Виталий Вавикин. Суккубус

   – Я всего лишь хотел помыться, – сказал ему Дени.
   – По… по… помыться? – Негритенок поднял голову и просиял. – А, это вы. Простите, сеньор, что не узнал.
   – Что ты здесь делал?
   – Ничего.
   На надгробие было выбито имя и дата жизни.
   – Бенджамин? Это твой отец?
   – Да, сеньор. Мадам Себила говорит, что он был хорошим любовником, поэтому должен лежать здесь.
   – Мадам Себила?
   – Миссис Леон.
   Дени вспомнил следы плети на спине негритенка.
   – Матери у тебя, конечно, нет?
   – Нет, сеньор.
   Дени закурил, покрутил в руках пачку и предложил сигарету негритенку.
   – Как насчет того, чтобы мне где-нибудь помыться, сын Бенджамина?
   – В доме есть хорошие ванны, сеньор.
   – Э, нет. В доме я такой же изгой, как и ты.
   – Вы можете искупаться в пруду.
   – А как насчет бассейна?
   – Бассейн рядом с домом, сеньор!
   – Думаю, я готов рискнуть.
   Негритенок провел его по аллее дикого винограда, заставил свернуть в заросли эвкалипта и вывел на поляну, где наливались соком красные бутоны мака. В центре поляны стояла статуя из белого мрамора. Грудь Афродиты была обнажена, искушая идеальными пропорциями.
   – Идите прямо, сеньор, и никуда не сворачивайте! – сказал негритенок. Дени хмыкнул и заставил себя отвести взгляд от Афродиты.
   Белый мрамор бассейна начинался сразу, как только заканчивались владения зрелых лилий и жимолости. Растительный мир подобрался к нему так близко, что сделай Дени еще один неосторожный шаг, и голубая вода скрыла бы его с головой. Пара стрекоз затаилась, присев на голову каменного купидона. Дени боязливо глянул на сводчатые окна дома. Нет. Никто, похоже, его не заметил. Замысловатая форма бассейна скрыла от Дени спуск в воду.
   – К черту приличия! – буркнул он, снимая рубашку. Оставшись нагишом, он разбежался и прыгнул в бассейн. Теплая вода облизала тело. – Кайф! – Дени перевернулся на спину, набрал полные легкие воздуха и замер. Залившая уши вода гудела тишиной. Небо темнело, напоминая о предстоящей ночи. Две девушки в изрядном подпитии вышли из дома.
   – Похоже, мы заблудились, – икнула одна из них.
   – Ну и черт с ним! – икнула вторая и поцеловала первую в губы.
   – Что это только что было? – спросила первая, шатаясь, толи от вина, толи от поцелуя.
   Вторая засмеялась, подтянула к поясу подол длинного платья и побежала вдоль бассейна. Когда мрамор под ногами закончился, она остановилась и тупо уставилась на поляну жимолости и лилий.
   – Все. Дорога кончилась! – объявила она и снова икнула. Одежда Дени попалась ей под ноги. – Это что еще за… – Она приложила руку к груди, пытаясь не икать.
   – Что там, Мередит? – ее подруга, пошатываясь, шла к ней.
   – Не знаю, – она подняла пропахшую потом рубашку. Ее узкие ноздри неестественно раздулись, втягивая исходивший от рубашки запах. – Пахнет самцом, – заявила она.
   – Правда? – ее подруга подцепила ногой брюки. – Может быть, их специально оставили здесь?
   Она икнула.
   – Что если это должна быть какая-нибудь игра?
   – Игра? – Мередит подняла мужские трусы и приложила их к бедрам. – Не хочешь примерить?
   – Они, должно быть, грязные, – скривилась подруга.
   – А, что если суть игры именно в этом? – Мередит стянула свои трусики и, едва не упав в бассейн, натянула трусы Дени.
   – Ну, как?
   – Что как?
   – Что-нибудь изменилось?
   – Где?
   – Там.
   – Не знаю.
   – Может быть, спросим Себилу, что все это значит?
   – Может быть…
   Они обнялись и ушли в дом.

* * *

   Дени выбрался из бассейна. Черные кружевные трусы Мередит лежали поверх его рубашки. Он вспомнил, как она ее нюхала. Пахнет самцом. Черт! Дени скомкал ее трусы и втянул носом их запах. Пахнет сукой. Он выбросил их в бассейн и натянул брюки. Теперь вернуться в машину и попытаться уснуть. Или же нет? В сводчатых окнах дома горел свет. Что за люди собрались там? Дени подкрался к одному из окон и заглянул внутрь. Никого. Он вспомнил про дверь, из которой пришла Мередит. Вспомнил запах ее тела.
   – Мой отец был хорошим любовником, поэтому должен лежать здесь, – звенели в голове слова негритенка. Плеть в невидимой руке хлестала его черную спину. Раб. Такой же, как и он – Дени. Звонкий смех Мередит. Икота. Запахи и тени. Нет. Дени тряхнул головой. Это всего лишь ночь. А сладкий запах… Где-то здесь, должно быть, растет ваниль. Чернокожая девушка в нижнем белье с пристегнутым сзади белым заячьим хвостиком пробежала за окном. Кто она? Нет, он не хочет этого знать. Или же хочет? Дени подошел к двери и повернул ручку. Запахи? Тени? Шорохи? Всего лишь дом! Он прикрыл за собой дверь и прислушался. Где-то звенел женский смех. Что он здесь делает? А что ему делать там, на улице? Дени крался вдоль стен, словно вор, хотя он и не собирался ничего красть. Всего лишь утолить интерес. Увидеть то, что видеть не должен. Узнать. Заглянуть за край ширмы этого большого дома. Громоздкая мебель. Мозаичный пол. Резные колонны, с тысячью глаз, следящих за ним. Высокие своды над головой… К черту декорации! Он хочет увидеть душу этого дома. Его плоть без прикрас и одежды. Дени остановился. Мозаика под ногами сменилась древними письменами и изречениями. Черный мрамор был отполирован до блеска. Композиции на стенах изображали ужас и смятение. Запечатленные на них люди закрывались руками, прятались друг за друга, молились стоя на коленях. Идеальные лица. Идеальный трепет. Сотни напуганных глаз и мимик. И никакой надежды. Лишь только страх и отчаяние. Дени подумал, что художник, нарисовавший все это, был либо безумец, либо гений. Потому что, глядя на все эти композиции, Дени сам начинал испытывать ужас и смятение. И снова женский смех, совершенно неестественный в окружении всех этих лиц. И теперь одно из них принадлежало Дени. Ему казалось, что стоит присмотреться, и он увидит его – свое лицо – среди сотен других. Он станет их частью. Крупицей этого ужаса. И останется здесь навсегда. Прячась за спины других или молясь на коленях, зная, что спасения не будет, потому что Спаситель мертв. Сброшен в жерло вулкана, и серый пепел его плоти летит с неба на головы просящих. Дени тряхнул головой. Нет. Ничего не изменилось. Лишь двери, которые всегда были закрыты, теперь распахнулись перед ним. И лился оттуда свет. И смеялись там женщины. И были новые письмена на черном мраморе пола. И новые композиции, рожденные кистью безумца. И страсть, с которой сотни людей отдавались друг другу. И не было различий в полах и расах. Мужчины обнимали мужчин. Женщины целовали женщин. И диковинные твари выглядывали из зарослей. И ничто не стояло на месте. Безумный хоровод плоти рождал новые и новые картины. Вымершие много веков назад виды животных совокуплялись в тени кипарисов. Меж стеблей нежных гардений сновали змеи, сбрасывая свою кожу. Птицы вили гнезда на ветвях высоких деревьев. Из золотистых рек выползали рептилии. Зеленые побеги разламывали желтые камни. Распускались цветы. Рождались бабочки. Пчелы и стрекозы. Приматы вскармливали своих детенышей. Жуткие гримасы обезображивали лица рожающих женщин. И где-то далеко таяли снежные вершины. Журчащие ручьи бежали с гор, рождая новые реки. Серебряные рыбы выпрыгивали из воды, переливаясь на солнце тысячью бликов. Темнокожие пловцы ныряли с лодок, доставая с морского дна жемчуг, чтобы подарить его своим возлюбленным. Десятки наложниц танцевали для своих господ. Толстые евнухи наводили порядок в гаремах. Страстные поцелуи сменялись оральными ласками. Старые мужья вожделенно наблюдали за оргиями своих жен. Хаос рождал порядок. И в порядке снова рождался хаос. Беременные женщины в свадебных нарядах. Совращенные монахини. Священники, забавляющиеся с маленькими детьми. Семейный ужин и молитвы. Проповеди и паломники. Костры и пытки. Инквизиция. Раскаленные камни в руках неверных. Искушение, грех. Раскаянье и прощение. Верность, рожденная во лжи. Ложь, рожденная в верности. Чаша в руках богини с двумя парами глаз, одни из которых завязаны, а другие смотрят на провинившегося. Языки пламени, обжигающие пах. Розги, рассекающие спину. Соленый пот на обнаженной груди. Чернокожая женщина с белым заячьим хвостиком. Плеть в мужских руках и кровь на черной спине. Безумие в глазах собравшихся. Вот она – душа этого дома. Вот оно – его сердце. Дени узнал Мередит. Она лежала на спине, а какой-то мужчина зубами стягивал с нее мужские трусы. Ее звонкий смех тонул где-то в высоких сводах. Какая-то женщина в лисьей маске, зажатая между двух мужчин, рыдала и просила остановиться. Другая женщина гладила ее по спине и подбадривала разгоряченных мужчин. Странные пары извивались на мягких коврах. Мужчины, похожие в своей красоте на женщин. Женщины, желавшие стать мужчинами. Они любили и ненавидели друг друга, а чернокожие рабы пытались угодить им, исполнить любые желания. И где-то, среди всей этой обезумевшей страсти, Дени увидел Ив. Лицо ее скрывала все та же вуаль. Прозрачные одежды окутывали тело. Стройная. С полной грудью и длинными ногами. Она держала за руку высокую женщину, чьи карие глаза холодно наблюдали за происходящим. Казалось, что они видели уже все и ничто не удивит их. Ничто не выведет из равновесия. Казалось, что плоть для нее – не более чем камень, из которого выстроен этот дом. Она просто смотрит, и ничто ее не трогает, кроме девушки, которую она держит за руку. Кроме Ив.
   Дени вздрогнул. Негритенок стучал в окно, махая ему рукой. В его больших черных глазах был ужас. Он что-то кричал, но Дени не слышал его. В голове была пустота. Ватные ноги отказывались повиноваться.
   – Уходите оттуда, сеньор! Уходите! – надрывался негритенок, а Дени видел лишь как открывается его рот, рождая какие-то слова. Он вжался в стену, чтобы не упасть. Грудь обожгла боль. Дышал ли он все это время, как вошел в открытые двери? Да и сколько прошло времени?
   – Уходите оттуда, сеньор! – услышал он, наконец, голос негритенка. Эти слова заполнили пустоту в сознании, и он поплелся к выходу.

* * *

   Ночь выдалась жаркой. Самцы цикад стрекотали где-то в кустарнике, а звезд на небе становилось все больше и больше. Сочная жимолость под ногами была мягкой и в темноте напоминала ковер. Дени курил. Вены на его висках вздулись и пульсировали. Невидящие глаза вглядывались в ночной полумрак. Видения, запахи, звуки, казалось, что они пронзают насквозь. Плоть, страсть, безумие – все это проникло в него и осталось где-то под кожей. Мир внутри мира. Жизнь внутри жизни. Они извивались и стонали. Маленькие черви порока, как глисты у животных, лекарство от которых – укол в желудок и десять кубиков спирта. Ноги у козленка подгибаются. Он блеет и пытается скакать. Пытается и падает. Падает и снова пытается. И все это – его маленькая жизнь. Жизнь внутри огромного мира. Мира, о котором козленок совершенно ничего не знает. Ладони Дени взмокли. Ты думаешь, что знаешь жизнь, но жизнь удивляет тебя снова и снова. Дени забрался в машину.
 
   – Хочешь посидеть за рулем? – спросил он негритенка, и тот довольно закивал головой. Дени подождал, пока негритенок вдоволь наиграется, и достал из бумажника фотографию своей жены. Яркое калифорнийское солнце. Светлые волосы. Ситцевое платье. Округлый живот. Сейчас все это казалось каким-то глупым и нереальным.
   – Что скажешь? – спросил Дени, протягивая фотографию негритенку.
   – Эта девушка очень красивая, сеньор!
   – Правда?
   – Да, сеньор. Она такая… Такая… Такая белая! – Негритенок вытаращил свои большие глаза.
   – Вот как? – Дени хотел улыбнуться, но мышцы лица почему-то не слушались его. – Это моя жена.
   – Значит, вам очень повезло, сеньор! Любить такую женщину – это… Это… Это… – Негритенок досадливо вздохнул, не в силах найти нужных слов.
   – Скорее не ее. – Дени отвернулся, глядя в темноту за окном. – Я люблю ребенка, который растет в ней.
   Негритенок помрачнел. Они замолчали. Дени почему-то попытался вспомнить всех женщин, что у него были. Их лица, тела, стоны. Такие разные и такие одинаковые, черт бы их побрал! Они пахнут ванилью днем и потом ночью. Умные или глупые, стоит оказаться с ними в постели, и все они шепчут одно и то же. Даже их движения. Словно все они выпускницы одной школы женщин.
   – У тебя есть имя? – спросил Дени заскучавшего негритенка.