Страница:
Виктория Коннелли
Идеальный герой
PERFECT HERO
by Victoria Connelly
Copyright © 2011 by Victoria Connelly
© Т. Алехова, перевод, 2013
© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2013
Издательство АЗБУКА®
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
by Victoria Connelly
Copyright © 2011 by Victoria Connelly
© Т. Алехова, перевод, 2013
© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2013
Издательство АЗБУКА®
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
Моей дорогой подруге Деборе с любовью
Разве невнимание к окружающим – не лучшее доказательство влюбленности?
Элизабет Беннет[1]
Пролог
Пегги Салливан откинулась на подушки.
– Больше всего мне жаль зрения, – сказала она молодой женщине, сидевшей у ее постели. – Я не слишком беспокоилась, когда отказали ноги: все равно ходить пешком теперь слишком утомительно. В прошлом месяце я оглохла на правое ухо и тоже не жаловалась, но зрения, если честно, мне не хватает.
Женщина склонилась к ней и потрепала по руке:
– Спасибо тебе за твою доброту, Кей. За то, что пришла почитать мне.
– Я делаю это с удовольствием.
– Но тебе, моя милая, должно быть, нелегко приходить сюда, – продолжала Пегги.
Кей задумчиво посмотрела на нее и ответила не сразу.
– Сначала было нелегко. Мне везде чудилась мама. Как она сидит в оранжерее и любуется садом или разливает чай в гостиной…
– Нам всем ее очень не хватает. Ей так нравилось заботиться об окружающих – точь-в-точь как тебе.
Кей кивнула:
– В детстве она часто в шутку называла меня мамочкой.
Пегги улыбнулась, а потом словно смутилась:
– Никак в толк не возьму, как тебя угораздило найти работу в «Барнум и Мейсон»?
– Там мне сразу предложили место, – пожала плечами Кей. – Я и согласилась. Думала, это ненадолго. Я надеялась…
– …что твои рисунки непременно кто-нибудь оценит, – перебила Пегги.
– Да.
– Только, видимо, этот кто-то не слишком торопится.
Обе замолчали, и Кей стала смотреть в окно. Палата Пегги находилась на первом этаже «Сосен». Из окна открывался вид на общественный сад, засыпанный рано выпавшим снегом.
«Несчастные цикламены держатся изо всех сил, но еще один снегопад – и они будут погребены заживо», – подумала Кей.
«Погребены…»
Ее бросило в дрожь. Месяца не прошло с тех пор, как маму, скоропостижно скончавшуюся от тяжелой болезни, похоронили на местном кладбище. Ей только что исполнилось шестьдесят семь – совсем нестарая женщина по нынешним меркам, и Кей не могла выразить, как по ней скучала. Может быть, поэтому и приходила к Пегги. Они познакомились, когда Кей навещала мать в клинике, и сразу подружились. Обе до глубины души восторгались романами Джейн Остин, и, однажды обнаружив, что Пегги ослепла (обстоятельство, которое той очень хорошо удавалось скрывать), Кей предложила читать ей вслух. Кроме нее, Пегги, по-видимому, никто не навещал, и Кей чувствовала, что теперь уже неловко перестать ездить в «Сосны».
– Как мне жаль, что я не могу взглянуть на твои рисунки, – неожиданно сказала Пегги.
– И мне очень жаль.
– Расскажи о своих новых работах.
– Из новых у меня всего одна. В конторе вечная суматоха и…
– Этот мошенник Роджер опять задерживает тебя допоздна?
Кей грустно улыбнулась:
– Я помню его еще мальчишкой. И с отцом его была знакома. Мы жили на одной улице. Оба хулиганы – что один, что другой. Но ты ему спуску не давай, Кей!
– Я и не даю.
Пегги кивнула:
– Если станет слишком на тебя наседать, я с ним перемолвлюсь словечком! У меня где-то есть номер сотового одного из них. Стоит мне только позвонить…
– Нет-нет, не надо никому звонить!
Пегги приподнялась, и Кей встала, чтобы поправить подушки.
– Ну же, расскажи о своем рисунке.
Выражение лица у Кей стало мечтательным.
– Помните последнюю сцену из «Доводов рассудка», которую мы недавно читали? Где Энн Эллиот и капитан Уэнтуорт впервые встречаются после его долгой отлучки?
– Обожаю этот эпизод! – воскликнула Пегги, покраснев от удовольствия.
– Я выбрала момент, о котором Джейн Остин пишет: «Энн обуревали тысячи разных мыслей»[2].
– Изумительно! – подхватила Пегги.
– И потом: «Он поклонился; она присела».
– Да, да! Я так живо себе это представляю! Все те скрытые чувства, которые они по-прежнему испытывали друг к другу! Вот бы это увидеть!
– Меня всегда завораживало мгновение, когда они встречаются взглядами, – подхватила Кей, заправляя за ухо прядь волос медового оттенка. – Оно мимолетное, но в нем столько заключено!
– Какую же сцену ты возьмешься иллюстрировать теперь?
– Какую-нибудь в Лайм-Реджисе. Хочу запечатлеть его великолепную набережную и изгиб Кобба[3]. До чего же мне хочется там побывать…
– А ты никогда не была в Лайме?
– Нет, – ответила Кей задумчиво. – Всегда мечтала поселиться у моря, и, мне кажется, Лайм подошел бы лучше всего…
– Что же в таком случае ты забыла в безводном Хартфордшире? – удивилась Пегги. – Ведь теперь тебя здесь ничто не держит?
– Тут у меня работа. И жилье.
– Что за чушь! – возмутилась Пегги. – Я скажу банальную вещь, но если ты сама не займешься своей жизнью, никто другой ею точно не займется. Подумай об Энн Эллиот – о том, сколько лет она потратила впустую!
– Но мне нужно выплачивать ипотеку! Думаю, я надолго здесь застряла.
Пегги поджала губы:
– И слышать не желаю подобные отговорки! Если хочешь жить у моря, ты должна жить у моря, вот и все!
– Хорошо бы, – откликнулась Кей. – Это было бы просто чудесно.
– Больше всего мне жаль зрения, – сказала она молодой женщине, сидевшей у ее постели. – Я не слишком беспокоилась, когда отказали ноги: все равно ходить пешком теперь слишком утомительно. В прошлом месяце я оглохла на правое ухо и тоже не жаловалась, но зрения, если честно, мне не хватает.
Женщина склонилась к ней и потрепала по руке:
– Спасибо тебе за твою доброту, Кей. За то, что пришла почитать мне.
– Я делаю это с удовольствием.
– Но тебе, моя милая, должно быть, нелегко приходить сюда, – продолжала Пегги.
Кей задумчиво посмотрела на нее и ответила не сразу.
– Сначала было нелегко. Мне везде чудилась мама. Как она сидит в оранжерее и любуется садом или разливает чай в гостиной…
– Нам всем ее очень не хватает. Ей так нравилось заботиться об окружающих – точь-в-точь как тебе.
Кей кивнула:
– В детстве она часто в шутку называла меня мамочкой.
Пегги улыбнулась, а потом словно смутилась:
– Никак в толк не возьму, как тебя угораздило найти работу в «Барнум и Мейсон»?
– Там мне сразу предложили место, – пожала плечами Кей. – Я и согласилась. Думала, это ненадолго. Я надеялась…
– …что твои рисунки непременно кто-нибудь оценит, – перебила Пегги.
– Да.
– Только, видимо, этот кто-то не слишком торопится.
Обе замолчали, и Кей стала смотреть в окно. Палата Пегги находилась на первом этаже «Сосен». Из окна открывался вид на общественный сад, засыпанный рано выпавшим снегом.
«Несчастные цикламены держатся изо всех сил, но еще один снегопад – и они будут погребены заживо», – подумала Кей.
«Погребены…»
Ее бросило в дрожь. Месяца не прошло с тех пор, как маму, скоропостижно скончавшуюся от тяжелой болезни, похоронили на местном кладбище. Ей только что исполнилось шестьдесят семь – совсем нестарая женщина по нынешним меркам, и Кей не могла выразить, как по ней скучала. Может быть, поэтому и приходила к Пегги. Они познакомились, когда Кей навещала мать в клинике, и сразу подружились. Обе до глубины души восторгались романами Джейн Остин, и, однажды обнаружив, что Пегги ослепла (обстоятельство, которое той очень хорошо удавалось скрывать), Кей предложила читать ей вслух. Кроме нее, Пегги, по-видимому, никто не навещал, и Кей чувствовала, что теперь уже неловко перестать ездить в «Сосны».
– Как мне жаль, что я не могу взглянуть на твои рисунки, – неожиданно сказала Пегги.
– И мне очень жаль.
– Расскажи о своих новых работах.
– Из новых у меня всего одна. В конторе вечная суматоха и…
– Этот мошенник Роджер опять задерживает тебя допоздна?
Кей грустно улыбнулась:
– Я помню его еще мальчишкой. И с отцом его была знакома. Мы жили на одной улице. Оба хулиганы – что один, что другой. Но ты ему спуску не давай, Кей!
– Я и не даю.
Пегги кивнула:
– Если станет слишком на тебя наседать, я с ним перемолвлюсь словечком! У меня где-то есть номер сотового одного из них. Стоит мне только позвонить…
– Нет-нет, не надо никому звонить!
Пегги приподнялась, и Кей встала, чтобы поправить подушки.
– Ну же, расскажи о своем рисунке.
Выражение лица у Кей стало мечтательным.
– Помните последнюю сцену из «Доводов рассудка», которую мы недавно читали? Где Энн Эллиот и капитан Уэнтуорт впервые встречаются после его долгой отлучки?
– Обожаю этот эпизод! – воскликнула Пегги, покраснев от удовольствия.
– Я выбрала момент, о котором Джейн Остин пишет: «Энн обуревали тысячи разных мыслей»[2].
– Изумительно! – подхватила Пегги.
– И потом: «Он поклонился; она присела».
– Да, да! Я так живо себе это представляю! Все те скрытые чувства, которые они по-прежнему испытывали друг к другу! Вот бы это увидеть!
– Меня всегда завораживало мгновение, когда они встречаются взглядами, – подхватила Кей, заправляя за ухо прядь волос медового оттенка. – Оно мимолетное, но в нем столько заключено!
– Какую же сцену ты возьмешься иллюстрировать теперь?
– Какую-нибудь в Лайм-Реджисе. Хочу запечатлеть его великолепную набережную и изгиб Кобба[3]. До чего же мне хочется там побывать…
– А ты никогда не была в Лайме?
– Нет, – ответила Кей задумчиво. – Всегда мечтала поселиться у моря, и, мне кажется, Лайм подошел бы лучше всего…
– Что же в таком случае ты забыла в безводном Хартфордшире? – удивилась Пегги. – Ведь теперь тебя здесь ничто не держит?
– Тут у меня работа. И жилье.
– Что за чушь! – возмутилась Пегги. – Я скажу банальную вещь, но если ты сама не займешься своей жизнью, никто другой ею точно не займется. Подумай об Энн Эллиот – о том, сколько лет она потратила впустую!
– Но мне нужно выплачивать ипотеку! Думаю, я надолго здесь застряла.
Пегги поджала губы:
– И слышать не желаю подобные отговорки! Если хочешь жить у моря, ты должна жить у моря, вот и все!
– Хорошо бы, – откликнулась Кей. – Это было бы просто чудесно.
Глава 1
Той ночью Кей Эштон вновь приснился мистер Дарси. Привиделся он ей не в первый раз и, конечно, не в последний. Любимый литературный герой часто являлся Кей во сне, но она грезила им и наяву. Сколько раз унылое сидение в конторе оживлялось воображаемым появлением мистера Дарси! Вот он решительным шагом ступает по ковру в приемной, не сводя с нее глаз.
«Вся моя борьба была тщетной!» – заявляет он с порога, заключает ее в объятия и уговаривает бросить все и бежать с ним в Пемберли.
«Если бы я только могла», – грустила Кей.
Однако странно, что ей приснился именно мистер Дарси, ведь последние несколько недель она посвятила изображению капитана Уэнтуорта. Дарси же стал темой ее предыдущей работы – серии рисунков чернилами и акварелью, посвященных эпизодам из «Гордости и предубеждения».
Кей не знала, когда впервые нарисовала мистера Дарси, но, сколько она себя помнила, ее перо бегло скользило по бумаге, создавая картинки, на которых жили прекрасные принцы и сказочные принцессы. Когда Кей повзрослела, они превратились в героев и героинь прочитанных ею книг. Кей нравилось погружаться в этот придуманный мир, потому что настоящий – тот, что ее окружал, – был холодным и жестоким.
Когда Кей было десять лет, ее отец бросил семью. Растерянная, сбитая с толку, она видела, что его уход разбил сердце матери. Несчастье их сблизило, и жизнь постепенно стала налаживаться, но не успели они приспособиться жить без отца, как случилось невероятное: он вернулся.
Все опять перевернулось с ног на голову, и родители, озабоченные неустанными попытками спасти свой брак, напрочь забыли о дочери. Наладить отношения оказалось не так-то просто. Кей не переставала удивляться, что так долго удерживало отца с матерью друг подле друга, если бо́льшую часть времени они препирались. Из своей комнаты, даже сквозь закрытую дверь и спрятав голову под подушку, она слышала ругань, не стихавшую и по ночам, когда родители думали, что она спит. Тонкая перегородка между комнатами слабо приглушала их громкие голоса.
По утрам глаза у матери были красные, лицо заплаканное, а отец угрюмо молчал, стараясь не смотреть, как дочь завтракает перед школой.
А через год, после бесконечных ссор, он ушел снова – на этот раз навсегда. Не оставил адреса, ни разу не позвонил. И, судя по всему, окончательно выбросил из головы, что когда-то был мужем и отцом.
Кей, которая уже обзавелась привычкой уходить в чтение с головой, с небывалым прежде энтузиазмом погрузилась в вымышленный мир и с тех пор так и не вынырнула из него. Она могла мириться с реальностью только при условии, что время от времени будет поглощена очередным романом. Благодаря любимым сценам из книг и рисованию ей удалось пережить дюжину отчимов, череду страданий из-за собственных неудачных романов и справиться с невыносимой скукой, которую навевала работа в «Барнум и Мейсон». Художественный вымысел неизменно присутствовал в ее жизни.
Самое удивительное, что родительский опыт никак не повлиял на представления Кей о семейной жизни. Она свято верила, что любовь существует и родственная душа бродит по свету и только и ждет встречи с ней. Возможно, такую уверенность Кей внушили прочитанные книги, но она продолжала надеяться.
Взгляд ее упал на стопку эскизов, уже несколько недель пылившуюся на столе. Кей не представляла, что с ними делать дальше. Наверное, стоило отправить в какое-нибудь издательство, но что, если их отвергнут? Если все ее мечты увидеть свои рисунки опубликованными окончатся ничем? От того, что они и дальше будут лежать на столе, шансов увидеть свет у них вряд ли прибавится, зато у нее останется надежда.
Свой сборник Кей назвала «Дарси в иллюстрациях». Изобразив всех главных персонажей и ключевые эпизоды, основное внимание она все-таки уделила Дарси. Ведь это герой на все времена. Кей не раз задавалась вопросом, знала ли об этом Джейн Остин, придумывая этот необыкновенный образ. Чувствовала ли, какой силой его наделяет? Сказала ли ей тогда ее сестра Кассандра: «О Джейн! Молодчина! Другого такого больше нет и никогда не будет!»?
Кей также очень интересовало, что́ именно в мистере Дарси так волнует воображение любой женщины. Настоящий мужчина всегда в цене: кинокартины и телефильмы – еще одно подтверждение этому. Да и выгода налицо, стоит только посетить Дом-музей Джейн Остин в Чоутене или Центр Джейн Остин в Бате – там со всех полок на тебя смотрит красавец Дарси. То есть Колин Ферт.
«Вот персонаж, который стоит тысячи закладок», – подумала Кей с улыбкой.
В героях Остин было что-то особенное, чего Кей не встречала у других писателей. Однажды она пережила период – правда, очень короткий – увлечения Бронте, но красть у возлюбленной волосы и раскапывать ее могилу как-то недостойно идеального героя[4]. Невозможно представить, чтобы мистер Дарси шатался ночью по кладбищам…
Вот она и спрашивала себя: появится ли когда-нибудь герой, который сможет сравниться с Фицуильямом?
Вскочив с постели, Кей схватила чистый лист бумаги и стала набрасывать портрет, отчаянно пытаясь вспомнить мужчину из своего сна. Его лицо почему-то всегда от нее ускользало. Она могла представить походку, жесты, костюм – и изобразить все это не составляло труда, но черты лица постоянно оставались в глубинах сознания. Как же выглядит ее идеал?
Кей не сдавалась, делая один рисунок за другим. Она была голодна, но не могла оторваться от своего занятия. Голод и жажда – ничто по сравнению с творчеством.
И тут зазвонил телефон. Почему он всегда начинает разрываться именно в тот момент, когда ты занята чем-то очень важным? Кей отложила карандаш и вздохнула.
– Да?
Женский голос в трубке показался ей незнакомым, но как только она услышала, откуда звонят, стало ясно, что хороших вестей ждать не стоит.
Умерла Пегги Салливан.
Такого длинного лица, как у Дэниса Фробишера, Кей еще никогда не видела. Он походил на бассета, но добрая улыбка и лучистые глаза объяснили Кей, почему именно его Пегги выбрала своим поверенным.
– Ничего не понимаю, – удивилась Кей. – Она оставила все мне?
Мистер Фробишер кивнул:
– Все очень просто: у нее не было ни братьев, ни сестер, ни детей. Никого. Только вы, мисс Эштон.
– Но мы так недолго были знакомы…
– Значит, вы сумели произвести на нее впечатление.
Кей покачала головой:
– Этого не может быть…
– От мужа она унаследовала приличное состояние. За столько лет значительная его часть ушла на содержание в доме престарелых, но и осталось немало.
– Да, – смогла выговорить Кей.
Другие слова на ум не приходили. И вдруг она вспомнила их последний разговор. Чем она тогда поделилась с Пегги, когда речь зашла о мечтах?
– Все не так просто, – вырвалось у Кей.
– Простите? – не понял мистер Фробишер.
– Это из-за меня, – дрожащим голосом начала объяснять она. – Я тогда сказала «хорошо бы», то есть чудесно было бы, если б мечты сбылись, – и вот Пегги умерла. Но я вовсе не хотела ее смерти! О господи!
– Мисс Эштон, – стал утешать ее мистер Фробишер, – не накручивайте себя понапрасну. Миссис Салливан была в преклонном возрасте и много лет болела. Подошел ее срок, и вы тут совершенно ни при чем, уверяю вас!
Он пододвинул коробку с бумажными платочками, и Кей вытащила один, чтобы вытереть слезы.
– Ах, Пегги! – не могла она успокоиться. – Я не ожидала… Представить не могла…
– Разумеется…
Они помолчали. Наконец Кей взяла себя в руки, и мистер Фробишер продолжил:
– Она оставила вам письмо. Сиделка написала его под диктовку, но Пегги смогла поставить подпись.
Он подал Кей белый конверт. Трясущимися руками она вскрыла его и достала сложенный лис-ток.
«Дорогая Кей!
Надеюсь, ты не будешь слишком поражена, когда узнаешь, что я оставила тебе немного денег».
Столь очевидное преуменьшение едва не заставило Кей рассмеяться нервным смехом, но она сдержалась.
«Дело в том, что у меня совсем нет близких, а я, в отличие от большинства старух, не испытываю слабости к кошкам, поэтому не собираюсь завещать свое имущество какому-нибудь приюту для животных.
Я знаю, что твоя мать не оставила тебе почти ничего, и к тому же тебя угнетают мысли о выплате ипотеки и неосуществленной мечте. Так вот, моя милая, если ты разумно распорядишься этими деньгами, то сможешь воплотить свою мечту немедленно, и тогда я буду знать, что продолжаю жить благодаря тебе. Ведь это не так уж глупо?
Я буду скучать по тебе, дорогая Кей. Я так любила, когда ты меня навещала. Спасибо тебе за чудесные часы чтения вслух. Я много лет не перечитывала Джейн Остин, но твой нежный голос вновь оживил для меня все ее романы – и за это я тебе искренне благодарна.
Тебе выпал редкий шанс. Соверши для себя чудо!
Твой друг Пегги».
Кей смотрела на подпись, кое-как поставленную синими чернилами. Имя Пегги больше походило на «Пигги», и Кей представила, как ее приятельница, желая что-то оставить после себя, водит старческой рукой по бумаге. Ее глаза наполнились слезами.
– В общем, вы сами видите, – подытожил мистер Фробишер, – что она пожелала все оставить вам. Сейчас мы оформляем необходимые документы. Ее дом последние несколько лет сдавался, и основная часть дохода шла на оплату проживания в «Соснах», но арендатор съехал, и теперь дом ваш.
Кей изо всех сил старалась понять, что он говорит.
– Миссис Салливан думала, что вы его сразу продадите.
Нотариус помолчал, ожидая ее реакции.
– Но, возможно, вы предпочтете сначала все как следует обдумать, – добавил он.
– Да, – отозвалась Кей. – Обдумать…
– Мой номер телефона у вас есть. Я отвечу на любые ваши вопросы.
– Вопросы…
Кей кивнула.
– Спасибо, – спохватилась она, – вы так добры.
– Нисколько, – возразил мистер Фробишер. – Я просто делаю свою работу – выполняю последнюю волю моей клиентки.
Он встал, чтобы проводить Кей до дверей кабинета.
– Миссис Салливан была очень добра, – сказал он на прощание. – Нам всем будет ее не хватать…
Кей снова машинально кивнула и уже у порога почувствовала, как на глаза опять набежали слезы. Она вернулась к столу мистера Фробишера и взяла еще один бумажный платочек – на всякий случай.
«Вся моя борьба была тщетной!» – заявляет он с порога, заключает ее в объятия и уговаривает бросить все и бежать с ним в Пемберли.
«Если бы я только могла», – грустила Кей.
Однако странно, что ей приснился именно мистер Дарси, ведь последние несколько недель она посвятила изображению капитана Уэнтуорта. Дарси же стал темой ее предыдущей работы – серии рисунков чернилами и акварелью, посвященных эпизодам из «Гордости и предубеждения».
Кей не знала, когда впервые нарисовала мистера Дарси, но, сколько она себя помнила, ее перо бегло скользило по бумаге, создавая картинки, на которых жили прекрасные принцы и сказочные принцессы. Когда Кей повзрослела, они превратились в героев и героинь прочитанных ею книг. Кей нравилось погружаться в этот придуманный мир, потому что настоящий – тот, что ее окружал, – был холодным и жестоким.
Когда Кей было десять лет, ее отец бросил семью. Растерянная, сбитая с толку, она видела, что его уход разбил сердце матери. Несчастье их сблизило, и жизнь постепенно стала налаживаться, но не успели они приспособиться жить без отца, как случилось невероятное: он вернулся.
Все опять перевернулось с ног на голову, и родители, озабоченные неустанными попытками спасти свой брак, напрочь забыли о дочери. Наладить отношения оказалось не так-то просто. Кей не переставала удивляться, что так долго удерживало отца с матерью друг подле друга, если бо́льшую часть времени они препирались. Из своей комнаты, даже сквозь закрытую дверь и спрятав голову под подушку, она слышала ругань, не стихавшую и по ночам, когда родители думали, что она спит. Тонкая перегородка между комнатами слабо приглушала их громкие голоса.
По утрам глаза у матери были красные, лицо заплаканное, а отец угрюмо молчал, стараясь не смотреть, как дочь завтракает перед школой.
А через год, после бесконечных ссор, он ушел снова – на этот раз навсегда. Не оставил адреса, ни разу не позвонил. И, судя по всему, окончательно выбросил из головы, что когда-то был мужем и отцом.
Кей, которая уже обзавелась привычкой уходить в чтение с головой, с небывалым прежде энтузиазмом погрузилась в вымышленный мир и с тех пор так и не вынырнула из него. Она могла мириться с реальностью только при условии, что время от времени будет поглощена очередным романом. Благодаря любимым сценам из книг и рисованию ей удалось пережить дюжину отчимов, череду страданий из-за собственных неудачных романов и справиться с невыносимой скукой, которую навевала работа в «Барнум и Мейсон». Художественный вымысел неизменно присутствовал в ее жизни.
Самое удивительное, что родительский опыт никак не повлиял на представления Кей о семейной жизни. Она свято верила, что любовь существует и родственная душа бродит по свету и только и ждет встречи с ней. Возможно, такую уверенность Кей внушили прочитанные книги, но она продолжала надеяться.
Взгляд ее упал на стопку эскизов, уже несколько недель пылившуюся на столе. Кей не представляла, что с ними делать дальше. Наверное, стоило отправить в какое-нибудь издательство, но что, если их отвергнут? Если все ее мечты увидеть свои рисунки опубликованными окончатся ничем? От того, что они и дальше будут лежать на столе, шансов увидеть свет у них вряд ли прибавится, зато у нее останется надежда.
Свой сборник Кей назвала «Дарси в иллюстрациях». Изобразив всех главных персонажей и ключевые эпизоды, основное внимание она все-таки уделила Дарси. Ведь это герой на все времена. Кей не раз задавалась вопросом, знала ли об этом Джейн Остин, придумывая этот необыкновенный образ. Чувствовала ли, какой силой его наделяет? Сказала ли ей тогда ее сестра Кассандра: «О Джейн! Молодчина! Другого такого больше нет и никогда не будет!»?
Кей также очень интересовало, что́ именно в мистере Дарси так волнует воображение любой женщины. Настоящий мужчина всегда в цене: кинокартины и телефильмы – еще одно подтверждение этому. Да и выгода налицо, стоит только посетить Дом-музей Джейн Остин в Чоутене или Центр Джейн Остин в Бате – там со всех полок на тебя смотрит красавец Дарси. То есть Колин Ферт.
«Вот персонаж, который стоит тысячи закладок», – подумала Кей с улыбкой.
В героях Остин было что-то особенное, чего Кей не встречала у других писателей. Однажды она пережила период – правда, очень короткий – увлечения Бронте, но красть у возлюбленной волосы и раскапывать ее могилу как-то недостойно идеального героя[4]. Невозможно представить, чтобы мистер Дарси шатался ночью по кладбищам…
Вот она и спрашивала себя: появится ли когда-нибудь герой, который сможет сравниться с Фицуильямом?
Вскочив с постели, Кей схватила чистый лист бумаги и стала набрасывать портрет, отчаянно пытаясь вспомнить мужчину из своего сна. Его лицо почему-то всегда от нее ускользало. Она могла представить походку, жесты, костюм – и изобразить все это не составляло труда, но черты лица постоянно оставались в глубинах сознания. Как же выглядит ее идеал?
Кей не сдавалась, делая один рисунок за другим. Она была голодна, но не могла оторваться от своего занятия. Голод и жажда – ничто по сравнению с творчеством.
И тут зазвонил телефон. Почему он всегда начинает разрываться именно в тот момент, когда ты занята чем-то очень важным? Кей отложила карандаш и вздохнула.
– Да?
Женский голос в трубке показался ей незнакомым, но как только она услышала, откуда звонят, стало ясно, что хороших вестей ждать не стоит.
Умерла Пегги Салливан.
Такого длинного лица, как у Дэниса Фробишера, Кей еще никогда не видела. Он походил на бассета, но добрая улыбка и лучистые глаза объяснили Кей, почему именно его Пегги выбрала своим поверенным.
– Ничего не понимаю, – удивилась Кей. – Она оставила все мне?
Мистер Фробишер кивнул:
– Все очень просто: у нее не было ни братьев, ни сестер, ни детей. Никого. Только вы, мисс Эштон.
– Но мы так недолго были знакомы…
– Значит, вы сумели произвести на нее впечатление.
Кей покачала головой:
– Этого не может быть…
– От мужа она унаследовала приличное состояние. За столько лет значительная его часть ушла на содержание в доме престарелых, но и осталось немало.
– Да, – смогла выговорить Кей.
Другие слова на ум не приходили. И вдруг она вспомнила их последний разговор. Чем она тогда поделилась с Пегги, когда речь зашла о мечтах?
– Все не так просто, – вырвалось у Кей.
– Простите? – не понял мистер Фробишер.
– Это из-за меня, – дрожащим голосом начала объяснять она. – Я тогда сказала «хорошо бы», то есть чудесно было бы, если б мечты сбылись, – и вот Пегги умерла. Но я вовсе не хотела ее смерти! О господи!
– Мисс Эштон, – стал утешать ее мистер Фробишер, – не накручивайте себя понапрасну. Миссис Салливан была в преклонном возрасте и много лет болела. Подошел ее срок, и вы тут совершенно ни при чем, уверяю вас!
Он пододвинул коробку с бумажными платочками, и Кей вытащила один, чтобы вытереть слезы.
– Ах, Пегги! – не могла она успокоиться. – Я не ожидала… Представить не могла…
– Разумеется…
Они помолчали. Наконец Кей взяла себя в руки, и мистер Фробишер продолжил:
– Она оставила вам письмо. Сиделка написала его под диктовку, но Пегги смогла поставить подпись.
Он подал Кей белый конверт. Трясущимися руками она вскрыла его и достала сложенный лис-ток.
«Дорогая Кей!
Надеюсь, ты не будешь слишком поражена, когда узнаешь, что я оставила тебе немного денег».
Столь очевидное преуменьшение едва не заставило Кей рассмеяться нервным смехом, но она сдержалась.
«Дело в том, что у меня совсем нет близких, а я, в отличие от большинства старух, не испытываю слабости к кошкам, поэтому не собираюсь завещать свое имущество какому-нибудь приюту для животных.
Я знаю, что твоя мать не оставила тебе почти ничего, и к тому же тебя угнетают мысли о выплате ипотеки и неосуществленной мечте. Так вот, моя милая, если ты разумно распорядишься этими деньгами, то сможешь воплотить свою мечту немедленно, и тогда я буду знать, что продолжаю жить благодаря тебе. Ведь это не так уж глупо?
Я буду скучать по тебе, дорогая Кей. Я так любила, когда ты меня навещала. Спасибо тебе за чудесные часы чтения вслух. Я много лет не перечитывала Джейн Остин, но твой нежный голос вновь оживил для меня все ее романы – и за это я тебе искренне благодарна.
Тебе выпал редкий шанс. Соверши для себя чудо!
Твой друг Пегги».
Кей смотрела на подпись, кое-как поставленную синими чернилами. Имя Пегги больше походило на «Пигги», и Кей представила, как ее приятельница, желая что-то оставить после себя, водит старческой рукой по бумаге. Ее глаза наполнились слезами.
– В общем, вы сами видите, – подытожил мистер Фробишер, – что она пожелала все оставить вам. Сейчас мы оформляем необходимые документы. Ее дом последние несколько лет сдавался, и основная часть дохода шла на оплату проживания в «Соснах», но арендатор съехал, и теперь дом ваш.
Кей изо всех сил старалась понять, что он говорит.
– Миссис Салливан думала, что вы его сразу продадите.
Нотариус помолчал, ожидая ее реакции.
– Но, возможно, вы предпочтете сначала все как следует обдумать, – добавил он.
– Да, – отозвалась Кей. – Обдумать…
– Мой номер телефона у вас есть. Я отвечу на любые ваши вопросы.
– Вопросы…
Кей кивнула.
– Спасибо, – спохватилась она, – вы так добры.
– Нисколько, – возразил мистер Фробишер. – Я просто делаю свою работу – выполняю последнюю волю моей клиентки.
Он встал, чтобы проводить Кей до дверей кабинета.
– Миссис Салливан была очень добра, – сказал он на прощание. – Нам всем будет ее не хватать…
Кей снова машинально кивнула и уже у порога почувствовала, как на глаза опять набежали слезы. Она вернулась к столу мистера Фробишера и взяла еще один бумажный платочек – на всякий случай.
Глава 2
Кей сидела за своим столом в офисе фирмы «Барнум и Мейсон». С похорон Пегги прошло уже три месяца, но она до сих пор не могла поверить, что ее приятельницы больше нет на свете и ей не надо ездить в дом престарелых, прихватив с собой стопку книг.
Отпевали Пегги в той же церкви, что и маму Кей, солнечным, но промозглым февральским утром. Снег уже растаял, и все зазеленело, но в тот день Кей ничто не радовало. Ее била дрожь, когда она сидела на том самом месте, что и несколько недель назад, и смотрела на богослужение сквозь пелену слез.
А теперь сидит в своей конторе, словно ничего не случилось.
«До чего же безжалостно время», – думала Кей.
Она оплакивала потерю друга, но жизнь продолжалась.
В последние несколько недель Кей забросила рисование и предавалась чтению, привычно остановив свой выбор на «Нортенгерском аббатстве» Джейн Остин и надеясь, что общество Кэтрин и Тилни ее немного развлечет. Между тем Кей понемногу собирала нужные сведения, чтобы подготовить свои рисунки к публикации, для чего совершила поход в местную библиотеку. Там она обнаружила книжку, содержавшую множество советов для начинающих иллюстраторов, и принесла ее в офис, чтобы в подходящий момент тайком отксерокопировать нужные страницы.
«Вот, кажется, такой момент и настал», – осторожно оглядываясь по сторонам, подумала Кей.
Офис был совсем небольшой, всюду стояли письменные столы, за которыми, кроме нее, сидели еще трое сотрудников. Пол и Маркус ушли на обед, а Дженис с кем-то весело болтала по телефону. Вряд ли она говорила по делу: в юридической консультации нет ничего смешного.
Кей достала из сумки книгу и направилась к ксероксу, очень надеясь, что ей удастся сделать копии нескольких страниц, прежде чем зажует бумагу.
Она еще не закончила, когда на ее столе зазвонил телефон. Дженис по-прежнему заливалась смехом, разговаривая по сотовому, и Кей ничего не оставалось, как ответить на звонок.
Не успела она положить трубку, а в офис уже входил Роджер Барнум, потрясая пачкой документов, которые, без всякого сомнения, нуждались в ксерокопировании.
Кей приросла к месту, наблюдая, как мистер Барнум приподнимает крышку ксерокса.
– Это чье? – рявкнул он, поморщившись, словно держал в руках какой-то заразный предмет. – «Рисование для пользы и удовольствия».
Покраснев до ушей, Кей подошла, чтобы забрать свою книгу:
– Мое, мистер Барнум…
– И что оно делает в ксероксе? – поинтересовался шеф.
Кей едва не застонала в ответ на глупый вопрос, но вместо этого забрала книжку и пробормотала извинение.
Мистер Барнум засопел:
– Мисс Эштон, мне надо потолковать с вами наедине.
Кей кивнула и прошла за ним следом в его кабинет.
– Закройте за собой дверь и присаживайтесь, – пригласил он.
Она молча повиновалась. Мистер Барнум обошел вокруг стола и сел в роскошное кресло, ничем не напоминавшее обшарпанный офисный стул Кей.
– Простите за откровенность, – начал мистер Барнум, – но ваши мысли в последнее время витают где угодно, только не на работе.
– Это правда, – согласилась Кей. – У меня недавно умерла мама, а потом, почти сразу, близкая приятельница.
– Ах да… Ну что ж, надо как-то взять себя в руки – жить дальше, одним словом.
Кей отчаянно заморгала. Неужели она не ослышалась?
– Люди рождаются и умирают. Это печальный факт, но приходится с ним мириться.
– Верно, – отозвалась Кей. – Я постараюсь об этом не забывать.
– Теперь эти ваши рисунки, – продолжал шеф. – Вы не должны приносить их с собой на работу. У нас ведь был уговор насчет – как его там? – кажется, мистера Дарси. Не могу понять, хоть убейте, чем он так обворожил вас, женщин…
Кей промолчала.
– Это мешает работе. Нельзя путать такие вещи. Ни в коем случае. Работа есть работа. Забава есть забава.
– Но это вовсе не забава, мистер Барнум. Это моя страсть!
Глаза мистера Барнума округлились, как будто возмутительное, на его взгляд, слово «страсть» могло перепрыгнуть через стол и поранить его.
– Если честно, – заявила Кей, довольная произведенным эффектом, – я намерена забавляться и дальше. Дело в том, что мне сейчас позвонили и сообщили, что очень скоро я получу кое-какие деньги. Недавно я получила в наследство недвижимость, которая уже продана, и теперь подумываю о переезде.
– О переезде? – переспросил мистер Барнум.
– Да. Поближе к морю. Мне всегда хотелось жить на побережье. Это тоже моя страсть, хотя и не единственная. Можете считать, что о своем увольнении я вас предупредила. Письменное заявление я, разумеется, тоже подам – после обеденного перерыва, то есть буквально сейчас.
Кей встала и улыбнулась мистеру Барнуму: теперь, зная, что расстается с ним, она уже не скупилась на улыбки.
Вернувшись вечером домой, Кей рухнула на диван, сбросила туфли и вздохнула. Она чувствовала себя опустошенной.
«До чего же утомительное это занятие – принятие решений», – подумала она.
Усталость, впрочем, была приятного свойства: Кей все-таки подала заявление об уходе и теперь улыбалась, вспоминая выражение лица Роджера Барнума. Он впервые удосужился взглянуть на нее – и рассмотреть как следует. Обычно его глаза безразлично скользили по ней, когда он совал ей очередную кипу бумаг.
Кей подумала, что и сама она, пожалуй, впервые взглянула на себя более пристально. Ей минул тридцать один год. По современным понятиям она далеко не старуха, но и девчонкой ее не назовешь. Столько лет потрачено неизвестно на что! Во времена Джейн Остин тридцатилетний рубеж был для женщин роковым. После него, если ты не замужем, все считали тебя старой девой.
Следовало немедленно наверстать упущенное – чего еще ждать? Как там написала Пегги?
«Соверши для себя чудо!»
– И совершу! – пообещала Кей. – Я ваша должница, Пегги!
Она встала с дивана, налила себе бокал вина, продолжая обдумывать то, что случилось с ней за последние месяцы. Все еще не верилось, что теперь она вполне состоятельная женщина. Никогда у нее не было столько денег, и Кей решила их потратить с максимальной пользой.
Она переедет жить к морю, – по крайней мере, это Кей знала точно и, будучи горячей поклонницей Джейн Остин, в седьмой раз перечитывающей «Доводы рассудка», не сомневалась, что поиски подходящего места надо сосредоточить на Лайм-Реджисе. Уже раз десять она «гуглила» этот городок, рассматривая радующие глаз фотографии: живописные рыбацкие хижины, центральную улицу, спускающуюся к синему-синему морю, и серую громаду Кобба. Все они словно звали ее к себе.
«Ну же, Кей! Чего ты ждешь? Давай приезжай! Ты ведь сама сюда стремишься!»
Выросшая в удаленном от моря Хартфордшире, Кей не раз гадала, каково это – жить на побережье. Ей вдруг припомнилась поездка с родителями на каникулы в Северный Норфолк. Погода, если не считать двух восхитительных, пронизанных солнечным светом дней, выдалась отвратительная, и Кей бо́льшую часть времени вынуждена была провести в летнем домике, в обществе беспрестанно ссорившихся мамы и папы. Она изо всех сил старалась отгородиться от них, обложившись горой потрепанных книжек, которые она откопала в лавке старьевщика. Истории об удалых разбойниках и красавцах-рыцарях были незаменимым снадобьем, но сейчас она удивлялась: как то печальное путешествие не отбило у нее охоту переселиться к морю?
Но чем она будет заниматься в Лайм-Реджисе? Купит совсем дешево какой-нибудь домишко и станет жить в нем затворницей на оставшиеся деньги, рисовать и ждать, когда же ее иллюстрации опубликуют? Прежде Кей не удавалось посвящать все свое время рисованию, но сама эта мысль, как ни странно, ее пугала. Что, если у нее не достаточно таланта? Если на поиски издательства уйдет не один год и она потратит все наследство Пегги? Кей была довольно практична, и перспектива остаться без средств к существованию ей не улыбалась. Будь на ее счету хоть сотни тысяч – впереди еще долгая череда лет: Кей собиралась дотянуть до преклонного возраста. К тому же всю свою сознательную жизнь она работала. Возможно, контора Барнума и Мейсона не лучшее место работы, но Кей могла гордиться тем, что ни от кого не зависела и сама оплачивала счета. Так что же она будет делать в домике у моря в Лайм-Реджисе?
«Есть только один способ это выяснить», – сказала она себе.
С шефом Кей договорилась, что перед увольнением возьмет причитавшийся ей очередной отпуск, и это означало, что в ближайшие выходные можно уехать в Лайм-Реджис, не опасаясь опоздать на работу в понедельник.
Допив вино, Кей отправилась наверх паковать чемодан. Ее не покидало ощущение, что Пегги – как бы она сейчас ни выглядела – одобрительно улыбается ей с высоты.
Отпевали Пегги в той же церкви, что и маму Кей, солнечным, но промозглым февральским утром. Снег уже растаял, и все зазеленело, но в тот день Кей ничто не радовало. Ее била дрожь, когда она сидела на том самом месте, что и несколько недель назад, и смотрела на богослужение сквозь пелену слез.
А теперь сидит в своей конторе, словно ничего не случилось.
«До чего же безжалостно время», – думала Кей.
Она оплакивала потерю друга, но жизнь продолжалась.
В последние несколько недель Кей забросила рисование и предавалась чтению, привычно остановив свой выбор на «Нортенгерском аббатстве» Джейн Остин и надеясь, что общество Кэтрин и Тилни ее немного развлечет. Между тем Кей понемногу собирала нужные сведения, чтобы подготовить свои рисунки к публикации, для чего совершила поход в местную библиотеку. Там она обнаружила книжку, содержавшую множество советов для начинающих иллюстраторов, и принесла ее в офис, чтобы в подходящий момент тайком отксерокопировать нужные страницы.
«Вот, кажется, такой момент и настал», – осторожно оглядываясь по сторонам, подумала Кей.
Офис был совсем небольшой, всюду стояли письменные столы, за которыми, кроме нее, сидели еще трое сотрудников. Пол и Маркус ушли на обед, а Дженис с кем-то весело болтала по телефону. Вряд ли она говорила по делу: в юридической консультации нет ничего смешного.
Кей достала из сумки книгу и направилась к ксероксу, очень надеясь, что ей удастся сделать копии нескольких страниц, прежде чем зажует бумагу.
Она еще не закончила, когда на ее столе зазвонил телефон. Дженис по-прежнему заливалась смехом, разговаривая по сотовому, и Кей ничего не оставалось, как ответить на звонок.
Не успела она положить трубку, а в офис уже входил Роджер Барнум, потрясая пачкой документов, которые, без всякого сомнения, нуждались в ксерокопировании.
Кей приросла к месту, наблюдая, как мистер Барнум приподнимает крышку ксерокса.
– Это чье? – рявкнул он, поморщившись, словно держал в руках какой-то заразный предмет. – «Рисование для пользы и удовольствия».
Покраснев до ушей, Кей подошла, чтобы забрать свою книгу:
– Мое, мистер Барнум…
– И что оно делает в ксероксе? – поинтересовался шеф.
Кей едва не застонала в ответ на глупый вопрос, но вместо этого забрала книжку и пробормотала извинение.
Мистер Барнум засопел:
– Мисс Эштон, мне надо потолковать с вами наедине.
Кей кивнула и прошла за ним следом в его кабинет.
– Закройте за собой дверь и присаживайтесь, – пригласил он.
Она молча повиновалась. Мистер Барнум обошел вокруг стола и сел в роскошное кресло, ничем не напоминавшее обшарпанный офисный стул Кей.
– Простите за откровенность, – начал мистер Барнум, – но ваши мысли в последнее время витают где угодно, только не на работе.
– Это правда, – согласилась Кей. – У меня недавно умерла мама, а потом, почти сразу, близкая приятельница.
– Ах да… Ну что ж, надо как-то взять себя в руки – жить дальше, одним словом.
Кей отчаянно заморгала. Неужели она не ослышалась?
– Люди рождаются и умирают. Это печальный факт, но приходится с ним мириться.
– Верно, – отозвалась Кей. – Я постараюсь об этом не забывать.
– Теперь эти ваши рисунки, – продолжал шеф. – Вы не должны приносить их с собой на работу. У нас ведь был уговор насчет – как его там? – кажется, мистера Дарси. Не могу понять, хоть убейте, чем он так обворожил вас, женщин…
Кей промолчала.
– Это мешает работе. Нельзя путать такие вещи. Ни в коем случае. Работа есть работа. Забава есть забава.
– Но это вовсе не забава, мистер Барнум. Это моя страсть!
Глаза мистера Барнума округлились, как будто возмутительное, на его взгляд, слово «страсть» могло перепрыгнуть через стол и поранить его.
– Если честно, – заявила Кей, довольная произведенным эффектом, – я намерена забавляться и дальше. Дело в том, что мне сейчас позвонили и сообщили, что очень скоро я получу кое-какие деньги. Недавно я получила в наследство недвижимость, которая уже продана, и теперь подумываю о переезде.
– О переезде? – переспросил мистер Барнум.
– Да. Поближе к морю. Мне всегда хотелось жить на побережье. Это тоже моя страсть, хотя и не единственная. Можете считать, что о своем увольнении я вас предупредила. Письменное заявление я, разумеется, тоже подам – после обеденного перерыва, то есть буквально сейчас.
Кей встала и улыбнулась мистеру Барнуму: теперь, зная, что расстается с ним, она уже не скупилась на улыбки.
Вернувшись вечером домой, Кей рухнула на диван, сбросила туфли и вздохнула. Она чувствовала себя опустошенной.
«До чего же утомительное это занятие – принятие решений», – подумала она.
Усталость, впрочем, была приятного свойства: Кей все-таки подала заявление об уходе и теперь улыбалась, вспоминая выражение лица Роджера Барнума. Он впервые удосужился взглянуть на нее – и рассмотреть как следует. Обычно его глаза безразлично скользили по ней, когда он совал ей очередную кипу бумаг.
Кей подумала, что и сама она, пожалуй, впервые взглянула на себя более пристально. Ей минул тридцать один год. По современным понятиям она далеко не старуха, но и девчонкой ее не назовешь. Столько лет потрачено неизвестно на что! Во времена Джейн Остин тридцатилетний рубеж был для женщин роковым. После него, если ты не замужем, все считали тебя старой девой.
Следовало немедленно наверстать упущенное – чего еще ждать? Как там написала Пегги?
«Соверши для себя чудо!»
– И совершу! – пообещала Кей. – Я ваша должница, Пегги!
Она встала с дивана, налила себе бокал вина, продолжая обдумывать то, что случилось с ней за последние месяцы. Все еще не верилось, что теперь она вполне состоятельная женщина. Никогда у нее не было столько денег, и Кей решила их потратить с максимальной пользой.
Она переедет жить к морю, – по крайней мере, это Кей знала точно и, будучи горячей поклонницей Джейн Остин, в седьмой раз перечитывающей «Доводы рассудка», не сомневалась, что поиски подходящего места надо сосредоточить на Лайм-Реджисе. Уже раз десять она «гуглила» этот городок, рассматривая радующие глаз фотографии: живописные рыбацкие хижины, центральную улицу, спускающуюся к синему-синему морю, и серую громаду Кобба. Все они словно звали ее к себе.
«Ну же, Кей! Чего ты ждешь? Давай приезжай! Ты ведь сама сюда стремишься!»
Выросшая в удаленном от моря Хартфордшире, Кей не раз гадала, каково это – жить на побережье. Ей вдруг припомнилась поездка с родителями на каникулы в Северный Норфолк. Погода, если не считать двух восхитительных, пронизанных солнечным светом дней, выдалась отвратительная, и Кей бо́льшую часть времени вынуждена была провести в летнем домике, в обществе беспрестанно ссорившихся мамы и папы. Она изо всех сил старалась отгородиться от них, обложившись горой потрепанных книжек, которые она откопала в лавке старьевщика. Истории об удалых разбойниках и красавцах-рыцарях были незаменимым снадобьем, но сейчас она удивлялась: как то печальное путешествие не отбило у нее охоту переселиться к морю?
Но чем она будет заниматься в Лайм-Реджисе? Купит совсем дешево какой-нибудь домишко и станет жить в нем затворницей на оставшиеся деньги, рисовать и ждать, когда же ее иллюстрации опубликуют? Прежде Кей не удавалось посвящать все свое время рисованию, но сама эта мысль, как ни странно, ее пугала. Что, если у нее не достаточно таланта? Если на поиски издательства уйдет не один год и она потратит все наследство Пегги? Кей была довольно практична, и перспектива остаться без средств к существованию ей не улыбалась. Будь на ее счету хоть сотни тысяч – впереди еще долгая череда лет: Кей собиралась дотянуть до преклонного возраста. К тому же всю свою сознательную жизнь она работала. Возможно, контора Барнума и Мейсона не лучшее место работы, но Кей могла гордиться тем, что ни от кого не зависела и сама оплачивала счета. Так что же она будет делать в домике у моря в Лайм-Реджисе?
«Есть только один способ это выяснить», – сказала она себе.
С шефом Кей договорилась, что перед увольнением возьмет причитавшийся ей очередной отпуск, и это означало, что в ближайшие выходные можно уехать в Лайм-Реджис, не опасаясь опоздать на работу в понедельник.
Допив вино, Кей отправилась наверх паковать чемодан. Ее не покидало ощущение, что Пегги – как бы она сейчас ни выглядела – одобрительно улыбается ей с высоты.