Владимир Гриньков. Санитар

   – Могила все вылечит, – сказала баба Даша почти жизнерадостно.
   – Рановато вы о могиле-то, – не согласился Паша.
   – В самый раз. Человек подготовиться к этому должен.
   "Должен, да не всякий, – подумал Паша. – Ектенбаев вон еще сколько прожить собирается, наверное. А жить-то осталось всего ничего".
   Взглянул на часы. Ектенбаеву жить оставалось четыре часа тридцать минут. Плюс-минус пять минут. Но это роли не играет. За пять минут не наживешься.

19

   К вокзалу Паша приехал без двадцати девять. Уже совсем темно стало, привокзальная площадь освещалась призрачным светом фонарей. Лица людей казались неживыми. Паша пересек площадь, на стоянке такси склонился к открытому окну машины. Водитель подремывал устало, намаялся за день, наверное.
   – На Борщаговку едем, друг? – спросил Паша.
   – Куда именно?
   – К ремонтному заводу.
   – Нет, – сказал шофер. – Места там глухие. Клиентов даже днем не сыскать. Назад пустым буду ехать. Холостой пробег, – и развел руками.
   – А если я плачу?
   – Денег не хватит.
   – У меня хватит.
   – Тогда садись.
   Часы показывали без десяти девять.
   – Только мы по дороге в одно кафе заскочим, – сказал Паша.
   – Ну, начинается, – протянул шофер недовольно. – Мы так с тобой не договаривались.
   – А оно здесь, кафе-то, – сказал Паша примирительно. – "Стрела". Знаешь?
   – Знаю.
   – Подъезжаем, я туда на минуточку заскакиваю – и едем дальше.
   – Две минуты жду, – сказал шофер, все больше мрачнея. – И уезжаю.
   – Договорились.
   Над входом в "Стрелу" помигивали лампочки. Секунда света, секунда тьмы. У двери стоял кто-то, но лица Паша не рассмотрел. Сказал шоферу, напрягаясь:
   – За углом останови.
   Повернули, остановились. Паша сунул в ладонь шоферу купюру:
   – Чтоб не думал, что я убегу.
   И сумку тоже в машине оставил. Нож в карман переложил. Остановился, прежде чем из-за угла выйти, взглянул на часы. Без трех минут. Вышел из-за угла вразвалочку. Тот, у входа, все так же стоял неподвижно и головы даже не повернул, когда Паша появился. Паша за его спиной встал, нож в кармане сжимая, но не доставал его пока, произнес негромко:
   – Ектенбаев…
   То ли спрашивал, то ли утверждал. Человек обернулся, спросил удивленно:
   – Что?
   Пьяный. И не Ектенбаев.
   – Ничего, – сказал Паша. – Все нормально.
   Только теперь, стоя рядом с незнакомцем, он увидел, что тот шатается.
   – Что-то плохо мне, – сказал пьяный. – Просто жуть.
   – Да, брат, бывает, – согласился Паша.
   – Ты не поможешь мне?
   – Чем?
   – За столик бы мне, в кафе.
   – Чушь, – сказал Паша. – Тебя там вконец разморит. Здесь побудь, на воздухе.
   Пьяный вдруг упал неловко, подогнув руку. Открылась дверь кафе, кто-то вышел и встал за Пашиной спиной. Паша обернулся резко. Лампочки над входом вспыхнули в очередной раз. Лицо у человека было скуластое. И разрез глаз – азиатский.
   – Так это ваш друг? – сказал Паша спокойно и показал на лежащего человека.
   – Почему же мой? – спросил настороженно азиат.
   – Вы же Ектенбаев, наверное?
   Паша фразы произносил как по-писаному, он почему-то знал, что именно так говорить надо, а не иначе.
   – Подходит ко мне и спрашивает: "Это ты Ектенбаев?" Я ответить ничего не успел, а он вдруг завалился. Пьяный, что ли? Или почувствовал себя нехорошо?
   Ектенбаев разволновался отчего-то, сделал шаг вперед и склонился над лежащим. Паша его ножом ударил в тот самый миг, когда лампочки в очередной раз гасли. И уже в темноте наугад еще дважды ударил, чтоб наверняка, и побежал за угол. Когда свет вспыхнул, Паши уже не было у входа, он в такси садился и говорил, запыхавшись, будто после стометровки:
   – Вот и сделали все дела. Едем.
   – Едем, – согласился шофер и завел двигатель. – Последний пассажир ты у меня сегодня.
   – А чего же так? – озаботился Паша.
   – Хватит. Всех денег не заработаешь, – вздохнул. – А хотелось бы.
   – Семья, да? – догадался Паша.
   – Не то слово – семья. Три дочки, это говорит тебе о чем-нибудь?
   – Ага, – сказал Паша. – Приданое всем троим нужно, да?
   – То-то и оно. Чтоб перед людьми не было стыдно.
   – А что же ты на парней не расщедрился?
   – Это не я, – сказал шофер. – Это жена сплоховала.
   – Да ну? – не поверил Паша.
   – Конечно, жена. Я со своей стороны все сделал, что от меня зависело.
   – А что от тебя зависело?
   – Зачать.
   – Да, – сказал Паша. – Нелегкое дело. Не надорвал здоровье-то на этом?
   – Ты зря смеешься, – обиделся шофер. – От нас, мужиков, очень многое в этом деле зависит.
   – Это точно, – согласился Паша.
   Вспомнил вдруг, о чем хотел спросить:
   – Так три раза промахнулся и решил не рисковать больше? Вдруг опять девчонка?
   Шофер помолчал, потом сказал со вздохом:
   – Может, я и дурак, и опять вляпаюсь с этим делом. Но не удержался вот. Опять жена на сносях.
   – Ну ты герой! – восхитился Паша. – И скоро прибавление?
   – Врачи говорят – месяц остался. Тебе где остановить-то?
   – Сразу за заводом. Я тебе покажу.
   За заводом начинался частный сектор. Свет из окон домов не пробивался из-за высоких заборов.
   – Останови вот здесь, – сказал Паша.
   Машина остановилась. Паша ударил шофера в грудь, нож в первый миг ткнулся во что-то твердое, – наверное, в ребро, – но сразу же скользнул ниже и прошел в тело по самую рукоятку. Шофер вскрикнул:
   – Ти-ш-ш-ше! – прошипел Барсуков.
   Он щелкнул рычажком, выключил фары. Теперь совсем темно стало, Паша запер изнутри дверцу со стороны водителя, заглушил двигатель. Посидел мгновение, размышляя, все ли сделал правильно. Вдруг вспыхнул сзади свет, приближалась машина. Паша замер и сидел, не шелохнувшись, все время, пока автомобиль не миновал их, после чего из машины выскочил, направился поспешно к заводу. У самой проходной была автобусная остановка, но Паша ее обошел стороной, потому что знал: когда его искать будут, то непременно постараются найти людей, стоявших в этот час на остановке. И его, Пашу, в два счета вычислят.
   Прошел два квартала и только тогда сел в троллейбус. Свет в салоне был тусклый. Паша встал на задней площадке, отвернулся к окну. И правильно сделал, как потом оказалось.
   Уже дома обнаружил на рубашке кровавое пятно. Попытался отстирать, но не смог. Высушил рубашку и утром сжег ее в тазу, а пепел спустил в канализацию.
   Ему немного не по себе было от вчерашнего, вспоминался таксист – лишняя жертва. Но по-иному и нельзя было. Ни одного свидетеля, никогда – это надо за правило взять. И тогда он будет неуязвим.

20

   Паша теперь сам покупал газеты и, когда выпадало свободное время, прочитывал их от начала до конца. О последних событиях не писали ничего. В рубрике «Криминальная хроника» сообщалось о набегах на коммерческие ларьки и о разгроме притона наркоманов. Об интересующих Пашу убийствах не было ни строчки.
   – Ты всерьез взялся за повышение образовательного уровня, – сказал Дегтярев.
   Он после их последней ссоры отошел немного, но не совсем, и задирал Пашу теперь с каким-то ожесточением.
   – Да, – согласился спокойно Паша. – Ученье-то, как говорится, свет.
   Газет у Паши была целая стопка, и он перелистывал их одну за другой, не находя того, что его интересует. Это повторялось каждый день. Он сначала пролистывал газеты, а потом принимался за тщательное их изучение, надеясь, что все-таки есть то, что он ищет, надо лишь поискать.
   – Ты неправильно поступаешь, – сказал Дегтярев.
   – Это ты о чем?
   – На своих нападаешь.
   Ах, вот оно в чем дело. Дегтярев все эти дни страдал, похоже. Гораздо сильнее страдал, чем показывал это внешне.
   – Прости, если я тебя обидел, – произнес Паша равнодушно.
   Его равнодушие было обидным. Дегтярев закурил.
   – Ты хочешь показать свою крутизну, да? – спросил он, глядя с прищуром на кольца сигаретного дыма. – Самоутверждаешься таким образом?
   Паша перевернул страницу газеты, посмотрел на Дегтярева внимательно.
   – Я тебе ничего не хочу доказать, – буркнул.
   – А кому ты хочешь доказать? – вскинулся Дегтярев.
   Сигарета в его руке дрожала.
   – Мне не хочешь доказать? А кому хочешь – себе? Или еще кому-то?
   – Доказывать ничего не надо. Аксиома в доказательствах не нуждается.
   – Какая аксиома?
   – Которая гласит: никто и никогда меня, Барсукова, не согнет.
   "Три ножевых ранения. Но потерпевший жив". Газета дрогнула в Пашиных руках. Под заголовком была короткая, на несколько десятков строк, заметка. Сообщалось о нападении на известного предпринимателя, председателя ассоциации "Союз" Ектенбаева. Неизвестный нанес ему три ножевых ранения и скрылся. Ектенбаев жив и находится в одной из городских клиник. Первые показания следствию он уже дал.
   – Ты все не можешь понять, Паша, что не прав, – сказал Дегтярев, пуская дым кольцами.
   Паша, бледный, сидел с газетой в руках, но ничего в ней не видел, похоже.
   – Я же на тебя не злюсь, когда ты что-то не так сделаешь, – сказал Дегтярев и голову повернул.
   Опустил руку с сигаретой, всмотрелся в Пашино лицо, спросил обеспокоенно:
   – Что-то случилось?
   Он громко спросил, и Паша вздрогнул. Вскинул голову, посмотрел на Дегтярева так, будто только что в чувство пришел.
   – Что-то случилось? – повторил вопрос Дегтярев.
   – Ничего не случилось. Нормально все.
   Паша лгал. То, что случилось, было ужасно. Ектенбаев, эта сволочь Ектенбаев, его, Пашу, видел и остался после этого в живых. И уже дал показания следователю. Вычислить Пашу – лишь вопрос времени. Отложил газету в сторону, взглянул на Дегтярева. Тот смотрел по-прежнему с тревогой.
   – Ты завязывай с такими разговорами, – сказал Паша негромко. – Нервируют они меня чрезвычайно. Вот и сердце что-то прихватило.
   То, что говорил, выглядело убедительно.
   – Может, таблеток? – предложил Дегтярев. – Что пьют-то в таких случаях. Или лучше не таблеток – водочки. А?
   – Водочки мы еще попьем, – смог улыбнуться Паша.
   Чувствовал, что надо улыбнуться обязательно.
   – На твоем дне рождения.
   Дегтярев кивнул, соглашаясь, затянулся сигаретой.
   Черта с два Паша к нему на день рождения пойдет. Уехать надо. Сегодня же, без задержек. Оставить этот город, отступить на время. Пусть ищут. Не найдут. А он выждет и вернется. И еще покажет себя. Отложил газету в сторону.
   Что происходит-то? Борьба. Он – против них. Они сильны, этого не отнять. Но уехать насовсем – значит сдаться. Подчиниться их силе, признать свое поражение. Нет, он вернется непременно, и о нем еще заговорят.
   Думал об этом весь вечер. И когда домой с работы возвращался – тоже думал.
   Троллейбус, в котором Паша ехал, на светофоре остановился. Через дорогу, чуть впереди, виднелся за деревьями белый корпус центральной "неотложки". Это сюда, наверное, Ектенбаева раненого привезли поначалу. А потом? Увезли? Или здесь оставили? Но в любом случае он где-то в больнице, не домой же его отпустили с тремя ножевыми ранениями. Значит, можно вычислить. Он под охраной, конечно. Но как до него добраться – это уже другой вопрос. А сначала – вычислить.
   Паша так разволновался, что едва дождался своей остановки. Выскочил из троллейбуса, пошел по тротуару, едва не срываясь на бег. Он уедет сегодня – если у него сейчас не получится ничего. Но прежде надо все-таки попробовать. Если он их перехитрит и до Ектенбаева доберется – ему никто тогда не угрожает. Ектенбаев дал его словесный портрет, но это чепуха все, несерьезно. Под этот портрет подойдут тысячи людей. Значит, только на опознании Пашу смогут уличить, когда его поставят перед Ектенбаевым и спросят: "Этот вас ножом ударил?" А тот скажет: "Да!"