Страница:
– Кто? – по спине Игорька пробежали мурашки.
– Глухой, что ли? – хохотнула шатенка.
– Помолчи, – оборвал её Череп. – Мы с Игорьком друзья. Ведь так?
– У-у-п… Ты… Я… А может, не надо убивать?
– Миротворец. Давай останови меня.
Череп медленно встал. Поднялся и Игорёк.
– Послушай, – умоляюще заговорил он, – может, мы и друзья, может, мы знали друг друга в другом месте. Может, всё это сон, только, знаешь, что…
– Вот, об этом подробнее. Что же, Игорёк? Что?
– Мне кажется, что всё это неслучайно.
– Мне тоже так кажется.
– Да-да, именно! Мне кажется, что всё это подстроено! Они узнали, что я могу в этом мире убивать. Так, чтобы совсем, ну понимаешь. И вывели меня на тебя. Это всё Посвящённый и его Хозяин.
Череп усмехнулся. Взгляд его сделался непроницаемо тёмным. Кончиками пальцев, словно в раздумье, провёл по столешнице.
– Что ты предлагаешь, клавишник? – негромко спросил он.
– Ну это… Ну не убивать.
– Хорошо, положим, я убивать не стану. Как мне избавиться от гнева Хозяина?
– Я не знаю. Может, он не гневается. Он же, вроде как, за пределами добра и зла. Просто я не знаю, чего он.
– Смотри, Игорёк, что происходит. Пока ты не подошёл, я знал, что я – Череп, что я могу и хочу убивать тех, кого никто убить не может. И никто ничего со мной сделать не в силах. Но как только ты заговорил, я понял, что ты – пришелец, что ты Игорёк-клавишник, что я откуда-то тебя знаю и могу тебе доверять. Только ты произнёс слово «Хозяин», я понял, кто такой Хозяин и впервые, сколько себя помню, испугался.
– Наверное, я начинаю догадываться, кто ты, – произнёс Игорёк. – То есть, чей ты ментал.
– Ладно. – Череп окинул взглядом зал. – Это он?
Игорёк недоумённо глянул. И увидел Посвящённого, тот бесстрастно наблюдал за ними.
– Мы должны всё сделать правильно, Игорёк.
– Понимаю, – неуверенно кивнул Игорёк.
– Ты можешь убить меня по-настоящему. Но это будет неправильно. Я могу уйти, но это ничего не изменит. Поэтому поступим так…
Игорёк успел заметить лишь стремительный взмах руки. В глазах сверкнуло, и он потерял сознание.
8
– Глухой, что ли? – хохотнула шатенка.
– Помолчи, – оборвал её Череп. – Мы с Игорьком друзья. Ведь так?
– У-у-п… Ты… Я… А может, не надо убивать?
– Миротворец. Давай останови меня.
Череп медленно встал. Поднялся и Игорёк.
– Послушай, – умоляюще заговорил он, – может, мы и друзья, может, мы знали друг друга в другом месте. Может, всё это сон, только, знаешь, что…
– Вот, об этом подробнее. Что же, Игорёк? Что?
– Мне кажется, что всё это неслучайно.
– Мне тоже так кажется.
– Да-да, именно! Мне кажется, что всё это подстроено! Они узнали, что я могу в этом мире убивать. Так, чтобы совсем, ну понимаешь. И вывели меня на тебя. Это всё Посвящённый и его Хозяин.
Череп усмехнулся. Взгляд его сделался непроницаемо тёмным. Кончиками пальцев, словно в раздумье, провёл по столешнице.
– Что ты предлагаешь, клавишник? – негромко спросил он.
– Ну это… Ну не убивать.
– Хорошо, положим, я убивать не стану. Как мне избавиться от гнева Хозяина?
– Я не знаю. Может, он не гневается. Он же, вроде как, за пределами добра и зла. Просто я не знаю, чего он.
– Смотри, Игорёк, что происходит. Пока ты не подошёл, я знал, что я – Череп, что я могу и хочу убивать тех, кого никто убить не может. И никто ничего со мной сделать не в силах. Но как только ты заговорил, я понял, что ты – пришелец, что ты Игорёк-клавишник, что я откуда-то тебя знаю и могу тебе доверять. Только ты произнёс слово «Хозяин», я понял, кто такой Хозяин и впервые, сколько себя помню, испугался.
– Наверное, я начинаю догадываться, кто ты, – произнёс Игорёк. – То есть, чей ты ментал.
– Ладно. – Череп окинул взглядом зал. – Это он?
Игорёк недоумённо глянул. И увидел Посвящённого, тот бесстрастно наблюдал за ними.
– Мы должны всё сделать правильно, Игорёк.
– Понимаю, – неуверенно кивнул Игорёк.
– Ты можешь убить меня по-настоящему. Но это будет неправильно. Я могу уйти, но это ничего не изменит. Поэтому поступим так…
Игорёк успел заметить лишь стремительный взмах руки. В глазах сверкнуло, и он потерял сознание.
8
В девять часов утра десятого апреля в лабораторию проблем сна санатория «Барвиха» вошёл молодой человек в зелёном комбинезоне с эмблемой некой австрийской фирмы на груди. Улыбнувшись заученной улыбкой, он извлёк из нагрудного кармана бланк заказа и сообщил дежурной медсестре, что должен провести антистатическую обработку оборудования. Медсестра провела его в лечебную палату.
Оставшись в одиночестве, молодой человек никакой профилактикой не занялся. Лишь стоял и бездумно глядел перед собой, словно его отключили. Наконец, пространство комнаты задрожало, словно изображение в расфокусированной камере, всё поплыло, и в этом мареве возникли фигуры Аскета и толстого Вадика.
– Ты понял? – осведомился Аскет.
– Чего тут не понимать, – буркнул багроволицый.
– Что-нибудь сделать можешь?
– Нет.
– Да, большая игра – большие ставки, – произнёс Аскет.
– Если так пойдёт и дальше, будем называться уже не Кремлёвцами.
– И жить будем где-нибудь в Мексике, среди нагуалей.
Оба исчезли так же внезапно, как и появились.
Вскоре молодой человек вышел, сообщил, что профилактика проведена и, забрав подписанную квитанцию, удалился. Медсестра пошла для порядка проверить помещение. И в дверях палаты столкнулась с небритым угрюмым человеком в серьёзном деловом костюме, в дорогом галстуке, с золотыми перстнями на пальцах.
– А… а… – только и произнесла опешившая медсестра.
Не обращая на неё никакого внимания, человек покинул лабораторию сна.
В коридоре обнаружились Аскет с багроволицым. Небритый человек скользнул по ним всё тем же угрюмым взглядом и молча прошёл мимо.
– Однако, – произнёс ему вслед Аскет.
– Ничего не понимаю, – заключил толстый Вадик. – Замещение пространства работает. Но это уже не моё замещение. Кто это?
– Надо думать, материализовался его двойник из Отражений, других вариантов быть не может.
– С какого боку здесь Владыка Отражений?
– В самом деле, Вадик. Атлантисты и этот в одном месте и в одно время – нечто исключительное.
– Знаешь, что я тебе скажу, Аскет?
– Конечно, знаю.
– И что думаешь?
– Согласен. Ляжем на дно и переждём. Константину и Евгению сообщать не станем, а пустим их по следу этого, – Аскет кивнул в пустоту коридора.
– А Гриша?
– А Гриша пускай своих вампиров поднимет. Всю сеть. Касательно нашего ближайшего будущего у меня нехорошее чувство.
– Ну если ты чувствуешь, – хмыкнул толстяк, – сейчас же, на неделю в Мексику.
Оба Кремлёвца медленно растаяли в воздухе.
Багроволицый толстяк Вадик существовал на Земле никак не меньше ста тысяч лет. Как и прочие Кремлёвцы, задержался он на Земле по той причине, что отказывался реализоваться, создать свою Реализацию за пределами пространственно-временного континуума нашей Вселенной. Он жаждал реализоваться здесь, но не обязательно сейчас. Более того, Вадик воображал свою будущую Реализацию как техносферу, объединяющую Землю с, как он выражался, «природными технологиями космоса». Весь мир он видел единым механизмом, а законы природы полагал технологическими факторами. Он любил науку, любил технику и неутомимо подсказывал учёным разнообразные идеи, продвигающие научный прогресс в желаемом ему направлении.
Аскет шёл другим путём. Он, как и Вадик, надеялся создать свою Реализацию на Земле, но представлял её как материализацию Нирваны. И тоже по мере сил приближал этот момент, озаряя мистиков, вдохновляя оккультистов, побуждая создавать мистическую Вселенную не где-нибудь, а здесь, на Земле. Был он гораздо моложе Вадика, происходил из конкретной исторической эпохи Древнеегипетского Царства, но не в пример мудрее того и значительно искушённее в потусторонних материях.
Вампиру Григорию, гроссмастеру ордена московских кровососов, просто нравилось жить неограниченно долго и пить кровь. Ни о каких Реализациях он не мечтал.
Двое других Нереализованных, Евгений и Константин, называли себя ангелами устрашения и требовали от остальных Кремлёвцев соответствующего к ним отношения. О Реализациях они, как и вампир, не помышляли. Им было хорошо и так, им нравилось творить справедливость. Как тати в ночи возникали они перед «согрешившими» гражданами и чинили справедливую, но страшную расправу. Особенно разгулялись Евгений с Константином в девяностые годы, когда «красный проект» Русских Богов потерпел фиаско и некому было им дать по рукам.
Новый русский Дом Реализованных, в просторечии – Новые Русские, пришедший усилиями Атлантистов на земли бывшей Красной Империи, как и прочие Дома, не жаловал и презирал Нереализованных, полагая их нарушителями космических законов. Но занятый борьбой с несдававшимися Русскими Богами, окопавши-мися в Белоруссии и непризнанной мировым сообществом Приднестровской Республике, дать по рукам Кремлёвцам тоже не мог. Новые Русские были много моложе Русских Богов. Есть такая неустранимая закономерность: пока один Дом правит, в недрах народных возрастают новые Реализованные. Как правило, их считанные единицы. Они могут ничем не заявить о себе, находясь на Земле. Зато, получив свои Реализации, завербуют здесь людей, сделают избранными, осчастливив их особой одарённостью: пророков, поэтов, учёных, политиков. С тем чтобы те создавали знако-коды, что увлекут людей в новые, ещё пустующие Реализации. Так в Древней Руси возник Новый русский Дом. К власти он прорвался через первую русскую смуту, основал династию Романовых, знако-кодом которой стал новый уклад жизни, со строгой иерархичностью и чинопочитанием.
Ответный удар Русские Боги нанесли в двадцатом веке, в семнадцатом году, откуда никто не ждал. Древние Дома отличаются разнообразием и нещепетильностью в выборе средств. Некогда Древние Реализованные выступали под личиной языческих богов, и ведущим их знако-кодом были языческие культы и таинства. К двадцатому веку Древние перестроились, в результате миру явились режимы с харизматическими лидерами, носителями не только Источников Силы, но и соответствующей идеи, то есть знако-кода. Гитлер стремился воскресить культы Германских богов и одновременно искал легендарную чашу Грааля. Муссолини апеллировал к неувядающей славе Рима, возвращая как элемент знако-кода жест римского приветствия. Сталин в качестве знако-кода добавил к красной догме культы усопших большевиков, героев и великих свершений. А ещё явились Мао в Китае, Ганди в Индии. И дружно ударили по Новым Домам. Если бы не принципиальная разобщённость Древних, вылившаяся в очередной германо-российский конфликт, Новые Дома Большого Запада неизбежно бы рухнули.
Знако-кодом, то есть тем, через что соединяется душа человеческая с высшими существами, главным образом – с Реализованными всевозможных Домов, может оказаться всё что угодно. Главное, чтобы человек видел в элементах знако-кода особую, если не высшую ценность. Система знако-кодов строится вокруг ведущего, основного знако-кода и постепенно, трудами избранных, направляемых Реализованными, охватывает все стороны жизни человека. Циничные Атлантисты, начав с протестантских догматов о пользе, как высшем оправдании богоугодности, и земном богатстве как прямом свидетельстве этой богоугодности, постепенно перешли к упрощённой и абсолютно ясной системе знако-кодов – овеществлённым ценностям общества потребления. Всё самое модное, самое современное: вещи, услуги и сам стиль жизни – вот что стало ведущим знако-кодом Атлантистов, – вербуя великое множество душ в их стремительно растущие Реализации.
Неудивительно, что ныне в головах русских людей причудливо смешались обрывки самых разнообразных систем знако-кодов: вновь воспрянувшего языческого, православных ново– и старообрядческого, большевистского, культа белого царя, последнего в династии Романовых. И всё это легло на принесенный волнами перестройки культ потребления. Один и тот же человек может верить, что только возвращение нации к древним праславянским корням возвысит Россию, и одновременно тихо ностальгировать по сталинским временам великих побед, не забывая о том, что предки его были из дворян, а главное теперь в жизни – динамичность и успех, в самом, что ни на есть, денежном эквиваленте.
Реализованные, фигурально выражаясь, сходят с ума от фортелей загадочной русской души, её широты и непредсказуемости. Какую Реализацию выбрала душа? У кого из Реализованных берёт она энергию, чтобы реализовать себя в этой жизни, осуществляя тем самым очередной проект Домов? И всё больше кажется Реализованным, что энергии их, питающие русский этнос, пропадут зазря, и в острой конкуренции Домов победителей не будет.
Что же до Кремлёвцев, им, привыкшим маневрировать между могучими силами, оказывая услуги и тем и этим, воцарившаяся неразбериха открыла возможности для самостоятельной игры. Пускай на минуту, показалось им, что, заручившись поддержкой потусторонней сущности, которой никакие Реализованные не указ, смогут они стать никак не менее могучими, чем Дома.
Есть нечто, что сами Реализованные называют Потустороньем. Куда им самим дороги нет и что, не нуждаясь в притоке человеческих душ, тем не менее, этими душами существует и частично управляет тонкими телами: ментальными и астральными.
Мир Снов, он же Снотворенье проникает неведомыми связями от менталов, двойников подсознания в ментальные тела людей. Что бы в мире, организуемом Хозяином Снов, ни происходило, оно неизбежно в момент сна отражается в психике человека.
Психика суть материя тёмная и таинственная, и чего-то большего о ней не скажешь. Другое дело – человеческая воля. Она всегда устремлена к цели, именно она полагает себя человеческим Я. И, хотя в основе воли находится сама душа, осуществляет усилие астральное тело. Вторая великая Сущность Потусторонья, Владыка Отражений, держит крепко в своей руке астралов, существ своего мира Зазеркалья. Астралы эти – точные копии человеческих астральных тел, а по внешнему виду – тел физических. И через это точное повторение неведомым образом влияет Владыка Отражений на волю людей. Иногда можно увидеть своего астрального двойника, в зеркале. И как знать, глядя на себя в отражении, не смотришь ли ты в глаза астрала?
Земная жизнь, со всеми её глупостями вроде политики, возвышения и падения империй, Силы Потусторонья волнует мало. В одном они кровно заинтересованы – чтобы людей становилось всё больше и чтобы, по возможности, они не умирали. Оттого люто ненавидят они Реализованных, постоянно отбирающих души со всеми их тонкими телами в свои Реализации. Вот в этом интересы сил Потусторонья и совпали с желаниями Кремлёвцев: Аскета и Вадика, хотевшими, чтобы Земля, со всеми населяющими Землю людьми, превратилась в две их Реализации. И чтобы люди больше не умирали.
Так случилось, что когда Вадик, пользуясь своей «технологией природы», закупоривал физическое тело Игорька в пространственно-временной свёртке, когда Аскет, пользуясь своей древнеегипетской магией, отделял от Игорька Ба, то есть ментальную оболочку, вместе с ней отделилось и то, что в древнем Египте называли Ка – оболочка астральная.
Игорёк шёл по огромному пустому и тёмному городу. На небе рассыпались бледные звёзды. Есть дома, которые при любом освещении, и в свете дня, и электрическом неистовстве городской ночи и, выступая тенями в призрачном лунном свете, сохраняют обаяние родных мест, дух уюта и мерной поступи хорошо организованной жизни. А есть такие, на которые без душевного скрежета можно смотреть лишь в солнечные дни, а ночью, под покровом сумерек дома эти превращаются во вражеские крепости, в инопланетные сооружения, в обелиски на могилах неведомых гигантов.
Город, в котором оказался Игорек, был наполнен уютными, добрыми к человеку домами. Небольшие улочки, невысокие здания, переулки, в турецком стиле балконы, мансарды, ажурные украшения над дверями. Неяркие фонари. И покой. То, что на улицах не было людей, только добавляло умиротворения. Казалось, гулять по этим улочкам, по этим брусчатым мостовым, можно вечно, не чувствуя усталости, не думая ни о чём, беспечно и беспечально.
Если ты пришёл в этот город отягощённый горестями и скорбью, они забудутся. Шаг за шагом будут растворяться они в тихих сумерках, в шелесте листвы, в приглушённом мерцании звёзд, в таинственном молчании зданий.
Неизвестно, сколько блуждал Игорёк по тихому городу. Только вдруг вдалеке возник тонкий стук женских каблучков. И заиграл по переулкам и дворам, отражаясь от стен, от мостовой и даже от неба.
Игорёк остановился. Каблучки цокали где-то впереди, может быть, далеко, может, уже совсем рядом. Что-то тёплое, давнее припомнилось Игорьку. То ли что-то из детства, а может быть, первая влюблённость или первое удивление от настоящей музыки.
Он приготовился ждать. Но ждать не пришлось. Она шла навстречу, поднималась по ступенькам лестницы, что вела в небольшой сквер с черемухой и сиренью.
Сперва Игорёк увидел бледное сияние волос, потом лёгкий женский силуэт в летнем сарафане… лицо её было Игорьку знакомо, но где и когда он видел это ничем не примечательное, но чем-то притягательное лицо?
Она остановилась в паре шагов и молча глядела, чегото ждала. Игорёк с безотчётной радостью любовался её стройной фигурой, ловил её теплый, влюблённый взгляд. Но кто она, отчего кажется такой знакомой?
– Игорь, – тихо произнесла она. – Неужели это, правда, ты?
Что тут ответишь?
– Ты не представляешь, как я рада, что ты пришёл ко мне. Я так долго тебя ждала.
– Голос… Где-то, когда-то я его слышал. Кто ты?
– Я Аня. Ты, конечно, давно забыл меня. Только это ничего не меняет. Ведь я всё равно люблю тебя, Игорь.
Она шагнула к нему, взяла за руку.
– Ну что ты? Что? – ласково произнесла она. – Растерялся?
– Я не знаю.
Он абсолютно ничего не понимал. Что за Аня? Где они находятся?
– Аня. Что это за город?
– Это город вечного покоя. Ты не бойся.
– Я и не боюсь. Напротив, здесь в самом деле спокойно. Только необычно. Но в последнее время я начал привыкать к необычному.
– Это хорошо, это очень хорошо. Хочешь, я покажу тебе наш дом?
– Наш? Что значит – наш?
– Ну наш. Это так сразу не расскажешь. Ты сам увидишь. Только шагнёшь на порог и поймёшь – это твой дом.
Она повела его вниз по лестнице. Они прошли сквером, перешли по китайскому мостику через тихий ручей, вступили под перекинутую через улочку краснокирпичную арку и оказались возле двухэтажного домика. Над дверью чёрного хода выдавалась далеко вперёд мансарда.
– Вот он, наш дом.
Игорёк поднял голову, увидел слабо светящееся зарешёченное окошко над некрашеной деревянной дверью, нависающий выступ мансарды с цветочным узором на нём. И понял, что да, это, в самом деле, его дом.
Они обогнули его и оказались перед палисадником, огороженным невысоким деревянным заборчиком, разделённым кирпичными башенками. Весь палисадник был увит диким виноградом. Прошли через резную калитку.
Она взялась за бронзовый молоток на двери и негромко постучала. Прислушалась. И толкнула дверь.
– Входи.
В небольшой, обитой дубовым шпоном прихожей горели свечи. Анна, не выпуская его руки, повела по винтовой лестнице на второй этаж.
– Это мой этаж, – сказал она. – Понимаешь, здесь живу не только я. Ещё он. Но потом, потом. Сейчас я буду показывать тебе моё маленькое царство.
Они вошли в первую залу. Игорёк ахнул: вся она была из бронзы, стены смыкались вверху готическим сводом. И всё в комнате было бронзовое, маслянистым золотым отблеском отражая пламя зажжённых светильников. И стены и пол были покрыты разнообразными бронзовыми узорами.
– Я сама их рисую, – сказала Анна. – Тебе нравится?
– Впечатляет, конечно.
– Пойдём.
Дальше была вторая зала, обитая бархатно-изумрудной тканью с золотыми цветами и блёстками; за ней – спальня в голубых тонах с большим трёхстворчатым зеркальным трюмо.
– Что вы там так долго? – снизу донёсся неприятный мужской голос.
– Кто это? – спросил Игорёк.
Она вздохнула и отпустила руку Игорька.
– Идём, познакомишься.
Человек, ожидавший внизу у лестницы, неприятно поразил Игорька своим видом. Он выглядел в точности как Игорёк, хотя одет был иначе. В костюме фисташкового цвета бархата, с алым бантом на шее, с тонким высоким бокалом вина в руке.
– Ну наконец! – воскликнул он и залпом осушил бокал. – Свершилось, ты здесь. Мы вместе!
Игорёк подошёл к двойнику и всмотрелся в его глаза. Словно глянул в зеркало, а глаза у отражения – чужие.
– Да, – кивнул двойник. – Горячий у тебя взгляд, Игорь. Обжигаешь. Куда мне до тебя. Аня показала свои владения? Давай же и я покажу свои.
Во владениях двойника обнаружилась серебряная комната в том же готическом стиле, но не расписанная замысловатыми узорами, а украшенная изречениями, среди которых в глаза бросились нацарапанные когда-то Игорьком на стене пивной. За ней обнаружился обшитый красным деревом кабинет с массивным солидным бюро, с роялем и большим современным домашним кинотеатром – плазменный экран, словно белая ворона, выбивался из интерьера. В спальне тоже был телевизор, поменьше, на прикроватной тумбочке. Он был включён, экран светился ровным голубым светом, и в углу его была надпись: «Нет сигнала».
– Видишь? – двойник указал на экран. – Ты здесь, и ему нечего показывать. Ладно, пошли в залу. Будем обедать и разговаривать.
Анна принесла из кухни поднос с кофе и булочками. Подала и села на серебряном диване, сложив руки на коленях.
– Послушай, – примостившись на серебряном стуле у стола, сказал Игорёк, – кто вы? Почему ты похож на меня, а Аня мне смутно знакома?
Двойник небрежно махнул рукой.
– Ты сперва попробуй кофе. Каков он на твой вкус? Как на Земле? Или другой? А то по телеку, знаешь, никакого вкуса не разобрать.
Удивлённый Игорёк послушно отхлебнул из чашки.
– Ничего, резковат, но это вовсе неплохо.
– Похож на земной или нет?
– Очень похож.
– Аня умеет готовить, – с ноткой самодовольства обронил двойник. – Ведь она помнит земные вкусы.
Аня смущённо улыбнулась, посмотрела на Игорька благодарным взглядом.
– Но всё же, кто вы?
– Всё ещё не узнал? – двойник вдруг хихикнул. – Это же Аня Метёлкина из восьмого А.
– Какая Аня? Восьмой А…
– Тогда ты учился в десятом.
– Это та Аня? Значит, это та, которая…
– Да-да, – радостно подхватил двойник. – Которую сбила машина. Видел «зебру» перед палисадником? Из-за неё нарисована. Знак самоубийцы.
– Самоубийцы? – тупо переспросил Игорёк. – Разве её не сбил пьяный водитель?
– Сбил, само собой. Именно пьяный. Только она сама бросилась. Так, Аня?
Та согласно кивнула.
– Вот видишь. И ты, конечно, не знаешь, из-за кого?
– Откуда же?
– Из-за тебя. Несчастная любовь, – важно подняв палец, сообщил двойник. – Ты тогда с Абросимовой из параллельного роман крутил. Как ты Метёлкину не замечал? Она на всех вечерах возле тебя крутилась. На каждой дискотеке. Помнишь, раз даже просилась тащить твой синтезатор. А ещё звонила тебе домой и молчала в трубку.
– Не помню, – убито произнёс Игорёк.
– Это неважно. Главное, что любовь творит чудеса. И после смерти Аня оказалась здесь, у меня. Правда, любви между нами нет. Всё-таки, я – не ты. То есть, конечно, я – это ты. Но только здесь, среди отражений. Помнишь альбом Фиша?
– «Vigil in a Wilderness of Mirrors», – назвал Игорёк альбом солиста группы «Мариллион».
– Точно. Помнишь: «I’ll keep a vigil in a wilderness of mirrors, where nothing here is ever what it seems…»
– К чему это?
– К тому, что я слежу за каждым твоим движением, – двойник указал на встроенный в стену экран, залитый серебристым свечением. – Сейчас ты здесь, и я чувствую себя даже как-то неуютно. Боже мой! Я столько ждал этого момента. Думал, как это всё произойдёт. Рисовал в воображении картинки. Забавно, знаешь, сидеть у экрана и воображать, как ты, когда смотришь в зеркало, видишь меня. Вдруг увидишь и шагнёшь сюда. Да. Но всё получилось столь неожиданно. Аня тебя услышала. Она может выходить на улицы, вот и пошла тебя встречать. А мне, конечно, нельзя. Мы здесь только в гости друг к другу ходим. Телепортируемся из дома в дом. У кого что по телеку идёт интересное, звонит друзьям, зовёт. Такие, в общем, дела.
Игорёк посмотрел на Аню. Она хотела что-то сказать, но не решилась перебить двойника.
– Подожди, Аня, – бросил тот. – Наобщаетесь ещё. Разве тебе, Игорь, не интересно, что это за город, кто мы такие?
– Интересно. Я ведь и спрашиваю.
– Вот и слушай. Мы, ваши двойники, называемся астралами. Ну ты должен понимать, что это такое. Когда-то, когда ещё не было телевизоров, мы смотрели на вас из ваших зеркал. Но это, конечно, неудобно. Ведь не везде же есть зеркала или какие-то другие отражающие поверхности. Да и сейчас многие продолжают по старинке. Только интеллектуальная элита умеет использовать телевизионную технику. Это ведь не просто телевизор, это телезеркало, им надо уметь управлять.
– Зато в окна многое можно увидеть и без телевизо-ра, – произнесла Аня. – Если пристально вглядеться, можно приблизить самые далёкие пространства, другие миры увидеть. Мы вчера бой инопланетных тарелок наблюдали. Это был какой-то неведомый город и там, за рекой…
– Ну да, лазерные выстрелы. Ты ведь в инопланетян не веришь, да? – спросил двойник Игоря.
– Да, в общем, не верю, – осторожно согласился Игорёк.
– Это Аня умеет так приближать. Она ведь вообще никакой не астрал. То есть астральное существо, но не двойник. Она ведь умерла. А когда человек умер, умирает и его двойник. И её двойник умер. Она же – самоубийца, все её тела разделились. Астральное залетело сюда, ко мне.
Игорьку подумалось, что жестоко говорить в третьем лице о присутствующем здесь человеке, да ещё такое. Такое вообще жестоко говорить человеку. Но Аня нисколько не смущалась и согласно кивала. Игорёк смотрел на неё, стараясь вспомнить ту Метёлкину, и внезапно понял, почему не мог узнать: эта Аня была гораздо взрослее, ярче, сильнее, чем полузабытая школьница.
– Это ведь она меня заразила верой, что ты придёшь.
– Странно, – заметил Игорёк. – Всё очень странно.
– Ничего-ничего, привыкнешь. А знаешь, я ведь, как и ты, в композиторах числюсь. Мою музыку слушают. Сейчас покажу. Пойдём.
Они прошли в кабинет. Двойник, сделав значительное лицо, расположился за роялем.
– Небольшая фантазия на тему любви, – не без торжественности сообщил он и стал играть.
Первых двух тактов хватило, чтобы лицо Игорька перекосило, как от зубной боли, и далее он слушал с нарастающим раздражением. Фантазии в музыке не обнаруживалось никакой. Это был концепт, грамотно отс-троенный, по всем правилам гармонии. Именно такую музыку терпеть не мог Игорёк. Такую и компьютеры могут сочинять. Подобное Игорьку приходилось конструировать, когда по-быстрому писал на заказ. Случалось, если посещало вдохновение, и мелодия лилась вольно, мимо всяких схем, вдруг ловил себя на том, что вместо полёта начинается нечто рассудочно правильное, поток звуковых клише.
Инструмент у двойника нужно было отнимать.
Наконец двойник угомонился, прекратил музыкальные фантазии и откинулся в кресле.
Оставшись в одиночестве, молодой человек никакой профилактикой не занялся. Лишь стоял и бездумно глядел перед собой, словно его отключили. Наконец, пространство комнаты задрожало, словно изображение в расфокусированной камере, всё поплыло, и в этом мареве возникли фигуры Аскета и толстого Вадика.
– Ты понял? – осведомился Аскет.
– Чего тут не понимать, – буркнул багроволицый.
– Что-нибудь сделать можешь?
– Нет.
– Да, большая игра – большие ставки, – произнёс Аскет.
– Если так пойдёт и дальше, будем называться уже не Кремлёвцами.
– И жить будем где-нибудь в Мексике, среди нагуалей.
Оба исчезли так же внезапно, как и появились.
Вскоре молодой человек вышел, сообщил, что профилактика проведена и, забрав подписанную квитанцию, удалился. Медсестра пошла для порядка проверить помещение. И в дверях палаты столкнулась с небритым угрюмым человеком в серьёзном деловом костюме, в дорогом галстуке, с золотыми перстнями на пальцах.
– А… а… – только и произнесла опешившая медсестра.
Не обращая на неё никакого внимания, человек покинул лабораторию сна.
В коридоре обнаружились Аскет с багроволицым. Небритый человек скользнул по ним всё тем же угрюмым взглядом и молча прошёл мимо.
– Однако, – произнёс ему вслед Аскет.
– Ничего не понимаю, – заключил толстый Вадик. – Замещение пространства работает. Но это уже не моё замещение. Кто это?
– Надо думать, материализовался его двойник из Отражений, других вариантов быть не может.
– С какого боку здесь Владыка Отражений?
– В самом деле, Вадик. Атлантисты и этот в одном месте и в одно время – нечто исключительное.
– Знаешь, что я тебе скажу, Аскет?
– Конечно, знаю.
– И что думаешь?
– Согласен. Ляжем на дно и переждём. Константину и Евгению сообщать не станем, а пустим их по следу этого, – Аскет кивнул в пустоту коридора.
– А Гриша?
– А Гриша пускай своих вампиров поднимет. Всю сеть. Касательно нашего ближайшего будущего у меня нехорошее чувство.
– Ну если ты чувствуешь, – хмыкнул толстяк, – сейчас же, на неделю в Мексику.
Оба Кремлёвца медленно растаяли в воздухе.
Багроволицый толстяк Вадик существовал на Земле никак не меньше ста тысяч лет. Как и прочие Кремлёвцы, задержался он на Земле по той причине, что отказывался реализоваться, создать свою Реализацию за пределами пространственно-временного континуума нашей Вселенной. Он жаждал реализоваться здесь, но не обязательно сейчас. Более того, Вадик воображал свою будущую Реализацию как техносферу, объединяющую Землю с, как он выражался, «природными технологиями космоса». Весь мир он видел единым механизмом, а законы природы полагал технологическими факторами. Он любил науку, любил технику и неутомимо подсказывал учёным разнообразные идеи, продвигающие научный прогресс в желаемом ему направлении.
Аскет шёл другим путём. Он, как и Вадик, надеялся создать свою Реализацию на Земле, но представлял её как материализацию Нирваны. И тоже по мере сил приближал этот момент, озаряя мистиков, вдохновляя оккультистов, побуждая создавать мистическую Вселенную не где-нибудь, а здесь, на Земле. Был он гораздо моложе Вадика, происходил из конкретной исторической эпохи Древнеегипетского Царства, но не в пример мудрее того и значительно искушённее в потусторонних материях.
Вампиру Григорию, гроссмастеру ордена московских кровососов, просто нравилось жить неограниченно долго и пить кровь. Ни о каких Реализациях он не мечтал.
Двое других Нереализованных, Евгений и Константин, называли себя ангелами устрашения и требовали от остальных Кремлёвцев соответствующего к ним отношения. О Реализациях они, как и вампир, не помышляли. Им было хорошо и так, им нравилось творить справедливость. Как тати в ночи возникали они перед «согрешившими» гражданами и чинили справедливую, но страшную расправу. Особенно разгулялись Евгений с Константином в девяностые годы, когда «красный проект» Русских Богов потерпел фиаско и некому было им дать по рукам.
Новый русский Дом Реализованных, в просторечии – Новые Русские, пришедший усилиями Атлантистов на земли бывшей Красной Империи, как и прочие Дома, не жаловал и презирал Нереализованных, полагая их нарушителями космических законов. Но занятый борьбой с несдававшимися Русскими Богами, окопавши-мися в Белоруссии и непризнанной мировым сообществом Приднестровской Республике, дать по рукам Кремлёвцам тоже не мог. Новые Русские были много моложе Русских Богов. Есть такая неустранимая закономерность: пока один Дом правит, в недрах народных возрастают новые Реализованные. Как правило, их считанные единицы. Они могут ничем не заявить о себе, находясь на Земле. Зато, получив свои Реализации, завербуют здесь людей, сделают избранными, осчастливив их особой одарённостью: пророков, поэтов, учёных, политиков. С тем чтобы те создавали знако-коды, что увлекут людей в новые, ещё пустующие Реализации. Так в Древней Руси возник Новый русский Дом. К власти он прорвался через первую русскую смуту, основал династию Романовых, знако-кодом которой стал новый уклад жизни, со строгой иерархичностью и чинопочитанием.
Ответный удар Русские Боги нанесли в двадцатом веке, в семнадцатом году, откуда никто не ждал. Древние Дома отличаются разнообразием и нещепетильностью в выборе средств. Некогда Древние Реализованные выступали под личиной языческих богов, и ведущим их знако-кодом были языческие культы и таинства. К двадцатому веку Древние перестроились, в результате миру явились режимы с харизматическими лидерами, носителями не только Источников Силы, но и соответствующей идеи, то есть знако-кода. Гитлер стремился воскресить культы Германских богов и одновременно искал легендарную чашу Грааля. Муссолини апеллировал к неувядающей славе Рима, возвращая как элемент знако-кода жест римского приветствия. Сталин в качестве знако-кода добавил к красной догме культы усопших большевиков, героев и великих свершений. А ещё явились Мао в Китае, Ганди в Индии. И дружно ударили по Новым Домам. Если бы не принципиальная разобщённость Древних, вылившаяся в очередной германо-российский конфликт, Новые Дома Большого Запада неизбежно бы рухнули.
Знако-кодом, то есть тем, через что соединяется душа человеческая с высшими существами, главным образом – с Реализованными всевозможных Домов, может оказаться всё что угодно. Главное, чтобы человек видел в элементах знако-кода особую, если не высшую ценность. Система знако-кодов строится вокруг ведущего, основного знако-кода и постепенно, трудами избранных, направляемых Реализованными, охватывает все стороны жизни человека. Циничные Атлантисты, начав с протестантских догматов о пользе, как высшем оправдании богоугодности, и земном богатстве как прямом свидетельстве этой богоугодности, постепенно перешли к упрощённой и абсолютно ясной системе знако-кодов – овеществлённым ценностям общества потребления. Всё самое модное, самое современное: вещи, услуги и сам стиль жизни – вот что стало ведущим знако-кодом Атлантистов, – вербуя великое множество душ в их стремительно растущие Реализации.
Неудивительно, что ныне в головах русских людей причудливо смешались обрывки самых разнообразных систем знако-кодов: вновь воспрянувшего языческого, православных ново– и старообрядческого, большевистского, культа белого царя, последнего в династии Романовых. И всё это легло на принесенный волнами перестройки культ потребления. Один и тот же человек может верить, что только возвращение нации к древним праславянским корням возвысит Россию, и одновременно тихо ностальгировать по сталинским временам великих побед, не забывая о том, что предки его были из дворян, а главное теперь в жизни – динамичность и успех, в самом, что ни на есть, денежном эквиваленте.
Реализованные, фигурально выражаясь, сходят с ума от фортелей загадочной русской души, её широты и непредсказуемости. Какую Реализацию выбрала душа? У кого из Реализованных берёт она энергию, чтобы реализовать себя в этой жизни, осуществляя тем самым очередной проект Домов? И всё больше кажется Реализованным, что энергии их, питающие русский этнос, пропадут зазря, и в острой конкуренции Домов победителей не будет.
Что же до Кремлёвцев, им, привыкшим маневрировать между могучими силами, оказывая услуги и тем и этим, воцарившаяся неразбериха открыла возможности для самостоятельной игры. Пускай на минуту, показалось им, что, заручившись поддержкой потусторонней сущности, которой никакие Реализованные не указ, смогут они стать никак не менее могучими, чем Дома.
Есть нечто, что сами Реализованные называют Потустороньем. Куда им самим дороги нет и что, не нуждаясь в притоке человеческих душ, тем не менее, этими душами существует и частично управляет тонкими телами: ментальными и астральными.
Мир Снов, он же Снотворенье проникает неведомыми связями от менталов, двойников подсознания в ментальные тела людей. Что бы в мире, организуемом Хозяином Снов, ни происходило, оно неизбежно в момент сна отражается в психике человека.
Психика суть материя тёмная и таинственная, и чего-то большего о ней не скажешь. Другое дело – человеческая воля. Она всегда устремлена к цели, именно она полагает себя человеческим Я. И, хотя в основе воли находится сама душа, осуществляет усилие астральное тело. Вторая великая Сущность Потусторонья, Владыка Отражений, держит крепко в своей руке астралов, существ своего мира Зазеркалья. Астралы эти – точные копии человеческих астральных тел, а по внешнему виду – тел физических. И через это точное повторение неведомым образом влияет Владыка Отражений на волю людей. Иногда можно увидеть своего астрального двойника, в зеркале. И как знать, глядя на себя в отражении, не смотришь ли ты в глаза астрала?
Земная жизнь, со всеми её глупостями вроде политики, возвышения и падения империй, Силы Потусторонья волнует мало. В одном они кровно заинтересованы – чтобы людей становилось всё больше и чтобы, по возможности, они не умирали. Оттого люто ненавидят они Реализованных, постоянно отбирающих души со всеми их тонкими телами в свои Реализации. Вот в этом интересы сил Потусторонья и совпали с желаниями Кремлёвцев: Аскета и Вадика, хотевшими, чтобы Земля, со всеми населяющими Землю людьми, превратилась в две их Реализации. И чтобы люди больше не умирали.
Так случилось, что когда Вадик, пользуясь своей «технологией природы», закупоривал физическое тело Игорька в пространственно-временной свёртке, когда Аскет, пользуясь своей древнеегипетской магией, отделял от Игорька Ба, то есть ментальную оболочку, вместе с ней отделилось и то, что в древнем Египте называли Ка – оболочка астральная.
Игорёк шёл по огромному пустому и тёмному городу. На небе рассыпались бледные звёзды. Есть дома, которые при любом освещении, и в свете дня, и электрическом неистовстве городской ночи и, выступая тенями в призрачном лунном свете, сохраняют обаяние родных мест, дух уюта и мерной поступи хорошо организованной жизни. А есть такие, на которые без душевного скрежета можно смотреть лишь в солнечные дни, а ночью, под покровом сумерек дома эти превращаются во вражеские крепости, в инопланетные сооружения, в обелиски на могилах неведомых гигантов.
Город, в котором оказался Игорек, был наполнен уютными, добрыми к человеку домами. Небольшие улочки, невысокие здания, переулки, в турецком стиле балконы, мансарды, ажурные украшения над дверями. Неяркие фонари. И покой. То, что на улицах не было людей, только добавляло умиротворения. Казалось, гулять по этим улочкам, по этим брусчатым мостовым, можно вечно, не чувствуя усталости, не думая ни о чём, беспечно и беспечально.
Если ты пришёл в этот город отягощённый горестями и скорбью, они забудутся. Шаг за шагом будут растворяться они в тихих сумерках, в шелесте листвы, в приглушённом мерцании звёзд, в таинственном молчании зданий.
Неизвестно, сколько блуждал Игорёк по тихому городу. Только вдруг вдалеке возник тонкий стук женских каблучков. И заиграл по переулкам и дворам, отражаясь от стен, от мостовой и даже от неба.
Игорёк остановился. Каблучки цокали где-то впереди, может быть, далеко, может, уже совсем рядом. Что-то тёплое, давнее припомнилось Игорьку. То ли что-то из детства, а может быть, первая влюблённость или первое удивление от настоящей музыки.
Он приготовился ждать. Но ждать не пришлось. Она шла навстречу, поднималась по ступенькам лестницы, что вела в небольшой сквер с черемухой и сиренью.
Сперва Игорёк увидел бледное сияние волос, потом лёгкий женский силуэт в летнем сарафане… лицо её было Игорьку знакомо, но где и когда он видел это ничем не примечательное, но чем-то притягательное лицо?
Она остановилась в паре шагов и молча глядела, чегото ждала. Игорёк с безотчётной радостью любовался её стройной фигурой, ловил её теплый, влюблённый взгляд. Но кто она, отчего кажется такой знакомой?
– Игорь, – тихо произнесла она. – Неужели это, правда, ты?
Что тут ответишь?
– Ты не представляешь, как я рада, что ты пришёл ко мне. Я так долго тебя ждала.
– Голос… Где-то, когда-то я его слышал. Кто ты?
– Я Аня. Ты, конечно, давно забыл меня. Только это ничего не меняет. Ведь я всё равно люблю тебя, Игорь.
Она шагнула к нему, взяла за руку.
– Ну что ты? Что? – ласково произнесла она. – Растерялся?
– Я не знаю.
Он абсолютно ничего не понимал. Что за Аня? Где они находятся?
– Аня. Что это за город?
– Это город вечного покоя. Ты не бойся.
– Я и не боюсь. Напротив, здесь в самом деле спокойно. Только необычно. Но в последнее время я начал привыкать к необычному.
– Это хорошо, это очень хорошо. Хочешь, я покажу тебе наш дом?
– Наш? Что значит – наш?
– Ну наш. Это так сразу не расскажешь. Ты сам увидишь. Только шагнёшь на порог и поймёшь – это твой дом.
Она повела его вниз по лестнице. Они прошли сквером, перешли по китайскому мостику через тихий ручей, вступили под перекинутую через улочку краснокирпичную арку и оказались возле двухэтажного домика. Над дверью чёрного хода выдавалась далеко вперёд мансарда.
– Вот он, наш дом.
Игорёк поднял голову, увидел слабо светящееся зарешёченное окошко над некрашеной деревянной дверью, нависающий выступ мансарды с цветочным узором на нём. И понял, что да, это, в самом деле, его дом.
Они обогнули его и оказались перед палисадником, огороженным невысоким деревянным заборчиком, разделённым кирпичными башенками. Весь палисадник был увит диким виноградом. Прошли через резную калитку.
Она взялась за бронзовый молоток на двери и негромко постучала. Прислушалась. И толкнула дверь.
– Входи.
В небольшой, обитой дубовым шпоном прихожей горели свечи. Анна, не выпуская его руки, повела по винтовой лестнице на второй этаж.
– Это мой этаж, – сказал она. – Понимаешь, здесь живу не только я. Ещё он. Но потом, потом. Сейчас я буду показывать тебе моё маленькое царство.
Они вошли в первую залу. Игорёк ахнул: вся она была из бронзы, стены смыкались вверху готическим сводом. И всё в комнате было бронзовое, маслянистым золотым отблеском отражая пламя зажжённых светильников. И стены и пол были покрыты разнообразными бронзовыми узорами.
– Я сама их рисую, – сказала Анна. – Тебе нравится?
– Впечатляет, конечно.
– Пойдём.
Дальше была вторая зала, обитая бархатно-изумрудной тканью с золотыми цветами и блёстками; за ней – спальня в голубых тонах с большим трёхстворчатым зеркальным трюмо.
– Что вы там так долго? – снизу донёсся неприятный мужской голос.
– Кто это? – спросил Игорёк.
Она вздохнула и отпустила руку Игорька.
– Идём, познакомишься.
Человек, ожидавший внизу у лестницы, неприятно поразил Игорька своим видом. Он выглядел в точности как Игорёк, хотя одет был иначе. В костюме фисташкового цвета бархата, с алым бантом на шее, с тонким высоким бокалом вина в руке.
– Ну наконец! – воскликнул он и залпом осушил бокал. – Свершилось, ты здесь. Мы вместе!
Игорёк подошёл к двойнику и всмотрелся в его глаза. Словно глянул в зеркало, а глаза у отражения – чужие.
– Да, – кивнул двойник. – Горячий у тебя взгляд, Игорь. Обжигаешь. Куда мне до тебя. Аня показала свои владения? Давай же и я покажу свои.
Во владениях двойника обнаружилась серебряная комната в том же готическом стиле, но не расписанная замысловатыми узорами, а украшенная изречениями, среди которых в глаза бросились нацарапанные когда-то Игорьком на стене пивной. За ней обнаружился обшитый красным деревом кабинет с массивным солидным бюро, с роялем и большим современным домашним кинотеатром – плазменный экран, словно белая ворона, выбивался из интерьера. В спальне тоже был телевизор, поменьше, на прикроватной тумбочке. Он был включён, экран светился ровным голубым светом, и в углу его была надпись: «Нет сигнала».
– Видишь? – двойник указал на экран. – Ты здесь, и ему нечего показывать. Ладно, пошли в залу. Будем обедать и разговаривать.
Анна принесла из кухни поднос с кофе и булочками. Подала и села на серебряном диване, сложив руки на коленях.
– Послушай, – примостившись на серебряном стуле у стола, сказал Игорёк, – кто вы? Почему ты похож на меня, а Аня мне смутно знакома?
Двойник небрежно махнул рукой.
– Ты сперва попробуй кофе. Каков он на твой вкус? Как на Земле? Или другой? А то по телеку, знаешь, никакого вкуса не разобрать.
Удивлённый Игорёк послушно отхлебнул из чашки.
– Ничего, резковат, но это вовсе неплохо.
– Похож на земной или нет?
– Очень похож.
– Аня умеет готовить, – с ноткой самодовольства обронил двойник. – Ведь она помнит земные вкусы.
Аня смущённо улыбнулась, посмотрела на Игорька благодарным взглядом.
– Но всё же, кто вы?
– Всё ещё не узнал? – двойник вдруг хихикнул. – Это же Аня Метёлкина из восьмого А.
– Какая Аня? Восьмой А…
– Тогда ты учился в десятом.
– Это та Аня? Значит, это та, которая…
– Да-да, – радостно подхватил двойник. – Которую сбила машина. Видел «зебру» перед палисадником? Из-за неё нарисована. Знак самоубийцы.
– Самоубийцы? – тупо переспросил Игорёк. – Разве её не сбил пьяный водитель?
– Сбил, само собой. Именно пьяный. Только она сама бросилась. Так, Аня?
Та согласно кивнула.
– Вот видишь. И ты, конечно, не знаешь, из-за кого?
– Откуда же?
– Из-за тебя. Несчастная любовь, – важно подняв палец, сообщил двойник. – Ты тогда с Абросимовой из параллельного роман крутил. Как ты Метёлкину не замечал? Она на всех вечерах возле тебя крутилась. На каждой дискотеке. Помнишь, раз даже просилась тащить твой синтезатор. А ещё звонила тебе домой и молчала в трубку.
– Не помню, – убито произнёс Игорёк.
– Это неважно. Главное, что любовь творит чудеса. И после смерти Аня оказалась здесь, у меня. Правда, любви между нами нет. Всё-таки, я – не ты. То есть, конечно, я – это ты. Но только здесь, среди отражений. Помнишь альбом Фиша?
– «Vigil in a Wilderness of Mirrors», – назвал Игорёк альбом солиста группы «Мариллион».
– Точно. Помнишь: «I’ll keep a vigil in a wilderness of mirrors, where nothing here is ever what it seems…»
– К чему это?
– К тому, что я слежу за каждым твоим движением, – двойник указал на встроенный в стену экран, залитый серебристым свечением. – Сейчас ты здесь, и я чувствую себя даже как-то неуютно. Боже мой! Я столько ждал этого момента. Думал, как это всё произойдёт. Рисовал в воображении картинки. Забавно, знаешь, сидеть у экрана и воображать, как ты, когда смотришь в зеркало, видишь меня. Вдруг увидишь и шагнёшь сюда. Да. Но всё получилось столь неожиданно. Аня тебя услышала. Она может выходить на улицы, вот и пошла тебя встречать. А мне, конечно, нельзя. Мы здесь только в гости друг к другу ходим. Телепортируемся из дома в дом. У кого что по телеку идёт интересное, звонит друзьям, зовёт. Такие, в общем, дела.
Игорёк посмотрел на Аню. Она хотела что-то сказать, но не решилась перебить двойника.
– Подожди, Аня, – бросил тот. – Наобщаетесь ещё. Разве тебе, Игорь, не интересно, что это за город, кто мы такие?
– Интересно. Я ведь и спрашиваю.
– Вот и слушай. Мы, ваши двойники, называемся астралами. Ну ты должен понимать, что это такое. Когда-то, когда ещё не было телевизоров, мы смотрели на вас из ваших зеркал. Но это, конечно, неудобно. Ведь не везде же есть зеркала или какие-то другие отражающие поверхности. Да и сейчас многие продолжают по старинке. Только интеллектуальная элита умеет использовать телевизионную технику. Это ведь не просто телевизор, это телезеркало, им надо уметь управлять.
– Зато в окна многое можно увидеть и без телевизо-ра, – произнесла Аня. – Если пристально вглядеться, можно приблизить самые далёкие пространства, другие миры увидеть. Мы вчера бой инопланетных тарелок наблюдали. Это был какой-то неведомый город и там, за рекой…
– Ну да, лазерные выстрелы. Ты ведь в инопланетян не веришь, да? – спросил двойник Игоря.
– Да, в общем, не верю, – осторожно согласился Игорёк.
– Это Аня умеет так приближать. Она ведь вообще никакой не астрал. То есть астральное существо, но не двойник. Она ведь умерла. А когда человек умер, умирает и его двойник. И её двойник умер. Она же – самоубийца, все её тела разделились. Астральное залетело сюда, ко мне.
Игорьку подумалось, что жестоко говорить в третьем лице о присутствующем здесь человеке, да ещё такое. Такое вообще жестоко говорить человеку. Но Аня нисколько не смущалась и согласно кивала. Игорёк смотрел на неё, стараясь вспомнить ту Метёлкину, и внезапно понял, почему не мог узнать: эта Аня была гораздо взрослее, ярче, сильнее, чем полузабытая школьница.
– Это ведь она меня заразила верой, что ты придёшь.
– Странно, – заметил Игорёк. – Всё очень странно.
– Ничего-ничего, привыкнешь. А знаешь, я ведь, как и ты, в композиторах числюсь. Мою музыку слушают. Сейчас покажу. Пойдём.
Они прошли в кабинет. Двойник, сделав значительное лицо, расположился за роялем.
– Небольшая фантазия на тему любви, – не без торжественности сообщил он и стал играть.
Первых двух тактов хватило, чтобы лицо Игорька перекосило, как от зубной боли, и далее он слушал с нарастающим раздражением. Фантазии в музыке не обнаруживалось никакой. Это был концепт, грамотно отс-троенный, по всем правилам гармонии. Именно такую музыку терпеть не мог Игорёк. Такую и компьютеры могут сочинять. Подобное Игорьку приходилось конструировать, когда по-быстрому писал на заказ. Случалось, если посещало вдохновение, и мелодия лилась вольно, мимо всяких схем, вдруг ловил себя на том, что вместо полёта начинается нечто рассудочно правильное, поток звуковых клише.
Инструмент у двойника нужно было отнимать.
Наконец двойник угомонился, прекратил музыкальные фантазии и откинулся в кресле.