- Я хочу лишь знать, что с вами будет, Кэмбелл, если у него случится, ну, скажем, маленькая неприятность.
Молния сверкнула в глазах Джека Кэмбелла. Он разом свернул газету:
- Будет столько гадостей, что я даже не хочу об этом и думать. Но что, скажите, этот червяк может сделать майору? Да это просто ребячество какое-то.
"Доктор" покачал головой с прискорбным видом.
- Он нагнал на него страху. А майор терпеть не может, когда его пугают. И потом, Малко не отказался от мысли разыскать Хейнкеля. Наверняка это он подстроил убийство ламы. Дон Федерико вне себя от бешенства и уже пожаловался майору.
Джек Кэмбелл мысленно представил себе, что в один прекрасный день его переведут в какую-нибудь цивилизованную страну. "Доктора" Гордона не ухватишь, он опасен, как кобра. Поди-ка оторви его от стула. "Доктор" замешан во всех грязных махинациях Гомеса. Это он ходил объяснять некоторым дамочкам, что с их мужьями стрясется нечто неприятное, ежели дамочки не согласятся заглянуть как-нибудь в "политический контроль", предварительно спрятав трусики в сумочку.
Майор не переносил неудач. Невозможно даже представить себе, сколько боливиек он завалил у себя, прямо рядом с бюстом Симона Боливара. Когда он так развлекался, его подчиненные говорили посетителям, что патрон проводит в данную минуту допрос чрезвычайной важности...
- К чему это вы клоните? - проскрежетал Джек Кэмбелл.
Гордон вздохнул:
- Я хочу сказать, что майор вполне способен притормозить проводимую вами операцию, если вы не выполните его пожелание.
Ну конечно. Шантаж и коррупция - вот два источника питающих Боливию. Джек Кэмбелл попытался прогнать эти мысли. Итак, все начиналось сначала. Что же мог в действительности предпринять грузный, рыхлый майор? Кэмбелл вынужден был признать, что слишком слабо ориентируется в лабиринтах боливийской политики, чтобы ответить на этот вопрос. Разумеется, Гомеса ненавидят. Но те, кто его ненавидит, в данный момент не у власти.
- Ну так какой же блестящий план вы придумали? - спросил он, придавая своему голосу иронический оттенок, позволявший пойти на попятную.
- О, можете быть уверены - вам нечего опасаться.
Гордон принялся подробно объяснять, как он собирался разделаться с Малко. Нет, репутации Джека Кэмбелла ничто не угрожает. Тот сосредоточенно слушал. Как он ни старался, он не находил, к чему бы придраться. Само собой, без подозрений не обойтись, но с другой стороны, если операция удастся, это повысит его, Кэмбелла, кредит доверия. Перегнувшись через стол, Кэмбелл произнес своим хриплым голосом, странно похожим на карканье вороны:
- Слушайте меня. Гордон. Вы ко мне не приходили и не говорили со мной обо всем этом. Если же вы станете утверждать обратное, я поклянусь не знаю кем - и выйду сухим из воды, а вас отошлют опять в Панаму. А теперь проваливайте!
"Доктор" Гордон встал, удовлетворенный, кивнул Джеку Кэмбеллу и вышел. Порядочные люди всегда смогут договориться между собой.
Трясясь от ярости, Клаус Хейнкель собирал чемодан.
Дверь вдруг открылась, и показался долговязый дон Федерико. Сердце Хейнкеля забилось еще быстрее. Он изобразил улыбку на своем усталом лице:
- Вы, конечно же, пошутили, герр Штурм?
Дон Федерико посмотрел на него как на пустое место.
- Я не шутил, - сказал он по-немецки. - Даю вам полчаса на сборы сматывайтесь и никогда больше не показывайтесь тут. Вы преступно обманули доверие наших друзей. Из-за вас документы неоценимой важности попали в руки наших противников...
Клаус Хейнкель угодил в ловушку, что называется, ни за грош.
- Герр Штурм, - взмолился он. - Эти документы вовсе и не важные. "Они" уже давно знают обо всем.
- В таком случае ты солгал мне, - рявкнул бывший полковник СС. - Ты всегда уверял, будто располагаешь документами огромной важности, будто станешь торговаться, если возникнет угроза твоей жизни...
Клаус Хейнкель смолк. Ему нечего было сказать. Эсэсовец хотел избавиться от него. И, главное, сохранить Монику. От этого Хейнкеля всего передергивало, но он пока не осмеливался протестовать. А вдруг ему еще понадобится могущественный дон Федерико...
- Что же мне делать? - захныкал он.
Перед лицом такой обезоруженности дон Федерико почувствовал прилив великодушия.
- Я говорил о тебе с генералом Аруаной. У него есть хининовая фабрика, и он согласен взять тебя туда. Это в Бени. Никто не сунется искать тебя там. А пока твой врач готов приютить тебя в Ла-Пасе. Ты знаешь его дом в квартале Флорида. Будешь как сыр в масле кататься.
Клаус Хейнкель внезапно почувствовал, какой опасностью это грозило обернуться для него.
- Герр Штурм, - спросил он, - почему вы не хотите оставить меня здесь? Лишь тут я в безопасности.
Серо-голубые глаза бывшего полковника СС сверкнули:
- Потому что ты неосторожный поросенок! Это из-за тебя они убили Кантуту.
- Отлично, - промолвил Хейнкель. - Я сейчас попрошу, чтобы Моника поехала со мной.
Он направился было к двери, но дон Федерико преградил ему путь. Тогда Хейнкель заверещал:
- Моника! Моника!
Дон Федерико попытался заткнуть ему рот, но Хейнкель вырвался. Тут рослый полковник схватил его в охапку и огрел головой об стену. Однако Хейнкель продолжал взывать:
- Моника, Моника...
Дон Федерико искренне пожалел, что не взял с собой парабеллум. Похоронили бы Хейнкеля в горах... На лестнице послышались шаги, и Моника Искиердо спросила испуганно:
- Что тут происходит, Федерико?
- Этот паршивый поросенок не желает убираться и угрожает скандалом.
Взгляд Моники надолго остановился на человеке, в которого она была когда-то влюблена и из-за которого погиб ее муж. Волосы Хейнкеля растрепались, обезумевшее лицо побагровело, он не мог подыскать нужные слова.
- Скажи ему, что хочешь поехать со мной, - пронзительно крикнул он. Скажи же этому подонку, который выдает меня евреям.
Дон Федерико в бешенстве еще раз с силой огрел его по голове, Моника не пошевельнулась. К ней подступала тошнота. От пронзительных воплей у нее разрывались перепонки. Все это насилие было непереносимо. Сцена у отца Маски доконала ее. До сих пор она ощущала запах пороха. И потом, разве Клаус Хейнкель не обругал ее последними словами, когда она отдала ему те пятьдесят тысяч долларов? Она просто не могла не рассказать тогда обо всем дону Федерико.
Откуда, собственно, и пошла вся драма.
Будь она одна, она бы последовала за Клаусом Хейнкелем из жалости. Но ведь есть еще дон Федерико, его крупное костистое тело, его неутомимый член - и шрам, по которому ей нравилось проводить пальцем.
Моника повернулась и побежала вниз по лестнице. Эти крики были для нее невыносимы. Дон Федерико схватил Клауса Хейнкеля за руку.
- Ну, живо...
Сломленный, тот не оказывал сопротивления. До последней секунды Хейнкель не терял надежды, что Моника поддержит его. Федерико был значительно сильнее; внизу он отпустил Хейнкеля и предупредил:
- Не хочу, чтобы "чуло" видели, как мы деремся. Ради фюрера, веди себя хоть немного поприличнее.
Фюрер... давно уже Клаус Хейнкель перестал думать о нем. Исчезнувший, забытый, отринутый мир. И теперь, глядя на бескрайние просторы Альтиплано, Хейнкель почувствовал внезапно, что им овладевает паника. Что с ним станется в этой холодной и враждебной стране, где так тяжело дышать?
- Так как же мне добраться до Ла-Паса? - простонал он.
Дон Федерико хитро улыбнулся.
- Ну ходить-то ты умеешь? Кое-кто из моих ребят на Восточном фронте протопал две тысячи километров. А до Ла-Паса всего шестьдесят. С Копакабаны возвращаются паломники. Ты не почувствуешь одиночества...
Дон Федерико возвышался над ним во весь свой рост. Клаус Хейнкель понял, что переубедить его невозможно. В последний раз он обернулся, чтобы поискать глазами Монику, но та уже скрылась. Хейнкель медленно побрел по длинной аллее, обсаженной деревьями. Всего несколько недель тому назад он приехал сюда, окруженный заботой дона Федерико, в обществе молодой красивой женщины, которая всем пожертвовала ради него. И он мог не опасаться тех, кто желал ему зла.
Но вот болван идеалист из бойскаутов вздумал заняться его делом, и все рухнуло.
Хейнкель добрался до шоссе как раз в ту минуту, когда там проезжал автобус. Машина притормозила, но Клаус Хейнкель удержался и не поднял руки. Какой позор для белого смешаться с этими грязными и невежественными "чуло"!
До заболоченных берегов озера Титикака было десять минут хода. Хейнкелю захотелось раствориться в ледяной воде. Но умереть - это еще надо суметь... Держа чемодан в руке, он в конце концов зашагал по направлению к Ла-Пасу.
- Сеньор, с вами хотят поговорить два человека из тайной полиции.
Клаус Хейнкель заколебался. Врач его отсутствовал, и он был один на большой вилле по улице Ман Сеспед. Ему захотелось сказать, что он не хочет их видеть, или соврать что-нибудь. Но "чуло" выглядел перепуганным.
- Иду, - сказал он.
В зеркале отразились его помятое лицо, редкие волосы, скорбные складки у рта. Какой еще подвох ожидал его? Лишь отец Маски оказался на высоте и не произнес ни слова упрека.
Хейнкель не мог уехать из страны. Но плотная пачка банкнот согревала его. Пятьдесят тысяч долларов - сумма немалая.
В холле его ждали двое в черных поношенных костюмах. Двое убийц из тайной полиции. Тот, что был постарше, пробормотал неуклюжую фразу, в которой речь шла о майоре Гомесе, о неукоснительном приказе, о срочном вызове...
Клаус Хейнкель забеспокоился. Обычно майор просто звонил ему. Чувствовалось, что протекции дона Федерико больше не существовало. В Ла-Пасе новости распространяются с исключительной быстротой...
Внезапно полицейский неловко потянулся к ремню, и пара наручников мелькнула перед взором Клауса Хейнкеля.
- Это еще что за петрушка, дурень? - сухо спросил он.
Хейнкель держал полицейского за отвороты куртки и тряс его.
Тот вырвался и с обидой высокопарно заявил:
- Вы не имеете права оскорблять меня, сеньор! Я невысокого мнения о половых органах госпожи вашей матушки...
В Клаусе Хейнкеле боролись ярость и неуверенность.
- Ладно, идем, - буркнул он в сердцах. У него слегка кружилась голова, когда он садился в старенький, помятый "форд". За все время поездки по петлявшему шоссе, карабкавшемуся в гору, оба полицейских не проронили ни слова. Они были явно обижены.
Клаус Хейнкель испытал почти что облегчение, когда приехали на площадь Мурильо. Обычное отделение полиции, каких он повидал великое множество. Стражи порядка усадили его в комнату напротив кабинета Гомеса.
Пот струился по лицу Клауса Хейнкеля. Уже в который раз он смотрел на дверь кабинета майора Уго Гомеса. За три часа, что он проторчал тут, уже человек двадцать переступили порог. Сердце Хейнкеля гулко стучало в груди.
Он поднялся в десятый раз и обратился к писарю, сидевшему напротив:
- Майор точно знает, что я уже здесь?
Писарь пробормотал нечто весьма нелюбезное, и немец вновь уселся ждать. Никогда еще боливицйы не обращались с ним подобным образом.
Дверь в кабинет снова отворилась, и на этот раз появился сам Гомес. Он скользнул взглядом по Хейнкелю, как бы не замечая его.
- Введите следующего! - крикнул он дежурному.
Тот дал знак Клаусу Хейнкелю. Немец буквально ворвался в кабинет, заранее протягивая руку.
Уго Гомес уже сидел в своем рабочем кресле. Лицо его было сурово, он поигрывал кусочком белого картона.
- Я очень зол на вас, - произнес он. - Очень, очень зол.
Ледяной пот прошиб Клауса Хейнкеля. С давних пор майор обращался к нему на "ты". Они часто встречались на собраниях в автоклубе. Хейнкель постарался однако скрыть страх.
- А что, собственно, произошло?
Боливиец показал на кусочек картона.
- Американцы прислали ваши отпечатки пальцев. Теперь я знаю, что вы солгали мне, когда просили боливийский паспорт. Вас же зовут Клаус Хейнкель. Отпечатки совпадают.
От такого лицемерия впору было взвыть. Как будто Гомес не знал с самого начала, что его зовут Хейнкель! Помнится, оба они посмеялись однажды, когда подвыпивший Клаус рассказал ему в Немецком клубе о своем нацистском прошлом. Хейнкель решил пока не идти напролом и заставил себя улыбнуться.
- Какое это имеет значение, поскольку официально я числюсь мертвым? Благодаря вам, ваше превосходительство.
Лесть однако не смягчила Гомеса.
- Но теперь есть люди, которые знают, что вы не умерли, - ответил он. - Скандал может разразиться в любую минуту. И если французы или израильтяне потребуют вскрытия могилы, отказать им будет невозможно.
Клаус Хейнкель ничего не ответил. Разве боливийцы не делают у себя все что хотят? Генерала Лаурелесто нашли мертвым с семнадцатью пулями в теле! Однако эксперт судебной медицины составил заключение о кои чине в результате несчастного случая, - в каждой строке этой бумажки профессиональный долг нарушался по крайней мере раза два...
- И что же вы собираетесь предпринять?
Боливиец вздохнул:
- Клаус, я ваш друг по гроб жизни. Но генерал Санчо Колон, министр внутренних дел, дал категорическое распоряжение: арестовать и передать вас тем, кто вас ищет. Поступи мы иначе, честь Боливии оказалась бы покрыта несмываемым позором, что грозит бросить тень на неувядаемую славу Симона Боливара-Освободителя.
Чувствуя себя раздавленным этой пышной фразеологией, Клаус Хейнкель все же запротестовал:
- Но вы заявили ведь, что я умер!
- Я признаю, что был введен в заблуждение, - горестно заметил Гомес.
- Но дон Федерико будет обеспокоен...
- Дон Федерико не будет обеспокоен.
Сказано четко и безапелляционно. Клаус Хейнкель почувствовал, как сознание его парализует паника. На этот раз, кажется, приехали. В мгновенном озарении перед ним предстали люди, которых он когда-то пытал и уничтожал. Какое отвращение внушал ему их вид затравленных зверьков! Теперь настал его черед.
- Но это невозможно, - сказал он. - Они меня упекут лет на двадцать. Или прост шлепнут. Майор, вы всегда были мне другом. Вы должны мне помочь.
Гомес вздохнул еще более тяжко.
- Я-то не против, но я же не всесилен. А министр...
- Но министр наверняка не бессердечен...
- В его жизни существует драма, - решился Гомес после секундного колебания. - У него ненормальная дочь. Послезавтра он вылетает за ней в Штаты. За ее лечение уже нечем платить...
К Хейнкелю вдруг вернулось все его хладнокровие. Речь зашла о самом главном.
- Я мог бы, наверное, помочь Его Превосходительству Колону. В размере пяти тысяч долларов, не более.
Майор принял строгий вид.
- Я даже не осмелюсь передать Его Превосходительству такое предложение. Он почувствует себя униженным.
Клаус Хейнкель терял почву под ногами. В конце концов, боливийский паспорт обошелся ему в шестьсот доллары. Разумеется, с тех пор прошла инфляция. И все же...
- Я отнюдь не богач, - пожаловался он. - Вы же знаете, майор.
- Министр конфиденциально сообщил мне, что ему нужно пятьдесят тысяч долларов, - доверительно произнес Гомес. - Его дочь предстоит лечить еще долгие годы.
Кровь разом хлынула Хейнкелю в голову. Дон Федерико выдал его! И теперь Гомес хочет отобрать всю сумму. Нечего и думать отбрыкиваться - у Гомеса все козыри.
Немец нервно провел рукой по лбу, желая хотя бы спасти достоинство.
- Я попытаюсь, попробую, - забормотал он. - Продам все, что у меня есть, - и постараюсь наскрести эту сумму.
Майор Гомес кивнул с важным видом и встал.
- Думаю, что генералу будет приятно ваше великодушие. Мы испытываем к вам самые дружеские чувства. Если он согласится взять на себя ответственность и подтвердит версию о вашей смерти, я буду счастлив известить вас об этом. Завтра же, в четыре, в этом кабинете!
На этот раз майор подал ему руку. Хейнкель подумал с горечью, что это рукопожатие стоило пятьдесят тысяч долларов.
- Разумеется, - спохватился майор, - вам не разрешается уезжать из Ла-Паса. Вы находитесь под надзором боливийского правосудия.
И пятидесяти тысяч долларов.
Что ни говори, Клаус Хейнкель вздохнул свободнее, очутившись вновь на площади Мурильо. Да, он теряет пятьдесят тысяч долларов. Но это надолго гарантирует ему безопасность.
Глава 17
- Она нашла Рауля, - прошептала Лукресия.
Малко уставился на толстую, смуглокожую и лоснившуюся Хосефу. Казалось, она не испытывала удовлетворения от результатов своих поисков. Майор Гомес представлял теперь последнее препятствие между Малко и Клаусом Хейнкелем. Любопытно, что священник так и не обратился в полицию, и газеты написали, что он подвергся нападению каких-то неизвестных, хотевших его ограбить.
"Пресенсия" и "Ультима Ора" заклеймили тогда этот гнусный акт и напомнили о покушении, жертвой которого священник стал несколькими месяцами раньше. Служба его действительно становилась весьма опасной.
Малко намеревался сам нанести визит дону Федерико Штурму и передать ему бумаги Клауса Хейнкеля с тем, чтобы лишить последнего всякой поддержки. Но сначала Малко хотел устранить помеху в лице Гомеса.
- Где Рауль? - спросил он.
Хосефа становилась все больше похожей на огромного паука.
- Там, где он, вам мало что светит, - сказала она.
У Малко упало сердце:
- Он умер?
Хосефа покачала головой.
- Нет. Он в тюрьме Сан Педро, в отделении Линос. Майор распорядился арестовать его за какое-то давнее убийство. Он хочет избавиться от него. В тюрьме это будет проще...
Мысли вихрем понеслись у Малко в голове. Какой отчаянный и в то же время чудеснейший шанс! Ведь если ему удастся вырвать Рауля из лап Гомеса, тот заговорит!
Да, но как вызволить узника из недр боливийской тюрьмы?
Малко поблагодарил Хосефу и вышел с Лукресией из лавки.
- Мало шансов вытащить его из этой тюрьмы, а? - вздохнул он.
- Ничего подобного! - взорвалась Лукресия. - Сейчас же за ним и поедем!
- В тюрьму?
Боливийка улыбнулась.
- Сан Педро - не обычная тюрьма... Я уже навещала там друзей. Если иметь деньги, все можно устроить. У заключенных есть ключи от камер, они даже обставляют их но своему вкусу, там нет никакого распорядка, и они имеют право на посещение жен по четвергам и воскресеньям. А если наладить хорошие отношения с директором, они даже могут принимать жену или любовницу в другие дни...
Только нужно много, много песо.
Лейтенант охраны в тюрьме Сан Педро был затянут в зеленоватого цвета шинель, на которой не хватало половины пуговиц. Засунув руки в карманы, он слушал рассказ Лукресии: блестящий журналист-иностранец, которого она сопровождала, прослышал о Сан Педро, образцовой тюрьме, и вознамерился побывать в ней. Разумеется, не теряя времени на официальные демарши...
- Сеньор - американец? - спросил лейтенант.
- Нет, француз, - ответила Лукресия.
В течение нескольких минут они поговорили о Париже, этом городе-светоче, о его красивых женщинах, о соборе Сакре-Кёр. Затем Лукресия вернулась к своей просьбе. Боливиец в ответ беспомощно развел руками:
- Исключено. Я не могу пропустить иностранца в Сан Педро. Впрочем, меня скоро сменит другой офицер, еще более строгий. Мне же нужно побывать в Санта-Крус, завтра годовщина со дня смерти матери.
- Господи, помяни за упокой ее душу, - набожно вставила Лукресия, которая смекнула, куда клонит лейтенант.
- Увы, - заметил тот, - мне не хватает восьмидесяти долларов на эту безотлагательную поездку. Мать моя скончалась от лишений, подорвавших ее здоровье.
- Двадцать долларов, и не больше, - уронила Лукресия.
- Благодарение Вашей Милости. Для вас я рискну преступить закон.
Он быстро спрятал протянутую Лукресией купюру и отдал приказ. Толстощекая охранница, ведавшая записью посетителей, встала, не удаляясь от своего кольта 45-го калибра, и бегло обыскала Лукресию. Бог весть почему, Малко избежал этой процедуры.
Затем лейтенант открыл огромный замок, запиравший первый тюремный двор, и жестом пригласил их войти. Он галантно взял Лукресию под ручку. Пустячок, а приятно. Решетка захлопнулась за ними. Осторожно, сказал себе Малко, ты играешь с огнем... Снаружи тюрьма Сан Педро производила впечатление квадратного кокетливого особняка, выходившего на площадь Сукр. Внутренние же ее помещения необъятных размеров поражали невероятной ветхостью. Тюрьма подразделялась на несколько отделений, занимавших каждое по этажу, с большими деревянными галереями с внешней стороны. Глинобитный пол. Местами были видны заключенные, которые, опершись на прогнившие перила, с любопытством разглядывали вошедших. Пронзительным свистом они приветствовали красивые ножки Лукресии.
Рядом прошла старуха, тащившая тяжелую корзину. Лейтенант наклонился к Малко:
- А вот эта убила своего мужа в Кочабамбе, разрезала его на куски, наделала сосисок и продала на рынке. Теперь она заведует у нас кухней. - Он разразился оглушительным хохотом. - Я никогда у нее ничего не покупаю.
- И часто у вас убегают? - спросил Малко.
Боливиец провел глазами по стенам высотой не более шести метров, начисто лишенным колючей проволоки.
- Часто, - вздохнул он. - Но некоторые остаются у нас после отсидки, потому что им хорошо тут. Так что с бухгалтерией у администрации все в порядке...
Он подошел к какой-то двери, постучал и отворил ее. В камере четыре на четыре метра, грязные стены которой были сплошь увешаны разными значками, сидел прямо на полу человек и паял какие-то железки. Рядом с ним расположилась целая куча игрушечных грузовичков. Человек улыбнулся лейтенанту и продолжал работать. За его спиной виднелись убогая кровать и кое-что из барахла.
- Вот у этого, - объяснил лейтенант, - срок как раз кончился два года назад, но он умоляет меня оставить его здесь. У себя в деревне он не может найти работу и спит под открытым небом. Здесь же у него кров над головой, он зарабатывает несколько песо и может время от времени заплатить за девчонку.
Они вышли наружу. Потрясающая тюрьма. Пройдя несколько поворотов, подошли к маленькому дворику с претензией на элегантность и цветочными клумбами. Все двери были заперты на огромные замки и раскрашены в яркие тона.
- А это отделение Линос, - гордо объявил лейтенант. - Самое наилучшее у нас. Здесь сидят богатые, а также опасные преступники.
- Это тут сидит Рауль из "маркесес"? - спросила Лукресия.
Боливиец с удивлением посмотрел на нее.
- Вы его знаете?
- Когда я была журналисткой, я занималась делом "тигров" и "маркесес". Было бы интересно повидаться с ним теперь.
Лейтенант сделал гримасу:
- Он не захочет с вами говорить. Он никого вообще не хочет видеть. Вот, кстати, его дверь. Голубая...
- Почему же он не хочет никого видеть?
- Понятия не имею. Боится, наверное. Думает, что его хотят убить.
Они остановились у означенной двери. Лейтенант забарабанил в нее:
- Рауль, тут сеньор иностранец желает с тобой поговорить.
Через створку двери донесся приглушенный, но вполне различимый ответ:
- Валите отсюда!
Лейтенант опечаленно покачал головой:
- Вот видите. Он даже не ходит в столовую и не смотрит телевизор. С тех пор как он здесь, Рауль ни разу не перешагнул еще порог камеры. Вообще-то это вредно для здоровья.
Малко пожирал глазами голубую дверь. За ней скрывалось, быть может, решение всей его задачи.
- У меня есть идея, - сказал он.
Достав из кармана стодолларовую бумажку, он разорвал ее пополам и на одной половинке написал по-испански:
"Откройте. Я спасу вас от майора Гомеса".
Потом, на глазах у изумленного лейтенанта, подсунул половинку под дверь.
В течение нескольких секунд было тихо. Затем раздался сухой щелчок, и дверь приоткрылась. Малко вошел первым.
Сотни пустых пачек из-под сигарет висели на стенах рядом с изображениями голых женщин, которым непристойная рука пририсовала фантастические дополнения. Огромная кровать с балдахином занимала почти все место.
Зрелище, прямо скажем, неожиданное.
Рауль стоял рядом с кроватью. Черные холодные глаза были глубоко посажены на его круглом невыразительном лице с низким лбом. Голубая нейлоновая куртка облегала мощный торс. Раздвинув ноги, Рауль держал в правом кулаке короткий кинжал, готовый нанести удар. И, не смотря на эту угрожающую позу, он был весь потный от страха.
- Чего вам надо?
- Поговорить с вами, - сказал Малко.
- Не подходите, потребовал Рауль.
- Я оставлю вас, - сказал лейтенант. - У меня дела.
И он незаметно скрылся. Малко рассматривал стоящего перед ним человека. Итак, вот кто по-изуверски расправился со старым Искиердо и его любовницей. В памяти Малко возник вдруг труп старика с перерезанным горлом.
- Чего вы боитесь? - спросил он.
Рауль уставился на него, как бы не понимая.
- А кто вы? - буркнул он. - Чего вам от меня надо?
- Я желаю вам добра, - сказал Малко, не скрывая своего отвращения. - Я вам дам денег на побег, если вы согласитесь помочь мне.
Убийца несколько расслабился. Опершись о стену, он держал все еще кинжал в руке, но звериной готовности к прыжку уже не было. Малко вынул из кармана пачку стодолларовых купюр и показал ее Раулю.
- Я готов хорошо заплатить вам, если скажете мне, что убили дона Искиердо по приказу майора Гомеса.
Рауль отрицательно покачал головой. Не спуская глаз с денег, он произнес что-то на аймара.
- Это не он, - перевела Лукресия.
- Скажи ему, что мы точно знаем, что это он.
Лукресия долго говорила по-аймарски. Рауль разглядывал грязный пол. Когда она смолкла, он коротко бросил всего два слова.
Молния сверкнула в глазах Джека Кэмбелла. Он разом свернул газету:
- Будет столько гадостей, что я даже не хочу об этом и думать. Но что, скажите, этот червяк может сделать майору? Да это просто ребячество какое-то.
"Доктор" покачал головой с прискорбным видом.
- Он нагнал на него страху. А майор терпеть не может, когда его пугают. И потом, Малко не отказался от мысли разыскать Хейнкеля. Наверняка это он подстроил убийство ламы. Дон Федерико вне себя от бешенства и уже пожаловался майору.
Джек Кэмбелл мысленно представил себе, что в один прекрасный день его переведут в какую-нибудь цивилизованную страну. "Доктора" Гордона не ухватишь, он опасен, как кобра. Поди-ка оторви его от стула. "Доктор" замешан во всех грязных махинациях Гомеса. Это он ходил объяснять некоторым дамочкам, что с их мужьями стрясется нечто неприятное, ежели дамочки не согласятся заглянуть как-нибудь в "политический контроль", предварительно спрятав трусики в сумочку.
Майор не переносил неудач. Невозможно даже представить себе, сколько боливиек он завалил у себя, прямо рядом с бюстом Симона Боливара. Когда он так развлекался, его подчиненные говорили посетителям, что патрон проводит в данную минуту допрос чрезвычайной важности...
- К чему это вы клоните? - проскрежетал Джек Кэмбелл.
Гордон вздохнул:
- Я хочу сказать, что майор вполне способен притормозить проводимую вами операцию, если вы не выполните его пожелание.
Ну конечно. Шантаж и коррупция - вот два источника питающих Боливию. Джек Кэмбелл попытался прогнать эти мысли. Итак, все начиналось сначала. Что же мог в действительности предпринять грузный, рыхлый майор? Кэмбелл вынужден был признать, что слишком слабо ориентируется в лабиринтах боливийской политики, чтобы ответить на этот вопрос. Разумеется, Гомеса ненавидят. Но те, кто его ненавидит, в данный момент не у власти.
- Ну так какой же блестящий план вы придумали? - спросил он, придавая своему голосу иронический оттенок, позволявший пойти на попятную.
- О, можете быть уверены - вам нечего опасаться.
Гордон принялся подробно объяснять, как он собирался разделаться с Малко. Нет, репутации Джека Кэмбелла ничто не угрожает. Тот сосредоточенно слушал. Как он ни старался, он не находил, к чему бы придраться. Само собой, без подозрений не обойтись, но с другой стороны, если операция удастся, это повысит его, Кэмбелла, кредит доверия. Перегнувшись через стол, Кэмбелл произнес своим хриплым голосом, странно похожим на карканье вороны:
- Слушайте меня. Гордон. Вы ко мне не приходили и не говорили со мной обо всем этом. Если же вы станете утверждать обратное, я поклянусь не знаю кем - и выйду сухим из воды, а вас отошлют опять в Панаму. А теперь проваливайте!
"Доктор" Гордон встал, удовлетворенный, кивнул Джеку Кэмбеллу и вышел. Порядочные люди всегда смогут договориться между собой.
Трясясь от ярости, Клаус Хейнкель собирал чемодан.
Дверь вдруг открылась, и показался долговязый дон Федерико. Сердце Хейнкеля забилось еще быстрее. Он изобразил улыбку на своем усталом лице:
- Вы, конечно же, пошутили, герр Штурм?
Дон Федерико посмотрел на него как на пустое место.
- Я не шутил, - сказал он по-немецки. - Даю вам полчаса на сборы сматывайтесь и никогда больше не показывайтесь тут. Вы преступно обманули доверие наших друзей. Из-за вас документы неоценимой важности попали в руки наших противников...
Клаус Хейнкель угодил в ловушку, что называется, ни за грош.
- Герр Штурм, - взмолился он. - Эти документы вовсе и не важные. "Они" уже давно знают обо всем.
- В таком случае ты солгал мне, - рявкнул бывший полковник СС. - Ты всегда уверял, будто располагаешь документами огромной важности, будто станешь торговаться, если возникнет угроза твоей жизни...
Клаус Хейнкель смолк. Ему нечего было сказать. Эсэсовец хотел избавиться от него. И, главное, сохранить Монику. От этого Хейнкеля всего передергивало, но он пока не осмеливался протестовать. А вдруг ему еще понадобится могущественный дон Федерико...
- Что же мне делать? - захныкал он.
Перед лицом такой обезоруженности дон Федерико почувствовал прилив великодушия.
- Я говорил о тебе с генералом Аруаной. У него есть хининовая фабрика, и он согласен взять тебя туда. Это в Бени. Никто не сунется искать тебя там. А пока твой врач готов приютить тебя в Ла-Пасе. Ты знаешь его дом в квартале Флорида. Будешь как сыр в масле кататься.
Клаус Хейнкель внезапно почувствовал, какой опасностью это грозило обернуться для него.
- Герр Штурм, - спросил он, - почему вы не хотите оставить меня здесь? Лишь тут я в безопасности.
Серо-голубые глаза бывшего полковника СС сверкнули:
- Потому что ты неосторожный поросенок! Это из-за тебя они убили Кантуту.
- Отлично, - промолвил Хейнкель. - Я сейчас попрошу, чтобы Моника поехала со мной.
Он направился было к двери, но дон Федерико преградил ему путь. Тогда Хейнкель заверещал:
- Моника! Моника!
Дон Федерико попытался заткнуть ему рот, но Хейнкель вырвался. Тут рослый полковник схватил его в охапку и огрел головой об стену. Однако Хейнкель продолжал взывать:
- Моника, Моника...
Дон Федерико искренне пожалел, что не взял с собой парабеллум. Похоронили бы Хейнкеля в горах... На лестнице послышались шаги, и Моника Искиердо спросила испуганно:
- Что тут происходит, Федерико?
- Этот паршивый поросенок не желает убираться и угрожает скандалом.
Взгляд Моники надолго остановился на человеке, в которого она была когда-то влюблена и из-за которого погиб ее муж. Волосы Хейнкеля растрепались, обезумевшее лицо побагровело, он не мог подыскать нужные слова.
- Скажи ему, что хочешь поехать со мной, - пронзительно крикнул он. Скажи же этому подонку, который выдает меня евреям.
Дон Федерико в бешенстве еще раз с силой огрел его по голове, Моника не пошевельнулась. К ней подступала тошнота. От пронзительных воплей у нее разрывались перепонки. Все это насилие было непереносимо. Сцена у отца Маски доконала ее. До сих пор она ощущала запах пороха. И потом, разве Клаус Хейнкель не обругал ее последними словами, когда она отдала ему те пятьдесят тысяч долларов? Она просто не могла не рассказать тогда обо всем дону Федерико.
Откуда, собственно, и пошла вся драма.
Будь она одна, она бы последовала за Клаусом Хейнкелем из жалости. Но ведь есть еще дон Федерико, его крупное костистое тело, его неутомимый член - и шрам, по которому ей нравилось проводить пальцем.
Моника повернулась и побежала вниз по лестнице. Эти крики были для нее невыносимы. Дон Федерико схватил Клауса Хейнкеля за руку.
- Ну, живо...
Сломленный, тот не оказывал сопротивления. До последней секунды Хейнкель не терял надежды, что Моника поддержит его. Федерико был значительно сильнее; внизу он отпустил Хейнкеля и предупредил:
- Не хочу, чтобы "чуло" видели, как мы деремся. Ради фюрера, веди себя хоть немного поприличнее.
Фюрер... давно уже Клаус Хейнкель перестал думать о нем. Исчезнувший, забытый, отринутый мир. И теперь, глядя на бескрайние просторы Альтиплано, Хейнкель почувствовал внезапно, что им овладевает паника. Что с ним станется в этой холодной и враждебной стране, где так тяжело дышать?
- Так как же мне добраться до Ла-Паса? - простонал он.
Дон Федерико хитро улыбнулся.
- Ну ходить-то ты умеешь? Кое-кто из моих ребят на Восточном фронте протопал две тысячи километров. А до Ла-Паса всего шестьдесят. С Копакабаны возвращаются паломники. Ты не почувствуешь одиночества...
Дон Федерико возвышался над ним во весь свой рост. Клаус Хейнкель понял, что переубедить его невозможно. В последний раз он обернулся, чтобы поискать глазами Монику, но та уже скрылась. Хейнкель медленно побрел по длинной аллее, обсаженной деревьями. Всего несколько недель тому назад он приехал сюда, окруженный заботой дона Федерико, в обществе молодой красивой женщины, которая всем пожертвовала ради него. И он мог не опасаться тех, кто желал ему зла.
Но вот болван идеалист из бойскаутов вздумал заняться его делом, и все рухнуло.
Хейнкель добрался до шоссе как раз в ту минуту, когда там проезжал автобус. Машина притормозила, но Клаус Хейнкель удержался и не поднял руки. Какой позор для белого смешаться с этими грязными и невежественными "чуло"!
До заболоченных берегов озера Титикака было десять минут хода. Хейнкелю захотелось раствориться в ледяной воде. Но умереть - это еще надо суметь... Держа чемодан в руке, он в конце концов зашагал по направлению к Ла-Пасу.
- Сеньор, с вами хотят поговорить два человека из тайной полиции.
Клаус Хейнкель заколебался. Врач его отсутствовал, и он был один на большой вилле по улице Ман Сеспед. Ему захотелось сказать, что он не хочет их видеть, или соврать что-нибудь. Но "чуло" выглядел перепуганным.
- Иду, - сказал он.
В зеркале отразились его помятое лицо, редкие волосы, скорбные складки у рта. Какой еще подвох ожидал его? Лишь отец Маски оказался на высоте и не произнес ни слова упрека.
Хейнкель не мог уехать из страны. Но плотная пачка банкнот согревала его. Пятьдесят тысяч долларов - сумма немалая.
В холле его ждали двое в черных поношенных костюмах. Двое убийц из тайной полиции. Тот, что был постарше, пробормотал неуклюжую фразу, в которой речь шла о майоре Гомесе, о неукоснительном приказе, о срочном вызове...
Клаус Хейнкель забеспокоился. Обычно майор просто звонил ему. Чувствовалось, что протекции дона Федерико больше не существовало. В Ла-Пасе новости распространяются с исключительной быстротой...
Внезапно полицейский неловко потянулся к ремню, и пара наручников мелькнула перед взором Клауса Хейнкеля.
- Это еще что за петрушка, дурень? - сухо спросил он.
Хейнкель держал полицейского за отвороты куртки и тряс его.
Тот вырвался и с обидой высокопарно заявил:
- Вы не имеете права оскорблять меня, сеньор! Я невысокого мнения о половых органах госпожи вашей матушки...
В Клаусе Хейнкеле боролись ярость и неуверенность.
- Ладно, идем, - буркнул он в сердцах. У него слегка кружилась голова, когда он садился в старенький, помятый "форд". За все время поездки по петлявшему шоссе, карабкавшемуся в гору, оба полицейских не проронили ни слова. Они были явно обижены.
Клаус Хейнкель испытал почти что облегчение, когда приехали на площадь Мурильо. Обычное отделение полиции, каких он повидал великое множество. Стражи порядка усадили его в комнату напротив кабинета Гомеса.
Пот струился по лицу Клауса Хейнкеля. Уже в который раз он смотрел на дверь кабинета майора Уго Гомеса. За три часа, что он проторчал тут, уже человек двадцать переступили порог. Сердце Хейнкеля гулко стучало в груди.
Он поднялся в десятый раз и обратился к писарю, сидевшему напротив:
- Майор точно знает, что я уже здесь?
Писарь пробормотал нечто весьма нелюбезное, и немец вновь уселся ждать. Никогда еще боливицйы не обращались с ним подобным образом.
Дверь в кабинет снова отворилась, и на этот раз появился сам Гомес. Он скользнул взглядом по Хейнкелю, как бы не замечая его.
- Введите следующего! - крикнул он дежурному.
Тот дал знак Клаусу Хейнкелю. Немец буквально ворвался в кабинет, заранее протягивая руку.
Уго Гомес уже сидел в своем рабочем кресле. Лицо его было сурово, он поигрывал кусочком белого картона.
- Я очень зол на вас, - произнес он. - Очень, очень зол.
Ледяной пот прошиб Клауса Хейнкеля. С давних пор майор обращался к нему на "ты". Они часто встречались на собраниях в автоклубе. Хейнкель постарался однако скрыть страх.
- А что, собственно, произошло?
Боливиец показал на кусочек картона.
- Американцы прислали ваши отпечатки пальцев. Теперь я знаю, что вы солгали мне, когда просили боливийский паспорт. Вас же зовут Клаус Хейнкель. Отпечатки совпадают.
От такого лицемерия впору было взвыть. Как будто Гомес не знал с самого начала, что его зовут Хейнкель! Помнится, оба они посмеялись однажды, когда подвыпивший Клаус рассказал ему в Немецком клубе о своем нацистском прошлом. Хейнкель решил пока не идти напролом и заставил себя улыбнуться.
- Какое это имеет значение, поскольку официально я числюсь мертвым? Благодаря вам, ваше превосходительство.
Лесть однако не смягчила Гомеса.
- Но теперь есть люди, которые знают, что вы не умерли, - ответил он. - Скандал может разразиться в любую минуту. И если французы или израильтяне потребуют вскрытия могилы, отказать им будет невозможно.
Клаус Хейнкель ничего не ответил. Разве боливийцы не делают у себя все что хотят? Генерала Лаурелесто нашли мертвым с семнадцатью пулями в теле! Однако эксперт судебной медицины составил заключение о кои чине в результате несчастного случая, - в каждой строке этой бумажки профессиональный долг нарушался по крайней мере раза два...
- И что же вы собираетесь предпринять?
Боливиец вздохнул:
- Клаус, я ваш друг по гроб жизни. Но генерал Санчо Колон, министр внутренних дел, дал категорическое распоряжение: арестовать и передать вас тем, кто вас ищет. Поступи мы иначе, честь Боливии оказалась бы покрыта несмываемым позором, что грозит бросить тень на неувядаемую славу Симона Боливара-Освободителя.
Чувствуя себя раздавленным этой пышной фразеологией, Клаус Хейнкель все же запротестовал:
- Но вы заявили ведь, что я умер!
- Я признаю, что был введен в заблуждение, - горестно заметил Гомес.
- Но дон Федерико будет обеспокоен...
- Дон Федерико не будет обеспокоен.
Сказано четко и безапелляционно. Клаус Хейнкель почувствовал, как сознание его парализует паника. На этот раз, кажется, приехали. В мгновенном озарении перед ним предстали люди, которых он когда-то пытал и уничтожал. Какое отвращение внушал ему их вид затравленных зверьков! Теперь настал его черед.
- Но это невозможно, - сказал он. - Они меня упекут лет на двадцать. Или прост шлепнут. Майор, вы всегда были мне другом. Вы должны мне помочь.
Гомес вздохнул еще более тяжко.
- Я-то не против, но я же не всесилен. А министр...
- Но министр наверняка не бессердечен...
- В его жизни существует драма, - решился Гомес после секундного колебания. - У него ненормальная дочь. Послезавтра он вылетает за ней в Штаты. За ее лечение уже нечем платить...
К Хейнкелю вдруг вернулось все его хладнокровие. Речь зашла о самом главном.
- Я мог бы, наверное, помочь Его Превосходительству Колону. В размере пяти тысяч долларов, не более.
Майор принял строгий вид.
- Я даже не осмелюсь передать Его Превосходительству такое предложение. Он почувствует себя униженным.
Клаус Хейнкель терял почву под ногами. В конце концов, боливийский паспорт обошелся ему в шестьсот доллары. Разумеется, с тех пор прошла инфляция. И все же...
- Я отнюдь не богач, - пожаловался он. - Вы же знаете, майор.
- Министр конфиденциально сообщил мне, что ему нужно пятьдесят тысяч долларов, - доверительно произнес Гомес. - Его дочь предстоит лечить еще долгие годы.
Кровь разом хлынула Хейнкелю в голову. Дон Федерико выдал его! И теперь Гомес хочет отобрать всю сумму. Нечего и думать отбрыкиваться - у Гомеса все козыри.
Немец нервно провел рукой по лбу, желая хотя бы спасти достоинство.
- Я попытаюсь, попробую, - забормотал он. - Продам все, что у меня есть, - и постараюсь наскрести эту сумму.
Майор Гомес кивнул с важным видом и встал.
- Думаю, что генералу будет приятно ваше великодушие. Мы испытываем к вам самые дружеские чувства. Если он согласится взять на себя ответственность и подтвердит версию о вашей смерти, я буду счастлив известить вас об этом. Завтра же, в четыре, в этом кабинете!
На этот раз майор подал ему руку. Хейнкель подумал с горечью, что это рукопожатие стоило пятьдесят тысяч долларов.
- Разумеется, - спохватился майор, - вам не разрешается уезжать из Ла-Паса. Вы находитесь под надзором боливийского правосудия.
И пятидесяти тысяч долларов.
Что ни говори, Клаус Хейнкель вздохнул свободнее, очутившись вновь на площади Мурильо. Да, он теряет пятьдесят тысяч долларов. Но это надолго гарантирует ему безопасность.
Глава 17
- Она нашла Рауля, - прошептала Лукресия.
Малко уставился на толстую, смуглокожую и лоснившуюся Хосефу. Казалось, она не испытывала удовлетворения от результатов своих поисков. Майор Гомес представлял теперь последнее препятствие между Малко и Клаусом Хейнкелем. Любопытно, что священник так и не обратился в полицию, и газеты написали, что он подвергся нападению каких-то неизвестных, хотевших его ограбить.
"Пресенсия" и "Ультима Ора" заклеймили тогда этот гнусный акт и напомнили о покушении, жертвой которого священник стал несколькими месяцами раньше. Служба его действительно становилась весьма опасной.
Малко намеревался сам нанести визит дону Федерико Штурму и передать ему бумаги Клауса Хейнкеля с тем, чтобы лишить последнего всякой поддержки. Но сначала Малко хотел устранить помеху в лице Гомеса.
- Где Рауль? - спросил он.
Хосефа становилась все больше похожей на огромного паука.
- Там, где он, вам мало что светит, - сказала она.
У Малко упало сердце:
- Он умер?
Хосефа покачала головой.
- Нет. Он в тюрьме Сан Педро, в отделении Линос. Майор распорядился арестовать его за какое-то давнее убийство. Он хочет избавиться от него. В тюрьме это будет проще...
Мысли вихрем понеслись у Малко в голове. Какой отчаянный и в то же время чудеснейший шанс! Ведь если ему удастся вырвать Рауля из лап Гомеса, тот заговорит!
Да, но как вызволить узника из недр боливийской тюрьмы?
Малко поблагодарил Хосефу и вышел с Лукресией из лавки.
- Мало шансов вытащить его из этой тюрьмы, а? - вздохнул он.
- Ничего подобного! - взорвалась Лукресия. - Сейчас же за ним и поедем!
- В тюрьму?
Боливийка улыбнулась.
- Сан Педро - не обычная тюрьма... Я уже навещала там друзей. Если иметь деньги, все можно устроить. У заключенных есть ключи от камер, они даже обставляют их но своему вкусу, там нет никакого распорядка, и они имеют право на посещение жен по четвергам и воскресеньям. А если наладить хорошие отношения с директором, они даже могут принимать жену или любовницу в другие дни...
Только нужно много, много песо.
Лейтенант охраны в тюрьме Сан Педро был затянут в зеленоватого цвета шинель, на которой не хватало половины пуговиц. Засунув руки в карманы, он слушал рассказ Лукресии: блестящий журналист-иностранец, которого она сопровождала, прослышал о Сан Педро, образцовой тюрьме, и вознамерился побывать в ней. Разумеется, не теряя времени на официальные демарши...
- Сеньор - американец? - спросил лейтенант.
- Нет, француз, - ответила Лукресия.
В течение нескольких минут они поговорили о Париже, этом городе-светоче, о его красивых женщинах, о соборе Сакре-Кёр. Затем Лукресия вернулась к своей просьбе. Боливиец в ответ беспомощно развел руками:
- Исключено. Я не могу пропустить иностранца в Сан Педро. Впрочем, меня скоро сменит другой офицер, еще более строгий. Мне же нужно побывать в Санта-Крус, завтра годовщина со дня смерти матери.
- Господи, помяни за упокой ее душу, - набожно вставила Лукресия, которая смекнула, куда клонит лейтенант.
- Увы, - заметил тот, - мне не хватает восьмидесяти долларов на эту безотлагательную поездку. Мать моя скончалась от лишений, подорвавших ее здоровье.
- Двадцать долларов, и не больше, - уронила Лукресия.
- Благодарение Вашей Милости. Для вас я рискну преступить закон.
Он быстро спрятал протянутую Лукресией купюру и отдал приказ. Толстощекая охранница, ведавшая записью посетителей, встала, не удаляясь от своего кольта 45-го калибра, и бегло обыскала Лукресию. Бог весть почему, Малко избежал этой процедуры.
Затем лейтенант открыл огромный замок, запиравший первый тюремный двор, и жестом пригласил их войти. Он галантно взял Лукресию под ручку. Пустячок, а приятно. Решетка захлопнулась за ними. Осторожно, сказал себе Малко, ты играешь с огнем... Снаружи тюрьма Сан Педро производила впечатление квадратного кокетливого особняка, выходившего на площадь Сукр. Внутренние же ее помещения необъятных размеров поражали невероятной ветхостью. Тюрьма подразделялась на несколько отделений, занимавших каждое по этажу, с большими деревянными галереями с внешней стороны. Глинобитный пол. Местами были видны заключенные, которые, опершись на прогнившие перила, с любопытством разглядывали вошедших. Пронзительным свистом они приветствовали красивые ножки Лукресии.
Рядом прошла старуха, тащившая тяжелую корзину. Лейтенант наклонился к Малко:
- А вот эта убила своего мужа в Кочабамбе, разрезала его на куски, наделала сосисок и продала на рынке. Теперь она заведует у нас кухней. - Он разразился оглушительным хохотом. - Я никогда у нее ничего не покупаю.
- И часто у вас убегают? - спросил Малко.
Боливиец провел глазами по стенам высотой не более шести метров, начисто лишенным колючей проволоки.
- Часто, - вздохнул он. - Но некоторые остаются у нас после отсидки, потому что им хорошо тут. Так что с бухгалтерией у администрации все в порядке...
Он подошел к какой-то двери, постучал и отворил ее. В камере четыре на четыре метра, грязные стены которой были сплошь увешаны разными значками, сидел прямо на полу человек и паял какие-то железки. Рядом с ним расположилась целая куча игрушечных грузовичков. Человек улыбнулся лейтенанту и продолжал работать. За его спиной виднелись убогая кровать и кое-что из барахла.
- Вот у этого, - объяснил лейтенант, - срок как раз кончился два года назад, но он умоляет меня оставить его здесь. У себя в деревне он не может найти работу и спит под открытым небом. Здесь же у него кров над головой, он зарабатывает несколько песо и может время от времени заплатить за девчонку.
Они вышли наружу. Потрясающая тюрьма. Пройдя несколько поворотов, подошли к маленькому дворику с претензией на элегантность и цветочными клумбами. Все двери были заперты на огромные замки и раскрашены в яркие тона.
- А это отделение Линос, - гордо объявил лейтенант. - Самое наилучшее у нас. Здесь сидят богатые, а также опасные преступники.
- Это тут сидит Рауль из "маркесес"? - спросила Лукресия.
Боливиец с удивлением посмотрел на нее.
- Вы его знаете?
- Когда я была журналисткой, я занималась делом "тигров" и "маркесес". Было бы интересно повидаться с ним теперь.
Лейтенант сделал гримасу:
- Он не захочет с вами говорить. Он никого вообще не хочет видеть. Вот, кстати, его дверь. Голубая...
- Почему же он не хочет никого видеть?
- Понятия не имею. Боится, наверное. Думает, что его хотят убить.
Они остановились у означенной двери. Лейтенант забарабанил в нее:
- Рауль, тут сеньор иностранец желает с тобой поговорить.
Через створку двери донесся приглушенный, но вполне различимый ответ:
- Валите отсюда!
Лейтенант опечаленно покачал головой:
- Вот видите. Он даже не ходит в столовую и не смотрит телевизор. С тех пор как он здесь, Рауль ни разу не перешагнул еще порог камеры. Вообще-то это вредно для здоровья.
Малко пожирал глазами голубую дверь. За ней скрывалось, быть может, решение всей его задачи.
- У меня есть идея, - сказал он.
Достав из кармана стодолларовую бумажку, он разорвал ее пополам и на одной половинке написал по-испански:
"Откройте. Я спасу вас от майора Гомеса".
Потом, на глазах у изумленного лейтенанта, подсунул половинку под дверь.
В течение нескольких секунд было тихо. Затем раздался сухой щелчок, и дверь приоткрылась. Малко вошел первым.
Сотни пустых пачек из-под сигарет висели на стенах рядом с изображениями голых женщин, которым непристойная рука пририсовала фантастические дополнения. Огромная кровать с балдахином занимала почти все место.
Зрелище, прямо скажем, неожиданное.
Рауль стоял рядом с кроватью. Черные холодные глаза были глубоко посажены на его круглом невыразительном лице с низким лбом. Голубая нейлоновая куртка облегала мощный торс. Раздвинув ноги, Рауль держал в правом кулаке короткий кинжал, готовый нанести удар. И, не смотря на эту угрожающую позу, он был весь потный от страха.
- Чего вам надо?
- Поговорить с вами, - сказал Малко.
- Не подходите, потребовал Рауль.
- Я оставлю вас, - сказал лейтенант. - У меня дела.
И он незаметно скрылся. Малко рассматривал стоящего перед ним человека. Итак, вот кто по-изуверски расправился со старым Искиердо и его любовницей. В памяти Малко возник вдруг труп старика с перерезанным горлом.
- Чего вы боитесь? - спросил он.
Рауль уставился на него, как бы не понимая.
- А кто вы? - буркнул он. - Чего вам от меня надо?
- Я желаю вам добра, - сказал Малко, не скрывая своего отвращения. - Я вам дам денег на побег, если вы согласитесь помочь мне.
Убийца несколько расслабился. Опершись о стену, он держал все еще кинжал в руке, но звериной готовности к прыжку уже не было. Малко вынул из кармана пачку стодолларовых купюр и показал ее Раулю.
- Я готов хорошо заплатить вам, если скажете мне, что убили дона Искиердо по приказу майора Гомеса.
Рауль отрицательно покачал головой. Не спуская глаз с денег, он произнес что-то на аймара.
- Это не он, - перевела Лукресия.
- Скажи ему, что мы точно знаем, что это он.
Лукресия долго говорила по-аймарски. Рауль разглядывал грязный пол. Когда она смолкла, он коротко бросил всего два слова.