Вероника Иванова. Право быть

Вероника Иванова
Право быть

 
Оборот, оборот, оборот, оборот…
С каждым мигом монета все ближе и звонче.
Кто отправил ее в этот странный полет?
Кто пустил за тобой свору жребиев-гончих?
 
 
Приковав истомившийся взгляд к небесам,
Напряженно следишь за крылатою медью,
И приученный верить одним лишь глазам,
Ждешь, что честный металл однозначно ответит,
 
 
Кем ты сможешь взойти на помост новых дней —
Безраздельным владыкой, слугой или прахом
Погоревших на злом погребальном огне
Бесполезных надежд и взлелеянных страхов.
 
 
Но до срока тебе, как и всем, невдомек,
Что монету чеканил лукавый пройдоха,
Твердо знавший: лишь там и туда выйдет толк,
Где не рушится мир от малейшего вздоха.
 
 
И какой стороной ни коснется земли
Поистертая в божьих забавах монета,
Сетка медных морщин нарисует твой лик —
Самый главный вопрос на любые ответы^[1].
 

Часть первая
Туман, слепящий души

   Умение уходить – одна из тех жизненно необходимых наук, которые мне было бы небесполезно начать постигать давным-давно. Еще с той минуты, как услышал нечто подобное от тетушки Тилли. Но снежинки мгновений настоящего продолжают таять на ладони вечности, пора прилежного ученичества закончилась, уступив место то азартной, то мучительно скучной чехарде проб и ошибок, а кладовая знаний по-прежнему полупуста. Хотя многие мудрецы считают более правильным говорить: «наполовину полна». Уговаривая свое беспокойное сердце или обманывая остальных страждущих истины? Они не знают причины и не желают знать, безмятежно несведущие. А вот я никак не могу рискнуть и поверить в самого себя. Наверное, потому что всякий раз, гордо поднимая взгляд в ожидании заслуженной награды, вижу, как венец победителя возлагается на новое, но отнюдь не мое чело.
   Кто-то возразит: разве так сложно научиться время от времени закрывать за собой двери? Несложно. Ведь есть всего три условия, которые нужно соблюсти, чтобы считаться мастером этого дела.
   Выбрать шаг.
   Пуховая поступь эльфийских разведчиков и тяжелый марш панцирной пехоты оставляют слишком разные следы и на пыльной дороге, и в чужих сердцах. Призрак невесомых прикосновений способен рассеяться на следующем же выдохе, глубокие шрамы могут остаться навсегда.
   Выбрать время.
   Нырнуть в утренний туман, обернуться плащом полдневного марева, растаять в вечерних сумерках или стать дуновением ветра в беззвездной ночи? При свете дня уходят уверенные, под утро – нерешительные, на закате – жестокие, ночью… Ночь. Воровское время. Впрочем, иная кража стоит того, чтобы прослыть вором.
   Выбрать цель.
   Желаешь оставить о себе долгую память или знать вернее верного, что твое имя не вспомнят даже под страшными пытками? Легко устроить и то, и другое. Несколько слов, произнесенных или оставшихся за замком сомкнутых губ, помогут тебе надежнее любого оружия, но сначала должно решить, кем хочешь прослыть, героем или убийцей. Самое забавное, что второе часто оказывается полезнее первого во много раз. Ну а тот, кто не желает ни отнимать жизнь, ни дарить беспочвенную надежду, становится…
   Беглецом. Как я.
   «Ты так часто убегаешь, что должен был бы уже привыкнуть к собственной трусости», – ворчливо заметила Мантия.
   Часто? Пожалуй. Особенно в последнее время. Хотя то, как я уходил из дома, и выглядит настоящим бегством, таковым в полной мере оно не являлось. Мне просто нужно было остаться одному на несколько часов или несколько дней, но даже столь ничтожное стремление не увенчалось успехом. А вот поспешное удаление моего бренного тела из пределов Саэнны более чем подходит под обидное определение. Только сие было не просто «бегство», а «бегство паническое». Но тем труднее признаваться в собственном страхе, пусть и самому близкому существу во всем мире.
   Хотя я и в самом деле привык убегать. И вовсе не жалуюсь на обстоятельства.
   «А чем же ты тогда занимаешься?»
   Хм… Назвать самое точное определение моего состояния?
   «Это будет предпочтительнее всего прочего».
   Хорошо бы еще ухитриться найти нужные слова…
   Что со мной происходит?
   Негодую. Злюсь. Ненавижу. Чувствую, что мне нужно либо в яростном бешенстве сыпать проклятиями, либо рыдать горючими слезами, нужно во что бы то ни стало сорваться в бездну какой-нибудь из страстей, предаться телом и душой или гибельному восторгу, или всепожирающему горю. Чувствую, и все же… Не могу сделать ровным счетом ничего, потому что между мной и зарницами желанных пожаров жизни пролегла пустота. Полоска безжизненной и бесстрастной растерянности.
   Так что же я делаю?
   Недоумеваю.
   «Позволишь узнать причину?»
   В невинном вопросе Мантии явственно послышалось странно настойчивое приглашение к откровенности. Настойчивое до непристойного нетерпения. Так случается, если поток моих мыслей оказывается слишком расплывчатым для ее понимания. Осталось выяснить, почему невозможность узнать, какие такие раздумья занимают мое сознание уже несколько часов кряду, мучает мою вечную спутницу.
   Итак, что виновато в твоем волнении больше, материнская забота или женское любопытство?
   «Не разделяй неделимое».
   Советуешь или угрожаешь?
   «Приказываю. Такой вариант тебя устроит?»
   Хочешь поехидничать? Пожалуйста. Только делай это в своей собственной компании.
   «Моя единственно возможная компания – ты».
   Если в ход не пущены хорошо известные тебе иглы.
   «Бррр. Это запрещенный удар!»
   Знаю.
   «Так ничего и не скажешь?»
   Уффф. Скажу. Сейчас. Потому что устать можно не только от крика, но и от молчания.
   Набрать полную грудь воздуха и задержать дыхание. Ненадолго, лишь до того мгновения, как свежестью наполнится каждая капелька крови. Выдохнуть, стараясь избавить горло от последних песчинок робости… Все, можно начинать.
   Сегодня я понял, что больше не нужен этому миру.
   Мантия выдержала скептическую паузу.
   «Объяснись».
   Неужели тебе не ясно?
   «Твое мнение? Вполне. Но мне любопытно знать, из чего оно родилось…».
   Из событий последних дней.
   «А что у нас было намедни? Я уже и запамятовала. Освежишь память старушке?»
   Я имел в виду дни, проведенные в Саэнне.
   «Этом душном муравейнике? Я так и знала, так и знала… Ты перегрелся. Нельзя было столько времени находиться на солнце!»
   Опоздала со своим предположением: прошедшей зимой Ксо утверждал, что я выморозил мозги. Если он прав, перегреваться было уже нечему, поэтому не причитай понапрасну.
   «Пусть так. Выморозил, выжег… В сущности, особой разницы нет. Но у любого сумасшествия есть повод, и я хочу знать, что стало таковым для твоего…».
   Маллет.
   «И?»
   Это повод.
   Мантия задумчиво расправила крылья.
   «Милый, хотя и угрюмый мальчик. Но ты не провинциальная девица, чтобы сходить по нему с ума».
   Если пользоваться твоими словами, я сошел с ума не «по нему», а по его способностям.
   «Фью! Ты можешь делать все то же самое, что и он, разве что за небольшим исключением».
   Небольшим?
   Едва не задыхаюсь от удивления.
   Огромным! Он может созидать. Да, с оговорками. Да, используя чужие заклинания. Но он может создавать нечто новое, нечто свое. И, самое обидное, он способен разрушать магические построения, не уничтожая основ.
   «По-твоему, это завидная участь?»
   Это то, чего я никогда не смогу узнать на собственном опыте! Разве малая причина для зависти?
   «Пожалуй, достаточная…».
   Она согласилась с моим горестным воплем так неожиданно равнодушно, едва ли не позевывая, что отчаяние мигом переродилось в возмущение.
   Зачем Эна свела меня с ним?
   «Уверен, что в вашей встрече виноваты именно шаловливые ручки Пресветлой Владычицы?»
   А чьи же еще? Она может обвинять хоть весь мир, но без ее ведома под тремя лунами не происходит ни единого события.
   «Хорошо, не станем спорить. Допустим, все так и было. А теперь позволь задать главный вопрос: зачем?»
   Если бы я знал! Впрочем, могу предположить, что она заботилась о запасном выходе на то время, когда меня…
   «Не станет?.. – Мантия задумчиво вздохнула. – Что ж, вполне разумно. В самом деле, для того чтобы быть уверенным в достижении цели, нужно предусмотреть хотя бы два самостоятельных и независимых пути к ней…».
   С появлением Маллета мое присутствие в мире становится необязательным, а если задуматься, то и вовсе… Ненужным.
   «Не забывай, что он, как и ты, существо единственное и неповторимое, по крайней мере пока».
   Его дар может перейти к его детям, в отличие от… Он будет унаследован. Обязательно будет.
   «Согласна. Но когда это случится? В первом поколении? Во втором? В десятом? Мир может и не успеть дождаться».
   Сейчас у него полно времени, а потом…
   Я ведь тоже могу не дождаться того урочного часа, когда по-настоящему понадоблюсь. Просто умру однажды от старости и останусь пребывать в дреме небытия, пока кто-нибудь из драконов не окажется настолько сумасшедшим или отчаявшимся, чтобы решиться на воскрешение Разрушителя. Но уже не меня, а кого-то другого. Может быть, во сто крат лучшего, чем я, вот только…
   Мне-то будет все равно. Нет, мне уже все равно.
   «Ясно. Ты все-таки подхватил эту мерзкую хворь, и когда только успел…».
   Какую еще хворь?
   «Самую человеческую из всех возможных. Ревность. Впрочем, стоило ли ожидать иного, если с людьми ты проводишь намного больше времени, нежели с представителями других, более достойных общения рас».
   Хочешь сказать, я ревную? Кого? К кому?
   «А вот это хороший вопрос. С очень простым ответом, как и полагается всему истинно хорошему».
   Она удовлетворенно замолчала, словно смакуя гениальность собственных умозаключений, и так увлеклась избранным занятием, что я вынужден был снова повторить свой вопрос, на сей раз гораздо спокойнее и много заинтересованнее:
   Так кого и к кому я ревную?
   «Ревнуешь мир. Ревнуешь к миру».
   Такое возможно?
   «Конечно. Возможно вообще все».
   Не говори загадками!
   «В Маллете ты увидел своего соперника в борьбе за любовь мира. Сначала тебе было даже радостно сознавать, что кто-то еще может выполнять твою грязную работу, но потом… О, потом тебя настиг неподдельный страх! Как же так, подумалось тебе, на том игровом поле, где ты безраздельно властвовал все это время, появился новый игрок, а это означает, что придется делиться».
   Чем? Я никогда не желал власти. Я бежал от нее, открещивался, отказывался, отбивался. Разве нет? Я могу отдать ее целиком, лишь бы кто-то согласился принять сей сомнительный подарок.
   «При чем тут власть? На свете есть более заманчивые сокровища, – хихикнула Мантия. – Ты желал любви. Ты видел, как Нити любят ласку чутких пальцев Маллета, а сам вспоминал, с каким надрывным стоном они встречают твои прикосновения, и теперь, когда каждая из Нитей перестала быть для тебя безымянной частью Гобелена, обретя лик одного из тех, кого ты знаешь с самого детства, ты…».
   Хватит!
   «Больно?»
   Она спросила не только без тени ехидства или насмешки, но и без намека на сострадание: так могло бы разговаривать существо, знающее о жизни лишь по чужим, противоречащим друг другу рассказам, а потому сопоставляющее в одной и той же фразе все возможные значения. Все сразу.
   Да. Больно, фрэлл меня подери!
   Наверное, подобные чувства испытывает старый муж молодой жены, украдкой подглядев, как его возлюбленная наслаждается негой чужих объятий. Меня Нити принимают с покорностью жертвы, Маллета – с азартом и нетерпением. И если раньше я мог мечтать и надеяться на чудо, то теперь понимаю: иного, нежели страх в чужом взгляде, мне не дано.
   Но мы с Мантией всегда подходим к решению проблем разными путями: я – лирическим, она – практическим.
   «Одного не могу понять… Ты уверяешь меня и себя, что не хочешь причинять вред драконам, так почему же не принимаешь существование Расплетателя как подарок? Как награду за долгое ожидание? Почему, вместо того чтобы начать наслаждаться жизнью, ты надулся, как мышь на крупу? Мир намекнул, что Разрушитель может быть свободен. Разве это не замечательно?»
   Эй, эй, подожди! Я не успеваю столь же быстро забежать вперед и посмотреть на препятствие с другой стороны. Свобода?
   «Самая что ни на есть. Полная и безграничная. Ты можешь идти куда захочешь, делать все, что только заблагорассудится, и не думать ни о капризах богов, ни о причудах магии…».
   Примириться с отставкой? Положим, я смогу это сделать. Но о чем же тогда мне думать? С того самого дня, как мне стало известно мое предназначение, мои мысли ни минуты не были…
   «Свободными», – тоном, отрицающим возможность возражений, закончила мою фразу Мантия.
   Наверное. Но и сейчас, после того, что ты сказала… Я не могу поверить. Не получается.
   «Вспомни, ты же думал о пустоте, верно? Пустоте, отгораживающей чувства?»
   Хочешь сказать…
   «Именно. Просто ты впервые увидел свободу без груды масок, вот и не признал».
   Вытоптанное поле, на котором не растет ни единой травинки? Ты это называешь свободой?
   «Будущее, девственное и прекрасное в своей непредсказуемости, вот что такое свобода. Владычица отпустила тебя».
   Отпустила…
   Прогнала. Дала пинка под зад, но постаралась сделать это за чужой счет, а не лично. Неужели ей что-то мешало появиться самой и сказать, глядя мне в глаза: можешь быть свободен, парень, нашлась игрушка тебе на замену. Конечно, я бы обиженно потребовал объяснений или, напротив, начал выторговывать более выгодные условия моего «освобождения», но…
   Точно! Именно поэтому Эна и не пришла. Разве верховная богиня мира обязана перед кем-то оправдываться или кому-то уступать? Только добрая воля и желание побаловаться могли заставить девчонку встретиться со мной. Девчонку… Как я мог забыть? Она же ко всему прочему еще и ребенок, а дети имеют обыкновение бросать и забывать навсегда даже самые любимые игрушки. Значит, нужно радоваться, что еще легко отделался.
   Почему же мне кажется, что я потерял больше, чем приобрел?
   «Потому что до этого момента ты не владел ничем, кроме навязанного извне долга. Зато теперь… Теперь двери твоей кладовой открыты для новых сокровищ!»
   Предлагаешь ограбить кого-нибудь?
   «Не надо понимать все слова так прямолинейно, – притворно смутилась Мантия. – Хотя, если учесть, насколько легковесен твой кошелек, ограбление могло бы помочь нам быстрее всех прочих способов обзавестись деньгами».
   Да, с монетами дело обстоит печально. Можно даже сказать, горестно и прискорбно. Но моих сбережений хватит на переправу через реку, и, надеюсь, все прошлые заботы согласятся остаться на покинутом берегу.
 
   На пристани было пусто. Ни один желающий путешествовать не топтался по дощатому настилу в ожидании посадки, да и сам паром отсутствовал в пределах досягаемости, только седоусый мужчина степенно раскуривал длинную трубку, добавляя во влажную свежесть речного воздуха горьковатую нотку дыма.
   – Подскажите, почтенный, когда паром отправится на тот берег?
   На меня посмотрели с некоторым сомнением, словно решая, стоит ли снисходить до разговора, но ответили:
   – Когда вернется к этому.
   – Не сомневаюсь, что иного способа не существует, и все же точный час отплытия известен?
   Работник, а может быть, и хозяин паромного хозяйства выпустил из трубки несколько пегих колечек, то ли нарочно выдерживая паузу, то ли от природы обладая таким завидным качеством, как обстоятельность.
   Я ожидал услышать что угодно, но то, что долетело до моего слуха, разбило в пух и прах все тщательно выстроенные планы совершить последний побег от себя самого:
   – Полдень третьего дня.
   – Но… Ведь еще даже не стемнело. Паром вполне успел бы вернуться и…
   Вместо ответа седоусый правой рукой указал на реку примерно в миле выше переправы. Сначала я решил, что таким образом мне советуют отправиться на другой берег вплавь, раз уж тороплюсь, но при более внимательном рассмотрении стала заметна полоска тумана, медленно ползущего по поверхности воды вместе с течением, разве что немногим медленнее.
   – Это всего лишь туман.
   – Через час, не позже, он доберется до Элл-Тэйна, и вы сами все увидите. Но как бы то ни было, до полудня третьего дня ни одна лодка не спустится на воду, даже если гребцу пообещают целую сотню «орлов».
   Меня так и подмывало спросить: «А две сотни помогут?» – но раз уж мой собеседник упомянул именно такую сумму, стало быть, для него она была достаточной, чтобы совершить любое безрассудство, кроме… Переправы через туман.
   Вот ведь детские страхи! Неужели паромщик боится сбиться с курса? Здесь ведь не так уж и далеко.
   «Ты часто переправлялся через реки?..»
   Достаточно. Э-э-э… Если честно… Ну, раз или два точно было. Это имеет значение?
   Мантия злорадно усмехнулась.
   «А ты никогда не замечал, что речные суда ходят только между пристанями, расположенными на одном и том же берегу? А если и доставляют людей на другой берег, то пересаживая в лодки, нарочно с этой целью пришедшие за ними?»
   Разве на одном и том же?
   «И не иначе».
   Но… В самом деле так? Не помню. Не обращал внимания.
   «А зря».
   Ладно, хватит надо мной издеваться! Я, если вспомнить, чаще бывал в землях, где и рек-то днем с огнем не найти, так что все тонкости водных переправ никак не могу знать.
   «А все и не нужно. Довольно одной-единственной: река не любит пересечений».
   Река или водяники, позволь уточнить?
   Мантия игриво качнула крыльями.
   «Признаешь право любить и ненавидеть только за тем, кто кажется тебе живым существом?»
   Ну-у-у… Такой ход вещей мне было бы проще всего понять.
   «Простота кроется вовсе не во внешней видимости, а во внутреннем содержании. Напомни мне, из чего состоит Гобелен?»
   Из плоти драконов.
   «И сия плоть имеет способность не только пребывать в состоянии неодушевленном, сиречь природном, но и уплотняться, обращаясь в руководимую духом материю. Заметь, руководимую, а не наделенную… Впрочем, не буду забивать тебе голову: довольно и тех знаний, что в ней уже имеются. Если говорить кратко, дракон может пребывать одновременно в двух проявлениях».
   Разве только двух? А как же тогда…
   «Не обликах, а проявлениях, не путай! Это разные вещи. Облик – наносное, то, что могут увидеть глаза, проявление же, хотя и является изменением видимого пространства, в точности соответствует выражаемой сути. Пока обстоятельства того не требуют, дракон уделяет свое внимание всей плоти, от первой ниточки до последней, а когда становится необходимым присутствие основной части сознания в определенном месте, появляется то, что ты обычно и видишь. Нити сгущаются, сплетаются между собой, выпускают ворсинки, уплотняя пространство. Только и всего».
   Но тогда выходит, что дракон может перемещаться по миру мгновенно?
   «В пределах границ своей плоти – да. Собственно, он и так всегда находится в каждой точке отведенных ему мировых пределов. Заходя же на чужую территорию… Все зависит от настроения хозяина по отношению к гостю. Но, как правило, препятствий друг другу никто не чинит».
   Чтобы не отрезать себе самому возможность странствовать по всему миру. Звучит несколько трусливо и мелочно, но вполне понятно.
   «Договоренности не нужны только там, где ты одинок. А если в одном и том же месте появляются хотя бы двое, приходится или воевать, или заключать перемирие».
   О, эту истину я уже хорошо выучил на собственном опыте! Потому и сбежал из Саэнны, а еще немногим раньше из дома. Двое на одной пяди пространства. Двое, между которыми невозможен мир, потому что война уже начата, стало быть, кто-то победит, а кто-то обязательно будет побежден…
   Но при чем здесь река?
   «Любая водная гладь – часть мира, а значит, и часть драконьей плоти, согласен? И каждой струе воды подарена частичка сознания, пусть крохотная и незаметная на первый взгляд, но, собираясь в ручьи, а потом и в реки, вода обретает собственный разум».
   Как горы, пустыни, поля, леса и все прочее. Почему же именно с водой связано столько страхов и странных обычаев?
   «Не только с ней, но с ней больше прочих, ведь она ни на миг не останавливает свое движение, что означает: за водой трудновато уследить даже дракону. А чем обычно занимаются дети, сбежавшие из-под присмотра родителей? Действуют в меру своего понимания поведения взрослых. Копируют их».
   По-твоему, получается, что водяник и река – то же самое, что…
   «Два проявления дракона. Конечно, подделка не отличается виртуозностью, но основные свои качества сохраняет».
   Значит, обитатели реки и она сама – единое целое, и, когда я веду беседу с кем-то из водяных существ, я разговариваю все же с рекой?
   «Именно так. Но, собственно, не это знание было целью моего объяснения. Главное, что ты должен усвоить: вода обладает своим собственным сознанием, пусть и неполноценным. По-своему она умеет и любить, и ненавидеть. А еще она умеет бояться».
   Это звучит совсем уж диковинно!
   «Отнюдь. Любую связь между берегами река воспринимает как покушение на ее жизнь и свободу».
   А как же мосты? Их строят в великом множестве, и…
   «И каждую весну, когда сходит лед, река стремится избавиться от каменных или деревянных оков на своем теле».
   Хорошо, с мостами все ясно, но лодки, паромы, корабли – чем они угрожают воде?
   «Тем же самым, соединением двух берегов. Вода очень хорошо запоминает, какое судно и откуда отправилось в плавание».
   Подожди… Так вот почему многие стараются выходить из лодки прямо в воду? А я считал это всего лишь нетерпением, к примеру желанием поскорее оказаться на твердой земле.
   «Так они обманывают воду. Притворяются, что не пересекали ее».
   Но зачем?
   «Не хотят навлечь на себя гнев. Вода, знаешь ли, материя памятливая и при первой же подвернувшейся возможности ухитрится отомстить самым жестоким образом. О кораблях, ушедших на дно, я не буду рассказывать, уволь. О смытых в реки деревнях и городах – тоже. Но поверь, их было и будет еще очень много, потому что всегда найдутся люди, забывшие о силе воды или сверх всякой меры уверовавшие в собственную силу».
   Я невольно посмотрел на речную пристань, вспоминая все остальные, которые мне приходилось посещать или проходить мимо.
   Значит, к одному берегу пристают только его «родные» корабли, а если нужно пересечь полосу воды, они остаются на рейде, вызывая лодки с другого берега… Забавное суеверие. Но что касается парома… Он же сейчас стоит, пришвартованный к тому берегу, верно?
   «Конечно нет. Он стоит на якорях, ничем не соединенный с пристанью, а когда наступит время погрузки, будут перекинуты мостки. Строго говоря, паром нарочно после постройки выдерживается несколько лет на плаву над руслом, чтобы река привыкла к нему и перестала страшиться».
   Но разве это не вызывает только лишние трудности?
   «Это вселяет спокойствие и уверенность в души людей. А за такие дары не грех и потрудиться лишнюю четверть часа».
   А народное поверье? Мол, бегущая вода уничтожает магию? Теперь я понимаю, почему водный поток может оказаться непреодолимым препятствием, скажем, для погони, если она достаточно суеверна, но как быть с магическими построениями?
   «Точно так же. Ты же сам сказал: бегущая вода. Не стоячая, а именно бегущая. Не лужица или озерцо, а лишь та материя, что находится в движении. Что есть движение? Только не делай детских ошибок и не утверждай, что происходит перенос частей пространства с места на место».
   Движение есть колебание Прядей.
   «Правильно. А что происходит при колебании?»
   Пряди приближаются друг к другу или отдаляются.
   «Теперь вспомни главное правило равновесия Гобелена».
   Пространство всегда стремится сохранять свои свойства в неизменности.
   «В том числе свойство накапливать и удерживать Силу».
   То есть получается, что как только в область колебания Прядей попадает объект с повышенным содержанием Силы, возникает…
   «Взаимодействие, во время которого близрасположенные к объекту Пряди перетягивают на себя часть Силы. В свою очередь их соседки тоже начинают обмен энергиями, и так далее и тому подобное».
   Хм. Удивительно просто.
   «Не забывай никогда: внутри любого явления все и всегда просто, иначе мир запутался бы сам в себе».
   А что насчет тумана? Он-то чем может помешать парому?
   «Туман есть осаждение влаги, первоначально поднявшейся с водяной поверхности, но пребывавшей в воздухе достаточное время для того, чтобы утратить связь со своей родиной. Говоря мудреным языком, перенявший свойства иной стихии. Как сам думаешь, когда встречаются чужаки, где безопаснее находиться, между ними или в стороне?»
   Можешь не продолжать, я понял. Когда вода висит в воздухе, опасность становится вдвое больше.
   Я оглянулся, чтобы посмотреть, насколько белесая полоска приблизилась к пристани, и удивленно присвистнул. Полупрозрачной кисеи больше не было: на городок надвигалась густая серебристо-молочная пелена. Не спорю, зрелище оказалось весьма завораживающим, но смотреть, как очертания деревьев, речных берегов и прибрежных построек растворяются в тумане, было бы не самым разумным времяпровождением. Как только пришелец с реки накроет городок, мои шансы найти ночлег уменьшатся во много раз, поэтому медлить нельзя. Но в какую сторону отправиться?
   В Элл-Тэйн я вошел по западной дороге, и, поскольку она на всем протяжении оставалась широкой и проезжей, а самое главное, привела меня прямиком к переправе, стало быть, она же являлась главной городской улицей. Чему учит многолетний опыт? На главных улицах гостевые дома обычно непомерно дороги, зато свободное местечко найдется почти всегда, а на окраинах за постой возьмут втрое или вчетверо меньше, но, как правило, тамошние ночлежки давно заняты более расторопными путешественниками. Итак, дорого и надежно или дешево, но рискованно?