— А что толку, если он будет продолжать врать?
— Это еще неизвестно. Возможно, на этот раз Рейган действительно умер. Я тебе об этом уже говорил. Так что отойди от него!
Боннер отступил к двери. Слиделл и Флауэрс продолжали следить за самописцами, которые постепенно успокаивались. Патриция отвернулась ото всех и спрятала лицо в ладонях. Наверное, она плакала.
— Послушай, Роджерс, — снова обратился ко мне Слиделл. — Так или иначе, мы узнаем правду о том, что на самом деле случилось на “Топазе”. Пусть это займет у нас неделю… Тебе придется отчитаться за каждый час вашего путешествия, минута за минутой. И мы будем повторять свои вопросы, пока ты не расколешься… Полиция тебя не отыщет, а от нас тебе не уйти. Ты все понял?
— Да, — устало ответил я.
— Хорошо. Рейган умер?
— Да.
— Когда он умер?
— Через четыре дня после отплытия из Кристобаля. 5 июня, примерно в три тридцать дня.
— Вы с Кифером его убили?
— Нет.
— Отчего он умер?
— С ним случился какой-то приступ. Врач анализировал мое описание того, что произошло, и сказал, что скорее всего это был тромбоз коронарных сосудов сердца.
— Ты сочинил это описание?
— Я его написал.
— Ты знаешь, о чем я спрашиваю. Ты написал правду?
— Да, правду. Все было так, как я написал. Слиделл обернулся к Флауэрсу:
— Что там у тебя? Флауэрс покачал головой.
— Никаких изменений.
— Ладно, Роджерс. Ты читал письмо, которое Рейган послал Пауле Стаффорд. Там сказано, что у него было с собой двадцать три тысячи долларов. И что он собирался просить тебя высадить его где-нибудь на берег. Из этой суммы недостает девятнадцати тысяч. У Кифера их не было. Нет их и на “Топазе”. Если Рейган умер, куда могли деться эти деньги?
— Не знаю.
— Ты их украл.
— Я их в глаза не видел.
— Рейган просил тебя высадить его на берег?
— Нет.
— Значит, за все четыре дня он об этом даже не заикнулся?
— Нет.
— А почему?
— Откуда мне знать? — возразил я. Тут Флауэрс поднял руку:
— Ну-ка, повторите последнюю часть разговора. Тут есть что-то странное…
Я взглянул на коротышку. Кажется, кто-то из нас уже спятил.
— Ты врешь, Роджерс, — сказал Слиделл. — Это точно. Рейган отправился в море на твоей лодке только для того, чтобы ты его где-то высадил. Он написал об этом Пауле Стаффорд. Ты же читал его письмо…
— Да.
— И ты утверждаешь, что он даже не просил тебя об этом?
— Он ни разу со мной об этом не заговаривал.
— А почему?
— Не знаю, — ответил я.
— Ну вот, снова то же самое, — вмешался Флауэрс. — Явная смена эмоциональной реакции. Мне кажется, что такой разговор у них был.
— Ты его убил! Так? — прокричал мне в лицо Слиделл.
— Нет, — снова ответил я. Тут я опять увидел, как стою у борта “Топаза” в тот воскресный день, когда зашитое в старый парус тело Бэкстера начало медленно погружаться в морскую пучину. И я вновь ощутил, как меня охватывает необъяснимый страх. Я взглянул на детектор лжи. Самописцы лихорадочно дергались, оставляя на бумаге сумасшедшие зигзаги.
Слиделл придвинулся ко мне вплотную.
— Вы прикончили его вместе с Кифером!
— Нет! — крикнул я. Флауэрс кивнул:
— Он врет.
Я до боли сжал кулаки. Плотно прикрыл веки, пытаясь разобраться в темном хитросплетении собственных мыслей. Там таилось нечто невообразимое. Боже мой, что же это было? Вода сомкнулась над парусиновым саваном, и из него, устремляясь вверх, вылетели пузырьки воздуха. Тело покойного неторопливо опускалось все глубже и глубже, пока вовсе не исчезло из виду. И тут меня охватил страх — сам не пойму отчего… Мне захотелось вернуть усопшего в наш мир.
Я слышал, как плакала Патриция Рейган. Меня ухватили за рубашку на груди и приподняли. Я открыл глаза, Боннер что-то кричал мне прямо в лицо. И в тот же миг видение исчезло. Послышался резкий голос Слиделла, перекрывший все голоса. Боннер отпустил меня.
— Когда ты его убил? — заревел Слиделл.
— Я его не убивал! Слиделл перевел дух.
— Ладно. Рассказывай все с самого начала…Мы вышли из гавани между большими каменными волнорезами на вспомогательном бензиновом двигателе. Вокруг судна бушевал прибой. За штурвалом стоял Бэкстер, мы с Кифером ставили паруса. Ближе к полудню начал набирать силу пассат. Ветер дул с северо-востока. Вскоре мы шли уже под полными парусами. При умеренном волнении началась обычная для “Топаза” килевая качка. Порывы ветра подхватывали фонтаны брызг, которые оседали на парусах и попадали в рубку. Как только мы удалились от берега, парусник пошел правым галсом.
— Ну как, слушается “Топаз” руля? — спросил я Бэкстера.
Бэкстер стоял у штурвала с непокрытой головой и без рубашки, как и мы с Кифером. Лицо его заметно повеселело.
— Отлично идет! — отвечал рулевой. — Но нас немного сносит в сторону.
Я бросил взгляд на судовой компас.
— Курс выдержим?
Неожиданно нос лодки подбросило так, что затрещали суппорты на грот-мачте. Мы шли с поправкой на полградуса по отношению к встречному ветру.
— По мере удаления от берега нас будет немного сносить к востоку, — сказал Бэкстер.
Я встал на несколько минут к штурвалу, чтобы почувствовать лодку на ходу. Затем позвал Блэки.
— Вот тебе подходящий случай научиться управлять парусником.
Кифер самодовольно улыбнулся и взялся за штурвал.
— Этой лоханкой? — спросил он с оттенком презрения. — Да я управлюсь с ней обыкновенным веслом… Какой у нас курс?
— Полный вперед!
— Как это?
— Мистер Бэкстер все тебе объяснит, а я пока приготовлю кофе.
В полдень я сделал для всех сандвичи и встал к штурвалу. Ветер посвежел, и теперь “Топаз” двигался с поправкой к ветру на целый градус. В четыре часа меня сменил Бэкстер. Горы Панамы заволокло дымкой, и постепенно они растаяли за кормой. “Топаз” шел под всеми парусами и сильно кренился под ударами волн. Вода с наветренной стороны с шипением и бульканьем перекатывалась через поручни. Казалось, мой парусник, хорошо оснащенный и отлично подготовленный к морскому переходу, радостно и легко преодолевал милю за милей. Фонтаны холодных брызг обрушивались на корму, оседая водяной пылью на наших лицах. Бэкстер взялся за штурвал, а я решил еще раз осмотреть парус на грот-мачте, который все же беспокоил меня. Бэкстер улыбнулся и тоже озабоченно покачал головой. Мы оба понимали, чем это грозит, но сделать ничего уже было нельзя.
— Какая у “Топаза” длина ватерлинии? — спросил он.
— Тридцать четыре, — ответил я. Существует формула расчета абсолютного максимума скорости судна в зависимости от его водоизмещения. При этом тип судна и мощность его двигателя особой роли не играют. Это функция трохоидной системы волн, образуемой при движении судна. Она составляет 1,34 квадратного корня длины ватерлинии.
Я понял, что Бэкстер углубился в эти расчеты.
— Теоретически “Топаз” может развивать скорость, превышающую семь с половиной узлов, — сказал я.
Бэкстер кивнул:
— Я бы сказал, что сейчас он делает около шести узлов.
Спускаясь в трюм, чтобы приготовить ужин, я видел, как Бэкстер обернулся и окинул взглядом исчезающий в дымке берег Панамы. По лицу его было видно, что он испытывает чувство облегчения. От его прежней угрюмости ,не осталось и следа.
Солнце зашло, и ветер потерял прежнюю силу. Однако парусник по-прежнему стремительно шел вперед. Кифер заступил на вахту до полуночи. Мне удалось соснуть несколько часов. Поднявшись на палубу в двенадцать ночи, я увидел, что дует совсем слабый бриз, а море успокаивается.
— Если понадобится, мы проследим ее путь фут за футом, — сухо сказал Слиделл, — пока до конца не выясним, что на ней произошло.
— Таким способом нам этого никогда не сделать. Ваш детектор ни к черту не годится! Роджерсу с самого начала удалось его перехитрить.
Флауэрс облил Боннера холодным презрением:
— Еще никому не удавалось обмануть детектор лжи. Если Роджерс начнет врать, он сразу же даст об этом знать.
— Да, конечно… Вспомни, что было, когда он сказал, будто Бэкстер умер от сердечного приступа, — съязвил Боннер.
— Заткнись! — крикнул Слиделл. — Проваливай отсюда! Отведи девчонку в кухню, пусть она приготовит кофе. И не прикасайся к ней!
— Почему это?
— Только идиот вроде тебя этого не понимает. Я не хочу, чтобы она кричала и мешала нам работать. Будет искажена эмоциональная реакция Роджерса…
«Мы все сошли с ума, — подумал я. — Во всяком случае все, кто имел дело с Бэкстером. Не с Бэкстером, конечно. Ведь его фамилия была Рейган…»
Меня присоединили к сверкающей электронной игрушке, словно корову — к доильному аппарату. А гномик с лицом капризного ребенка и вытаращенными глазами вытягивал из меня “истину”. Ту самую, которую я и сам до конца не знал. Рейгана я не убивал. Возможно, сейчас я сошел с ума, но тогда-то я был в здравом уме! Я помнил все наше путешествие до мельчайших подробностей. Но почему детектор показал, что я пытался о чем-то умолчать? О чем? Я дотронулся пальцами до лица и почувствовал, что на нем нет живого места. Всюду, где я прикасался, меня обжигала боль. Лицо распухло, глаза почти полностью заплыли. От усталости меня клонило в сон. Я бросил взгляд на часы и убедился, что было уже около двух часов дня. Мне вдруг пришло в голову, что, если бы бандиты прибыли минут на пять позже, я успел бы связаться с ФБР. Но после драки кулаками не машут…
Боннер обернулся к Патриции и сделал выразительный жест головой в сторону кухни. Девушка поднялась с кушетки и поплелась за ним, словно лунатик или длинноногая заводная кукла.
— У тебя еще много бумаги? — спросил у Флауэрса Слиделл. Тот кивнул.
— Итак, Роджерс, — продолжил Слиделл свой допрос, усаживаясь в кресло напротив меня. — На второй день утром Рейган был все еще жив…
— Он был жив и на четвертый день, до половины четвертого.
— Отвечай только на вопросы! — перебил меня Слиделл. — Значит, он был жив и на второй день и снова не заговаривал с тобой о высадке на берег?
— Он не сказал об этом ни единого слова, — подтвердил я.
Слиделл сделал знак Флауэрсу вновь запустить детектор.
— Что было потом?
Я начал рассказывать дальше. В комнате было тихо. Лишь негромко звучал мой голос да едва слышно работал кондиционер. Из щели в детекторе медленно выползала линованная бумага, на которой самописцы оставляли изогнутые линии. Никаких отклонений в этих линиях не наблюдалось.
На рассвете море совсем успокоилось, дул легкий ветерок. Земли видно не было. Как только горизонт стал различим, Бэкстер сменил меня на вахте, чтобы я смог определить наше местоположение по звездам. Я уселся за стол с картами и при свете настольной лампы произвел нужные расчеты. Рядом, едва слышно, посапывал Кифер в своей койке. У меня получился очень неплохой результат по двум параметрам. Мы находились в этот момент на расстоянии восьмидесяти четырех миль от Кристобаля, а наша средняя скорость составила чуть больше четырех с половиной узлов. Дрейф “Топаза” в подветренную сторону оказался чуть больше ожидаемого, так что мне пришлось внести в курс поправки.
В семь часов я разбудил Кифера и принялся жарить яичницу с беконом. Доставая продукты из холодильника, я обратил внимание на то, что температура внутри его недостаточно низкая. Явно какая-то неисправность. После завтрака я проверил аккумуляторы, питавшие осветительную систему лодки, долил в них дистиллированную воду и на некоторое время включил генератор, чтобы их подзарядить. Мы уже начали привыкать к регулярным вахтам. С восьми утра до полудня у штурвала стоял Кифер. Мы с Бэкстером могли поспать часок-другой. Кифер разбудил меня в половине двенадцатого.
В полдень я произвел новые расчеты. Оказалось, что мы отошли от Кристобаля уже на сотню миль с лишним. Пока я занимался вычислениями, за штурвалом стоял Бэкстер. Кифер тем временем приготовил целый поднос сандвичей с консервированной говядиной и луком. Я ел, стоя за штурвалом; моя вахта продолжалась с двенадцати до четырех. Бросив за борт пустой бумажный стаканчик из-под молока, я следил за тем, как он стремительно несется к корме. Таким способом можно было приблизительно определить скорость “Топаза”. Потом я с удовольствием закурил. Вот настоящая мужская жизнь!
День выдался великолепный. Задул свежий ветер — умеренной силы бриз с востока. Мы шли на север, перпендикулярно направлению ветра. “Топаз” легко летел вперед по волнам, оставляя за собой белоснежный пенный след. Начинало припекать. Под горячими лучами солнца быстро высыхали капли морской влаги на лице и руках. Белые гребни высоких волн, которые пришли неизвестно откуда, приподняли парусник и покатились дальше. Я ненадолго поставил парус на грот-мачте, как и было положено, затем снова его убрал. Когда я кончил этим заниматься, на палубе появился Бэкстер.
— Хороший моряк всегда при деле, — с улыбкой заметил он.
— Да, это верно. А я думал, вы отдыхаете. Не спится?
— Сегодня замечательный день. Жаль упускать, — ответил Бэкстер. — Хочется немного побыть на солнце.
На нем был белый купальный халат, из кармана выглядывала пачка сигарет и зажигалка. Бэкстер закурил, снял халат, сложил его наподобие подушки и, оставшись в одних шортах, растянулся на палубе, рядом с рулевой рубкой, с правого борта. Он лежал рядом со штурвалом, ногами вперед по ходу судна, прикрыв глаза.
— Я только что сверился с картами, — сказал он. — Если мы будем делать от четырех до пяти узлов, то к воскресенью доберемся до пролива Юкатан.
— Не исключено, — раздумчиво ответил я. В воскресенье это произойдет или в понедельник — какая разница… Я не торопился. Постановка и уборка парусов, постоянные наблюдения за ветром, словно скорость судна была делом жизни и смерти, — все эти работы не имели никакого отношения к срокам прибытия “Топаза” в пункт назначения. Главное — получать наслаждение, знать, что ты управляешь движением лодки, а не просто на ней катаешься.
Бэкстер несколько минут помолчал, затем спросил:
— Что собой представляет ваш “Орион”?
— Это шхуна длиной в пятьдесят футов. У нее гафельные паруса на фок-мачте и кливера впереди. Одновременно она берет шестерых пассажиров и двух членов команды.
— Давно построена лодка?
— Да. Больше двадцати лет назад. Но она в полном порядке.
— Но все же содержать ее не просто, — заметил Бэкстер. — Как и всякую старую вещь. Сколько вы берете с пассажиров за один рейс?
— Пять сотен в неделю. Плюс расходы по обслуживанию.
— Понятно, — сказал он. — Но мне кажется, будь у вас более вместительная лодка, дела ваши пошли бы намного лучше. Скажем, хороший кеч или двухмачтовый ял, футов шестьдесят длиной. При рациональной планировке пассажирских кают вы могли бы брать на борт больше пассажиров, и выручка за каждый рейс была бы намного существеннее. Команда из двух человек вполне достаточна. А лодка поновее потребует меньше затрат на свое содержание.
— Да, я это знаю. И давно уже присматриваюсь к таким лодкам, однако пока не удается приобрести что-либо в этом роде. Если даже я продам “Орион”, все равно не хватит пятнадцати — двадцати тысяч долларов.
— Понятное дело, — сказал Бэкстер, — такие лодки стоят довольно дорого.
Мы замолчали. Бэкстер сел и полез в карман халата за сигаретами. Мне почудилось, что он что-то сказал, и я поднял голову от компаса:
— Простите, что вы сказали?
Бэкстер не ответил. Он сидел, глядя вперед и чуть отвернувшись от меня, так что я видел только его затылок. Он держал в руках зажигалку, но не торопился закуривать, словно забыл о своем намерении. Затем поднял голову, покачал ею и приложил ладонь к горлу.
— Вам плохо? — спросил я. Он ответил не сразу. Я взглянул на компас и слегка повернул штурвал.
— Нет, — тихо проговорил Бэкстер. — Верно, что-то не то съел.
— Возможно, — с улыбкой сказал я. — Сандвичи Блэки скорее всего не пошли вам впрок.
Тут я вспомнил про холодильник, и настроение у меня упало. Пищевые отравления в море — серьезная опасность для экипажа. Но мы ели консервированную говядину, а она вряд ли могла испортиться. Да и молоко на вкус было хорошее.
— Это из-за лука, — сказал Бэкстер, — мне нельзя его есть.
— В шкафчике над мойкой есть сода, — сказал я.
— У меня есть с собой лекарство, — ответил Бэкстер.
Он неторопливо сунул зажигалку в карман халата и вытащил пузырек с таблетками. Достал одну и сунул в рот.
— Подержите штурвал, — предложил я ему, — я принесу вам воды.
— Спасибо, не нужно.
Бэкстер снова улегся на палубе, подложив под голову сложенный халат, и закрыл глаза. Раз-другой он менял позу, подгибал колени, словно ему было неудобно лежать.
— Вам лучше? — поинтересовался я.
— Да, — коротко ответил он.
Наступило молчание. Немного погодя он принял еще одну таблетку. Потом затих и пролежал так добрых полчаса. Я подумал, что он заснул. Лицо и тело его покрылись испариной. Солнце между тем уже сильно припекало, и я опасался, что Бэкстер может обгореть. Я коснулся рукой его плеча, чтобы разбудить, и сказал:
— В первый день не стоит слишком долго жариться на солнце.
Но оказалось, что Бэкстер вовсе не спал.
— Да, вы правы, — согласился он. — Пожалуй, хватит.
Затем он как-то тяжело поднялся и тут же спустился по трапу в трюм. Тут только я заметил, что он оставил на палубе свой халат. Я поплотнее сложил его и сунул под сиденье, чтобы его не унесло ветром.
За нами увязалась стая дельфинов, они весело выскакивали из воды перед самым носом парусника. Мне всегда нравилось на них смотреть. Полчаса спустя появился Кифер с чашкой кофе в руках и уселся на мостике.
— Хотите кофе? — предложил он.
Я взглянул на часы. Было уже три часа.
— Спасибо, нет. Выпью позже, когда передам вахту Бэкстеру.
— Какие же мы дураки, — задумчиво произнес Кифер. — Нужно было купить спиннинг… При такой скорости запросто можно было бы поймать дельфина или барракуду…
— Я думал об этом, а потом забыл. Мы поговорили с ним о ловле рыбы на блесну. В наше время, когда практически все суда ходят со скоростью порядка шестнадцати узлов и больше, ловить рыбу таким способом невозможно. А вот перед Второй мировой войной, когда Кифер только начал плавать, ему приходилось ходить на старых тихоходных танкерах, делавших по восемь — десять узлов. Плавали они вдоль берега из штата Техас на Восточное побережье, а иногда и дальше. У них были очень прочная леска и специальное приспособление для ее спуска в воду. Нередко рыба откусывала или разгибала крючок, но иногда им удавалось вытащить ее на палубу. Кифер встал и потянулся:
— Пожалуй, пойду еще поваляюсь.
И он начал спускаться в трюм. Тут я заметил, что халат Бэкстера стал влажным от морских брызг.
— Эй! — крикнул я вдогонку Киферу. — Возьмите халат Бэкстера!
Я еще раз потуже свернул его и бросил Киферу. До трапа было не больше восьми футов, однако откуда-то налетел порыв шквального ветра, и халат, словно мячик, покатился по палубе мимо рук Кифера. Я оставил штурвал и помчался за ним. Однако белый клубок грациозно проследовал под гиком бизань-мачты и упал в воду футах в десяти от корпуса. Его сразу же подхватило волной, и он понесся к корме…
Какой же я идиот!
— Скорее к бакштагу! — крикнул я Киферу. — Развернемся и подцепим халат!
И тут я вспомнил, что со времени отплытия из Кристобаля мы ни разу не меняли курс. Пока мы разворачивались и я объяснял Киферу, как это делается, халат был уже от нас на расстоянии полутораста ярдов.
— Лево на борт! — крикнул я и резко повернул штурвал.
Мы встали носом к ветру, и ларуса начали хлопать. Я убрал кливер с левого борта и поставил его справа. Блэки мне помогал. Мы значительно отклонились в сторону, и я снова повернул штурвал, чтобы встать на прежний курс. Наконец мне это удалось.
— Где халат? — крикнул я, обращаясь к Киферу.
— Прямо по носу, — отвечал он, — примерно в сотне ярдов от нас. Но он вот-вот потонет.
— Встаньте к штурвалу! — приказал я. Схватил багор и рванулся вперед, стараясь не упустить из виду халат. Теперь он находился примерно в пятидесяти ярдах по ходу судна, но над водой оставалась лишь небольшая его часть.
— Чуть-чуть левее! — крикнул я. — Так держать! Вот он!
Однако халат скрылся под водой. Я запомнил место, где только что его видел, и, когда мы подошли, перегнулся через перила и начал всматриваться в воду, держа наготове багор. Лодка прошла над тем местом, где исчез халат. Потом я увидел его прямо под собой сквозь прозрачную голубизну воды, на глубине трех или четырех футов. Белое одеяние медленно опускалось вниз…
Глава 12
— Это еще неизвестно. Возможно, на этот раз Рейган действительно умер. Я тебе об этом уже говорил. Так что отойди от него!
Боннер отступил к двери. Слиделл и Флауэрс продолжали следить за самописцами, которые постепенно успокаивались. Патриция отвернулась ото всех и спрятала лицо в ладонях. Наверное, она плакала.
— Послушай, Роджерс, — снова обратился ко мне Слиделл. — Так или иначе, мы узнаем правду о том, что на самом деле случилось на “Топазе”. Пусть это займет у нас неделю… Тебе придется отчитаться за каждый час вашего путешествия, минута за минутой. И мы будем повторять свои вопросы, пока ты не расколешься… Полиция тебя не отыщет, а от нас тебе не уйти. Ты все понял?
— Да, — устало ответил я.
— Хорошо. Рейган умер?
— Да.
— Когда он умер?
— Через четыре дня после отплытия из Кристобаля. 5 июня, примерно в три тридцать дня.
— Вы с Кифером его убили?
— Нет.
— Отчего он умер?
— С ним случился какой-то приступ. Врач анализировал мое описание того, что произошло, и сказал, что скорее всего это был тромбоз коронарных сосудов сердца.
— Ты сочинил это описание?
— Я его написал.
— Ты знаешь, о чем я спрашиваю. Ты написал правду?
— Да, правду. Все было так, как я написал. Слиделл обернулся к Флауэрсу:
— Что там у тебя? Флауэрс покачал головой.
— Никаких изменений.
— Ладно, Роджерс. Ты читал письмо, которое Рейган послал Пауле Стаффорд. Там сказано, что у него было с собой двадцать три тысячи долларов. И что он собирался просить тебя высадить его где-нибудь на берег. Из этой суммы недостает девятнадцати тысяч. У Кифера их не было. Нет их и на “Топазе”. Если Рейган умер, куда могли деться эти деньги?
— Не знаю.
— Ты их украл.
— Я их в глаза не видел.
— Рейган просил тебя высадить его на берег?
— Нет.
— Значит, за все четыре дня он об этом даже не заикнулся?
— Нет.
— А почему?
— Откуда мне знать? — возразил я. Тут Флауэрс поднял руку:
— Ну-ка, повторите последнюю часть разговора. Тут есть что-то странное…
Я взглянул на коротышку. Кажется, кто-то из нас уже спятил.
— Ты врешь, Роджерс, — сказал Слиделл. — Это точно. Рейган отправился в море на твоей лодке только для того, чтобы ты его где-то высадил. Он написал об этом Пауле Стаффорд. Ты же читал его письмо…
— Да.
— И ты утверждаешь, что он даже не просил тебя об этом?
— Он ни разу со мной об этом не заговаривал.
— А почему?
— Не знаю, — ответил я.
— Ну вот, снова то же самое, — вмешался Флауэрс. — Явная смена эмоциональной реакции. Мне кажется, что такой разговор у них был.
— Ты его убил! Так? — прокричал мне в лицо Слиделл.
— Нет, — снова ответил я. Тут я опять увидел, как стою у борта “Топаза” в тот воскресный день, когда зашитое в старый парус тело Бэкстера начало медленно погружаться в морскую пучину. И я вновь ощутил, как меня охватывает необъяснимый страх. Я взглянул на детектор лжи. Самописцы лихорадочно дергались, оставляя на бумаге сумасшедшие зигзаги.
Слиделл придвинулся ко мне вплотную.
— Вы прикончили его вместе с Кифером!
— Нет! — крикнул я. Флауэрс кивнул:
— Он врет.
Я до боли сжал кулаки. Плотно прикрыл веки, пытаясь разобраться в темном хитросплетении собственных мыслей. Там таилось нечто невообразимое. Боже мой, что же это было? Вода сомкнулась над парусиновым саваном, и из него, устремляясь вверх, вылетели пузырьки воздуха. Тело покойного неторопливо опускалось все глубже и глубже, пока вовсе не исчезло из виду. И тут меня охватил страх — сам не пойму отчего… Мне захотелось вернуть усопшего в наш мир.
Я слышал, как плакала Патриция Рейган. Меня ухватили за рубашку на груди и приподняли. Я открыл глаза, Боннер что-то кричал мне прямо в лицо. И в тот же миг видение исчезло. Послышался резкий голос Слиделла, перекрывший все голоса. Боннер отпустил меня.
— Когда ты его убил? — заревел Слиделл.
— Я его не убивал! Слиделл перевел дух.
— Ладно. Рассказывай все с самого начала…Мы вышли из гавани между большими каменными волнорезами на вспомогательном бензиновом двигателе. Вокруг судна бушевал прибой. За штурвалом стоял Бэкстер, мы с Кифером ставили паруса. Ближе к полудню начал набирать силу пассат. Ветер дул с северо-востока. Вскоре мы шли уже под полными парусами. При умеренном волнении началась обычная для “Топаза” килевая качка. Порывы ветра подхватывали фонтаны брызг, которые оседали на парусах и попадали в рубку. Как только мы удалились от берега, парусник пошел правым галсом.
— Ну как, слушается “Топаз” руля? — спросил я Бэкстера.
Бэкстер стоял у штурвала с непокрытой головой и без рубашки, как и мы с Кифером. Лицо его заметно повеселело.
— Отлично идет! — отвечал рулевой. — Но нас немного сносит в сторону.
Я бросил взгляд на судовой компас.
— Курс выдержим?
Неожиданно нос лодки подбросило так, что затрещали суппорты на грот-мачте. Мы шли с поправкой на полградуса по отношению к встречному ветру.
— По мере удаления от берега нас будет немного сносить к востоку, — сказал Бэкстер.
Я встал на несколько минут к штурвалу, чтобы почувствовать лодку на ходу. Затем позвал Блэки.
— Вот тебе подходящий случай научиться управлять парусником.
Кифер самодовольно улыбнулся и взялся за штурвал.
— Этой лоханкой? — спросил он с оттенком презрения. — Да я управлюсь с ней обыкновенным веслом… Какой у нас курс?
— Полный вперед!
— Как это?
— Мистер Бэкстер все тебе объяснит, а я пока приготовлю кофе.
В полдень я сделал для всех сандвичи и встал к штурвалу. Ветер посвежел, и теперь “Топаз” двигался с поправкой к ветру на целый градус. В четыре часа меня сменил Бэкстер. Горы Панамы заволокло дымкой, и постепенно они растаяли за кормой. “Топаз” шел под всеми парусами и сильно кренился под ударами волн. Вода с наветренной стороны с шипением и бульканьем перекатывалась через поручни. Казалось, мой парусник, хорошо оснащенный и отлично подготовленный к морскому переходу, радостно и легко преодолевал милю за милей. Фонтаны холодных брызг обрушивались на корму, оседая водяной пылью на наших лицах. Бэкстер взялся за штурвал, а я решил еще раз осмотреть парус на грот-мачте, который все же беспокоил меня. Бэкстер улыбнулся и тоже озабоченно покачал головой. Мы оба понимали, чем это грозит, но сделать ничего уже было нельзя.
— Какая у “Топаза” длина ватерлинии? — спросил он.
— Тридцать четыре, — ответил я. Существует формула расчета абсолютного максимума скорости судна в зависимости от его водоизмещения. При этом тип судна и мощность его двигателя особой роли не играют. Это функция трохоидной системы волн, образуемой при движении судна. Она составляет 1,34 квадратного корня длины ватерлинии.
Я понял, что Бэкстер углубился в эти расчеты.
— Теоретически “Топаз” может развивать скорость, превышающую семь с половиной узлов, — сказал я.
Бэкстер кивнул:
— Я бы сказал, что сейчас он делает около шести узлов.
Спускаясь в трюм, чтобы приготовить ужин, я видел, как Бэкстер обернулся и окинул взглядом исчезающий в дымке берег Панамы. По лицу его было видно, что он испытывает чувство облегчения. От его прежней угрюмости ,не осталось и следа.
Солнце зашло, и ветер потерял прежнюю силу. Однако парусник по-прежнему стремительно шел вперед. Кифер заступил на вахту до полуночи. Мне удалось соснуть несколько часов. Поднявшись на палубу в двенадцать ночи, я увидел, что дует совсем слабый бриз, а море успокаивается.
* * *
— Какого черта?! — взорвался вдруг Боннер, подходя к нам. — Мы что же, так и будем перебирать, как эта паршивая лодка ползла сюда милю за милей из Панамы?— Если понадобится, мы проследим ее путь фут за футом, — сухо сказал Слиделл, — пока до конца не выясним, что на ней произошло.
— Таким способом нам этого никогда не сделать. Ваш детектор ни к черту не годится! Роджерсу с самого начала удалось его перехитрить.
Флауэрс облил Боннера холодным презрением:
— Еще никому не удавалось обмануть детектор лжи. Если Роджерс начнет врать, он сразу же даст об этом знать.
— Да, конечно… Вспомни, что было, когда он сказал, будто Бэкстер умер от сердечного приступа, — съязвил Боннер.
— Заткнись! — крикнул Слиделл. — Проваливай отсюда! Отведи девчонку в кухню, пусть она приготовит кофе. И не прикасайся к ней!
— Почему это?
— Только идиот вроде тебя этого не понимает. Я не хочу, чтобы она кричала и мешала нам работать. Будет искажена эмоциональная реакция Роджерса…
«Мы все сошли с ума, — подумал я. — Во всяком случае все, кто имел дело с Бэкстером. Не с Бэкстером, конечно. Ведь его фамилия была Рейган…»
Меня присоединили к сверкающей электронной игрушке, словно корову — к доильному аппарату. А гномик с лицом капризного ребенка и вытаращенными глазами вытягивал из меня “истину”. Ту самую, которую я и сам до конца не знал. Рейгана я не убивал. Возможно, сейчас я сошел с ума, но тогда-то я был в здравом уме! Я помнил все наше путешествие до мельчайших подробностей. Но почему детектор показал, что я пытался о чем-то умолчать? О чем? Я дотронулся пальцами до лица и почувствовал, что на нем нет живого места. Всюду, где я прикасался, меня обжигала боль. Лицо распухло, глаза почти полностью заплыли. От усталости меня клонило в сон. Я бросил взгляд на часы и убедился, что было уже около двух часов дня. Мне вдруг пришло в голову, что, если бы бандиты прибыли минут на пять позже, я успел бы связаться с ФБР. Но после драки кулаками не машут…
Боннер обернулся к Патриции и сделал выразительный жест головой в сторону кухни. Девушка поднялась с кушетки и поплелась за ним, словно лунатик или длинноногая заводная кукла.
— У тебя еще много бумаги? — спросил у Флауэрса Слиделл. Тот кивнул.
— Итак, Роджерс, — продолжил Слиделл свой допрос, усаживаясь в кресло напротив меня. — На второй день утром Рейган был все еще жив…
— Он был жив и на четвертый день, до половины четвертого.
— Отвечай только на вопросы! — перебил меня Слиделл. — Значит, он был жив и на второй день и снова не заговаривал с тобой о высадке на берег?
— Он не сказал об этом ни единого слова, — подтвердил я.
Слиделл сделал знак Флауэрсу вновь запустить детектор.
— Что было потом?
Я начал рассказывать дальше. В комнате было тихо. Лишь негромко звучал мой голос да едва слышно работал кондиционер. Из щели в детекторе медленно выползала линованная бумага, на которой самописцы оставляли изогнутые линии. Никаких отклонений в этих линиях не наблюдалось.
На рассвете море совсем успокоилось, дул легкий ветерок. Земли видно не было. Как только горизонт стал различим, Бэкстер сменил меня на вахте, чтобы я смог определить наше местоположение по звездам. Я уселся за стол с картами и при свете настольной лампы произвел нужные расчеты. Рядом, едва слышно, посапывал Кифер в своей койке. У меня получился очень неплохой результат по двум параметрам. Мы находились в этот момент на расстоянии восьмидесяти четырех миль от Кристобаля, а наша средняя скорость составила чуть больше четырех с половиной узлов. Дрейф “Топаза” в подветренную сторону оказался чуть больше ожидаемого, так что мне пришлось внести в курс поправки.
В семь часов я разбудил Кифера и принялся жарить яичницу с беконом. Доставая продукты из холодильника, я обратил внимание на то, что температура внутри его недостаточно низкая. Явно какая-то неисправность. После завтрака я проверил аккумуляторы, питавшие осветительную систему лодки, долил в них дистиллированную воду и на некоторое время включил генератор, чтобы их подзарядить. Мы уже начали привыкать к регулярным вахтам. С восьми утра до полудня у штурвала стоял Кифер. Мы с Бэкстером могли поспать часок-другой. Кифер разбудил меня в половине двенадцатого.
В полдень я произвел новые расчеты. Оказалось, что мы отошли от Кристобаля уже на сотню миль с лишним. Пока я занимался вычислениями, за штурвалом стоял Бэкстер. Кифер тем временем приготовил целый поднос сандвичей с консервированной говядиной и луком. Я ел, стоя за штурвалом; моя вахта продолжалась с двенадцати до четырех. Бросив за борт пустой бумажный стаканчик из-под молока, я следил за тем, как он стремительно несется к корме. Таким способом можно было приблизительно определить скорость “Топаза”. Потом я с удовольствием закурил. Вот настоящая мужская жизнь!
День выдался великолепный. Задул свежий ветер — умеренной силы бриз с востока. Мы шли на север, перпендикулярно направлению ветра. “Топаз” легко летел вперед по волнам, оставляя за собой белоснежный пенный след. Начинало припекать. Под горячими лучами солнца быстро высыхали капли морской влаги на лице и руках. Белые гребни высоких волн, которые пришли неизвестно откуда, приподняли парусник и покатились дальше. Я ненадолго поставил парус на грот-мачте, как и было положено, затем снова его убрал. Когда я кончил этим заниматься, на палубе появился Бэкстер.
— Хороший моряк всегда при деле, — с улыбкой заметил он.
— Да, это верно. А я думал, вы отдыхаете. Не спится?
— Сегодня замечательный день. Жаль упускать, — ответил Бэкстер. — Хочется немного побыть на солнце.
На нем был белый купальный халат, из кармана выглядывала пачка сигарет и зажигалка. Бэкстер закурил, снял халат, сложил его наподобие подушки и, оставшись в одних шортах, растянулся на палубе, рядом с рулевой рубкой, с правого борта. Он лежал рядом со штурвалом, ногами вперед по ходу судна, прикрыв глаза.
— Я только что сверился с картами, — сказал он. — Если мы будем делать от четырех до пяти узлов, то к воскресенью доберемся до пролива Юкатан.
— Не исключено, — раздумчиво ответил я. В воскресенье это произойдет или в понедельник — какая разница… Я не торопился. Постановка и уборка парусов, постоянные наблюдения за ветром, словно скорость судна была делом жизни и смерти, — все эти работы не имели никакого отношения к срокам прибытия “Топаза” в пункт назначения. Главное — получать наслаждение, знать, что ты управляешь движением лодки, а не просто на ней катаешься.
Бэкстер несколько минут помолчал, затем спросил:
— Что собой представляет ваш “Орион”?
— Это шхуна длиной в пятьдесят футов. У нее гафельные паруса на фок-мачте и кливера впереди. Одновременно она берет шестерых пассажиров и двух членов команды.
— Давно построена лодка?
— Да. Больше двадцати лет назад. Но она в полном порядке.
— Но все же содержать ее не просто, — заметил Бэкстер. — Как и всякую старую вещь. Сколько вы берете с пассажиров за один рейс?
— Пять сотен в неделю. Плюс расходы по обслуживанию.
— Понятно, — сказал он. — Но мне кажется, будь у вас более вместительная лодка, дела ваши пошли бы намного лучше. Скажем, хороший кеч или двухмачтовый ял, футов шестьдесят длиной. При рациональной планировке пассажирских кают вы могли бы брать на борт больше пассажиров, и выручка за каждый рейс была бы намного существеннее. Команда из двух человек вполне достаточна. А лодка поновее потребует меньше затрат на свое содержание.
— Да, я это знаю. И давно уже присматриваюсь к таким лодкам, однако пока не удается приобрести что-либо в этом роде. Если даже я продам “Орион”, все равно не хватит пятнадцати — двадцати тысяч долларов.
— Понятное дело, — сказал Бэкстер, — такие лодки стоят довольно дорого.
Мы замолчали. Бэкстер сел и полез в карман халата за сигаретами. Мне почудилось, что он что-то сказал, и я поднял голову от компаса:
— Простите, что вы сказали?
Бэкстер не ответил. Он сидел, глядя вперед и чуть отвернувшись от меня, так что я видел только его затылок. Он держал в руках зажигалку, но не торопился закуривать, словно забыл о своем намерении. Затем поднял голову, покачал ею и приложил ладонь к горлу.
— Вам плохо? — спросил я. Он ответил не сразу. Я взглянул на компас и слегка повернул штурвал.
— Нет, — тихо проговорил Бэкстер. — Верно, что-то не то съел.
— Возможно, — с улыбкой сказал я. — Сандвичи Блэки скорее всего не пошли вам впрок.
Тут я вспомнил про холодильник, и настроение у меня упало. Пищевые отравления в море — серьезная опасность для экипажа. Но мы ели консервированную говядину, а она вряд ли могла испортиться. Да и молоко на вкус было хорошее.
— Это из-за лука, — сказал Бэкстер, — мне нельзя его есть.
— В шкафчике над мойкой есть сода, — сказал я.
— У меня есть с собой лекарство, — ответил Бэкстер.
Он неторопливо сунул зажигалку в карман халата и вытащил пузырек с таблетками. Достал одну и сунул в рот.
— Подержите штурвал, — предложил я ему, — я принесу вам воды.
— Спасибо, не нужно.
Бэкстер снова улегся на палубе, подложив под голову сложенный халат, и закрыл глаза. Раз-другой он менял позу, подгибал колени, словно ему было неудобно лежать.
— Вам лучше? — поинтересовался я.
— Да, — коротко ответил он.
Наступило молчание. Немного погодя он принял еще одну таблетку. Потом затих и пролежал так добрых полчаса. Я подумал, что он заснул. Лицо и тело его покрылись испариной. Солнце между тем уже сильно припекало, и я опасался, что Бэкстер может обгореть. Я коснулся рукой его плеча, чтобы разбудить, и сказал:
— В первый день не стоит слишком долго жариться на солнце.
Но оказалось, что Бэкстер вовсе не спал.
— Да, вы правы, — согласился он. — Пожалуй, хватит.
Затем он как-то тяжело поднялся и тут же спустился по трапу в трюм. Тут только я заметил, что он оставил на палубе свой халат. Я поплотнее сложил его и сунул под сиденье, чтобы его не унесло ветром.
За нами увязалась стая дельфинов, они весело выскакивали из воды перед самым носом парусника. Мне всегда нравилось на них смотреть. Полчаса спустя появился Кифер с чашкой кофе в руках и уселся на мостике.
— Хотите кофе? — предложил он.
Я взглянул на часы. Было уже три часа.
— Спасибо, нет. Выпью позже, когда передам вахту Бэкстеру.
— Какие же мы дураки, — задумчиво произнес Кифер. — Нужно было купить спиннинг… При такой скорости запросто можно было бы поймать дельфина или барракуду…
— Я думал об этом, а потом забыл. Мы поговорили с ним о ловле рыбы на блесну. В наше время, когда практически все суда ходят со скоростью порядка шестнадцати узлов и больше, ловить рыбу таким способом невозможно. А вот перед Второй мировой войной, когда Кифер только начал плавать, ему приходилось ходить на старых тихоходных танкерах, делавших по восемь — десять узлов. Плавали они вдоль берега из штата Техас на Восточное побережье, а иногда и дальше. У них были очень прочная леска и специальное приспособление для ее спуска в воду. Нередко рыба откусывала или разгибала крючок, но иногда им удавалось вытащить ее на палубу. Кифер встал и потянулся:
— Пожалуй, пойду еще поваляюсь.
И он начал спускаться в трюм. Тут я заметил, что халат Бэкстера стал влажным от морских брызг.
— Эй! — крикнул я вдогонку Киферу. — Возьмите халат Бэкстера!
Я еще раз потуже свернул его и бросил Киферу. До трапа было не больше восьми футов, однако откуда-то налетел порыв шквального ветра, и халат, словно мячик, покатился по палубе мимо рук Кифера. Я оставил штурвал и помчался за ним. Однако белый клубок грациозно проследовал под гиком бизань-мачты и упал в воду футах в десяти от корпуса. Его сразу же подхватило волной, и он понесся к корме…
Какой же я идиот!
— Скорее к бакштагу! — крикнул я Киферу. — Развернемся и подцепим халат!
И тут я вспомнил, что со времени отплытия из Кристобаля мы ни разу не меняли курс. Пока мы разворачивались и я объяснял Киферу, как это делается, халат был уже от нас на расстоянии полутораста ярдов.
— Лево на борт! — крикнул я и резко повернул штурвал.
Мы встали носом к ветру, и ларуса начали хлопать. Я убрал кливер с левого борта и поставил его справа. Блэки мне помогал. Мы значительно отклонились в сторону, и я снова повернул штурвал, чтобы встать на прежний курс. Наконец мне это удалось.
— Где халат? — крикнул я, обращаясь к Киферу.
— Прямо по носу, — отвечал он, — примерно в сотне ярдов от нас. Но он вот-вот потонет.
— Встаньте к штурвалу! — приказал я. Схватил багор и рванулся вперед, стараясь не упустить из виду халат. Теперь он находился примерно в пятидесяти ярдах по ходу судна, но над водой оставалась лишь небольшая его часть.
— Чуть-чуть левее! — крикнул я. — Так держать! Вот он!
Однако халат скрылся под водой. Я запомнил место, где только что его видел, и, когда мы подошли, перегнулся через перила и начал всматриваться в воду, держа наготове багор. Лодка прошла над тем местом, где исчез халат. Потом я увидел его прямо под собой сквозь прозрачную голубизну воды, на глубине трех или четырех футов. Белое одеяние медленно опускалось вниз…
Глава 12
— Смотрите! — крикнул Флауэрс. Бандиты обступили стол, пристально вглядываясь в детектор лжи, самописцы которого начали вдруг судорожно вздрагивать.
Я сидел, вцепившись в подлокотники кресла. Мне вдруг стала понятна причина необъяснимого страха, временами нападавшего на меня. Она крылась в малозначительном на первый взгляд случае; произошел он шестнадцать лет назад на борту другого судна — спортивной рыболовной лодки, недалеко от Майами-Бич. Случай этот, видимо, здорово засел в моем подсознании.
Бэкстера убил я. Или, по меньшей мере, я был виноват в его смерти.
Боннер издал звук, походивший на рычание, и уже изготовился снова схватить меня за грудки.
— Ты снова врешь! — крикнул он. — А ну выкладывай, как все было на самом деле…
Защищаясь от него, я замахал руками. Слиделл, опасаясь, что я, увитый проводами, случайно сброшу со стола детектор, заорал на Боннера:
— Заткнись! Отвяжись от него, осел! Я сам во всем разберусь! — И сделал знак Боннеру убраться:
— Отойди!
Боннер ретировался.
— Значит, ты не вытащил халат из воды? — спросил Слиделл.
— Нет, — подтвердил я. Весь мой гнев мгновенно улетучился, я откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. — Я только коснулся его багром, но подцепить не смог.
О чем мне безумно не хотелось вспоминать, так это о похоронах Бэкстера. Но картина эта помимо воли встала у меня перед глазами. Я понял наконец, что причина этого внутреннего протеста не в зашитом в белый орлоновый парус теле покойного, навсегда исчезающем в толще воды, а в этом проклятом белом халате… И всякий раз, когда я стремился загнать это видение в глубины собственного подсознания, Бэкстер снова вызывал его на поверхность.
— Стало быть, у Бэкстера не было с собой запаса этих таблеток? — спросил Слиделл.
— Думаю, что нет, — проговорил я глухо. Где-то рядом всхлипывала Патриция Рейган.
Тут снова прозвучал резкий голос Боннера:
— Что за чушь?
Слиделл не обратил на него никакого внимания. А может быть, молча сделал ему знак заткнуться. Я по-прежнему сидел с закрытыми глазами.
— И Бэкстер так и не объяснил, что это были за таблетки? — спросил Слиделл. — И ты ничего не понял, пока не случился второй приступ, который его убил?
— Послушайте! — взорвался я. — Я же не знал, что он болен! И не догадывался! Бэкстер сказал, что у него неладно с желудком, и принял таблетку, а потом еще одну. Затем с полчаса он загорал. После этого пошел в трюм. Он не стонал, не кричал. Во время второго приступа все было уже иначе… А в первый раз, вероятно, боль не была такой уж сильной, иначе я бы заметил.
Мне даже в голову не пришло сопоставлять первую жалобу Бэкстера на нездоровье с сердечным приступом, который произошел позднее. Теперь я понимаю, почему он никак не прореагировал на исчезновение халата. Если бы я знал, какие таблетки принимал Бэкстер, я сразу повернул бы обратно в Панаму. Бэкстеру это было ясно, и он предпочел пойти на риск и провести в море еще десяток дней без лекарств, но только не возвращаться! Оснований что-либо подозревать у меня не было. Я знал о нем лишь то, что он сам рассказал. Звали его Уэнделл Бэкстер. Он плохо переносил лук.
"Нет, — подумалось мне, — что-то здесь не так”.
Но прежде чем я открыл рот, раздался голос Флауэрса:
— Минуточку…
Флауэрс никогда не смотрит никому в глаза. Люди сами по себе для него не существуют. В его глазах они лишь стимуляторы или источники энергии для функционирования детектора. Ему остается одно — сидеть рядом и спокойно наблюдать за тем, как его машина реагирует на изменения в реакциях испытуемого. Возможно, эта способность имеется в виду, когда говорят об одностороннем развитии гения.
— Да, верно, все, что я сказал, ложь, — заявил я. — Я обманывал самого себя. Действительно, можно было поразмыслить и понять, что у Бэкстера сердечный приступ. Но я это сделал только сейчас. Я вспомнил, что точно такой приступ был у моего дяди.
— А что было с твоим дядей? — поинтересовался Слиделл.
— У него не было с собой никаких таблеток, — сказал я.
— Ну и что? — спросил Боннер. — Это так важно?
— В таких случаях помогает нитроглицерин, — раздраженным тоном пояснил Слиделл.
Потянувшись за сигаретой, я привстал в кресле и продолжал:
Я сидел, вцепившись в подлокотники кресла. Мне вдруг стала понятна причина необъяснимого страха, временами нападавшего на меня. Она крылась в малозначительном на первый взгляд случае; произошел он шестнадцать лет назад на борту другого судна — спортивной рыболовной лодки, недалеко от Майами-Бич. Случай этот, видимо, здорово засел в моем подсознании.
Бэкстера убил я. Или, по меньшей мере, я был виноват в его смерти.
Боннер издал звук, походивший на рычание, и уже изготовился снова схватить меня за грудки.
— Ты снова врешь! — крикнул он. — А ну выкладывай, как все было на самом деле…
Защищаясь от него, я замахал руками. Слиделл, опасаясь, что я, увитый проводами, случайно сброшу со стола детектор, заорал на Боннера:
— Заткнись! Отвяжись от него, осел! Я сам во всем разберусь! — И сделал знак Боннеру убраться:
— Отойди!
Боннер ретировался.
— Значит, ты не вытащил халат из воды? — спросил Слиделл.
— Нет, — подтвердил я. Весь мой гнев мгновенно улетучился, я откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. — Я только коснулся его багром, но подцепить не смог.
О чем мне безумно не хотелось вспоминать, так это о похоронах Бэкстера. Но картина эта помимо воли встала у меня перед глазами. Я понял наконец, что причина этого внутреннего протеста не в зашитом в белый орлоновый парус теле покойного, навсегда исчезающем в толще воды, а в этом проклятом белом халате… И всякий раз, когда я стремился загнать это видение в глубины собственного подсознания, Бэкстер снова вызывал его на поверхность.
— Стало быть, у Бэкстера не было с собой запаса этих таблеток? — спросил Слиделл.
— Думаю, что нет, — проговорил я глухо. Где-то рядом всхлипывала Патриция Рейган.
Тут снова прозвучал резкий голос Боннера:
— Что за чушь?
Слиделл не обратил на него никакого внимания. А может быть, молча сделал ему знак заткнуться. Я по-прежнему сидел с закрытыми глазами.
— И Бэкстер так и не объяснил, что это были за таблетки? — спросил Слиделл. — И ты ничего не понял, пока не случился второй приступ, который его убил?
— Послушайте! — взорвался я. — Я же не знал, что он болен! И не догадывался! Бэкстер сказал, что у него неладно с желудком, и принял таблетку, а потом еще одну. Затем с полчаса он загорал. После этого пошел в трюм. Он не стонал, не кричал. Во время второго приступа все было уже иначе… А в первый раз, вероятно, боль не была такой уж сильной, иначе я бы заметил.
Мне даже в голову не пришло сопоставлять первую жалобу Бэкстера на нездоровье с сердечным приступом, который произошел позднее. Теперь я понимаю, почему он никак не прореагировал на исчезновение халата. Если бы я знал, какие таблетки принимал Бэкстер, я сразу повернул бы обратно в Панаму. Бэкстеру это было ясно, и он предпочел пойти на риск и провести в море еще десяток дней без лекарств, но только не возвращаться! Оснований что-либо подозревать у меня не было. Я знал о нем лишь то, что он сам рассказал. Звали его Уэнделл Бэкстер. Он плохо переносил лук.
"Нет, — подумалось мне, — что-то здесь не так”.
Но прежде чем я открыл рот, раздался голос Флауэрса:
— Минуточку…
Флауэрс никогда не смотрит никому в глаза. Люди сами по себе для него не существуют. В его глазах они лишь стимуляторы или источники энергии для функционирования детектора. Ему остается одно — сидеть рядом и спокойно наблюдать за тем, как его машина реагирует на изменения в реакциях испытуемого. Возможно, эта способность имеется в виду, когда говорят об одностороннем развитии гения.
— Да, верно, все, что я сказал, ложь, — заявил я. — Я обманывал самого себя. Действительно, можно было поразмыслить и понять, что у Бэкстера сердечный приступ. Но я это сделал только сейчас. Я вспомнил, что точно такой приступ был у моего дяди.
— А что было с твоим дядей? — поинтересовался Слиделл.
— У него не было с собой никаких таблеток, — сказал я.
— Ну и что? — спросил Боннер. — Это так важно?
— В таких случаях помогает нитроглицерин, — раздраженным тоном пояснил Слиделл.
Потянувшись за сигаретой, я привстал в кресле и продолжал: