Владислав Анатольевич Бахревский. Ярополк

   Ярополк слушал, глядя в пространство. Когда Вышата кончил поучение, посмотрел на дядьку в упор:
   – Ты похвалил или поругал?
   Вышата достал меч из ножен.
   – Завтра начнем биться не на деревянных, на железных.
   Ярополк просиял.

Урок князя Святослава

   Князь Святослав жил торопясь. Денно и нощно учил строю молодую дружину.
   В гридни набирали по городам и весям. Коли здоров, юн, имеешь охоту к славе – наш! Могучим предпочтения не было. Святославу нравились ребята жилистые, упористые, кто мог терпеть через не могу. Таких приближал.
   Зима кончилась нежданно. В феврале. Собиралась намести снега, да по ошибке пригнала тучи, полные дождя. За три дня морось съела снег, а на прояснившееся небо солнце явилось такое горячее, весь холод вытянуло из земли, поднялся туманом и растаял.
   Тотчас Заднепровье вызолотили одуванчики, и было дико: на дворе лютень, а над полями жаворонки.
   Святослав со всем своим войском ушел в степь, на малые реки: воюй от зари до зари, и пропитание вот оно – рыба, птица, зверь.
   Князь Святослав на волю, княжич Ярополк – под бабушкин надзор: книги читать. Второго внука Олега великая княгиня оставляла его матери. Третий внук – Владимир^[34] – тоже был предоставлен матери. Ключница Малуша, когда-то нежно любимая Ольгой, жила теперь на выселках, под Изборском. Гневаться надо было на сына. Это он взял в жены рабыню, но вся неприязнь пала на голову Малуши. Стоило поохладеть Святославу к новой избраннице, как отправилась она вместе с младенцем с глаз долой.
   Ярополк втайне завидовал братьям, особенно Владимиру, изгнаннику. Живет привольно, в Будутино, в бабушкиной веси. Сказывают, на лодках любит по рекам плавать.
   Олега, меньшого, чуть не каждый день на охоту возят. Он, правда, только смотрит, как ловят для него зверей. Но ведь по его воле делается, что он хочет.
   А тут учат и учат, каждый день учат. Греки учат, бабушка учит, Вышата, печенег Куря. Печенег-то еще смеется всякий раз. «Пешеходом» дразнит. Боится Ярополк лошади. Высоты боится. Ни разу из седла не выпал, но душа замирает, когда лошадь бежит и земля, твердая, надежная, становится текучей, как вода.
   Утром Вышата сказал Ярополку:
   – Не прогневай великую княгиню, поучись с усердием. Собирается отпустить тебя и княжича Олега в Дикое поле на княжеские забавы, к отцу.
   – Когда выезжать?! – воспылал нетерпением Ярополк.
   – Как прикажет великая княгиня… Тебе, княжич, пора на урок. Великая княгиня ждет.
   Книги не были мучением для Ярополка, но его тянуло под огромное небо степи.
   Книгу взял в руки с тоскою в глазах. Открыл последнюю страницу, прикидывая, сколько дней займет чтение. Княгиня Ольга сказала:
   – Ты хочешь знать, чем кончаются «Деяния апостолов»? Будь по-твоему. Прочитаем последнюю главу.
   Она читала, а он смотрел на нее, и мысли у него были злые.
   «Ты старая! – говорил он бабушке глазами. – Ты старая!»
   Но бабушка читала и читала. Это был рассказ об апостоле Павле, который спасся – от кого спасся, рассказано в предыдущей главе – и вот оказался на острове Мелит. Был дождь, Павел набрал много хвороста, разжег огонь. Тоже странно. Почему иноплеменники не привели спасшихся в свои дома? И ведь если Павел и его спутники очутились на острове, значит, они плыли на корабле!
   Ярополк снова подосадовал на бабушку: ну зачем она позволила читать «Деяния» с конца… И тут на руке Павла повисла вышедшая из костра ехидна, смертельно ядовитая змея.
   – Бабушка, не читай! – вскрикнул Ярополк.
   – Ты хочешь остаться в неведенье, что было дальше?..
   – Ты пока не читай.
   – У тебя доброе сердце. Тебе страшно за апостола. Но будь спокоен, Господь хранит верующих в Него.
   И верно, змея не ужалила Павла, он стряхнул ее в огонь.
   Чтение продолжилось, и наконец бабушка закрыла книгу. А он испугался: ничего не слышал, думая о ехидне, о святости апостола.
   – Твои мысли убежали в степь, – сказала бабушка и подозвала комнатного слугу Киндея. – Поспеши собрать княжича в дальнюю дорогу.
   Лицо Ярополка залилось краской: он злился, томился, а бабушка желает, чтоб ему было хорошо.
   …Братьев везли в крытой повозке. Так распорядилась бабушка. Ярополк хоть и дернул плечом, выказывая недовольство, но втайне был рад. Долго ехать верхом – мучение.
   Олег дулся, он хотел показаться перед людьми на коне, но едва выехали со двора, пошел дождь, дождь обернулся ливнем.
   В повозке сухо, тепло. Потянуло в сон. Заснули братья скоро и сладко. А ведь Ярополку хотелось поговорить с Олегом, вот только не придумал – о чем.
   Олег не пробудился и вечером, когда встали в роще высоких яворов на ночлег. Ярополк сидел у костра с Вышатой, с Курей, с ближними людьми. Поужинали пирогами, взятыми в дорогу. Мужи говорили об охоте, о рыбных реках. Об удивительной весне, о небывалом, чересчур раннем прилете птиц.
   – Соловьи в протальник! В первый месяц весны – диво! – сокрушенно покачивал головой Вышата.
   Печенег Куря скалил белые зубы и смеялся.
   – Конец – старому миру! Печенегам – быть первыми перед великим богом Тенгри.
   Никто Куре не возражал. Куря хохотал, куражился, и Ярополку было страшно. Печенег он и есть печенег. Зубы блестят, глаза блестят, лицо веселое, злое. Князь Святослав взял Курю на службу, чтоб научил княжичей на конях скакать. А у Кури наука одна: садись – и стрелой. Лошади в Киеве печенежские, выезженные в степях. В конной дружине половина тысячи. Славяне уж так любят землю, что и сражаются в пешем строю. Надежней, когда своими ногами на своей земле стоишь.
   Соловьи пели до зари, но не потревожили княжича Олега. Пробудился уже в пути и тотчас на коня пересел. Пришлось и Ярополку попросить верховую лошадь. В степи дорог нет. Через бурьяны кони идут сторожась, а как ковыли – скачут с ветром вперегонки.
   Обедали под открытым небом. Еда была сладкая, княжеская. Но разговоров убыло: впереди встреча с князем Святославом.
   Князь хоть и молод, да строг. После обеда княжичей везли в повозке, но верст через десять Вышата предложил Ярополку сесть на коня.
   Ярополк вида не подал, но испугался: коли на коня сажают, значит, отец близко. Отец робких наездников не терпит.
   Лошадь у Ярополка была смирная, да в спине слишком широка. Стремена чуть не у самого седла.
   Ярополк, боясь сверзиться, всегда левой рукой держался за седло. Куря, глядя на такую посадку, хохотал и так дергал уздой, что и лошадь его скалила зубы.
   По веселому мелководью переехали реку, одолели полверсты густого ракитника и очутились перед тремя рядами холмов. На этих холмах шла жаркая битва…
   Вот только вместо противника – белые, из ошкуренных ракит – столбы.
   Воины густым строем шли к вершине первого холма. Шагов за сорок от столбов каждый метнул по одной сулице. Эти легкие короткие полукопья-полудротики вонзались в столбы с такою силой, что было слышно, как древки звенят, колеблясь, будто струны.
   Воины пробежали вверх еще шагов десять, еще раз метнули по сулице и, ощетинясь длинными копьями, кинулись на вершину.
   Троекратный крик победы – и дружина хлынула вниз с холма, чтоб с ходу одолеть другую вершину, сплошь заставленную щитами.
   С подошвы второго холма каждый воин пустил по три стрелы, и приступ повторился. Сначала метали сулицы, потом взбегали на вершину, ударами копий поражая щиты.
   Третий холм одолевали со щитами и мечами. И там, на третьей вершине, дружину вдруг встретила другая дружина, вооруженная длинными копьями. Копья были тупые, но получивший удар валился с ног, а иной катился под гору. Все, однако, поднимались и снова из последних сил шли, чтобы одолеть холм.
   Захваченный зрелищем, Ярополк не увидел отца.
   – Ты что на коне крючком сидишь? – сказал князь Святослав, ударяя сына ладонью по спине. – Погляди на Олега. Что? Хорошо воюю? А теперь покажи, чему тебя научили. На мечах бьешься?
   Ярополк мотнул головой.
   – К бою!
   Княжич выдернул правую ногу из стремени и замер: до земли далеко, а Вышата, такой всегда проворный, не подскочил принять на руки. Пришлось спрыгнуть.
   Бился Ярополк со своим же учителем голыми мечами. Нападал свирепо, рубил яростно, сплеча, держа оружие двумя руками. Сталь звенела.
   – Дай мне! – князь Святослав взял меч у Вышаты. – Вперед, княжич!
   Ярополк подустал, но перед отцом слабости никак нельзя показать. Сек мечом меч, будто это был лютый Змей Горыныч. И вдруг в грудь ему ударило острое.
   – А умирать тебя не учили? – отец смотрел грозно, но в глазах была тревога.
   Опустил меч. Ярополк дотронулся до груди. Ладонь красная.
   – Что же ты без железной рубашки? – Святослав глянул на Вышату. – Перевяжи. Княжич, выше голову! Пусть царапина, полученная от руки отца, станет твоей единственной раной в жизни.
   «Он мог убить меня! – с ужасом подумал Ярополк и бешеными глазами поглядел на Вышату. – Почему плохо учил?»
   Но сказать вслух ни слова не посмел.

Сны на кулаке

   Горели костры. В котлах варился кулеш: еда князя Святослава и его воинов.
   Кулеш, сдобренный закатной зарею, был вкусней дворцовых яств. Кулеш запили квасом, побаловались сушеной рыбой. Спать укладывались на земле, под открытым небом.
   Ярополк с Олегом прикорнули на медвежьей дохе, укрытые ласковым, лебяжьего пуха одеялом.
   Святослав поднял детей:
   – Поехали звезды встречать.
   – Не разбередить бы рану! – испугался Вышата.
   – Хочешь со мной? – спросил князь Ярополка.
   – Хочу.
   – Вышата, покажи рану.
   Меч рассек мышцу над левым соском.
   – Не глубоко, но левой рукой лучше пока не двигать.
   – Потерпит.
   – От скачки будет кровоточить…
   – Ночная езда покойная, – сказал Святослав. – Привыкай, сын, в седле раны возить, коли боги попустят. Скорей заживают.
   С князем и с княжатами поехали бояре Вышата и Блуд, печенег Куря, варяг Икмор – телохранитель Святослава.
   Копыта коней обвязали звериными шкурами, чтоб не стучали, не будили уставших воинов. Ехали шагом. Ярополк, боясь нечаянным движением потревожить больное место, сидел в седле прямо, не хуже Олега. Князь приметил это, улыбнулся.
   Тяжелая ночная птица низко прошла над рекою, схватила когтями рыбу. Прянула в ту сторону, откуда надвигалась громада ночи. Засвистал соловей, князь недовольно покосился на ракитник, повернул коня в степь.
   Ехали по темной земле к светлому немеркнущему небу. Темный курган медленно поднялся из недр и все возрастал, заслоняя небо и свет.
   Звуки становились глуше. Когда подъехали наконец к огромному кургану, степь разразилась молчанием.
   Стреножили коней. Святослав взял Ярополка и Олега за плечи, чуть подтолкнул – так подкидывают птиц, чтоб летели.
   Отроки побежали, упорно, молча, не оскорбляя криками тишину. Рана напомнила Ярополку о себе, но он не остановился и на вершине был первым. А звезду раньше других увидел Куря.
   – Око бога Тенгри! – расколдовал Куря молчание.
   Святослав указал на золотисто-розовые лучи, вдруг проступившие на небе:
   – Я поведу вас всех туда. Там день, а нас уже поглотила тьма ночи.
   – Князь, но солнце взойдет раньше над нами, – возразил Вышата.
   – Что будет здесь и как будет, я знаю, я не знаю, что и как там.
   Варяг Икмор достал из ножен меч, поцеловал лезвие.
   – Там, князь, – работа моему кормильцу. Много работы.
   Куря ударил рукоятью короткого кнута по каблуку.
   – Не заглядывайся на чужое, Икмор! В том краю мои кочевья.
   – Нет, – возразил Вышата, – твои кочевья, Куря, ближе к полдню. Твои люди уже спят.
   – Мои кочевья будут там, там и там! – Куря тыкал рукою в пространство.
   – Печенег! – осадил Курю Святослав. – Ты бы лучше свой долг наконец отдал. Когда пригонят твои печенята тысячу коней?
   – Пригнали бы хоть завтра! Да ведь для вас коней нужно объездить, чтоб были смирными.
   – Помолчим! – приказал князь. – Тот, кто спит в кургане, не терпит пустых слов… Звезды взошли – езжайте все в лагерь. Буду спать здесь.
   – Я принесу тебе, князь, седло, – поспешил услужить Блуд.
   – Зачем, – Святослав показал кулак. – Вот моя подушка. Сожмешь – будет выше, раскроешь пальцы – будет мягко.
   Ярополк и Олег подошли к отцу, он их обнял:
   – Подъем вместе со всеми. Все, что делают воины, будете и вы делать.
   Долгим взглядом посмотрел в лицо Ярополку.
   – Болит?
   – Течет.
   Святослав бережно снял с сына кафтан, рубашку.
   – Течет… – Кинул на землю свой плащ. – Ложись, а ты, Олег, помочись на рану. Моча мальчиков целительна.
   Рану снова закрыли, перевязали.
   – Икмор, заночуй с Ярополком у подошвы кургана. Вы же все поезжайте в лагерь, чтоб не поднялась тревога.
   Подобной ночи в жизни Ярополка еще не бывало.
   Грозный воин Икмор постелил на земле свой грубый плащ, наломал две охапки полыни – под голову. Расстегнул пояс. Меч положил под правой рукой, боевой топор под левой, расстегнул ворот рубахи.
   – Спокойной ночи, княжич! – лег и заснул.
   Ярополк тоже снял пояс, положил свой короткий меч под правой рукой, расстегнул ворот, опустил голову на духмяную подушку.
   Так много произошло в этот день!
   Дружина, волнами льющаяся через вершины холмов, бой с отцом, ранение, ночная езда, курган, Икмор…
   На другой стороне кургана ветер шарил по земле, наверное, искал варяга и княжича. Звезды придвинулись, и Ярополку почудилось – это добрый Вышата накрыл его одеялом. Одеялом из сверкающих звезд.
   Хотел улыбнуться и не успел, нырнул с головою в сон. Во сне была ночь, степь и курган. Ему сказали: «Вот твоя ноша». Он взял два камня, положил на плечи и понес на вершину показать камни отцу. Сначала обрадовался: «Рана не болит», но с каждым шагом камни становились тяжелее, тяжелее. Они хотели раздавить его, и он выскочил из-под них. Камни грохнулись, проломили землю, и в его руках остались два пояса. Камни были перепоясаны. Он потянул, и проломившая землю ноша поддалась. Но выволок он из ям не камни – два тела. Он не видел тел, но знал – это братья. Он потащил братьев наверх, но одно тело стало таким тяжелым, что пальцы у него разжались, и он выпустил пояс. «Этот мертв», – сказали ему. Тогда он взвалил другое, живое тело на плечи, на шею… Побежал, спотыкаясь, выше и выше. И очутился перед дверьми.
   «Мне сил не хватит отворить эти двери», – подумал Ярополк с тоской, но двери отворились сами собой, а за дверьми стояла кромешно черная туча. «А в туче молния», – подумал он, переступая порог. И тут сверкнуло! Две молнии с двух сторон пронзили его. И он даже закричать не смог.
   Проснулся… По небу летела звезда. Он проводил ее глазами до горизонта и снова заснул.
   Князю Святославу тоже был сон. Ему приснилась огромная птица. Птица закрыла крыльями небо. На земле стало темно. И достал он лук, наложил стрелу на тетиву, но птица сверкнула грозным огненным глазом и полетела прочь. Он же стремглав сбежал с кургана, мечом рассек путы на ногах коня и поскакал за птицей. И догнал! И снова был под сенью ее ужасных звенящих крыльев. Так звенят стрелы, пущенные разом двумя многотысячными войсками. Увидел вдруг: он мчится через сонмы людей, заполонивших землю от одного края до другого. Люди валились под копыта послушно, как снопы, а он не мог найти узды, чтобы остановить коня. И тогда он его пришпорил.
   Птица, летевшая над ним, опустилась еще ниже и увенчала ему голову золотой шапкой. Шапка пришлась впору, но голова качнулась от неимоверной тяжести, шея хрустнула и сломалась, как какой-нибудь цветок. Голова упала на землю, покатилась, и Куря, неведомо откуда взявшийся, схватил голову, целовал в мертвые губы и хохотал, хохотал…
   Князь переборол сон, проснулся. Из черного пространства золотого Большого Ковша вспыхнула, наливаясь зеленым огнем, неведомая звезда. По зеленому пошло красное, ярое, и вдруг звезда померкла. Еще раз вспыхнула. Еще раз, и на том чудо иссякло.
   Святослав потянулся, зевнул, поворотился на правый бок, подложил под голову кулак десницы и заснул.

В ярме

   Трава на трех холмах была вытоптана. За ночь пыль не успевала осесть, а на заре уже шли в гору рядами дружины, вздымая к небу черное облако. Хороша была землица на тех холмах, рожать бы ей да рожать, но князь Святослав вел свой род не от пахарей, не от Микулы Селяниновича.
   – Может, поискать другое место, зеленое? – предложил Вышата князю.
   Святослав рассердился.
   – Помнишь, какая земля у ромеев^[35]? Где не полита водой, там голая. Пусть войско научится биться чихая.
   – У ромеев земля крепкая, а здесь ни зги не видно.
   – А ежели такое случится в лютую сечу?! – вскричал Святослав. – Если ветер пыль погонит нам в лицо?
   – Княжичей бы не затоптали, не обидели, – отступил Вышата.
   – Пусть лучше теперь затопчут; чем в князьях вместе с княжеством.
   Вышата поник, и Святослав обнял его. Головой приник к голове.
   – Се – не робята! Се – князья! Без привычки княжеская ноша задавит. С княжичами варяг. Да вон они, видишь?
   Ярополк шел от Икмора по левую руку. Это был третий подряд приступ, и сквозь пыль проходили уже как через стену, осязаемую, хотя и зыбкую.
   – Морока! – ворчали воины.
   Налетевший ветер вытянул пыль косяками, и вершина со столбами забрезжила совсем уже близко.
   – Рази! – послышалась команда.
   Ярополк перехватил сулицу левой рукой, торопливо вытер о штаны взмокшую ладонь правой.
   Сулицы метали не разом и не как придется, а в очередь с левого фланга. Правый фланг еще только приготовлялся к первому броску, а с левого уже метали по второй сулице.
   До столбов было сажен двадцать – двадцать пять. У княжичей дротики были полегче, покороче, нежели у воинов, но добросить их до цели было невозможно. Никто этого и не требовал. Метнул без задержки – и славно.
   Ярополк трепетал, ожидая свой черед. Когда сосед слева размахнулся, закричал, пустил сулицу всею тяжестью тела, княжич кинулся вперед, заводя руку с дротиком за голову, метнул, что было в нем силы, и, устремясь за своим орудием, не удержался, упал в пуховик перетертой ногами земли.
   Снизу вверх метать мудрено. Да только железноклювая птица, пущенная детской рукой, взмыла как положено, клюнула столб в самое подножье, зазвенела, как звенели все прочие птицы-сулицы.
   – Я попал! Попал! – закричал Ярополк, бросаясь к Икмору.
   – Как ты смел покинуть строй? – сказал ему суровый варяг.
   Ярополк обиделся, он чувствовал себя победителем.
   Когда войско одолело все три вершины и воины возлегли на берегу реки, чтобы перевести дух, князь Святослав поставил сына, нарушителя строя, перед судом воевод и витязей.
   Вышата удивился и вознегодовал:
   – Как можно судить отрока за его желание быть ровней мужам? Как можно судить человека за попрание закона, если он не ведал закона? Как можно спрашивать с княжича, вчера покинувшего женскую половину дома? Как можно спрашивать с ребенка, равняя его с мужами славы?
   Вышате ответил сам Святослав:
   – Стремление отрока походить на витязя отцу отрада. Но вставший в строй, кто бы он ни был, есть звено цепи. Самая прочная цепь перестанет быть цепью, разорвется, уронит свою ношу, если хотя бы одно звено окажется в ней некрепким. Князь да не ведает младенческой неги, ибо он – князь. Если нестроение исходит от князя, как тогда спрашивать с тиунов и даже со смердов? Малые годы, малое знание – не освобождают моего сына, князя, от спроса за деяния.
   Ярополк стоял перед грозными великими воинами, совсем крошечный, со взъерошенным хохолком над черным от пыли лбом. Все молчали. Тогда поднялся Икмор:
   – Княжич метнул сулицу удивительным образом. Такому метанию нашим воинам следовало бы учиться… За нарушение строя – виновен, за желание поразить врага – достоин награды. Можешь ли ты, княжич, сказать что-то в свое оправдание?
   Ярополк вздрогнул, поднял глаза, полные слез. Сказать ничего не смог, но ни единой слезинки не уронил.
   Витязи сначала добродушно улыбались, а потом смутились. Святослав сказал:
   – Для снисхождения и для прощения у моего сына слишком много причин. Но у каждого виновного слишком много причин – быть понятым, а потому приказываю: наденьте на шею сына моего, княжича Ярополка, воловье ярмо и проведите перед воинами. Пусть воины отпустят ему вину и пусть знают: в строю – все равны. Славу строй делит поровну, а за позор каждый отвечает перед каждым.
   Олег расплакался, когда брата увенчали ярмом и провели перед ратниками. Ярополк поклонился каждому воину, и каждый отдал ему поклон.
   Святослав сам снял ярмо с сына, бросил в очистительный огонь костра.

Авадон

   Земля была сухая. Спали на земле, не подстилая даже плаща. Вышата страдал за Ярополка и еще больше за Олега, но князь Святослав был неумолим.
   – Земля мягче любой перины! – говорил он воеводе. – Ветер – лучше любого одеяла. Тучи как бараний тулуп. Нет туч – одевайся звездами.
   Дождь пошел ночью. Вышата хотел поставить шатер, но Святослав не позволил. Спящих Ярополка и Олега укрыли сеном, и спалось княжичам еще слаще, чем под звездами. Пыльная взвесь улеглась, воздух очистился, земля, напоенная влагой, благоухала.
   Утром князь решил испытать войско на выносливость. Был устроен трехдневный пеший поход в степь и обратно, с малым отдыхом после каждого часа ходьбы, с часовым обедом, с тремя часами сна. Князь шел вместе со всеми, а княжата и пожилые воеводы ехали на лошадях.
   Когда войско вернулось в лагерь, холмы опять зеленели.
   – Всем отдых! – приказал Святослав.
   Дружинники кинулись в реку, терли друг друга зеленым мылким илом, смывали с себя версты, усталость, злость.
   А за холмами воинов ожидали нечаянные радости.
   На лугу стояли шатры, в шатрах дожидались мужей жены, холостых – гулящие девицы.
   Пир был приготовлен на весь мир. Жарили быков, баранов, свиней… Мед, брагу, пиво – доставили в бочках.
   Ярополка и Олега отмывали от грязи горячей водой, натерли благовонными маслами, одели в чистое платье. Обоим отец подарил красные сапоги.
   «Как на иконах бабушкиных», – подумал Ярополк.
   – Привыкайте к царской обуви, – сказал Святослав, усмехнувшись.
   Себе подарков князь не приготовил, но Куря расстарался. Печенеги пригнали тысячу давно обещанных коней.
   От печенежского илька, отца Кури, был особый дар – троица дивных коней. Один серебряный, как зима, другой черный, будто ночь, третий – золотой.
   Куря сам подвел коней Святославу:
   – Выбирай, князь! Избранник будет тебе другом.
   – Рыже-ярый! – указал Святослав на коня, зажатого с двух сторон белым и черным конями.
   Куря захохотал:
   – Кобылица, князь, для дальних походов! – Подал повод: – Садись! Езжай!
   Святослав протянул руку, но кобылица зашипела по-змеиному, вытянула, изогнувшись, шею, клацнула зубами. Князь едва руку успел отдернуть.
   – Дивного зверя выбрал! – хохотал Куря.
   – Необъезженная?!
   – Необъезженная… Смири дикую волю, будет служить тебе, пока жива.
   – А на что ты у меня, Куря? Садись, а я посмотрю, как покоряют печенеги свирепых коней.
   Куря поклонился:
   – Готов послужить тебе, князь, всем сердцем. – Снял пояс с кинжалом, зыркнул глазами на своих: – Плеть с тремя жалами.
   Ему подали плеть.
   – Отойди, князь, подальше!
   Взобрался на черного коня, принял узду рыжего, изготовился, прыгнул на спину кобылице, и в тот же миг рыже-ярая взвилась, как Змей Горыныч, как медведь из берлоги, как тетерев из-под снега.
   Кидаясь из стороны в сторону, пламенея гривой, кобылица закружилась, норовя схватить зубами ненавистного всадника. Стрельнула всеми четырьмя ногами в воздух, опустилась на передние, высоко вскидывая круп, и тотчас на дыбы. И пошла, пошла, колотя передними копытами небо. Скок у кобылицы был зело легкий, долгий. Парила над землею. И была скачка. Будто камень пустили из пращи. И на самом бешеном движении – на четыре ноги, как вкопали. Взмыл Куря птичкой, но не расцепил рук на лебединой шее. Колесом перекрутился и снова на спине.
   Завизжала кобылица, как раненая. Кинулась, не взвидя света, в степь смыть с себя обидчика потоками пространства. Не скоро воротились обратно. Но воротились наконец. С лошади падала наземь пена. Куря улыбался.
   – Без плетки, князь, объездил. Вот уж зверь! Зубами плетку вырвала и перегрызла. Напои зверя, князь. Запомнит доброе.
   Святослав подал кобылице ведро с подогретой медовой водой, забеленной мукою. Осушила, как пьяница.