Страница:
В первой четверти XIX века полезнейшим деятелем по части морской литературы и главным ее двигателем был вновь учрежденный Адмиралтейский департамент, членами которого состояли образованнейшие морские офицеры: Шишков, Гамалея, Сарычев, Крузенштерн и др., относившиеся добросовестным образом к своей обязанности. Департамент был силой, благотворно подействовавшей на все отрасли морской литературы. Издаваемых с 1807 по 1827 г. «Записок Адмиралтейского департамента, относящихся к мореплаванию, наукам и словесности», вышло 13 книг, состоящих из полезных, прекрасно обработанных статей по разным морским специальностям. Многое более важное, полезное и замечательное по морскому делу, являвшееся у нас или за границей, находило место в этих «Записках», привлекавших все лучшие ученые силы флота и возбуждавших к этому роду деятельности даже и не моряков. Независимо от «Записок», департамент, насколько позволяли его средства, издавал более необходимые для службы книги по разным частям морского дела, как например, с 1807 года ежегодно издавались «Астрономические таблицы», в 1814 году преобразованные в «Морской месяцеслов», книгу, необходимую при всех морских вычислениях, заменившую бывший до сих пор в употреблении английский месяцеслов; «Дневные записки плавания по Балтийскому морю и Финскому заливу, с 1802-1805 год, с астрономическими и геодезическими наблюдениями, принадлежащими к поправлению морских карт» вице-адмирала гидрографа Гавриила Сарычева; «Лоция или морской путеводитель» Будищева; «Путешествие капитана Биллингса через Чукотскую землю» и пр. Наши кругосветные, ученые и другие отдаленные плавания отразились в литературе с появлением их описаний, с интересом читаемых не только моряками, но и всей образованной публикой. В числе таких изданий были: «Описание первого кругосветного плавания Крузенштерна», с огромным художественно исполненным атласом карт и рисунков; «Путешествие вокруг света» Лисянского, спутника Крузенштерна; бывшего с Биллингсом в экспедиции капитана Сарычева «Путешествие по северо-восточной части Сибири, Ледовитому морю и Восточному океану»; «Двукратное путешествие в Америку морских офицеров» Хвостова и Давыдова; «Плавание экспедиции Беллингсгаузена шлюпов Восток и Мирный» астронома Казанского университета Симонова и пр. Особенно интересны по своему содержанию и занимательному изложению были изданные капитаном В. М. Головкиным описания его путешествий на шлюпах Диана и Камчатка и описание пребывания его в плену у японцев; также «Записки старшего офицера шлюпа Диана П. И. Рикорда» о плавании его к японским берегам в 1812 и 1813 гг. с описанием освобождения из японского плена Головнина и захваченных с ним офицеров и матросов; «Записки морского офицера» о Сенявинской кампании Броневского и некоторые другие. Кроме русских сочинений, в первой четверти XIX века явилось несколько переводов описаний путешествий иностранных и много книг и статей по разным морским наукам: навигации, астрономии, лоции, тактике, геодезии, артиллерии, теории и практике кораблестроения, морской практике и пр. В этот же период времени инспектор классов Морского корпуса Гамалея издал для воспитанников несколько учебных руководств, составляющих целую энциклопедию математических и морских наук. Руководства эти были: алгебра с приложениями к геометрии, диференциальное и интегральное исчисления с приложением к криволинейной геометрии и навигации, механика, теория кораблестроения, морская практика, навигация и астрономия. В «
пополнительных к ним статьях» находятся морские таблицы и интересные популярные трактаты: «
о ветрах и вкратце о других воздушных явлениях, о течениях и некоторых других принадлежностях моря, о месяцесловном и хронологическом счислении, начальные основания гномоники, сокращенная история астрономии и кораблевождения» и, наконец, прекрасная и очень назидательная для молодых выходящих на флот офицеров «Речь о науках». По морской истории более замечательны «Собрания собственноручных писем Петра I к Апраксиным». Много трудился по морской истории Василий Николаевич Берх, в чине мичмана ходивший в первое кругосветное плавание на корабле Нева, под командой Лисянского, и потом служивший в Гидрографическом депо, под начальством Г. А. Сарычева, который поручил ему заняться собранием материалов для истории русского флота. Труды Берха, оригинальные и переводные, были разного содержания: Жизнеописания иностранных адмиралов, Хронологическая история всех путешествий в северные полярные страны, Первое морское путешествие россиян, Открытие Алеутских островов и другие сочинения, касающиеся истории нашего флота и географических открытий, сделанных русскими мореплавателями. Более важные для нашей морской истории сочинения этого автора относятся к следующему царствованию. При редком трудолюбии и видимой любви к предмету, Берх не всегда строго верен в фактах, особенно в их хронологии, и иногда, вводя для красоты слога риторические украшения, он отступал от строгой истины, поэтому при пользовании сообщаемыми им сведениями необходима особенная осторожность, а где можно, то и справка с другими источниками. Адмиралтейский департамент заботился также о составлении истории русского флота. Сначала в 1809 году это дело поручено было им автору «Древнего Российского плавателя» Боброву, но осталось неисполненным за его кончиной; потом, в 1822 г., лейтенанту Николаю Бестужеву, как офицеру «
известному по отличной и ревностной службе, так и по упражнениям его в литературе». Талантливый Бестужев горячо принялся за дело и в нескольких заседаниях департамента читал отрывки из составляемой им истории флота. Все читанное было одобрено, и два отрывка: Введение в историю до Петра I и Гангутское сражение были напечатаны в журнале «Соревнователь просвещения», труд Бестужева остановился на 1714 г. Все написанное им отличалось прекрасным языком, но было составлено исключительно по бывшим тогда печатным источникам. Морская литература первой четверти XIX века уже не ограничивалась читателями-моряками, но начала обращать на себя внимание и вообще образованного русского общества. Во многих периодических изданиях стали появляться статьи о морских военных событиях, выдающихся плаваниях русских и иностранных, описание замечательных кораблекрушений, жизнеописания моряков, сведения исторические, географические о разных странах, посещаемых мореплавателями, и популярные статьи по разным отраслям морского дела. Печатаемые почти всеми литературными периодическими изданиями морские статьи преимущественно появлялись в журналах: «Сын Отечества», «Северный Архив» и «Отечественные Записки».
Успешная война с Францией, окончившаяся освобождением государств Западной Европы от владычества Наполеона, поставила Александра I во главе всех монархов и главных политических деятелей.
Александром I был основан «Священный союз», [36]и вслед за окончательным свержением Наполеона состоялся Венский конгресс в 1815 году, на котором происходило решение вопросов, оставшихся неопределенными при заключении Парижского мира. В числе их важнейшим было распределение земель, завоеванных союзниками, и устройство Германского союза.
Другим, также касающимся флота и весьма тяжелым событием было сильное наводнение 7 ноября 1824 года, наделавшее много бед как в Петербурге, так и в Кронштадте. По произведенным разрушениям похоже на это было только наводнение 1777 г., случившееся в ночь на 10 сентября, когда вода у Главного адмиралтейства поднималась выше ординарной на 10 1/2 футов и была затоплена большая часть города. Тогда в галерной гавани было значительно повреждено множество домов, из которых 18 совсем унесено водой. Одно исправление повреждений в петербургских адмиралтействах и верфях обошлось около 15 тысяч рублей, кроме стоимости разнесенного леса, дров и порчи разных припасов. Суда разбросало по мелям, и людей из одного морского ведомства погибло 31 человек. В Кронштадте это наводнение повредило укрепления гавани, а часть их вовсе разрушило; с крепостей смыло 47 пушек, кроме леса, дров и пр., разнесло даже мелкие портовые суда и испортило и уничтожило много запасов провизии. Со времени этого наводнения в Петербурге были установлены правильные предостережения жителей пушечными выстрелами о большой прибыли воды, причем днем на адмиралтейском шпице и полицейских каланчах поднимались флаги, а ночью фонари.
Наводнение 1824 года по обширности залитой части города и произведенным им бедствиям, разрушениям и убыткам для Петербурга было несравненно значительнее наводнения 1777 года. О разрушениях в Кронштадте во время последнего наводнения 7 ноября дает понятие рапорт главного командира управляющему министерством, писанный на другой день 8 ноября: « С прискорбием доношу В. П. о горестных последствиях во время бывшей 7 числа сего ноября от SW бури, каковой по летописям Кронштадта никогда не бывало. Вода возвысилась выше ординарной на 11 1/2 футов, а ветром и волнением истреблены все деревянные гаванные крепости и снесены с пушками и якорями, на них бывшими. Остались только полуразрушенные два деревянные бастиона и в таком же виде половина бастиона. Каменные гаванные крепостные строения уцелели, хотя на них местами каменные же брустверы сброшены и некоторые пушки опрокинуты. Корабли, фрегаты и прочие суда в гаванях брошены на мель и многие из них нет надежды спасти»…
По собранным впоследствии подробным сведениям оказалось, что во время наводнения в Кронштадте совершенно разрушено 34 частных дома, 196, сделавшиеся негодными для житья, предположено разобрать, и только 156, как менее пострадавшие, могли быть исправлены. Людей погибло 76 человек. Наружные части крепостных валов города и загородных укреплений значительно размыты; в разрушенных гаванских укреплениях орудия со станками провалились в воду, магазины в военной гавани сильно повреждены; а пеньковый магазин за петербургскими воротами снесло с места. В крепости Рисбанк смыло караульный дом, с укреплений сбросило в воду 45 орудий и т. п. Казенные леса, шлюпки и множество других предметов разбросало по сестрорецкому берегу на пространстве 80 верст.
В день наводнения в кронштадтских гаванях находились 28 кораблей, 19 фрегатов, 6 бригов и до 40 транспортов и разного рода мелких судов, как то: шлюпов, гемамов и др. Из этого числа 5 кораблей и 1 фрегат находились для исправления в канале Петра Г и один фрегат занимал пост брантвахты у купеческих ворот; все же остальные суда стояли ошвартовленными в военной и средней гаванях. Во время наводнения, кроме судов бывших в канале Петра I, удержались на своих местах только 12 (6 кораблей, 4 фрегата, темам и бриг), а остальные все разбросало по мелям. Страшную картину разрушения представляли оторванные от палов суда, свалившиеся друг с другом, проталкивавшиеся между тремя рядами пал и, наконец, становившиеся на мель или на сваи и на обломки разрушающихся гаванских укреплений. В военной гавани большие суда прибивало к северной стенке, а некоторые мелкие, через разрушенные части стен, выносило даже за гавань.
Для пособия пострадавшим от наводнения и исправления произведенных им разрушений были приняты самые энергичные меры и; щедро отпущены значительные суммы. В Кронштадте для исправления гавани и снятия с мелей судов обращены наличные морские команды, и дело пошло довольно успешно.
Замечательно, что до этого наводнения в Кронштадте никаких предостерегательных сигналов о возвышении воды не было, и только в декабре 1824 года главный командир доносил управляющему министерством: « Чтобы жители низменных частей города могли быть предварены, особливо ночью, о предстоящей им опасности, равномерно, чтобы команды, назначенные к снятию судов с мели, немедленно из казарм могли итти, – велел я у главной гауптвахты поставить пушку и выстрелами давать сигналы, как то в Петербурге делается»…
Суда, совершенно негодные к плаванию, начали разбирать с осени 1825 года, и в продолжение четырех лет с 1826 по 1829 год, кроме 4 фрегатов и мелких судов, разобрано 15 кораблей; 2 обращены в блокшифы и 3 в магазины.
Начало XIX века ознаменовалось бурным потоком преобразований по всем частям морского управления. Но этот стремительный порыв далеко не оправдал возлагаемых на него надежд. Все старое, заранее признанное тогда несостоятельным, ломалось и уничтожалось без должной осмотрительности и затем торопливо заменялось новым, по большей части заимствованным из английского флота и иногда не соображенным ни с характером русского человека, ни с состоянием средств государства. Подобные нововведения, конечно, не могли укорениться на русской почве, но другие, чисто технические, вошли в служебный обиход, прочно удержались в нем и принесли ожидаемую от них пользу. К числу последних нововведений относятся: определение более целесообразных размеров рангоута, такелажа, качества парусных полотен и формы якорей; устройство на кубриках кораблей, около борта, коридоров; около шпиля чугунного бугеля с зубцами для палов; укладка матросских коек в сделанные по бортам сетки вместо прежнего помещения их в рострах; отведение на кубрике особой каюты для матросских чемоданов; уничтожение «шханц-клетней» (красного сукна с белым бордюром, развешиваемого в праздники по бортам кораблей), « как украшения излишнего и безобразного», и многое другое.
В то время большинство наших преобразователей было убеждено, что для блага России совершенно достаточно переносить к нам « в точной копии» все полезное иностранное, не обращая внимания на то, подходят ли основания и все подробности нововведения к характеру народа и положению страны. Это благоговение к иностранному и печальное незнание своего русского сказалось, как мы видели, и во взглядах «Комитета образования флота», не решившегося уничтожить или ослабить в нашем флоте бесчеловечное наказание линьками. Причиной этому была слепая подражательность английским морским порядкам, где матроса, захваченного на службу вербовкой, по большей части обманом, необходимо было держать как арестанта, не спуская на берег и поддерживая дисциплину исключительно жестокими наказаниями, которые для нашего матроса были совершенно излишними. Убеждение в преимуществах английского матроса перед русским, собственно в морском деле, было в то время у нас развито в такой степени, что при снаряжении первой кругосветной экспедиции находились старые моряки, советовавшие нанять для нее английских матросов, полагая, что русские для такого отдаленного плавания не будут годны. Но начальник экспедиции, Крузенштерн, обладавший более верным взглядом, не послушался этих советов, и взятая им русская команда доказала, что ни в каком случае русский матрос ни в чем не уступит иностранному.
Чичагов, сознавая преимущества английского флота, был сильным поклонником принятых на нем порядков.
При управлении министерством он, не стесняясь законными формами, распоряжался таким образом, как при данных обстоятельствах ему казалось выгоднее для казны или успешнее для самого дела. На этом основании он, без докладов и публикаций, утверждал своей властью значительные подряды или, желая достигнуть щегольского состояния судов, разрешал командирам, для придания наружной и внутренней красоты кораблю и его вооружению, требовать все, чего они ни пожелают, не обращая внимания на существующие штатные положения, и т. п. Такое открытое пренебрежение к законности со стороны министра, тем или другим образом, вредно отражалось на самой службе и вызывало обвинение в несоблюдении казенного интереса. Закончим характеристику этого министра отзывом одного отличного моряка В. М. Головнина, его современника, занимавшего впоследствии высокое место в нашей морской администрации: « Человек в лучших летах мужества, балованное дитя счастья, все знал по книгам и ничего по опытам, всем и всегда командовал и никогда ни у кого не был под начальством. Во всех делах верил самому себе более всех. …Самого себя считал способным ко всему, а других ню к чему. Вот истинный характер того министра, который, соря деньгами, воображал, что делает морские наши силы непобедимыми. Подражая слепо англичанам и вводя нелепые новизны, мечтал, что кладет основной камень величию русского флота…».
Преемником его был маркиз де-Траверсе, французский эмигрант, служивший в сухопутной армии и во флоте своего отечества, командовавший судами и участвовавший в войне за независимость Северо-Американских Штатов. Из капитанов французского флота он в 1791 году принят в наш гребной флот капитаном генерал-майорского ранга и через десять лет службы был полным адмиралом.
По поступлении в русскую службу, все время плавая только на судах гребного флота и состоя командиром Роченсальмского порта. Траверсе в 1802 году был назначен главным командиром Черноморского флота и портов. Наступившая война с Турцией показала крайне неудовлетворительное боевое состояние этого флота, но и административное управление и состояние черноморских портов было не лучшем положении; например, по донесению контрольной комиссии, в Херсоне корабельные леса были разбросаны в беспорядке на пространстве 8 или 10 верст, гибли и портились, оставленные без надзора. Отправленные из Севастополя в Корфу для продовольствия эскадры около 40 тысяч пудов сухарей не были приняты по негодности и возвращены в Севастополь; а для эскадры сухари куплены за границей по цене значительно высшей, и т. п. В 1811 году, при назначении Чичагова главнокомандующим Молдавской армией, ему же поручено было и главное начальство над Черноморским флотом, но он тогда не имел ни времени, ни возможности изменить печальное положение этого флота, в котором все и осталось в том же виде до назначения главным командиром Грейга.
Неудачное управление Черноморским флотом не помешало назначению Траверсе морским министром, после Чичагова, которого он, во многих отношениях, был совершенной противоположностью. Насколько Чичагов по характеру своему был способен создавать себе врагов, настолько Траверсе умел приобрести расположение нужных людей, в числе которых был всесильный Аракчеев и другие особы, близкие к государю. Мягкость характера, любезность, вкрадчивый ум и безукоризненное французское светское обращение, высоко ценимое тогдашним высшим обществом, приобрели ему симпатии, имевшие большое влияние на его служебную карьеру.
Увлечения Чичагова, иногда даже вредные, в основании своем имели всегда предполагаемую пользу дела; в действиях же Траверсе господствовало желание произвести эффект и поразить государя своей полезной служебной энергией. При вступлении его в управление министерством в Петербурге строились четыре корабля, заложенные при Чичагове в январе и ноябре 1809 года. По правилам, принятым комитетом образования флота на основании весьма разумных причин, в мирное время строение каждого корабля предполагалось производить в продолжение трех лет; но Траверсе, для наглядного опровержения неуместности этого правила, а главное, для показания своей деятельности, пожелал построить четыре корабля в восемь месяцев. Когда ему сведущие люди, прикосновенные к делу, ясно доказали невозможность исполнения, то он ограничился только одним новым 74-пушечным кораблем Три святителя, который действительно заложен был 15 января 1810 г. и спущен на воду 30 сентября того же года. Одновременно с ним спущен был и один из чичаговских кораблей Память Евстафия, заложенный годом ранее. Но при этом нельзя не обратить внимания на то, что успех восьмимесячной постройки корабля Три святителя достигнут был следующими исключительными мерами: на трех заложенных при Чичагове кораблях Норд Адлер, Принц Густав и Чесма работы были остановлены, и все плотники и другие мастеровые обращены на корабль Три святителя, на котором время работы в каждый будний день было увеличено и, кроме того, работали по воскресеньям и другим праздникам. Но главной причиной официальной быстроты работы было то, что действительная постройка корабля началась гораздо ранее дня торжественной его закладки. Подобный же эффект восьмимесячной постройки, с помощью тех же средств, повторен был в следующем 1811 году с двумя 44-пушечными фрегатами Архипелаг и Автроил. Впоследствии, когда уже не представлялось надобности в подобных опытах поспешности, корабли строились полтора, два года и долее.
В первое время управления министерством деятельность Траверсе направлена была преимущественно к изменению или уничтожению всего сделанного его предшественником; причем некоторые из улучшений в сущности были ухудшениями. По истощении же материала для такой отрицательной деятельности наступил период бездействия, отразившийся печальным застоем во всех частях морской администрации и на самом флоте.
По наступлении мирного времени, мало-помалу все высшие административные распоряжения перешли к доверенному лицу Александра I графу Аракчееву, сделавшемуся первым или, вернее, единственным министром. Постепенно удаляясь от непосредственных сношений с правительственными лицами, Александр I стал принимать доклады через одного Аракчеева. Такое положение дел при грубом и суровом характере докладчика как в администрации, так и в большинстве русского общества порождало самое тяжелое впечатление.
Будущий воспитатель Александра II, Василий Андреевич Жуковский, писал к другу своему Александру Ивановичу Тургеневу: « Прости, о себе ничего не пишу. Старое все миновалось, а новое никуда не годится. С тех пор, как мы расстались, я не оживал. Душа как будто деревянная! Что из меня будет – не знаю, а часто, часто хотелось бы и совсем не быть». Или вот слова государственного деятеля графа Семена Романовича Воронцова в письме к графу Растопчину: « Двухлетняя тяжелая война с Наполеоном и продолжительное отсутствие государя отвлекли правительство от улучшений, задуманных в начале царствования Александра. Администрация находилась в самом жалком состоянии. Сенат – хранилище законов – потерял всякое значение и силу. Беспрестанно, в виде опыта, издавались уставы без всякого надзора за их исполнением. Финансы, юстиция, внутреннее благоустройство представляли мрачный образ беспорядков и злоупотреблений». В этой ужасающей, но верной картине общего положения государства флот и все морское ведомство представляли одну из печальных частностей.
Для большинства служащих флота одной из несимпатичных сторон управления Траверсе была неуместная экономия, доставлявшая для казны ничтожные сбережения, но весьма дурно влиявшая на дух подчиненных и возбуждавшая в них справедливое негодование. Так например, при возвращении из-за границы нижних чинов, увольняемых в отставку по причине болезней и ран, Траверсе назначил выдавать им за каждый заслуженный червонец по 3 р. 30 к. ассигнациями, цену значительно низшую против существовавшего тогда курса. На просьбы о пособиях морским чинам, потерявшим свое имущество при погибели корабля Всеволод и на других судах, сожженных или потопленных неприятелем, обыкновенно получались отказы. Вместо прежде отпускавшихся на корабли казенных инструментов велено было иметь собственные, флотским офицерам зрительные трубы, а штурманам секстаны и т. п. Эта экономия доходила даже до удержания законно заслуженных денег, как было с вице-адмиралом Сенявиным.
Из перемен, происходивших во время двенадцатилетнего управления Траверсе морским ведомством, следует отметить коренное преобразование команд, с упразднением на флоте морских солдат и введением обучения матросов фронтовой службе, портовые постройки, к которым относится и прекрасное здание Петербургского адмиралтейства, улучшение маячной части, особенно важные гидрографические работы, кругосветные плавания и полярные экспедиции. Упоминая об этих событиях, нельзя умалчивать о тех мрачных, характерных чертах этого времени, которые привели наш флот к самому печальному застою и произвели на тогдашних наших моряков такое угнетающе-безотрадное впечатление, что между ними мог явиться чудовищно-нелепый слух, будто бы, вследствие требований Англии, наш флот решено было уничтожить и что это решение приводилось в исполнение маркизом де-Траверсе.
Находясь с эскадрой в заграничном плавании, Сенявин из-за несвоевременной доставки денег из России находился иногда в затруднительном положении и для сохранения выгод казны употреблял на расходы по эскадре, с согласия своих подчиненных, принадлежащие им деньги, вырученные за взятые призы, разумеется, обещая выдачу их по возвращении в Россию. Но когда по прибытии из Англии Сенявин обратился с просьбой о возвращении этих денег их собственникам, то Траверсе, не благоволивший к Сенявину, воспользовался неудовольствием на него государя, и на просьбу о призовых деньгах последовала высочайшая резолюция: «
Конгрессы и сеймы
Успешная война с Францией, окончившаяся освобождением государств Западной Европы от владычества Наполеона, поставила Александра I во главе всех монархов и главных политических деятелей.
Александром I был основан «Священный союз», [36]и вслед за окончательным свержением Наполеона состоялся Венский конгресс в 1815 году, на котором происходило решение вопросов, оставшихся неопределенными при заключении Парижского мира. В числе их важнейшим было распределение земель, завоеванных союзниками, и устройство Германского союза.
Наводнение 7 ноября 1824 года
Другим, также касающимся флота и весьма тяжелым событием было сильное наводнение 7 ноября 1824 года, наделавшее много бед как в Петербурге, так и в Кронштадте. По произведенным разрушениям похоже на это было только наводнение 1777 г., случившееся в ночь на 10 сентября, когда вода у Главного адмиралтейства поднималась выше ординарной на 10 1/2 футов и была затоплена большая часть города. Тогда в галерной гавани было значительно повреждено множество домов, из которых 18 совсем унесено водой. Одно исправление повреждений в петербургских адмиралтействах и верфях обошлось около 15 тысяч рублей, кроме стоимости разнесенного леса, дров и порчи разных припасов. Суда разбросало по мелям, и людей из одного морского ведомства погибло 31 человек. В Кронштадте это наводнение повредило укрепления гавани, а часть их вовсе разрушило; с крепостей смыло 47 пушек, кроме леса, дров и пр., разнесло даже мелкие портовые суда и испортило и уничтожило много запасов провизии. Со времени этого наводнения в Петербурге были установлены правильные предостережения жителей пушечными выстрелами о большой прибыли воды, причем днем на адмиралтейском шпице и полицейских каланчах поднимались флаги, а ночью фонари.
Наводнение 1824 года по обширности залитой части города и произведенным им бедствиям, разрушениям и убыткам для Петербурга было несравненно значительнее наводнения 1777 года. О разрушениях в Кронштадте во время последнего наводнения 7 ноября дает понятие рапорт главного командира управляющему министерством, писанный на другой день 8 ноября: « С прискорбием доношу В. П. о горестных последствиях во время бывшей 7 числа сего ноября от SW бури, каковой по летописям Кронштадта никогда не бывало. Вода возвысилась выше ординарной на 11 1/2 футов, а ветром и волнением истреблены все деревянные гаванные крепости и снесены с пушками и якорями, на них бывшими. Остались только полуразрушенные два деревянные бастиона и в таком же виде половина бастиона. Каменные гаванные крепостные строения уцелели, хотя на них местами каменные же брустверы сброшены и некоторые пушки опрокинуты. Корабли, фрегаты и прочие суда в гаванях брошены на мель и многие из них нет надежды спасти»…
По собранным впоследствии подробным сведениям оказалось, что во время наводнения в Кронштадте совершенно разрушено 34 частных дома, 196, сделавшиеся негодными для житья, предположено разобрать, и только 156, как менее пострадавшие, могли быть исправлены. Людей погибло 76 человек. Наружные части крепостных валов города и загородных укреплений значительно размыты; в разрушенных гаванских укреплениях орудия со станками провалились в воду, магазины в военной гавани сильно повреждены; а пеньковый магазин за петербургскими воротами снесло с места. В крепости Рисбанк смыло караульный дом, с укреплений сбросило в воду 45 орудий и т. п. Казенные леса, шлюпки и множество других предметов разбросало по сестрорецкому берегу на пространстве 80 верст.
В день наводнения в кронштадтских гаванях находились 28 кораблей, 19 фрегатов, 6 бригов и до 40 транспортов и разного рода мелких судов, как то: шлюпов, гемамов и др. Из этого числа 5 кораблей и 1 фрегат находились для исправления в канале Петра Г и один фрегат занимал пост брантвахты у купеческих ворот; все же остальные суда стояли ошвартовленными в военной и средней гаванях. Во время наводнения, кроме судов бывших в канале Петра I, удержались на своих местах только 12 (6 кораблей, 4 фрегата, темам и бриг), а остальные все разбросало по мелям. Страшную картину разрушения представляли оторванные от палов суда, свалившиеся друг с другом, проталкивавшиеся между тремя рядами пал и, наконец, становившиеся на мель или на сваи и на обломки разрушающихся гаванских укреплений. В военной гавани большие суда прибивало к северной стенке, а некоторые мелкие, через разрушенные части стен, выносило даже за гавань.
Для пособия пострадавшим от наводнения и исправления произведенных им разрушений были приняты самые энергичные меры и; щедро отпущены значительные суммы. В Кронштадте для исправления гавани и снятия с мелей судов обращены наличные морские команды, и дело пошло довольно успешно.
Замечательно, что до этого наводнения в Кронштадте никаких предостерегательных сигналов о возвышении воды не было, и только в декабре 1824 года главный командир доносил управляющему министерством: « Чтобы жители низменных частей города могли быть предварены, особливо ночью, о предстоящей им опасности, равномерно, чтобы команды, назначенные к снятию судов с мели, немедленно из казарм могли итти, – велел я у главной гауптвахты поставить пушку и выстрелами давать сигналы, как то в Петербурге делается»…
Суда, совершенно негодные к плаванию, начали разбирать с осени 1825 года, и в продолжение четырех лет с 1826 по 1829 год, кроме 4 фрегатов и мелких судов, разобрано 15 кораблей; 2 обращены в блокшифы и 3 в магазины.
Чичагов и его управление
Начало XIX века ознаменовалось бурным потоком преобразований по всем частям морского управления. Но этот стремительный порыв далеко не оправдал возлагаемых на него надежд. Все старое, заранее признанное тогда несостоятельным, ломалось и уничтожалось без должной осмотрительности и затем торопливо заменялось новым, по большей части заимствованным из английского флота и иногда не соображенным ни с характером русского человека, ни с состоянием средств государства. Подобные нововведения, конечно, не могли укорениться на русской почве, но другие, чисто технические, вошли в служебный обиход, прочно удержались в нем и принесли ожидаемую от них пользу. К числу последних нововведений относятся: определение более целесообразных размеров рангоута, такелажа, качества парусных полотен и формы якорей; устройство на кубриках кораблей, около борта, коридоров; около шпиля чугунного бугеля с зубцами для палов; укладка матросских коек в сделанные по бортам сетки вместо прежнего помещения их в рострах; отведение на кубрике особой каюты для матросских чемоданов; уничтожение «шханц-клетней» (красного сукна с белым бордюром, развешиваемого в праздники по бортам кораблей), « как украшения излишнего и безобразного», и многое другое.
В то время большинство наших преобразователей было убеждено, что для блага России совершенно достаточно переносить к нам « в точной копии» все полезное иностранное, не обращая внимания на то, подходят ли основания и все подробности нововведения к характеру народа и положению страны. Это благоговение к иностранному и печальное незнание своего русского сказалось, как мы видели, и во взглядах «Комитета образования флота», не решившегося уничтожить или ослабить в нашем флоте бесчеловечное наказание линьками. Причиной этому была слепая подражательность английским морским порядкам, где матроса, захваченного на службу вербовкой, по большей части обманом, необходимо было держать как арестанта, не спуская на берег и поддерживая дисциплину исключительно жестокими наказаниями, которые для нашего матроса были совершенно излишними. Убеждение в преимуществах английского матроса перед русским, собственно в морском деле, было в то время у нас развито в такой степени, что при снаряжении первой кругосветной экспедиции находились старые моряки, советовавшие нанять для нее английских матросов, полагая, что русские для такого отдаленного плавания не будут годны. Но начальник экспедиции, Крузенштерн, обладавший более верным взглядом, не послушался этих советов, и взятая им русская команда доказала, что ни в каком случае русский матрос ни в чем не уступит иностранному.
Чичагов, сознавая преимущества английского флота, был сильным поклонником принятых на нем порядков.
При управлении министерством он, не стесняясь законными формами, распоряжался таким образом, как при данных обстоятельствах ему казалось выгоднее для казны или успешнее для самого дела. На этом основании он, без докладов и публикаций, утверждал своей властью значительные подряды или, желая достигнуть щегольского состояния судов, разрешал командирам, для придания наружной и внутренней красоты кораблю и его вооружению, требовать все, чего они ни пожелают, не обращая внимания на существующие штатные положения, и т. п. Такое открытое пренебрежение к законности со стороны министра, тем или другим образом, вредно отражалось на самой службе и вызывало обвинение в несоблюдении казенного интереса. Закончим характеристику этого министра отзывом одного отличного моряка В. М. Головнина, его современника, занимавшего впоследствии высокое место в нашей морской администрации: « Человек в лучших летах мужества, балованное дитя счастья, все знал по книгам и ничего по опытам, всем и всегда командовал и никогда ни у кого не был под начальством. Во всех делах верил самому себе более всех. …Самого себя считал способным ко всему, а других ню к чему. Вот истинный характер того министра, который, соря деньгами, воображал, что делает морские наши силы непобедимыми. Подражая слепо англичанам и вводя нелепые новизны, мечтал, что кладет основной камень величию русского флота…».
Маркиз де-Траверсе и его управление
Преемником его был маркиз де-Траверсе, французский эмигрант, служивший в сухопутной армии и во флоте своего отечества, командовавший судами и участвовавший в войне за независимость Северо-Американских Штатов. Из капитанов французского флота он в 1791 году принят в наш гребной флот капитаном генерал-майорского ранга и через десять лет службы был полным адмиралом.
По поступлении в русскую службу, все время плавая только на судах гребного флота и состоя командиром Роченсальмского порта. Траверсе в 1802 году был назначен главным командиром Черноморского флота и портов. Наступившая война с Турцией показала крайне неудовлетворительное боевое состояние этого флота, но и административное управление и состояние черноморских портов было не лучшем положении; например, по донесению контрольной комиссии, в Херсоне корабельные леса были разбросаны в беспорядке на пространстве 8 или 10 верст, гибли и портились, оставленные без надзора. Отправленные из Севастополя в Корфу для продовольствия эскадры около 40 тысяч пудов сухарей не были приняты по негодности и возвращены в Севастополь; а для эскадры сухари куплены за границей по цене значительно высшей, и т. п. В 1811 году, при назначении Чичагова главнокомандующим Молдавской армией, ему же поручено было и главное начальство над Черноморским флотом, но он тогда не имел ни времени, ни возможности изменить печальное положение этого флота, в котором все и осталось в том же виде до назначения главным командиром Грейга.
Неудачное управление Черноморским флотом не помешало назначению Траверсе морским министром, после Чичагова, которого он, во многих отношениях, был совершенной противоположностью. Насколько Чичагов по характеру своему был способен создавать себе врагов, настолько Траверсе умел приобрести расположение нужных людей, в числе которых был всесильный Аракчеев и другие особы, близкие к государю. Мягкость характера, любезность, вкрадчивый ум и безукоризненное французское светское обращение, высоко ценимое тогдашним высшим обществом, приобрели ему симпатии, имевшие большое влияние на его служебную карьеру.
Увлечения Чичагова, иногда даже вредные, в основании своем имели всегда предполагаемую пользу дела; в действиях же Траверсе господствовало желание произвести эффект и поразить государя своей полезной служебной энергией. При вступлении его в управление министерством в Петербурге строились четыре корабля, заложенные при Чичагове в январе и ноябре 1809 года. По правилам, принятым комитетом образования флота на основании весьма разумных причин, в мирное время строение каждого корабля предполагалось производить в продолжение трех лет; но Траверсе, для наглядного опровержения неуместности этого правила, а главное, для показания своей деятельности, пожелал построить четыре корабля в восемь месяцев. Когда ему сведущие люди, прикосновенные к делу, ясно доказали невозможность исполнения, то он ограничился только одним новым 74-пушечным кораблем Три святителя, который действительно заложен был 15 января 1810 г. и спущен на воду 30 сентября того же года. Одновременно с ним спущен был и один из чичаговских кораблей Память Евстафия, заложенный годом ранее. Но при этом нельзя не обратить внимания на то, что успех восьмимесячной постройки корабля Три святителя достигнут был следующими исключительными мерами: на трех заложенных при Чичагове кораблях Норд Адлер, Принц Густав и Чесма работы были остановлены, и все плотники и другие мастеровые обращены на корабль Три святителя, на котором время работы в каждый будний день было увеличено и, кроме того, работали по воскресеньям и другим праздникам. Но главной причиной официальной быстроты работы было то, что действительная постройка корабля началась гораздо ранее дня торжественной его закладки. Подобный же эффект восьмимесячной постройки, с помощью тех же средств, повторен был в следующем 1811 году с двумя 44-пушечными фрегатами Архипелаг и Автроил. Впоследствии, когда уже не представлялось надобности в подобных опытах поспешности, корабли строились полтора, два года и долее.
В первое время управления министерством деятельность Траверсе направлена была преимущественно к изменению или уничтожению всего сделанного его предшественником; причем некоторые из улучшений в сущности были ухудшениями. По истощении же материала для такой отрицательной деятельности наступил период бездействия, отразившийся печальным застоем во всех частях морской администрации и на самом флоте.
По наступлении мирного времени, мало-помалу все высшие административные распоряжения перешли к доверенному лицу Александра I графу Аракчееву, сделавшемуся первым или, вернее, единственным министром. Постепенно удаляясь от непосредственных сношений с правительственными лицами, Александр I стал принимать доклады через одного Аракчеева. Такое положение дел при грубом и суровом характере докладчика как в администрации, так и в большинстве русского общества порождало самое тяжелое впечатление.
Будущий воспитатель Александра II, Василий Андреевич Жуковский, писал к другу своему Александру Ивановичу Тургеневу: « Прости, о себе ничего не пишу. Старое все миновалось, а новое никуда не годится. С тех пор, как мы расстались, я не оживал. Душа как будто деревянная! Что из меня будет – не знаю, а часто, часто хотелось бы и совсем не быть». Или вот слова государственного деятеля графа Семена Романовича Воронцова в письме к графу Растопчину: « Двухлетняя тяжелая война с Наполеоном и продолжительное отсутствие государя отвлекли правительство от улучшений, задуманных в начале царствования Александра. Администрация находилась в самом жалком состоянии. Сенат – хранилище законов – потерял всякое значение и силу. Беспрестанно, в виде опыта, издавались уставы без всякого надзора за их исполнением. Финансы, юстиция, внутреннее благоустройство представляли мрачный образ беспорядков и злоупотреблений». В этой ужасающей, но верной картине общего положения государства флот и все морское ведомство представляли одну из печальных частностей.
Для большинства служащих флота одной из несимпатичных сторон управления Траверсе была неуместная экономия, доставлявшая для казны ничтожные сбережения, но весьма дурно влиявшая на дух подчиненных и возбуждавшая в них справедливое негодование. Так например, при возвращении из-за границы нижних чинов, увольняемых в отставку по причине болезней и ран, Траверсе назначил выдавать им за каждый заслуженный червонец по 3 р. 30 к. ассигнациями, цену значительно низшую против существовавшего тогда курса. На просьбы о пособиях морским чинам, потерявшим свое имущество при погибели корабля Всеволод и на других судах, сожженных или потопленных неприятелем, обыкновенно получались отказы. Вместо прежде отпускавшихся на корабли казенных инструментов велено было иметь собственные, флотским офицерам зрительные трубы, а штурманам секстаны и т. п. Эта экономия доходила даже до удержания законно заслуженных денег, как было с вице-адмиралом Сенявиным.
Из перемен, происходивших во время двенадцатилетнего управления Траверсе морским ведомством, следует отметить коренное преобразование команд, с упразднением на флоте морских солдат и введением обучения матросов фронтовой службе, портовые постройки, к которым относится и прекрасное здание Петербургского адмиралтейства, улучшение маячной части, особенно важные гидрографические работы, кругосветные плавания и полярные экспедиции. Упоминая об этих событиях, нельзя умалчивать о тех мрачных, характерных чертах этого времени, которые привели наш флот к самому печальному застою и произвели на тогдашних наших моряков такое угнетающе-безотрадное впечатление, что между ними мог явиться чудовищно-нелепый слух, будто бы, вследствие требований Англии, наш флот решено было уничтожить и что это решение приводилось в исполнение маркизом де-Траверсе.
Положение Сенявина и Ушакова
Находясь с эскадрой в заграничном плавании, Сенявин из-за несвоевременной доставки денег из России находился иногда в затруднительном положении и для сохранения выгод казны употреблял на расходы по эскадре, с согласия своих подчиненных, принадлежащие им деньги, вырученные за взятые призы, разумеется, обещая выдачу их по возвращении в Россию. Но когда по прибытии из Англии Сенявин обратился с просьбой о возвращении этих денег их собственникам, то Траверсе, не благоволивший к Сенявину, воспользовался неудовольствием на него государя, и на просьбу о призовых деньгах последовала высочайшая резолюция: «