Виан Борис. А потом всех уродов убрать!

   – Скажи-ка, – произносит он, – ты помнишь, какой вывод ты сделал недавно?
   – Да, – отвечаю я все еще с гордостью, но слегка обеспокоенный выражением его лица.
   – Что, по-твоему, доказывает, что те, кто напали на Дефато, и те, что явились в «Сламмер», из одной банды?
   Я на минуту задумываюсь и понимаю, что он имеет в виду. Убийца Петросяна обязательно должен принадлежать к группировке, которая соперничает с его бандой. Если те, кто пытался ограбить труп Петросяна, – его друзья, то вполне вероятно, что те, кто напали на «Сламмер», – дружки его убийцы. Да, эти два нападения могли совершить разные гангстеры. Я чешу в затылке.
   – Понимаю, что ты имеешь в виду, – говорю я. И это звучит менее задорно.
   Он качает головой и почти сразу же выходит из машины. В боковом зеркальце появляется автомобиль. Он замедляет ход, затем отъезжает. Ложная тревога. Гари наклоняется ко мне через дверцу и говорит:
   – Я подожду в парадной, – он указывает на дом, возле которого мы остановились. – Если мы оба останемся в такси, это будет выглядеть подозрительным. Поэтому ты останешься здесь, чтобы опознать того типа. Если кто-нибудь придет, то это будут именно они – те, кто знают тебя в лицо. Неясно лишь одно: они за или против Петросяна.
   – Иди, – говорю я. – Вон еще одна машина. Он заходит в дом, а я краешком глаза слежу за приближающимся автомобилем На этот раз они объезжают нас, останавливаются как раз перед моей парадной и заходят в дом.
   Я не узнаю ни того, ни другого. Но, наклонившись, замечаю, что в машине сидит еще один, не считая шофера. Итак, их четверо.
   Как же мне увидеть лицо этого типа?
   Никогда мне не приходилось так ломать голову. Наконец у меня возникает идея.
   – Послушайте, – обращаюсь я к таксисту, – не хотите ли заработать пять долларов?
   – Смотря что для этого нужно… – отвечает тот. Наш разговор слышать он не мог, и если даже слышал, что мы говорили, когда уже остановились, навряд ли смог что-нибудь понять.
   – Слушай, старина, – говорю я, – меня интересует физиономия господина, который сидит вон в той машине. Так вот, вы выходите, вежливо открываете дверцу и говорите ему, что у него спустила шина. Пойдет за пятерку?
   – Но ведь его шина в прекрасном состоянии…
   – Разумеется. Но ведь он ничего об этом не знает.
   – А если посмотреть выйдет не он, а шофер?
   – Что ж, это будет неудача, – говорю я, – но не для вас. И к тому же маловероятно, что шофер покинет свое место.
   Он почесывает голову.
   – Ладно, я иду.
   Он выходит из такси и открывает дверцу той машины. Это серый крайслер. По счастью, шина действительно слабовата. Он возвращается, я сижу, затаив дыхание. В этот момент Гари выходит из парадной и садится в такси, а тот, другой, выходит из машины.
   Боже праведный… это он. Я забиваюсь в самый угол из боязни, что он меня узнает, и говорю таксисту.
   – Поехали, отвезите нас. – я сам не знаю куда и говорю первое, что приходит на ум, – на Голливудский бульвар.
   Шофер и в ус не дует и трогает с места.
   – Посмотри же номер… – говорю я Гари, пихнув его локтем. Он оборачивается, смотрит назад и что-то записывает в книжку.
   – Это был он, – говорю я.
   – Хорошо, – только-то и отвечает Гари и затем обращается к шоферу:
   – Скажите-ка, приятель, вы знаете, где находится «Бюро пропавших без вести»? Тогда отвезите нас туда и как можно быстрее.
   Малый жмет на газ, протискивается сквозь ряд машин, словно крыса в нору, и вот мы уже здесь, второй раз за утро.
   Я начинаю припоминать, что не спал всю ночь. Но Гари свеж, как только что снесенное яичко, и его галстук-бабочка трепыхается как никогда.
   Мы выходим из такси, и я даю шоферу двадцать долларов. Он и не рассчитывает на большее, но после всего ему не так уж необходимо знать, что он рисковал шкурой.
   – Знаешь, – говорит мне Гари, пока мы поднимаемся на десятый этаж, – похоже, эти типы – изрядные смельчаки. Вся полиция Лос-Анджелеса сидит у них на хвосте, а они продолжают циркулировать по городу как ни в чем не бывало.
   – Именно это и заставляет меня думать о двух разных бандах, – продолжает Гари. – Одним и тем же не хватило бы скорости провернуть все эти операции в одно утро.
   – Как бы то ни было, – говорю я угрюмо, – представляю, в каком состоянии я обнаружу свои пожитки.
   – В некотором беспорядке, пожалуй, – ухмыляется каналья Гари.
   Я прохожу за ним в Бюро. Преклонных лет мужчина в форме рассматривает досье.
   – Здравствуй, Мак, – говорит Гари.
   – Здравствуй, Килиан, – отвечает тот. – Чем могу быть полезен?
   – Я хотел бы посмотреть фотографии девиц, которые исчезли из Лос-Анджелеса и окрестностей за последнее время, – говорит Гари.

IX. Женщины убегают

   Мак поднимается и вытаскивает верхний ящик картотеки.
   – Вот, до прошлой недели, – говорит он. – Но с тех пор нет ничего интересного. Посмотрите сами, они стоят по порядку. Есть также другая классификация, по алфавиту, если желаете.
   – Нет, это то, что нужно, – отвечает Гари. – Иди-ка сюда, Рок.
   Мы внимательно просматриваем шесть первых фотографий. На седьмой я сжимаю Гари за локоть.
   – Послушай, – говорю я, – очень уж быстро ты это делаешь. Пожалей меня, а то при таком темпе я сойду с ума раньше, чем у меня вырастут зубы мудрости.
   Так как девица, мило улыбающаяся с фотографии, вне всяких споров – та самая красотка, что предлагала мне не совсем приличные вещи сегодня ночью.
   Да, это она, у меня нет и тени сомнения. Я узнал ее белокурые волосы, хорошо очерченные губы, прямой тонкий нос, большие голубые глаза. Я знаю, что они голубые, потому что видел их так же близко, как сейчас – глаза Гари, которые вопросительно смотрят на меня.
   – Это она, – говорю я ему просто.
   – Да, старина, тяжелый ты человек, – отвечает он, ничуть не удивившись и восхищенно глядя на смазливое личико этой первоклассной красотки.
   – Кто она? – спрашиваю я. Он поворачивает фото и читает:
   – Беренис Хэйвен, 19 лет. Исчезла шесть дней назад.
   – Ее родители полагают, что она сбежала, – объясняет нам сотрудник бюро. – Она пошла на танцы и не вернулась. У нас есть еще одна, пропавшая на этой неделе при точно таких же обстоятельствах, – он указывает на четвертую фотографию в стопке.
   – Цинтия Спотлайт, дочь коммодора^[1] У. Спотлайта. Тоже прехорошенькая. Пошла встретиться с друзьями в ночной бар.
   – Но ведь газеты, – говорю я, – не упоминали ни о той, ни о другой, тогда как вот фотографии Филлис Барни и Лесли Дэниел, о которых писали в местных ведомостях. Как же так?
   – Это сделано нарочно, по просьбе родителей. Можешь быть уверен, что мистер Хэйвен и коммодор Спотлайт – люди весьма состоятельные и заплатили крупную сумму, чтобы избежать скандала.
   – Но ведь это глупо, – возражаю я. – А если их похитили?
   – В любом случае полиция их разыскивает, – отвечает мне чиновник бюро.
   Я жду, пока Гари записывает еще какие-то сведения, и мы выходим.
   – Понимаешь, – говорит Гари, – для родителей опасно кричать на каждом шагу, что их дочери сбежали, если они рассчитывают найти им партию в приличном обществе.
   – Хорошо, – говорю я. – Что мы будем делать теперь? Не лучше ли было выследить того гнусного негодяя, который заставил меня курить отравленное сено?
   – Этого только не хватало! – говорит Гари. – Если ты мечтаешь очутиться в канаве с полным ртом одуванчиков, именно так и следует поступить. Нет, старик, я не собираюсь разыгрывать из себя детектива таким образом. А сейчас иди-ка пообедай, ты, должно быть, голоден. А затем мы встретимся в два часа у меня в бюро, в «Колл». Я же постараюсь узнать, кому принадлежит машина.
   – Номер, конечно же, поддельный, – говорю я.
   – Не думаю, – отвечает Гари. – Они совершают слишком много глупостей, чтобы подделывать номера на всех машинах. Есть куда более надежный способ водить полицию за нос.
   – Какой?
   – Иметь настоящие номера и быть важным господином, – говорит он. – Будь спокоен. Информация, которую мы понемногу выудим отовсюду, выведет нас, быть может, на сенатора или даже губернатора, но явно не на какого-нибудь мистера Смита или Брауна.
   – Это еще нужно проверить, – парирую я. – У меня лично впечатление, что лучше было бы поехать за ними.
   – Не бойся, – говорит Гари. – Даже если я ошибаюсь, мы еще будем с ними встречаться, и гораздо чаще, чем нам бы хотелось… Не забывай одну простую вещь.
   – Какую? – спрашиваю я.
   – Фотографии-то в наших руках!
   Боже мой, он прав, чудовище. Я чувствую, как у меня холодеет спина.
   – Что мне с ними делать? – спрашиваю я.
   – Положи их в двойной конверт и отправь по адресу, который я тебе дам.
   Он что-то царапает в записной книжке, вырывает листок и протягивает мне.
   – Но главное… – продолжает он, – не ходи домой. Пообедай где хочешь Пока, Рок.
   – Будь здоров, – отвечаю я.
   Я знаю, что я сейчас сделаю. Я беру такси. Я еду за своей машиной, которая стоит в целости и сохранности. Я забираюсь в нее и мчусь к Дугласу Тфраку. По дороге останавливаюсь у почты, отправляю письмо и затем вхожу к нему. Час дня.
   Он преспокойно дрыхнет.

X. Я много флиртую

   Если вы никогда не были у Дугласа, то вы и представления не имеете, что такое беспорядок. Он живет в отеле на площади Пуансеттиа, на примерно одинаковом расстоянии от всех студий Голливуда, что позволяет ему очень поздно вставать и тратить минимум времени на писанину своих идиотских статей. Пуансеттиа – это между клубом «Уилшир» и стадионом «Гилмор» – уголок ничем не беспокойнее остальной части этого чертова города. Добраться сюда вы можете, если свернете со 2-й улицы на бульвар Беверли. Что же до Дугласа, то я застаю его в постели. Он лежит, скорчившись в три погибели, при этом его рука зажата между правой щиколоткой и левым коленом, что, видимо, навевает весьма впечатляющие сны. На улице невероятно жарко, и, несмотря на открытое настежь окно, трудно представить, что поблизости океан.
   Полагая, что Дуглас уже достаточно выспался, я иду в ванну и набираю стакан воды. Поскольку я человек беззлобный, ограничиваюсь водой из-под крана, а не из холодильника; затем я возвращаюсь, чтобы вылить эту воду ему на голову, ничуть не сомневаясь в правильности своего поступка. Он делает чудовищную гримасу и просыпается, производя невероятно много шума.
   – В этом виски слишком много воды, – бормочет он и наконец замечает меня. – Ах, это ты, грязная скотина!
   – Почему ты на меня сердишься, Дуглас? – спрашиваю я – Я ведь мог вылить тебе все это в другое место, пониже.
   – Бесполезно, – бормочет он. – Ты можешь мне поверить, я испробовал все, в том числе и холодную воду. Который час?
   – Я приглашаю тебя позавтракать, – говорю я.
   – Хорошо. – хрипит он. – Я бы съел бифштекс с луком и яблочный пирог.
   Хочу вам признаться, зачем я пришел к Дугласу. Может быть, вы уже догадались.
   – Послушай-ка, – говорю я небрежно, – нам вдвоем пожалуй что будет скучно. Что, если ты звякнешь Санди Лав?
   Он смотрит на меня.
   – За кого ты меня принимаешь? – говорит он. – За торговца человеческой плотью? Я не позволю этому невиннейшему созданию служить твоим развратным инстинктам.
   Тем не менее он берет аппарат и набирает номер; четверть часа спустя мы все трое встречаемся в просторном кафе.
   Дуглас ест свой бифштекс, а я обращаюсь к яичнице – чувство у меня такое, будто я не принимал пищи уже года полтора.
   Санди Лав просто восхитительна, она тут же меня атакует.
   – Почему это вы так быстро убежали вчера вечером?
   – Во-первых, не вчера вечером, а сегодня утром. У меня была срочная встреча.
   Она недоверчиво смотрит на мою голову. Я совсем забыл, что шишка все еще там.
   – На вашем месте, – говорит она, – я бы так не торопилась. Это опасно.
   – Это же скандалист, – уверяет Дуглас. – Рок всегда был скандалистом и навсегда им останется. Поверьте мне, любовь моя…
   С полным ртом жареного лука он нежно склоняется к Санди Лав, но та отталкивает его.
   – Не думайте, что меня может соблазнить этот ужасный луковый запах, – говорит она. – Я предпочитаю шанель.
   Дугласа не так-то просто смутить. Он поглощает бифштекс с заразительным удовольствием, и я едва успеваю обогнать его с яичницей.
   Я смотрю на Санди Лав, она смотрит на меня; в атмосфере, бесспорно, происходят какие-то изменения, так как столкновение наших взглядов вызывает заметное повышение температуры. Я роняю на пол бумажную салфетку и, наклонившись за ней, убеждаюсь, что под столом можно увидеть много любопытных вещей, в особенности когда их вам хотят показать, и что на Санди Лав нет ничего такого, что помешало бы ей широко расставить ноги или поиграть в классики.
   – Я не скандалист, – говорю я. – Мне пришлось покинуть вас, но против своей воли. Приношу вам искренние извинения. Как вы можете заметить, – тут я указываю на свою голову, – я шел не для того, чтобы поразвлечься на стороне.
   Санди Лав улыбается, и я вижу, что она совсем на меня не сердится, и это побуждает меня заказать двойную порцию бифштекса со шпинатом. Пока официант записывает заказ, я оглядываюсь по сторонам, и в то время как я поворачиваю голову направо, кто-то хлопает меня по левому плечу. Я поворачиваюсь так резко, будто меня ужалила гремучая змея. Но это всего лишь другой официант.
   – Вас спрашивает какая-то дама, – говорит он.
   – Где она? – спрашиваю я, не шелохнувшись.
   – Вон там.
   Он указывает мне на стоящую в дверях высокую худощавую девицу.
   – Что ей от меня нужно?
   – У нее к вам личное дело, если не ошибаюсь, – отвечает официант и уходит.
   – Готово дело: еще одна несчастная, не так ли? Бедное мое дитя, – продолжает Дуглас, повернувшись к Санди Лав, – судя по всему, вам придется еще раз удовольствоваться моей компанией.
   Я поднимаюсь. Снимаю свою руку с бедра Санди Лав, но она пытается удержать меня: вероятно, массаж, которому она подверглась, ей настоятельно рекомендовали врачи.
   – Не бойтесь, – говорю я. – Я вернусь.
   Я предстаю перед незнакомкой, и она начинает довольно быстро говорить. Она не очень симпатична, у нее крупный рот и большие неприятные глаза.
   – Фотографии у вас? – спрашивает она.
   – Какие фотографии?
   – Вы прекрасно знаете. Я хочу сказать вам следующее: или вы отдаете нам фотографии, или же мы сами найдем способ их получить. Вы знаете, к чему это привело Петросяна.
   – Вас, во всяком случае, это привело не так далеко: вы все еще не нашли их.
   Это не рассмешило ее. Она смотрит мне прямо в лицо. Вид у нее слегка разочарованный.
   – Мне жаль вас, – произносит она, – вы были очень красивым молодым человеком.
   Поверьте, когда речь заходит обо мне, из всех времен я больше всего ненавижу прошедшее.
   – Мне бы хотелось остаться тем, кто я есть, еще на какое-то время, – отвечаю я уверенно.
   Лицо ее озаряется совершенно ледяной улыбкой, точно я – ребенок, сморозивший глупость Я хватаю ее за руку. Вид у меня самый что ни на есть невинный, но когда захочу, я могу причинить боль.
   – Вы ведь не откажетесь посидеть с нами. У меня очаровательные друзья, которым я хотел бы вас представить.
   Она сопротивляется, пытается высвободиться, но все напрасно: мой кулак в два раза больше, чем ее. Я подтаскиваю ее к столику, и она нехотя садится между мной и Дугласом.
   – Я хочу представить вам Дугласа Тфрака и Санди Лав, – говорю я, вопросительно глядя на нее.
   – Цинтия Спотлайт, – говорит она.
   Я с трудом глотаю слюну, чуть не задохнувшись при этом. Только ее не хватало… Полный набор.
   – Как поживаете? – машинально спрашивает Дуглас.
   – Что вам заказать, Цинтия? – выговариваю я с трудом.
   – Послушайте, Рок, я действительно очень, очень тороплюсь, – говорит она. – Меня ждут.
   Если я буду настаивать, она, очевидно, устроит скандал, а я не могу упустить такой шанс и позволить ей улизнуть.
   – Ладно… не буду вас задерживать, – говорю я по возможности самым непринужденным тоном. – Я даже подвезу вас. Пошли.
   Я ставлю на карту все. Я поднимаюсь, она за мной, я снова хватаю ее за руку и тащу к своей машине, вскипая при этом от одной только мысли о моем бифштексе со шпинатом. Но еще больше меня бесит то, о чем только что сказала эта идиотка, пытающаяся выдать себя за Цинтию Спотлайт.
   Какая-то машина стоит прямо перед моей, а сидящий в ней громила смотрит на меня, пожалуй, слишком уж пристально; при этом он курит как ни в чем не бывало. Другая машина стоит позади моей, и другой малый, чернявый, с красной рожей, сидит за рулем и смотрит на меня еще пристальней, чем первый. Почему это они так на меня уставились? Я чувствую, что начинаю нервничать. Заталкиваю так называемую Цинтию в машину, захлопываю за ней дверцу и стремительно усаживаюсь на свое место. Если они поедут за мной, тем хуже для них: я знаю, что делать. При этом я все больше и больше выхожу из себя, потому что вдобавок к моему бифштексу со шпинатом и тому, что она сказала, я думаю о Санди Лав, которую мне пришлось покинуть из-за этой дряни.
   – Вас до такой степени забавляет возможность получить заряд свинца в баш.
   Я обрываю ее на полуслове, с невероятным шумом трогая с места, стараясь при этом понять, следуют за мной или нет. На бешеной скорости я мчусь к ближайшему полицейскому участку и останавливаюсь точно перед входом.
   – Если у ваших друзей не пропало желание меня достать, пусть подъезжают. А мы тем временем немного поболтаем. Откуда вы и как вас зовут на самом деле?
   – Не ваше дело, – бросает она. – Отдайте фотографии, и вам ничего не сделают. В противном случае вы составите компанию Петросяну на холодных плитках морга Лос-Анджелеса. Это все, что я могу вам сказать, и больше вы ничего от меня не услышите. Я упряма и плохо воспитана, к тому же у меня искусственные груди.
   Я смотрю на нее сбоку и вынужден признать, что эта девица так просто на уступки не пойдет. Вид у нее довольно аппетитный: большой рот и огромные карие глаза.
   – Что я вам сделал, сестричка? – спрашиваю я. – Вам будет очень приятно, если со мной случится несчастье? Неужели вы такая злюка?
   Она смеется, и смех у нее вульгарный. Тем хуже, но груди все же настоящие.
   – Не пудрите мне мозги, – хохочет она.
   – А что, если я приглашу вас в кино? – интересуюсь я.
   – Об этом не может быть и речи. – шепчет она.
   – Я очень сердит на вас, – говорю я, – но, кажется, уже почти простил. Вы довольны своей работой?
   – Мне за это платят.
   – Верно, но недостаточно. И потом, вы имеете право на отпуск. Не хотите провести его со мной? В качестве, так сказать, отгула.
   – Ох! – говорит она. – Какой же вы приставучий!
   Первый раз в жизни я пускаю в ход все свои чары и растрачиваю их понапрасну. Дорого бы я заплатил, чтобы иметь физиономию Мики Руни Если учесть мое обычное везение, можно подумать, что эта девица предпочитает уродов. Я снова завожу мотор, так как для того, что я собираюсь сделать, можно отъехать от полиции.
   Через четверть часа я, не глядя на нее, спрашиваю:
   – Куда вы дели Цинтию?
   Она молчит. Я приготавливаюсь. Подходящее место найдено – зелень, мало народу. Я сворачиваю в переулок и торможу. Мгновенно я зажимаю девушке рот, а другой рукой хватаю ее за шею. Она начинает брыкаться, и я чуть не кричу от боли, когда ее острые каблучки втыкаются в мои щиколотки. Все же я держусь стойко, и мало-помалу она успокаивается, оттого что начинает задыхаться. В этот момент я ослабляю объятия и слегка стукаю ее по голове. Она выпускает сумочку из рук и затихает. Сумочку я поднимаю. Придется обыскать, ничего не попишешь. Это не очень-то радостное занятие, но что делать. На девице ничегошеньки нет. Ничего в буквальном смысле. От этого у меня по затылку разливается тепло, что, в свою очередь, побуждает меня произвести некоторые изыскания: имею же я в конце концов право знать, как устроено женское тело; случай самый что ни на есть удобный, так как эта представительница прекрасного пола подает не больше признаков жизни, чем свинцовая болванка. Моя левая рука скользит вдоль ее ноги, бедра – я инстинктивно отыскиваю участок, где кожа теплее и нежнее. Для очистки совести произвожу слишком тщательное исследование, и девица сладко вздыхает. Когда меня бьют по башке, это не доставляет мне удовольствия, но женщины все же редкостные существа. Тут я останавливаюсь, в свою очередь сладко вздохнув, и убираю руку чуть выше. В бюстгальтере потайного кармана нет. Он и без того неплохо наполнен, причем все это ни в какое сравнение не идет с каучуком, который они накладывают, чтобы походить на Колетт Годар. Ай! Я слишком силен, чтобы манипулировать с таким хрупким предметом, и ломаю застежку этого самого бюстгальтера – на этот раз она уж точно будет мной недовольна. Я прекращаю свои поползновения и быстро выскакиваю из машины – если остаться там еще на пять минут, я за себя не отвечаю.
   Я открываю дверцу, выволакиваю девицу и усаживаю ее на панель, прислонив к стене ближайшего дома. Она по-прежнему ничего не соображает.
   Я сажусь обратно и сматываюсь на дикой скорости. Сборный пункт – редакция «Колл».
   Как же это вышло, недоумеваю я, что за мной никто не гонится? Хоть бы вернулся Гари. По дороге я с подозрением поглядываю на сумочку, лежащую подле меня. Она совсем новенькая. Довольно большая. Битком набитая чем-то. Как мне хочется заглянуть внутрь! Не говоря уже о том, что мне не следовало оставлять ее в своей машине. Это может быть опасным.
   Теперь, когда все позади, я испытываю такой ужас, что торможу около редакции уже полумертвый от страха. Скверный из меня получается сыщик: чуть было не потерял невинность.

XI. Подведение итогов

   Я мчусь к ближайшему лифту. Он уходит у меня из-под носа. Я вхожу в соседний. Лифтер тотчас же понимает, что дело спешное.
   – Шестой, – говорю я, – редакция «Колл».
   – О'кей, – отвечает он с улыбкой.
   Чтобы не остаться в долгу, я протягиваю ему доллар и сигарету, которые он кладет себе в боковой карман. Мы поднимаемся на полном ходу и чуть было не пропускаем нужный этаж. Я уже готов опрометью броситься по коридору, но кто-то хватает меня за руку. Я резко поворачиваюсь и узнаю Гари. Это он увел у меня из-под носа лифт.
   – Я тебя обогнал, – говорит он, – идем скорее ко мне в кабинет.
   Сумка так называемой Цинтии чертовски оттопыривает мою куртку, и я очень хотел бы поскорее от нее избавиться.
   – Как дела? – спрашивает Гари. – Что новенького?
   Вид у него не менее возбужденный, чем у меня. Все это очень напоминает мне время, когда я играл с приятелями в прятки. С тех пор прошло двенадцать лет.
   Мы входим в его собственный кабинет – везет же некоторым. Я не очень хорошо представляю себе, что именно он делает в своей редакции – должно быть, готовит несколько бульварных листков сразу, что и позволяет ему так роскошно уединяться.
   – У меня тут есть кое-что, – сообщаю я, как только за нами закрывается дверь, и кладу сумочку на стол. Гари смотрит на нее, выпучив глаза. На его загорелой физиономии написано самое откровенное недоумение.
   – Что это? – спрашивает он. – Ты грабишь женщин на улицах?
   Я наношу решительный удар.
   – Это самая что ни на есть подлинная сумка особы, которая выдает себя за Цинтию Спотлайт.
   Он зажмуривает глаза.
   – Да, ты убил меня наповал. Валяй, рассказывай. Я описываю ему свои приключения. Вид у него при этом не такой уж сердитый.
   – Ты уверен, что за тобой не следили?
   – Я уверен в обратном, – говорю я. – Их было даже двое. Не менее двоих, по крайней мере.
   – Ладно… – заключает он. – Это мы еще обсудим. И что там внутри?
   – Не знаю, – говорю я. – Еще не смотрел.
   На этот раз его взгляд выражает нечто вроде восхищения, и я чувствую себя приятно польщенным.
   – Как это тебе удалось удержаться? – восклицает он, хватаясь за сумку. – Я-то решил, что ты ничего не рассказываешь, потому что там нет ничего интересного.
   Он открывает сумочку и вытряхивает содержимое на письменный стол. Сыплются различные предметы дамского обихода: пудреница, тюбик губной помады, зажигалка, затем сигареты, фотографии, два конверта. Гари тут же набрасывается на бумаги.
   На первом конверте стоит имя: Кора Лезерфорд – и адрес, где-то у черта на куличках, в южной Пасадене. Сам конверт пуст. Следующий конверт абсолютно чист и содержит, по-видимому, фотографии 9 х 12. Мне сразу приходит в голову мысль, что это те же самые, что были в телефонной кабине. Такое же впечатление, похоже, создается и у Гари, потому что он протягивает конверт мне.
   Прежде чем открыть его, я бегло просматриваю остальные предметы и фотографии. Это любительские снимки, на которых я без труда узнаю знакомую мне большеротую девицу – сначала в одиночестве, затем рядом с высоким здоровяком. Это Вулф Петросян, покойный Вулф Петросян.
   Я смотрю на оборот, там три слова – Коре от Вулфа.
   Это она. Я объясняю Гари.
   – Прекрасно, – говорит он. – Вот почему твои чары на нее не подействовали. Она все еще находится под впечатлением трагической потери.
   – Подумаешь, – говорю я самодовольно. – За два дня она бы раскололась как миленькая.
   – Что же ты не вскроешь конверт? – спрашивает он.
   – Определенно, это другие, – говорю я. – Ведь те, что у меня, она хотела получить обратно.