Алферов, сидевший с края стола, пошевелился, и генерал искоса глянул на него. Но Алферов молчал. Васильев же оставался невозмутимым и уверенным.
– Во всяком случае, до последнего времени группа «Гелы» не пострадала, – сказал он. – Длительное молчание «Альфы» если и означает провал, то свидетельствует, что ее провал с октябрьской телеграммой никак не связан. В противном случае, гестапо получило бы не только подлинное имя и адрес «Альфы», но и имя и адрес «Гелы». А группа «Гелы» работает, товарищ генерал! Правда, в телеграмме от пятого сентября «Гела» дал сомнительные сведения. Я имею в виду информацию о новом истребителе-бомбардировщике: небывалая скорость, мощность вооружения и большая маневренность. Мы перепроверили информацию, и она не подтвердилась. «Гела» получил приказ уточнить сведения, ответил, что приказ понял, но потом замолчал. С девятого по пятнадцатое его радист Фриц Винкел в эфире не появлялся. Он вышел на связь только шестнадцатого.
– Объяснил молчание порчей катода, кажется?
– Так точно, товарищ генерал! И это вполне вероятно. А насчет данных об истребителе сообщил, что они не подтвердились.
– Кого указал «Гела» в качестве источника уточненной информации?
– Полковника Зеелова, товарищ генерал.
– Это из отдела новой техники у Геринга?
– Так точно.
– Н-да. Источник сведущий… Продолжайте, продолжайте.
Васильев отложил блокнот.
– Есть обстоятельство, тревожащее капитана Алферова, – сказал он тем же ровным тоном. – Капитан присутствовал на последнем сеансе с Винкелем. Ему показалось, что «почерк» Винкеля не всегда был одинаков.
Генерал посмотрел на Алферова:
– Как понять – «не одинаков», товарищ капитан?
Алферов встал.
– Радист обратил внимание на отклонения от обычной манеры Винкеля, – сказал Алферов. – Он сказал буквально следующее: – Чего-то сегодня сбивается корреспондент. То частит, то медлит.
– Частит и медлит?… Так. И что же вы думаете по этому поводу?
Алферов облизал сухие губы:
– Разрешите подробнее, товарищ генерал?
– Пожалуйста.
Алферов помедлил, собираясь с мыслями.
– О существовании группы «Гелы» знали только «Аргус» и шифровальщица бельгийской группы, – начал он. – «Аргус» исчез. Видимо, попал в западню и арестован. Однако не в интересах «Аргуса» рассказывать гестапо больше того, о чем его спросят. Значит, если гестапо не догадывалось о существовании групп «Гелы» и «Альфы», то «Аргус» о них и не сказал. Но гестапо могло не только догадываться. Оно могло бы и узнать о берлинских товарищах. И сказать о них могла шифровальщица, раскрывшая гестапо ключ к нашей переписке.
– Совершенно верно! – поддержал Васильев. – Но она не сказала.
– Да, – наклонил голову Алферов. – Она не сказала. Иначе группа «Гелы» перестала бы существовать еще прошлой зимой. Между прочим, это свидетельствует, что и ключ к переписке у Розы вырвали только под пытками. А поскольку считали, что получили главное и лечить Розу считали излишней роскошью, то ее либо расстреляли, либо дали ей умереть без медицинской помощи.
– Могли и в живых оставить, – бросил Васильев. – В качестве платы за предательство, так сказать.
– Это несущественно для дела, – сказал Алферов. – Факт остается фактом. Всю зиму, всю весну и все лето группа «Гелы» работала безупречно. По сведениям самого «Гелы», гестапо продолжало охотиться за Винкелем, пыталось засечь его рацию. Зачем бы немецкой контрразведке делать это, если она имеет имена и адреса берлинских разведчиков?
– Все правильно! – сказал Васильев. – Сомнений в группе «Гелы» нет, товарищ генерал. Все сведения «Гелы» точны и совпадают со сведениями других групп. Здесь чисто!
– Слушаю вас, капитан, – сказал генерал.
– Сведения «Гелы» были точны до телеграммы от пятого сентября, товарищ генерал! – возражая Васильеву, сказал Алферов. – Пятого числа «Гела» впервые дал неверную информацию. Я подчеркиваю это – впервые! «Гела» всегда был крайне осторожен в сообщении тех или иных данных. Он всегда сам перепроверял полученную информацию, пользуясь разными источниками. А здесь ошибся.
– Слишком ценными представлялись сведения. И источник был уникальный! – возразил Васильев. – Представитель фирмы «Мессершмитт»!
– Допустим, – согласился Алферов. – Но эта ошибка, основанная на внезапном появлении «уникального» информатора, а затем внезапная порча катода и внезапное изменение почерка Винкеля меня настораживают, товарищ генерал.
– Не исключаете возможности провала? – спросил генерал.
– Да. Не исключаю, – твердо сказал Алферов.
Генерал поднялся из-за стола. Он был высок, широк в кости, полноват. Закинув руки за спину, прошагал до окна, круто обернулся. Вскинул крупную подстриженную бобриком голову. Большие голубые глаза прищурились.
– Когда, по-вашему, произошел провал, капитан?
Алферов ждал этого вопроса.
– В первых числах сентября, товарищ генерал.
– Излагайте вашу версию.
– Слушаюсь, – сказал Алферов. – В конце августа или немного раньше гестапо и абвер вышли на группу «Гела», то есть раскрыли Генриха Лаубе… Произойти это могло либо в результате прочтения нашей телеграммы «Аргусу», либо в результате захвата рации Винкеля и самого Винкеля. В последнем случае провалена только группа Лаубе. В первом же – и его группа, и группа «Альфы»… Дальше. К пятому числу фашистской контрразведке удается изолировать Винкеля и Лаубе. От их имени нам передают телеграмму о новом типе бомбардировщика-истребителя.
Информация, конечно, ложная. Получив наше требование перепроверить данные, в фашистской контрразведке догадываются, что пересолили, и сообщают об ошибке. Затем наступает трудно объяснимый перерыв в связи. Полагаю, что Винкель мог отказаться работать дальше и его подвергли обычным в таких случаях процедурам. Радист или погиб, или, не выдержав пыток, снова стал работать на врага. Этим и объясняется необычный почерк Винкеля. А может быть, радист дает понять, что с ним произошло нечто плохое, пытается внушить мысль, что его информации доверять нельзя… Конечно, не исключено, что на волне Винкеля «стучит» фашистский радист, а самого Винкеля нет в живых… Так я думаю, товарищ генерал.
Генерал молчал.
Он был опытен. В рассуждениях капитана Алферова присутствовала железная логика. Странные происшествия с «Гелой» не могли не настораживать. Что-то в Берлине происходило. Но что?
Генералу больше чем кому-либо хотелось, чтобы все опасения оказались ложными, но он меньше всех других имел прав на самообольщение. Как, впрочем, и на боязнь.
– Значит, в конце августа… – медленно сказал генерал. – Так. Но зачем немецкой контрразведке, заполучив шифр и радиста, заставив Винкеля однажды выйти на связь с ложной информацией, устраивать перерыв в радиоигре?… Вы говорите – Винкель мог одуматься и отказаться от участия в дезинформации Центра. Допускаю! Однако слишком длительное молчание при начатой радиоигре – не в интересах господ из абвера или гестапо, а молчание Винкеля длилось целую неделю! Как по-вашему, капитан, немецкие контрразведчики не догадывались, что перерыв в связи, наступающий сразу же за дезинформацией, насторожит нас с вами?
– Полагаю, что догадывались, – сказал Алферов. – Но если они хотели, чтобы работал сам Винкель, хотели сохранить почерк Винкеля…
– Цена больно дорога! – возразил генерал. – Поставьте-ка себя на место Канариса или этого типа, Шелленберга. Допустили бы вы, чтобы у противника зародилась хоть тень подозрения? Нет, конечно. Стало быть, и перерыва в связи не допустили бы. В немецкой службе радиоподслушивания против группы «Гелы» наверняка работала специальная команда. Люди из этой команды вполне могли изучить манеру работы Винкеля и научиться более или менее удачно воспроизводить ее. Поэтому, арестовав Винкеля, ему немедленно подыскали бы дублера… Что, наши радисты не заметили никаких отклонений в почерке Винкеля пятого сентября?
– Я спрашивал их, товарищ генерал. Не заметили.
– Странно… Очень странно! – сказал генерал и задумался, опустив голову.
Васильев пригладил пробор.
– Разрешите два слова, товарищ генерал? – спросил он.
– Да, пожалуйста.
– Я понимаю и разделяю тревогу капитана Алферова, – сказал Васильев, волнуясь чуть больше обычного. – Но думаю, что он сгущает краски. Я верю, что группа Лаубе цела. Единственное, что необходимо, конечно, так это особая осторожность по отношению к получаемой от «Гелы» информации, пока мы не убедимся в неосновательности своих подозрений.
– Это само собой! – согласился генерал. – Теперь к информации «Гелы» нужен другой подход…
В голосе его невольно прозвучала досада.
– Наблюдайте за почерком Винкеля, – приказал генерал. – Все телеграммы, направляемые «Геле», показывать мне. В них не должно проскользнуть сомнение. Ясно?
– Так точно! – сказал Васильев.
– Что-то здесь не так, – сказал генерал. – Из ваших рассуждениях, капитан, – не обижайтесь! – тоже чего-то недостает. Не могу догадаться – чего, но чувствую… Это не мистика, понимаете, а простое чутье… Подумать надо. Крепко подумать. Со всех сторон дело рассмотреть.
– Вы не допускаете возможности провала «Гелы», товарищ генерал? – напрямик спросил Алферов. Это получилось грубовато. Генерал открыто посмотрел на Алферова.
– Ваша версия, капитан, позволяет предположить, что в службе безопасности противника сидят люди, не соответствующие должности, – сказал генерал. – Но мы-то с вами знаем, кто там сидит! В контрразведке они собаку съели. Вот почему я не могу сейчас встать на вашу точку зрения. Вот почему допускаю и то, что группа «Гелы» могла уцелеть.
– Ясно, – сказал Алферов. – Вы допускаете обе возможности.
– Совершенно правильно, – сказал генерал. – И вам при дальнейших раздумьях надлежит также исходить из этих двух возможностей. И подполковнику Васильеву, и вам. Давайте выждем и подумаем. Согласны?…
Алферов проснулся в пятом часу утра.
Глубокий сон освежил, но вчерашняя тревога оставалась по-прежнему неуемно сильной и сразу прогнала остатки дремы.
Он не вставал, чтобы не разбудить детей и жену, только повернулся на правый бок и осторожно поправил подушку.
Лежал и смотрел в предрассветный дождливый сумрак, неуверенно, на ощупь вступавший в комнату.
Вчерашнему разговору с генералом предшествовала целая неделя раздумий, сопоставления фактов, придирчивого анализа собственных выводов. Высказывая мнение о провале группы «Гелы», Алферов руководствовался отнюдь не желанием перестраховаться, а логикой самих событий, своим долголетним опытом работы в разведке.
Он и сейчас был убежден, что с группой «Гелы» неблагополучно.
Однако замечание генерала о немецких контрразведчиках имело глубокий смысл. В самом деле, эти матерые волки вряд ли могли, арестовав «Гелу», поступать так, как они поступили, судя по неуклюжей дезинформации и истории с нарушением связи.
Что-то здесь не сходилось. Чего-то здесь Алферов недопонимал. А понять следовало абсолютно все.
Он лежал и глядел в дождливый сумрак. Вновь и вновь восстанавливал в памяти последовательность происходившего с «Альфой» и «Гелой».
– Во всяком случае, до последнего времени группа «Гелы» не пострадала, – сказал он. – Длительное молчание «Альфы» если и означает провал, то свидетельствует, что ее провал с октябрьской телеграммой никак не связан. В противном случае, гестапо получило бы не только подлинное имя и адрес «Альфы», но и имя и адрес «Гелы». А группа «Гелы» работает, товарищ генерал! Правда, в телеграмме от пятого сентября «Гела» дал сомнительные сведения. Я имею в виду информацию о новом истребителе-бомбардировщике: небывалая скорость, мощность вооружения и большая маневренность. Мы перепроверили информацию, и она не подтвердилась. «Гела» получил приказ уточнить сведения, ответил, что приказ понял, но потом замолчал. С девятого по пятнадцатое его радист Фриц Винкел в эфире не появлялся. Он вышел на связь только шестнадцатого.
– Объяснил молчание порчей катода, кажется?
– Так точно, товарищ генерал! И это вполне вероятно. А насчет данных об истребителе сообщил, что они не подтвердились.
– Кого указал «Гела» в качестве источника уточненной информации?
– Полковника Зеелова, товарищ генерал.
– Это из отдела новой техники у Геринга?
– Так точно.
– Н-да. Источник сведущий… Продолжайте, продолжайте.
Васильев отложил блокнот.
– Есть обстоятельство, тревожащее капитана Алферова, – сказал он тем же ровным тоном. – Капитан присутствовал на последнем сеансе с Винкелем. Ему показалось, что «почерк» Винкеля не всегда был одинаков.
Генерал посмотрел на Алферова:
– Как понять – «не одинаков», товарищ капитан?
Алферов встал.
– Радист обратил внимание на отклонения от обычной манеры Винкеля, – сказал Алферов. – Он сказал буквально следующее: – Чего-то сегодня сбивается корреспондент. То частит, то медлит.
– Частит и медлит?… Так. И что же вы думаете по этому поводу?
Алферов облизал сухие губы:
– Разрешите подробнее, товарищ генерал?
– Пожалуйста.
Алферов помедлил, собираясь с мыслями.
– О существовании группы «Гелы» знали только «Аргус» и шифровальщица бельгийской группы, – начал он. – «Аргус» исчез. Видимо, попал в западню и арестован. Однако не в интересах «Аргуса» рассказывать гестапо больше того, о чем его спросят. Значит, если гестапо не догадывалось о существовании групп «Гелы» и «Альфы», то «Аргус» о них и не сказал. Но гестапо могло не только догадываться. Оно могло бы и узнать о берлинских товарищах. И сказать о них могла шифровальщица, раскрывшая гестапо ключ к нашей переписке.
– Совершенно верно! – поддержал Васильев. – Но она не сказала.
– Да, – наклонил голову Алферов. – Она не сказала. Иначе группа «Гелы» перестала бы существовать еще прошлой зимой. Между прочим, это свидетельствует, что и ключ к переписке у Розы вырвали только под пытками. А поскольку считали, что получили главное и лечить Розу считали излишней роскошью, то ее либо расстреляли, либо дали ей умереть без медицинской помощи.
– Могли и в живых оставить, – бросил Васильев. – В качестве платы за предательство, так сказать.
– Это несущественно для дела, – сказал Алферов. – Факт остается фактом. Всю зиму, всю весну и все лето группа «Гелы» работала безупречно. По сведениям самого «Гелы», гестапо продолжало охотиться за Винкелем, пыталось засечь его рацию. Зачем бы немецкой контрразведке делать это, если она имеет имена и адреса берлинских разведчиков?
– Все правильно! – сказал Васильев. – Сомнений в группе «Гелы» нет, товарищ генерал. Все сведения «Гелы» точны и совпадают со сведениями других групп. Здесь чисто!
– Слушаю вас, капитан, – сказал генерал.
– Сведения «Гелы» были точны до телеграммы от пятого сентября, товарищ генерал! – возражая Васильеву, сказал Алферов. – Пятого числа «Гела» впервые дал неверную информацию. Я подчеркиваю это – впервые! «Гела» всегда был крайне осторожен в сообщении тех или иных данных. Он всегда сам перепроверял полученную информацию, пользуясь разными источниками. А здесь ошибся.
– Слишком ценными представлялись сведения. И источник был уникальный! – возразил Васильев. – Представитель фирмы «Мессершмитт»!
– Допустим, – согласился Алферов. – Но эта ошибка, основанная на внезапном появлении «уникального» информатора, а затем внезапная порча катода и внезапное изменение почерка Винкеля меня настораживают, товарищ генерал.
– Не исключаете возможности провала? – спросил генерал.
– Да. Не исключаю, – твердо сказал Алферов.
Генерал поднялся из-за стола. Он был высок, широк в кости, полноват. Закинув руки за спину, прошагал до окна, круто обернулся. Вскинул крупную подстриженную бобриком голову. Большие голубые глаза прищурились.
– Когда, по-вашему, произошел провал, капитан?
Алферов ждал этого вопроса.
– В первых числах сентября, товарищ генерал.
– Излагайте вашу версию.
– Слушаюсь, – сказал Алферов. – В конце августа или немного раньше гестапо и абвер вышли на группу «Гела», то есть раскрыли Генриха Лаубе… Произойти это могло либо в результате прочтения нашей телеграммы «Аргусу», либо в результате захвата рации Винкеля и самого Винкеля. В последнем случае провалена только группа Лаубе. В первом же – и его группа, и группа «Альфы»… Дальше. К пятому числу фашистской контрразведке удается изолировать Винкеля и Лаубе. От их имени нам передают телеграмму о новом типе бомбардировщика-истребителя.
Информация, конечно, ложная. Получив наше требование перепроверить данные, в фашистской контрразведке догадываются, что пересолили, и сообщают об ошибке. Затем наступает трудно объяснимый перерыв в связи. Полагаю, что Винкель мог отказаться работать дальше и его подвергли обычным в таких случаях процедурам. Радист или погиб, или, не выдержав пыток, снова стал работать на врага. Этим и объясняется необычный почерк Винкеля. А может быть, радист дает понять, что с ним произошло нечто плохое, пытается внушить мысль, что его информации доверять нельзя… Конечно, не исключено, что на волне Винкеля «стучит» фашистский радист, а самого Винкеля нет в живых… Так я думаю, товарищ генерал.
Генерал молчал.
Он был опытен. В рассуждениях капитана Алферова присутствовала железная логика. Странные происшествия с «Гелой» не могли не настораживать. Что-то в Берлине происходило. Но что?
Генералу больше чем кому-либо хотелось, чтобы все опасения оказались ложными, но он меньше всех других имел прав на самообольщение. Как, впрочем, и на боязнь.
– Значит, в конце августа… – медленно сказал генерал. – Так. Но зачем немецкой контрразведке, заполучив шифр и радиста, заставив Винкеля однажды выйти на связь с ложной информацией, устраивать перерыв в радиоигре?… Вы говорите – Винкель мог одуматься и отказаться от участия в дезинформации Центра. Допускаю! Однако слишком длительное молчание при начатой радиоигре – не в интересах господ из абвера или гестапо, а молчание Винкеля длилось целую неделю! Как по-вашему, капитан, немецкие контрразведчики не догадывались, что перерыв в связи, наступающий сразу же за дезинформацией, насторожит нас с вами?
– Полагаю, что догадывались, – сказал Алферов. – Но если они хотели, чтобы работал сам Винкель, хотели сохранить почерк Винкеля…
– Цена больно дорога! – возразил генерал. – Поставьте-ка себя на место Канариса или этого типа, Шелленберга. Допустили бы вы, чтобы у противника зародилась хоть тень подозрения? Нет, конечно. Стало быть, и перерыва в связи не допустили бы. В немецкой службе радиоподслушивания против группы «Гелы» наверняка работала специальная команда. Люди из этой команды вполне могли изучить манеру работы Винкеля и научиться более или менее удачно воспроизводить ее. Поэтому, арестовав Винкеля, ему немедленно подыскали бы дублера… Что, наши радисты не заметили никаких отклонений в почерке Винкеля пятого сентября?
– Я спрашивал их, товарищ генерал. Не заметили.
– Странно… Очень странно! – сказал генерал и задумался, опустив голову.
Васильев пригладил пробор.
– Разрешите два слова, товарищ генерал? – спросил он.
– Да, пожалуйста.
– Я понимаю и разделяю тревогу капитана Алферова, – сказал Васильев, волнуясь чуть больше обычного. – Но думаю, что он сгущает краски. Я верю, что группа Лаубе цела. Единственное, что необходимо, конечно, так это особая осторожность по отношению к получаемой от «Гелы» информации, пока мы не убедимся в неосновательности своих подозрений.
– Это само собой! – согласился генерал. – Теперь к информации «Гелы» нужен другой подход…
В голосе его невольно прозвучала досада.
– Наблюдайте за почерком Винкеля, – приказал генерал. – Все телеграммы, направляемые «Геле», показывать мне. В них не должно проскользнуть сомнение. Ясно?
– Так точно! – сказал Васильев.
– Что-то здесь не так, – сказал генерал. – Из ваших рассуждениях, капитан, – не обижайтесь! – тоже чего-то недостает. Не могу догадаться – чего, но чувствую… Это не мистика, понимаете, а простое чутье… Подумать надо. Крепко подумать. Со всех сторон дело рассмотреть.
– Вы не допускаете возможности провала «Гелы», товарищ генерал? – напрямик спросил Алферов. Это получилось грубовато. Генерал открыто посмотрел на Алферова.
– Ваша версия, капитан, позволяет предположить, что в службе безопасности противника сидят люди, не соответствующие должности, – сказал генерал. – Но мы-то с вами знаем, кто там сидит! В контрразведке они собаку съели. Вот почему я не могу сейчас встать на вашу точку зрения. Вот почему допускаю и то, что группа «Гелы» могла уцелеть.
– Ясно, – сказал Алферов. – Вы допускаете обе возможности.
– Совершенно правильно, – сказал генерал. – И вам при дальнейших раздумьях надлежит также исходить из этих двух возможностей. И подполковнику Васильеву, и вам. Давайте выждем и подумаем. Согласны?…
Алферов проснулся в пятом часу утра.
Глубокий сон освежил, но вчерашняя тревога оставалась по-прежнему неуемно сильной и сразу прогнала остатки дремы.
Он не вставал, чтобы не разбудить детей и жену, только повернулся на правый бок и осторожно поправил подушку.
Лежал и смотрел в предрассветный дождливый сумрак, неуверенно, на ощупь вступавший в комнату.
Вчерашнему разговору с генералом предшествовала целая неделя раздумий, сопоставления фактов, придирчивого анализа собственных выводов. Высказывая мнение о провале группы «Гелы», Алферов руководствовался отнюдь не желанием перестраховаться, а логикой самих событий, своим долголетним опытом работы в разведке.
Он и сейчас был убежден, что с группой «Гелы» неблагополучно.
Однако замечание генерала о немецких контрразведчиках имело глубокий смысл. В самом деле, эти матерые волки вряд ли могли, арестовав «Гелу», поступать так, как они поступили, судя по неуклюжей дезинформации и истории с нарушением связи.
Что-то здесь не сходилось. Чего-то здесь Алферов недопонимал. А понять следовало абсолютно все.
Он лежал и глядел в дождливый сумрак. Вновь и вновь восстанавливал в памяти последовательность происходившего с «Альфой» и «Гелой».
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента