочество стал более, э-э-э, рассудительно относиться к решению задач. Что же в том плохого?
– Ага, одно только хорошее! Задачи ведь бывают разные, почему ты этого не объяснил принцу? Почему не научил разделять важное и…
– Борги-Борги-Борги, остынь, прошу тебя! Да, я дурак и подлец, ввел Дэриена в заблуждение и прочая, прочая, прочая, меня надо казнить, причем не один десяток раз, согласен. Но давай посмотрим с другой стороны, идет?
– Опять начинаешь свои поучения? – Рыжий постарался выразить все возможное недовольство, но его сил хватило только на бурчащий голос, а карие глаза, вместо того чтобы осуждать, уже завороженно ждали продолжения урока.
Э нет, дяденька, я больше не хочу строить из себя учителя. Нет никакого смысла. И если все еще не обрываю разговор, так только потому, что мне жаль напрасной траты расходного материала, коим может стать Роллена. Или ты нарочно вынуждаешь меня вернуться в наезженную колею, заставляешь вспомнить, что прошлая жизнь была не так уж плоха, и вовсе не нужно…
Ты всерьез поверил, что я могу от избытка или недостатка чувств покончить с собой?
Ой.
Ой-ой-ой.
Но попытка великолепная. Браво! Увести от внутренних проблем, предложив к решению проблемы внешние и словно лишь краем связанные со мной? В другое время я бы обиженно посчитал, что недооценивал тебя, дяденька, а сейчас могу только восхититься:
– Ты самый хитрый рыжий лис из всех, кого я знаю.
Борг недоуменно округляет глаза, довольно успешно примеряя на лицо выражение полнейшей невинности, и я снова не могу удержаться от улыбки.
– Ладно, будем считать, внушение понято и принято. А по поводу задач я все же продолжу. Не бывает важного и неважного, бывает наше отношение разной степени теплоты к тому или иному событию. Принц не желает принимать на себя тяжесть решений? Это может быть либо трусость, либо усталость, либо… Скажем, лень. А может, он вообще сейчас увлечен совсем другими вещами, к примеру своей возлюбленной. Пусть делает, что хочет. Дадим ему хоть немножко свободы?
– Ты не хочешь вмешиваться.
Очень правильный вывод. Не хочу. Потому что не вижу надобности и потому что одна старая мудрая Мантия не так давно посоветовала мне почаще позволять людям жить в свое удовольствие.
– Давай рассудим вместе. Я должен вмешаться?
– Ну-у-у…
Ясно. Тебе хочется, чтобы я снова погряз в придворных играх. Но права каждого из нас желать равны перед миром, а я лично желаю… Бр-р-р! Вот ведь незадача. Мне-то сейчас не желается ничего. Совсем.
– Скажи, что тебя на самом деле беспокоит? То, что Дэриен совершил малообдуманный поступок, или то, что Роллена может стать твоей соратницей?
Борг качнул головой, словно старался стряхнуть накопившиеся обиды и начать мыслить без лишних эмоций.
– И то и другое.
– А что представляется тебе более важным?
– В каком смысле?
Теперь он удивился уже не наигранно. Не ставит забор между своими устремлениями и делами престола? Наверное, так и нужно, если хочешь быть верным и преданным слугой, но я задал свой вопрос намеренно.
– Дэриен – взрослый мальчик и, как всякий человек, достигший определенного временного рубежа, постепенно становится маловосприимчив к тому новому, что приходит извне. Говоря проще, учиться он будет все менее и менее охотно и успешно, поэтому если ты просишь, чтобы я попытался преподать его высочеству очередной урок, ты прискорбно ошибаешься, кроме того, нет ничего хуже для правителя, чем постоянное тыканье лицом в грязь. Вот представь, что Дэриен, подписывая прошение, в кои-то веки чувствовал себя именно государем, принимающим судьбоносное для страны решение. Представил? А ты предлагаешь прийти к нему и доказать, что это была всего лишь глупость и блажь? Не слишком ли жестоко?
– Ты опять все перевернул наоборот… – полувосхищенно, полурастерянно выдохнул Борг. – Но звучит разумно.
– Разумно потому, что возможно, не более.
– Значит, не нужно лишать его высочество…
– Той минуты гордости, которую он сам себе устроил. В конце концов, назначение Роллены – не самое страшная беда для Западного Шема.
– Для Шема-то не страшная, – грустно согласился рыжий.
– А чего хочешь ты сам? Девушка тебе ненавистна? Испытываешь к ней что-то личное и очень неприятное?
– С чего это? Я с ней толком и не встречался и уж тем более не разговаривал.
– Тогда почему артачишься, как упрямое вьючное животное?
– Ей не место в Опоре.
Ого, звучит весьма твердо и уверенно. Но я хочу знать причину сей непоколебимости.
– Роллена не настолько глупа, как может показаться со стороны. И поверь, если она выбрала именно этот путь, она очень хорошо подумала, прежде чем подавать прошение.
– Как ты себе это представляешь, а? – На Борга было жалко смотреть, как, впрочем, всегда жалко смотреть на мужчину, загнанного в угол женщиной. – Что она будет делать в Опоре?
– Что угодно.
– Ты видел ее фигурку? Тростинкой переломить можно! Да ни один из нас не сойдет с ума настолько, чтобы взять ее в пару!
Ах, вот что нас заботит по-настоящему! Необходимость прикрывать друг другу спину и полное несоответствие качеств претендентки сему трудному делу.
– Разве камни Опоры только и занимаются тем, что дубасят друг друга и врагов короны? Разве в ваших рядах нет женщин, которые…
– Используют в качестве оружия свое тело, хочешь сказать? Есть, куда же без них. Но не забывай, что эту девицу слишком хорошо знают при дворе и за его пределами, да и кто позволит использовать сестру Королевского мага в качестве шпионки?
О таком повороте событий я и не подумал.
– Действительно, за волосок, упавший с ее головы, тот, по чьему недосмотру это случилось, будет отвечать слишком сурово.
– Теперь понял? Она не просто не нужна в Опоре, она принесет один лишь вред.
– А если назначать ей задания, не требующие, так сказать, столкновений с опасностью?
– Можно, конечно, – задумчиво протянул Борг. – Но они скучные и…
– Если Роллена соскучится, сама убежит подальше от трона.
– Думаешь? – Похоже, рыжий чуть оживился. – А что, идея. Только опять же загвоздка… Ее все равно нельзя отправлять одну. Не по уставу это.
– У тебя нет бездельничающих камней на примете?
– Есть несколько, но… Нет, все равно не получится.
– Почему?
Карие глаза виновато сощурились.
– В Опоре уже пошли разговоры… В общем, девице не будут рады.
Кажется, начинаю понимать. Какие слухи и сплетни могут ходить в столице о сестре Королевского мага? Блудница, едва не подставившая под удар несчастного влюбленного, покушавшаяся на чужие жизни руками наемных убийц, капризная, своенравная, бессердечная – самое малое, что могут про нее говорить, причем во всем сказанном нет и слова лжи. Подозреваю, ни один парень из Опоры по доброй воле не согласится быть напарником Роллены, ведь любой опрометчивый поступок может либо вызвать недовольство девушки, либо причинить ей вред, а и в том и в другом случае виновным будет признан, разумеется, тот, кто находился рядом. Отдать голову на заклание, и ради чего? Ради сумасбродства богатой и могущественной стервы? Да, задачка не из легких. Но решение у нее все же имеется.
У-у-у, спор в середине зимы оставил настолько глубокий след в душе и памяти моего приятеля? Следовало бы гордиться произведенным впечатлением, но мне почему-то больно. И стыдно. Каким смелым я тогда был, с какой легкостью перекраивал чужие судьбы и представление о жизни, как азартно бросался в каждую предложенную игру и как виртуозно выигрывал! Тоже мне, герой… С кем я сражался? Ни одного соперника, способного оказать сопротивление, равное моему напору. И чем же тогда славны мои победы? Сплошное жульничество. Легко начинать драку, если знаешь, что твои щиты никто не сможет пробить, но достойно ли это благородного воителя? Впрочем, благородство – не моя стезя. Меня учили выживать, а не жить.
– Я уйду. Сразу, как хмель развеется. Извини, что невольно помешал тебе побыть в одиночестве и…
– Напиться? Да уж, мне впору чувствовать себя оскорбленным. – Кружка опустилась на стол, лавка скрипнула под тяжестью тренированного тела. – И все-таки, зачем ты здесь появился?
– Есть несколько вопросов к начальству Академии или еще к кому-то сведущему.
– Важных?
– Мне думается, очень.
Борг кивнул, делая глоток.
Еще полгода назад он бы замучил меня расспросами и рассказами о собственном житье-бытье, и я бы увиливал, шутил, а может, оказался бы предельно искренним, наслаждаясь беседой с человеком, почти полностью открывшим сердце ради меня. А что теперь? Теперь мы сидим, настороженно глядя поверх кружек и стараясь не встречаться взглядами, а если все же встречаемся, отводим глаза. Правда, не сразу, а после небольшой паузы, напоминающей затишье перед бурей. Мы словно впервые встретились и не знаем, к чему готовиться, к драке или к перемирию.
Впрочем, сами виноваты, ведь мы оба выдумали друг друга. Борг захотел увидеть и увидел во мне соратника, занятого тем же или похожим делом на благо государства и престола, а я… Я, пожалуй, хотел найти в нем кого-то вроде старшего брата, над которым иногда так весело подтрунивать, но всегда можно быть уверенным в том, что окажешься закрыт широкой грудью от любой опасности. Нашел ли? Уже и не помню, хотя жалею об ушедшей простоте наших отношений.
Прошлое не вернется, как ни старайся. Что же делать? Попробовать построить будущее? Но в каком «завтра» я хочу снова встретиться с Боргом?
– Злишься?
Рыжий смотрит исподлобья, и тон его голоса никак не хочет соответствовать напряженной растерянности взгляда:
– На тебя? С чего бы вдруг?
– О, неужели появились новые причины для раздражения?
– Еще и старые не закончились.
Он хочет поговорить со мной, иначе, едва заметив, ушел бы из трактира. И я, наверное, хочу поговорить, если до сих пор сижу за этим столом. Так что нам мешает?
– Я вел себя по-скотски.
Карие глаза дрогнули, отчасти непонимающе, отчасти обнадеженно:
– Когда это?
– В нашу последнюю встречу.
Такого признания ты ждал или я опять попал впросак? Ну же, только не молчи!
Борг отхлебнул эля и отставил кружку в сторону.
– По-скотски ты ведешь себя сейчас.
Рыжий имеет право на эти слова, даже смешно спорить, ведь я в который раз пытаюсь играть не в свою игру, не зная ни правил, ни расстановки фигур. А все почему? Потому что не получил пока нового имени, пригодного для задушевной беседы двух старых приятелей.
Назови меня, ну хоть кем-нибудь!
– Чем я успел тебя обидеть?
Он морщится, словно от неожиданно возникшей боли.
– А сам не понимаешь?
– Ни капельки.
Карие глаза вспыхивают гневом:
– Зачем ты это делаешь? Зачем прикидываешься, что даешь мне свободу уйти, остаться, говорить или молчать? Тебе доставляет удовольствие такая игра? Хочешь посмеяться надо мной, снова показать, насколько велики твои умения? Не трать сил напрасно, я уже давно это признал!
Я играю?! Нет, в моих поступках не было и намека на желание развлечься или потрепать нервы, свои и чужие. Я всего лишь не знаю, что делать. Зыбучий песок отчаяния засасывает меня, и чтобы выбраться, нужна опора, любая из возможных, даже плохонькая беседа подойдет. Но она должна возникнуть без моего усилия, а еще лучше вопреки нему. Она должна родиться свободной, но роды всегда так трудны… Придется помочь, чуточку подтолкнув, но не упустить момент, когда нужно убрать руку, чтобы природа все необходимое проделала сама.
– Мне не смешно, Борг. Совсем не смешно. Прости, но я всего лишь хотел…
Слова сами собой вскарабкиваются на язык, цепляются друг за друга корявыми ручонками, не с первого совместного шага, но мало-помалу приноравливаясь к общему ритму движения.
– Я хотел попросить.
– О чем?
Голос рыжего звучит и удивленно, и немного разочарованно, но, пожалуй, именно это странное сочетание предложения продолжать разговор и отказа без особой нужды оставаться искренним прорывают последнюю плотину, удерживающую от беспомощного признания:
– Научи меня, что делают со свободой.
Зачем я вообще это сказал? Зачем перебросил свой груз на другие плечи? Вот сейчас Борг окончательно обидится, швырнет в меня кружкой и уйдет, хлопнув дверью. И будет совершенно прав. Мне нужен советчик старше и мудрее, чем я сам, но не следовало вмешивать в мои нелепые беды того, кто и сам чем-то встревожен не на шутку, а теперь, моими стараниями, еще и разозлен.
– Издеваешься?
Ну да, я бы чувствовал точно то же и в той же степени, если бы меня попросили, к примеру, объяснить, что означает быть любимым.
– Забудь. Я ничего не говорил.
К фрэллу все это. Хватит. Слово за слово, и мы рассоримся окончательно. Жаль, ноги пока держат нетвердо… Ну ничего, харка очень скоро совсем прекратит свое действие, нужно только выйти на воздух, и сразу станет легче.
– Куда собрался? – Недовольный вопрос ударяется мне в спину.
– Не хочу мешать.
– Э, нет! – Крепкая ладонь цепляет мое плечо, тянет назад, и я шлепаюсь обратно на лавку. – Уйти просто так не позволю!
– И чего потребуешь взамен?
Все же немного легче разговаривать, не видя лица собеседника, а только догадываясь, какие тени могут проноситься по нему.
– Ответов.
– А есть вопросы?
– Есть. Один. И я очень давно хочу его задать. С самой середины зимы… Кто ты?
Помнится, Рогар уже спрашивал и не удовлетворился услышанным, потому что сам сплоховал. Но сейчас мне совсем не хочется отшучиваться. Во-первых, Борг этого не заслуживает, а во-вторых, я и сам хотел бы докопаться до правильного ответа.
– Сначала я думал, что ты входишь в верхи если не Опоры, то Гнезда: ты слишком много всего знаешь, водишь близкое знакомство с ректором Академии, ухитряешься оказывать влиятельным людям такие услуги, которые дают тебе власть. Правда, ты ей не пользуешься или тщательно это скрываешь, одно из двух.
Подозрения, подозрения, подозрения… Как с ними бороться? Можно пойти к кузену-ректору попросить дать Боргу по шапке за его пытливый ум, и рыжий больше никогда не будет докучать ни мне, ни кому-либо еще своими опасными речами. Но таким поступком я лишь подтвержу худшие опасения своего… Будем считать, несостоявшегося друга. И еще это будет совсем по-детски – броситься искать защиты у старшего родича, когда сам давно уже стал взрослым.
– Продолжай.
– Ты всегда словно стоял выше, на ступеньку или на две, точно не знаю, но я ясно чувствовал расстояние, то уменьшающееся до одного шага, то растягивающееся до горизонта. Да, именно так мне казалось зимой, еще в последнюю нашу встречу, но потом, подумав, а времени на раздумья было достаточно, я понял, что ошибался. Ты стоишь не выше или ниже. Ты стоишь в стороне.
Ай, молодца! Догадался. Похлопать в ладоши? Нет, слишком обидный жест. Лучше промолчу.
Да, я стою в стороне и ничего не могу с этим поделать, неважно, желаю ли всем сердцем изменить положение вещей или, напротив, упираюсь руками и ногами, только бы существующее оставалось прежним. Нити Гобелена проходят сквозь меня, а ты шагаешь по нитям, дружище Борг, что же получается? Именно то, о чем повествует твоя догадка. Если все время проходишь мимо какого-то объекта, это означает, что объект всегда остается в стороне от тебя. Все правильно.
– Если бы ты был выше, я бы не задавал вопросов, потому что начальство видит больше и дальше, чем подчиненные. Но ты где-то в стороне, то слева, то справа, то впереди, то позади. Иногда тебе вроде хочется развлечься, и тогда ты участвуешь в событиях, а потом… Тебе будто становится скучно, и ты уходишь, не желая ничего объяснять.
Ну вот, наконец-то мне растолковали, что отражается в глазах глядящих на меня людей! Эдакое перекати-поле, в сущности бесполезное, но способное изрядно напакостить в самый неожиданный момент, в том числе и тем, что исчезает тогда, когда на него хочется опереться.
– Закончил?
– Да.
– И тебе все еще нужен мой ответ?
Он промолчал, но даже спиной можно было почувствовать, что рыжий ждет и будет ждать столько, сколько потребуется, хоть до скончания времен.
Что же я могу ответить? Правду? Но вся моя жизнь состоит из лжи.
От меня скрывали то одно, то другое, выдавая сведения порциями, способными лишь травить разум, но ни на шаг не приближать к исцелению.
Дракон? Да, но я понял, что и в какой мере отличает меня от всех моих родственников, только теперь. Так можно ли мне называться драконом?
Разрушитель? И снова по капле, долго, муторно, невыносимо, каждый раз переворачивая привычный мир с ног на голову, мне доставались знания об этом страшном титуле, а когда я наконец собрался с силами принять свою судьбу, оказалось, что в моих услугах мир больше не нуждается. Потеряв смысл существования, я получил то, о чем не смел и мечтать, то, что иногда снилось мне перед самым рассветом…
Свобода. Она жжет кожу моих рук, и все-таки я не разожму пальцы, как бы больно мне ни было. Потому что больше у меня ничего не осталось.
– Вышло так, что я появился на свет вопреки желаниям моих родственников. Кроме матери, конечно, иначе она бы избавилась от плода. Ну а потом… Раз уж родился, а брать на душу грех убийства никто не захотел, так живи. Ешь, пей, учись, расти, играй. Меня многому научили, это правда, и мне даже внушили, что я приношу пользу… тем, что вообще живу. Но совсем недавно я узнал, что эта польза утратила свою значимость и ценность. В моих услугах больше никто не нуждается. Можно сказать, мне дали отставку, полную и бесповоротную. Я получил свободу, но не знаю, что с ней делать.
Конечно, рассказ неполон, но нужно ли раскрашивать его в разные цвета всевозможными деталями? Я сказал то, в чем уверен с сегодняшнего утра, остальное оказалось вредными иллюзиями. Что будет завтра, не разочарует ли меня новый рассвет, не заставит ли выгнать прочь очередную неподтвердившуюся «правду»? Все может случиться. Первое время повороты истины вокруг своей оси забавляют, потом приедаются, и должно произойти нечто невероятно непредсказуемое, чтобы разочарования вновь стали меня удивлять.
– Отставка? Мне бы тоже когда-нибудь уйти в отставку, да видно, не получится. Хотя… Могу представить, что ты чувствуешь, оказавшись не у дел после…
После того как показал, насколько сильно мне нравится вершить судьбы мира, он это хочет сказать?
– После того как сделал то, что, может, никогда не удалось бы никому другому.
Он меня подбадривает?!
Оборачиваюсь, смотрю прямо в карие глаза, надеясь понять, шутит их обладатель или говорит серьезно, но терплю сокрушительное поражение, потому что Борг не смеется и не сочувствует. Рыжий возмущен до глубины души.
– Так часто бывает, я сам видел. Делаешь то, делаешь сё, из кожи вон лезешь, добиваешься победы дорогущей ценой, а тебя хорошо еще если попросят уйти, а то и пинком выгонят. А ты никому дорогу не перешел? Уж слишком похоже, что твое место кому-то понадобилось.
Ох, сомневаюсь, чтобы Маллет, даже находясь не в самом здравом уме, обратился к богам с подобным желанием. Или же…
Он осознал дарованное могущество, это можно было заметить, не особо щуря глаза. Он испытал восторг и упоение. Не пришедшей в руки властью, разумеется, парень пока не в состоянии понять, обладателем чего стал, но он был счастлив, я чувствовал. Что выросло из той радости позже, ночь спустя? Нет желания узнавать. Если Маллет справился с демоном внезапно обретенной свободы, хорошо. Если уступил в борьбе, на все воля богов. Если подружился… О, тогда он сможет многого достичь! Но какую бы из нитей Гобелена ни тронули руки странного саэннского мага, до меня дойдет лишь слабое колыхание пространства, если, конечно, мир вообще соизволит сделать меня свидетелем происходящего, ведь теперь у Эны появилась новая игрушка, не менее забавная, чем предыдущая.
– Меня это не волнует.
– Не переживай, мир большой, в нем есть место для всех.
– Пожалуй. Только сейчас я даже не хочу начинать поиски.
Борг грустно усмехнулся:
– Еще бы! Но это пройдет, поверь, и, надеюсь, довольно скоро. Хотя… бывают и такие, кто не выкарабкивается. Но ты-то ведь не наделаешь глупостей?
Карие глаза подрагивают, ожидая ответа, может показаться, что любого, но на самом деле моего собеседника устроит только утвердительный. Да, у камня Опоры было куда больше возможностей наблюдать судьбы, разбитые отлучением от службы, и я очень хорошо понимаю, почему мой старый приятель усиливает натиск, стараясь вытащить меня из болота тоски на твердую землю, если увещевания не помогут.
Глупостей, говоришь? «Алмазную росу» считать принадлежащей к таковым или нет?
– Поживем – увидим.
– Та-а-к. – Рыжий разочарованно хлопнул ладонями по столу. – Вот сейчас ты мне не нравишься. Совсем.
– Я исправлюсь, дяденька, лишь бы вам было спокойнее!
– Ну вот, снова здорово… Неужели ты не замечаешь, когда кто-то волнуется за тебя?
Волнение – это прекрасно и восхитительно. Только есть ли достойная причина для сего трогательного чувства? Я же не ребенок, живущий сиюминутными увлечениями, и умирать не собираюсь хотя бы потому, что никому не смогу ни помочь, ни насолить таким поступком. Фрэлл подери, пока мою душу не посетит то, что чувствуют люди, жертвующие собой ради других, сиречь скорбная необходимость и тихая гордость, мне и с места-то двигаться не хочется! Но если рыжий уверен в обратном, его срочно нужно разубедить.
– Я не слепой. Извини, больше не буду.
– А больше и не надо! – На лицо Борга вернулось прежнее тревожно-загнанное выражение. – Столько уже наделал, что вовек не расхлебать.
О, что-то новенькое. Но разве мои зимние безрассудства не были полностью закончены?
– Меня полгода не было в столице, а когда я уходил…
– Вспомни-ка, что было зимой!
Мне чудится или в голосе рыжего разгораются угольки азарта? К чему бы это?
– Да ничего особенного. Но я закончил все дела, которые требовали моего участия.
– Ага, закончил! И как думаешь, во что эти дела вылились?
Я подумал. Потом еще немного подумал, но каких-либо путных предположений в голове не возникло, посему не оставалось иного выхода, как отставить кружку в сторону, опереться локтями о стол, придвигаясь поближе к собеседнику, и покорно кивнуть:
– Давай, рассказывай.
К чести своей, Борг не воспользовался заслуженным триумфом и не промурыжил меня в ожидании несколько лишних минут. Видимо, события при дворе и впрямь происходили неладные.
– Помнишь девицу по имени Роллена?
– Белокурая сестра Королевского мага? Припоминаю.
– Ей самое место в тюрьме или на виселице.
– Вполне возможно. А в чем дело?
– В том, что она по-прежнему на воле и, похоже, совсем потеряла стыд.
Хм, красавица с васильковыми глазами давно уже не слыла скромницей, что же должно было случиться, если Борг столь искренне возмущен?
– Не ходи вокруг да около, ладно?
Он шумно выдохнул и страдальчески сдвинул брови:
– Девица воспользовалась тем, что его высочество после прощания с тобой, прямо скажем, стал дуть даже на воду, и заявила, что желает служить престолу.
– Служить можно по-разному. Только не говори, что она…
– Она собирается стать камнем Опоры!
Ай да Роллена! Умница! Я советовал ей найти применение талантам, удивительно рано вызревшим в юном сознании, и девочка послушалась, поступив на зависть многим смело и решительно. В самом деле, если можно получить приглашение за королевский стол, зачем соглашаться на объедки?
– Можно поздравить Опору трона с пополнением?
Борг с трудом, но подавил желание выругаться. Наверное, потому что новость больше вводила его в растерянность, нежели злила.
– Это конец, понимаешь? Если незыблемость трона станут охранять гулящ…
– Остановись, пока не совершил непоправимое.
– Разве я должен останавливаться?! То, что происходит, разрушает… Разрушает основы!
О, мое любимое словечко, родное и невыносимо хорошо знакомое. Разрушение. Как сладко от него веет тленом и как горчит ароматом молодых побегов зелени, проклюнувшихся на месте недавнего пепелища… Пресветлая Владычица, я и не думал, что в Борге до сих пор живет мальчишеское доверие к рыцарским романам! Гулящая девка или не гулящая, разве это важно? Не стану спорить, она запятнала свою честь, вольно или невольно, только эта честь принадлежала ей одной, ни государству, ни королю, ни семье, ни кому-то еще. Роллена имела и имеет право ночами согревать постель хоть последнему бродяге, а днем служить на благо государства. Безупречность во всем, конечно, хороша, но сия добродетель слишком редко сочетается с другими качествами, необходимыми, чтобы остаться в живых самому и сохранить жизнь другим.
– Некоторые основы заслуживают того, чтобы быть разрушенными.
– Ты… Надеюсь, шутишь?
Все, понял. Опора для рыжего – это святое. Трогать больше не буду, ну разве что кончиком пальца.
– Так что Роллена? Она подала прошение о зачислении?
– Хуже! – Борг состроил трагическую мину. – Прошение уже подписано.
– Ого! Кем, позволь узнать?
– Его высочеством, принцем Дэриеном.
Я не удержался от смешка и даже не попытался притвориться, что кашляю.
Меня наградили уничижительным взглядом:
– Ничего смешного не вижу.
– Не скажи, все это довольно занятно… Но в чем ты винишь меня?
– А кто прополоскал принцу мозги? Кто пристыдил его за гибель брошенной игрушки? Кто вбил Дэриену в голову тягу к всепрощению?
Хочется встать и раскланяться, словно перед зрителями, благоговейно хлопающими в ладоши. Конечно, я. Это была очередная гениально выигранная мной партия. Эх, никогда не думал, что и стыдиться можно устать!
– Насколько понимаю из всего сказанного, после разговора со мной его высочество стал более, э-э-э, рассудительно относиться к решению задач. Что же в том плохого?
– Ага, одно только хорошее! Задачи ведь бывают разные, почему ты этого не объяснил принцу? Почему не научил разделять важное и…
– Борги-Борги-Борги, остынь, прошу тебя! Да, я дурак и подлец, ввел Дэриена в заблуждение и прочая, прочая, прочая, меня надо казнить, причем не один десяток раз, согласен. Но давай посмотрим с другой стороны, идет?
– Опять начинаешь свои поучения? – Рыжий постарался выразить все возможное недовольство, но его сил хватило только на бурчащий голос, а карие глаза, вместо того чтобы осуждать, уже завороженно ждали продолжения урока.
Э нет, дяденька, я больше не хочу строить из себя учителя. Нет никакого смысла. И если все еще не обрываю разговор, так только потому, что мне жаль напрасной траты расходного материала, коим может стать Роллена. Или ты нарочно вынуждаешь меня вернуться в наезженную колею, заставляешь вспомнить, что прошлая жизнь была не так уж плоха, и вовсе не нужно…
Ты всерьез поверил, что я могу от избытка или недостатка чувств покончить с собой?
Ой.
Ой-ой-ой.
Но попытка великолепная. Браво! Увести от внутренних проблем, предложив к решению проблемы внешние и словно лишь краем связанные со мной? В другое время я бы обиженно посчитал, что недооценивал тебя, дяденька, а сейчас могу только восхититься:
– Ты самый хитрый рыжий лис из всех, кого я знаю.
Борг недоуменно округляет глаза, довольно успешно примеряя на лицо выражение полнейшей невинности, и я снова не могу удержаться от улыбки.
– Ладно, будем считать, внушение понято и принято. А по поводу задач я все же продолжу. Не бывает важного и неважного, бывает наше отношение разной степени теплоты к тому или иному событию. Принц не желает принимать на себя тяжесть решений? Это может быть либо трусость, либо усталость, либо… Скажем, лень. А может, он вообще сейчас увлечен совсем другими вещами, к примеру своей возлюбленной. Пусть делает, что хочет. Дадим ему хоть немножко свободы?
– Ты не хочешь вмешиваться.
Очень правильный вывод. Не хочу. Потому что не вижу надобности и потому что одна старая мудрая Мантия не так давно посоветовала мне почаще позволять людям жить в свое удовольствие.
– Давай рассудим вместе. Я должен вмешаться?
– Ну-у-у…
Ясно. Тебе хочется, чтобы я снова погряз в придворных играх. Но права каждого из нас желать равны перед миром, а я лично желаю… Бр-р-р! Вот ведь незадача. Мне-то сейчас не желается ничего. Совсем.
– Скажи, что тебя на самом деле беспокоит? То, что Дэриен совершил малообдуманный поступок, или то, что Роллена может стать твоей соратницей?
Борг качнул головой, словно старался стряхнуть накопившиеся обиды и начать мыслить без лишних эмоций.
– И то и другое.
– А что представляется тебе более важным?
– В каком смысле?
Теперь он удивился уже не наигранно. Не ставит забор между своими устремлениями и делами престола? Наверное, так и нужно, если хочешь быть верным и преданным слугой, но я задал свой вопрос намеренно.
– Дэриен – взрослый мальчик и, как всякий человек, достигший определенного временного рубежа, постепенно становится маловосприимчив к тому новому, что приходит извне. Говоря проще, учиться он будет все менее и менее охотно и успешно, поэтому если ты просишь, чтобы я попытался преподать его высочеству очередной урок, ты прискорбно ошибаешься, кроме того, нет ничего хуже для правителя, чем постоянное тыканье лицом в грязь. Вот представь, что Дэриен, подписывая прошение, в кои-то веки чувствовал себя именно государем, принимающим судьбоносное для страны решение. Представил? А ты предлагаешь прийти к нему и доказать, что это была всего лишь глупость и блажь? Не слишком ли жестоко?
– Ты опять все перевернул наоборот… – полувосхищенно, полурастерянно выдохнул Борг. – Но звучит разумно.
– Разумно потому, что возможно, не более.
– Значит, не нужно лишать его высочество…
– Той минуты гордости, которую он сам себе устроил. В конце концов, назначение Роллены – не самое страшная беда для Западного Шема.
– Для Шема-то не страшная, – грустно согласился рыжий.
– А чего хочешь ты сам? Девушка тебе ненавистна? Испытываешь к ней что-то личное и очень неприятное?
– С чего это? Я с ней толком и не встречался и уж тем более не разговаривал.
– Тогда почему артачишься, как упрямое вьючное животное?
– Ей не место в Опоре.
Ого, звучит весьма твердо и уверенно. Но я хочу знать причину сей непоколебимости.
– Роллена не настолько глупа, как может показаться со стороны. И поверь, если она выбрала именно этот путь, она очень хорошо подумала, прежде чем подавать прошение.
– Как ты себе это представляешь, а? – На Борга было жалко смотреть, как, впрочем, всегда жалко смотреть на мужчину, загнанного в угол женщиной. – Что она будет делать в Опоре?
– Что угодно.
– Ты видел ее фигурку? Тростинкой переломить можно! Да ни один из нас не сойдет с ума настолько, чтобы взять ее в пару!
Ах, вот что нас заботит по-настоящему! Необходимость прикрывать друг другу спину и полное несоответствие качеств претендентки сему трудному делу.
– Разве камни Опоры только и занимаются тем, что дубасят друг друга и врагов короны? Разве в ваших рядах нет женщин, которые…
– Используют в качестве оружия свое тело, хочешь сказать? Есть, куда же без них. Но не забывай, что эту девицу слишком хорошо знают при дворе и за его пределами, да и кто позволит использовать сестру Королевского мага в качестве шпионки?
О таком повороте событий я и не подумал.
– Действительно, за волосок, упавший с ее головы, тот, по чьему недосмотру это случилось, будет отвечать слишком сурово.
– Теперь понял? Она не просто не нужна в Опоре, она принесет один лишь вред.
– А если назначать ей задания, не требующие, так сказать, столкновений с опасностью?
– Можно, конечно, – задумчиво протянул Борг. – Но они скучные и…
– Если Роллена соскучится, сама убежит подальше от трона.
– Думаешь? – Похоже, рыжий чуть оживился. – А что, идея. Только опять же загвоздка… Ее все равно нельзя отправлять одну. Не по уставу это.
– У тебя нет бездельничающих камней на примете?
– Есть несколько, но… Нет, все равно не получится.
– Почему?
Карие глаза виновато сощурились.
– В Опоре уже пошли разговоры… В общем, девице не будут рады.
Кажется, начинаю понимать. Какие слухи и сплетни могут ходить в столице о сестре Королевского мага? Блудница, едва не подставившая под удар несчастного влюбленного, покушавшаяся на чужие жизни руками наемных убийц, капризная, своенравная, бессердечная – самое малое, что могут про нее говорить, причем во всем сказанном нет и слова лжи. Подозреваю, ни один парень из Опоры по доброй воле не согласится быть напарником Роллены, ведь любой опрометчивый поступок может либо вызвать недовольство девушки, либо причинить ей вред, а и в том и в другом случае виновным будет признан, разумеется, тот, кто находился рядом. Отдать голову на заклание, и ради чего? Ради сумасбродства богатой и могущественной стервы? Да, задачка не из легких. Но решение у нее все же имеется.