Страница:
– Зовите.
Окфельдер пришел в спортивном костюме. Батюшков показал жестом – надо снять одежду.
– Раздевайтесь. Все, до трусов.
Толстяк, кряхтя и отдуваясь, разделся и взгромоздился на массажный стол. Иван Петрович осмотрел, ощупал пациента и пришел к неприятному выводу: толстяк, желая похудеть, занимался с гантелями, гирями, штангой, от чего в жировых отложениях образовалась прослойка мышц, они будут мешать удалению жира.
Гарри стоял в сторонке. Батюшков сказал ему, подтверждая слова жестами, будто выжимая штангу:
– Спортсмен! Жирный, но плотный. – Помял бока пациента и добавил: – Дификулт ту ворк! (трудно работать).
Окфельдер заерзал, он понял, о чем говорит доктор, приподнялся и твердо приказным тоном буркнул:
– Ай шел пей фор эврисин! (я плачу за все!).
Иван Петрович начал с большого рыхлого живота – нанес глицерин, чтоб раскрылись поры, включил подачу растворителя из капельницы и с легким нажимом стал через щетку вводить растворитель. Пациент покорно лежал и пыхтел, даже лежать ему было трудно. Сеанс длился около двух часов. Батюшков выкачал из пациента полтазика белого, похожего на слизь жира. Показал его Окфельдеру. Тот посмотрел и радостно воскликнул:
– Черт возьми! Вы и вправду чудотворец.
Батюшков натер ему кремом покрасневшие от обработки участки живота. Дал тюбик и показал, будто ложится спать.
– На ночь. Бефор слип! Перед сном еще раз намажьте. На сегодня все.
Через неделю Окфельдер стоял перед ним, как большой мяч, из которого выпустили воздух. Морщинистые розовые складки тела местами висели, как тряпки. Босс смотрел на себя в большом настенном зеркале. Не было одышки. Радость и удовлетворение были на его все еще тестообразном полном лице, которое Батюшков не обрабатывал.
– Браво, док! Я словно заново на свет родился.
Иван Петрович подал ему два тюбика успокаивающего крема.
– Мажьте утром и вечером. Эти складки рассосутся. Тело войдет в норму.
Окфельдер прошелся нормальным шагом по комнате:
– Я дышу! Гарри, вы видите, как я дышу?
Гарри был счастлив не меньше самого босса.
– Вы помолодели на сто лет, босс!
Хозяин натянул спортивный костюм и поманил Батюшкова идти за ним. В кабинете он открыл сейф. Достал две пачки по десять тысяч новеньких долларов, подал их Ивану Петровичу и торжественно произнес:
– Окфельдер высоко ценит ваше искусство! Это вам помимо контракта. – И тут же, очевидно вспомнив о своих неотложных делах, согнал с лица улыбку и скомандовал: – Гарри, отвезите дока!
Катя
Возвращение
Окфельдер пришел в спортивном костюме. Батюшков показал жестом – надо снять одежду.
– Раздевайтесь. Все, до трусов.
Толстяк, кряхтя и отдуваясь, разделся и взгромоздился на массажный стол. Иван Петрович осмотрел, ощупал пациента и пришел к неприятному выводу: толстяк, желая похудеть, занимался с гантелями, гирями, штангой, от чего в жировых отложениях образовалась прослойка мышц, они будут мешать удалению жира.
Гарри стоял в сторонке. Батюшков сказал ему, подтверждая слова жестами, будто выжимая штангу:
– Спортсмен! Жирный, но плотный. – Помял бока пациента и добавил: – Дификулт ту ворк! (трудно работать).
Окфельдер заерзал, он понял, о чем говорит доктор, приподнялся и твердо приказным тоном буркнул:
– Ай шел пей фор эврисин! (я плачу за все!).
Иван Петрович начал с большого рыхлого живота – нанес глицерин, чтоб раскрылись поры, включил подачу растворителя из капельницы и с легким нажимом стал через щетку вводить растворитель. Пациент покорно лежал и пыхтел, даже лежать ему было трудно. Сеанс длился около двух часов. Батюшков выкачал из пациента полтазика белого, похожего на слизь жира. Показал его Окфельдеру. Тот посмотрел и радостно воскликнул:
– Черт возьми! Вы и вправду чудотворец.
Батюшков натер ему кремом покрасневшие от обработки участки живота. Дал тюбик и показал, будто ложится спать.
– На ночь. Бефор слип! Перед сном еще раз намажьте. На сегодня все.
Через неделю Окфельдер стоял перед ним, как большой мяч, из которого выпустили воздух. Морщинистые розовые складки тела местами висели, как тряпки. Босс смотрел на себя в большом настенном зеркале. Не было одышки. Радость и удовлетворение были на его все еще тестообразном полном лице, которое Батюшков не обрабатывал.
– Браво, док! Я словно заново на свет родился.
Иван Петрович подал ему два тюбика успокаивающего крема.
– Мажьте утром и вечером. Эти складки рассосутся. Тело войдет в норму.
Окфельдер прошелся нормальным шагом по комнате:
– Я дышу! Гарри, вы видите, как я дышу?
Гарри был счастлив не меньше самого босса.
– Вы помолодели на сто лет, босс!
Хозяин натянул спортивный костюм и поманил Батюшкова идти за ним. В кабинете он открыл сейф. Достал две пачки по десять тысяч новеньких долларов, подал их Ивану Петровичу и торжественно произнес:
– Окфельдер высоко ценит ваше искусство! Это вам помимо контракта. – И тут же, очевидно вспомнив о своих неотложных делах, согнал с лица улыбку и скомандовал: – Гарри, отвезите дока!
Катя
Пока шло становление холдинга «Батюшков и К°», Иван Петрович, занятый делами, не обращал внимания, не вникал в жизнь Кати и Андрея. Ходят в кино, в театры, где-то проводят вечера – вот и хорошо, пусть радуются вольнице. Но и у него появились, наконец, свободные вечера, и он с удовольствием проводил их в своем уютном, комфортабельном коттедже, наслаждаясь тишиной, удобствами быта, красивой мебелью, красивыми видами с балкона в сад, окружающий особняк. Вот в эти счастливые вечера отец не раз обнаружил у своих деток неприятное и неожиданное новшество – от них попахивало спиртным. И вообще, они приходили с вечеринок какие-то другие – развязные, болтливые, сумбурно жестикулирующие. Решил поговорить с ними прямо, без обиняков:
– Что-то вы, детки мои, не туда идете, не туда заворачиваете.
Катя остановила на нем удивленные глаза:
– Что ты имеешь в виду, фазер?
– Попахивает спиртным, это может войти в привычку и плохо кончиться.
Катя беззаботно махнула рукой:
– Не напрягайся, фазер, мы коктейлями балуемся, крепких напитков не принимаем. На дискотеке надергаешься, душа холодненького просит. А в коктейле соки, лед, ну и чуть-чуть виски.
– Смотрите, ребятки, все начинается с этого «чуть-чуть».
Андрей не оправдывался, он на дискотеку ходил изредка, все время помогал отцу, старался и вникал в дела холдинга.
На этом разговор кончился. Но продолжались Катины коктейли. Причем явно прогрессировали.
Однажды Иван Петрович попросил Андрея:
– Своди-ка ты меня на эту дискотеку.
– Может быть, не надо, па?
– Почему?
– Расстроишься. Переживать будешь.
– Нет, я должен увидеть и понять, что происходит с Катей.
Не откладывая, в тот же вечер направились на танцы. Вход в дискотеку пылал рекламными огнями, они мигали, прыгали, гасли и загорались в ритме джазовой музыки, которая вырывалась из входа.
В огромном пространстве, похожем на ангар с балками и арками, поддерживающими крышу, сразу у входа бар сверкал яркими бутылками и посудой. За стойкой в красной рубашке, полыхающей, как огонь, в электрической подсветке, манипулировал бармен. Он, как жонглер, ловко крутил, подкидывал и ловил смеситель для коктейлей.
В дальнем углу, на ярко освещенной эстрадной площадке, издавала невероятно громкие звуки и колотила в барабан группа из пяти дергающихся фигур. Все, что они извлекали из своих инструментов, усиливалось спецтехникой, подвешенной вокруг гладкой, блестящей площадки, на которой в ритме музыки дергались пары. Танцующими их назвать нельзя – это были конвульсии с беспорядочным выделыванием вензелей ногами и руками. Да и в пары они сходились на некоторое время, когда слипались и терлись в экстазе, особенно теми местами, где под одеждой скрыты половые органы. Потом они отскакивали и дергались поодиночке. И опять слипались и терлись, терлись, терлись. Иван Петрович вспомнил: в молодости он бывал на танцплощадках, там тоже прыгали в фокстротах и румбах, но как-то по-другому, без похоти. А когда в плавном танго один его приятель очень плотно привлек к себе партнершу, Лиза шутливо шепнула Ивану:
– По-моему, после этого он должен на ней жениться.
Иван Петрович показал Андрею на трущихся в сексуальной истоме и пересказал ему шутливую фразу Елизаветы:
– После этого полагается жениться.
Андрей даже не улыбнулся, серьезно пояснил:
– Здесь это не обязательно, когда становится совсем невтерпеж, идут туда и трахаются.
Иван Петрович не понял:
– Как это?
– Вон, смотри, справа дверь за занавеской и слева такая же. Входят с разных сторон. Там небольшой холл, в нем сидит кассирша. Платишь десять долларов за сеанс, берешь презерватив и входишь в темную комнату, где ждет партнерша, которая так же вошла с противоположной стороны. Мрак абсолютный. Находят на ощупь. И трахаются. Там для этого поставлен диван. И все в порядке, не нужно никакой свадьбы.
Иван Петрович онемел от этих подробностей. Андрей продолжал:
– Больше того. Могут в этой комнате встречаться не только те, кто договорился. Любой, кому захотелось трахнуться, может заплатить десять долларов и встретиться с незнакомкой, тоже жаждущей секса. Трахнулись и разошлись. И не знают, кто был партнером. Романтика. Многим нравится.
– И ты заходил?
– Попробовал…
– Ужасно… Неужели и Катя там бывает?
– Не знаю. Я ее об этом не спрашивал…
– Но ты брат! Должен оберегать ее нравственность.
– От кого? Здесь такая жизнь. Здесь все можно. Полная свобода личности.
– Но это же скотство. Так только собаки под забором случаются.
– Ты старомоден, па.
– А ты почему этим не увлекся?
– Я буду всегда рядом с тобой.
Отец ощутил прилив радости от этих его слов. Но то, что сказал сын дальше, его ужаснуло:
– Я буду с тобой – делать деньги!
При этом у него были такие холодные и чужие глаза, каких отец прежде никогда не видел.
Но сейчас было не до сантиментов, отец сказал:
– Надо спасать Катю. Надо ей запретить…
– Поздно, папа. Ей эта жизнь очень понравилась.
– Разве это жизнь? Что ждет ее в будущем?
– То же, что всех этих парней и девушек. Перебесятся, станут порядочными, трудолюбивыми американцами, бизнесменами, торговцами, врачами, клерками, шоферами. И спутников жизни найдут, и семьи будут у них хорошие. В общем, не сомневайся, па, в Америке все, как в фильмах, кончается хэппи эндом.
– Нет, я так не могу. Я должен серьезно поговорить с Катей.
И поговорил. В тот же вечер увел ее за руку с дискотеки. Она, потная, раскрасневшаяся, сопротивлялась. Но он властно сжал ее руку и привел домой.
– Ты что, совсем очумела в этой Америке?
– Не понимаю, о чем ты?
– Я все видел. Андрей рассказал мне о темной комнате. Это даже не проституция, а что-то еще более мерзкое!
– Не знаю. Не пробовала. Но раз ты говоришь с таким осуждением, надо обязательно попробовать.
Батюшков не узнавал свою дочь. У нее были наглые, немигающие глаза. Ни малейших проблесков совестливости, не говоря уж об уважении к отцу. У нее были глаза нахальной, гулящей девки.
Иван Петрович чувствовал – сейчас его расшибет инфаркт. На его глазах погибала дочь, и он не может ее спасти. Рушилось все! Благополучие, созданное в Штатах таким трудом. Никчемным становится широкое применение своего изобретения. Поток денег! Будь они прокляты! Из-за погони за долларами он теряет детей. Он сам привез их в эту клоаку! Господи, накажи меня! Пошли мне смерть!
В груди страшно, как ножом, резануло, и Иван Петрович упал, потеряв сознание. Дети кинулись к нему. Подняли. Положили на диван. Они не знали, что делать. Катя махала платком. Андрей расстегивал пуговицы на сорочке отца.
– Это все из-за тебя! – прорычал Андрей.
– Нет, из-за тебя! Зачем ты его привел на дискотеку?
– Вызывай скорую!
– Я не знаю, как это делается в Америке.
– Надо звонить Тому, он все знает.
Позвонили. Том действительно знал, что надо предпринимать. До его приезда уже примчался врач, пожилой господин при роговых очках, с традиционным докторским баульчиком. Он быстро осмотрел, ослушал пациента. Достал шприц, наполнил его из ампулы лекарством и деловито сказал:
– Это очень дорогой препарат. Кто будет платить?
Андрей закричал и замахал руками:
– Да колите скорее! Мы за все заплатим.
Доктор сделал укол в предплечье отца.
– Сейчас ему будет лучше.
И действительно, Иван Петрович открыл глаза. В эту минуту ворвался в комнату Том. Он с порога закричал:
– Что случилось? – Увидев доктора, кинулся к нему: – Доктор, делайте все возможное. Этот человек стоит миллионы долларов. Делайте все возможное и невозможное. Я все оплачу!
Иван Петрович попытался сесть. Но доктор остановил его и тихо сказал:
– Полный покой. Не вставать. Не ходить. Завтра утром я приеду.
Том пытался узнать у Кати и Андрея:
– Как и почему это случилось?
Но они пожимали плечами:
– Вошел в комнату и вдруг пошатнулся и упал.
– Переутомился, – заключил Том. – Это я виноват, надо было заботиться и о его отдыхе.
И дальше излагалось, как этот самый лжеученый, обещая легкое похудение путем избавления от лишнего жира, на самом деле обманывал людей, брал у них доллары за лечение и вводил под кожу какую-то дрянь, от которой у людей начинались нарывы, нагноение, и даже угрожала смерть от заражения крови.
На холдинг немедленно наложили арест. Заморозили счет в банке. Опечатали помещения в клинике. Около лаборатории поставили полицейский пост.
Иван Петрович был в полной растерянности, не мог понять, что происходит. Прибывшему следователю он сказал:
– Я не имею никакого отношения к лечебнице в Майами. Это, наверное, какие-то аферисты решили подработать под нашей маркой.
На это следователь показал Батюшкову документы об открытии лечебницы, рекламу, контракты, заключенные с пациентами и иски этих пациентов, поданные ими в суд за ущерб, причиненный их здоровью. Иски были со многими нулями от каждого, потому что вопрос шел не только о здоровье, но даже о жизни.
Иван Петрович, взволнованный и растерянный, обратился к Тому Колдеру:
– Объясните, что происходит?
Том утратил свою обычную веселость и порывистую энергичность. Он опустил глаза и тихо сказал:
– Бес попутал. Это я открыл филиал в Майами. Хотел большие деньги заработать. Там курорт, на пляже тысячи толстых женщин, которые за хорошую фигуру готовы выложить пачки долларов.
– Но что вы им вводили? Вы же не знаете состав моего растворителя, – воскликнул Иван Петрович.
– Вот это нас и подвело. Я посоветовался с врачами. Они вроде бы составили какой-то эликсир, но, как видите, получился полный провал. Я очень виноват перед вами, Иван Петрович. Но я же спасу вас, не сомневайтесь. Вы знаете, у меня голова полна очень изворотливыми мозгами.
Спасение не получилось. Улики мошенничества были неопровержимые. После недолгого расследования состоялось несколько заседаний суда в Нью-Йорке, потому что главный офис холдинга был здесь. Несмотря на заявление Батюшкова, что он не имеет отношения к лечебнице в Майами, и предъявленные им отзывы и фотографии пациентов, которых он лечил в Нью-Йорке, суд вынес решение закрыть холдинг «Батюшков и К°» как несоответствующий заявленному статусу. Деньги на счету холдинга обратить на удовлетворение исков пострадавших пациентов и на уплату арендной платы за все помещения холдинга, а также личного жилья, автомобиля и другого имущества президента холдинга Батюшкова.
Газеты неделю покричали о русской мафии, которая продолжает проникать в Соединенные Штаты, и забыли об этом скандале, появилась новая сенсация, какой-то маньяк убил подряд четырех девушек и где-то на свободе подкарауливает новые жертвы.
Наступила для Батюшкова тишина, пустота и полная неизвестность о том, что его ожидает в будущем.
– Профессор, не отчаивайтесь, все уладится! Перемелется – мука будет.
– Мэка уже есть! – поправил его Батюшков, изменив ударение в слове мука.
– Вы еще раз подтверждаете свою полную некомпетентность в бизнесе. Обанкротился холдинг «Батюшков и К°», появится новый холдинг «Том Колдер и К°». Это вы обанкротились, а я чистый, через месяц зарегистрирую свой холдинг. Теперь я буду босс, а вы у меня станете главным врачом с правами компаньона. Я вам, кроме приличного оклада, предусмотрю в контракте 30% годового дохода. Буду более щедрым, чем вы с вашими 20% за все мои хлопоты.
– Двадцать процентов не я, а вы назначили. Теперь они на вашем личном счету сохранились полностью, а мой счет арестован, и деньги уходят на оплату кредитов за поликлинику, гостиницу, ресторан, мой коттедж и все прочее, что вы организовали за мой, а не за свой счет.
Не моргнув бесстыдным глазом, Колдер ответил:
– Вот и хорошо! Если бы холдинг «Батюшков и К°» был оформлен на нас обоих, у нас сегодня ничего не осталось бы! Я это предвидел. Вы погорели, а я на плаву! Мои деньги целы. Мы откроем новый бизнес. Через год все неприятности позабудутся. Женщины обязательно придут к вам со своими жирными телесами. Деньги опять поплывут рекой. И заживем мы счастливо в Америке – стране чудес.
– Нет уж, увольте! Мое имя скомпрометировано. Как я буду людям в глаза смотреть?
– Вам надо честное имя? Пожалуйста! – воскликнул Том. – Подайте на меня в суд. Банкротство произошло по моей вине? Так? Вы ничего не знали об открытом филиале. Претензии больных – к моей незаконной лечебнице. Хотите, я создам из ваших пациенток «Комитет защиты Батюшкова», устрою пикетирование суда студентами, которые будут носить плакаты «Руки прочь от Батюшкова», «Не позорьте американскую свободу и демократию»? Это будет мне стоить немалых денег, но, чтобы загладить вину перед вами, я согласен на эти расходы. Вы мне нужны, без вас у меня ничего не получится. Я уверен, вы выиграете. Суд вернет ваше доброе имя. Согласны?
Батюшков поразился не только изворотливости, но и бессовестности бывшего партнера.
– И я буду в суде обзывать вас мошенником и подлецом?
– Пожалуйста, называйте, кем хотите. У меня с этого, как говорится, не убудет.
– Нет уж, я не умею так изворачиваться. Судебная тяжба, допросы, очные ставки, адвокаты, корреспонденты, газетные сплетни – это не по мне.
– Ну, тогда остается мой вариант – будете на меня работать. Иного выхода у вас нет. Вы на мели. Если я не заплачу очередной взнос за особняк, вас с детьми вышвырнут на улицу и станете вы бомжом, потому что у вас нет денег не только на отель, но даже завтра пообедать.
Иван Петрович сознавал – Том абсолютно прав, нет не только денег, но даже близкого человека, у которого можно было бы взять взаймы. О банке говорить нечего – банкроту никто не даст. Вот как получилось: целые дни на работе – деньгу гнал! И остался без цента. Даже друга не завел за эти годы. Прав Колдер – завтра я бомж.
После долгой и тяжелой паузы Иван Петрович сказал:
– Америка, страна чудес, обокрала меня до костей: дочь – шлюха, сын – алкоголик, я – нищий.
Том холодно, на этот раз без улыбки:
– Насчет детей: вы сами виноваты. Вы отец, ваше воспитание. Надо было обращаться построже. Обдумайте мое предложение. Ваше благополучие в ваших руках.
И ушел, кивнув официально.
Обдумав и взвесив все «за» и «против», Батюшков решил: единственный выход – вернуться на родину. Благо не отказался от советского гражданства, а дети, как несовершеннолетние, еще вписаны в его паспорт.
Вечером Иван Петрович завел разговор с детьми. Объяснил, в каком положении он и они оказались. Спросил:
– Что скажете насчет возвращения домой, к маме?
Катя ответила немедленно, еще казалось, вопрос отца звучал в воздухе:
– Я не поеду! Я остаюсь в Америке! Мне здесь нравится.
Андрей ответил не сразу. Подумал и, как бы продолжая размышлять, сказал:
– Мне тоже здесь нравится. Но я не могу остаться. У меня нет не только денег, но даже профессии. Мое будущее зависит от тебя. Я, надеюсь, наследник твоего дела. Когда-то ты мне откроешь тайну своего открытия, и я будут этим зарабатывать на жизнь.
– Ты прав, – оценил отец рассудительность сына. – Значит, ты едешь. А как быть с этой, – он показал на дочь, – финтифлюшкой? Оставить не можем. Она несовершеннолетняя, у нее нет документов.
Катя вскочила и закричала:
– Это ты финтифлюх, просрал миллионы. А я выйду замуж, будут у меня и документы, и фамилия, и американское гражданство…
И выбежала из комнаты.
Но судьба дочери намечалась не так уж безнадежно. Об этом сказала сама Катя. Она позвонила по телефону и, явно бодрясь, защебетала:
– Папочка, прости меня, я взяла твои деньги, но мне они нужны хотя бы на первое время.
– А как ты собираешься жить дальше?
– Я выхожу замуж! Все будет о’кей, не волнуйся.
– За кого? Разве можно так скоропалительно?!
– Мы с Джимом давно знакомы. Я рассказал ему, что у нас случилось. Он меня успокоил – будем жить вместе.
– Кто он? Полагается родителей знакомить с будущем зятем.
– Он степ-мейкер.
– Что это значит?
– Артист, чечеточник. Не могу вас познакомить. Боюсь!
– Чего боишься?
– Он черный. Негр.
– Час от часу не легче, – вскричал Иван Петрович, – только этого нам не хватало!
Катя торопливо закончила:
– В общем, я не пропаду. А вы уезжайте. Маме скажи, что я ее очень люблю.
И в трубке раздалось пипиканье, отрезающее Катю, может быть, навсегда.
Где она? Кто этот чечеточник Джим? Расспрашивал Андрея. Он видел Катю с ним на дискотеке: очень черный, блестящий, как баклажан, с кудрявыми завитушками на голове. Больше ничего об этом негре не знает.
Сборы, суета, не отъезд, а, по сути, бегство из Америки закружили Ивана Петровича. Искать и что-то предпринимать для спасения Кати было бесполезно. Надо было не спускать глаз и с Андрея, как бы он по примеру сестренки тоже не решил остаться.
– Что-то вы, детки мои, не туда идете, не туда заворачиваете.
Катя остановила на нем удивленные глаза:
– Что ты имеешь в виду, фазер?
– Попахивает спиртным, это может войти в привычку и плохо кончиться.
Катя беззаботно махнула рукой:
– Не напрягайся, фазер, мы коктейлями балуемся, крепких напитков не принимаем. На дискотеке надергаешься, душа холодненького просит. А в коктейле соки, лед, ну и чуть-чуть виски.
– Смотрите, ребятки, все начинается с этого «чуть-чуть».
Андрей не оправдывался, он на дискотеку ходил изредка, все время помогал отцу, старался и вникал в дела холдинга.
На этом разговор кончился. Но продолжались Катины коктейли. Причем явно прогрессировали.
Однажды Иван Петрович попросил Андрея:
– Своди-ка ты меня на эту дискотеку.
– Может быть, не надо, па?
– Почему?
– Расстроишься. Переживать будешь.
– Нет, я должен увидеть и понять, что происходит с Катей.
Не откладывая, в тот же вечер направились на танцы. Вход в дискотеку пылал рекламными огнями, они мигали, прыгали, гасли и загорались в ритме джазовой музыки, которая вырывалась из входа.
В огромном пространстве, похожем на ангар с балками и арками, поддерживающими крышу, сразу у входа бар сверкал яркими бутылками и посудой. За стойкой в красной рубашке, полыхающей, как огонь, в электрической подсветке, манипулировал бармен. Он, как жонглер, ловко крутил, подкидывал и ловил смеситель для коктейлей.
В дальнем углу, на ярко освещенной эстрадной площадке, издавала невероятно громкие звуки и колотила в барабан группа из пяти дергающихся фигур. Все, что они извлекали из своих инструментов, усиливалось спецтехникой, подвешенной вокруг гладкой, блестящей площадки, на которой в ритме музыки дергались пары. Танцующими их назвать нельзя – это были конвульсии с беспорядочным выделыванием вензелей ногами и руками. Да и в пары они сходились на некоторое время, когда слипались и терлись в экстазе, особенно теми местами, где под одеждой скрыты половые органы. Потом они отскакивали и дергались поодиночке. И опять слипались и терлись, терлись, терлись. Иван Петрович вспомнил: в молодости он бывал на танцплощадках, там тоже прыгали в фокстротах и румбах, но как-то по-другому, без похоти. А когда в плавном танго один его приятель очень плотно привлек к себе партнершу, Лиза шутливо шепнула Ивану:
– По-моему, после этого он должен на ней жениться.
Иван Петрович показал Андрею на трущихся в сексуальной истоме и пересказал ему шутливую фразу Елизаветы:
– После этого полагается жениться.
Андрей даже не улыбнулся, серьезно пояснил:
– Здесь это не обязательно, когда становится совсем невтерпеж, идут туда и трахаются.
Иван Петрович не понял:
– Как это?
– Вон, смотри, справа дверь за занавеской и слева такая же. Входят с разных сторон. Там небольшой холл, в нем сидит кассирша. Платишь десять долларов за сеанс, берешь презерватив и входишь в темную комнату, где ждет партнерша, которая так же вошла с противоположной стороны. Мрак абсолютный. Находят на ощупь. И трахаются. Там для этого поставлен диван. И все в порядке, не нужно никакой свадьбы.
Иван Петрович онемел от этих подробностей. Андрей продолжал:
– Больше того. Могут в этой комнате встречаться не только те, кто договорился. Любой, кому захотелось трахнуться, может заплатить десять долларов и встретиться с незнакомкой, тоже жаждущей секса. Трахнулись и разошлись. И не знают, кто был партнером. Романтика. Многим нравится.
– И ты заходил?
– Попробовал…
– Ужасно… Неужели и Катя там бывает?
– Не знаю. Я ее об этом не спрашивал…
– Но ты брат! Должен оберегать ее нравственность.
– От кого? Здесь такая жизнь. Здесь все можно. Полная свобода личности.
– Но это же скотство. Так только собаки под забором случаются.
– Ты старомоден, па.
– А ты почему этим не увлекся?
– Я буду всегда рядом с тобой.
Отец ощутил прилив радости от этих его слов. Но то, что сказал сын дальше, его ужаснуло:
– Я буду с тобой – делать деньги!
При этом у него были такие холодные и чужие глаза, каких отец прежде никогда не видел.
Но сейчас было не до сантиментов, отец сказал:
– Надо спасать Катю. Надо ей запретить…
– Поздно, папа. Ей эта жизнь очень понравилась.
– Разве это жизнь? Что ждет ее в будущем?
– То же, что всех этих парней и девушек. Перебесятся, станут порядочными, трудолюбивыми американцами, бизнесменами, торговцами, врачами, клерками, шоферами. И спутников жизни найдут, и семьи будут у них хорошие. В общем, не сомневайся, па, в Америке все, как в фильмах, кончается хэппи эндом.
– Нет, я так не могу. Я должен серьезно поговорить с Катей.
И поговорил. В тот же вечер увел ее за руку с дискотеки. Она, потная, раскрасневшаяся, сопротивлялась. Но он властно сжал ее руку и привел домой.
– Ты что, совсем очумела в этой Америке?
– Не понимаю, о чем ты?
– Я все видел. Андрей рассказал мне о темной комнате. Это даже не проституция, а что-то еще более мерзкое!
– Не знаю. Не пробовала. Но раз ты говоришь с таким осуждением, надо обязательно попробовать.
Батюшков не узнавал свою дочь. У нее были наглые, немигающие глаза. Ни малейших проблесков совестливости, не говоря уж об уважении к отцу. У нее были глаза нахальной, гулящей девки.
Иван Петрович чувствовал – сейчас его расшибет инфаркт. На его глазах погибала дочь, и он не может ее спасти. Рушилось все! Благополучие, созданное в Штатах таким трудом. Никчемным становится широкое применение своего изобретения. Поток денег! Будь они прокляты! Из-за погони за долларами он теряет детей. Он сам привез их в эту клоаку! Господи, накажи меня! Пошли мне смерть!
В груди страшно, как ножом, резануло, и Иван Петрович упал, потеряв сознание. Дети кинулись к нему. Подняли. Положили на диван. Они не знали, что делать. Катя махала платком. Андрей расстегивал пуговицы на сорочке отца.
– Это все из-за тебя! – прорычал Андрей.
– Нет, из-за тебя! Зачем ты его привел на дискотеку?
– Вызывай скорую!
– Я не знаю, как это делается в Америке.
– Надо звонить Тому, он все знает.
Позвонили. Том действительно знал, что надо предпринимать. До его приезда уже примчался врач, пожилой господин при роговых очках, с традиционным докторским баульчиком. Он быстро осмотрел, ослушал пациента. Достал шприц, наполнил его из ампулы лекарством и деловито сказал:
– Это очень дорогой препарат. Кто будет платить?
Андрей закричал и замахал руками:
– Да колите скорее! Мы за все заплатим.
Доктор сделал укол в предплечье отца.
– Сейчас ему будет лучше.
И действительно, Иван Петрович открыл глаза. В эту минуту ворвался в комнату Том. Он с порога закричал:
– Что случилось? – Увидев доктора, кинулся к нему: – Доктор, делайте все возможное. Этот человек стоит миллионы долларов. Делайте все возможное и невозможное. Я все оплачу!
Иван Петрович попытался сесть. Но доктор остановил его и тихо сказал:
– Полный покой. Не вставать. Не ходить. Завтра утром я приеду.
Том пытался узнать у Кати и Андрея:
– Как и почему это случилось?
Но они пожимали плечами:
– Вошел в комнату и вдруг пошатнулся и упал.
– Переутомился, – заключил Том. – Это я виноват, надо было заботиться и о его отдыхе.
* * *
Правильно гласит русская пословица: «Пришла беда – отворяй ворота!» Как беспощадный, все разрушающий цунами беда обрушилась на холдинг «Батюшков и К°». Все началось с публикации в местной газете в Майами статьи на первой полосе под заголовком огромными буквами: «Очередной удар русской мафии», и буквами поменьше на той же полосе другой подзаголовок: «Русский мафиози Батюшков обирал американцев под личиной профессора».И дальше излагалось, как этот самый лжеученый, обещая легкое похудение путем избавления от лишнего жира, на самом деле обманывал людей, брал у них доллары за лечение и вводил под кожу какую-то дрянь, от которой у людей начинались нарывы, нагноение, и даже угрожала смерть от заражения крови.
На холдинг немедленно наложили арест. Заморозили счет в банке. Опечатали помещения в клинике. Около лаборатории поставили полицейский пост.
Иван Петрович был в полной растерянности, не мог понять, что происходит. Прибывшему следователю он сказал:
– Я не имею никакого отношения к лечебнице в Майами. Это, наверное, какие-то аферисты решили подработать под нашей маркой.
На это следователь показал Батюшкову документы об открытии лечебницы, рекламу, контракты, заключенные с пациентами и иски этих пациентов, поданные ими в суд за ущерб, причиненный их здоровью. Иски были со многими нулями от каждого, потому что вопрос шел не только о здоровье, но даже о жизни.
Иван Петрович, взволнованный и растерянный, обратился к Тому Колдеру:
– Объясните, что происходит?
Том утратил свою обычную веселость и порывистую энергичность. Он опустил глаза и тихо сказал:
– Бес попутал. Это я открыл филиал в Майами. Хотел большие деньги заработать. Там курорт, на пляже тысячи толстых женщин, которые за хорошую фигуру готовы выложить пачки долларов.
– Но что вы им вводили? Вы же не знаете состав моего растворителя, – воскликнул Иван Петрович.
– Вот это нас и подвело. Я посоветовался с врачами. Они вроде бы составили какой-то эликсир, но, как видите, получился полный провал. Я очень виноват перед вами, Иван Петрович. Но я же спасу вас, не сомневайтесь. Вы знаете, у меня голова полна очень изворотливыми мозгами.
Спасение не получилось. Улики мошенничества были неопровержимые. После недолгого расследования состоялось несколько заседаний суда в Нью-Йорке, потому что главный офис холдинга был здесь. Несмотря на заявление Батюшкова, что он не имеет отношения к лечебнице в Майами, и предъявленные им отзывы и фотографии пациентов, которых он лечил в Нью-Йорке, суд вынес решение закрыть холдинг «Батюшков и К°» как несоответствующий заявленному статусу. Деньги на счету холдинга обратить на удовлетворение исков пострадавших пациентов и на уплату арендной платы за все помещения холдинга, а также личного жилья, автомобиля и другого имущества президента холдинга Батюшкова.
Газеты неделю покричали о русской мафии, которая продолжает проникать в Соединенные Штаты, и забыли об этом скандале, появилась новая сенсация, какой-то маньяк убил подряд четырех девушек и где-то на свободе подкарауливает новые жертвы.
Наступила для Батюшкова тишина, пустота и полная неизвестность о том, что его ожидает в будущем.
* * *
Иван Петрович предполагал, что Колдер будет избегать встреч после краха, который произошел по его вине, но Том, как ни в чем не бывало, пришел после завершающего заседания суда и непринужденно, как бывало прежде, сказал:– Профессор, не отчаивайтесь, все уладится! Перемелется – мука будет.
– Мэка уже есть! – поправил его Батюшков, изменив ударение в слове мука.
– Вы еще раз подтверждаете свою полную некомпетентность в бизнесе. Обанкротился холдинг «Батюшков и К°», появится новый холдинг «Том Колдер и К°». Это вы обанкротились, а я чистый, через месяц зарегистрирую свой холдинг. Теперь я буду босс, а вы у меня станете главным врачом с правами компаньона. Я вам, кроме приличного оклада, предусмотрю в контракте 30% годового дохода. Буду более щедрым, чем вы с вашими 20% за все мои хлопоты.
– Двадцать процентов не я, а вы назначили. Теперь они на вашем личном счету сохранились полностью, а мой счет арестован, и деньги уходят на оплату кредитов за поликлинику, гостиницу, ресторан, мой коттедж и все прочее, что вы организовали за мой, а не за свой счет.
Не моргнув бесстыдным глазом, Колдер ответил:
– Вот и хорошо! Если бы холдинг «Батюшков и К°» был оформлен на нас обоих, у нас сегодня ничего не осталось бы! Я это предвидел. Вы погорели, а я на плаву! Мои деньги целы. Мы откроем новый бизнес. Через год все неприятности позабудутся. Женщины обязательно придут к вам со своими жирными телесами. Деньги опять поплывут рекой. И заживем мы счастливо в Америке – стране чудес.
– Нет уж, увольте! Мое имя скомпрометировано. Как я буду людям в глаза смотреть?
– Вам надо честное имя? Пожалуйста! – воскликнул Том. – Подайте на меня в суд. Банкротство произошло по моей вине? Так? Вы ничего не знали об открытом филиале. Претензии больных – к моей незаконной лечебнице. Хотите, я создам из ваших пациенток «Комитет защиты Батюшкова», устрою пикетирование суда студентами, которые будут носить плакаты «Руки прочь от Батюшкова», «Не позорьте американскую свободу и демократию»? Это будет мне стоить немалых денег, но, чтобы загладить вину перед вами, я согласен на эти расходы. Вы мне нужны, без вас у меня ничего не получится. Я уверен, вы выиграете. Суд вернет ваше доброе имя. Согласны?
Батюшков поразился не только изворотливости, но и бессовестности бывшего партнера.
– И я буду в суде обзывать вас мошенником и подлецом?
– Пожалуйста, называйте, кем хотите. У меня с этого, как говорится, не убудет.
– Нет уж, я не умею так изворачиваться. Судебная тяжба, допросы, очные ставки, адвокаты, корреспонденты, газетные сплетни – это не по мне.
– Ну, тогда остается мой вариант – будете на меня работать. Иного выхода у вас нет. Вы на мели. Если я не заплачу очередной взнос за особняк, вас с детьми вышвырнут на улицу и станете вы бомжом, потому что у вас нет денег не только на отель, но даже завтра пообедать.
Иван Петрович сознавал – Том абсолютно прав, нет не только денег, но даже близкого человека, у которого можно было бы взять взаймы. О банке говорить нечего – банкроту никто не даст. Вот как получилось: целые дни на работе – деньгу гнал! И остался без цента. Даже друга не завел за эти годы. Прав Колдер – завтра я бомж.
После долгой и тяжелой паузы Иван Петрович сказал:
– Америка, страна чудес, обокрала меня до костей: дочь – шлюха, сын – алкоголик, я – нищий.
Том холодно, на этот раз без улыбки:
– Насчет детей: вы сами виноваты. Вы отец, ваше воспитание. Надо было обращаться построже. Обдумайте мое предложение. Ваше благополучие в ваших руках.
И ушел, кивнув официально.
Обдумав и взвесив все «за» и «против», Батюшков решил: единственный выход – вернуться на родину. Благо не отказался от советского гражданства, а дети, как несовершеннолетние, еще вписаны в его паспорт.
Вечером Иван Петрович завел разговор с детьми. Объяснил, в каком положении он и они оказались. Спросил:
– Что скажете насчет возвращения домой, к маме?
Катя ответила немедленно, еще казалось, вопрос отца звучал в воздухе:
– Я не поеду! Я остаюсь в Америке! Мне здесь нравится.
Андрей ответил не сразу. Подумал и, как бы продолжая размышлять, сказал:
– Мне тоже здесь нравится. Но я не могу остаться. У меня нет не только денег, но даже профессии. Мое будущее зависит от тебя. Я, надеюсь, наследник твоего дела. Когда-то ты мне откроешь тайну своего открытия, и я будут этим зарабатывать на жизнь.
– Ты прав, – оценил отец рассудительность сына. – Значит, ты едешь. А как быть с этой, – он показал на дочь, – финтифлюшкой? Оставить не можем. Она несовершеннолетняя, у нее нет документов.
Катя вскочила и закричала:
– Это ты финтифлюх, просрал миллионы. А я выйду замуж, будут у меня и документы, и фамилия, и американское гражданство…
И выбежала из комнаты.
* * *
Катя убежала из дома, прихватив деньги, которые были в ящике письменного стола. Деньги не большие, на еду недели на две. Как она будет жить одна? Пропадет, дурочка, в этом беспощадном американском омуте.Но судьба дочери намечалась не так уж безнадежно. Об этом сказала сама Катя. Она позвонила по телефону и, явно бодрясь, защебетала:
– Папочка, прости меня, я взяла твои деньги, но мне они нужны хотя бы на первое время.
– А как ты собираешься жить дальше?
– Я выхожу замуж! Все будет о’кей, не волнуйся.
– За кого? Разве можно так скоропалительно?!
– Мы с Джимом давно знакомы. Я рассказал ему, что у нас случилось. Он меня успокоил – будем жить вместе.
– Кто он? Полагается родителей знакомить с будущем зятем.
– Он степ-мейкер.
– Что это значит?
– Артист, чечеточник. Не могу вас познакомить. Боюсь!
– Чего боишься?
– Он черный. Негр.
– Час от часу не легче, – вскричал Иван Петрович, – только этого нам не хватало!
Катя торопливо закончила:
– В общем, я не пропаду. А вы уезжайте. Маме скажи, что я ее очень люблю.
И в трубке раздалось пипиканье, отрезающее Катю, может быть, навсегда.
Где она? Кто этот чечеточник Джим? Расспрашивал Андрея. Он видел Катю с ним на дискотеке: очень черный, блестящий, как баклажан, с кудрявыми завитушками на голове. Больше ничего об этом негре не знает.
Сборы, суета, не отъезд, а, по сути, бегство из Америки закружили Ивана Петровича. Искать и что-то предпринимать для спасения Кати было бесполезно. Надо было не спускать глаз и с Андрея, как бы он по примеру сестренки тоже не решил остаться.
Возвращение
Иван Петрович и Андрей летели в Россию маршрутом, каким они прибыли в Америку: Нью-Йорк, Шеннон, Москва. Под самолетом медленно проплывали сначала океан, потом реки, леса Европы. Все было таким же. Только воспринималось это зеленое многообразие теперь совсем по-иному и даже прямо противоположно. На пути в США Батюшков смотрел на все с неба с восхищением, он открывал новый неведомый мир с его, как тогда казалось, огромными богатствами и возможностями. Радость предстоящей свободы, осуществления своего открытия окрыляли его. Нью-Йорк, как под вспышкой огромного фотоаппарата, ослепил, вызвал восторг, восхищение небоскребами и невообразимой толчеей на улицах людей и автомобилей. Полосато-звездный флаг трепетал на ветру повсюду, и казалось, звезды его искрятся и в глазах счастливых американцев. Город-гигант был освещен ярким солнцем и выглядел сказочным. Смотрел и не верил, что можно возвести такие громадные небоскребы.
Отъезд – полная противоположность: серенький, мелкий дождь, под которым сморщился, повис, как тряпка, звездный флаг. Люди и манекены в витринах улыбались одинаковыми мертвыми улыбками. Теперь Батюшков знал: сервис работников в аэропорту, в лайнере, белозубые улыбки, наглаженная красная спецодежда – все это тяжелое амплуа хорошего работника. За этим светлым фасадом втайне страх недоулыбнуться, вызвать недовольство клиента, шефа (хозяина) и, ужас, потерять работу, что хуже пожара в доме.
Европа под крыльями, когда самолет снижался, обходя грозовые облака, теперь выглядела одним перенаселенным городом с множеством чадящих труб и паровых извержений. Города, поселки, связывающие их дороги покрывали все видимое пространство, похожее на замусоренный двор огромного, изношенного предприятия. Только редкие реки пересекали эту неприглядную картину, да и они были серые, склеротические, их перехватывали тромбы плотин, электростанций, промышленных сливов.
И вдруг словно огромный занавес перед самолетом раздвинули – засияло солнце, запушистились мягкие белые облака, на земле зеленый простор, кудрявые малахитовые леса, голубые ленты речек. Ивану Петровичу стало легко на душе, он сказал Андрею:
– Границу перелетели. Смотри, какая благодать.
Андрей не ответил, скривил кислую мину, его явно не радовала потеря Америки.
В Шереметьево Иван Петрович из суматошного терминала шагнул в солнечную прелесть веселой Москвы.
Их встречала Елизавета. Она обняла первым Андрея. Потом, не отпуская его, немного отстранилась и пристально вглядывалась, не веря глазам, что это ее сын, такой большой, элегантный. Немножко чужой, иностранный, но свой родной, выношенный под сердцем. И она опять прижималась к сыну, дышала ароматом родной кровинки.
Потом она обняла Ивана Петровича, по-доброму, приветливо, ласково целовала его в обе щеки, держала его голову в своих руках. Иван Петрович тоже целовал жену, охваченный вихрем счастья, одна мысль металась и трепетала в сознании: «Господи, какое счастье! Господи, ничего на свете мне не надо – все у меня есть! Вот огромное счастье – Лизонька, Андрюша. Придет время, и Катя вернется».
Немного успокоясь, отмечал для себя: Лиза прекрасно выглядит, помолодела, похорошела. И слезы в ее глазах не те тусклые, которыми провожала, а веселые, с маленькими солнечными зайчиками. Батюшков ожидал увидеть жену постаревшей, согбенной от одиночества и тоски, а она вдруг такая цветущая, румяная, как в день свадьбы. И одета не в старое знакомое платьице, которое он тоже предполагал увидеть, а в новый светло-сиреневый костюм. И только туфельки из прошлого – ее любимые «лодочки», которые, как она говорила, всегда в моде. И туфельки эти, как и в молодости, подчеркивали, заставляли глядеть на красивые, стройные ноги Лизы.
Время радости всегда коротко, кончилось и это. Елизавета с тревогой спросила:
– Где Катя? Почему она не прилетела?
Иван Петрович молчал, не зная, что сказать. Ответил Андрей:
– Она осталась в Нью-Йорке.
– Почему? Как вы могли ее оставить?
– Не захотела возвращаться. Она теперь американка.
– Но ты, Ваня, отец, почему ты ей разрешил?
Иван продолжал молчать. Опять отвечал Андрей:
– Ее уговорить! Бзыкнула и убежала из дома. Ее с полицией искать нельзя. Мы сами полулегально уехали.
– Ну, ладно, – смирилась мать, – дома разберемся. Поехали домой.
– Сейчас я такси подгоню, – встрепенулся Андрей, но мать его остановила:
– Не надо такси, у меня машина припаркована на платной стоянке.
Иван Петрович удивился:
– Ты не одна? Кто в машине?
– Одна. Я сама за рулем. Наш старенький «жигуль» гоняю.
– Сама? Раньше ты к машине подходить боялась.
– Раньше многое было по-другому. Жизнь заставила, окончила автошколу, получила права. Вот, рулю не один год. В основном на наши шесть соток езжу. Из-за них и водить научилась. По электричкам да пешком, бывало, так намоталась, что на огород сил не оставалось. А «жигуля» освоила и теперь мчусь с удовольствием.
Отъезд – полная противоположность: серенький, мелкий дождь, под которым сморщился, повис, как тряпка, звездный флаг. Люди и манекены в витринах улыбались одинаковыми мертвыми улыбками. Теперь Батюшков знал: сервис работников в аэропорту, в лайнере, белозубые улыбки, наглаженная красная спецодежда – все это тяжелое амплуа хорошего работника. За этим светлым фасадом втайне страх недоулыбнуться, вызвать недовольство клиента, шефа (хозяина) и, ужас, потерять работу, что хуже пожара в доме.
Европа под крыльями, когда самолет снижался, обходя грозовые облака, теперь выглядела одним перенаселенным городом с множеством чадящих труб и паровых извержений. Города, поселки, связывающие их дороги покрывали все видимое пространство, похожее на замусоренный двор огромного, изношенного предприятия. Только редкие реки пересекали эту неприглядную картину, да и они были серые, склеротические, их перехватывали тромбы плотин, электростанций, промышленных сливов.
И вдруг словно огромный занавес перед самолетом раздвинули – засияло солнце, запушистились мягкие белые облака, на земле зеленый простор, кудрявые малахитовые леса, голубые ленты речек. Ивану Петровичу стало легко на душе, он сказал Андрею:
– Границу перелетели. Смотри, какая благодать.
Андрей не ответил, скривил кислую мину, его явно не радовала потеря Америки.
В Шереметьево Иван Петрович из суматошного терминала шагнул в солнечную прелесть веселой Москвы.
Их встречала Елизавета. Она обняла первым Андрея. Потом, не отпуская его, немного отстранилась и пристально вглядывалась, не веря глазам, что это ее сын, такой большой, элегантный. Немножко чужой, иностранный, но свой родной, выношенный под сердцем. И она опять прижималась к сыну, дышала ароматом родной кровинки.
Потом она обняла Ивана Петровича, по-доброму, приветливо, ласково целовала его в обе щеки, держала его голову в своих руках. Иван Петрович тоже целовал жену, охваченный вихрем счастья, одна мысль металась и трепетала в сознании: «Господи, какое счастье! Господи, ничего на свете мне не надо – все у меня есть! Вот огромное счастье – Лизонька, Андрюша. Придет время, и Катя вернется».
Немного успокоясь, отмечал для себя: Лиза прекрасно выглядит, помолодела, похорошела. И слезы в ее глазах не те тусклые, которыми провожала, а веселые, с маленькими солнечными зайчиками. Батюшков ожидал увидеть жену постаревшей, согбенной от одиночества и тоски, а она вдруг такая цветущая, румяная, как в день свадьбы. И одета не в старое знакомое платьице, которое он тоже предполагал увидеть, а в новый светло-сиреневый костюм. И только туфельки из прошлого – ее любимые «лодочки», которые, как она говорила, всегда в моде. И туфельки эти, как и в молодости, подчеркивали, заставляли глядеть на красивые, стройные ноги Лизы.
Время радости всегда коротко, кончилось и это. Елизавета с тревогой спросила:
– Где Катя? Почему она не прилетела?
Иван Петрович молчал, не зная, что сказать. Ответил Андрей:
– Она осталась в Нью-Йорке.
– Почему? Как вы могли ее оставить?
– Не захотела возвращаться. Она теперь американка.
– Но ты, Ваня, отец, почему ты ей разрешил?
Иван продолжал молчать. Опять отвечал Андрей:
– Ее уговорить! Бзыкнула и убежала из дома. Ее с полицией искать нельзя. Мы сами полулегально уехали.
– Ну, ладно, – смирилась мать, – дома разберемся. Поехали домой.
– Сейчас я такси подгоню, – встрепенулся Андрей, но мать его остановила:
– Не надо такси, у меня машина припаркована на платной стоянке.
Иван Петрович удивился:
– Ты не одна? Кто в машине?
– Одна. Я сама за рулем. Наш старенький «жигуль» гоняю.
– Сама? Раньше ты к машине подходить боялась.
– Раньше многое было по-другому. Жизнь заставила, окончила автошколу, получила права. Вот, рулю не один год. В основном на наши шесть соток езжу. Из-за них и водить научилась. По электричкам да пешком, бывало, так намоталась, что на огород сил не оставалось. А «жигуля» освоила и теперь мчусь с удовольствием.