Виталий Вавикин. Суккубус

   – Кто здесь? – зажав рану, он оглядывался по сторонам. Кровь капала на пол.
   – А кого бы ты хотел? – суккуб обозначил свое присутствие густой тенью в дальнем от Кевина углу.
   – Свет! – Кевин судорожно шарил по стене, ища выключатель. Кровь оставляла на обоях бурые отпечатки.
   – Разве тебя не будут искать?
   Кевин замер.
   – Кто ты, черт возьми?! – держа руку на выключателе, он вглядывался во тьму. Ответ, который приходил в голову, был всего один. – Джесс?
   – У тебя мало времени, – промурлыкал женский голос. Сердце в груди Кевина билось слишком сильно. На ватных ногах он прошел в ванную и достал аптечку. Суккуб продолжал оставаться в тени.
   – Почему ты преследуешь меня? – спросил Кевин, заматывая рану бинтом. Холод и страх били его тело мелкой дрожью. Волосы на гусиной коже стояли дыбом. Порез на руке был глубоким, обнажая сухожилия и прожилки. Кевин блеванул в раковину, включил воду и смыл рвоту в дренаж.
   – Время, – напомнил ему суккуб. На улице завыли далекие сирены. Кевин сжался. Патрульная машина промчалась мимо.
   – Они вернутся, – сказал голос за спиной. Кевин резко обернулся, но снова никого не увидел.
   – Я схожу с ума, – сказал он, подставляя лицо под холодную воду. Еще одна машина проехала мимо его дома. Скрипнули тормоза. Застучали ботинки по деревянной лестнице. Кевин выскочил из ванной и побежал в подвал.
   – Что теперь? – суккуб словно издевался над ним. Патрульные включили свет и осматривали дом. – Скоро они будут здесь.
   – Знаю. – Кевин пытался открыть окно.
   – Я могу помочь.
   – Уйди от меня!
   – Тебе без меня не справиться.
   Ноги Кевина соскочили с деревянного ящика, и он упал на пол. Патрульные наверху переглянулись и направили лучи своих фонариков на дверь в подвал.
   – Джесс! – взмолился Кевин. Голая девушка проскользнула мимо него. Движения ее были плавными, словно физическая оболочка была создана исключительно для глаз Кевина. Под ногами патрульных скрипнули ступени лестницы. Шум дождя стал громче. Холодный ветер сквозняком ворвался в подвал.
   – Шевелись же! – поторопил суккуб Кевина с другой стороны окна.
   Выбравшись на улицу, Кевин побежал прочь от своего дома.
 
   Когда началось утро, он зашел в открывшийся магазин и купил у сонной продавщицы пачку сигарет и шоколадку. На большее мелочи, которую он успел взять с журнального столика в своем доме перед тем, как спрятаться в подвале, у него не хватило, но это сейчас меньше всего заботило Кевина. Он не собирался бежать. Ему нужно было подумать.
   Дождь усиливался. Пара бездомных в старом заброшенном доме наградили Кевина недовольным взглядом, но ничего не сказали. Устроившись в дальнем от них углу, Кевин закурил.
   – Ну, что, доволен? – спросила его Джесс.
   – Я не убивал тебя, – сказал он, отодвигаясь от ее теплого обнаженного тела.
   – Я знаю. – Джесс подтянула к груди ноги, обхватив руками колени. Учуяв сигаретный дым, бездомные потребовали у Кевина половину его сигарет за то, что он сидит в их доме. – Ты не сможешь долго скрываться.
   – Я и не собираюсь.
   – Зачем же тогда сбежал?
   – Сама знаешь, зачем.
   – Ну, теперь-то тебя точно подвесят за яйца! – хихикнула Джесс.
   Кевин не ответил. Пересилив страх, он заставил себя посмотреть на нее.
   – Кто ты? – спросил он, не замечая, что истлевшая сигарета обжигает пальцы.
   – Кто я? – Джесс засмеялась еще громче.
   – Ты ведь не она. Не Джесс.
   Смех суккуба стих.
   – А ты не убийца, – сказала она.
 
   Закончив пить, бездомные затеяли понятный лишь им одним спор.
   – Я вернусь в полицию, – сказал Кевин.
   – Нет, – сказал суккуб.
   – Почему нет?
   – Потому что если ты сделаешь это, я до конца твоих дней не оставлю тебя в покое.
   Кевин похолодел.
   – Чего же тогда ты хочешь?
   – Бредли, – сказал суккуб.
   Спор бездомных перерос в драку, но это было где-то далеко, не здесь.
   Закрыв лицо руками, Кевин заплакал.

* * *

   Адвокат Маккейнов соизволил явиться в семнадцатый участок лишь во второй половине дня. Он стряхнул с плеч своего дорогого костюма капли дождя и поздоровался с детективами. Кинг нервно забарабанил пальцами по столу.
   – Не могли бы вы так не делать? – попросил адвокат, сославшись на своего психоаналитика. – Он, видите ли, советует мне хороший случайный секс вместо подобного набора невротика.
   Кинг замер. Застыл. Замерз. Адвокат выбрал себе самый чистый стул, подвинул его к столу и сел, закинув ногу на ногу.
   – Мистер Лаялс… – начал было Вест, но адвокат прервал его взмахом своей холеной руки.
   – Я знаю, – сказал он. – Сперма Маккейна была обнаружена во влагалище и желудке убитой девушки.
   – А так же на лице и груди, – добавил Кинг. Адвокат наградил его снисходительной улыбкой.
   – Мистер Лаялс… – снова начал Вест, и снова адвокат перебил его.
   – У вас, кажется, был подозреваемый? – спросил он, поднимая вверх свою густую бровь.
   – Был, – согласился Вест.
   – И где же он?
   – Сбежал.
   – И теперь вы ищете себе нового козла отпущения?
   – Мистер Лаялс, – сказал Вест, не поднимая глаз. – Мы всего лишь рассматриваем все возможные варианты.
   – Правда? – Улыбка адвоката стала сухой и надменной. – И что же может быть более значимым, чем вариант Кевина Смита? Голый парень с эрекцией и кошачьим дерьмом на правой ступне в квартире с трупом. Кстати, надеюсь, вы делаете все, чтобы поймать этого беглого преступника. Думаю, авторитетная пресса уже печатает заголовки в газетах, предупреждая заботливых родителей о той опасности, которая грозит их детям.
   – Вина Смита еще не доказана.
   – Ну, так и докажите ее. Займитесь делом вместо того, чтобы гоняться за тенью.
   Адвокат поднялся со стула, смерил Кинга по-отцовски заботливым взглядом и протянул ему визитку своего психоаналитика.
   – Думаю, при вашей работе, это будет не лишним, – сказал он, пообещав договориться о скидке. – Не повторяйте ошибок своего напарника.
   Дверь за адвокатом закрылась.
   – О чем это он? – спросил Кинг, выбрасывая визитку в урну.
   – Мистер Лаялс очень хороший адвокат, – сказал Вест, закуривая сигарету. – Очень хороший, – он открыл окно, надеясь выгнать из кабинета запах дорогого одеколона.

* * *

   – Ты помнишь мою мать? – спросил у брата Маккейн, когда адвокат сел в машину.
   – Немного. – Бредли все еще думал о Джесс Паленберг. Все еще вспоминал оставленные адвокатом фотографии.
   – Отец говорит, что она была красивой.
   – Не знаю. Тебе, наверное, лучше спросить об этом Лаялса.
   Маккейн поморщился.
   – Все еще ненавидишь его за это? – спросил Бредли.
   – Да нет. Мать крутила не только с ним.
   – Почему ты решил поговорить об этом сейчас?
   – Не знаю.
   – Это из-за Джесс?
   – Какое мне дело до этой шлюхи?
   – Что тогда?
 
   Маккейн вернулся в дом и достал старый фотоальбом.
   – Ты был такой пискля, – улыбнулся Бредли, разглядывая фотографии.
   – Знаешь, что странно, – сказал Маккейн, пропуская замечание брата мимо ушей. – Никто не говорит мне, кем была моя мать.
   – А отец?
   – Он тоже не знает. Никто не знает. Даже фотографии. – Маккейн выхватил из рук брата фотоальбом и начал небрежно листать, надрывая старые пожелтевшие страницы. – Ничего! Ни одной фотографии, где моя мать была бы снята до моего рождения!
   – Успокойся.
   – Заткнись!
   – Ты собираешься ненавидеть всех, кто вырос в полноценной семье, или же только меня?
   – Всех! – Маккейн швырнул фотоальбом в дальний угол гостиной. – Знаешь, иногда мне кажется, что отец подобрал ее на улице, – сказал он дрогнувшим голосом.
   – Думаешь, она была шлюхой?
   Маккейн кивнул.
   – Сомневаюсь, что твой отец стал бы подбирать всякую грязь.
   – Может быть, его это возбуждало.
   – Любить шлюху?
   – Трахать. – Маккейн взял со стола фотографии Джесс Паленберг, сделанные после ее смерти. Выбрал ту, на которой особенно хорошо были видны ее гениталии, и протянул брату. – Разве в это нельзя влюбиться?
   – Всего лишь шлюха, – сказал Бредли.
   Маккейн помрачнел.
   – Я не имел в виду твою мать, – поспешил оправдаться Бредли.
   – Я об этом и не думал.
   – Тогда о чем?
   – О Тэмми. Из них с Джесс получилась бы хорошая пара.
   – Не знал, что Джесс нравились женщины.
   – Ты много чего не знаешь.
   – Есть вещи, о которых лучше не знать.
   – Хочешь, я привезу Фэй, и мы позабавимся с ней вдвоем? Там. Наверху. Мои подруги давно уже тебя ждут.
   – Ты не обязан служить им.
   – Нет. Обязан. Это у нас в крови.

Глава вторая

   Рем вздрогнул. Его молитва была прервана, его рот с растрескавшимися губами закрыт, но чей-то голос продолжал говорить:
   – … в страну, где нет порядка, но есть вечный ужас, и именно ужас бедствий и тьмы…
   Что это? Кто это? Рем вертел головой, но в комнате никого, кроме него и роженицы, не было. Вот оно! Следствие греха. Следствие наказания. Исключений не бывает. Рем посмотрел на роженицу. Всегда одно и то же: где грех больше, там и наказание больше. Женщина выгнула спину и вцепилась руками в чистые простыни. Воздух сгустился и стал темным.
   – Умерь свои чары, демон! – прошептал Рем. – Клянусь Богом, твой судный день уже близок. Ад ждет тебя. Ждет…
   – Тебе не одолеть нас.
   – Вас? – По спине Рема покатились капли холодного пота. Нет. Этого не может быть. У демонов нет согласия. Не может быть!
   Роженица закричала.
   – Где же твой Бог? – услышал Рем. – Почему же он не спустится с небес и не остановит это?
   – Не всякое зло приносит зло, – зашептал Рем. – Не всякое зло…
   – А ты видел Бога? – продолжал голос. – Нет. Знаю, что нет. А знаешь почему? Ему наплевать. Мы дети его, а кто для него вы?
   – Все, что от Бога, то приведено в порядок. Все, что от Бога…
   – Так почему же ты мешаешь нам исполнить наказание согрешившего? Почему же ты препятствуешь желанию Господа нашего? Кто дал тебе право прощать содомский грех тем, чей возраст старше телесной жизни Христа?
   Роженица снова закричала.
   – Duo morsellus, – зашептал голос. – Смерть души и тела. Смерть души и тела…
   Сотни мух наполнили комнату. Их жужжание стало невыносимым, и Рем зажал руками уши, но голос по-прежнему звучал в его голове.
   – Смотри же, святоша! Вот души тех, кто отверг Христа, дабы вступить в брак с моим господином. Смотри! Разве они несчастны?!
   Мухи облепили роженицу. Ее бледное, покрытое потом лицо исказил ужас. Она закричала, но закричала не от боли. Закричала потому, что мухи заползали под покрывало, туда, где между ее раздвинутых ног готов был появиться на свет ребенок.
   – Узри же лицо господина твоего! – громыхал голос, перекрывая ее крики. – Узри лицо Асмодея в его первозданном великолепии!
   – Я должен быть сильным! – твердил себе Рем. – Я должен быть…
   – И будут же сильные сильно истязаны! – громыхнул напоследок голос, а через мгновение Рем услышал детский плач.

* * *

   Мальчик. Рем завернул ребенка в простыню и вышел из пропитавшейся кровью и зловонием комнаты. Ожидавший за дверью отец был бледен. Он бережно принял из рук Рема младенца. Его наполненные болью раскрасневшиеся глаза вопрошали Рема о судьбе еще одного человека. Рем устало качнул головой. По небритым щекам мужчины покатились слезы. На нетвердых ногах он зашагал прочь, прижимая младенца к своей груди. Рем смотрел, как он уходит, и тошнота подступала к его горлу.
   – Вы сделали все, что могли, – сказал ему брат новоиспеченного отца. Рем обернулся. Высокий мужчина держал в руках конверт. – Ваше вознаграждение, – сказал он. Рем взял конверт. – Не стоит винить себя в ее смерти, – сказал мужчина. – Эта женщина была не из тех, о ком будут плакать.
   – Двое уже плачут, – буркнул Рем, избегая рукопожатия.
   – Моя жена приготовила ужин, – крикнул ему вслед мужчина. Избитые слова благодарности застряли в горле Рема.
   Он вышел на улицу. Пара черных ворон сидела на высохшем дереве возле калитки. Кар. Кар. Ржавые петли скрипнули. Вороны пугливо поднялись в воздух. Кар. Одноногий голубь запрыгал прочь по мокрому тротуару. Проезжавшее мимо такси посигналило, но Рем не обернулся…
   Бармен смерил священника осудительным взглядом, но ничего не сказал.
   – Оставь бутылку, – попросил его Рем.
   – А как же геенна огненная? – усмехнулся стоявший рядом мужчина. Рем налил в стакан скотч. Выпил. Налил еще.
   – Через полчаса у нас начнется стриптиз, – счел нужным сообщить бармен.
   – Мне это не интересно, – сказал Рем. Мужчина рядом громко заржал. Его хохот показался Рему каким-то замедленным, растянутым. Это не скотч. Нет. Алкоголь давно уже не пьянит его. Тогда что это? Безумие? Стресс? Рем выругался. Перед глазами поплыли водянистые круги. По барной стойке запрыгали синие чертики. Рем прихлопнул одного из них. Жирная муха все еще жужжала под его ладонью.
   – Duo morsellus, – прошептал Рем. Пышногрудая девица подсела рядом и закурила.
   – Налей мне выпить, Чарли, – сказала она бармену. Рем поднял глаза на ее лицо.
   – Даже не спрашивай! – сказала ему девица.
   – Не спрашивать что? – тупо спросил Рем.
   – Почему я плакала.
   Рем отвернулся и налил себе еще стакан скотча. Девица зашлась кашлем. На ее губах появилась кровавая пена.
   – Ты была у врача? – спросил ее бармен. Она отмахнулась. Лицо ее снова стало спокойным и немного усталым.
   – Та еще сучка! – пихнул локтем в бок Рема стоявший рядом мужчина. – За сотку может все мозги высосать через член.
   – Заткнись! – рявкнула на мужчину девица.
   – Чертова шлюха, – скривился он. Рем попытался разглядеть его лицо. Снова водянистые круги. Снова синие чертики. Хлоп! И жирная муха зажужжала под ладонью мужчины. Ухватив ее толстыми пальцами, он оторвал ей крылья и пустил бегать по стойке. Девица снова зашлась кашлем. Достала носовой платок, сплюнула в него сгусток крови и снова закурила. – Благослови ее, святой отец, – сказал мужчина. Рем поднял стакан. Девица повернула голову и смотрела, как он пьет.
   – Я не сосу со скидкой, – сказала она. – Даже священникам.
 
   Рем поперхнулся. Бармен протянул ему салфетку.
   – Вам лучше уйти, – сказал он, забирая недопитую бутылку скотча. – Выпивка за мой счет.
   Рем вышел на улицу. Свежий воздух пьянил и отрезвлял одновременно.
   – И будут же сильные истязаны, – услышал он чей-то голос. Или же это ему показалось?
   – Нет, – прошептал Рем, покрываясь потом. – Я не сильный.
   – И будут же сильные сильно истязаны!
   – Нет. – Он замахал руками, пытаясь избавиться от наваждения. – Оставь меня!
   Прохожие предусмотрительно обходили стороной обезумевшего священника.
   – Успокойся, – велел себе Рем. – Это все из-за скотча… Да… Из-за скотча… Будь он проклят!
   Рем заставил себя выпрямиться.
   – Эй, святоша! – сказала ему девица из бара. Он обернулся. – Что будет, когда я умру? – спросила она.
   – Я не знаю, – признался Рем. По лицу его катились крупные капли пота.
   – Выглядишь ты неважно, – сказала ему девица, протягивая оставленный им конверт. – Не знаю что там, но думаю, что деньги. – Она шмыгнула носом и улыбнулась. – Наверное, нет более страшного греха, чем обворовать священника, а в моем положении, сам понимаешь, начинаешь невольно задумываться об этом.
   – Ты никогда не задумывалась об этом! – затряс головой Рем. Он махнул проезжавшему мимо такси и захлопнул за собой дверь.
   – Меня зовут Кэнди! – прокричала ему напоследок девица и тихо добавила: – Если надумаете помолиться за меня.

* * *

   – И упал огонь с неба, – прошептал Рем, проходя в свою убогую квартиру. – И уничтожил рабов и стада овец в одно мгновение. – Рем снял пропахшую потом рясу. – И начался ураган. И разрушил он дом, и убил детей…
   Он надорвал полученный сегодня конверт и пересчитал деньги.
   – Никто не совершает зла, не желая совершить его, – бормотал Рем, ставя на грязную плиту чайник. – Никто не занимается развратом, если не стремится к невоздержанности. – Рем бросил в чашку пакетик чая с бергамотом. – О, неосмысленные галаты! Кто околдовал вас, чтобы вы не слушались правды? – Синие языки пламени лизали железное дно чайника. Кто-то постучал в дверь. Рем открыл. Коридор был пуст. Подгнившая половица скрипнула. Упав на колени, Рем отодрал ее. Ничего. Ни дьявольских изображений, ни орудий. Он подошел к окну. Бледно-желтая луна была полной. Чайник на плите засвистел. Рем выключил огонь и налил кипяток в приготовленную чашку. Вода оказалась холодной.
   – Что за чертовщина? – Рем вернул чайник на плиту. За окном завыла соседская собака. Шлюха за стенкой привела очередного клиента. Чайник засвистел во второй раз. Рем недоверчиво прикоснулся к его железной глади. Холод.
   – Да! Трахай меня! Трахай! – кричала за стенкой шлюха. Крысы бегали внутри потолочных перекрытий. За другой стенкой плакал ребенок. – Глубже! Глубже! – не унималась шлюха. – Ох, какой большой! Ох, какой… – Большая ворона, сев на подоконник, стучала клювом в окно. Вода в чайнике выкипела. Рем услышал, как зашипели ее последние капли, и попытался отдернуть руку. Боль. Кожа прилипла к раскаленному железу.
   – Боже мой! – закричал Рем, срывая чайник с плиты. Он прижал его ногой к полу. Подошва ботинок плавилась, дополняя запах горелой плоти, горящей резиной. – Боже мой! – Рем оторвал ладонь, оставив на раскаленном железе кусочки запекшейся кожи, и сунул руку под струю холодной воды.
   Снова постучали в дверь. Рем не ответил. Кто-то повернул ручку и вошел.
   – Святой отец? – тихо позвала Кэнди. Вода из крана стучала по железной раковине. – Святой отец, вы спите? – Она сняла туфли и зашлепала босиком по деревянному полу.
   Рем. Он сидел на потрепанном диване, зажимая изуродованную руку левой рукой. Мышцы на его лице вздрагивали. Волосы взмокли от пота.
 
   – Давайте посмотрю, – сказала Кэнди, вставая на колени. Она заставила Рема убрать левую руку и осмотрела ожог. В ее больших зеленых глазах не отразилось ровным счетом ничего. – У вас есть бинт? – спросила она. Рем кивнул.
   – Там, в ящике. – Он облизнул потрескавшиеся губы, которые снова начали кровоточить. Кэнди встала. Шлеп, шлеп, шлеп, шлеп. Скрипнул ящик. Шлеп, шлеп, шлеп, шлеп. Звякнула сумочка.
   – Давайте руку, – сказала Кэнди, открывая тюбик со смазкой для анального секса. – Это конечно, не то, что доктор прописал, но другого у меня нет. – Она улыбнулась и выдавила на обожженную ладонь добрую порцию смазки. Рем поморщился.
   – Должно подействовать, – сказала Кэнди, неумело забинтовывая ему руку.
   – Мне нужно выпить, – пробормотал Рем.
   – У меня есть пара таблеток. – Снова звякнула сумочка. – Они помогут, – заверила Кэнди.
   Боль действительно отступила. Рем поднялся на ноги и, пользуясь одной рукой, умылся.
   – Откуда ты узнала мой адрес? – спросил он, вспомнил конверт и махнул рукой.
   – Я не вовремя, да? – Кэнди поджала губы. Рем посмотрел на часы и пробормотал что-то невнятное.
   – Простите меня, – сказала Кэнди. – Просто я… я…
   Ее губы задрожали и она заплакала. Рем отложил полотенце и обнял ее за плечи. От выкрашенных в рыжий цвет волос пахло сигаретным дымом и лаком для укладки. Кэнди попыталась взять себя в руки, открыла сумочку, достала носовой платок, высморкалась, но тут же снова разревелась.
   – Я так хотела вырастить пару ребятишек… Так хотела…
   Рем уложил ее на кровать.
   – Нет! – Кэнди вцепилась ему в руку. – Не уходите!
   Рем вздохнул и лег рядом. Свернувшись калачиком, Кэнди прижалась к нему, тихо всхлипывая.
   – Поплачь, – сказал ей Рем, поглаживая по голове. – Поплачь…
   Он закрыл глаза, позволяя Морфею забрать его в свое безмолвное царство. Страна без грез. Без звуков. И жители ее без глаз и ушей. И Рем один из них. Каждую ночь.
   – Все, кого ты любишь, умрут.
   Что это? Кто нарушил это божественное безмолвие?
   – Ты никого не сможешь спасти, святоша!
   – Нет! – Рем пытался разлепить веки. – Проваливай из моего сна!
   Красный песок обжигал обнаженные ступни. Высохшая земля уходила за горизонт.
   – Где я?
   – Там, где тебя ждут.
   Рем обернулся. Выжженная солнцем земля круто уходила вверх, и там, вверху, ее протыкал десяток деревянных крестов. Распятые на них люди были все еще живы. Черный ворон, прыгая с креста на крест, каркнул и продолжил трапезу. Рем всматривался в измученные лица людей. Он не знал их. Нет! Не мог. Не хотел.
   – Там есть и твой крест, – услышал Рем. – И он ждет тебя.
   Пустующий крест одиноко стоял среди других крестов. Такой же деревянный. Такой же безучастный до всего, что происходит вокруг. Немощный старик, вытянув вперед кровоточащие руки, спотыкаясь, шел к Рему. Его глазницы были пусты. Лицо обезображено клювом ворона.
   – Отец? – Соленые слезы обожгли Рему сухие щеки.
   – Все умирают, святоша. И все приходят сюда.
   – Нет.
   – Нет?
   Тяжело взмахнув крыльями, ворон поднялся в небо. Горячий воздух понес Рема прочь от крестов. Маленький мальчик с растрепанными черными волосами сидел на растрескавшейся земле.
   – Его глаза все еще видят, святоша.
   – Нет!
   Рем позвал мальчишку, но тот не услышал его. И тогда Рем побежал к нему. Раскаленный воздух дрожал. Круживший в небе ворон тревожно каркал.
   – Беги, святоша. Беги так быстро, как ты еще никогда не бегал.
   Но ребенок не приближался. Наоборот. Его крохотная фигурка удалялась. И чем быстрее бежал Рем, тем дальше становился от него мальчик.
   – Черт! – Рем ненавидел свою беспомощность. – Дьявол! Будь оно проклято!
   Он остановился. Пустыня задрожала, превращаясь в песчаную бурю.
   – Решай, святоша…
   Языки пламени охватили деревянные кресты и висевших на них людей. Рем слышал их крики. Чувствовал запах горящей плоти.
   – Мааамааа! – закричал ребенок.
   Воздушный вихрь подхватил Рема и понес куда-то прочь.
   – Не забывай, святоша, твое место здесь!
   Ураган разорвал ворона, превратив в кровавое месиво. Перья и мясо наполнили Рему рот. Он задыхался. Нет. Это он превратился в кровавое месиво, а ворон, пытаясь проглотить слишком большой кусок, поперхнулся и теперь не мог отрыгнуть его.
   – Маааамааа!
   – Все умрут, святоша. Все!
   И Рем проснулся.

* * *

   Он высвободился из объятий Кэнди и поднялся на ноги. Предрассветный туман, извиваясь, стелился по земле. Рем запахнул пальто. Три мексиканца в национальных костюмах и изрядном подпитии бренчали на гитарах, занимая автобусную остановку. Увидев священника, они приложили указательные пальцы к своим широкополым шляпам и склонили головы.
 
   Есть ли ангел-хранитель, который спасет нас от этого безумия, думал Рем. Или же нет? Что если вслед за материальными благами мы можем потерять и свои бессмертные души? А? Святая вода не помогает. Освященные свечи в день сретения Господня и вербные ветви тоже. Можно лишь ослабить власть бесов, но они всегда возвращаются с новыми силами. Так, и на кого же снизойдет милость святых ангелов? В чьи руки будет вложен меч для отмщения злым и воздания добрым? Прав ли Иова? Был ли Стадлина настоящим колдуном или очередной подделкой? А ведьмы в Равенсбруке? Оберегут ли травы и молитвы детей в колыбели? Придет ли ангел, оскопив нас и избавив от плотских влечений? Или же это будет сон, в котором нам, как Илии, явившиеся ангелы отрежут яйца?
   Улыбчивые мексиканцы продолжали бренчать на гитарах. Одинокий прохожий, мужчина, остановился недалеко от Рема и приветственно кивнул. Подъехал первый автобус. Молодая девушка вышла из открывшейся двери, потянулась и, увидев стоявшего рядом с Ремом мужчину, бросилась в его объятия. Дочь? Нет. Слишком страстные поцелуи. Водитель автобуса достал из багажного отделения чемодан девушки и негромко кашлянул. Она обернулась, пытаясь вытащить из брюк мужчины свою руку, и сказала спасибо. Мексиканцы загоготали и затянули какие-то дифирамбы влюбленным на своем языке. Под эти звуки девушка, оставив попытки освободить руку, снова утонула в крепких мужских объятиях.
   – Доброго утра, святой отец, – кивнул Рему смущенный водитель.
   – Доброго. – Рем поднялся следом за ним в автобус. – Могу я купить у вас билет?
   – Можете. – Водитель расплылся в дружелюбной улыбке. – Подобные вам пассажиры всегда, как бальзам на душу. Вам до какого города?
   – А какой город последний в вашем маршруте?
   – Как же это? – нахмурился водитель. – Вы не знаете, куда вам надо?
   – Нет.
   – Нет, – задумчиво протянул водитель, но потом вновь просиял прежней улыбкой. – А! Понятно! Пути Господни неисповедимы. Верно, святой отец?
   Рем кивнул, расплатился за билет и занял свободное место. Мексиканцы на остановке сняли сомбреро, провожая автобус. Один из них сделал шаг вперед, оказавшись рядом с окном Рема, и помахал ему рукой.
   – Все умрут, – произнесли его губы.
   Автобус затарахтел, трогаясь с места. Вскочив на ноги, Рем побежал к заднему окну, чтобы еще раз посмотреть на мексиканцев. Сидя на остановке, они бренчали на своих гитарах.
   – Сердце царево в руке божией, – прошептал Рем. – Сердце царево в руке божией.
   Он вернулся на свое место. Страх. Все умрут. Нет. Черт не может видеть мыслей, думал Рем. Не все наши злые мысли возбуждаются чертом; они время от времени подымаются из движений нашей свободной воли. Любовь и ненависть – это то, что в нашей душе, а заглянуть в душу может лишь тот, кто ее создал. Черту остается лишь злоба и скверна. Но и не все грехи совершаются по наущению черта. Некоторые из них проистекают из свободной воли и плотской испорченности. Если бы черта и не было, люди все равно имели бы стремление к пище и любовным наслаждениям. Злоупотребления этим происходят главным образом из-за испорченности природы человеческой.