- И это не преследуется законом?
Молодая боливийка с горечью рассмеялась.
- Наш песо, это, наверное, единственная валюта в мире, которая обеспечивается торговлей кокаином. Наши правители набили им свои закрома, и когда им нужны деньги, продают кокаин.
- Кому?
- Американской мафии. Но конкуренции они не выносят. Ты не читал газету. Позавчера в отеле "Сукре" арестовали двух американцев, у которых нашли 212 тысяч долларов. Они приехали покупать "пичикату"...
Удивительная страна.
Лукресия закрыла глаза и, взяв Малко за руку, без всякого перехода, приказала:
- Ласкай меня.
Она всем телом потянулась к нему, и он почувствовал, как ее рука властно ласкает его. В течение нескольких минут в комнате было слышно лишь прерывистое дыхание Лукресии.
Вдруг она спросила каким-то отсутствующим голосом:
- Ты когда-нибудь видел, как спариваются ламы?
Малко должен был признаться, что не видел. В Австрии ламы встречаются редко.
- Это очень красиво, - мечтательно сказала она. - Они так прямо держат уши, и так высоко подпрыгивают.
Тут Малко почувствовал, как ее рука резко, почти с мужской грубостью, сорвала последнюю одежду, которая на нем еще оставалась. Повернувшись к нему, она смотрела на него блуждающим взглядом.
- Сейчас, - сказала она. - Сейчас...
Он был в таком состоянии, что только и ждал этого приказа и уже заранее трепетал от страсти. Когда он овладел ею, она судорожно обняла его, затем руки ее опустились, и она больше ничего не делала, чтобы ему помочь, безвольно лежа под ним.
Малко пьянило это безвольное и обжигающее тело, страсть его разгорелась. Диван под ними трещал и стонал.
Вдруг Лукресия как будто ожила. Она что-то забормотала по-английски и по-испански, подбадривая его:
- Быстрее, еще быстрее.
Это становилось похоже на Олимпийские игры! Из-за предательской нехватки кислорода Малко чувствовал, что долго выдержать такой ритм он не сможет. Легкие его были словно обожжены, а тело налилось свинцовой тяжестью. Он заметно снизил темп своей скачки.
И тут же почувствовал, что Лукресия расслабилась. Она все еще прижималась к нему, но уже по-другому... Смущенный и задыхающийся, он решил снова пойти на штурм, даже если ему придется в результате выплюнуть свои легкие. Но Лукресия оттолкнула его и выскользнула из его объятий. Он, как дурак, остался лежать, один на один со своим неудовлетворенным желанием. Воспользовавшись передышкой, он откинулся на спину, чтобы восстановить дыхание.
Стоя в постели на четвереньках, Лукресия рылась ящике низкого столика. Что-то разыскав там, она погасила лампу и снова легла рядом с Малко.
Темнота его удивила. Лукресия явно не отличалась особенной стыдливостью. Внезапно он почувствовал на своих ногах прикосновение ее волос, а затем ощутил боль от укуса, тотчас же ею нежно смягченную. Она ласкала его таким образом в течение нескольких минут, медленно и страстно...
Прошло довольно много времени, прежде чем Лукресия снова зажгла лампу. Под глазами у нее легли тени, губы распухли, она казалась спокойной и расслабленной.
Разглядывая длинные ноги Лукресии, Малко с сожалением подумал, что зря она не уничтожала на них волосы...
Она проследила за направлением его взгляда и спросила:
- Тебе кажется, что я слишком волосатая?
- Почему ты от них не избавишься?
Она засмеялась.
- Да ты что! Здесь только у женщин "чула" нет волос. И если тебе повезло, и у тебя они есть, надо их сохранять, чтобы показать, что в тебе есть испанская кровь!
Как только не проявляется расизм...
Восхитительная и бесстыдная, с растрепавшимися волосами, Лукресия глянула на часы:
- Пора идти на кладбище.
Глава 7
Лопата глухо ударилась обо что-то. Лукресия направила в яму луч фонарика, высветивший кусок дерева. Это был гроб Клауса Хейнкеля.
Два индейца раскапывали могилу лопатами с короткими ручками. Одна из них лязгнула, задев за камень. Малко вздрогнул. Хотя они и находились в дальнем конце кладбища, у самых гор, их могли услышать.
- Потише, - сказал он.
Такси довезло их до 11-й улицы, находящейся в самом конце Копакабаны. Было очень холодно, кругом не видно ни души. Когда они подходили к кладбищу, из темноты послышался тихий свист.
Лукресия, светя фонариком, выступила вперед, и они увидели двух мужчин, сидевших на корточках у кладбищенской стены.
Это были индейцы "аймара", коренастые, с бесстрастными лицами. В руках они сжимали лопаты.
Лукресия о чем-то тихо с ними переговорила и повернулась к Малко.
- Они требуют пятьсот песо на каждого. Это дорого. Торговаться было не время. Он уплатил вперед, и индейцы спрятали деньги в карманы.
- Откуда они? - спросил он у Лукресии.
- Из Ла-Ампы. Это квартал бродяг возле церкви Святого Франциска.
Пройдя метров сто, они перелезли через стену и, крадучись, пошли по аллеям кладбища. Малко легко отыскал могилу. Индейцы, не проявляя особого отвращения, принялись за работу. И вот теперь они были близки к цели.
Один из них с такой силой вонзил лопату, что шум разнесся по всему кладбищу. Так они весь город перебудят! Малко через Лукресию приказал им рыть дальше руками.
Они послушно опустились коленями на влажную землю и принялись высвобождать гроб. Словно зачарованный, смотрел Малко на постепенно вырисовывавшуюся перед ним темную массу. Сейчас он будет знать все о судьбе Клауса Хейнкеля. Упали первые крупные капли дождя, и буквально через несколько секунд разразилась ужасная буря. Индейцы продолжали рыть как ни в чем не бывало. Лукреция и Малко тут же вымокли до нитки. Позавидуешь тут Клаусу Хейнкелю, у него в гробу сухо...
Дождь утих так же внезапно, как начался, и как раз в тот момент, когда индейцам удалось, наконец, высвободить один край гроба. Схватившись за ручку, они выдернули его из ямы. Он отлепился от глины с хлюпающим звуком. Лукресия отдавала короткие распоряжения. Малко пришлось помочь индейцам вытащить гроб наверх и установить его в проходе между могилами, рядом с вырытой землей. Несмотря на холод, Малко обливался потом. Насквозь промокший, лязгая зубами, он растирал занывшую поясницу. Теперь осталось только отвинтить крышку. На их счастье, дождь внезапно прекратился совсем.
Поддался последний винт. Один из индейцев просунул в гроб отвертку и нажал на нее. Крышка сдвинулась. Дождь снова пошел. Малко поспешил им на помощь. Лукресия светила фонариком.
Крышка гроба закачалась и повалилась на землю. Один из индейцев выругался на своем языке. Из открытого гроба шел затхлый и сладковатый тошнотворный запах. В нем действительно лежал труп.
Малко был слегка удивлен и разочарован: он ожидал увидеть гроб пустым или, в крайнем случае, заполненным камнями.
С трудом подавляя ужасающую тошноту, он наклонился. Сначала он ничего не разглядел, кроме какой-то темной массы. Труп был без савана. Просто лежащее на боку тело, сползшее к стенке гроба. Малко взял его за плечо, чтобы перевернуть на спину, но тут же отпрянул, и его чуть не вырвало. Рука его попала в какую-то слизь. На помощь ему пришел один из индейцев. Воткнув в плечо трупа что-то вроде крюка для мясных туш, он перевернул его. Из гроба вырвалось такое облако зловония, что все отшатнулись. Наконец, Лукресия подняла руку с фонарем, и в его свете они увидели темную бороду.
Борода продолжала расти и после смерти и теперь была длиною в добрых двадцать сантиметров.
Лицо было неузнаваемо, все залито кровью из зиявшей на голове раны. Малко жадно рассматривал искаженные, расплывшиеся черты землистого и раздувшегося мертвого лица.
Это был труп очень высокого мужчины, не старше тридцати лет, с длинными волосами, усами и бородой. В открывшемся рту были видны неровные зубы. Мертвый был в джинсах, куртке и коротких, из коричневой кожи, "техасских" сапожках с очень узкими носами.
- Это не Клаус Хейнкель, - сказал Малко. Если только он не помолодел на четверть века. Немцу было 54 года, он был лыс и имел 1 м 68 см роста.
- Это Джим, - взволнованно прошептала Лукресия. - Джим Дуглас, молодой американец. Это его сапоги.
Индейцы начали проявлять нетерпение. Малко выпрямился. Этот мертвый незнакомец ничего больше не мог ему сообщить. Ясно, что погиб он насильственной смертью и не был Клаусом Хейнкелем. Так что почти с полной уверенностью можно было утверждать, что немец до сих пор жив.
- Пусть закрывают крышку, - сказал он, - и опускают гроб в могилу.
Индейцы принялись торопливо завинчивать крышку. Малко, промокший и расстроенный, ничего не понимал. Если Лукресия была права, то как мог очутиться этот американец в гробу Клауса Хейнкеля? Кто его убил? Слава богу, что он не отдал Джеку Кэмбеллу отпечатки пальцев Клауса Хейнкеля. Они еще могут пригодиться...
Они с Лукресией молча смотрели, как индейцы опускают гроб и закапывают могилу. Это заняло у них 20 минут.
Потом все они покинули кладбище тем же путем, что и пришли. У кладбищенской стены Лукресия опять о чем-то шепотом заспорила с индейцами, они требовали еще 200 песо. Малко заплатил.
- Они нас не выдадут? - спросил он.
- Нет, - ответила Лукресия. - Они сейчас же возвращаются пешком в свою деревню. Они боятся полицейских.
Индейцы быстро исчезли в темноте. Малко и Лукресия пошли налево, к центру. На улицах было пустынно. В полном молчании они дошли до моста, перекинутого через реку Ла-Пас. Пройдя еще метров сто, они, наконец, увидели такси. Когда они в него садились, сонный водитель даже не повернул головы.
- Если Клаус Хейнкель жив, - внезапно сказала Лукресия, - Уго Гомес должен знать об этом...
Малко не ответил, занятый своими мыслями: любопытно будет посмотреть, как прореагирует на новость Джек Кэмбелл, столь непоколебимо уверенный в смерти Клауса Хейнкеля.
Глава 8
Наполовину сорванный плакат взывал к бдительности простаков: "Не верьте слухам, распространяемым экстремистами. Верьте революции 16 июля".
Плакат висел на углу улицы 20 Октября, названной так в память об одной из предыдущих революций, что невольно придавало ему юмористический оттенок. Надо сказать, что никто уже давно не уничтожал старых лозунгов, и на стенах домов Ла-Паса можно было изучить всю политическую историю Боливии.
Малко внимательно осматривал небольшой четырехэтажный дом, стоящий в одном из тупиков рядом с улицей 20 Октября. Спокойное местечко, и недалеко от Прадо. Он долго и безрезультатно звонил в дверь квартиры на втором этаже, где жил Джим Дуглас.
Жил, пока не очутился в гробу Клауса Хейнкеля... Малко был раздосадован и уже собирался уходить, когда в окне первого этажа колыхнулась занавеска.
- Там кто-то есть, - сказала Лукресия. Они вернулись в дом и вновь позвонили. Дверь тотчас открылась.
Они увидели женщину лет сорока, с бесцветными глазами, лишенными всякого выражения. Из-за нее выглядывали двое босоногих, черномазых ребятишек, довольно хорошеньких. Волосы женщины были гладко зачесаны назад, отчего делались еще заметнее асимметричность ее лица и слишком полная нижняя губа. Узкое полотняное платье туго обтягивало ее пышные формы. Не обращая внимания на Лукресию, она спросила Малко:
- Что вам нужно?
- Я ищу Джима Дугласа. У него никто не открывает.
- Он ушел. Несколько дней тому назад. Я не знаю, где он.
Она отвечала равнодушным тоном, и явно лишь из-за притягательности золотистых глаз Малко дверь до сих пор не захлопнулась.
- Он живет один? - спросила Лукресия.
Немного поколебавшись, женщина с неохотой проговорила:
- Не знаю... Его дела меня не интересуют.
На какую-то долю секунды поймав взгляд Малко, она как-то особенно пристально глянула на него и тут же отступила от порога.
- Мне некогда. Извините.
Дверь захлопнулась. Малко и Лукресия прошли по узкому коридору к выходу.
- Она что-то знает.
Лукресия издала короткий и вежливый смешок.
- Она просто хочет увидеться с тобой наедине. Это самая известная нимфоманка в Ла-Пасе. Из-за этого и муж ее бросил. Наверняка, она и с Джимом спала. Когда на нее это находит, она и с ламой может переспать!
Что ж, в конце концов, испанские конкистадоры тоже использовали лам для этой цели.
- Что ты еще знаешь об этом Джиме Дугласе?
Лукресия подвернула ногу на неровной мостовой и, прежде чем ответить, коротко выругалась.
- Мы с ним были не очень близко знакомы. Часто встречались в "Копакабане", за аперитивом. Он был очень разговорчив и однажды рассказал мне, что активно участвовал в забастовке в Массачусетском технологическом институте. Он был профессиональным пропагандистом, очень левым. Прекрасно говорил по-испански, здесь у нас прожил год, преподавал английский язык.
- Ты можешь понять, каким образом он оказался замешанным в деле Клауса Хейнкеля?
Лукресия покачала головой:
- Нет. Немцами он не интересовался.
Сплошная загадка, ни малейшего просвета. Настроение у Малко было отвратительным. Чем больше он узнавал об этом якобы умершем немце, тем большей опасности он подвергался. Но откуда исходила угроза, он не знал...
На углу улицы 20 Октября они остановились.
- У меня свидание с сеньором Искиердо, - сказал Малко. - Ты знаешь, где находится мотель "Турист"?
- Этот мерзкий старикашка там назначил тебе встречу? Это единственный публичный дом в Ла-Пасе. Он, должно быть, стесняется принимать свою шлюху у себя дома.
Подняв руку, Малко остановил такси. Но Лукресия не села рядом с ним; через опущенное стекло она сказала водителю:
- Улица Пресбитеро Медина, маэстро.
- Ты не едешь?
- Не хочу портить себе репутацию, - отвечала Лукресия с ехидной улыбкой. - Буду ждать тебя дома. Если ты еще на что-то способен...
Малко внезапно вновь ощутил желание овладеть ею. Такси поехало.
Кармен раздевалась медленно. Она была очень чувственна и удивительно развратна по самой своей природе. К Педро Искиердо она стояла спиной.
Выглядела она намного старше своих лет. Груди буквально выпирали из лифчика, а бедра были широкими, как у тридцатилетней женщины.
Тщедушный боливиец пожирал ее глазами. Когда он был с ней, он даже забывал о Монике. Здесь, в убогой комнатке этого отеля, он чувствовал себя лучше, чем дома. Кармен же никакие тонкости не волновали. Повернувшись, она подошла к кровати, на которой он сидел.
Педро Искиердо медленно провел своей хилой ручкой по круглым грудям, затем стал опускать руку ниже, не пропуская ни одного изгиба тела.
Девушка смотрела на эту руку так, словно по ней полз какой-то ядовитый паук.
Когда рука Педро Искиердо коснулась ее сомкнутых ног, она судорожно сжалась и отошла от него.
- Мне не хочется, - капризна сказала она.
Искиердо удивленно взглянул на нее. Ведь она всегда была такой послушной.
- Почему?
- Хочу, чтобы ты мне дал денег на красивые туфли. Такие, как стоят в шкафу твоей жены.
На какой-то короткий момент он почувствовал приступ жгучего стыда, и его охватило желание дать пощечину этой негодяйке, но он быстро сдался:
- Ладно. Обещаю. Сегодня же.
Она тотчас расслабилась, насмешливо поглядывая на крошечный "отросток" старикашки. Она была молодой и здоровой девушкой, и "плотские утехи" отнюдь не вызывали у нее отвращения. У нее был любовник, молодой "чуло", с которым она каждый вечер занималась любовью в его хижине в Мирафлор. А с Искиердо это был лишь неприятный момент, который нужно было перетерпеть.
Дыхание старика стало более прерывистым. Он, как безумный, шарил по ней руками, но Кармен при этом ничего не чувствовала. Она закрыла глаза, чтобы он не увидел их равнодушного выражения. Он увлек ее на постель, опрокинул и уткнул свое морщинистое личико в ее грудь. Она выгнулась, чтобы помочь ему. И даже потянулась рукой к тому, что составляло весь "признак мужественности" ее престарелого любовника.
Но в это время кто-то грубо заколотил в дверь. Педро Искиердо тут же сел. Он был разъярен и испуган. Ведь свидание с тем блондином было назначено гораздо позже.
Кармен ждала, опершись на локти. Застучали еще громче. Искиердо замер от ужаса и приложил палец к губам. Но Кармен громко крикнула:
- Кто там?
- "Политический контроль", - ответил мужской голос.
Она тут же встала и пошла к двери. Вскочив с постели, Искиердо попытался ее задержать.
- Не открывай! - крикнул он.
Но Кармен уже отодвинула засов. Дверь резко распахнулась, и в комнату ворвался верзила в синей нейлоновой куртке, с густыми жирными волосами и плоским индейским лицом.
Он оттолкнул Кармен, пропуская еще двух "чуло". Один из них был почти совсем чернокожий и курчавый, другой - квадратный, с низким лбом и негритянскими полуоткрытыми губами, из-за которых виднелись гнилые зубы. Тот, что вошел первым, захлопнул дверь и задвинул засов.
Маленький боливиец, совершенно голый, в ужасе таращил на них глаза. Эти субъекты явно не имели ничего общего с "политическим контролем". Это были бандиты, "маркесес".
- Что вам нужно? - пролепетал он. - Уходите, или я позову хозяина.
Его слова не произвели на этих троих ни малейшего впечатления. Они их как будто не слышали. Не заботясь о своем внешнем виде, Педро Искиердо внезапно бросился к двери. Широко размахнувшись, верзила с такой силой ударил его по лицу, что тщедушный старик отлетел обратно на постель. Он пискнул как мышь, из разбитого носа полилась кровь. Верзила неторопливо подошел к маленькому радиоприемнику и запустил звук на полную мощность. Клиенты мотеля нередко прибегали к этой уловке, если им попадалась слишком шумная партнерша.
Держась обеими руками за разбитый нос, Искиердо забился в кровать.
Схватив Кармен за руки, верзила потащил ее туда же. Она для виду сопротивлялась, хотя ее душил смех.
Ведь это был ее любовник, Рауль.
Это он придумал нарушить таким образом их свиданье, а затем повести Искиердо к нему домой, чтобы ограбить. Она с готовностью поддержала этот план. На его вилле было полно всяких серебряных штучек, они, должно быть, стоили тысячи песо. Она сможет накупить себе платьев.
Если бы он не был таким скупердяем, она, конечно же никогда бы на такое не согласилась. Курчавый "чуло" вынул из кармана нож и уселся Искиердо на живот, приставив лезвие ему к горлу.
- Не двигаться, - приказал он на индейском наречии.
Верзила одним рывком швырнул Кармен лицом вниз на кровать. Повернув голову, она увидела, что он расстегивает молнию на джинсах.
Она задрожала от удовольствия. В их программе такого пункта не было, но она находила все это безумно возбуждающим.
Когда грубая джинсовая ткань коснулась ее голого тела, она закусила губы, чтобы не закричать от наслаждения. Но надо было притворяться: ей даже удалось зарыдать, когда Рауль быстро и грубо овладел ею. Педро Искиердо, пришедший в возбуждение при виде голого тела Кармен, тихо постанывал, получая при этом легкие уколы кинжалом.
Рауль поднялся. Тогда низколобый схватил бутылку виски и хлебнул из горлышка. Подойдя к кровати, он плеснул из бутылки на голую поясницу Кармен. Она вскрикнула, три бандита захохотали. Кудрявый пожирал Кармен глазами. Показав на Искиердо, он приказал коренастому:
- Держи его.
Низколобый индеец прикончил виски и разбил бутылку о ночной столик. Схватив старика за волосы, он приставил острый кусок стекла к его горлу, нажимая на старческую морщинистую кожу.
Курчавый за руки перетащил Кармен через тело Искиердо, на свою сторону. Затем, зажав обе ее руки в своей, он, в свою очередь, расстегнул джинсы.
Кармен закричала, пытаясь поймать взгляд своего любовника. Тот смотрел на нее безучастно, без всякого выражения. Как будто в первый раз ее видел.
Немыслимо! Наверное, он хочет испытать ее. Она пронзительно закричала и принялась вырываться. Но курчавый коротышка так двинул ее коленом в живот, что она скорчилась от боли.
Она не могла перевести дыхание, сердце ее отчаянно колотилось, а он швырнул ее на кровать, лицом в грязный матрас, перевидавший на своем веку не одну тысячу парочек, и обрушился на нее, грубо раздвигая ей ноги.
Зверски, одним нажимом он овладел ею. Она истошно закричала, пытаясь вырваться, ее внезапно охватил ужас, ведь ее "мачо" был здесь: как мог он допустить, чтобы на его глазах с нею был другой, пусть даже его приятель. Это значит...
Животный страх парализовал ее. Она поняла, что ее сейчас убьют. Вцепившись в ее бедра, курчавый постанывал от удовольствия. Кармен не видела, как подошел любовник. В груди ее лишь что-то жарко полыхнуло, когда широкое лезвие кинжала прошло меж ребер, вонзившись в сердце. Она умерла в несколько секунд.
Глаза Педро Искиердо буквально вылезли из орбит от ужаса, он попытался закричать. Но тут низколобый с силой надавил на разбитую бутылку. Стекло вонзилось в горло, перерезая его. Свободной рукой убийца сорвал с умирающего часы.
Такси остановилось. Впереди была толпа. Водитель повернулся к Малко:
- Полиция...
Улица Пресбитеро Медина была перекрыта. Справа возвышался холм, слева тянулось серое здание с распахнутыми железными воротами, над которыми красовалась вывеска: "Мотель "Турист" - Унион Обрехо Патронале".
В ходе последней революции были национализированы публичные дома...
Перед железными воротами полицейские в форме удерживали собравшихся зевак, человек пятьдесят. Выйдя из такси, Малко; работая локтями, пробился через толпу и очутился в ее первом ряду, откуда было видно, что происходит в мотеле.
Дюжина маленьких, совершенно одинаковых бунгало, разделенных перегородками из зеленой пластмассы, выстроились на покатой площадке. Малко лишь мельком глянул на само здание, глаза его приковало другое зрелище: у входа, на земле стояли двое носилок, лежащие на них тела были накрыты окровавленными простынями.
Малко повернулся к соседу:
- Что случилось?
Тот пожал плечами:
- Жуткая история. Бандиты зарезали какого-то старика вместе с его шлюхой. Ее изнасиловали, а его ограбили. И хозяин ранен...
Надо было выяснить все до конца. Оттолкнув полицейского, Малко быстро шагнул к ближним носилкам и, прежде чем "страж порядка" успел подскочить, поднял простыню.
Там лежал, уставившись мертвыми глазами в небо, дон Педро Искиердо.
На месте Лукресии теперь сидела девица с небольшими усиками. Она высокомерно взглянула на Малко:
- Мистер Кэмбелл вам назначил встречу?
- Нет, - признался Малко, - но я уверен, что он меня примет...
Взяв у него визитную карточку, она скрылась за дверью кабинета и вскоре вновь появилась, оставив дверь открытой и недовольно буркнув:
- Заходите.
Джек Кэмбелл был одет еще ужаснее, чем во время их первой встречи. Ну просто клоун на арене. Он даже не поднялся навстречу вошедшему. Малко уселся, пододвинув себе кресло. Затем снял черные очки.
Его золотистые глаза приняли зеленоватый оттенок, что служило у него признаком нервного возбуждения.
- Вы еще не уехали? - произнес американец своим скрипучим голосом.
Малко холодно ответил:
- У меня здесь еще есть дела.
Джек Кэмбелл раздавил в пепельнице окурок своей мерзкой сигары.
- Вас все еще преследуют привидения? Я же сказал вам, что Клаус Мюллер умер и лежит на кладбище, и никаких доказательств, что он является Клаусом Хейнкелем, не существует.
- Может быть, и умер, - сказал Малко. - Но на кладбище он не лежит.
Американец выгнул левую бровь:
- Что вы имеете в виду?
Малко отчеканил:
- То, что в могиле Клауса Мюллера на немецком кладбище находится гражданин Соединенных Штатов Америки, некий Джим Дуглас.
На этот раз Джека Кэмбелла, наконец, проняло. Некоторое время он молчал. Такого он явно не ожидал.
- Почему вы так решили?
- Потому что я сам его видел, - спокойно ответил Малко.
- Вы его видели?
Его буквально подбросило. Малко вкратце пересказал ему свою вылазку на кладбище. Джек Кэмбелл молча крутил в руках зажигалку. Наконец, он тряхнул головой:
- Вы ненормальный!
Малко решил поставить его на место. Он холодно произнес:
- Что, по-вашему, напишет в своих статьях Джо Андерсен, если узнает, что представитель ЦРУ в Ла-Пас покрывает нацистского преступника, разыскиваемого во всех цивилизованных странах? Вот когда "Вашингтон Пост" пойдет нарасхват, не так ли?
Джек Кэмбелл стал красным, как помидор, и Малко подумал, что он сейчас лопнет от злости. Американец хлопнул ладонью о письменный стол:
- Какого черта, - завопил он, - вы ведь тоже работаете на "фирму"! Как же вы мне осточертели!
Грубости Малко не выносил. Он уже хотел встать и уйти, но подумал, что ярость собеседника доказывает, что его, Малко, подозрения имеют под собой основания.
- Я нахожусь в Ла-Пасе именно по приказу "фирмы", - сказал он. Чтобы помочь установить личность некоего Клауса Хейнкеля.
- Он мертв!
Джек Кэмбелл крикнул так громко, что голос его сорвался.
- Он жив, и вы это знаете.
Американец шумно, прерывисто дышал.
- А если боливийцев устраивает, что он умер? Вы что, собираетесь мир переделать?
- Нет, не собираюсь, - сказал Малко. - Но ничто не может помешать мне разыскать Клауса Хейнкеля. За исключением телеграммы за подписью Давида Уайза с предписанием вернуться в свой замок.
Джек Кэмбелл схватился руками за голову.
- Но в конце-то концов, - простонал он, - какое вам до всего этого дело? Вы ведь с этим типом даже не знакомы.
- Вам этого не понять, - ответил Малко. Это было сильнее его, он ненавидел все это племя палачей, извергов-монстров.
Полупризнания американца ему было достаточно. Кэмбелл знал о фальшивой смерти Клауса Хейнкеля, но по каким-то неведомым Малко причинам встал на сторону боливийцев.
Молодая боливийка с горечью рассмеялась.
- Наш песо, это, наверное, единственная валюта в мире, которая обеспечивается торговлей кокаином. Наши правители набили им свои закрома, и когда им нужны деньги, продают кокаин.
- Кому?
- Американской мафии. Но конкуренции они не выносят. Ты не читал газету. Позавчера в отеле "Сукре" арестовали двух американцев, у которых нашли 212 тысяч долларов. Они приехали покупать "пичикату"...
Удивительная страна.
Лукресия закрыла глаза и, взяв Малко за руку, без всякого перехода, приказала:
- Ласкай меня.
Она всем телом потянулась к нему, и он почувствовал, как ее рука властно ласкает его. В течение нескольких минут в комнате было слышно лишь прерывистое дыхание Лукресии.
Вдруг она спросила каким-то отсутствующим голосом:
- Ты когда-нибудь видел, как спариваются ламы?
Малко должен был признаться, что не видел. В Австрии ламы встречаются редко.
- Это очень красиво, - мечтательно сказала она. - Они так прямо держат уши, и так высоко подпрыгивают.
Тут Малко почувствовал, как ее рука резко, почти с мужской грубостью, сорвала последнюю одежду, которая на нем еще оставалась. Повернувшись к нему, она смотрела на него блуждающим взглядом.
- Сейчас, - сказала она. - Сейчас...
Он был в таком состоянии, что только и ждал этого приказа и уже заранее трепетал от страсти. Когда он овладел ею, она судорожно обняла его, затем руки ее опустились, и она больше ничего не делала, чтобы ему помочь, безвольно лежа под ним.
Малко пьянило это безвольное и обжигающее тело, страсть его разгорелась. Диван под ними трещал и стонал.
Вдруг Лукресия как будто ожила. Она что-то забормотала по-английски и по-испански, подбадривая его:
- Быстрее, еще быстрее.
Это становилось похоже на Олимпийские игры! Из-за предательской нехватки кислорода Малко чувствовал, что долго выдержать такой ритм он не сможет. Легкие его были словно обожжены, а тело налилось свинцовой тяжестью. Он заметно снизил темп своей скачки.
И тут же почувствовал, что Лукресия расслабилась. Она все еще прижималась к нему, но уже по-другому... Смущенный и задыхающийся, он решил снова пойти на штурм, даже если ему придется в результате выплюнуть свои легкие. Но Лукресия оттолкнула его и выскользнула из его объятий. Он, как дурак, остался лежать, один на один со своим неудовлетворенным желанием. Воспользовавшись передышкой, он откинулся на спину, чтобы восстановить дыхание.
Стоя в постели на четвереньках, Лукресия рылась ящике низкого столика. Что-то разыскав там, она погасила лампу и снова легла рядом с Малко.
Темнота его удивила. Лукресия явно не отличалась особенной стыдливостью. Внезапно он почувствовал на своих ногах прикосновение ее волос, а затем ощутил боль от укуса, тотчас же ею нежно смягченную. Она ласкала его таким образом в течение нескольких минут, медленно и страстно...
Прошло довольно много времени, прежде чем Лукресия снова зажгла лампу. Под глазами у нее легли тени, губы распухли, она казалась спокойной и расслабленной.
Разглядывая длинные ноги Лукресии, Малко с сожалением подумал, что зря она не уничтожала на них волосы...
Она проследила за направлением его взгляда и спросила:
- Тебе кажется, что я слишком волосатая?
- Почему ты от них не избавишься?
Она засмеялась.
- Да ты что! Здесь только у женщин "чула" нет волос. И если тебе повезло, и у тебя они есть, надо их сохранять, чтобы показать, что в тебе есть испанская кровь!
Как только не проявляется расизм...
Восхитительная и бесстыдная, с растрепавшимися волосами, Лукресия глянула на часы:
- Пора идти на кладбище.
Глава 7
Лопата глухо ударилась обо что-то. Лукресия направила в яму луч фонарика, высветивший кусок дерева. Это был гроб Клауса Хейнкеля.
Два индейца раскапывали могилу лопатами с короткими ручками. Одна из них лязгнула, задев за камень. Малко вздрогнул. Хотя они и находились в дальнем конце кладбища, у самых гор, их могли услышать.
- Потише, - сказал он.
Такси довезло их до 11-й улицы, находящейся в самом конце Копакабаны. Было очень холодно, кругом не видно ни души. Когда они подходили к кладбищу, из темноты послышался тихий свист.
Лукресия, светя фонариком, выступила вперед, и они увидели двух мужчин, сидевших на корточках у кладбищенской стены.
Это были индейцы "аймара", коренастые, с бесстрастными лицами. В руках они сжимали лопаты.
Лукресия о чем-то тихо с ними переговорила и повернулась к Малко.
- Они требуют пятьсот песо на каждого. Это дорого. Торговаться было не время. Он уплатил вперед, и индейцы спрятали деньги в карманы.
- Откуда они? - спросил он у Лукресии.
- Из Ла-Ампы. Это квартал бродяг возле церкви Святого Франциска.
Пройдя метров сто, они перелезли через стену и, крадучись, пошли по аллеям кладбища. Малко легко отыскал могилу. Индейцы, не проявляя особого отвращения, принялись за работу. И вот теперь они были близки к цели.
Один из них с такой силой вонзил лопату, что шум разнесся по всему кладбищу. Так они весь город перебудят! Малко через Лукресию приказал им рыть дальше руками.
Они послушно опустились коленями на влажную землю и принялись высвобождать гроб. Словно зачарованный, смотрел Малко на постепенно вырисовывавшуюся перед ним темную массу. Сейчас он будет знать все о судьбе Клауса Хейнкеля. Упали первые крупные капли дождя, и буквально через несколько секунд разразилась ужасная буря. Индейцы продолжали рыть как ни в чем не бывало. Лукреция и Малко тут же вымокли до нитки. Позавидуешь тут Клаусу Хейнкелю, у него в гробу сухо...
Дождь утих так же внезапно, как начался, и как раз в тот момент, когда индейцам удалось, наконец, высвободить один край гроба. Схватившись за ручку, они выдернули его из ямы. Он отлепился от глины с хлюпающим звуком. Лукресия отдавала короткие распоряжения. Малко пришлось помочь индейцам вытащить гроб наверх и установить его в проходе между могилами, рядом с вырытой землей. Несмотря на холод, Малко обливался потом. Насквозь промокший, лязгая зубами, он растирал занывшую поясницу. Теперь осталось только отвинтить крышку. На их счастье, дождь внезапно прекратился совсем.
Поддался последний винт. Один из индейцев просунул в гроб отвертку и нажал на нее. Крышка сдвинулась. Дождь снова пошел. Малко поспешил им на помощь. Лукресия светила фонариком.
Крышка гроба закачалась и повалилась на землю. Один из индейцев выругался на своем языке. Из открытого гроба шел затхлый и сладковатый тошнотворный запах. В нем действительно лежал труп.
Малко был слегка удивлен и разочарован: он ожидал увидеть гроб пустым или, в крайнем случае, заполненным камнями.
С трудом подавляя ужасающую тошноту, он наклонился. Сначала он ничего не разглядел, кроме какой-то темной массы. Труп был без савана. Просто лежащее на боку тело, сползшее к стенке гроба. Малко взял его за плечо, чтобы перевернуть на спину, но тут же отпрянул, и его чуть не вырвало. Рука его попала в какую-то слизь. На помощь ему пришел один из индейцев. Воткнув в плечо трупа что-то вроде крюка для мясных туш, он перевернул его. Из гроба вырвалось такое облако зловония, что все отшатнулись. Наконец, Лукресия подняла руку с фонарем, и в его свете они увидели темную бороду.
Борода продолжала расти и после смерти и теперь была длиною в добрых двадцать сантиметров.
Лицо было неузнаваемо, все залито кровью из зиявшей на голове раны. Малко жадно рассматривал искаженные, расплывшиеся черты землистого и раздувшегося мертвого лица.
Это был труп очень высокого мужчины, не старше тридцати лет, с длинными волосами, усами и бородой. В открывшемся рту были видны неровные зубы. Мертвый был в джинсах, куртке и коротких, из коричневой кожи, "техасских" сапожках с очень узкими носами.
- Это не Клаус Хейнкель, - сказал Малко. Если только он не помолодел на четверть века. Немцу было 54 года, он был лыс и имел 1 м 68 см роста.
- Это Джим, - взволнованно прошептала Лукресия. - Джим Дуглас, молодой американец. Это его сапоги.
Индейцы начали проявлять нетерпение. Малко выпрямился. Этот мертвый незнакомец ничего больше не мог ему сообщить. Ясно, что погиб он насильственной смертью и не был Клаусом Хейнкелем. Так что почти с полной уверенностью можно было утверждать, что немец до сих пор жив.
- Пусть закрывают крышку, - сказал он, - и опускают гроб в могилу.
Индейцы принялись торопливо завинчивать крышку. Малко, промокший и расстроенный, ничего не понимал. Если Лукресия была права, то как мог очутиться этот американец в гробу Клауса Хейнкеля? Кто его убил? Слава богу, что он не отдал Джеку Кэмбеллу отпечатки пальцев Клауса Хейнкеля. Они еще могут пригодиться...
Они с Лукресией молча смотрели, как индейцы опускают гроб и закапывают могилу. Это заняло у них 20 минут.
Потом все они покинули кладбище тем же путем, что и пришли. У кладбищенской стены Лукресия опять о чем-то шепотом заспорила с индейцами, они требовали еще 200 песо. Малко заплатил.
- Они нас не выдадут? - спросил он.
- Нет, - ответила Лукресия. - Они сейчас же возвращаются пешком в свою деревню. Они боятся полицейских.
Индейцы быстро исчезли в темноте. Малко и Лукресия пошли налево, к центру. На улицах было пустынно. В полном молчании они дошли до моста, перекинутого через реку Ла-Пас. Пройдя еще метров сто, они, наконец, увидели такси. Когда они в него садились, сонный водитель даже не повернул головы.
- Если Клаус Хейнкель жив, - внезапно сказала Лукресия, - Уго Гомес должен знать об этом...
Малко не ответил, занятый своими мыслями: любопытно будет посмотреть, как прореагирует на новость Джек Кэмбелл, столь непоколебимо уверенный в смерти Клауса Хейнкеля.
Глава 8
Наполовину сорванный плакат взывал к бдительности простаков: "Не верьте слухам, распространяемым экстремистами. Верьте революции 16 июля".
Плакат висел на углу улицы 20 Октября, названной так в память об одной из предыдущих революций, что невольно придавало ему юмористический оттенок. Надо сказать, что никто уже давно не уничтожал старых лозунгов, и на стенах домов Ла-Паса можно было изучить всю политическую историю Боливии.
Малко внимательно осматривал небольшой четырехэтажный дом, стоящий в одном из тупиков рядом с улицей 20 Октября. Спокойное местечко, и недалеко от Прадо. Он долго и безрезультатно звонил в дверь квартиры на втором этаже, где жил Джим Дуглас.
Жил, пока не очутился в гробу Клауса Хейнкеля... Малко был раздосадован и уже собирался уходить, когда в окне первого этажа колыхнулась занавеска.
- Там кто-то есть, - сказала Лукресия. Они вернулись в дом и вновь позвонили. Дверь тотчас открылась.
Они увидели женщину лет сорока, с бесцветными глазами, лишенными всякого выражения. Из-за нее выглядывали двое босоногих, черномазых ребятишек, довольно хорошеньких. Волосы женщины были гладко зачесаны назад, отчего делались еще заметнее асимметричность ее лица и слишком полная нижняя губа. Узкое полотняное платье туго обтягивало ее пышные формы. Не обращая внимания на Лукресию, она спросила Малко:
- Что вам нужно?
- Я ищу Джима Дугласа. У него никто не открывает.
- Он ушел. Несколько дней тому назад. Я не знаю, где он.
Она отвечала равнодушным тоном, и явно лишь из-за притягательности золотистых глаз Малко дверь до сих пор не захлопнулась.
- Он живет один? - спросила Лукресия.
Немного поколебавшись, женщина с неохотой проговорила:
- Не знаю... Его дела меня не интересуют.
На какую-то долю секунды поймав взгляд Малко, она как-то особенно пристально глянула на него и тут же отступила от порога.
- Мне некогда. Извините.
Дверь захлопнулась. Малко и Лукресия прошли по узкому коридору к выходу.
- Она что-то знает.
Лукресия издала короткий и вежливый смешок.
- Она просто хочет увидеться с тобой наедине. Это самая известная нимфоманка в Ла-Пасе. Из-за этого и муж ее бросил. Наверняка, она и с Джимом спала. Когда на нее это находит, она и с ламой может переспать!
Что ж, в конце концов, испанские конкистадоры тоже использовали лам для этой цели.
- Что ты еще знаешь об этом Джиме Дугласе?
Лукресия подвернула ногу на неровной мостовой и, прежде чем ответить, коротко выругалась.
- Мы с ним были не очень близко знакомы. Часто встречались в "Копакабане", за аперитивом. Он был очень разговорчив и однажды рассказал мне, что активно участвовал в забастовке в Массачусетском технологическом институте. Он был профессиональным пропагандистом, очень левым. Прекрасно говорил по-испански, здесь у нас прожил год, преподавал английский язык.
- Ты можешь понять, каким образом он оказался замешанным в деле Клауса Хейнкеля?
Лукресия покачала головой:
- Нет. Немцами он не интересовался.
Сплошная загадка, ни малейшего просвета. Настроение у Малко было отвратительным. Чем больше он узнавал об этом якобы умершем немце, тем большей опасности он подвергался. Но откуда исходила угроза, он не знал...
На углу улицы 20 Октября они остановились.
- У меня свидание с сеньором Искиердо, - сказал Малко. - Ты знаешь, где находится мотель "Турист"?
- Этот мерзкий старикашка там назначил тебе встречу? Это единственный публичный дом в Ла-Пасе. Он, должно быть, стесняется принимать свою шлюху у себя дома.
Подняв руку, Малко остановил такси. Но Лукресия не села рядом с ним; через опущенное стекло она сказала водителю:
- Улица Пресбитеро Медина, маэстро.
- Ты не едешь?
- Не хочу портить себе репутацию, - отвечала Лукресия с ехидной улыбкой. - Буду ждать тебя дома. Если ты еще на что-то способен...
Малко внезапно вновь ощутил желание овладеть ею. Такси поехало.
Кармен раздевалась медленно. Она была очень чувственна и удивительно развратна по самой своей природе. К Педро Искиердо она стояла спиной.
Выглядела она намного старше своих лет. Груди буквально выпирали из лифчика, а бедра были широкими, как у тридцатилетней женщины.
Тщедушный боливиец пожирал ее глазами. Когда он был с ней, он даже забывал о Монике. Здесь, в убогой комнатке этого отеля, он чувствовал себя лучше, чем дома. Кармен же никакие тонкости не волновали. Повернувшись, она подошла к кровати, на которой он сидел.
Педро Искиердо медленно провел своей хилой ручкой по круглым грудям, затем стал опускать руку ниже, не пропуская ни одного изгиба тела.
Девушка смотрела на эту руку так, словно по ней полз какой-то ядовитый паук.
Когда рука Педро Искиердо коснулась ее сомкнутых ног, она судорожно сжалась и отошла от него.
- Мне не хочется, - капризна сказала она.
Искиердо удивленно взглянул на нее. Ведь она всегда была такой послушной.
- Почему?
- Хочу, чтобы ты мне дал денег на красивые туфли. Такие, как стоят в шкафу твоей жены.
На какой-то короткий момент он почувствовал приступ жгучего стыда, и его охватило желание дать пощечину этой негодяйке, но он быстро сдался:
- Ладно. Обещаю. Сегодня же.
Она тотчас расслабилась, насмешливо поглядывая на крошечный "отросток" старикашки. Она была молодой и здоровой девушкой, и "плотские утехи" отнюдь не вызывали у нее отвращения. У нее был любовник, молодой "чуло", с которым она каждый вечер занималась любовью в его хижине в Мирафлор. А с Искиердо это был лишь неприятный момент, который нужно было перетерпеть.
Дыхание старика стало более прерывистым. Он, как безумный, шарил по ней руками, но Кармен при этом ничего не чувствовала. Она закрыла глаза, чтобы он не увидел их равнодушного выражения. Он увлек ее на постель, опрокинул и уткнул свое морщинистое личико в ее грудь. Она выгнулась, чтобы помочь ему. И даже потянулась рукой к тому, что составляло весь "признак мужественности" ее престарелого любовника.
Но в это время кто-то грубо заколотил в дверь. Педро Искиердо тут же сел. Он был разъярен и испуган. Ведь свидание с тем блондином было назначено гораздо позже.
Кармен ждала, опершись на локти. Застучали еще громче. Искиердо замер от ужаса и приложил палец к губам. Но Кармен громко крикнула:
- Кто там?
- "Политический контроль", - ответил мужской голос.
Она тут же встала и пошла к двери. Вскочив с постели, Искиердо попытался ее задержать.
- Не открывай! - крикнул он.
Но Кармен уже отодвинула засов. Дверь резко распахнулась, и в комнату ворвался верзила в синей нейлоновой куртке, с густыми жирными волосами и плоским индейским лицом.
Он оттолкнул Кармен, пропуская еще двух "чуло". Один из них был почти совсем чернокожий и курчавый, другой - квадратный, с низким лбом и негритянскими полуоткрытыми губами, из-за которых виднелись гнилые зубы. Тот, что вошел первым, захлопнул дверь и задвинул засов.
Маленький боливиец, совершенно голый, в ужасе таращил на них глаза. Эти субъекты явно не имели ничего общего с "политическим контролем". Это были бандиты, "маркесес".
- Что вам нужно? - пролепетал он. - Уходите, или я позову хозяина.
Его слова не произвели на этих троих ни малейшего впечатления. Они их как будто не слышали. Не заботясь о своем внешнем виде, Педро Искиердо внезапно бросился к двери. Широко размахнувшись, верзила с такой силой ударил его по лицу, что тщедушный старик отлетел обратно на постель. Он пискнул как мышь, из разбитого носа полилась кровь. Верзила неторопливо подошел к маленькому радиоприемнику и запустил звук на полную мощность. Клиенты мотеля нередко прибегали к этой уловке, если им попадалась слишком шумная партнерша.
Держась обеими руками за разбитый нос, Искиердо забился в кровать.
Схватив Кармен за руки, верзила потащил ее туда же. Она для виду сопротивлялась, хотя ее душил смех.
Ведь это был ее любовник, Рауль.
Это он придумал нарушить таким образом их свиданье, а затем повести Искиердо к нему домой, чтобы ограбить. Она с готовностью поддержала этот план. На его вилле было полно всяких серебряных штучек, они, должно быть, стоили тысячи песо. Она сможет накупить себе платьев.
Если бы он не был таким скупердяем, она, конечно же никогда бы на такое не согласилась. Курчавый "чуло" вынул из кармана нож и уселся Искиердо на живот, приставив лезвие ему к горлу.
- Не двигаться, - приказал он на индейском наречии.
Верзила одним рывком швырнул Кармен лицом вниз на кровать. Повернув голову, она увидела, что он расстегивает молнию на джинсах.
Она задрожала от удовольствия. В их программе такого пункта не было, но она находила все это безумно возбуждающим.
Когда грубая джинсовая ткань коснулась ее голого тела, она закусила губы, чтобы не закричать от наслаждения. Но надо было притворяться: ей даже удалось зарыдать, когда Рауль быстро и грубо овладел ею. Педро Искиердо, пришедший в возбуждение при виде голого тела Кармен, тихо постанывал, получая при этом легкие уколы кинжалом.
Рауль поднялся. Тогда низколобый схватил бутылку виски и хлебнул из горлышка. Подойдя к кровати, он плеснул из бутылки на голую поясницу Кармен. Она вскрикнула, три бандита захохотали. Кудрявый пожирал Кармен глазами. Показав на Искиердо, он приказал коренастому:
- Держи его.
Низколобый индеец прикончил виски и разбил бутылку о ночной столик. Схватив старика за волосы, он приставил острый кусок стекла к его горлу, нажимая на старческую морщинистую кожу.
Курчавый за руки перетащил Кармен через тело Искиердо, на свою сторону. Затем, зажав обе ее руки в своей, он, в свою очередь, расстегнул джинсы.
Кармен закричала, пытаясь поймать взгляд своего любовника. Тот смотрел на нее безучастно, без всякого выражения. Как будто в первый раз ее видел.
Немыслимо! Наверное, он хочет испытать ее. Она пронзительно закричала и принялась вырываться. Но курчавый коротышка так двинул ее коленом в живот, что она скорчилась от боли.
Она не могла перевести дыхание, сердце ее отчаянно колотилось, а он швырнул ее на кровать, лицом в грязный матрас, перевидавший на своем веку не одну тысячу парочек, и обрушился на нее, грубо раздвигая ей ноги.
Зверски, одним нажимом он овладел ею. Она истошно закричала, пытаясь вырваться, ее внезапно охватил ужас, ведь ее "мачо" был здесь: как мог он допустить, чтобы на его глазах с нею был другой, пусть даже его приятель. Это значит...
Животный страх парализовал ее. Она поняла, что ее сейчас убьют. Вцепившись в ее бедра, курчавый постанывал от удовольствия. Кармен не видела, как подошел любовник. В груди ее лишь что-то жарко полыхнуло, когда широкое лезвие кинжала прошло меж ребер, вонзившись в сердце. Она умерла в несколько секунд.
Глаза Педро Искиердо буквально вылезли из орбит от ужаса, он попытался закричать. Но тут низколобый с силой надавил на разбитую бутылку. Стекло вонзилось в горло, перерезая его. Свободной рукой убийца сорвал с умирающего часы.
Такси остановилось. Впереди была толпа. Водитель повернулся к Малко:
- Полиция...
Улица Пресбитеро Медина была перекрыта. Справа возвышался холм, слева тянулось серое здание с распахнутыми железными воротами, над которыми красовалась вывеска: "Мотель "Турист" - Унион Обрехо Патронале".
В ходе последней революции были национализированы публичные дома...
Перед железными воротами полицейские в форме удерживали собравшихся зевак, человек пятьдесят. Выйдя из такси, Малко; работая локтями, пробился через толпу и очутился в ее первом ряду, откуда было видно, что происходит в мотеле.
Дюжина маленьких, совершенно одинаковых бунгало, разделенных перегородками из зеленой пластмассы, выстроились на покатой площадке. Малко лишь мельком глянул на само здание, глаза его приковало другое зрелище: у входа, на земле стояли двое носилок, лежащие на них тела были накрыты окровавленными простынями.
Малко повернулся к соседу:
- Что случилось?
Тот пожал плечами:
- Жуткая история. Бандиты зарезали какого-то старика вместе с его шлюхой. Ее изнасиловали, а его ограбили. И хозяин ранен...
Надо было выяснить все до конца. Оттолкнув полицейского, Малко быстро шагнул к ближним носилкам и, прежде чем "страж порядка" успел подскочить, поднял простыню.
Там лежал, уставившись мертвыми глазами в небо, дон Педро Искиердо.
На месте Лукресии теперь сидела девица с небольшими усиками. Она высокомерно взглянула на Малко:
- Мистер Кэмбелл вам назначил встречу?
- Нет, - признался Малко, - но я уверен, что он меня примет...
Взяв у него визитную карточку, она скрылась за дверью кабинета и вскоре вновь появилась, оставив дверь открытой и недовольно буркнув:
- Заходите.
Джек Кэмбелл был одет еще ужаснее, чем во время их первой встречи. Ну просто клоун на арене. Он даже не поднялся навстречу вошедшему. Малко уселся, пододвинув себе кресло. Затем снял черные очки.
Его золотистые глаза приняли зеленоватый оттенок, что служило у него признаком нервного возбуждения.
- Вы еще не уехали? - произнес американец своим скрипучим голосом.
Малко холодно ответил:
- У меня здесь еще есть дела.
Джек Кэмбелл раздавил в пепельнице окурок своей мерзкой сигары.
- Вас все еще преследуют привидения? Я же сказал вам, что Клаус Мюллер умер и лежит на кладбище, и никаких доказательств, что он является Клаусом Хейнкелем, не существует.
- Может быть, и умер, - сказал Малко. - Но на кладбище он не лежит.
Американец выгнул левую бровь:
- Что вы имеете в виду?
Малко отчеканил:
- То, что в могиле Клауса Мюллера на немецком кладбище находится гражданин Соединенных Штатов Америки, некий Джим Дуглас.
На этот раз Джека Кэмбелла, наконец, проняло. Некоторое время он молчал. Такого он явно не ожидал.
- Почему вы так решили?
- Потому что я сам его видел, - спокойно ответил Малко.
- Вы его видели?
Его буквально подбросило. Малко вкратце пересказал ему свою вылазку на кладбище. Джек Кэмбелл молча крутил в руках зажигалку. Наконец, он тряхнул головой:
- Вы ненормальный!
Малко решил поставить его на место. Он холодно произнес:
- Что, по-вашему, напишет в своих статьях Джо Андерсен, если узнает, что представитель ЦРУ в Ла-Пас покрывает нацистского преступника, разыскиваемого во всех цивилизованных странах? Вот когда "Вашингтон Пост" пойдет нарасхват, не так ли?
Джек Кэмбелл стал красным, как помидор, и Малко подумал, что он сейчас лопнет от злости. Американец хлопнул ладонью о письменный стол:
- Какого черта, - завопил он, - вы ведь тоже работаете на "фирму"! Как же вы мне осточертели!
Грубости Малко не выносил. Он уже хотел встать и уйти, но подумал, что ярость собеседника доказывает, что его, Малко, подозрения имеют под собой основания.
- Я нахожусь в Ла-Пасе именно по приказу "фирмы", - сказал он. Чтобы помочь установить личность некоего Клауса Хейнкеля.
- Он мертв!
Джек Кэмбелл крикнул так громко, что голос его сорвался.
- Он жив, и вы это знаете.
Американец шумно, прерывисто дышал.
- А если боливийцев устраивает, что он умер? Вы что, собираетесь мир переделать?
- Нет, не собираюсь, - сказал Малко. - Но ничто не может помешать мне разыскать Клауса Хейнкеля. За исключением телеграммы за подписью Давида Уайза с предписанием вернуться в свой замок.
Джек Кэмбелл схватился руками за голову.
- Но в конце-то концов, - простонал он, - какое вам до всего этого дело? Вы ведь с этим типом даже не знакомы.
- Вам этого не понять, - ответил Малко. Это было сильнее его, он ненавидел все это племя палачей, извергов-монстров.
Полупризнания американца ему было достаточно. Кэмбелл знал о фальшивой смерти Клауса Хейнкеля, но по каким-то неведомым Малко причинам встал на сторону боливийцев.