Я не хочу вспоминать, как мои орлы едва не сцепились в кровь, решая, гнаться ли им за бароном или возмещать убытки за счет горожан. Впрочем, их перепалка меня встряхнула, и апатия моя стала отступать. Когда через несколько часов меня, солонину и бочки с водой доставили на корабль, я вполне был готов вновь взять штурвал Фортуны в свои руки. Знал бы я, куда несли меня паруса!note 12
Бесс отложила листы и задумалась. Пожалуй, в том, что папа, оказывается, все же не был пай-мальчиком, не было ничего удивительного. Интересно, знает ли об этом мама? Конечно, мама всегда все знает, но ведь и папа умеет молчать… А вот интересно, стал ли он пай-мальчиком после?.. Бесс немедленно устыдилась неподобающих почтительной дочери мыслей и решила срочно изменить предмет размышлений. Крамольная мысль послушно сменилась другой: что-то должен думать Диего про ее отца, ведь он родом из этой самой Картахены. Представить только, что он там слыхал! То-то он так поперхнулся при знакомстве! Показать ему, что ли, рукопись, чтобы он убедился, что папа вовсе не такой страшный, как считают испанцы? Нет, не надо. Обидится еще… Испанская гордость взыграет. Лучше с ним вообще про Картахену не разговаривать.
Рассеянно перебирая страницы рукописи, Бесс неожиданно заметила на обороте одной из них запись быстрым почерком, сделанную рукой отца: «Сегодня отправил очередной груз кокосов в Кале, на Рю де Мер, напротив церкви. Это уже пятый». Бесс недоуменно моргнула. Насколько она знала, кокосами отец не торговал. Равно как и другими фруктами. Впрочем, он всегда отличался живостью ума и вряд ли упустил бы выгодную сделку с французским торговцем, коли таковая подвернулась. Интересно, сколько во Франции стоит кокос? Ведь там они, кажется, не растут?
…Тем временем солнечный луч продвинулся вдоль ствола деревца и прочно угнездился на странице. Бесс недовольно тряхнула головой и посмотрела на солнце. Оно заметно сместилось. Бесс сунула рукопись в холщовый мешок и огляделась по сторонам. Диего все еще не вернулся со своей экскурсии. И где его черти носят, этого дурака?
Затем внезапно, посмотрев вниз, он увидел прямо под собой облака! Гора плыла, рассекая сверкающие рыхлые груды, освещенные ярким солнцем. Вдали, как остров в жемчужно-белом море, плыл пик Агуа-дель-Поа. Диего поспешно сел. На миг ему показалось, что он падает в пропасть. Внизу не было ничего
— ни зеленых апельсиновых садов, ни синего океана. Диего почувствовал восторг. Ему казалось, что он летит, стоя на крохотном клочке суши, как на сказочном ковре-самолете.
Время, однако, шло. Пора было возвращаться. Солнце, столь яркое здесь, заметно клонилось к западу. Диего со вздохом посмотрел на вершину. До конца подъема оставалась по меньшей мере треть пути; а ведь еще следовало учесть время, необходимое на спуск и пересечение низины. Но повернуть, не дойдя до цели! Поколебавшись, Диего почти бегом бросился вверх. Вскоре усталость заставила его перейти на быстрый шаг.
Ближе к вершине было суше и холоднее, и отчетливее стали видны далекие вершины вулканов Агуа-дель-Поа и Пику. Но здесь не было того потрясающего ощущения близости к облакам, как ниже. Диего поднялся еще на тридцать футов — и застыл, потрясенный. Да, за этим стоило идти. Теперь стал полностью виден гигантский, не менее трех миль в поперечнике, кратер. Заглянув вниз, Диего увидел внутри старого кратера несколько более мелких; некоторые из них, почти идеальные по форме, были заполнены ярко блестевшей водой, другие заросли густыми деревцами. На краю одного из озер прилепилась хижина. По внутренней, почти отвесной, стороне кратера к ней сбегала извилистая тропинка. Дно кратера было укрыто туманом. Некоторое время Диего просто стоял и смотрел. В голове его крутились какие-то несвязные мысли про рай в бывшем аду. Вдруг ему захотелось оставить здесь знак, что-то, что оставалось бы на краю старого спящего вулкана, и помнило о нем. Порывшись в кармане, он вытащил последовательно круглый камешек, латунный гвоздик с красивой шляпкой и странную темную с прозеленью медную монету с волнистым краем и отверстием посередине. Взвесив на руке все эти драгоценности, он осторожно положил на камень гвоздик. Взамен он подобрал маленький осколок лавы. Теперь можно было начинать спуск.
Оказавшись ниже облаков, Диего бросил поспешный взгляд на море. Две-три шлюпки еще курсировали между галеонами и берегом, а одна из них оставалась у пирса. Диего хорошо видел палубы галеонов, шлюпки, он видел даже мерно взлетающие весла. Все это казалось удивительно близким. Определенно, время у него еще есть. Однако впереди был самый неприятный кусок пути. Здесь же, на этом сухом склоне, можно было чуть-чуть передохнуть перед тяжелым участком. Диего выбрал местечко поудобнее, лег и закрыл лицо шляпой.
— Но, сеньор, мы не можем отплыть без дона Диего! Он остался на берегу, сеньор, и я ужасно волнуюсь за него!
— Если ему так понравилось гулять по острову, он может заниматься этим и далее — до следующего каравана, — с некоторым злорадством ответствовал дон Эстебан.
— Но, сеньор, быть может, с ним что-нибудь случилось! Неужели вы покинете соотечественника?!
— Да, если он — растяпа. Погода меняется, сеньорита, и задерживаться мы не можем. Как только я нанесу визит коменданту, мы отплывем, и я не поверну назад, даже если он появится на пирсе через пять минут после этого. Впрочем, никто не мешает вам остаться здесь вместе с ним, — и дон Эстебан, обойдя Бесс, удалился крупными шагами.
Проклятый дон! Бесс задумалась. В то, что Диего сломал ногу или шею (как этот идиот, несомненно, заслуживал), она не верила; скорее, застрял где-нибудь на лоне природы. Чтоб его укусило! Ведь проклятый дон выполнит свое обещание хотя бы для того, чтобы сдержать слово!
Гребцы, радуясь минутке отдыха, смешались с пестрой толпой местных жителей, на смеси португальского с испанским предлагавших матросам фрукты, рыбу и початки индейской кукурузы. Последняя шлюпка одиноко качалась на волнах.
ЧТОБ ЕГО УКУСИЛО!!!
Он бежал, не разбирая дороги и поминутно рискуя растянуть связки. Теперь он видел, что «Валенсия» медленно перемещается. На других галеонах тоже ставили паруса. Отсюда он не мог угадать, который из них — «Дон Хуан». Потом показались лавовые стенки, окружавшие сады и поля. Диего понял, что он, каким-то образом, оставил левее проклятую низину. Так, конечно, было чуть длиннее, но зато много удобнее для бега. Он с проклятием стряхнул очередного муравья. Теперь стены загораживали обзор, и юноша припустил еще быстрее, стараясь не сбиться с ритма. Он чувствовал, что долго не выдержит. Вдруг стены кончились.
Топоча как испуганный конь, Диего вылетел на пирс — и остановился. Прямо перед ним, подобный аллегорической статуе Безмолвной Ярости, стоял дон Эстебан; шестеро матросов бестолково слонялись по пирсу, озираясь и полностью игнорируя появление Диего.
— А… что, мы еще не отплываем?… Я так спешил!
Из-за спины дона Эстебана послышалось шипение Бесс. Дон Эстебан обернулся.
— Может, хоть теперь-то вы скажете мне, куда делись весла? — спросил он Бесс, явно сдерживаясь из последних сил.
— Ну, я не знаю… Я, правда, видела что-то вроде весел под пирсом, но я так плохо разбираюсь в шлюпках! — потупившись, отвечала Бесс. Рот Диего раскрылся. Один из гребцов заглянул под пирс и с радостным воплем спрыгнул туда. Стоя по грудь в воде, он начал вытягивать из-за свай весла.
— Ваше счастье, что Господь не сотворил вас мужчиной! — сквозь зубы процедил дон Эстебан. — Не то вы пожалели бы о часе вашего рождения!
— Но я — женщина, и не жалею, — с достоинством произнесла Бесс, сопроводив свои слова легким реверансом. Дон Эстебан отвернулся. Против воли к его ярости примешивалась некоторая толика восхищения. Чертова девка была вполне достойна этого висельника, ее треклятого папеньки. Ну, коли так…
На черной бархатной поверхности моря проступали огромные — больше корабля
— бледные пятна. Когда они оказывались недалеко, было видно, что создает их слабый свет, поднимающийся из глубины. Но куда ярче море светилось там, где что-нибудь беспокоило воду. Струи холодного жидкого огня вскипали вокруг форштевня галеона и зеленым светящимся золотом текли вдоль его бортов. Пара дельфинов, сопровождавших корабль, плыла, облитая сиянием, и за ними далеко тянулся бледный огненный след. Вбок метнулась стайка летучих рыб, вспугнутых судном, упала в воду, и вода вспыхнула — как будто кто-то бросил крупинки пороха на тлеющую золу.
Стоя в тени мачты, дон Эстебан смотрел на темный силуэт Бесс, проступающий на фоне призрачного света моря. Он невольно представил себе, как ярко вспыхнет вода, если нечто тяжелое упадет в нее через борт и как темное пятно еще будет видно какое-то время в светящейся кильватерной струе там, за кормой. Никто не заинтересуется исчезновением одной из пассажирок… по крайней мере, настолько, чтобы задавать ненужные вопросы. Правда, этот парень — де Сааведра, который все время держится рядом… Но юнец неопасен. Тем более, что берег близко и вряд ли представится еще хоть один подходящий случай поторопить Судьбу. Дон Эстебан сделал шаг вперед — и снова отступил в тень. Послышались возбужденные голоса. На палубу высыпали пассажиры — человек тридцать, всклокоченные после сна и бурно обсуждающие новость о подожженном море.
Дон Эстебан вздохнул. Здесь явно стало слишком людно. Судьба в очередной раз указала ему, что, надумав ей помогать, он взялся не за свое дело. А значит, следовало оставить личные дела и заняться своими обязанностями. Нехорошо, когда ночью на палубе толпятся пассажиры… еще за борт кто упадет. Дон Эстебан вышел из-за мачты.
— Господа, а не соблаговолили бы вы… — начал он. Пассажиры гуртом потянулись к трапу.
…Внизу, в узком гамаке, сладко спал дон Диего де Сааведра. Снилось ему что-то на редкость приятное: то ли в кармане камзола он вдруг нашел золотой, то ли посадил наконец в лужу дорогую сестричку Бесс…
Глава 5
Бесс отложила листы и задумалась. Пожалуй, в том, что папа, оказывается, все же не был пай-мальчиком, не было ничего удивительного. Интересно, знает ли об этом мама? Конечно, мама всегда все знает, но ведь и папа умеет молчать… А вот интересно, стал ли он пай-мальчиком после?.. Бесс немедленно устыдилась неподобающих почтительной дочери мыслей и решила срочно изменить предмет размышлений. Крамольная мысль послушно сменилась другой: что-то должен думать Диего про ее отца, ведь он родом из этой самой Картахены. Представить только, что он там слыхал! То-то он так поперхнулся при знакомстве! Показать ему, что ли, рукопись, чтобы он убедился, что папа вовсе не такой страшный, как считают испанцы? Нет, не надо. Обидится еще… Испанская гордость взыграет. Лучше с ним вообще про Картахену не разговаривать.
Рассеянно перебирая страницы рукописи, Бесс неожиданно заметила на обороте одной из них запись быстрым почерком, сделанную рукой отца: «Сегодня отправил очередной груз кокосов в Кале, на Рю де Мер, напротив церкви. Это уже пятый». Бесс недоуменно моргнула. Насколько она знала, кокосами отец не торговал. Равно как и другими фруктами. Впрочем, он всегда отличался живостью ума и вряд ли упустил бы выгодную сделку с французским торговцем, коли таковая подвернулась. Интересно, сколько во Франции стоит кокос? Ведь там они, кажется, не растут?
…Тем временем солнечный луч продвинулся вдоль ствола деревца и прочно угнездился на странице. Бесс недовольно тряхнула головой и посмотрела на солнце. Оно заметно сместилось. Бесс сунула рукопись в холщовый мешок и огляделась по сторонам. Диего все еще не вернулся со своей экскурсии. И где его черти носят, этого дурака?
* * *
Бросив взгляд на шлюпки, деловито снующие взад и вперед между кораблями и пирсом, Диего решительно направился в сторону горы. Она казалась совсем близкой, и он рассчитывал обернуться быстро. Отличная дорога, удобная как для пешехода, так и для лошади, извивалась между садами, защищенными от ветра высокими стенками из шершавых кусков вулканической лавы. Темная листва апельсиновых деревьев была гладкой и блестящей. Вскоре, однако, сады кончились, а вместе с ними кончилась и ровная дорога. Дальше виднелась только тропинка, извилистая, иногда нырявшая отвесно на пять-шесть футов вниз, затем вновь карабкавшаяся вверх. В понижениях под сапогами чавкало, проступала вода. Диего осторожно пробирался вперед, стараясь наступать на кочки крупных осок или круглых блестящих ситников — впрочем, он и понятия не имел, как их зовут. Идти было трудно, а гора, словно издеваясь, не желала приближаться. Потом, наконец, начался пологий подъем. Почва стала более сухой. Здесь было царство миртов, вересков и можжевельников. И без того невысокие, по мере подъема они становились еще более приземистыми. Диего разминал в пальцах тонкие побеги, жадно вдыхая пряный и смолистый аромат.Затем внезапно, посмотрев вниз, он увидел прямо под собой облака! Гора плыла, рассекая сверкающие рыхлые груды, освещенные ярким солнцем. Вдали, как остров в жемчужно-белом море, плыл пик Агуа-дель-Поа. Диего поспешно сел. На миг ему показалось, что он падает в пропасть. Внизу не было ничего
— ни зеленых апельсиновых садов, ни синего океана. Диего почувствовал восторг. Ему казалось, что он летит, стоя на крохотном клочке суши, как на сказочном ковре-самолете.
Время, однако, шло. Пора было возвращаться. Солнце, столь яркое здесь, заметно клонилось к западу. Диего со вздохом посмотрел на вершину. До конца подъема оставалась по меньшей мере треть пути; а ведь еще следовало учесть время, необходимое на спуск и пересечение низины. Но повернуть, не дойдя до цели! Поколебавшись, Диего почти бегом бросился вверх. Вскоре усталость заставила его перейти на быстрый шаг.
Ближе к вершине было суше и холоднее, и отчетливее стали видны далекие вершины вулканов Агуа-дель-Поа и Пику. Но здесь не было того потрясающего ощущения близости к облакам, как ниже. Диего поднялся еще на тридцать футов — и застыл, потрясенный. Да, за этим стоило идти. Теперь стал полностью виден гигантский, не менее трех миль в поперечнике, кратер. Заглянув вниз, Диего увидел внутри старого кратера несколько более мелких; некоторые из них, почти идеальные по форме, были заполнены ярко блестевшей водой, другие заросли густыми деревцами. На краю одного из озер прилепилась хижина. По внутренней, почти отвесной, стороне кратера к ней сбегала извилистая тропинка. Дно кратера было укрыто туманом. Некоторое время Диего просто стоял и смотрел. В голове его крутились какие-то несвязные мысли про рай в бывшем аду. Вдруг ему захотелось оставить здесь знак, что-то, что оставалось бы на краю старого спящего вулкана, и помнило о нем. Порывшись в кармане, он вытащил последовательно круглый камешек, латунный гвоздик с красивой шляпкой и странную темную с прозеленью медную монету с волнистым краем и отверстием посередине. Взвесив на руке все эти драгоценности, он осторожно положил на камень гвоздик. Взамен он подобрал маленький осколок лавы. Теперь можно было начинать спуск.
Оказавшись ниже облаков, Диего бросил поспешный взгляд на море. Две-три шлюпки еще курсировали между галеонами и берегом, а одна из них оставалась у пирса. Диего хорошо видел палубы галеонов, шлюпки, он видел даже мерно взлетающие весла. Все это казалось удивительно близким. Определенно, время у него еще есть. Однако впереди был самый неприятный кусок пути. Здесь же, на этом сухом склоне, можно было чуть-чуть передохнуть перед тяжелым участком. Диего выбрал местечко поудобнее, лег и закрыл лицо шляпой.
* * *
— Через двадцать минут отваливаем, — сказал дон Эстебан и направился к домику коменданта. Погрузка закончилась, все пассажиры тоже были уже на борту. Все, кроме щенка Сааведра и этой девчонки, дочери губернатора Ямайки. Сейчас девчонка стояла прямо перед ним, загораживая дорогу, и вид у нее был беспомощный и застенчивый.— Но, сеньор, мы не можем отплыть без дона Диего! Он остался на берегу, сеньор, и я ужасно волнуюсь за него!
— Если ему так понравилось гулять по острову, он может заниматься этим и далее — до следующего каравана, — с некоторым злорадством ответствовал дон Эстебан.
— Но, сеньор, быть может, с ним что-нибудь случилось! Неужели вы покинете соотечественника?!
— Да, если он — растяпа. Погода меняется, сеньорита, и задерживаться мы не можем. Как только я нанесу визит коменданту, мы отплывем, и я не поверну назад, даже если он появится на пирсе через пять минут после этого. Впрочем, никто не мешает вам остаться здесь вместе с ним, — и дон Эстебан, обойдя Бесс, удалился крупными шагами.
Проклятый дон! Бесс задумалась. В то, что Диего сломал ногу или шею (как этот идиот, несомненно, заслуживал), она не верила; скорее, застрял где-нибудь на лоне природы. Чтоб его укусило! Ведь проклятый дон выполнит свое обещание хотя бы для того, чтобы сдержать слово!
Гребцы, радуясь минутке отдыха, смешались с пестрой толпой местных жителей, на смеси португальского с испанским предлагавших матросам фрукты, рыбу и початки индейской кукурузы. Последняя шлюпка одиноко качалась на волнах.
ЧТОБ ЕГО УКУСИЛО!!!
* * *
Диего проснулся от того, что почувствовал странное жжение в плече. Он потер плечо — жжение усилилось. Затем оно возникло в запястье. Вскинув руку к глазам, Диего обнаружил крохотного ярко-рыжего муравья, отчаянно вцепившегося в его кожу. Диего судорожно стряхнул тварь — жжение возникло где-то в сапоге. Диего дернулся к сапогу и попутно бросил взгляд на море. То, что он увидел, заставило его забыть и о муравьях, и о вулканах. Только одна шлюпка оставалась у пирса. На палубах кипела суета, а большой галеон «Валенсия» поднимал паруса. Диего вскочил и сломя голову кинулся вниз.Он бежал, не разбирая дороги и поминутно рискуя растянуть связки. Теперь он видел, что «Валенсия» медленно перемещается. На других галеонах тоже ставили паруса. Отсюда он не мог угадать, который из них — «Дон Хуан». Потом показались лавовые стенки, окружавшие сады и поля. Диего понял, что он, каким-то образом, оставил левее проклятую низину. Так, конечно, было чуть длиннее, но зато много удобнее для бега. Он с проклятием стряхнул очередного муравья. Теперь стены загораживали обзор, и юноша припустил еще быстрее, стараясь не сбиться с ритма. Он чувствовал, что долго не выдержит. Вдруг стены кончились.
Топоча как испуганный конь, Диего вылетел на пирс — и остановился. Прямо перед ним, подобный аллегорической статуе Безмолвной Ярости, стоял дон Эстебан; шестеро матросов бестолково слонялись по пирсу, озираясь и полностью игнорируя появление Диего.
— А… что, мы еще не отплываем?… Я так спешил!
Из-за спины дона Эстебана послышалось шипение Бесс. Дон Эстебан обернулся.
— Может, хоть теперь-то вы скажете мне, куда делись весла? — спросил он Бесс, явно сдерживаясь из последних сил.
— Ну, я не знаю… Я, правда, видела что-то вроде весел под пирсом, но я так плохо разбираюсь в шлюпках! — потупившись, отвечала Бесс. Рот Диего раскрылся. Один из гребцов заглянул под пирс и с радостным воплем спрыгнул туда. Стоя по грудь в воде, он начал вытягивать из-за свай весла.
— Ваше счастье, что Господь не сотворил вас мужчиной! — сквозь зубы процедил дон Эстебан. — Не то вы пожалели бы о часе вашего рождения!
— Но я — женщина, и не жалею, — с достоинством произнесла Бесс, сопроводив свои слова легким реверансом. Дон Эстебан отвернулся. Против воли к его ярости примешивалась некоторая толика восхищения. Чертова девка была вполне достойна этого висельника, ее треклятого папеньки. Ну, коли так…
* * *
Караван неспешно тащился вперед, и покинутые острова постепенно утрачивали реальность, становясь воспоминанием, мороком, сном. Впрочем, до берега было уже не очень далеко. Вода перестала быть пронзительно-голубой и отчетливо отливала зеленым, в небе появились птицы. Ночью какой-то незадачливый пассажир, которого не вовремя подступившая нужда погнала на нос корабля, скатился вниз, крестясь и причитая: «Братья, беда! Дьявол поджег море, и всем нам погибнуть в огне!» Бесс встрепенулась. В рассказах дяди Нэда она дольше всего не верила в то, что море может светиться ночами. И больше всего хотела в это поверить, не говоря уже о том, чтобы увидать. Она быстро собралась, показала язык спящему в узком гамаке Диего и поднялась на палубу.На черной бархатной поверхности моря проступали огромные — больше корабля
— бледные пятна. Когда они оказывались недалеко, было видно, что создает их слабый свет, поднимающийся из глубины. Но куда ярче море светилось там, где что-нибудь беспокоило воду. Струи холодного жидкого огня вскипали вокруг форштевня галеона и зеленым светящимся золотом текли вдоль его бортов. Пара дельфинов, сопровождавших корабль, плыла, облитая сиянием, и за ними далеко тянулся бледный огненный след. Вбок метнулась стайка летучих рыб, вспугнутых судном, упала в воду, и вода вспыхнула — как будто кто-то бросил крупинки пороха на тлеющую золу.
Стоя в тени мачты, дон Эстебан смотрел на темный силуэт Бесс, проступающий на фоне призрачного света моря. Он невольно представил себе, как ярко вспыхнет вода, если нечто тяжелое упадет в нее через борт и как темное пятно еще будет видно какое-то время в светящейся кильватерной струе там, за кормой. Никто не заинтересуется исчезновением одной из пассажирок… по крайней мере, настолько, чтобы задавать ненужные вопросы. Правда, этот парень — де Сааведра, который все время держится рядом… Но юнец неопасен. Тем более, что берег близко и вряд ли представится еще хоть один подходящий случай поторопить Судьбу. Дон Эстебан сделал шаг вперед — и снова отступил в тень. Послышались возбужденные голоса. На палубу высыпали пассажиры — человек тридцать, всклокоченные после сна и бурно обсуждающие новость о подожженном море.
Дон Эстебан вздохнул. Здесь явно стало слишком людно. Судьба в очередной раз указала ему, что, надумав ей помогать, он взялся не за свое дело. А значит, следовало оставить личные дела и заняться своими обязанностями. Нехорошо, когда ночью на палубе толпятся пассажиры… еще за борт кто упадет. Дон Эстебан вышел из-за мачты.
— Господа, а не соблаговолили бы вы… — начал он. Пассажиры гуртом потянулись к трапу.
…Внизу, в узком гамаке, сладко спал дон Диего де Сааведра. Снилось ему что-то на редкость приятное: то ли в кармане камзола он вдруг нашел золотой, то ли посадил наконец в лужу дорогую сестричку Бесс…
Глава 5
Дон Эстебан д'Эспиноса-и-Вальдес любил бывать в Севилье. Впервые он попал сюда еще мальчишкой, вместе с отцом. Пожалуй, это было его первое отчетливое воспоминание. Но и теперь, как и тогда, Севилья вызывала у него ощущение непрекращающегося праздника. Настроение дона Эстебана не было испорчено даже видом пяти огромных военных галеонов под французским флагом, по-хозяйски расположившихся в порту — еще несколько лет назад подобная картина была бы невероятной. Французов он недолюбливал всегда, а с некоторых пор абсолютно не выносил — именно они, новоявленные союзнички, были в боевом охранении в тот злосчастный день, когда раненый дон Эстебан, чудом покинув свой горящий галеон, выполз на прибрежный песок бухты Виго. Французы, что характерно, прорвались тогда сквозь флот англичан и благополучно ушли. И их адмирал был потом даже обласкан Людовиком — по слухам, за то, что успел кое-что прихватить с обреченных на гибель галеонов… Но сегодня дон Эстебан не хотел думать о французах. Капитан наконец стряхнул с себя пьяное оцепенение и занялся своим кораблем, милостиво предоставив дону Эстебану два часа отдыха на берегу. И дон Эстебан, с наслаждением бросив опостылевшие корабельные дела, ушел в город.
Узкие припортовые улицы кипели, бурлили и переливались яркими красками. Девушки в пышных и мягких юбках, с волосами, прикрытыми кружевными накидками или традиционными полосатыми шарфами; громоздкая уродливая карета, из которой, боком, выбиралась столь же уродливая старуха в каркасном жестком придворном платье середины прошлого века; уличные актеры и музыканты; торговцы, пронзительно предлагавшие прохожим свои разнообразнейшие товары — от жареной рыбы, фруктов и цветов, мармелада, паштета, вина, сладких булочек, сахарных фигурок до книг, освященных четок и крестиков, — все это казалось ярким и неповторимым. Дон Эстебан любил эти великолепные площади и фонтаны, белоснежные галереи роскошных дворцов, а при взгляде на мощную и легкую громаду кафедрального собора с возвышающейся над ним Хиральдой у него каждый раз перехватывало дыхание. Кажется, даже зелень кипарисов, лавров и цитрусов была здесь особенно глубокой и насыщенной. И сейчас, как и много лет назад, много повидавший и много испытавший дон Эстебан испытывал мальчишеское изумление перед этим прекрасным городом.
Даже общий деловой упадок чувствовался здесь не столь сильно, как в других городах Испании. Сюда привозили зерно и пряности, шоколад, индиго, прозрачный фарфор, душистый сандал, кампешевое и эбеновое дерево, тончайший китайский шелк и полосатый индийский хлопок, фламандские кружева, золотые и серебряные слитки, попугаев и обезьянок, крокодиловую кожу и слоновую кость, жемчуг и драгоценные камни, краски и благовония. Не было во всей Испании — а, значит, и во всем мире — порта более прекрасного, чем Севилья, ибо только Севилье было даровано право торговли с колониями.
К тому же в этом городе жила одна очаровательная вдовушка. Разумеется, дон Эстебан был далек от мысли, что прекрасная донья Фелисия пребывала одинокой и беззащитной во время его более чем полугодового отсутствия. Дон Эстебан слегка улыбнулся и коснулся рукой эфеса шпаги. Возможная стычка с соперником лишь придавала этим отношениям известную остроту; к тому же, право, после утомительного плавания подобная разрядка была просто необходимой.
Впрочем, сейчас у дона Эстебана не было времени для сцен ревности, да и вообще для вдовы. Он хотел посмотреть, не даст ли все-таки ему Судьба в последнюю минуту знак, что готова отвернуться наконец от некоей дерзкой девчонки, дочери своего отца. Прогуливаясь по набережной, дон Эстебан следил, как покидают корабли пассажиры, пока не углядел среди других Бесс
— и с ней щенка де Сааведра. Он видел, как щенок помог девушке выбраться из шлюпки, бодро перекинул через плечо ее узелки, подхватил свой саквояж — и они двинулись прочь, часто застывая на месте с раскрытыми ртами и глазами, как и положено провинциалам. А ведь они шли всего лишь по Речному кварталу, далекому от богатых дворцов, принадлежащих древнейшим и знатнейшим фамилиям Испании. Не упуская их из виду, дон Эстебан неторопливо продвигался следом.
Проследив парочку до одной из многочисленных портовых гостиниц (чертов защитничек ни на шаг не отставал от девчонки), он повернул назад. Два часа истекали, и следовало спешить.
Дон Эстебан, хоть и идя торопливо, успевал глядеть по сторонам с жадностью давно не отдыхавшего человека. Речной квартал жил своей обычной, бурной и многообразной, жизнью. В воздухе смешивались запахи кузничного дыма, свежевыпеченного теста и жареной рыбы. Прогрохотала тележка водовоза. Спешила куда-то служанка в холщовом переднике, с засученными рукавами, обнажавшими красные от стирки руки. Дама, явно претендующая на знатность, с закрытым лицом, в зимних башмаках на напоминающей котурны подметке, спасающей от уличной грязи, следовала в сопровождении дуэньи. Степенно прошествовали два монаха. На продуваемой бодрящим ветерком набережной небольшая группа зевак наблюдала развязку шумного скандала. Альгвасил, в ярко-желтой куртке, алых чулках и алом же берете с небольшим белым пером, держал за шиворот какого-то бедолагу, время от времени награждая его тычками — не по необходимости, а так, для порядка — и внимал темпераментным объяснениям другого, весьма ярко одетого, господина. Суть объяснений сводилась к тому, что ярко одетый, будучи помещиком и землевладельцем, не потерпит оскорблений действием от какого-то безродного и настаивает на своем освященном веками праве взыскать с последнего штраф в пятьсот суэльдоnote 13.
— Это уже второй за сегодня, — сказала молоденькая горничная с живыми блестящими и черными глазами своей соседке, женщине постарше, плотной и степенной.
— Ну что же ты хочешь, Пбула, ведь осенний караван пришел. У дона Алехандро самая горячая пора. А хорошо, наверное, заработать за день тысчонку суэльдо!
— Нет, тетушка, по мне, так ни за что не согласилась бы. Хлопотный это заработок — весь день огребать по морде!
— Ну что за слова, Паула! Ты же служишь в почтенном доме! Вот стоит прилично одетый господин — что он о тебе подумает!
— Только то, что и впрямь не дело — с таким хорошеньким личиком избирать подобный способ заработка, — вмешался дон Эстебан, улыбаясь глазами и галантно касаясь рукой шляпы (бойкая горничная присела, демонстрируя полагавшееся по неписанному уличному этикету смущение). — А, кстати, не посвятят ли меня почтенные дамы в подробности этого способа?
В следующие минуты дону Эстебану со всеми деталями поведали о том, что вышеозначенный дон Алехандро — действительно землевладелец, да вот беда, все его земельные владения — пара виноградников, да и те заложены и перезаложены; а средством пропитания служат ему регулярно взимаемые за его оскорбление штрафы, которыми, кстати, приходится делиться и с судьей, и с альгвасилами; мастер он нарываться на скандалы, наш дон Алехандро, ну, конечно, все местные прекрасно его знают и давно уже с ним не связываются, да ведь тут, благодарение Господу, порт, приезжих всегда хватает, а уж как придет караван…
Тут дон Эстебан вынужден был прервать многословие почтенной матроны и устремиться вслед уходящему вместе с альгвасилом и арестованным им беднягой дону Алехандро. Судьба, несомненно, указывала ему путь.
— Эй, почтенный!
— Это вы мне? — опешил дон Алехандро.
— Вам, вам. Будучи изумлен тем удивительным способом, коим вы зарабатываете себе на жизнь, я позволил себе… Короче, сеньор, хотите добрый совет совершенно бесплатно? Тут рядом, в гостинице, остановился один…
— Так это совет или заказ? Заказ, сеньор, знаете ли, бесплатным не бывает.
— Приятно иметь дело со столь понятливым собеседником, — дон Эстебан достал кошелек с глухо звякнувшим серебром.
— И это все? — спросил мошенник, подбросив на руке добычу. Дон Эстебан пожал плечами.
— Когда выполните работу, приходите на галеон «Дон Хуан Австрийский». Спросите дона Эстебана д'Эспиноса, это я. Если засадите мальчишку на месяц, получите десять полновесных золотых дублонов; а если на два — то еще пять.
— Да за эту сумму я куплю всех судей Севильи оптом, и всех альгвасилов впридачу, — ухмыльнулся мошенник. Ухмылка была глумливая. Несомненно, дон Алехандро знал, о чем говорил. — Так что там у вас за мальчишка?
Подробно описав, как выглядит и где остановился интересующий его молодой человек, дон Эстебан поспешил продолжить свой путь в порт.
Дорогой он размышлял, правильно ли сделал, впутав в старые счеты постороннего, да еще и испанца. Впрочем, если он не слепой, юнец уже не вполне посторонний. Дон Эстебан цинично усмехнулся. Да и в конце-то концов, ничего страшного с парнем не произойдет — не убийцу же он нанял. Только полезно поучить взбаламошного юнца немного думать, прежде чем встревать в уличные скандалы. В жизни ему это ой как еще пригодится… Ну, а уж с девчонкой, оставшейся одной в чужом незнакомом городе, Судьба разберется даже и без его, дона Эстебана, непосредственного участия. Окончательно убедившись в своей правоте, дон Эстебан прибавил шагу.
Лицо вахтенного, встретившего его на борту «Дона Хуана», было откровенно растерянным. За два часа его отсутствия мучимый жестокой головной болью капитан не устоял перед искусом и приложился к испытанному лекарству, после чего приказал вышвырнуть за борт инспектора Торговой Палаты и заперся у себя в каюте, пообещав выбить мозги всякому, кто посмеет туда войти. Дон Эстебан вздохнул и впрягся в корабельную рутину. Многолетний морской опыт говорил дону, что в ближайшие несколько дней берега ему не видать.
Кажется, молодой человек на полном серьезе приготовился к продолжению совместного путешествия. Бесс ничего не имела против общества Диего, но тащить его ради своего удобства в Лондон! В чужую страну! И заставить его истратить на этот крюк изрядную долю его и без того тощего кошелька! Следовало отговорить юношу, пока не поздно.
— Я не буду настаивать на выполнении вами обещания, данного вашему дяде, дон Диего, — легко сказала она. — Мне неловко доставлять вам излишние хлопоты этой поездкой в Лондон. Я и так бесконечно благодарна вам за заботу. Так что я думаю, правильнее будет мне продолжать путь одной.
Диего на секунду задумался. Как легко болтать с Бесс о разных пустяках, и как трудно обсуждать такую деликатную тему.
— Я буду чувствовать, что поступил неподобающе, — сказал он твердо. — В конце концов, я должен сопровождать вас.
Бесс была тронута.
— Я просто не могу позволить вам настолько нарушать из-за меня свои планы,
— сказала она. Внезапно ее посетило вдохновение. — И, потом, подумайте о моей репутации! Что скажет мой отец?!
Да, ничего не скажешь, для Диего это был сильный довод. Он решился.
— Я давно хотел серьезно поговорить с вами, — начал он, выдергивая нитки из растрепавшегося шитья на рукаве и глядя на них с величайшей заинтересованностью. — Мне кажется, я должен объясниться… Я …
«Господи, неужели он хочет нарушить столь непринужденные отношения каким-нибудь дурацким признанием в любви? — подумала Бесс. — Что же делать?»
— Дон Диего, — быстро сказала она. — Может быть, нам удастся избежать этого? Право же, я очень ценю ваше дружеское отношение ко мне и не хотела бы…
Она опустила глаза, затем, не удержавшись, быстро взглянула на Диего из-под ресниц.
Диего впервые пришло в голову, как можно было истолковать его поведение. Он густо покраснел, потом побледнел.
Узкие припортовые улицы кипели, бурлили и переливались яркими красками. Девушки в пышных и мягких юбках, с волосами, прикрытыми кружевными накидками или традиционными полосатыми шарфами; громоздкая уродливая карета, из которой, боком, выбиралась столь же уродливая старуха в каркасном жестком придворном платье середины прошлого века; уличные актеры и музыканты; торговцы, пронзительно предлагавшие прохожим свои разнообразнейшие товары — от жареной рыбы, фруктов и цветов, мармелада, паштета, вина, сладких булочек, сахарных фигурок до книг, освященных четок и крестиков, — все это казалось ярким и неповторимым. Дон Эстебан любил эти великолепные площади и фонтаны, белоснежные галереи роскошных дворцов, а при взгляде на мощную и легкую громаду кафедрального собора с возвышающейся над ним Хиральдой у него каждый раз перехватывало дыхание. Кажется, даже зелень кипарисов, лавров и цитрусов была здесь особенно глубокой и насыщенной. И сейчас, как и много лет назад, много повидавший и много испытавший дон Эстебан испытывал мальчишеское изумление перед этим прекрасным городом.
Даже общий деловой упадок чувствовался здесь не столь сильно, как в других городах Испании. Сюда привозили зерно и пряности, шоколад, индиго, прозрачный фарфор, душистый сандал, кампешевое и эбеновое дерево, тончайший китайский шелк и полосатый индийский хлопок, фламандские кружева, золотые и серебряные слитки, попугаев и обезьянок, крокодиловую кожу и слоновую кость, жемчуг и драгоценные камни, краски и благовония. Не было во всей Испании — а, значит, и во всем мире — порта более прекрасного, чем Севилья, ибо только Севилье было даровано право торговли с колониями.
К тому же в этом городе жила одна очаровательная вдовушка. Разумеется, дон Эстебан был далек от мысли, что прекрасная донья Фелисия пребывала одинокой и беззащитной во время его более чем полугодового отсутствия. Дон Эстебан слегка улыбнулся и коснулся рукой эфеса шпаги. Возможная стычка с соперником лишь придавала этим отношениям известную остроту; к тому же, право, после утомительного плавания подобная разрядка была просто необходимой.
Впрочем, сейчас у дона Эстебана не было времени для сцен ревности, да и вообще для вдовы. Он хотел посмотреть, не даст ли все-таки ему Судьба в последнюю минуту знак, что готова отвернуться наконец от некоей дерзкой девчонки, дочери своего отца. Прогуливаясь по набережной, дон Эстебан следил, как покидают корабли пассажиры, пока не углядел среди других Бесс
— и с ней щенка де Сааведра. Он видел, как щенок помог девушке выбраться из шлюпки, бодро перекинул через плечо ее узелки, подхватил свой саквояж — и они двинулись прочь, часто застывая на месте с раскрытыми ртами и глазами, как и положено провинциалам. А ведь они шли всего лишь по Речному кварталу, далекому от богатых дворцов, принадлежащих древнейшим и знатнейшим фамилиям Испании. Не упуская их из виду, дон Эстебан неторопливо продвигался следом.
Проследив парочку до одной из многочисленных портовых гостиниц (чертов защитничек ни на шаг не отставал от девчонки), он повернул назад. Два часа истекали, и следовало спешить.
Дон Эстебан, хоть и идя торопливо, успевал глядеть по сторонам с жадностью давно не отдыхавшего человека. Речной квартал жил своей обычной, бурной и многообразной, жизнью. В воздухе смешивались запахи кузничного дыма, свежевыпеченного теста и жареной рыбы. Прогрохотала тележка водовоза. Спешила куда-то служанка в холщовом переднике, с засученными рукавами, обнажавшими красные от стирки руки. Дама, явно претендующая на знатность, с закрытым лицом, в зимних башмаках на напоминающей котурны подметке, спасающей от уличной грязи, следовала в сопровождении дуэньи. Степенно прошествовали два монаха. На продуваемой бодрящим ветерком набережной небольшая группа зевак наблюдала развязку шумного скандала. Альгвасил, в ярко-желтой куртке, алых чулках и алом же берете с небольшим белым пером, держал за шиворот какого-то бедолагу, время от времени награждая его тычками — не по необходимости, а так, для порядка — и внимал темпераментным объяснениям другого, весьма ярко одетого, господина. Суть объяснений сводилась к тому, что ярко одетый, будучи помещиком и землевладельцем, не потерпит оскорблений действием от какого-то безродного и настаивает на своем освященном веками праве взыскать с последнего штраф в пятьсот суэльдоnote 13.
— Это уже второй за сегодня, — сказала молоденькая горничная с живыми блестящими и черными глазами своей соседке, женщине постарше, плотной и степенной.
— Ну что же ты хочешь, Пбула, ведь осенний караван пришел. У дона Алехандро самая горячая пора. А хорошо, наверное, заработать за день тысчонку суэльдо!
— Нет, тетушка, по мне, так ни за что не согласилась бы. Хлопотный это заработок — весь день огребать по морде!
— Ну что за слова, Паула! Ты же служишь в почтенном доме! Вот стоит прилично одетый господин — что он о тебе подумает!
— Только то, что и впрямь не дело — с таким хорошеньким личиком избирать подобный способ заработка, — вмешался дон Эстебан, улыбаясь глазами и галантно касаясь рукой шляпы (бойкая горничная присела, демонстрируя полагавшееся по неписанному уличному этикету смущение). — А, кстати, не посвятят ли меня почтенные дамы в подробности этого способа?
В следующие минуты дону Эстебану со всеми деталями поведали о том, что вышеозначенный дон Алехандро — действительно землевладелец, да вот беда, все его земельные владения — пара виноградников, да и те заложены и перезаложены; а средством пропитания служат ему регулярно взимаемые за его оскорбление штрафы, которыми, кстати, приходится делиться и с судьей, и с альгвасилами; мастер он нарываться на скандалы, наш дон Алехандро, ну, конечно, все местные прекрасно его знают и давно уже с ним не связываются, да ведь тут, благодарение Господу, порт, приезжих всегда хватает, а уж как придет караван…
Тут дон Эстебан вынужден был прервать многословие почтенной матроны и устремиться вслед уходящему вместе с альгвасилом и арестованным им беднягой дону Алехандро. Судьба, несомненно, указывала ему путь.
— Эй, почтенный!
— Это вы мне? — опешил дон Алехандро.
— Вам, вам. Будучи изумлен тем удивительным способом, коим вы зарабатываете себе на жизнь, я позволил себе… Короче, сеньор, хотите добрый совет совершенно бесплатно? Тут рядом, в гостинице, остановился один…
— Так это совет или заказ? Заказ, сеньор, знаете ли, бесплатным не бывает.
— Приятно иметь дело со столь понятливым собеседником, — дон Эстебан достал кошелек с глухо звякнувшим серебром.
— И это все? — спросил мошенник, подбросив на руке добычу. Дон Эстебан пожал плечами.
— Когда выполните работу, приходите на галеон «Дон Хуан Австрийский». Спросите дона Эстебана д'Эспиноса, это я. Если засадите мальчишку на месяц, получите десять полновесных золотых дублонов; а если на два — то еще пять.
— Да за эту сумму я куплю всех судей Севильи оптом, и всех альгвасилов впридачу, — ухмыльнулся мошенник. Ухмылка была глумливая. Несомненно, дон Алехандро знал, о чем говорил. — Так что там у вас за мальчишка?
Подробно описав, как выглядит и где остановился интересующий его молодой человек, дон Эстебан поспешил продолжить свой путь в порт.
Дорогой он размышлял, правильно ли сделал, впутав в старые счеты постороннего, да еще и испанца. Впрочем, если он не слепой, юнец уже не вполне посторонний. Дон Эстебан цинично усмехнулся. Да и в конце-то концов, ничего страшного с парнем не произойдет — не убийцу же он нанял. Только полезно поучить взбаламошного юнца немного думать, прежде чем встревать в уличные скандалы. В жизни ему это ой как еще пригодится… Ну, а уж с девчонкой, оставшейся одной в чужом незнакомом городе, Судьба разберется даже и без его, дона Эстебана, непосредственного участия. Окончательно убедившись в своей правоте, дон Эстебан прибавил шагу.
Лицо вахтенного, встретившего его на борту «Дона Хуана», было откровенно растерянным. За два часа его отсутствия мучимый жестокой головной болью капитан не устоял перед искусом и приложился к испытанному лекарству, после чего приказал вышвырнуть за борт инспектора Торговой Палаты и заперся у себя в каюте, пообещав выбить мозги всякому, кто посмеет туда войти. Дон Эстебан вздохнул и впрягся в корабельную рутину. Многолетний морской опыт говорил дону, что в ближайшие несколько дней берега ему не видать.
* * *
— Нам необходимо подумать о теплой одежде, — сказал Диего. — И здесь-то не жарко, а в Лондоне, я слышал, зимой замерзает вода. Но, боюсь, у нас плохо с деньгами. Кто бы мог подумать, что самые простые вещи тут стоят так дорого!Кажется, молодой человек на полном серьезе приготовился к продолжению совместного путешествия. Бесс ничего не имела против общества Диего, но тащить его ради своего удобства в Лондон! В чужую страну! И заставить его истратить на этот крюк изрядную долю его и без того тощего кошелька! Следовало отговорить юношу, пока не поздно.
— Я не буду настаивать на выполнении вами обещания, данного вашему дяде, дон Диего, — легко сказала она. — Мне неловко доставлять вам излишние хлопоты этой поездкой в Лондон. Я и так бесконечно благодарна вам за заботу. Так что я думаю, правильнее будет мне продолжать путь одной.
Диего на секунду задумался. Как легко болтать с Бесс о разных пустяках, и как трудно обсуждать такую деликатную тему.
— Я буду чувствовать, что поступил неподобающе, — сказал он твердо. — В конце концов, я должен сопровождать вас.
Бесс была тронута.
— Я просто не могу позволить вам настолько нарушать из-за меня свои планы,
— сказала она. Внезапно ее посетило вдохновение. — И, потом, подумайте о моей репутации! Что скажет мой отец?!
Да, ничего не скажешь, для Диего это был сильный довод. Он решился.
— Я давно хотел серьезно поговорить с вами, — начал он, выдергивая нитки из растрепавшегося шитья на рукаве и глядя на них с величайшей заинтересованностью. — Мне кажется, я должен объясниться… Я …
«Господи, неужели он хочет нарушить столь непринужденные отношения каким-нибудь дурацким признанием в любви? — подумала Бесс. — Что же делать?»
— Дон Диего, — быстро сказала она. — Может быть, нам удастся избежать этого? Право же, я очень ценю ваше дружеское отношение ко мне и не хотела бы…
Она опустила глаза, затем, не удержавшись, быстро взглянула на Диего из-под ресниц.
Диего впервые пришло в голову, как можно было истолковать его поведение. Он густо покраснел, потом побледнел.