Страница:
Приехав в Париж, я действительно, получил указание; я получил письмо на мое имя, в котором говорилось, что в Париж теперь приехал один господин, принадлежащий к нашему сообществу, которого фамилия Полянский и который находится в том же самом Гранд-Отеле, в котором остановился и я (Этот Гранд-Отель и теперь существует в Париже, он находится против Grand Opera, это один из самых больших отелей.), что этот Полянский имеет миссию убить Гартемана, того самого Гартемана, который два года тому назад хотел взорвать поезд, на котором ехал Император
Александр II из Крыма в Петербург.
По принятым правилам для Императорских поездов, когда идет Императорский поезд, то вслед за ним, или перед ним идет свитский поезд, причем иногда идет впереди Императорский поезд, а свитский сзади, а иногда наоборот, Императорский сзади, а свитский впереди (порядок поездов часто меняется). - Так произошло и в данном случае.
Гартеман, о котором идет речь, нанял домик в самой Москве, там где дорога подходить к вокзалу (Московско-Курская ж. д.); из этого домика Гартеман провел мину к железной дороге как раз под насыпь; туда он поставил взрывчатую машину и из своего дома посредством электричества хотел взорвать Императорский поезд, когда он будет проходить мимо. По его сведениям {116} Императорский поезд должен был идти за свитским поездом, но случилось так, что как раз недалеко перед Москвой переменили, и поезд Императорский пошел впереди свитского. Поэтому Гартеман взорвал мину, но не тогда, когда проходил Императорский поезд, а когда проходил свитский поезд, причем мина взорвалась довольно поздно, так что хотя поезд и потерпел крушение, но сравнительно меньше, чем если бы мина была взорвана по средине поезда (т. е. когда поезд находился в середине этой мины). Несмотря на эту неудачу, все таки держался слух, что Гартеман хочет снова делать покушение на нового Императора, поэтому Полянскому и дана была миссия убить Гартемана.
Этого Полянского я знал, когда он был еще офицером уланского полка, который стоял недалеко от Одессы.
Полянский часто появлялся в Одессе; он ухаживал за очень красивой и довольно известной актрисой Глебовой, так как я тогда был молод и не женат, то я знал всех более или менее выдающихся актрис, которые были в Одессе; в обществе актрис я и встречал этого Полянского.
В Париже Полянский увидел меня в первый раз, когда мы сидели вместе с ним на закрытой террасе Гранд-Отеля. Он завтракал; я тоже пришел завтракать. Он спросил меня, для чего я приехал? Я, конечно, дал ему очень уклончивый ответ. Потом мы встречались с ним на следующий день; на третий день он сделал мне знак, такой знак, который в нашем обществе "Святой Дружины" давался, чтобы узнавать друг друга. Я ему в свою очередь ответил знаком; тогда он подошел ко мне и спросил: "Вы вероятно приехали меня убить, в том случае, если я не убью Гартемана? Я должен Вас предупредить, что если я до сих пор не убил Гартемана, то только потому, что я был задержан. Вот завтра встанем в 5 часов утра и пойдем вместе; я Вам докажу, что вполне от меня зависит убить Гартемана; я могу убить его каждый день, но только из Петербурга мне дан приказ, чтобы пока я этого не делал, впредь до распоряжения; вероятно, это произошло вследствие того, что ожидали вашего приезда." - Я сказал, что я ничего не знаю.
Утром мы с ним пошли. Я видел (это было в Quartier Latin), как Гартеман вышел, а два апаша или хулигана стояли около тех ворот, из которых он вышел; они последовали за ним, затем {117} эти хулиганы подошли к Полянскому и начали делать ему сцену, что вот третий день они готовы завести с Гартеманом драку (их план был таков: завести с ним драку и во время драки его убить) и что они этого не делают только потому, что Полянский не разрешает. Затем они заявили, что, хотя Полянский всякий раз платит им, когда он им этого не разрешит, по сто франков, но им все это надоело и, если он им завтра не разрешит убить Гартемана, то мы, говорят, это дело бросим.
"Вот видите, сказал мне Полянский, - у меня все уже несколько дней готово, чтобы убить Гартемана, но я ожидаю, так как мне дано распоряжение из Петербурга этого не делать". Я спросил: "Кто же дал вам это распоряжение?" Он ответил, что распоряжение это передано через Зографо.
Этот Зографо был сыном бывшего когда то посланника в Греции; он был другом детства Воронцова-Дашкова, и эти дружеские отношения сохранились между ними до настоящего времени. Зографо был отцом графини Орловой-Давыдовой (той самой Орловой-Давыдовой, муж которой один из самых богатых людей в России).
- Поедемте, говорить мне Полянский, в ресторан "Voisin", там будет Зографо, я, говорит, езжу туда каждый день. Мне Зографо сказал, что он ожидает что-то из Петербурга.
Я поехал в ресторан "Voisin". Там действительно был Зографо, я показал ему знак, он мне сейчас же ответил, и мы сели втроем за столик. Полянский говорит: "Вот я сегодня ездил с Сергеем Юльевичем, он убедился... Ведь я знаю, для чего он приехал. Он приехал, чтобы меня убить, если я не убью Гартемана. Я возил Сергея Юльевича, чтобы доказать ему, что тут недоразумение, что я не причем, потому что ведь Вы задерживаете?"
Зографо говорит: "да, это действительно так; из Петербурга послан сюда генерал-адъютант Витгенштейн, чтобы все это дело ликвидировать".
Я сказал, что ждать Витгенштейна не буду, а сегодня же уезжаю обратно в Киев. И уехал.
При этом мне вспоминается следующее смешное событие, которое случилось, когда я находился в Париже и жил в Гранд-Отеле.
В это время приехал в Париж из Иваново-Вознесенска какой-то молодой купчина, который остановился тоже в Гранд-Отеле. Как {118} только он приехал с поезда, сейчас же пошел завтракать, на завтраке порядочно нализался. После завтрака он пошел к себе в номер проспаться; затем пришел к обеду и на обеде совсем уже нализался. Его вынесли и на подъемной машине доставили в его номер, который был в третьем этаже. Доставив его в номер, раздели его, положили в постель; заперли номер на ключ, а ключ положили ему у дверей. (Гранд-Отель такая громадная гостиница, что там на приезжающих внимания не обращают.) Проходит один день, этот купчина из своего номера не выходит, другой - не выходит (а все время на его имя получаются телеграммы из Иваново-Вознесенска) ; на третий день уже обращаются ко мне и говорят: "здесь остановился ваш компатриот, он уже третий день не выходит из номера, как вы думаете, отчего это происходит?"
- "Почему я - говорю - знаю". - "А как вы посоветуете?" Я посоветовал войти в номер. Вошли. Он преспокойно спит. Когда мы вошли - проснулся и, обратясь ко мне, спрашивает (он по-французски совсем не говорил). "Давно, говорит, - я здесь? Много спал? Теперь поздно?". - "Да, говорю, - спите вы очень много, третьи сутки спите". - "Да я, - говорить, - несколько раз вставал. Встану, подойду к окну, смотрю - темно (а там в окнах сделаны такие ставни, что свет не проходит), подойду - говорит - посмотрю в окно, вижу все темно, опять ложусь. Эти три дня я несколько раз, - говорит, вставал, есть хотелось; здесь у меня были купленные дорогой конфеты, пирог - я все сожрал. Поем конфеты, пирог, запью водой и опять ложусь... Сколько время сплю?" - "Да, - говорю, - третьи сутки так спите". - "Ах, - говорить, - какая беда."
- Принесли ему телеграмму; оказывается, - жена требует его возвращения домой и ругательски ругает за то, что он не возвращается. Он спросил, когда отходить поезд? Ему сказали. Я взял ему комиссионера, тот отвез его на вокзал и отправил в Россию. Оказывается, он в Париже пробыл три дня, но все эти три дня спал пьяным в гостинице, потому что воображал, что это одна ночь, так как в гостинице были такие ставни, что совсем света не пропускали.
Когда я вернулся обратно в Киев, то вследствие этой глупой истории с Гартеманом, а также истории с содержателем конторы для найма, который, по видимому, также числился в этом обществе; и так как, кроме того, по всей России распространилось очень много {119} слухов о существовании этого общества, и о том, что туда направилась всякая дрянь, которая на этом желала сделать себе карьеру; это общество в самый короткий срок сделалось "притчей во языцех" - вот вследствие всего этого, я и почувствовал необходимость выйти из этого скверного, в конце концов, по меньшей мере смешного, если не грязного и гадкого дела. Поэтому я написал графу Воронцову-Дашкову письмо такого содержания: что вот тогда-то я написал письмо моему дяде, а мой дядя передал это письмо через него Государю, и, что это послужило основанием для образования общества "Святой Дружины", что эта "Святая Дружина" обратилась теперь в крайне короткий срок, в течение каких-нибудь полгода в самое по меньшей мере смешное, если не постыдное учреждение, что я быть в таком положении не могу; а с другой стороны, раз уже я дал присягу, то не считаю себя вправе выйти из этого общества, чтобы не поступить некорректно. Поэтому я предлагаю следующее: чтобы список всех членов, которые этому делу служат по долгу и чести, а не из за каких-нибудь лицемерных видов, чтобы этот список всех членов, составляющих это общество, был опубликован в "Правительственном Вестнике" и других газетах.
А также, чтобы и цель общества была опубликована, так как в этом случае имена всех этих лиц станут известны анархистам и революционерам, то, конечно, эти последние направятся прежде всего на всех нас, а поэтому при этих условиях я уверен, что масса лиц, даже, вероятно, большинство - не пожелает участвовать в обществе и откажутся от того, чтобы их фамилии были опубликованы и, таким образом, общество это очистится от всех дурных элементов. Затем в письме я предупредил графа Воронцова-Дашкова, что буду ждать ответа месяц, а если через месяц ответа не получу, то буду считать себя выбывшим из общества.
Прошел месяц, я ответа не получил, а поэтому отослал ему все документы, которые у меня были по этому обществу, а также все знаки, шифры и т. д. Тем эта смешная история постольку, поскольку я в ней участвовал и кончилась.
{120}
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
МОЯ СЛУЖБА В КИЕВЕ
Когда я переехал в Киев, то генерал-губернатором и командующим войсками был генерал-адъютант Дрентельн. Этот Дрентельн был очень почтенный человек; во время последней Турецкой войны он был начальником тыла армии. До него начальником тыла армии был генерал Каталей, а когда Каталей умер, то на его место был назначен Дрентельн, который раньше командовал войсками Киевского военного округа. После войны, вместо убитого Мезенцева, Дрентельн был назначен шефом жандармов, а когда явилась "диктатура сердца" Лорис-Меликова и III отделение было соединено с министерством Внутренних дел, то Дрентельна назначили командующим войсками в Одессе, а из Одессы он был переведен генерал-губернатором и командующим войсками в Киев, как раз за насколько месяцев до моего туда приезда.
Как он, так и его жена, Марья Александровна Дрентельн, старушка под 80 лет, которая жива и до настоящего времени, обладает совершенно свежею памятью, что бывает очень редко в такие лета - очень почтенные люди.
Дрентельн, хотя и не был боевым генералом, но в мирное время был очень хорошим, знающим свое дело генералом и держал Киевский военный округ в блестящем порядке.
У Дрентельна была одна дочь и один сын, который был в то время еще в юношеском возрасте. Его звали Сашей Дрентельн; он был в Киевском университете.
Дочь его была в то время совсем еще молодой девушкой и она там же вышла замуж за офицера, который имел должность при штабе, за некоего Романенко, который ныне командует корпусом в Одессе. Сын же Дрентельна, окончив курс в университет, женился на дочери председателя судебной палаты - Поповой. Отец ее - человек очень богатый, по жене, которая была из купчих.
{121} Затем после смерти Дрентельна они все переехали в Петербург и молодой Дрентельн поступил в Преображенский полк, где он все время и находился. Ныне он состоит помощником начальника походной Канцелярии Его Величества; это один из самых близких людей к Государю. - Я об этом упомянул потому, что, конечно, со временем Дрентельн будет один из самых близких сановников при Дворе, при Особе Государя. Этому способствуют следующие обстоятельства:
1. Государь сам служил в Преображенском полку и знал там раньше Дрентельна; 2. Государь знает, что Отец Его Александр III очень благоволил к отцу Дрентельна; 3. Дрентельн человек во всяком случае культурный, потому что все таки он прошел университет и кончил курс очень хорошо; 4. но едва ли не самое главное обстоятельство, которое дает ему возможность держаться твердо при дворе, это то, что он не имеет жены, а следовательно, благодаря этому избегаются такие обстоятельства, которые постоянно возбуждают различные мелкие интриги.
Когда отец Дрентельна был Киевским генерал-губернатором, то он был всеми уважаем, как русскими, так и инородцами. Хотя он был очень жесток с инородцами и для войск был суровым командиром, но, тем не менее, так как он был очень справедливым, безусловно честным и порядочным человеком, то умел внушать к себе большое уважение. Мне теперь часто приходится слышать от поляков и евреев о том, что когда Дрентельн был в Киеве генерал-губернатором, то - говорят поляки и евреи - мы на него постоянно жаловались, а теперь мы о нем постоянно вспоминаем и считаем, что то время было одно из лучших для нас, потому что хотя Дрентельн был относительно нас жесток, но в то же время он был крайне справедлив.
Я был почти что свидетелем смерти Дрентельна. Это произошло следующим образом. Я не помню, по какому случаю в Киев был парад войск, и вот Дрентельн верхом делал смотр войскам; он был сравнительно небольшого роста, чрезвычайно полный, почти совсем без шеи. Когда он производил смотр, то вдруг с ним сделался апоплексический удар, он свалился с лошади и умер. В то время, когда привезли Дрентельна к подъезду его дворца, я как раз выходил из своей квартиры; и вот я вижу, что везут Дрентельна. Я сейчас {122} подбежал к экипажу и вижу, что его привезли два адъютанта; один адъютант - Трепов, нынешний генерал-губернатор Киевский (он занимает то место, которое тогда занимал Дрентельн) и другой адъютант Афонасопуло, который ничем неизвестен, ничем не отличался, кроме своего крайне высокого роста.
Итак я был свидетелем, как Дрентельна внесли в кабинет, я вошел вслед за нёсшими его (т. е. вслед за его телом) и присутствовал при первой панихиде.
Говоря о Дрентельне, я вспомнил следующий забавный эпизод, который случился в Киеве с номинальным редактором тамошней либеральной газеты "Заря", присяжным поверенным Андреевским, в то время, когда я и Дрентельн жили там.
Действительным редактором этой либеральной газеты был. присяжный поверенный из евреев - Куперник (дочь которого - довольно известная литераторша), а фиктивным редактором этой газеты "Заря" был, как я уже сказал, Андреевский, который писал в этой газет фельетоны.
Андреевский был чрезвычайно остроумный человек, но крайне неосновательный, забулдыга. Он женился на дочери антрепренера тамошней оперы, бывшего петербурского тенора Сетова; она была очень красива. Андреевский все время жаловался своим знакомым, говорил, что он женился на Сетовой совсем не потому, чтобы она ему особенно нравилась, а потому, что он думал, что отец ее Сетов имеет состояние и даст за своей дочерью большое приданое, а между тем, он решительно ничего не дал, кроме декораций 4-го акта оперы Аида.
Вот этот самый Андреевский и писал в "Заре" воскресные фельетоны, причем всегда затрагивал кого-нибудь из Киевского общества.
В это время в Киеве жил очень почтенный артиллерийский полковник; у него была жена очень красивая, за которой постоянно кто-нибудь ухаживал и ухаживал с успехом. И вот тогда, между прочими ухаживателями, имевшими у ней успех, пользовался также успехом и князь Горчаков (о котором я уже говорил и который приезжал в Киев и некоторое время там жил).
Вот этот Андреевский начал писать роман, в котором изображал жену этого полковника, ее похождения и лиц, {123} ухаживавших за ней, - между прочим и того ухаживателя, который именно в то время имел успех (чуть ли это не был князь Горчаков).
Этот роман совершенно вывел из терпения бедного мужа этой дамы. Полковник пошел к Дрентельну и пожаловался на Андреевского. Тогда Дрентельн приказал позвать к себе Андреевского (В то время расправа с журналистами была такая же, какая практикуется и ныне, во времена Столыпина, т. е., если какой-нибудь журналист напишет что-нибудь неприятное, то он призывается к начальнику печати. Начальник печати говорить ему: лучше прекратите, а если не прекратите, то мы с вами сделаем то-то и то-то и, в конце концов, вы провалитесь в тартарары.) и говорить ему:
Правда, что вы пишете там в вашем романе, в фельетонах всевозможные гадости о дамах и дамах порядочных? Так вот, я вам приказываю, чтобы вы больше не смели писать, чтобы вы этот роман прекратили, а иначе я поступлю с вами, как вы этого и не ожидаете!
Тогда Андреевский и говорить Дрентельну:
- Ваше превосходительство, вы знаете - я всегда исполняю ваши приказания, и это ваше приказание я также исполню, только я вас прошу будьте так добры, - позвольте, - говорить, - моему герою романа спокойно умереть. Я вам даю честное слово, что в следующем фельетоне он умрет и этим кончится весь роман.
Дрентельн засмеялся и этого Андреевского прогнал.
Вслед за Дрентельном генерал-губернатором был назначен Чертков, который впоследствии занимал должность Варшавского генерал-губернатора. Чертков был совсем другой тип. Он был человеком из высшего общества, мало военным; как командующий - занимался войсками очень мало. Имел порядочное состояние а также большие связи в Петербургской аристократии.
Женат он был на известной до настоящего времени Ольге Ивановне. Известна она тем, что была весьма забавной дамой и при том положительной красавицей. В настоящее время ей более 60-ти лет; между тем она до настоящего времени весьма франтится. Теперь она живет в Петербурге, а муж ее, Чертков, уже умер. - Когда Чертков был губернатором в Воронеже, а потом наказным атаманом в Новороссийске, он влюбился в эту Ольгу Ивановну, которая была женой полицеймейстера, развел ее с мужем и женился {124} на ней. Эта женитьба и была причиной, почему Чертков долгое время был не в особенном фаворе при дворе, потому что в то время к таким вещам, как "развод", относились при Дворе очень строго, совсем не так, как относятся к этому теперь.
Говорят, что Ольга Ивановна, - и это несомненный факт - еврейского происхождения Но это, по моему мнению, нисколько не служить для нее каким-нибудь минусом. Она очень порядочная и довольно образованная женщина; чрезвычайно жизнерадостная. Всю жизнь свою она постоянно веселилась, имела постоянно много поклонников между адъютантами своего мужа.
От первого ее мужа, Верещагина, у нее было двое детей. Сын ее, Верещагин, служит в Государственной канцелярии и состоит уже гофмейстером. Затем дочь (Верещагина) уже девушку в довольно зрелом возрасте выдали замуж за прокурора Варшавской Судебной Палаты - Коваленского, того самого Коваленского, который был Директором Департамента Полиции и скоро будет 2 года тому назад, как он застрелился.
От Черткова было две дочери. Одна дочь за графом Толстым, а другая за князем Гагариным. Обе они теперь сравнительно еще молодые женщины, т. е. от 30-40 лет.
Ольга же Ивановна не смотря на то, что она старуха, до сих пор еще играет роль в том смысле, что она женщина очень забавная, оригинальная и своими оригинальными выходками часто многих форсирует и вообще многих забавляет.
Чертков оставил пост Киевского генерал-губернатора в начале царствования Императора Александра III, вследствие сенаторской ревизии, сделанной в Киеве сенатором, а впоследствии членом Государственного Совета, известным Половцевым.
Я лично не думаю, чтобы Чертков, как генерал-губернатор или командующий войсками, был хуже других ординарных генерал-губернаторов и командующих войсками, которых так много среди этих лиц. Но, почему то, он не понравился Императору Александру III.
Я думаю, что не понравился он Императору из-за своей жены и некоторого высокомерного тона, которого он всегда держался.
Во всяком случае несомненно, что как генерал-губернатор и командующий войсками Чертков был несравненно ниже Дрентельна и гораздо менее его авторитетен. Поэтому, когда он оставил пост генерал-губернатора и командующего войсками, то очень долго не {125} получал никакого назначения и жил как бы в опале, в своем имении в Киевской губернии. Только при нынешнем Император Николае II, когда умер Варшавский генерал-губернатор граф Шувалов, его в качестве кандидата выдвинули на этот пост, и он его занял, пробыв в течение десяти лет вне всяких дел. Заняв этот пост, Чертков через два года умер.
Когда Чертков оставил пост Киевского генерал-губернатора, то его место занял Радецкий, очень видный герой последней Турецкой войны, тот самый Радецкий, который так долго держался на Шипке и известен своими постоянными донесениями: что "на Шипке все спокойно" (Шипка - это один из высоких хребтов Балканских гор). Эти свои донесения Радецкий посылал в то время, когда он каждый день со своим сравнительно небольшим отрядом обстреливался турецкими войсками.
Когда этот Радецкий приехал в Киев, то он был уже в значительной степени рамольный. Но, как военный человек, представлял собою авторитет; о гражданских же делах он не имел никакого понятия.
Скоро после моего приезда в Киев Вышнеградский, который был вице-председателем правления Юго-Западных дорог, был сделан министром финансов, а так как Блиох сам делом не занимался, то нужно было найти человека, который бы занимался делом Юго-Западных железных дорог в правлении, т. е. в сущности был бы председателем. На этот пост был приглашен управляющий Юго-Западных железных дорог Андреевский. Так как им не были вполне довольны потому, что Юго-Западные дороги все время приносили или дефицит, или давали очень мало дохода, то обратились вторично в министерство путей сообщения с просьбою утвердить меня управляющим Юго-Западными железными дорогами. На этот раз в виду того авторитета, который я приобрел на железных дорогах, министерство путей сообщения уже не сочло возможным отказать в моем утверждении на том основании, что я не инженер путей сообщения.
Итак, министерство меня утвердило, и я сделался управляющим Юго-Западными железными дорогами. Я был первым и единственным до настоящего времени управляющим одной из самых {126} больших железных дорог, который не был инженером путей сообщения и вообще не был инженером, так что, если я понимал и понимаю несколько в железнодорожном деле, то это лишь потому, что я был хорошим математиком и практически этим делом занимался, служа на железных дорогах. Мне удалось во время моего пребывания управляющим Юго-Западными железными дорогами поставить эти дороги в совершенно твердое положение в финансовом отношении; акции этой дороги значительно повысились, и дорога в мое время начала давать регулярный дивиденд.
Я имел счастье вообще, где бы я ни служил, приглашать талантливых сотрудников, что, по моему мнению, составляет одно из самых главных и необходимых достоинств администраторов по крупным делам, а по государственным в особенности. Лица, - которые не умеют выбирать людей, не имеют нюха к людям, который не могут оценить их способностей и недостатков, - мне кажется, не могли бы быть хорошими администраторами и управлять большим делом. Что касается меня, то я могу сказать, что у меня этот нюх, может быть, природный, очень развит. Я всегда умел выбирать людей и, какую бы должность я ни занимал, и где бы я ни был, везде являлась крупная плеяда талантливых и способных работников. - Так было на Юго-Западных жел. дорогах, особенно же это проявилось на боле обширном поприще моей деятельности, т. е., когда я был министром финансов в течение 101/2 лет. Все последующие министры финансов, бывшие после меня, как то Плеске, Шипов, Коковцев - все это бывшие мои сотрудники, которых я, - так сказать, вытащил. - Также среди членов Государственного Совета есть целая серия членов Г. С., которые прежде были моими сотрудниками на различных поприщах. В настоящее время все главные посты министерства финансов - все заняты бывшими моими сотрудниками, а также это можно сказать и относительно частных обществ.
Главный банковый деятель в Петербурге настоящего времени Александр Иванович Вышнеградский - (сын бывшего министра финансов) был у меня начальником отделения кредитной канцелярии в то время, когда я был министром финансов, затем при мне он все время повышался, но потом оставил министерство финансов и {127} ушел в частный банк, как он мне говорил, вследствие того, что не может ужиться с формализмом, введенным Владимиром Николаевичем Коковцевым. - Теперь это один из самых выдающихся финансистов в банковском деле.
Затем еще один выдающийся финансист в банковской сфере, - еще сравнительно молодой человек, - Алексей Иванович Путилов, которого я застал в министерстве финансов, состоящим при юрисконсульте министерства Белюстин, тогда он только что окончил курс в университете. Затем Путилов был секретарем, - потом директором канцелярии и, наконец, управляющим крестьянским и дворянским банками. - Когда же я ушел из председателей совета министров, то он оставил службу и вышел в отставку. В настоящее время он состоит председателем правления Азиатского банка и является одним из самых влиятельных, скажу, модных финансистов в банковских сферах, не только у нас в Петербурге, но и за границей.
Александр II из Крыма в Петербург.
По принятым правилам для Императорских поездов, когда идет Императорский поезд, то вслед за ним, или перед ним идет свитский поезд, причем иногда идет впереди Императорский поезд, а свитский сзади, а иногда наоборот, Императорский сзади, а свитский впереди (порядок поездов часто меняется). - Так произошло и в данном случае.
Гартеман, о котором идет речь, нанял домик в самой Москве, там где дорога подходить к вокзалу (Московско-Курская ж. д.); из этого домика Гартеман провел мину к железной дороге как раз под насыпь; туда он поставил взрывчатую машину и из своего дома посредством электричества хотел взорвать Императорский поезд, когда он будет проходить мимо. По его сведениям {116} Императорский поезд должен был идти за свитским поездом, но случилось так, что как раз недалеко перед Москвой переменили, и поезд Императорский пошел впереди свитского. Поэтому Гартеман взорвал мину, но не тогда, когда проходил Императорский поезд, а когда проходил свитский поезд, причем мина взорвалась довольно поздно, так что хотя поезд и потерпел крушение, но сравнительно меньше, чем если бы мина была взорвана по средине поезда (т. е. когда поезд находился в середине этой мины). Несмотря на эту неудачу, все таки держался слух, что Гартеман хочет снова делать покушение на нового Императора, поэтому Полянскому и дана была миссия убить Гартемана.
Этого Полянского я знал, когда он был еще офицером уланского полка, который стоял недалеко от Одессы.
Полянский часто появлялся в Одессе; он ухаживал за очень красивой и довольно известной актрисой Глебовой, так как я тогда был молод и не женат, то я знал всех более или менее выдающихся актрис, которые были в Одессе; в обществе актрис я и встречал этого Полянского.
В Париже Полянский увидел меня в первый раз, когда мы сидели вместе с ним на закрытой террасе Гранд-Отеля. Он завтракал; я тоже пришел завтракать. Он спросил меня, для чего я приехал? Я, конечно, дал ему очень уклончивый ответ. Потом мы встречались с ним на следующий день; на третий день он сделал мне знак, такой знак, который в нашем обществе "Святой Дружины" давался, чтобы узнавать друг друга. Я ему в свою очередь ответил знаком; тогда он подошел ко мне и спросил: "Вы вероятно приехали меня убить, в том случае, если я не убью Гартемана? Я должен Вас предупредить, что если я до сих пор не убил Гартемана, то только потому, что я был задержан. Вот завтра встанем в 5 часов утра и пойдем вместе; я Вам докажу, что вполне от меня зависит убить Гартемана; я могу убить его каждый день, но только из Петербурга мне дан приказ, чтобы пока я этого не делал, впредь до распоряжения; вероятно, это произошло вследствие того, что ожидали вашего приезда." - Я сказал, что я ничего не знаю.
Утром мы с ним пошли. Я видел (это было в Quartier Latin), как Гартеман вышел, а два апаша или хулигана стояли около тех ворот, из которых он вышел; они последовали за ним, затем {117} эти хулиганы подошли к Полянскому и начали делать ему сцену, что вот третий день они готовы завести с Гартеманом драку (их план был таков: завести с ним драку и во время драки его убить) и что они этого не делают только потому, что Полянский не разрешает. Затем они заявили, что, хотя Полянский всякий раз платит им, когда он им этого не разрешит, по сто франков, но им все это надоело и, если он им завтра не разрешит убить Гартемана, то мы, говорят, это дело бросим.
"Вот видите, сказал мне Полянский, - у меня все уже несколько дней готово, чтобы убить Гартемана, но я ожидаю, так как мне дано распоряжение из Петербурга этого не делать". Я спросил: "Кто же дал вам это распоряжение?" Он ответил, что распоряжение это передано через Зографо.
Этот Зографо был сыном бывшего когда то посланника в Греции; он был другом детства Воронцова-Дашкова, и эти дружеские отношения сохранились между ними до настоящего времени. Зографо был отцом графини Орловой-Давыдовой (той самой Орловой-Давыдовой, муж которой один из самых богатых людей в России).
- Поедемте, говорить мне Полянский, в ресторан "Voisin", там будет Зографо, я, говорит, езжу туда каждый день. Мне Зографо сказал, что он ожидает что-то из Петербурга.
Я поехал в ресторан "Voisin". Там действительно был Зографо, я показал ему знак, он мне сейчас же ответил, и мы сели втроем за столик. Полянский говорит: "Вот я сегодня ездил с Сергеем Юльевичем, он убедился... Ведь я знаю, для чего он приехал. Он приехал, чтобы меня убить, если я не убью Гартемана. Я возил Сергея Юльевича, чтобы доказать ему, что тут недоразумение, что я не причем, потому что ведь Вы задерживаете?"
Зографо говорит: "да, это действительно так; из Петербурга послан сюда генерал-адъютант Витгенштейн, чтобы все это дело ликвидировать".
Я сказал, что ждать Витгенштейна не буду, а сегодня же уезжаю обратно в Киев. И уехал.
При этом мне вспоминается следующее смешное событие, которое случилось, когда я находился в Париже и жил в Гранд-Отеле.
В это время приехал в Париж из Иваново-Вознесенска какой-то молодой купчина, который остановился тоже в Гранд-Отеле. Как {118} только он приехал с поезда, сейчас же пошел завтракать, на завтраке порядочно нализался. После завтрака он пошел к себе в номер проспаться; затем пришел к обеду и на обеде совсем уже нализался. Его вынесли и на подъемной машине доставили в его номер, который был в третьем этаже. Доставив его в номер, раздели его, положили в постель; заперли номер на ключ, а ключ положили ему у дверей. (Гранд-Отель такая громадная гостиница, что там на приезжающих внимания не обращают.) Проходит один день, этот купчина из своего номера не выходит, другой - не выходит (а все время на его имя получаются телеграммы из Иваново-Вознесенска) ; на третий день уже обращаются ко мне и говорят: "здесь остановился ваш компатриот, он уже третий день не выходит из номера, как вы думаете, отчего это происходит?"
- "Почему я - говорю - знаю". - "А как вы посоветуете?" Я посоветовал войти в номер. Вошли. Он преспокойно спит. Когда мы вошли - проснулся и, обратясь ко мне, спрашивает (он по-французски совсем не говорил). "Давно, говорит, - я здесь? Много спал? Теперь поздно?". - "Да, говорю, - спите вы очень много, третьи сутки спите". - "Да я, - говорить, - несколько раз вставал. Встану, подойду к окну, смотрю - темно (а там в окнах сделаны такие ставни, что свет не проходит), подойду - говорит - посмотрю в окно, вижу все темно, опять ложусь. Эти три дня я несколько раз, - говорит, вставал, есть хотелось; здесь у меня были купленные дорогой конфеты, пирог - я все сожрал. Поем конфеты, пирог, запью водой и опять ложусь... Сколько время сплю?" - "Да, - говорю, - третьи сутки так спите". - "Ах, - говорить, - какая беда."
- Принесли ему телеграмму; оказывается, - жена требует его возвращения домой и ругательски ругает за то, что он не возвращается. Он спросил, когда отходить поезд? Ему сказали. Я взял ему комиссионера, тот отвез его на вокзал и отправил в Россию. Оказывается, он в Париже пробыл три дня, но все эти три дня спал пьяным в гостинице, потому что воображал, что это одна ночь, так как в гостинице были такие ставни, что совсем света не пропускали.
Когда я вернулся обратно в Киев, то вследствие этой глупой истории с Гартеманом, а также истории с содержателем конторы для найма, который, по видимому, также числился в этом обществе; и так как, кроме того, по всей России распространилось очень много {119} слухов о существовании этого общества, и о том, что туда направилась всякая дрянь, которая на этом желала сделать себе карьеру; это общество в самый короткий срок сделалось "притчей во языцех" - вот вследствие всего этого, я и почувствовал необходимость выйти из этого скверного, в конце концов, по меньшей мере смешного, если не грязного и гадкого дела. Поэтому я написал графу Воронцову-Дашкову письмо такого содержания: что вот тогда-то я написал письмо моему дяде, а мой дядя передал это письмо через него Государю, и, что это послужило основанием для образования общества "Святой Дружины", что эта "Святая Дружина" обратилась теперь в крайне короткий срок, в течение каких-нибудь полгода в самое по меньшей мере смешное, если не постыдное учреждение, что я быть в таком положении не могу; а с другой стороны, раз уже я дал присягу, то не считаю себя вправе выйти из этого общества, чтобы не поступить некорректно. Поэтому я предлагаю следующее: чтобы список всех членов, которые этому делу служат по долгу и чести, а не из за каких-нибудь лицемерных видов, чтобы этот список всех членов, составляющих это общество, был опубликован в "Правительственном Вестнике" и других газетах.
А также, чтобы и цель общества была опубликована, так как в этом случае имена всех этих лиц станут известны анархистам и революционерам, то, конечно, эти последние направятся прежде всего на всех нас, а поэтому при этих условиях я уверен, что масса лиц, даже, вероятно, большинство - не пожелает участвовать в обществе и откажутся от того, чтобы их фамилии были опубликованы и, таким образом, общество это очистится от всех дурных элементов. Затем в письме я предупредил графа Воронцова-Дашкова, что буду ждать ответа месяц, а если через месяц ответа не получу, то буду считать себя выбывшим из общества.
Прошел месяц, я ответа не получил, а поэтому отослал ему все документы, которые у меня были по этому обществу, а также все знаки, шифры и т. д. Тем эта смешная история постольку, поскольку я в ней участвовал и кончилась.
{120}
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
МОЯ СЛУЖБА В КИЕВЕ
Когда я переехал в Киев, то генерал-губернатором и командующим войсками был генерал-адъютант Дрентельн. Этот Дрентельн был очень почтенный человек; во время последней Турецкой войны он был начальником тыла армии. До него начальником тыла армии был генерал Каталей, а когда Каталей умер, то на его место был назначен Дрентельн, который раньше командовал войсками Киевского военного округа. После войны, вместо убитого Мезенцева, Дрентельн был назначен шефом жандармов, а когда явилась "диктатура сердца" Лорис-Меликова и III отделение было соединено с министерством Внутренних дел, то Дрентельна назначили командующим войсками в Одессе, а из Одессы он был переведен генерал-губернатором и командующим войсками в Киев, как раз за насколько месяцев до моего туда приезда.
Как он, так и его жена, Марья Александровна Дрентельн, старушка под 80 лет, которая жива и до настоящего времени, обладает совершенно свежею памятью, что бывает очень редко в такие лета - очень почтенные люди.
Дрентельн, хотя и не был боевым генералом, но в мирное время был очень хорошим, знающим свое дело генералом и держал Киевский военный округ в блестящем порядке.
У Дрентельна была одна дочь и один сын, который был в то время еще в юношеском возрасте. Его звали Сашей Дрентельн; он был в Киевском университете.
Дочь его была в то время совсем еще молодой девушкой и она там же вышла замуж за офицера, который имел должность при штабе, за некоего Романенко, который ныне командует корпусом в Одессе. Сын же Дрентельна, окончив курс в университет, женился на дочери председателя судебной палаты - Поповой. Отец ее - человек очень богатый, по жене, которая была из купчих.
{121} Затем после смерти Дрентельна они все переехали в Петербург и молодой Дрентельн поступил в Преображенский полк, где он все время и находился. Ныне он состоит помощником начальника походной Канцелярии Его Величества; это один из самых близких людей к Государю. - Я об этом упомянул потому, что, конечно, со временем Дрентельн будет один из самых близких сановников при Дворе, при Особе Государя. Этому способствуют следующие обстоятельства:
1. Государь сам служил в Преображенском полку и знал там раньше Дрентельна; 2. Государь знает, что Отец Его Александр III очень благоволил к отцу Дрентельна; 3. Дрентельн человек во всяком случае культурный, потому что все таки он прошел университет и кончил курс очень хорошо; 4. но едва ли не самое главное обстоятельство, которое дает ему возможность держаться твердо при дворе, это то, что он не имеет жены, а следовательно, благодаря этому избегаются такие обстоятельства, которые постоянно возбуждают различные мелкие интриги.
Когда отец Дрентельна был Киевским генерал-губернатором, то он был всеми уважаем, как русскими, так и инородцами. Хотя он был очень жесток с инородцами и для войск был суровым командиром, но, тем не менее, так как он был очень справедливым, безусловно честным и порядочным человеком, то умел внушать к себе большое уважение. Мне теперь часто приходится слышать от поляков и евреев о том, что когда Дрентельн был в Киеве генерал-губернатором, то - говорят поляки и евреи - мы на него постоянно жаловались, а теперь мы о нем постоянно вспоминаем и считаем, что то время было одно из лучших для нас, потому что хотя Дрентельн был относительно нас жесток, но в то же время он был крайне справедлив.
Я был почти что свидетелем смерти Дрентельна. Это произошло следующим образом. Я не помню, по какому случаю в Киев был парад войск, и вот Дрентельн верхом делал смотр войскам; он был сравнительно небольшого роста, чрезвычайно полный, почти совсем без шеи. Когда он производил смотр, то вдруг с ним сделался апоплексический удар, он свалился с лошади и умер. В то время, когда привезли Дрентельна к подъезду его дворца, я как раз выходил из своей квартиры; и вот я вижу, что везут Дрентельна. Я сейчас {122} подбежал к экипажу и вижу, что его привезли два адъютанта; один адъютант - Трепов, нынешний генерал-губернатор Киевский (он занимает то место, которое тогда занимал Дрентельн) и другой адъютант Афонасопуло, который ничем неизвестен, ничем не отличался, кроме своего крайне высокого роста.
Итак я был свидетелем, как Дрентельна внесли в кабинет, я вошел вслед за нёсшими его (т. е. вслед за его телом) и присутствовал при первой панихиде.
Говоря о Дрентельне, я вспомнил следующий забавный эпизод, который случился в Киеве с номинальным редактором тамошней либеральной газеты "Заря", присяжным поверенным Андреевским, в то время, когда я и Дрентельн жили там.
Действительным редактором этой либеральной газеты был. присяжный поверенный из евреев - Куперник (дочь которого - довольно известная литераторша), а фиктивным редактором этой газеты "Заря" был, как я уже сказал, Андреевский, который писал в этой газет фельетоны.
Андреевский был чрезвычайно остроумный человек, но крайне неосновательный, забулдыга. Он женился на дочери антрепренера тамошней оперы, бывшего петербурского тенора Сетова; она была очень красива. Андреевский все время жаловался своим знакомым, говорил, что он женился на Сетовой совсем не потому, чтобы она ему особенно нравилась, а потому, что он думал, что отец ее Сетов имеет состояние и даст за своей дочерью большое приданое, а между тем, он решительно ничего не дал, кроме декораций 4-го акта оперы Аида.
Вот этот самый Андреевский и писал в "Заре" воскресные фельетоны, причем всегда затрагивал кого-нибудь из Киевского общества.
В это время в Киеве жил очень почтенный артиллерийский полковник; у него была жена очень красивая, за которой постоянно кто-нибудь ухаживал и ухаживал с успехом. И вот тогда, между прочими ухаживателями, имевшими у ней успех, пользовался также успехом и князь Горчаков (о котором я уже говорил и который приезжал в Киев и некоторое время там жил).
Вот этот Андреевский начал писать роман, в котором изображал жену этого полковника, ее похождения и лиц, {123} ухаживавших за ней, - между прочим и того ухаживателя, который именно в то время имел успех (чуть ли это не был князь Горчаков).
Этот роман совершенно вывел из терпения бедного мужа этой дамы. Полковник пошел к Дрентельну и пожаловался на Андреевского. Тогда Дрентельн приказал позвать к себе Андреевского (В то время расправа с журналистами была такая же, какая практикуется и ныне, во времена Столыпина, т. е., если какой-нибудь журналист напишет что-нибудь неприятное, то он призывается к начальнику печати. Начальник печати говорить ему: лучше прекратите, а если не прекратите, то мы с вами сделаем то-то и то-то и, в конце концов, вы провалитесь в тартарары.) и говорить ему:
Правда, что вы пишете там в вашем романе, в фельетонах всевозможные гадости о дамах и дамах порядочных? Так вот, я вам приказываю, чтобы вы больше не смели писать, чтобы вы этот роман прекратили, а иначе я поступлю с вами, как вы этого и не ожидаете!
Тогда Андреевский и говорить Дрентельну:
- Ваше превосходительство, вы знаете - я всегда исполняю ваши приказания, и это ваше приказание я также исполню, только я вас прошу будьте так добры, - позвольте, - говорить, - моему герою романа спокойно умереть. Я вам даю честное слово, что в следующем фельетоне он умрет и этим кончится весь роман.
Дрентельн засмеялся и этого Андреевского прогнал.
Вслед за Дрентельном генерал-губернатором был назначен Чертков, который впоследствии занимал должность Варшавского генерал-губернатора. Чертков был совсем другой тип. Он был человеком из высшего общества, мало военным; как командующий - занимался войсками очень мало. Имел порядочное состояние а также большие связи в Петербургской аристократии.
Женат он был на известной до настоящего времени Ольге Ивановне. Известна она тем, что была весьма забавной дамой и при том положительной красавицей. В настоящее время ей более 60-ти лет; между тем она до настоящего времени весьма франтится. Теперь она живет в Петербурге, а муж ее, Чертков, уже умер. - Когда Чертков был губернатором в Воронеже, а потом наказным атаманом в Новороссийске, он влюбился в эту Ольгу Ивановну, которая была женой полицеймейстера, развел ее с мужем и женился {124} на ней. Эта женитьба и была причиной, почему Чертков долгое время был не в особенном фаворе при дворе, потому что в то время к таким вещам, как "развод", относились при Дворе очень строго, совсем не так, как относятся к этому теперь.
Говорят, что Ольга Ивановна, - и это несомненный факт - еврейского происхождения Но это, по моему мнению, нисколько не служить для нее каким-нибудь минусом. Она очень порядочная и довольно образованная женщина; чрезвычайно жизнерадостная. Всю жизнь свою она постоянно веселилась, имела постоянно много поклонников между адъютантами своего мужа.
От первого ее мужа, Верещагина, у нее было двое детей. Сын ее, Верещагин, служит в Государственной канцелярии и состоит уже гофмейстером. Затем дочь (Верещагина) уже девушку в довольно зрелом возрасте выдали замуж за прокурора Варшавской Судебной Палаты - Коваленского, того самого Коваленского, который был Директором Департамента Полиции и скоро будет 2 года тому назад, как он застрелился.
От Черткова было две дочери. Одна дочь за графом Толстым, а другая за князем Гагариным. Обе они теперь сравнительно еще молодые женщины, т. е. от 30-40 лет.
Ольга же Ивановна не смотря на то, что она старуха, до сих пор еще играет роль в том смысле, что она женщина очень забавная, оригинальная и своими оригинальными выходками часто многих форсирует и вообще многих забавляет.
Чертков оставил пост Киевского генерал-губернатора в начале царствования Императора Александра III, вследствие сенаторской ревизии, сделанной в Киеве сенатором, а впоследствии членом Государственного Совета, известным Половцевым.
Я лично не думаю, чтобы Чертков, как генерал-губернатор или командующий войсками, был хуже других ординарных генерал-губернаторов и командующих войсками, которых так много среди этих лиц. Но, почему то, он не понравился Императору Александру III.
Я думаю, что не понравился он Императору из-за своей жены и некоторого высокомерного тона, которого он всегда держался.
Во всяком случае несомненно, что как генерал-губернатор и командующий войсками Чертков был несравненно ниже Дрентельна и гораздо менее его авторитетен. Поэтому, когда он оставил пост генерал-губернатора и командующего войсками, то очень долго не {125} получал никакого назначения и жил как бы в опале, в своем имении в Киевской губернии. Только при нынешнем Император Николае II, когда умер Варшавский генерал-губернатор граф Шувалов, его в качестве кандидата выдвинули на этот пост, и он его занял, пробыв в течение десяти лет вне всяких дел. Заняв этот пост, Чертков через два года умер.
Когда Чертков оставил пост Киевского генерал-губернатора, то его место занял Радецкий, очень видный герой последней Турецкой войны, тот самый Радецкий, который так долго держался на Шипке и известен своими постоянными донесениями: что "на Шипке все спокойно" (Шипка - это один из высоких хребтов Балканских гор). Эти свои донесения Радецкий посылал в то время, когда он каждый день со своим сравнительно небольшим отрядом обстреливался турецкими войсками.
Когда этот Радецкий приехал в Киев, то он был уже в значительной степени рамольный. Но, как военный человек, представлял собою авторитет; о гражданских же делах он не имел никакого понятия.
Скоро после моего приезда в Киев Вышнеградский, который был вице-председателем правления Юго-Западных дорог, был сделан министром финансов, а так как Блиох сам делом не занимался, то нужно было найти человека, который бы занимался делом Юго-Западных железных дорог в правлении, т. е. в сущности был бы председателем. На этот пост был приглашен управляющий Юго-Западных железных дорог Андреевский. Так как им не были вполне довольны потому, что Юго-Западные дороги все время приносили или дефицит, или давали очень мало дохода, то обратились вторично в министерство путей сообщения с просьбою утвердить меня управляющим Юго-Западными железными дорогами. На этот раз в виду того авторитета, который я приобрел на железных дорогах, министерство путей сообщения уже не сочло возможным отказать в моем утверждении на том основании, что я не инженер путей сообщения.
Итак, министерство меня утвердило, и я сделался управляющим Юго-Западными железными дорогами. Я был первым и единственным до настоящего времени управляющим одной из самых {126} больших железных дорог, который не был инженером путей сообщения и вообще не был инженером, так что, если я понимал и понимаю несколько в железнодорожном деле, то это лишь потому, что я был хорошим математиком и практически этим делом занимался, служа на железных дорогах. Мне удалось во время моего пребывания управляющим Юго-Западными железными дорогами поставить эти дороги в совершенно твердое положение в финансовом отношении; акции этой дороги значительно повысились, и дорога в мое время начала давать регулярный дивиденд.
Я имел счастье вообще, где бы я ни служил, приглашать талантливых сотрудников, что, по моему мнению, составляет одно из самых главных и необходимых достоинств администраторов по крупным делам, а по государственным в особенности. Лица, - которые не умеют выбирать людей, не имеют нюха к людям, который не могут оценить их способностей и недостатков, - мне кажется, не могли бы быть хорошими администраторами и управлять большим делом. Что касается меня, то я могу сказать, что у меня этот нюх, может быть, природный, очень развит. Я всегда умел выбирать людей и, какую бы должность я ни занимал, и где бы я ни был, везде являлась крупная плеяда талантливых и способных работников. - Так было на Юго-Западных жел. дорогах, особенно же это проявилось на боле обширном поприще моей деятельности, т. е., когда я был министром финансов в течение 101/2 лет. Все последующие министры финансов, бывшие после меня, как то Плеске, Шипов, Коковцев - все это бывшие мои сотрудники, которых я, - так сказать, вытащил. - Также среди членов Государственного Совета есть целая серия членов Г. С., которые прежде были моими сотрудниками на различных поприщах. В настоящее время все главные посты министерства финансов - все заняты бывшими моими сотрудниками, а также это можно сказать и относительно частных обществ.
Главный банковый деятель в Петербурге настоящего времени Александр Иванович Вышнеградский - (сын бывшего министра финансов) был у меня начальником отделения кредитной канцелярии в то время, когда я был министром финансов, затем при мне он все время повышался, но потом оставил министерство финансов и {127} ушел в частный банк, как он мне говорил, вследствие того, что не может ужиться с формализмом, введенным Владимиром Николаевичем Коковцевым. - Теперь это один из самых выдающихся финансистов в банковском деле.
Затем еще один выдающийся финансист в банковской сфере, - еще сравнительно молодой человек, - Алексей Иванович Путилов, которого я застал в министерстве финансов, состоящим при юрисконсульте министерства Белюстин, тогда он только что окончил курс в университете. Затем Путилов был секретарем, - потом директором канцелярии и, наконец, управляющим крестьянским и дворянским банками. - Когда же я ушел из председателей совета министров, то он оставил службу и вышел в отставку. В настоящее время он состоит председателем правления Азиатского банка и является одним из самых влиятельных, скажу, модных финансистов в банковских сферах, не только у нас в Петербурге, но и за границей.