Страница:
Владимир Ильич Жельвис
Наблюдая за русскими
Введение
«Наблюдая за русскими»… Кому нужна эта книга? Зачем русскому человеку наблюдать за самим собой? Еще можно понять, зачем наблюдать за иностранцами. У них есть множество обычаев, привычек, взглядов, которые отличаются от наших и уже этим интересны. Но свои-то взгляды, вкусы и привычки мы, кажется, знаем!
Из этой книги вам, надеюсь, станет ясно, что люди, принадлежащие к той или иной культуре, далеко не всегда «ведают, что творят». Мы совершаем привычные поступки, порой не отдавая себе отчет, что где-то на другом конце земли люди, возможно, реагируют на ту же самую ситуацию прямо противоположным образом. И, как и мы, делают это интуитивно, просто потому, что так делали их предки. А когда им удается понаблюдать за нами, изумляются: надо же, какие чудаки, всё делают не так!
Ну и кроме того, разве не любопытно взглянуть на себя как бы со стороны, чужими глазами? Желательно, конечно, чтобы эти глаза были доброжелательными, но это уж как получится. В конце концов, если хочешь узнать правду о себе, приготовься держать удар, услышав что-то нелицеприятное.
Впрочем, опасаться тут нечего. Как писал Д. С. Лихачев, «Восхвалением самих себя по-настоящему русские никогда не „хворали“». И далее: «Сила самоосуждения прежде всего – сила: она указывает на то, что в обществе есть еще силы».
Или, в отличие от нашего знаменитого патриота земли Русской, вы считаете, что наши соседи сплошь черт-те что и только мы – белые и пушистые?..
Из этой книги вам, надеюсь, станет ясно, что люди, принадлежащие к той или иной культуре, далеко не всегда «ведают, что творят». Мы совершаем привычные поступки, порой не отдавая себе отчет, что где-то на другом конце земли люди, возможно, реагируют на ту же самую ситуацию прямо противоположным образом. И, как и мы, делают это интуитивно, просто потому, что так делали их предки. А когда им удается понаблюдать за нами, изумляются: надо же, какие чудаки, всё делают не так!
Ну и кроме того, разве не любопытно взглянуть на себя как бы со стороны, чужими глазами? Желательно, конечно, чтобы эти глаза были доброжелательными, но это уж как получится. В конце концов, если хочешь узнать правду о себе, приготовься держать удар, услышав что-то нелицеприятное.
Впрочем, опасаться тут нечего. Как писал Д. С. Лихачев, «Восхвалением самих себя по-настоящему русские никогда не „хворали“». И далее: «Сила самоосуждения прежде всего – сила: она указывает на то, что в обществе есть еще силы».
Или, в отличие от нашего знаменитого патриота земли Русской, вы считаете, что наши соседи сплошь черт-те что и только мы – белые и пушистые?..
Что же в нас русского?
Давайте начнем разговор с того, что попытаемся выяснить, кто имеет право называть себя русским. Живет в России? Так ее населяет больше ста самых разных народов, и все – коренные жители, россияне, но не обязательно русские. А кроме того, русских сейчас во всем мире – миллионы, и в Европе, и в обеих Америках, а кто-то, говорят, прижился даже на экваторе. Если русский переехал в США, так он уже и не русский, что ли? Может, русский – это тот, у кого родной язык – русский? Это уже ближе к истине, но ведь у нас множество людей, считающих себя кто татарином, кто евреем, кто молдаванином, но говорящих только по-русски. Родители русские? Ну и что? А если младенца, рожденного от русских родителей, воспитать в Китае в китайской семье – он кто будет? Его родной язык окажется китайский, а он сам? Белолицый китайчонок! Он и двигаться будет как китаец, и жесты его будут китайские, и мимика. Разве что глаза не станут раскосыми.
Остается, правда, генетика, но и она ничего не прояснит, потому что насчет родителей можно задать тот же вопрос: а они-то почему русские? Про паспорт не будем и говорить, теперь в паспорте национальность не указывается. Ну а если вспомнить, сколько у нас смешанных браков, так голова и вовсе пойдет кругом. Вот у автора этих строк, появившегося на свет в Ленинграде, в семье есть белорусы, литовцы, поляки и евреи, а у моей жены, родина которой – Дальний Восток, – украинцы и башкиры. Так по какой графе прикажете числить наших детей?
Ответ напрашивается сам собой: по той графе, которую выбирает сам человек. Если он чувствует себя русским, он – русский. В семье говорят по-русски? Родной язык – русский? Колыбельные ты слушал на каком языке? Сказки рассказывали прежде всего русские? Песни пели, книжки покупали на русском? Словом, в какой культуре сформировался ты как человек? В русской? Так ты самый настоящий русский, и никакие гены тут учитывать нет смысла. Твоя фамилия может быть Иванов, Иваненко, Ивановский, Иванидзе, Иванян, Иванопуло, Иваниди, Иван-заде, Иванис, Ивановс, Иваанис, даже какой-нибудь уж вовсе невероятный МакИван или Гасан Абдурахман ибн Иван, но если ты воспитан в русской культуре – ты стопроцентный русский.
А вот если ты сменил страну, забыл русский язык, усвоил полностью культуру той местности, где теперь живешь, и ощущаешь себя немцем, малайцем, да хоть «негром преклонных годов», то стоит подумать, можно ли тебя назвать русским. Ты полностью ассимилировался и стал тем самым немцем или малайцем. А цвет кожи и разрез глаз к этой проблеме отношения не имеют.
Так вот, в этой книге мы будем говорить обо всех тех, кто ощущает себя русским человеком, где бы ни жил. Конечно, если русский обитает, скажем, во Франции, то, хочет он того или нет, какие-то черты французской культуры у него появятся, тут уж ничего не поделаешь. Но ниже речь пойдет прежде всего о тех, кого можно было бы назвать «безупречно русскими».
Заодно несколько слов об авторе этой книги. Фамилия Жельвис досталась мне от дальних предков-литовцев, но с литовской культурой я, к сожалению, совершенно незнаком, хотя уверен, что она, эта культура, заслуживает самого высокого уважения. И языка литовского я не знаю, хотя он, как мне известно, очень интересен и не столь уж дальний родственник русского языка. Я прожил всю жизнь среди русских, впитал в себя русскую культуру и люблю ее никак не меньше, чем любой человек с самой что ни на есть русской фамилией. И принимаю на свой счет все достоинства и все недостатки исконно русского человека.
Кстати, как мне недавно удалось выяснить с помощью специалистов-филологов, в основе моей фамилии лежит литовский корень, означающий «лохматый». Неплохое имя для человека, проблема прически для которого навсегда утратила актуальность! Утешает, правда, тот факт, что подобные имена наши предки могли давать и в насмешку: так могли назвать не только какого-нибудь растрепу, но и абсолютно лысого человека. Вроде меня.
Так что если кому-то не нравится моя фамилия, зовите меня Лохматкиным, я возражать не буду!
А теперь попытаемся ответить на довольно непростой вопрос, кого можно считать «чисто русским» в генетическом смысле. Бывают ли такие вообще?
Обратите внимание: по-английски выразить мысль «Я русский» можно двумя способами: I am a Russian и I am Russian. В первом случае перед нами существительное Russian, то есть переводится фраза как «Я один из тех, кто относится к группе Russians (русские)». Во втором случае имеется в виду прилагательное Russian, то есть фраза означает приблизительно «Я русского происхождения». По-русски эта разница теряется, и к какой части речи тут относится «русский», непонятно, что весьма запутывает ситуацию. Про немца нельзя сказать «Я немецкий», про француза – «Я французский», а «Я русский» – почему-то можно.
Дело в том, что ученый мир до сих пор не знает точного значения слова «русский». Высказывается множество версий, но всё это гипотезы, более или менее правдоподобные догадки. Мне кажется наиболее интересной версия, что «русскими» звали мореходов, гребцов на галерах, а мореходы эти были самых разных племен, славяне гребли рядом с германцами, германцы с франками и так далее. Так что «русские» – это не племя, а род занятий, и «русский» исторически – прилагательное, профессиональный признак человека, а не он сам.
Вот как пишет об этом литературовед и культуролог Лев Аннинский: «„Русь“, собственно, это дружина, это княжеская властная структура, это государственный фермент в многоплеменном, непрерывно перемешивающемся растворе евразийского населения». Русь, говорит Аннинский, это «собиратели дани и в то же время – арбитры местного населения, строители крепостей, организаторы походов, купцы и воины, вернее – купцы-воины».
Так или иначе, считается, что нынешние русские – это потомки довольно многочисленных племен, прежде всего славян, скандинавов и угро-финнов. (Угры – это нынешние венгры.) Вот и подумайте, стоит ли говорить о «чисто русских» людях. Не забудьте к тому же, что русы очень активно контактировали со «Степью» – половцами, кипчаками и другими кочевниками, с которыми они не только воевали, но также торговали и сочетались браком. Некоторые ученые добавляют к нашим предкам еще и ираноязычных кочевников роксаланов, другие – германцев (готов, ругов и др.). А уж про контакты с татаро-монголами и говорить нечего.
Результат, как говорится, налицо. Или, если угодно, на лице. И особенно – на голове. Славяне считаются народом белокурым, с голубыми глазами. А вы много видели таких русских? Абсолютное большинство из нас – шатены, не белобрысые, как славяне и скандинавы, не черноголовые, как южане-степняки. Что-то среднее, результат сплава самых разных племен.
Именно поэтому мы и можем возмущенно спросить в пылу спора: «Что я рыжий, что ли?», имея в виду: «Что я, не такой, как все?» У норвежцев или ирландцев такого восклицания быть не может, там полстраны именно рыжие. Сразу видно: с половцами у них больших контактов не было.
Немного о происхождении корня «рус». Споров тут – на целую книгу. Вот, например, в византийских источниках фигурируют Rhos или Ros и даже R(h)osia, откуда, естественно – Россия. Но есть еще финское ruotsi – «шведы». Тоже неплохо, ведь шведы – скандинавы, которые нам не чужие. А если забраться в даль веков, в индоевропейские корни, то мы там обнаружим ruksa, russ, russa, означающие цвет, преимущественно цвет волос – светло-коричневый, русый, золотистый. Если мы в прошлом главным образом белокурые славяне – годится и это объяснение.
А наш любимый В. И. Даль утверждает, что слово «Русь» в свое время означало «мир, белсвет». А что? Очень может быть, потому что многие и многие народы считали себя центром мира, пупом земли. А мы что, рыжие что ли?
Помните, как в андерсеновском «Гадком утенке» только что вылупившиеся из тесного яйца утята, оглядевшись и увидев себя под широким листом лопуха, воскликнули: «Как велик мир!» На что мудрая мама-утка ответила: «Ну что вы, мир гораздо больше. Он тянется далеко туда, за сад священника. Но я там ни разу не бывала…»
Остается добавить, что славянские племена были многочисленны, и не факт, что они отдавали себе отчет, что они – единый народ. Ильменские словене, кривичи, вятичи, радимичи, поморы – все они активно контактировали с финно-угорскими племенами чудь, меря, мещера, мурома и прочими. Где они теперь? Большей частью слились с нами, утратив свой язык и свою культуру, оставив на память географические названия вроде Чудского озера, Мещерских болот или города Мурома.
Кстати, чудь – это будущие эстонцы. Чудь белоглазая – это не прозвище, а официальное название. В Великом Новгороде имелась Чудинцева улица, а в Киеве – Чудин двор. В том же Новгороде рядом с русскими берестяными грамотами была найдена одна, написанная по-фински. Наши мирные отношения с карелами тоже длились столетиями.
Пройдет еще много веков, прежде чем русские княжества осознают, что они – одной крови, и перестанут сражаться друг с другом, совершенно игнорируя тот факт, что говорят на одном наречии.
Стоит добавить, что происхождение русских из разных племен – факт скорее положительный. Спросите генетиков, они скажут, что лучше всего для успешного продолжения рода, если родители генетически далеки: дети получают «хорошие» гены от каждого из родителей и вырастают здоровее и умнее.
Не стоит также забывать, что многие наши знаменитые предки носят фамилии, выдающие их происхождение. Карамзин – это бывший Кара-мурза. Но и без фамилий известно, кто от кого произошел. Татарского происхождения сам Борис Годунов, генерал Ермолов, Гавриил Державин, носители фамилий Аксаков, Булатов, Мамаев; Александр Суворов по бабке армянин, Багратион – грузин, Лермонтов имеет в родне шотландца Лермонта, заклятые враги патриарх Никон и протопоп Аввакум – оба мордвины, у Пушкина в списке родственников татары и эфиопы, немецкая принцесса Софья Ангальт-Цербстская стала у нас Екатериной Второй, и вообще наши цари после Петра Первого генетически главным образом немцы. Подсчитано, что у последнего царя русской крови было что-то около одной двухсотпятидесятой.
Не могу удержаться, чтобы снова не процитировать блестящий пассаж Льва Аннинского. Он говорит о создавшейся Российской империи. Какая она?
«Национальная? Русская?
Никак нет.
Кто же мы такие?
По языку – славяне.
По внешности – скорее уж финны, „угорцы“, „чухна“ белоглазая.
По государственному устройству – орда, татары.
Что же в нас русского?
Сказано: судьба».
Так что националисты могут успокоиться.
Многие ученые сходятся на том, что до сих пор русская культура – во многом деревенская. В самом деле, давно ли абсолютное большинство русских были сельскими жителями? Только в начале ХХ века, перед самым большевистским переворотом и особенно после него, в города хлынули русские крестьяне. Города быстро росли, но одновременно городская культура оказалась очень сильно разбавленной культурой села. Такой она остается и сегодня. Некоторые культурологи даже считают, что привычка многих русских очень громко разговаривать идет оттуда же: на полевых работах крестьяне могут находиться далеко друг от друга, тихую речь никто не услышит.
И все бы ничего, но вот в не так давно изданной книге «Вся правда о русских: два народа» историк и писатель Андрей Буровский доказывает, что на самом деле у нас не один, а два русских народа. Один из них Буровский называет «русскими европейцами», а другой – «русскими туземцами». Такие вот субэтносы. Они отличаются по образу жизни, по обычаям, по отношению к духовным ценностям, в чем-то даже по языку. Русские европейцы – это интеллигенция, в большинстве своем тянущаяся к Западу и желающая увлечь туда же русское крестьянство. Русские туземцы – крестьяне, не понимающие, а порой и ненавидящие «европейцев».
С такой позицией можно спорить, тем более что время идет, и сегодня Россия – страна преимущественно городская, сколько бы там ни было бывших крестьян, которые худо-бедно, а впитывают и городскую культуру. Очень медленно, но впитывают.
Но нельзя не согласиться, что абсолютное большинство книг, посвященных России и русским, говорит преимущественно о культуре города. О сельской культуре мы знаем очень мало. Даже в лучших книгах можно прочесть разве что несколько умилительных, слащавых строк о когда-то благостно живущих селянах и плач о том, какими они были хорошими. Я не про экономику, я про народный дух, который и в самом деле сейчас понемногу выветривается, так и не став предметом серьезного научного интереса.
По каковой причине и в этой книге придется в основном говорить о городских русских, хотя по мере сил автор будет пытаться вспоминать и о крестьянах.
И еще одна очевидная и, тем не менее, необходимая оговорка. И сельские, и городские русские – очень разные. Беломорский рыбак и сельский священник из-под Костромы, рыночная торговка и кадровый офицер, московский бомж и преуспевающий бизнесмен – все они конечно же обладают своими особенностями. Они не похожи, но в то же время между ними всеми есть несомненное сходство: они принадлежат русской культуре. Да-да, и бомж тоже.
Ну и самое последнее, о чем здесь хочется сказать. Описывать русских сегодня особенно трудно после всех страшных катаклизмов, которые сотрясли Русскую землю в только что прошедшем веке. Первая мировая война, семьдесят с лишним лет большевистского террора, борьба не на жизнь, а на смерть с немецкими захватчиками нанесли огромный и невосполнимый ущерб русскому генофонду. По разным подсчетам, без малого тридцать миллионов россиян погибло в 1941–1945 годах, русских среди них, естественно, большинство. А число жертв ленинско-сталинского режима, видимо, никогда не станет известно. Ясно лишь, что цифры тут сопоставимы с количеством жертв войны.
Однако тут есть важное различие. В войну погибали прежде всего мужчины, несостоявшиеся отцы грядущих поколений, которым уже никогда не появиться на свет. Хотя погибшее в те годы гражданское население численно намного превышало боевые потери. Но советская власть планомерно уничтожала целые классы, притом классы самые деятельные, на которых и зиждилась национальная культура. Понятно почему: многие характерные черты русского народа мешали большевикам проводить свои бесчеловечные эксперименты. Осуществить полностью свои планы большевикам, к счастью, не удалось: слишком стоек оказался на родный дух. Но исказить национальный характер они сумели.
Физически уничтожалась самая активная часть русского крестьянства (вспомним, что до революции слово «кулак» звучало комплиментарно и означало крепкого хозяина). Огромные территории страны были сознательно лишены питания, у крестьян отбирали весь хлеб и под страхом расстрела запрещали покидать свои деревни. Население миллионами умирало голодной смертью. Частично уничтожен и частично вышвырнут из страны цвет русской интеллигенции, мозг страны, который, как известно, Ленин называл говном[1]. Перед самой войной Сталин расстрелял или послал в лагеря практически весь комсостав Красной армии.
Все это означает, что многие характерные черты русского народа претерпели катастрофические изменения. Но ведь тем и интереснее посмотреть на них сейчас, на переломе российской судьбы. Нам выпало жить в очень сложное время, когда всё меняется с калейдоскопической быстротой, когда вчерашние истины утром оказываются откровенным обманом, а то, что совсем недавно казалось сущим вздором, начинает смотреться под совсем другим углом. «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые», – писал Тютчев. Блажен-то блажен, но порой так хочется минутки определенности, возможности остановиться и оглянуться. На ум приходит старое китайское проклятие, совсем не по Тютчеву: «Чтоб тебе жить в эпоху перемен!»
Остается, правда, генетика, но и она ничего не прояснит, потому что насчет родителей можно задать тот же вопрос: а они-то почему русские? Про паспорт не будем и говорить, теперь в паспорте национальность не указывается. Ну а если вспомнить, сколько у нас смешанных браков, так голова и вовсе пойдет кругом. Вот у автора этих строк, появившегося на свет в Ленинграде, в семье есть белорусы, литовцы, поляки и евреи, а у моей жены, родина которой – Дальний Восток, – украинцы и башкиры. Так по какой графе прикажете числить наших детей?
Ответ напрашивается сам собой: по той графе, которую выбирает сам человек. Если он чувствует себя русским, он – русский. В семье говорят по-русски? Родной язык – русский? Колыбельные ты слушал на каком языке? Сказки рассказывали прежде всего русские? Песни пели, книжки покупали на русском? Словом, в какой культуре сформировался ты как человек? В русской? Так ты самый настоящий русский, и никакие гены тут учитывать нет смысла. Твоя фамилия может быть Иванов, Иваненко, Ивановский, Иванидзе, Иванян, Иванопуло, Иваниди, Иван-заде, Иванис, Ивановс, Иваанис, даже какой-нибудь уж вовсе невероятный МакИван или Гасан Абдурахман ибн Иван, но если ты воспитан в русской культуре – ты стопроцентный русский.
А вот если ты сменил страну, забыл русский язык, усвоил полностью культуру той местности, где теперь живешь, и ощущаешь себя немцем, малайцем, да хоть «негром преклонных годов», то стоит подумать, можно ли тебя назвать русским. Ты полностью ассимилировался и стал тем самым немцем или малайцем. А цвет кожи и разрез глаз к этой проблеме отношения не имеют.
Так вот, в этой книге мы будем говорить обо всех тех, кто ощущает себя русским человеком, где бы ни жил. Конечно, если русский обитает, скажем, во Франции, то, хочет он того или нет, какие-то черты французской культуры у него появятся, тут уж ничего не поделаешь. Но ниже речь пойдет прежде всего о тех, кого можно было бы назвать «безупречно русскими».
Заодно несколько слов об авторе этой книги. Фамилия Жельвис досталась мне от дальних предков-литовцев, но с литовской культурой я, к сожалению, совершенно незнаком, хотя уверен, что она, эта культура, заслуживает самого высокого уважения. И языка литовского я не знаю, хотя он, как мне известно, очень интересен и не столь уж дальний родственник русского языка. Я прожил всю жизнь среди русских, впитал в себя русскую культуру и люблю ее никак не меньше, чем любой человек с самой что ни на есть русской фамилией. И принимаю на свой счет все достоинства и все недостатки исконно русского человека.
Кстати, как мне недавно удалось выяснить с помощью специалистов-филологов, в основе моей фамилии лежит литовский корень, означающий «лохматый». Неплохое имя для человека, проблема прически для которого навсегда утратила актуальность! Утешает, правда, тот факт, что подобные имена наши предки могли давать и в насмешку: так могли назвать не только какого-нибудь растрепу, но и абсолютно лысого человека. Вроде меня.
Так что если кому-то не нравится моя фамилия, зовите меня Лохматкиным, я возражать не буду!
А теперь попытаемся ответить на довольно непростой вопрос, кого можно считать «чисто русским» в генетическом смысле. Бывают ли такие вообще?
Обратите внимание: по-английски выразить мысль «Я русский» можно двумя способами: I am a Russian и I am Russian. В первом случае перед нами существительное Russian, то есть переводится фраза как «Я один из тех, кто относится к группе Russians (русские)». Во втором случае имеется в виду прилагательное Russian, то есть фраза означает приблизительно «Я русского происхождения». По-русски эта разница теряется, и к какой части речи тут относится «русский», непонятно, что весьма запутывает ситуацию. Про немца нельзя сказать «Я немецкий», про француза – «Я французский», а «Я русский» – почему-то можно.
Дело в том, что ученый мир до сих пор не знает точного значения слова «русский». Высказывается множество версий, но всё это гипотезы, более или менее правдоподобные догадки. Мне кажется наиболее интересной версия, что «русскими» звали мореходов, гребцов на галерах, а мореходы эти были самых разных племен, славяне гребли рядом с германцами, германцы с франками и так далее. Так что «русские» – это не племя, а род занятий, и «русский» исторически – прилагательное, профессиональный признак человека, а не он сам.
Вот как пишет об этом литературовед и культуролог Лев Аннинский: «„Русь“, собственно, это дружина, это княжеская властная структура, это государственный фермент в многоплеменном, непрерывно перемешивающемся растворе евразийского населения». Русь, говорит Аннинский, это «собиратели дани и в то же время – арбитры местного населения, строители крепостей, организаторы походов, купцы и воины, вернее – купцы-воины».
Так или иначе, считается, что нынешние русские – это потомки довольно многочисленных племен, прежде всего славян, скандинавов и угро-финнов. (Угры – это нынешние венгры.) Вот и подумайте, стоит ли говорить о «чисто русских» людях. Не забудьте к тому же, что русы очень активно контактировали со «Степью» – половцами, кипчаками и другими кочевниками, с которыми они не только воевали, но также торговали и сочетались браком. Некоторые ученые добавляют к нашим предкам еще и ираноязычных кочевников роксаланов, другие – германцев (готов, ругов и др.). А уж про контакты с татаро-монголами и говорить нечего.
Результат, как говорится, налицо. Или, если угодно, на лице. И особенно – на голове. Славяне считаются народом белокурым, с голубыми глазами. А вы много видели таких русских? Абсолютное большинство из нас – шатены, не белобрысые, как славяне и скандинавы, не черноголовые, как южане-степняки. Что-то среднее, результат сплава самых разных племен.
Именно поэтому мы и можем возмущенно спросить в пылу спора: «Что я рыжий, что ли?», имея в виду: «Что я, не такой, как все?» У норвежцев или ирландцев такого восклицания быть не может, там полстраны именно рыжие. Сразу видно: с половцами у них больших контактов не было.
Немного о происхождении корня «рус». Споров тут – на целую книгу. Вот, например, в византийских источниках фигурируют Rhos или Ros и даже R(h)osia, откуда, естественно – Россия. Но есть еще финское ruotsi – «шведы». Тоже неплохо, ведь шведы – скандинавы, которые нам не чужие. А если забраться в даль веков, в индоевропейские корни, то мы там обнаружим ruksa, russ, russa, означающие цвет, преимущественно цвет волос – светло-коричневый, русый, золотистый. Если мы в прошлом главным образом белокурые славяне – годится и это объяснение.
А наш любимый В. И. Даль утверждает, что слово «Русь» в свое время означало «мир, белсвет». А что? Очень может быть, потому что многие и многие народы считали себя центром мира, пупом земли. А мы что, рыжие что ли?
Помните, как в андерсеновском «Гадком утенке» только что вылупившиеся из тесного яйца утята, оглядевшись и увидев себя под широким листом лопуха, воскликнули: «Как велик мир!» На что мудрая мама-утка ответила: «Ну что вы, мир гораздо больше. Он тянется далеко туда, за сад священника. Но я там ни разу не бывала…»
Остается добавить, что славянские племена были многочисленны, и не факт, что они отдавали себе отчет, что они – единый народ. Ильменские словене, кривичи, вятичи, радимичи, поморы – все они активно контактировали с финно-угорскими племенами чудь, меря, мещера, мурома и прочими. Где они теперь? Большей частью слились с нами, утратив свой язык и свою культуру, оставив на память географические названия вроде Чудского озера, Мещерских болот или города Мурома.
Кстати, чудь – это будущие эстонцы. Чудь белоглазая – это не прозвище, а официальное название. В Великом Новгороде имелась Чудинцева улица, а в Киеве – Чудин двор. В том же Новгороде рядом с русскими берестяными грамотами была найдена одна, написанная по-фински. Наши мирные отношения с карелами тоже длились столетиями.
Пройдет еще много веков, прежде чем русские княжества осознают, что они – одной крови, и перестанут сражаться друг с другом, совершенно игнорируя тот факт, что говорят на одном наречии.
Стоит добавить, что происхождение русских из разных племен – факт скорее положительный. Спросите генетиков, они скажут, что лучше всего для успешного продолжения рода, если родители генетически далеки: дети получают «хорошие» гены от каждого из родителей и вырастают здоровее и умнее.
Не стоит также забывать, что многие наши знаменитые предки носят фамилии, выдающие их происхождение. Карамзин – это бывший Кара-мурза. Но и без фамилий известно, кто от кого произошел. Татарского происхождения сам Борис Годунов, генерал Ермолов, Гавриил Державин, носители фамилий Аксаков, Булатов, Мамаев; Александр Суворов по бабке армянин, Багратион – грузин, Лермонтов имеет в родне шотландца Лермонта, заклятые враги патриарх Никон и протопоп Аввакум – оба мордвины, у Пушкина в списке родственников татары и эфиопы, немецкая принцесса Софья Ангальт-Цербстская стала у нас Екатериной Второй, и вообще наши цари после Петра Первого генетически главным образом немцы. Подсчитано, что у последнего царя русской крови было что-то около одной двухсотпятидесятой.
Не могу удержаться, чтобы снова не процитировать блестящий пассаж Льва Аннинского. Он говорит о создавшейся Российской империи. Какая она?
«Национальная? Русская?
Никак нет.
Кто же мы такие?
По языку – славяне.
По внешности – скорее уж финны, „угорцы“, „чухна“ белоглазая.
По государственному устройству – орда, татары.
Что же в нас русского?
Сказано: судьба».
Так что националисты могут успокоиться.
Многие ученые сходятся на том, что до сих пор русская культура – во многом деревенская. В самом деле, давно ли абсолютное большинство русских были сельскими жителями? Только в начале ХХ века, перед самым большевистским переворотом и особенно после него, в города хлынули русские крестьяне. Города быстро росли, но одновременно городская культура оказалась очень сильно разбавленной культурой села. Такой она остается и сегодня. Некоторые культурологи даже считают, что привычка многих русских очень громко разговаривать идет оттуда же: на полевых работах крестьяне могут находиться далеко друг от друга, тихую речь никто не услышит.
И все бы ничего, но вот в не так давно изданной книге «Вся правда о русских: два народа» историк и писатель Андрей Буровский доказывает, что на самом деле у нас не один, а два русских народа. Один из них Буровский называет «русскими европейцами», а другой – «русскими туземцами». Такие вот субэтносы. Они отличаются по образу жизни, по обычаям, по отношению к духовным ценностям, в чем-то даже по языку. Русские европейцы – это интеллигенция, в большинстве своем тянущаяся к Западу и желающая увлечь туда же русское крестьянство. Русские туземцы – крестьяне, не понимающие, а порой и ненавидящие «европейцев».
С такой позицией можно спорить, тем более что время идет, и сегодня Россия – страна преимущественно городская, сколько бы там ни было бывших крестьян, которые худо-бедно, а впитывают и городскую культуру. Очень медленно, но впитывают.
Но нельзя не согласиться, что абсолютное большинство книг, посвященных России и русским, говорит преимущественно о культуре города. О сельской культуре мы знаем очень мало. Даже в лучших книгах можно прочесть разве что несколько умилительных, слащавых строк о когда-то благостно живущих селянах и плач о том, какими они были хорошими. Я не про экономику, я про народный дух, который и в самом деле сейчас понемногу выветривается, так и не став предметом серьезного научного интереса.
По каковой причине и в этой книге придется в основном говорить о городских русских, хотя по мере сил автор будет пытаться вспоминать и о крестьянах.
И еще одна очевидная и, тем не менее, необходимая оговорка. И сельские, и городские русские – очень разные. Беломорский рыбак и сельский священник из-под Костромы, рыночная торговка и кадровый офицер, московский бомж и преуспевающий бизнесмен – все они конечно же обладают своими особенностями. Они не похожи, но в то же время между ними всеми есть несомненное сходство: они принадлежат русской культуре. Да-да, и бомж тоже.
Ну и самое последнее, о чем здесь хочется сказать. Описывать русских сегодня особенно трудно после всех страшных катаклизмов, которые сотрясли Русскую землю в только что прошедшем веке. Первая мировая война, семьдесят с лишним лет большевистского террора, борьба не на жизнь, а на смерть с немецкими захватчиками нанесли огромный и невосполнимый ущерб русскому генофонду. По разным подсчетам, без малого тридцать миллионов россиян погибло в 1941–1945 годах, русских среди них, естественно, большинство. А число жертв ленинско-сталинского режима, видимо, никогда не станет известно. Ясно лишь, что цифры тут сопоставимы с количеством жертв войны.
Однако тут есть важное различие. В войну погибали прежде всего мужчины, несостоявшиеся отцы грядущих поколений, которым уже никогда не появиться на свет. Хотя погибшее в те годы гражданское население численно намного превышало боевые потери. Но советская власть планомерно уничтожала целые классы, притом классы самые деятельные, на которых и зиждилась национальная культура. Понятно почему: многие характерные черты русского народа мешали большевикам проводить свои бесчеловечные эксперименты. Осуществить полностью свои планы большевикам, к счастью, не удалось: слишком стоек оказался на родный дух. Но исказить национальный характер они сумели.
Физически уничтожалась самая активная часть русского крестьянства (вспомним, что до революции слово «кулак» звучало комплиментарно и означало крепкого хозяина). Огромные территории страны были сознательно лишены питания, у крестьян отбирали весь хлеб и под страхом расстрела запрещали покидать свои деревни. Население миллионами умирало голодной смертью. Частично уничтожен и частично вышвырнут из страны цвет русской интеллигенции, мозг страны, который, как известно, Ленин называл говном[1]. Перед самой войной Сталин расстрелял или послал в лагеря практически весь комсостав Красной армии.
Все это означает, что многие характерные черты русского народа претерпели катастрофические изменения. Но ведь тем и интереснее посмотреть на них сейчас, на переломе российской судьбы. Нам выпало жить в очень сложное время, когда всё меняется с калейдоскопической быстротой, когда вчерашние истины утром оказываются откровенным обманом, а то, что совсем недавно казалось сущим вздором, начинает смотреться под совсем другим углом. «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые», – писал Тютчев. Блажен-то блажен, но порой так хочется минутки определенности, возможности остановиться и оглянуться. На ум приходит старое китайское проклятие, совсем не по Тютчеву: «Чтоб тебе жить в эпоху перемен!»
Русская душа – и вправду потемки
Вряд ли образованный иностранец не слышал выражения «загадочная русская душа». И пожалуй, каждый русский, получавший в школе по литературе хотя бы «четверки», в состоянии процитировать Тютчева насчет того, что умом, мол, Россию не понять, аршином общим не измерить.
Правда, тут сразу же возникают вопросы: аршин – это, простите, сколько? И с каких это пор аршин – общий? Пожалуй, в самом деле впору задуматься: может, русская душа и вправду потемки? Вот и меры у нее какие-то не такие, и почему-то эти меры считаются общими, хотя сами русские уже давно не помнят, сколько в аршине сантиметров. (Так и быть, подскажем: 71 сантиметр.)
Ну почему мы уверены, что аршин общий – понятно: потому что еще в начале XVI века некий старец Филофей провозгласил свой знаменитый лозунг: «Два Рима пали, третий стоит, а четвертому не бывать». Мол, вот была великая и могущественная Римская империя, колыбель христианства, она пала, и ее сменила Византия – второй, стало быть, Рим, она тоже погибла под напором ислама, ну а Русь – ее правопреемница, последний и окончательный Рим, центр мыслящей христианской вселенной.
Эта мысль так понравилась русским, что они ее повторяют до сих пор. Больше того, идея даже укрепилась. На советском гербе, как все помнят, изображался земной шар, полностью закрытый с видимой стороны серпом и молотом. «Коммунизм – светлое будущее всего человечества!» Русь спасет мир. Больше некому.
Вот в этом и кроется наша загадочность для западного европейца: все у нас не такое, как у них, и действуем мы непонятным способом, и лозунги у нас какие-то странные, и поведение, и манеры… Русский медведь – совсем не такой, как на гербах западных рыцарей: непредсказуемый, злой, агрессивный. Лучше с ним не связываться…
На самом же деле все, конечно, не так. Русские – просто еще один народ, не хуже и не лучше любого другого, но – естественно – со своими особенностями, достоинствами и недостатками. Причем надо знать, что если, как справедливо подмечено, наши недостатки есть продолжение наших достоинств (и наоборот), значит, у всех нас, у отдельных людей и народов, ровно столько же достоинств, сколько и недостатков. И не стоит по этому поводу сокрушаться.
Вот доброта – это хорошо или плохо? Как сказать, бывает по-разному. Помогать ближнему надо? Надо. Но до известного предела, чтобы ближний не стал иждивенцем и сам учился о себе заботиться. Так с людьми, так и со странами. Россия знает государства, которым мы помогали-помогали, а они потом… Правильно сказано: «Ни одно доброе дело не остается безнаказанным».
Впрочем, оговоримся: мессианская идея овладевала не только русскими, многие и многие народы верили, что они – самые главные, а вокруг – одни варвары и невежды. Кстати, само слово «варвары» (латинское barbarus) – это от «бар-бар», бормотания, который якобы издавали народы, жившие вокруг латинян. Раз не могли по латыни, значит, вообще немые, бормочут что-то, не разбери что. Мы в своем пренебрежении к иноземцам не отставали: и у русских иностранцы все поголовно назывались «немцами», то есть теми же немыми. Ну в самом деле, если человек не понимает по-русски, значит, он и говорить не умеет, чисто немой, правда ведь?
Это чванливое заблуждение разделяли в Средние века едва ли не все европейские народы, в том числе конечно же и те, которых это теоретически должно было обижать. Вся Западная Европа тогда полагала, что наречия, на которых они говорят, – это та же латынь, только испорченная. Все люди, дескать, сперва говорили по-латыни, а потом принялись ее активно искажать. Вот и доискажались до того, что появились всякие разные языки. Поэтому грамотный человек был обязан знать латынь – единственный «правильный» язык, говорить на ней и писать.
Так и поступали. Ученые книги писались по-латыни, профессора в университетах читали лекции на латыни и т. д. Что-то в этом было и хорошее. Получалась своеобразная языковая глобализация – если, конечно, помнить, что мир тогда казался гораздо меньше (вспомним про маму-утку).
Зная латынь, можно было общаться со всей Европой. Научной Европой, разумеется.
Например, если какому-то студиозусу надоедало слушать лекции где-нибудь в Саламанке, он шел к ректору, брал разрешение на собирание милостыни и отправлялся пешком, например, в Гейдельбергский университет. А что такого? Такие же лекции и тоже по-латыни.
Сегодня ученый мир, слава богу, при всем уважении к латинскому языку думает и поступает иначе. Но желающих счесть свой язык первоосновой всех остальных найти еще можно. Вот и в России есть ученые, которые на голубом глазу выводят все языки из русского. Так, филолог Александр Драгункин утверждает с телеэкрана, что русский язык – это и вовсе праязык, из которого произошли все остальные. Оказывается, и здесь мы впереди планеты всей.
Согласитесь, что такие мысли очень греют душу.
Кстати, латынь в России не пользовалась такой популярностью, как на Западе. И это понятно: наши культурные связи были намного теснее с восточной Византией, нежели с западным Римом. И хотя Пушкин мог сказать, мол, латынь из моды вышла ныне, но в моде она у нас была относительной, ей обучали в гимназиях вместе с греческим, так что Онегин знал латынь посредственно, только чтобы с грехом пополам «эпиграммы разбирать, потолковать о Ювенале, в конце письма поставить vale!..», «да знал, хотя не без греха, из Энеиды два стиха».
Такая слабая связь с латынью имела свои плюсы и свои минусы. Плюсы потому, что давала простор развитию собственной культуры, минусы потому, что отрывала нас от культуры просвещенного Запада.
На эту тему хорошо сказал в одной из своих телелекций известный историк, академик Российской Академии наук Ю. Пивоваров. Много, иногда излишне много говорят об особом пути развития России. А с чего ей развиваться в общем русле, если все условия ее возникновения не такие, как у того же Запада?
Начать с того, что будущие Германия и Франция появились на территории гибнущей Римской империи. Да, франки и готы были врагами Рима, много сделали для распада могучей империи, но ведь и взяли у Рима немало. Они начали не с нуля, встав на плечи гораздо более культурного предшественника. К тому же климат на их территории не сравнить с нашим, как принято теперь говорить – с зоной рискованного земледелия. Когда Русь еще не шагнула за Урал, а на юге обитали воинственные кочевники, Русская земля в большинстве своем была бедной, малопродуктивной и вдобавок не защищенной от нападения врага горами или морями.
Вот враги и пришли, орды монголо-татар. Вреда они нанесли очень много. Профессор Пивоваров обращает внимание на то, что татары лишали Русь лучшей интеллектуальной силы – уводили в плен грамотных людей и каменщиков. Первых – потому что боялись повышения культуры русских, вторых – чтобы на Руси не появлялось неприступных каменных крепостей, которые трудно взять.
Сейчас все чаще говорят, что, мол, нашествие с востока произошло, а вот ига не существовало. Было, разумеется, подчинение русских земель монгольским ханам, а также, выражаясь языком западных историков, вассальная зависимость, но при ней русские и татары не только враждовали. Русские князья даже брали в жены дочерей татарских ханов, которые против этих браков нисколько не возражали, справедливо полагая, что так русскими землями им будет легче управлять.
Нередко враждовавшие между собой русские князья бегали в Сарай за помощью и возвращались с татарским войском, чтобы разорить соседнее русское княжество и вырезать его обитателей.
Современные историки даже Куликовскую битву истолковывают не так, как это делалось еще совсем недавно. Например, утверждают, что она была прежде всего сражением между ханом Тохтамышем и мятежным ханом Мамаем и что на той и другой стороне бились русские войска бок о бок с татарскими. Последний факт отметил еще Лев Гумилев. Так что русские сражались с русскими же. Да, Мамай был разбит, да, русские впервые почувствовали себя сильными и могущими оказать достойное сопротивление, но все же это была пока еще не борьба за освобождение от татарского владычества, а лишь прелюдия к ней. После битвы на Куликовом поле русские платили татарам дань еще около ста лет, и Тохтамыш брал и жег Москву. А Куликовскую битву целесообразно рассматривать теперь прежде всего как самое начало объединения русских княжеств. До полного понимания необходимости сплотиться в одно государство было еще ох как далеко.
Правда, тут сразу же возникают вопросы: аршин – это, простите, сколько? И с каких это пор аршин – общий? Пожалуй, в самом деле впору задуматься: может, русская душа и вправду потемки? Вот и меры у нее какие-то не такие, и почему-то эти меры считаются общими, хотя сами русские уже давно не помнят, сколько в аршине сантиметров. (Так и быть, подскажем: 71 сантиметр.)
Ну почему мы уверены, что аршин общий – понятно: потому что еще в начале XVI века некий старец Филофей провозгласил свой знаменитый лозунг: «Два Рима пали, третий стоит, а четвертому не бывать». Мол, вот была великая и могущественная Римская империя, колыбель христианства, она пала, и ее сменила Византия – второй, стало быть, Рим, она тоже погибла под напором ислама, ну а Русь – ее правопреемница, последний и окончательный Рим, центр мыслящей христианской вселенной.
Эта мысль так понравилась русским, что они ее повторяют до сих пор. Больше того, идея даже укрепилась. На советском гербе, как все помнят, изображался земной шар, полностью закрытый с видимой стороны серпом и молотом. «Коммунизм – светлое будущее всего человечества!» Русь спасет мир. Больше некому.
Вот в этом и кроется наша загадочность для западного европейца: все у нас не такое, как у них, и действуем мы непонятным способом, и лозунги у нас какие-то странные, и поведение, и манеры… Русский медведь – совсем не такой, как на гербах западных рыцарей: непредсказуемый, злой, агрессивный. Лучше с ним не связываться…
На самом же деле все, конечно, не так. Русские – просто еще один народ, не хуже и не лучше любого другого, но – естественно – со своими особенностями, достоинствами и недостатками. Причем надо знать, что если, как справедливо подмечено, наши недостатки есть продолжение наших достоинств (и наоборот), значит, у всех нас, у отдельных людей и народов, ровно столько же достоинств, сколько и недостатков. И не стоит по этому поводу сокрушаться.
Вот доброта – это хорошо или плохо? Как сказать, бывает по-разному. Помогать ближнему надо? Надо. Но до известного предела, чтобы ближний не стал иждивенцем и сам учился о себе заботиться. Так с людьми, так и со странами. Россия знает государства, которым мы помогали-помогали, а они потом… Правильно сказано: «Ни одно доброе дело не остается безнаказанным».
Впрочем, оговоримся: мессианская идея овладевала не только русскими, многие и многие народы верили, что они – самые главные, а вокруг – одни варвары и невежды. Кстати, само слово «варвары» (латинское barbarus) – это от «бар-бар», бормотания, который якобы издавали народы, жившие вокруг латинян. Раз не могли по латыни, значит, вообще немые, бормочут что-то, не разбери что. Мы в своем пренебрежении к иноземцам не отставали: и у русских иностранцы все поголовно назывались «немцами», то есть теми же немыми. Ну в самом деле, если человек не понимает по-русски, значит, он и говорить не умеет, чисто немой, правда ведь?
Это чванливое заблуждение разделяли в Средние века едва ли не все европейские народы, в том числе конечно же и те, которых это теоретически должно было обижать. Вся Западная Европа тогда полагала, что наречия, на которых они говорят, – это та же латынь, только испорченная. Все люди, дескать, сперва говорили по-латыни, а потом принялись ее активно искажать. Вот и доискажались до того, что появились всякие разные языки. Поэтому грамотный человек был обязан знать латынь – единственный «правильный» язык, говорить на ней и писать.
Так и поступали. Ученые книги писались по-латыни, профессора в университетах читали лекции на латыни и т. д. Что-то в этом было и хорошее. Получалась своеобразная языковая глобализация – если, конечно, помнить, что мир тогда казался гораздо меньше (вспомним про маму-утку).
Зная латынь, можно было общаться со всей Европой. Научной Европой, разумеется.
Например, если какому-то студиозусу надоедало слушать лекции где-нибудь в Саламанке, он шел к ректору, брал разрешение на собирание милостыни и отправлялся пешком, например, в Гейдельбергский университет. А что такого? Такие же лекции и тоже по-латыни.
Сегодня ученый мир, слава богу, при всем уважении к латинскому языку думает и поступает иначе. Но желающих счесть свой язык первоосновой всех остальных найти еще можно. Вот и в России есть ученые, которые на голубом глазу выводят все языки из русского. Так, филолог Александр Драгункин утверждает с телеэкрана, что русский язык – это и вовсе праязык, из которого произошли все остальные. Оказывается, и здесь мы впереди планеты всей.
Согласитесь, что такие мысли очень греют душу.
Кстати, латынь в России не пользовалась такой популярностью, как на Западе. И это понятно: наши культурные связи были намного теснее с восточной Византией, нежели с западным Римом. И хотя Пушкин мог сказать, мол, латынь из моды вышла ныне, но в моде она у нас была относительной, ей обучали в гимназиях вместе с греческим, так что Онегин знал латынь посредственно, только чтобы с грехом пополам «эпиграммы разбирать, потолковать о Ювенале, в конце письма поставить vale!..», «да знал, хотя не без греха, из Энеиды два стиха».
Такая слабая связь с латынью имела свои плюсы и свои минусы. Плюсы потому, что давала простор развитию собственной культуры, минусы потому, что отрывала нас от культуры просвещенного Запада.
На эту тему хорошо сказал в одной из своих телелекций известный историк, академик Российской Академии наук Ю. Пивоваров. Много, иногда излишне много говорят об особом пути развития России. А с чего ей развиваться в общем русле, если все условия ее возникновения не такие, как у того же Запада?
Начать с того, что будущие Германия и Франция появились на территории гибнущей Римской империи. Да, франки и готы были врагами Рима, много сделали для распада могучей империи, но ведь и взяли у Рима немало. Они начали не с нуля, встав на плечи гораздо более культурного предшественника. К тому же климат на их территории не сравнить с нашим, как принято теперь говорить – с зоной рискованного земледелия. Когда Русь еще не шагнула за Урал, а на юге обитали воинственные кочевники, Русская земля в большинстве своем была бедной, малопродуктивной и вдобавок не защищенной от нападения врага горами или морями.
Вот враги и пришли, орды монголо-татар. Вреда они нанесли очень много. Профессор Пивоваров обращает внимание на то, что татары лишали Русь лучшей интеллектуальной силы – уводили в плен грамотных людей и каменщиков. Первых – потому что боялись повышения культуры русских, вторых – чтобы на Руси не появлялось неприступных каменных крепостей, которые трудно взять.
Сейчас все чаще говорят, что, мол, нашествие с востока произошло, а вот ига не существовало. Было, разумеется, подчинение русских земель монгольским ханам, а также, выражаясь языком западных историков, вассальная зависимость, но при ней русские и татары не только враждовали. Русские князья даже брали в жены дочерей татарских ханов, которые против этих браков нисколько не возражали, справедливо полагая, что так русскими землями им будет легче управлять.
Нередко враждовавшие между собой русские князья бегали в Сарай за помощью и возвращались с татарским войском, чтобы разорить соседнее русское княжество и вырезать его обитателей.
Современные историки даже Куликовскую битву истолковывают не так, как это делалось еще совсем недавно. Например, утверждают, что она была прежде всего сражением между ханом Тохтамышем и мятежным ханом Мамаем и что на той и другой стороне бились русские войска бок о бок с татарскими. Последний факт отметил еще Лев Гумилев. Так что русские сражались с русскими же. Да, Мамай был разбит, да, русские впервые почувствовали себя сильными и могущими оказать достойное сопротивление, но все же это была пока еще не борьба за освобождение от татарского владычества, а лишь прелюдия к ней. После битвы на Куликовом поле русские платили татарам дань еще около ста лет, и Тохтамыш брал и жег Москву. А Куликовскую битву целесообразно рассматривать теперь прежде всего как самое начало объединения русских княжеств. До полного понимания необходимости сплотиться в одно государство было еще ох как далеко.