Страница:
– Догадываюсь. А разве ты не понимаешь?
– Нет. Но ты мог бы мне объяснить, правда?
Клонинг ждал. Долго ждал. Я молчал и тянул его за собой в общую аудиторию для самостоятельных занятий.
– Если ты умеешь молчать, если будешь молчать, – сказал я. – Нам всем грозит опасность.
– Понимаю, – прошептал он. – Я сам… часто думал.
Я не верил ему. У меня в ушах все еще звучали слова Хензега, за спиной клонинга мне виделось лицо Хензега. Я должен быть осторожен, опасаться собственной тени. Но разве этот клонинг не моя тень? Разве у меня нет еще девяноста восьми теней? Одна уже исчезла, она оборачивалась назад и приказывала молчать, прежде чем раствориться в коридоре на пути к центральному лифту. А этот около меня был ужасно нетерпеливым.
– Мы должны доверять друг другу. Не знаю, кто ты, но я тебе верю. Мой номер девяносто три. Если понадобится…
Я не назвал ему своего номера. И он ушел, грустно пожав плечами. Я вернулся в библиотеку. Подошел к полке, где была спрятана моя книга, достал ее и стал рассматривать. Книга, испещренная красивыми словами, непонятными словами, не поддавалась. Но я понял самое важное. Человек не формула, выражаемая только нуклеиновыми кислотами. А за пределами нашего мира существует совершенно иной мир. «Как нарисовать птицу?» Что значит нарисовать, спрашивал себя я «Сперва нарисуйте клетку с настежь открытой дверцей, затем нарисуйте что-нибудь красивое и простое, что-нибудь очень приятное и нужное для птицы. Затем в саду или в роще к дереву плотно прислоните…»
Я был беспомощен и одинок. Хензег на минуту заглянул в библиотеку и ушел.
«Не падайте духом, ждите, ждите, если надо, годы…»
Я повторил эти слова. Откуда-то появился Зибель. Рассеянный и мрачный, он прошел мимо меня, не обратив внимания на книгу. Рассмотрев последнюю страницу, я снова спрятал книгу между учебниками и, опьяненный незнакомыми и красивыми словами, вернулся к себе в комнату.
Я должен быть осторожен. На каждом шагу. Скрывать все и от всех. От всех? Вечером появились девушки и разошлись по нашим комнатам. На следующую ночь они снова были здесь. Как-то странно себя вели, или мне только казалось? Но они были нежнее, умнее, все время о чем-то спрашивали, что-то хотели узнать. Может, это Хензег спрашивает их устами? В темноте я нажал на браслет той, которая проводила со мной эту ночь, а потом резко зажег свет и увидел цифру пять. Она ничего не заметила. Следующую ночь снова была она.
– Нас десять девушек, – прошептала она и обняла меня за шею.
– Правда? – Я изобразил удивление, хотя уже все знал от Зибеля. Но я должен быть начеку, каждый вопрос, даже самый невинный, может быть ловушкой.
– А мне всегда казалось, что ты единственная. Для меня единственная. Ведь ты единственная? Скажи!
Она смотрела на меня, грустно улыбаясь. Мне хотелось ей верить. Больно было думать, что нельзя довериться целиком этой красоте и грусти. Ее губы приоткрылись, но ничего не сказали, возможно, как и я, она думала о том, как прекрасно быть единственным для кого-то, как прекрасно, но нам это не дано
– Нас десять, – повторила девушка. – И мы похожи друг на друга, как десять капель воды. А вас сколько?
– Не знаю. – Я пожал плечами, хотя знал от Зибеля. – Я думал, что нас гораздо больше, вернее, я вообще не думал об этом.
– Каждую ночь я провожу с кем-то из вас и никогда не знаю с кем. Вы такие одинаковые. Мне кажется, что я обладаю всем миром. И не имею ничего. Я ведь и прошлой ночью была здесь!
– Да.
– А может быть, это была не я, а кто-то из других.
Она не сказала «сестер», как и я никогда не говорил «братья» и никто из нас никогда не произносил этих слов. Мы были так похожи, были такими одинаковыми, но между нами не возникало чувства привязанности и любви. Мы тайно наблюдали друг за другом и тайно друг друга ненавидели. А если девяносто третий и в самом деле мне верил?
– Ты встречал кого-нибудь красивее меня?
Я мог бы сказать «да» и погубить себя, но правда ли это, разве я мог сравнивать. Ее губы были мягкими, длинные, до пояса волосы – шелковистыми и блестящими, я был мужчиной, держал в объятиях самую красивую женщину, а вспоминал лицо Елены Зибель, одухотворенное, так отличающееся от этого совершенного лица. В глазах Елены было больше боли, тайны, в ее улыбке – больше надежды, гладкий лоб скрывал больше мысли, но об этом знал только я и не должен был забывать, чтобы остаться в живых. За спиной девушки стоял Хензег и ждал. Поэтому я сказал.
– Ты единственная женщина, которую я видел.
– Нас десять, – грустно проговорила девушка (А откуда она об этом знала?) – И никогда нас не будет больше. Наша мать мертва (И это ей было известно?) А мы не можем рожать.
– Что такое рожать? – Мне хотелось ее испытать.
– Это таинство, – кротко ответила она и улыбнулась. – Великое таинство. Разве ты не задумывался об этом?
Ловушка… Ну что ж, доктор Хензег.
– Меня это никогда не интересовало. Время от времени я чувствую в тебе необходимость, и ты приходишь. Я успокаиваюсь и снова думаю о проблеме приспособляемости, штаммах, изменении генов… В зависимости от задачи, поставленной передо мной Зибелем. Но тебе трудно это понять.
– А ты никогда не думал о смерти? – не успокаивалась девушка. – Мы так близки к ней, но совсем ее не знаем, здесь еще никто не умирал, но мне кажется, что смерть очень страшна. И все-таки мне иногда хочется умереть, а не жить такой жизнью. Разве мы созданы только для того, чтобы успокаивать вас, когда вы отдыхаете? Но я и умереть не могу. Здесь нет возможности (Есть! Есть!) Вот я и выдумываю свой особенный мир, похожий на тот, что в книгах (каких книгах, о каких книгах она говорит?), и когда мне делается совсем невыносимо, я начинаю верить в этот выдуманный мною мир, который живее и красивее настоящего (а какой он, настоящий?), и тогда я могу смеяться. Посмотри на меня, ведь я красивая и похожа на людей, рожденных от любви.
Да, все ясно, книги, смерть, рождение, любовь… Несчастный клонинг, она явилась испытать тебя и… погубить.
– Ты действительно отличаешься от остальных. И ведь ты меня любишь? Скажи, что ты меня любишь! Обмани меня! Иногда я задыхаюсь от нежности.
Не допустил ли я в чем-то ошибку?
Она подняла мою руку и посмотрела на номер.
Я пропал!
– У тебя счастливый номер. Но мне бы хотелось дать тебе имя. В тебе есть что-то необычное, какая-то искра, которая мне очень нужна. Мне иногда бывает так холодно, хочется плакать, сама не знаю почему. Скажи, что ты меня любишь, даже если это и не правда! Я дам тебе имя какой-нибудь звезды.
– Не хочу я никакого имени!
– Денеб.
– Не хочу я никакого имени!
– Альтаир…
– Глупая, разве имя имеет какое-нибудь значение?
Я приблизил к себе ее лицо. Подбородок подрагивал.
– Для меня имеет. Я буду называть тебя этим именем. И ты будешь отзываться. И тогда ты будешь единственным для меня, а я, – единственной для тебя. Зови меня Вега.
– Нет. Но ты мог бы мне объяснить, правда?
Клонинг ждал. Долго ждал. Я молчал и тянул его за собой в общую аудиторию для самостоятельных занятий.
– Если ты умеешь молчать, если будешь молчать, – сказал я. – Нам всем грозит опасность.
– Понимаю, – прошептал он. – Я сам… часто думал.
Я не верил ему. У меня в ушах все еще звучали слова Хензега, за спиной клонинга мне виделось лицо Хензега. Я должен быть осторожен, опасаться собственной тени. Но разве этот клонинг не моя тень? Разве у меня нет еще девяноста восьми теней? Одна уже исчезла, она оборачивалась назад и приказывала молчать, прежде чем раствориться в коридоре на пути к центральному лифту. А этот около меня был ужасно нетерпеливым.
– Мы должны доверять друг другу. Не знаю, кто ты, но я тебе верю. Мой номер девяносто три. Если понадобится…
Я не назвал ему своего номера. И он ушел, грустно пожав плечами. Я вернулся в библиотеку. Подошел к полке, где была спрятана моя книга, достал ее и стал рассматривать. Книга, испещренная красивыми словами, непонятными словами, не поддавалась. Но я понял самое важное. Человек не формула, выражаемая только нуклеиновыми кислотами. А за пределами нашего мира существует совершенно иной мир. «Как нарисовать птицу?» Что значит нарисовать, спрашивал себя я «Сперва нарисуйте клетку с настежь открытой дверцей, затем нарисуйте что-нибудь красивое и простое, что-нибудь очень приятное и нужное для птицы. Затем в саду или в роще к дереву плотно прислоните…»
Я был беспомощен и одинок. Хензег на минуту заглянул в библиотеку и ушел.
«Не падайте духом, ждите, ждите, если надо, годы…»
Я повторил эти слова. Откуда-то появился Зибель. Рассеянный и мрачный, он прошел мимо меня, не обратив внимания на книгу. Рассмотрев последнюю страницу, я снова спрятал книгу между учебниками и, опьяненный незнакомыми и красивыми словами, вернулся к себе в комнату.
Я должен быть осторожен. На каждом шагу. Скрывать все и от всех. От всех? Вечером появились девушки и разошлись по нашим комнатам. На следующую ночь они снова были здесь. Как-то странно себя вели, или мне только казалось? Но они были нежнее, умнее, все время о чем-то спрашивали, что-то хотели узнать. Может, это Хензег спрашивает их устами? В темноте я нажал на браслет той, которая проводила со мной эту ночь, а потом резко зажег свет и увидел цифру пять. Она ничего не заметила. Следующую ночь снова была она.
– Нас десять девушек, – прошептала она и обняла меня за шею.
– Правда? – Я изобразил удивление, хотя уже все знал от Зибеля. Но я должен быть начеку, каждый вопрос, даже самый невинный, может быть ловушкой.
– А мне всегда казалось, что ты единственная. Для меня единственная. Ведь ты единственная? Скажи!
Она смотрела на меня, грустно улыбаясь. Мне хотелось ей верить. Больно было думать, что нельзя довериться целиком этой красоте и грусти. Ее губы приоткрылись, но ничего не сказали, возможно, как и я, она думала о том, как прекрасно быть единственным для кого-то, как прекрасно, но нам это не дано
– Нас десять, – повторила девушка. – И мы похожи друг на друга, как десять капель воды. А вас сколько?
– Не знаю. – Я пожал плечами, хотя знал от Зибеля. – Я думал, что нас гораздо больше, вернее, я вообще не думал об этом.
– Каждую ночь я провожу с кем-то из вас и никогда не знаю с кем. Вы такие одинаковые. Мне кажется, что я обладаю всем миром. И не имею ничего. Я ведь и прошлой ночью была здесь!
– Да.
– А может быть, это была не я, а кто-то из других.
Она не сказала «сестер», как и я никогда не говорил «братья» и никто из нас никогда не произносил этих слов. Мы были так похожи, были такими одинаковыми, но между нами не возникало чувства привязанности и любви. Мы тайно наблюдали друг за другом и тайно друг друга ненавидели. А если девяносто третий и в самом деле мне верил?
– Ты встречал кого-нибудь красивее меня?
Я мог бы сказать «да» и погубить себя, но правда ли это, разве я мог сравнивать. Ее губы были мягкими, длинные, до пояса волосы – шелковистыми и блестящими, я был мужчиной, держал в объятиях самую красивую женщину, а вспоминал лицо Елены Зибель, одухотворенное, так отличающееся от этого совершенного лица. В глазах Елены было больше боли, тайны, в ее улыбке – больше надежды, гладкий лоб скрывал больше мысли, но об этом знал только я и не должен был забывать, чтобы остаться в живых. За спиной девушки стоял Хензег и ждал. Поэтому я сказал.
– Ты единственная женщина, которую я видел.
– Нас десять, – грустно проговорила девушка (А откуда она об этом знала?) – И никогда нас не будет больше. Наша мать мертва (И это ей было известно?) А мы не можем рожать.
– Что такое рожать? – Мне хотелось ее испытать.
– Это таинство, – кротко ответила она и улыбнулась. – Великое таинство. Разве ты не задумывался об этом?
Ловушка… Ну что ж, доктор Хензег.
– Меня это никогда не интересовало. Время от времени я чувствую в тебе необходимость, и ты приходишь. Я успокаиваюсь и снова думаю о проблеме приспособляемости, штаммах, изменении генов… В зависимости от задачи, поставленной передо мной Зибелем. Но тебе трудно это понять.
– А ты никогда не думал о смерти? – не успокаивалась девушка. – Мы так близки к ней, но совсем ее не знаем, здесь еще никто не умирал, но мне кажется, что смерть очень страшна. И все-таки мне иногда хочется умереть, а не жить такой жизнью. Разве мы созданы только для того, чтобы успокаивать вас, когда вы отдыхаете? Но я и умереть не могу. Здесь нет возможности (Есть! Есть!) Вот я и выдумываю свой особенный мир, похожий на тот, что в книгах (каких книгах, о каких книгах она говорит?), и когда мне делается совсем невыносимо, я начинаю верить в этот выдуманный мною мир, который живее и красивее настоящего (а какой он, настоящий?), и тогда я могу смеяться. Посмотри на меня, ведь я красивая и похожа на людей, рожденных от любви.
Да, все ясно, книги, смерть, рождение, любовь… Несчастный клонинг, она явилась испытать тебя и… погубить.
– Ты действительно отличаешься от остальных. И ведь ты меня любишь? Скажи, что ты меня любишь! Обмани меня! Иногда я задыхаюсь от нежности.
Не допустил ли я в чем-то ошибку?
Она подняла мою руку и посмотрела на номер.
Я пропал!
– У тебя счастливый номер. Но мне бы хотелось дать тебе имя. В тебе есть что-то необычное, какая-то искра, которая мне очень нужна. Мне иногда бывает так холодно, хочется плакать, сама не знаю почему. Скажи, что ты меня любишь, даже если это и не правда! Я дам тебе имя какой-нибудь звезды.
– Не хочу я никакого имени!
– Денеб.
– Не хочу я никакого имени!
– Альтаир…
– Глупая, разве имя имеет какое-нибудь значение?
Я приблизил к себе ее лицо. Подбородок подрагивал.
– Для меня имеет. Я буду называть тебя этим именем. И ты будешь отзываться. И тогда ты будешь единственным для меня, а я, – единственной для тебя. Зови меня Вега.
6
Напряжение нарастало с каждым днем. Как обычно, с утра мы спускались в физкультурный зал. Делали легкие упражнения, которые прогоняли усталость, вызванную долгими часами работы в лаборатории, и возвращались туда свежими и обновленными. Глаза Хензега выхватывали нас из постели, следовали за нами по коридорам, зорко ощупывали в физкультурном зале, провожали до рабочих мест. Но эти же глаза обостряли мое внутреннее зрение, и не только мое, я все чаще замечал похожее состояние у других и постоянно спрашивал себя, что мы делаем и зачем. Мне стала понятна роль Зибеля он стоял во главе нашей научной работы распределял на группы, каждая из которых занималась конкретными вопросами, а обобщения производились у него в кабинете. Но над Зибелем стоял Хензег, и именно Хензег осуществлял связь с таинственным генералом Крамером, который следил за нашей работой и ждал результатов. Я старался понять цель. Зибель не сказал мне о ней ни слова. Я понимал нужно что-то сделать, но не знал, что именно, и не мог действовать в одиночку. А если их комплекс взорвать вместе с нами? Нет, не то. Они и сами это предвидели. Почему! Где-то здесь укрыт ядерный самоликвидатор, о котором знает только Хензег, а может быть и Зибель, и который можно использовать в случае биологического заражения или бунта. Биологическое заражение? Бунт? Нет, опять не то. От Хензега я знал, что и в других местах создали таких, как мы, выносливых и умных мужчин, беспрекословно подчиняющихся их приказам. Оставалось только одно – вырваться отсюда любой ценой, добраться до людей и рассказать им все. Но в одиночку я ничего не мог сделать.
Мы были свободны только по вечерам. Но тогда приходили девушки. Я был более чем уверен, что они шпионят за нами, пытаясь добраться до наших самых сокровенных мыслей, что наши полупустые комнаты, обставленные лишь самым необходимым, прекрасно прослушивались и просматривались. Я был взвинчен до предела, но улыбка не сходила с моего лица. Я старался спокойно разговаривать и не отставать в работе, чтобы не давать повода для подозрения.
Я искал девяносто третьего. Если понадобится, сказал он, и это прозвучало как заклинание. Я не представлял себе, как это сделать и как он смог бы найти меня, но я искал и надеялся. Я ждал его и в то же время следил за Зибелем в надежде еще раз проникнуть к нему в кабинет. Но неутомимый Хензег всегда был рядом с ним и вставал на моем пути. И я решился попросить одного из наших под каким-нибудь предлогом задержать Хензега. Хензег остановился, и они о чем-то разговаривали, когда Хензег попытался отвязаться, его остановил другой, услышавший мою просьбу, потом третий, и вскоре около него выросла целая стена клонингов, которую Хензегу никак не удавалось обойти.
Я все время ждал, что меня раскроют. Ворвутся в комнату вслед за Вегой, и она укажет на меня своей изящной рукой, а потом меня поведут к центральному лифту. Но за мной никто не приходил. И девяносто третий не отзывался. А я никак не мог добраться до тайного шкафа в кабинете Зибеля. Мне нужен девяносто третий.
На переменах я всматривался в одинаковые лица хватал за руки и искал нужный мне номер.
– Кто тебе нужен? Может быть, я могу тебе помочь? – спрашивал каждый.
– Мы ведь во всем одинаковы. Наверное, и я бы мог.
В ту же минуту меня догоняли глаза Хензега. Он незаметно вырастал за моей спиной, и я растворялся среди других. Я все больше шел на риск, но уже не мог не рисковать. Я первым приходил в столовую и ждал у дверей.
– Номер? – спрашивал я у каждого.
Некоторые машинально отвечали, другие обманывали, третьи задавали вопросы. Реакции, однако, были различными, и это вселяло надежду. Появлялся Хензег, я покидал свой пост, ждал, пока он поест, застывал на стуле, потом вскакивал, хватая руку соседа справа, и беспомощно отпускал ее.
Я был один. Все еще один!
Я был не один.
Спрятанная мною в библиотеке книжка иногда исчезала с полки. Я расхаживал между столами. Один из клонингов вздрагивал. Я подсаживался к нему, стараясь заглянуть в книгу, но он закрывал страницы обеими руками.
– Не надо, приятель, – тихо шептал я. – «Сперва нарисуйте клетку с настежь открытою дверцей».
Клонинг вскакивал и тотчас скрывался за дверью. Он боялся, а я снова и снова возвращался в свою одинокую комнату. И здесь встречался со своим отцом.
Старый ученый медленно приближался, глядя на меня глубоко запавшими глазами. Он не мог сказать ни слова. От удивления. От гнева. Мне хотелось очутиться в его объятиях, но он только внимательно разглядывал меня как… как продукт вегетативного размножения. Все заранее рассчитано. Каждую ночь я заново переживал эту встречу.
Я был один. О-ди-и-н.
В эту ночь Вега была печальнее, чем всегда, нежнее и беззащитнее.
– Альтаир! Как хорошо, что ты привыкаешь к своему имени. Зови меня Вегой, прошу тебя. Называй меня по имени, разве это так трудно? А я принесла тебе подарок.
Она выглядела, как ребенок, пряча подарок за спиной, заставила меня закрыть глаза, а потом прижалась к моей груди. В руках у меня осталась маленькая книжка в кожаном переплете. Я стал листать страницы. Похоже, книга была из кабинета Зибеля. Среди знакомых слов встречалось множество непонятных. Прежде чем я успел спросить, откуда у нее эта книга, Вега сказала:
– Мне ее подарил Зибель. Вместе с этой книгой попадаешь в какой-то новый мир, в другую жизнь. Но нужно огромное терпение, чтобы понять…
У меня было достаточно терпения. Это было заложено во мне как наследие нескольких поколений ученых в роду моего отца. Вега села за стол, раскрыла Книжку.
– Мне бы хотелось, чтобы потом ты объяснил мне некоторые вещи, здесь столько непонятного. Ты такой умный, Альтаир, очень умный, ты быстро разберешься…
– Вряд ли у меня будет время, – равнодушно сказал я. – Я не должен отвлекаться, мне нужно заниматься проблемами, которые стоят передо мной. Понимаешь, наука.
– Хватит! – неожиданно выкрикнула Вега. Я никогда не видел ее в таком состоянии. – Неужели ты до сих пор ничего не понял! Разве ты слепой! Разве…
Вега перевела дух.
– Что это за наука, которая ищет все новые виды смерти! Штамм 12. Штамм 112. Штамм 1112. Штаммы, штаммы, штаммы… Это же опасно! Отвратительно! Грязно! Одна ошибка, и вы можете погибнуть. Но вы всегда внимательны, не правда ли? Не забываете пройти стерилизационную камеру! А известно ли тебе, что в секторе А произошла авария и пятеро умерли в страшных мучениях? Я боюсь за тебя! Боюсь!
Я схватил ее за руку.
– Откуда ты все это знаешь?
Вега постепенно приходила в себя. И молчала.
– Откуда ты все это знаешь? – Я сильнее сжал ее руку.
Она охнула, огляделась по сторонам, прижалась ко мне и прошептала!
– А ты не выдашь меня? Будешь молчать?
И она боялась. Снова оглядевшись, она ощупала кровать, шкаф, письменный стол, провела ладонью по стенам, а потом заговорила:
– От этого сумасшедшего Зибеля. Он приходит ко мне, очень часто приходит, путает меня с какой-то Еленой, ласкает меня, говорит, говорит и плачет, хочет со мной бежать, говорит, что здесь есть тайный ход, который… Он все время жалуется, что Хензег его в чем-то подозревает, а генерал Крамер давит на него…
Я все еще не верил ей.
Авария в секторе А. Нужно проверить.
Она молча спрятала лицо у меня на груди и заплакала.
– Люби меня! – шептала она, плакала и целовала меня и задавала вопросы, которые были мне так знакомы, потому что напоминали мои. Их не могли выдумать ни Зибель, ни Хензег. Чтобы их выдумать, нужно быть клонингом.
Мы были свободны только по вечерам. Но тогда приходили девушки. Я был более чем уверен, что они шпионят за нами, пытаясь добраться до наших самых сокровенных мыслей, что наши полупустые комнаты, обставленные лишь самым необходимым, прекрасно прослушивались и просматривались. Я был взвинчен до предела, но улыбка не сходила с моего лица. Я старался спокойно разговаривать и не отставать в работе, чтобы не давать повода для подозрения.
Я искал девяносто третьего. Если понадобится, сказал он, и это прозвучало как заклинание. Я не представлял себе, как это сделать и как он смог бы найти меня, но я искал и надеялся. Я ждал его и в то же время следил за Зибелем в надежде еще раз проникнуть к нему в кабинет. Но неутомимый Хензег всегда был рядом с ним и вставал на моем пути. И я решился попросить одного из наших под каким-нибудь предлогом задержать Хензега. Хензег остановился, и они о чем-то разговаривали, когда Хензег попытался отвязаться, его остановил другой, услышавший мою просьбу, потом третий, и вскоре около него выросла целая стена клонингов, которую Хензегу никак не удавалось обойти.
Я все время ждал, что меня раскроют. Ворвутся в комнату вслед за Вегой, и она укажет на меня своей изящной рукой, а потом меня поведут к центральному лифту. Но за мной никто не приходил. И девяносто третий не отзывался. А я никак не мог добраться до тайного шкафа в кабинете Зибеля. Мне нужен девяносто третий.
На переменах я всматривался в одинаковые лица хватал за руки и искал нужный мне номер.
– Кто тебе нужен? Может быть, я могу тебе помочь? – спрашивал каждый.
– Мы ведь во всем одинаковы. Наверное, и я бы мог.
В ту же минуту меня догоняли глаза Хензега. Он незаметно вырастал за моей спиной, и я растворялся среди других. Я все больше шел на риск, но уже не мог не рисковать. Я первым приходил в столовую и ждал у дверей.
– Номер? – спрашивал я у каждого.
Некоторые машинально отвечали, другие обманывали, третьи задавали вопросы. Реакции, однако, были различными, и это вселяло надежду. Появлялся Хензег, я покидал свой пост, ждал, пока он поест, застывал на стуле, потом вскакивал, хватая руку соседа справа, и беспомощно отпускал ее.
Я был один. Все еще один!
Я был не один.
Спрятанная мною в библиотеке книжка иногда исчезала с полки. Я расхаживал между столами. Один из клонингов вздрагивал. Я подсаживался к нему, стараясь заглянуть в книгу, но он закрывал страницы обеими руками.
– Не надо, приятель, – тихо шептал я. – «Сперва нарисуйте клетку с настежь открытою дверцей».
Клонинг вскакивал и тотчас скрывался за дверью. Он боялся, а я снова и снова возвращался в свою одинокую комнату. И здесь встречался со своим отцом.
Старый ученый медленно приближался, глядя на меня глубоко запавшими глазами. Он не мог сказать ни слова. От удивления. От гнева. Мне хотелось очутиться в его объятиях, но он только внимательно разглядывал меня как… как продукт вегетативного размножения. Все заранее рассчитано. Каждую ночь я заново переживал эту встречу.
Я был один. О-ди-и-н.
В эту ночь Вега была печальнее, чем всегда, нежнее и беззащитнее.
– Альтаир! Как хорошо, что ты привыкаешь к своему имени. Зови меня Вегой, прошу тебя. Называй меня по имени, разве это так трудно? А я принесла тебе подарок.
Она выглядела, как ребенок, пряча подарок за спиной, заставила меня закрыть глаза, а потом прижалась к моей груди. В руках у меня осталась маленькая книжка в кожаном переплете. Я стал листать страницы. Похоже, книга была из кабинета Зибеля. Среди знакомых слов встречалось множество непонятных. Прежде чем я успел спросить, откуда у нее эта книга, Вега сказала:
– Мне ее подарил Зибель. Вместе с этой книгой попадаешь в какой-то новый мир, в другую жизнь. Но нужно огромное терпение, чтобы понять…
У меня было достаточно терпения. Это было заложено во мне как наследие нескольких поколений ученых в роду моего отца. Вега села за стол, раскрыла Книжку.
– Мне бы хотелось, чтобы потом ты объяснил мне некоторые вещи, здесь столько непонятного. Ты такой умный, Альтаир, очень умный, ты быстро разберешься…
– Вряд ли у меня будет время, – равнодушно сказал я. – Я не должен отвлекаться, мне нужно заниматься проблемами, которые стоят передо мной. Понимаешь, наука.
– Хватит! – неожиданно выкрикнула Вега. Я никогда не видел ее в таком состоянии. – Неужели ты до сих пор ничего не понял! Разве ты слепой! Разве…
Вега перевела дух.
– Что это за наука, которая ищет все новые виды смерти! Штамм 12. Штамм 112. Штамм 1112. Штаммы, штаммы, штаммы… Это же опасно! Отвратительно! Грязно! Одна ошибка, и вы можете погибнуть. Но вы всегда внимательны, не правда ли? Не забываете пройти стерилизационную камеру! А известно ли тебе, что в секторе А произошла авария и пятеро умерли в страшных мучениях? Я боюсь за тебя! Боюсь!
Я схватил ее за руку.
– Откуда ты все это знаешь?
Вега постепенно приходила в себя. И молчала.
– Откуда ты все это знаешь? – Я сильнее сжал ее руку.
Она охнула, огляделась по сторонам, прижалась ко мне и прошептала!
– А ты не выдашь меня? Будешь молчать?
И она боялась. Снова оглядевшись, она ощупала кровать, шкаф, письменный стол, провела ладонью по стенам, а потом заговорила:
– От этого сумасшедшего Зибеля. Он приходит ко мне, очень часто приходит, путает меня с какой-то Еленой, ласкает меня, говорит, говорит и плачет, хочет со мной бежать, говорит, что здесь есть тайный ход, который… Он все время жалуется, что Хензег его в чем-то подозревает, а генерал Крамер давит на него…
Я все еще не верил ей.
Авария в секторе А. Нужно проверить.
Она молча спрятала лицо у меня на груди и заплакала.
– Люби меня! – шептала она, плакала и целовала меня и задавала вопросы, которые были мне так знакомы, потому что напоминали мои. Их не могли выдумать ни Зибель, ни Хензег. Чтобы их выдумать, нужно быть клонингом.
7
Осмотры у доктора Андриша участились. И стали более продолжительными.
Мне хотелось как можно скорее покинуть его кабинет, но он задерживал меня, угощая сигаретами, от которых я всегда отказывался. Я садился напротив и улыбался, разговоры начинались издалека, с несовершенства человека; внимательно слушая, я кивал головой, соглашался… И все время улыбался. Доктор Андриш поверял мне свои планы, вероятно, и ему здесь было одиноко. В соседней комнате стоял новый электронный Гиппократ. Долго и сосредоточенно монтировали его двое молчаливых клонингов, а доктор Андриш показывал мне его, объясняя, как можно раз и навсегда лишить человеческое тело тайн, а мозг – мыслей. Все будет записываться в машинной памяти этого, красавца, что изрядно облегчит работу доктора Андриша с нами. Доктор Андриш мечтал создать гигантский, совершенный мозг, для питания которого необходима кровь всего человеческого организма. И человек будет существовать с единственной целью – питать этот совершенный орган, чтобы он рождал теории и гипотезы, лишенные чувств и совести и беспощадно обрекающие на смерть не только других, но и себя. Создание такого мозга было единственным смыслом жизни доктора Андриша. А чем, собственно, отличался от этой модели мозг Хензега?
– Ты понимаешь меня? – спрашивал Андриш.
– Пытаюсь.
С каждым прошедшим днем Зибель становился все печальнее, все рассеяннее. Он избегал общества, избегал даже доктора Андриша, с которым его связывала старая дружба. Он был и в то же время не был с нами. С концом Елены Зибель приближался и его конец.
А Хензег следовал за ним как тень. Я открывал в Хейзеге все новые качества, он все больше напоминал мне олицетворение мечты доктора Андриша мозг, вычерпывающий кровь из всего тела. Иногда мне хотелось сказать ему, что он похож на клонинга, что он в большей степени клонинг, чем все мы, вместе взятые. А может быть, он и в самом деле клонинг, созданный Зибелем задолго до нас? А однажды наш доктор Зибель пришел одетый в черное, с неподвижным и мертвым лицом. Я услышал, как он сказал доктору Андришу:
– Она умерла, доктор. Мы делаем чудеса, а смерть покорить не можем. Мы с ней союзники, а она бьет нас по самому больному месту. Дорого платим за все. Стоит ли?
– Но и нам хорошо платят, не так ли?
Доктор Андриш ободряюще похлопал его по плечу, которое как-то сразу обмякло. Он посмотрел Зибелю в лицо, достал из кармана белого халата какие-то голубые таблетки и протянул их доктору. Зибель долго держал их на раскрытой ладони, разглядывая внимательно и с недоверием.
– Будешь спать как убитый. И забудешь ее. С каждым днем все больше будешь забывать.
Зибель улыбнулся – в улыбке не было ни капли доверия.
– Я никогда ее не забуду. Я встречал женщин красивее, умнее, моложе, но для меня она была единственной. Всю мою жизнь. Не то что у меня не было других, были, конечно, но она оставалась единственной. Ты можешь это понять?
– Нет.
Мне хотелось как можно скорее покинуть его кабинет, но он задерживал меня, угощая сигаретами, от которых я всегда отказывался. Я садился напротив и улыбался, разговоры начинались издалека, с несовершенства человека; внимательно слушая, я кивал головой, соглашался… И все время улыбался. Доктор Андриш поверял мне свои планы, вероятно, и ему здесь было одиноко. В соседней комнате стоял новый электронный Гиппократ. Долго и сосредоточенно монтировали его двое молчаливых клонингов, а доктор Андриш показывал мне его, объясняя, как можно раз и навсегда лишить человеческое тело тайн, а мозг – мыслей. Все будет записываться в машинной памяти этого, красавца, что изрядно облегчит работу доктора Андриша с нами. Доктор Андриш мечтал создать гигантский, совершенный мозг, для питания которого необходима кровь всего человеческого организма. И человек будет существовать с единственной целью – питать этот совершенный орган, чтобы он рождал теории и гипотезы, лишенные чувств и совести и беспощадно обрекающие на смерть не только других, но и себя. Создание такого мозга было единственным смыслом жизни доктора Андриша. А чем, собственно, отличался от этой модели мозг Хензега?
– Ты понимаешь меня? – спрашивал Андриш.
– Пытаюсь.
С каждым прошедшим днем Зибель становился все печальнее, все рассеяннее. Он избегал общества, избегал даже доктора Андриша, с которым его связывала старая дружба. Он был и в то же время не был с нами. С концом Елены Зибель приближался и его конец.
А Хензег следовал за ним как тень. Я открывал в Хейзеге все новые качества, он все больше напоминал мне олицетворение мечты доктора Андриша мозг, вычерпывающий кровь из всего тела. Иногда мне хотелось сказать ему, что он похож на клонинга, что он в большей степени клонинг, чем все мы, вместе взятые. А может быть, он и в самом деле клонинг, созданный Зибелем задолго до нас? А однажды наш доктор Зибель пришел одетый в черное, с неподвижным и мертвым лицом. Я услышал, как он сказал доктору Андришу:
– Она умерла, доктор. Мы делаем чудеса, а смерть покорить не можем. Мы с ней союзники, а она бьет нас по самому больному месту. Дорого платим за все. Стоит ли?
– Но и нам хорошо платят, не так ли?
Доктор Андриш ободряюще похлопал его по плечу, которое как-то сразу обмякло. Он посмотрел Зибелю в лицо, достал из кармана белого халата какие-то голубые таблетки и протянул их доктору. Зибель долго держал их на раскрытой ладони, разглядывая внимательно и с недоверием.
– Будешь спать как убитый. И забудешь ее. С каждым днем все больше будешь забывать.
Зибель улыбнулся – в улыбке не было ни капли доверия.
– Я никогда ее не забуду. Я встречал женщин красивее, умнее, моложе, но для меня она была единственной. Всю мою жизнь. Не то что у меня не было других, были, конечно, но она оставалась единственной. Ты можешь это понять?
– Нет.
8
Я возненавидел доктора Андриша. Как можно было не понять? Несмотря на живое лицо, он вдруг напомнил мне электронного Гиппократа. А к Зибелю я почувствовал симпатию. Он страдал и не стеснялся своих страданий. Его лицо изменилось, помягчело… Я понял, что страдание меняет людей. Делает их добрее. Или злее. Зибель стал другим.
Как-то поздно вечером я вошел к нему в кабинет. Он не удивился, принял меня совсем естественно и как будто даже обрадовался моему приходу. Предложил мне сесть, медленно надел очки и внимательно посмотрел на меня. Нам нужно было найти общий язык. Ради покойной. Ради Веги. Ради пятерых погибших.
– Доктор Зибель.
– Кто ты? Не тот ли.
– Да, тот, кто знает тайну. Не очень красиво было с вашей стороны выдавать меня.
А что вы сделали с клоном, на которого указал доктор Андриш?
– Его убили. Я не мог их остановить. Тогда нужно было сделать выбор между одним и всеми остальными. Я выбрал одного, хотя знал, что это не тот. Я чувствовал, что не тот, и искал тебя. Теперь вас девяносто девять.
– Нет… теперь нас девяносто четыре. Ну что, вы снова меня выдадите? Достаточно сказать Хензегу.
– Глупости! Хензег и сам справится, он талантлив, он никогда не ошибается. Если бы ты оказался у него в кабинете, он не упустил бы тебя, обязательно нашел бы. А я старый и усталый. Я потерял все, что любил. Елена меня покинула. Иногда я думаю, что нужно было посвятить свою жизнь борьбе с этой ужасной болезнью.
– Еще не поздно. И все-таки, почему вы не создали новую Елену Зибель? Так, как создали меня?
Лицо Зибеля вытянулось.
– Я любил ее. Что ты понимаешь в любви? Это была бы не Елена. Есть вещи, которых нельзя касаться. Понимаешь?
– Почему вы думаете, что я не понимаю? Разве у меня отсутствует хотя бы одно нормальное человеческое чувство?
– Нет. Но все-таки.
– Я никогда не буду вам благодарен, что вы сделали меня таким способом.
– Знаю, – грустно сказал Зибель. – Никто не будет мне благодарен, хотя ради вас я пренебрегал и любовью, и сном, и здоровьем. Ради вас я все поставил на карту, и теперь каждый из вас именно то, чего я добивался. Уже ничто не может измениться, мы должны достигнуть цели. Мы вернем величие нашей нации, но что ты знаешь об этом? Мы владели половиной мира, а потеряли все…
Его лицо медленно обретало свой естественный цвет. Порывистым движением он вытер капли пота. И продолжал:
– Теперь мы должны снова завоевать мир. Вы нам в этом поможете. Даже если вы этого не хотите, даже если придется погибнуть…
– Как те, кто был в секторе А…
Зибель удивленно посмотрел на меня.
– Да, как те, кто был в секторе А. Проба 24 оказалась неудачной. Но откуда тебе это известно, мой мальчик?
– От вас, доктор Зибель.
– Хм… – Зибель на минуту задумался. – Если мы что-то пока держим в тайне, то только потому, что еще не наступил наш день…
Зибель ничего не опровергал, значит, авария действительно была. И пятеро погибли …
– А когда наступит этот день?
– Скоро, совсем скоро. И мы будем к нему готовы. Мы продвинулись далеко вперед, у нас на складах огромные запасы, которые постоянно пополняются. Возможности, которые предоставляет нам молекулярная биология, превзошли все наши ожидания.
Я старался держать его подальше от стола, все время быть между ним и столом. Я знал, что там находятся кнопки для самозащиты и нападения, я понял это еще в прошлый раз по лихорадочным движениям его рук и стремлению приблизиться к столу.
– А почему Хензег преследует вас? Кто он? Ученый или…
Зибель огляделся. Экраны на стенах молчали. Не было видно контуров тайной двери, ни один звук не проникал в кабинет. Все спали. Зибель знал, что у него есть время. И не спешил.
– Хензег! Ученый, конечно. Он много знает. И много может. Но его задача следить за вами, за нами, за всеми. И в случае опасности ликвидировать…
– Но ведь вместе с нами погибнете и вы, доктор Зибель!
Зибель засмеялся.
– Зибель никогда не погибнет, запомни это! Зибель никогда не раскрывает всех своих карт и всегда держит в запасе путь к отступлению. Свой путь. Знаю, что Хензег следит за мной, но я постоянно ускользаю. Когда мы строили эту базу, Хензег был еще ребенком и мочил пеленки, но уже тогда я знал, что обязательно появится кто-то вроде Хензега, и я сделал кое-что, известное только мне. Понимаешь? Если я почувствую серьезную угрозу, я выберусь наверх. Возьму с собой одного из вас и начну все сначала. Наша нация терпела поражения и воскресала из пепла, потому что всегда были такие, как я.
– Возьмете меня с собой! Ведь и я…
– Нет, мой мальчик. Я возьму одну из девушек. Я уже сделал выбор. А ты чересчур много знаешь. Твой отец тоже слишком много знал. И умер.
– Только одного я не могу понять, почему вы не создали новую Елену Зибель? Почему не создали новую Елену? Почему не создали…
Он направился ко мне. Будь у него что-то в руках, он ударил бы меня. Он задыхался, его лицо горело, что-то во мне дрогнуло, но я не двигался и не сделал ни шагу назад, я смотрел на него, смотрел в упор на старого, непобедимого Зибеля, ускользающего отовсюду и при любых обстоятельствах. Мне было его жалко. И вместо того, чтобы убить его, раздавить… Вместо того…
– Ах ты, наглый, грязный клонинг!
И Зибель сам рухнул на пол у моих ног.
Как-то поздно вечером я вошел к нему в кабинет. Он не удивился, принял меня совсем естественно и как будто даже обрадовался моему приходу. Предложил мне сесть, медленно надел очки и внимательно посмотрел на меня. Нам нужно было найти общий язык. Ради покойной. Ради Веги. Ради пятерых погибших.
– Доктор Зибель.
– Кто ты? Не тот ли.
– Да, тот, кто знает тайну. Не очень красиво было с вашей стороны выдавать меня.
А что вы сделали с клоном, на которого указал доктор Андриш?
– Его убили. Я не мог их остановить. Тогда нужно было сделать выбор между одним и всеми остальными. Я выбрал одного, хотя знал, что это не тот. Я чувствовал, что не тот, и искал тебя. Теперь вас девяносто девять.
– Нет… теперь нас девяносто четыре. Ну что, вы снова меня выдадите? Достаточно сказать Хензегу.
– Глупости! Хензег и сам справится, он талантлив, он никогда не ошибается. Если бы ты оказался у него в кабинете, он не упустил бы тебя, обязательно нашел бы. А я старый и усталый. Я потерял все, что любил. Елена меня покинула. Иногда я думаю, что нужно было посвятить свою жизнь борьбе с этой ужасной болезнью.
– Еще не поздно. И все-таки, почему вы не создали новую Елену Зибель? Так, как создали меня?
Лицо Зибеля вытянулось.
– Я любил ее. Что ты понимаешь в любви? Это была бы не Елена. Есть вещи, которых нельзя касаться. Понимаешь?
– Почему вы думаете, что я не понимаю? Разве у меня отсутствует хотя бы одно нормальное человеческое чувство?
– Нет. Но все-таки.
– Я никогда не буду вам благодарен, что вы сделали меня таким способом.
– Знаю, – грустно сказал Зибель. – Никто не будет мне благодарен, хотя ради вас я пренебрегал и любовью, и сном, и здоровьем. Ради вас я все поставил на карту, и теперь каждый из вас именно то, чего я добивался. Уже ничто не может измениться, мы должны достигнуть цели. Мы вернем величие нашей нации, но что ты знаешь об этом? Мы владели половиной мира, а потеряли все…
Его лицо медленно обретало свой естественный цвет. Порывистым движением он вытер капли пота. И продолжал:
– Теперь мы должны снова завоевать мир. Вы нам в этом поможете. Даже если вы этого не хотите, даже если придется погибнуть…
– Как те, кто был в секторе А…
Зибель удивленно посмотрел на меня.
– Да, как те, кто был в секторе А. Проба 24 оказалась неудачной. Но откуда тебе это известно, мой мальчик?
– От вас, доктор Зибель.
– Хм… – Зибель на минуту задумался. – Если мы что-то пока держим в тайне, то только потому, что еще не наступил наш день…
Зибель ничего не опровергал, значит, авария действительно была. И пятеро погибли …
– А когда наступит этот день?
– Скоро, совсем скоро. И мы будем к нему готовы. Мы продвинулись далеко вперед, у нас на складах огромные запасы, которые постоянно пополняются. Возможности, которые предоставляет нам молекулярная биология, превзошли все наши ожидания.
Я старался держать его подальше от стола, все время быть между ним и столом. Я знал, что там находятся кнопки для самозащиты и нападения, я понял это еще в прошлый раз по лихорадочным движениям его рук и стремлению приблизиться к столу.
– А почему Хензег преследует вас? Кто он? Ученый или…
Зибель огляделся. Экраны на стенах молчали. Не было видно контуров тайной двери, ни один звук не проникал в кабинет. Все спали. Зибель знал, что у него есть время. И не спешил.
– Хензег! Ученый, конечно. Он много знает. И много может. Но его задача следить за вами, за нами, за всеми. И в случае опасности ликвидировать…
– Но ведь вместе с нами погибнете и вы, доктор Зибель!
Зибель засмеялся.
– Зибель никогда не погибнет, запомни это! Зибель никогда не раскрывает всех своих карт и всегда держит в запасе путь к отступлению. Свой путь. Знаю, что Хензег следит за мной, но я постоянно ускользаю. Когда мы строили эту базу, Хензег был еще ребенком и мочил пеленки, но уже тогда я знал, что обязательно появится кто-то вроде Хензега, и я сделал кое-что, известное только мне. Понимаешь? Если я почувствую серьезную угрозу, я выберусь наверх. Возьму с собой одного из вас и начну все сначала. Наша нация терпела поражения и воскресала из пепла, потому что всегда были такие, как я.
– Возьмете меня с собой! Ведь и я…
– Нет, мой мальчик. Я возьму одну из девушек. Я уже сделал выбор. А ты чересчур много знаешь. Твой отец тоже слишком много знал. И умер.
– Только одного я не могу понять, почему вы не создали новую Елену Зибель? Почему не создали новую Елену? Почему не создали…
Он направился ко мне. Будь у него что-то в руках, он ударил бы меня. Он задыхался, его лицо горело, что-то во мне дрогнуло, но я не двигался и не сделал ни шагу назад, я смотрел на него, смотрел в упор на старого, непобедимого Зибеля, ускользающего отовсюду и при любых обстоятельствах. Мне было его жалко. И вместо того, чтобы убить его, раздавить… Вместо того…
– Ах ты, наглый, грязный клонинг!
И Зибель сам рухнул на пол у моих ног.
9
Я бросился бежать и остановился только в коридоре. Оставаться здесь было опасно. Нужно как можно скорее смешаться с другими. Доктор Зибель в любую минуту мог прийти в себя. Я глубоко вздохнул и медленно, спокойно зашагал по коридору. Мне навстречу шел Хензег. Он изучающе посмотрел на меня и, посторонившись, дал возможность пройти. Я не выдержал и обернулся. И Хензег обернулся. Понял ли он, что я вышел из кабинета Зибеля? На его глазах я вошел в свою комнату. Когда я снова вышел, в коридоре уже никого не было. Внимательно оглядевшись по сторонам, я проскользнул в комнату напротив.
– Сегодня ночью я жду девушку, но как-то неважно себя чувствую. Если хочешь…
Он хотел, глаза его заблестели. Мне было ужасно его жалко, и я задержал его в дверях. Я рассказывал ему о своей работе, расспрашивал о его, а он нетерпеливо посматривал на часы. Я не имел права на жалость. В последний раз я пожал ему руку:
– Спасибо тебе, дружище.
Он не понял, за что я его благодарил. Я увидел в дверях его расправленные плечи. И больше ничего.
В эту ночь я не сомкнул глаз. Зажав голову руками, я ходил взад и вперед по чужой комнате. С этой ночи она станет моей комнатой. Я осмотрелся. Такая же кровать. Такой же стол. Такой же абажур. Такой же книжный шкаф. Даже книги такие же. Такое же одеяло в клетку. У меня не было выбора. У меня на пути стоял Хензег.
Часа через два Вега выскочила из комнаты, растрепанная, испуганная, готовая кричать. Оставив дверь широко распахнутой, она побежала по коридору. Я на цыпочках прокрался в комнату. Все было точно так, как я себе это представлял. Клонинг лежал на спине, глядя в потолок неподвижными мертвыми глазами и сжимая одеревеневшими пальцами покрывало. Я окаменел от его неподвижности, впервые в жизни я видел труп, снял с него браслет с номером и надел ему свой. Имело ли это смысл? Не знаю, просто мне хотелось уничтожить всякое подозрение. Скоро должны за ним прийти. Я незаметно вернулся к себе. Меня била дрожь. В коридоре послышались шаги, шепот, хлопанье дверей, приглушенный разговор, а потом снова наступила тишина.
– Сегодня ночью я жду девушку, но как-то неважно себя чувствую. Если хочешь…
Он хотел, глаза его заблестели. Мне было ужасно его жалко, и я задержал его в дверях. Я рассказывал ему о своей работе, расспрашивал о его, а он нетерпеливо посматривал на часы. Я не имел права на жалость. В последний раз я пожал ему руку:
– Спасибо тебе, дружище.
Он не понял, за что я его благодарил. Я увидел в дверях его расправленные плечи. И больше ничего.
В эту ночь я не сомкнул глаз. Зажав голову руками, я ходил взад и вперед по чужой комнате. С этой ночи она станет моей комнатой. Я осмотрелся. Такая же кровать. Такой же стол. Такой же абажур. Такой же книжный шкаф. Даже книги такие же. Такое же одеяло в клетку. У меня не было выбора. У меня на пути стоял Хензег.
Часа через два Вега выскочила из комнаты, растрепанная, испуганная, готовая кричать. Оставив дверь широко распахнутой, она побежала по коридору. Я на цыпочках прокрался в комнату. Все было точно так, как я себе это представлял. Клонинг лежал на спине, глядя в потолок неподвижными мертвыми глазами и сжимая одеревеневшими пальцами покрывало. Я окаменел от его неподвижности, впервые в жизни я видел труп, снял с него браслет с номером и надел ему свой. Имело ли это смысл? Не знаю, просто мне хотелось уничтожить всякое подозрение. Скоро должны за ним прийти. Я незаметно вернулся к себе. Меня била дрожь. В коридоре послышались шаги, шепот, хлопанье дверей, приглушенный разговор, а потом снова наступила тишина.
10
На следующий день, несмотря на траурную одежду, Зибель выглядел веселым и уверенным в себе. Не поднимая головы, я наблюдал за ним. Войдя в аудиторию, он скользнул взглядом, в котором ощущалось превосходство победителя, по нашим одинаковым лицам.
Вечером они собрались в круглом зале на синем этаже. Каждый этаж здесь освещался разным ярким светом, все они были построены по одному и тому же плану.
Вечером они собрались в круглом зале на синем этаже. Каждый этаж здесь освещался разным ярким светом, все они были построены по одному и тому же плану.