Владислав Выставной
Кремль 2222. Запад

   Автор выражает благодарность писателю Александру Мазину и редактору Петру Разуваеву за поддержку в работе над этой книгой и развитие проекта «Кремль 2222» в целом. Отдельная благодарность сертифицированному инженеру Microsoft, выпускнику MBA Kingston University UK Алексею Лагутенкову за квалифицированные консультации по техническим вопросам.
   Проект Дмитрия Силлова

Пролог

   Надсадный рев ударил по барабанным перепонкам – словно пытался проникнуть еще глубже и взорвать ослабленный излучением мозг. В глубине Поля Смерти звуки кажутся громче, воздух гуще, а руки сковывает предательская вялость. Проклятый нео возник на пути совсем некстати – если вообще смерть может являться вовремя. Ведь кроме мощной глотки у монстра были аргументы посерьезнее.
   Всем своим видом мут напоминал бульдозер. «Навесное оборудование» на морде, локтях, коленях, торсе – он весь был увешан ударным и защитным железом. Совсем не типично для рядового мутанта.
   С первого взгляда ясно – непростой он, этот нео. С ходу и не поверишь, что громадное, вздувшееся мышцами чудовище имеет своим предком человека. Судя по размеру и вооружению, он, ни дать ни взять – вождь, главарь клана. Значит, не врут те, кто утверждает, что здесь, в концентрированном излучении Поля Смерти, мохнатые отморозки получают свой специфический допинг.
   – Справа! – страшным голосом выкрикнул Мирон. Пригнулся и рывком поводьев заставил фенакодуса[1] развернуться. Над головой просвистел, уйдя в стену, оперенный железный штырь. Антип с Тихоном, мгновенно оценив ситуацию, перегруппировались, пришпорив сердито фыркающих скакунов. Антип рывком поднялся на стременах, прослеживая взгляд старшего. Одной рукой выхватил притороченный к седлу лук, другой – выдернул из колчана стрелу. Оружие не самое мощное, но крайне эффективное в умелых руках. Главное преимущество – скорострельность и независимость от наличия драгоценного пороха. Мигом спустя три выпущенные подряд стрелы с тяжелыми, калеными наконечниками ушли в темноту руин. Приглушенный, смешанный с проклятиями вопль засвидетельствовал: у лука в этом мире все еще есть перспективы.
   И тут же атаковал вождь мутов. Мощно оттолкнулся, взлетел в воздух – неправдоподобно высоко и легко для такой массы. Антип успел, не глядя, выпустить стрелу навстречу падающей сверху туше. Пустое – стрела просто разлетелась в щепы, выбив искры из металлической пластины на мохнатой груди. Почти одновременно грохнул выстрел: Тихон в упор разрядил во врага массивный кремневый пистоль серьезного калибра. Отдача заставила фенакодуса податься на шаг назад, но нео вроде и не заметил попавшей в него пули.
   Вождь рухнул в центр круговой обороны, как груда булыжников, попутно сбив с ног мироновского скакуна. Свистнули растопыренные веером железные когти, будто сросшиеся с могучим предплечьем,– и в воздух брызнули струи густой темной крови. Старший успел откатиться в сторону, чтобы не оказаться придавленным распотрошенным трупом фенакодуса. Тяжело подымаясь на ноги, понял, откуда у этой твари столько наглости. Все-таки переть в одиночку против троих вооруженных дружинников – жестко даже для вождя клана.
   Дело в их собственной слабости – и монстр чует это.
   Перед глазами плыл кровавый туман, меч тяжелел в руках, словно наливаясь свинцом. И предательски подводила реакция – впервые и, видать, в последний раз в жизни. То же происходило и с товарищами: они с трудом держались на ватных ногах.
   Нео, почуяв, к чему идет дело, явно не спешил доводить дело до логического конца. Ему хотелось поиграть с подыхающей жертвой: если на людей излучение Поля действовало разрушительно, то мутанту оно лишь придавало бодрости.
   Ловко увернувшись от замаха Тихона, нео вышиб того из седла плоским ударом ладони и с разворота двинул коленом в торс несущегося на него фенакодуса. Массивное животное пролетело вперед по инерции, вспарывая себе брюхо острым шипом наколенника и орошая землю собственными потрохами. Фенакодус рухнул в стороне, некоторое время продолжая конвульсивно перебирать копытами.
   Нео издал странный булькающий звук, в котором с трудом угадывался смех. С мрачным отупением Мирон осознал: нео не просто бьется с природным врагом – человеком.
   Он развлекается.
   В подтверждение этой догадки боковое зрение выдало Мирону многообещающую картинку: за спиной сидели на корточках неизвестно откуда взявшиеся нео. Не меньше десятка. Нормальные нео, если мутов вообще можно считать нормальными. Во всяком случае, не настолько громадные и «прокачанные» мутагенным излучением. Надо думать – непосредственное окружение главаря. Муты даже не пытались помочь главному: раскрыв рты, они с тупым вниманием наблюдали за происходящим. То ли как за представлением, то ли как за своеобразным уроком.
   Только теперь, сквозь мутную пелену, сковывающую рассудок, Мирон понял: чертов вожак не просто забавляется с ослабевшим врагом.
   Он, гад, рисуется перед подчиненными, самоутверждается, словно используя случай, чтобы напомнить им, «чьи в лесу шишки». Рядовые нео не должны забывать, кто в клане главный, в чьих силах выпустить кишки любому ослушнику.
   Не так глупо для примитивного мута.
   Но хреново для троих обессиленных излучением людей.
   Теперь верхом оставался один лишь Антип. Отбросив в сторону лук, он бросил вперед фенакодуса, намереваясь сбить врага с ног. В обычных условиях плотоядный потомок лошади – грозная сила. Но и на этих животных Поле действовало угнетающе. Из отчаянной атаки ничего не вышло: нео легко уклонился, небрежно сдернув Антипа с седла и отшвырнув его в сторону. И, словно ставя некую точку, ударом громадного кулака переломил животному позвоночник.
   Сидевшие в сторонке муты одобрительно загудели, нетерпеливо заерзав на своих местах. Еще бы: три трупа фенакодусов – само по себе немалая добыча. Главарю оставалось лишь добить троих шатающихся от слабости врагов, на лицах которых уже проступали следы воздействия излучения. Мутант водил перед собой длинными мохнатыми лапами, над которыми сверкали узкие, изогнутые клинки, растопыренные, как стальные пальцы. С лезвий капала кровь – пока еще кровь убитых животных.
   Не было сомнений: у этого монстра все шансы обмакнуть эти стальные когти в кровь человеческую. Дружинники молча переглянулись, приняли боевую стойку в готовности умереть в последней схватке.
   Но неожиданно главарь прервал последнюю атаку. Замер, разглядывая людей,– будто внезапно потерял интерес в битве. И вдруг негромко зарычал, приложив руку к своему темному брюху, напрягся, заскрежетал зубами…
   И швырнул под ноги дружинникам какой-то мерзкий, склизкий ком. В гуще полуразложившейся плоти явственно различался окислившийся свинцовый шарик. Это была пуля – та самая, выпущенная Тихоном. Главарь оскалился, разглядывая врагов. И вдруг, презрительно сплюнув коричневатой жижей, направился прочь. Словно добивать ослабших врагов было выше достоинства главаря клана.
   Не следовало умиляться благородству жеста: это понятие неизвестно мутам. Просто вождь продолжал держать марку: он продемонстрировал силу и «бросил кость» своим «шестеркам». Теперь уж и им предстояло доказать свое место в иерархии клана. Те, кто только что были зрителями, неторопливо поднимались с камней площади и неспешно брали ослабших врагов в кольцо. Это были особо приближенные, а стало быть, наиболее крупные и сильные особи – разумеется, после главаря. Происходи все это за пределами Поля Смерти, даже против такого количества врагов все еще можно было бы драться.
   Теперь шансов отбиться не было.
   Главарь с комфортом развалился в сторонке, прямо на горячих камнях мостовой. За происходящим он наблюдал из-под полуприкрытых век, наслаждаясь проникающим излучением Поля Смерти. Говорят, это излучение усиливает способность нео к регенерации. Неудивительно, что пуля Тихона была так быстро отторгнута организмом мута. Да и эти его прихвостни, видать, махровые, отборные особи: на их же более слабых сородичей излучение действует не лучше, чем на людей. В воздухе витало характерное марево, кожа на морде главаря пузырилась и лопалась под воздействием Поля, но тот лишь рычал от удовольствия: он был в любимой среде.
   Чего нельзя было сказать о дружинниках. Три меча в слабеющих руках – против десятка стальных заточек, дубин, утыканных ржавыми гвоздями, тяжелых копий, умело сделанных из ржавой кривой арматуры. Не стоило обольщаться: с этим неказистым на вид оружием муты обращаются ловко.
   Наступала расплата за недостаток бдительности: выходит, и опытные бойцы могут стать жертвой незаметно подползшего Поля. И именно там, где его меньше всего ожидаешь – у самых кремлевских стен. Наука на будущее. Так уж повелось, что за всякий новый опыт приходится расплачиваться человеческими жизнями.
   И стоя вкруг, спина к спине, дружинники просто ждали неизбежного.
   – Ну что, братья, умрем достойно? – хрипло проговорил Мирон, крепче сжимая меч в слабеющей руке. Оружие отказывалось повиноваться, предательски двоилось в глазах.
   – Прихватим с собой парочку мутов за компанию,– мрачно отозвался Тихон, следя за кружащими и медленно приближающимися нео.
   – Нельзя подыхать,– сквозь зубы процедил Антип, следя за ближайшим мутом, поигрывающим металлическим шаром на длинной цепи.– Нельзя! Иначе не узнают наши о Поле Смерти на Красной площади. И мы не станем последними в этой ловушке.
   – Ответ один – биться. – проговорил Мирон.
   Нео не заставили себя долго ждать – бросились без команды со всех сторон. И то ли Всевышний послал силы, то ли включились скрытые резервы измученных тел – но руки вдруг обрели потерянную крепость, мечи бешено закрутились, создавая для нео непроходимую, смертоносную стену. Не прошло и пары секунд, как двое мутов поплатились за самонадеянность: в сторону отлетела отрубленная рука с конвульсивно скрюченными пальцами, откатилась, подпрыгивая на камнях, косматая голова.
   Мутантов это только раззадорило: нео разразились яростными воплями и стали смыкать окружение. Новая атака показала, что человеческие силы небеспредельны. Первым строй покинул Тихон, согнувшись от воткнувшегося в живот дротика. Кольчуга не смогла защитить от зазубренного острия, и новая волна слабости заставила воина рухнуть на колени, выронить меч.
   Следом тяжело рухнул Антип: копье раздробило ему колено, и теперь ему приходилось вести бой стоя на другом, здоровом.
   Подхватив с земли второй освободившийся меч, Мирон продолжал, пошатываясь, словно пьяный, крутиться на месте, яростно вращая двумя клинками и не давая врагам приблизиться. Пока не упал, сшибленный мощным ударом дубины в плечо. Следом, от удара раскрученного на цепи железного шара, окончательно свалился Антип.
   Все трое были еще живы и вяло шевелились, лежа на камнях древней мостовой. Ждали, когда начнут добивать. Но нео, видимо, потеряли интерес к поверженному врагу. И без того трое истекающих кровью живых мертвецов сдохнут в смертоносном Поле.
   Хотя, скорее всего, внимание мутов попросту переключилось на более интересную тему: рядом исходили парком свежие туши фенакодусов. Для нео нет ничего важнее, чем обильная жратва. И в этом смысле медленно умирающие дружинники представляли собою живые консервы: не в силах бежать, они будут ждать, когда и до них дойдет дело. Да и лень стаскивать с «консервов» кольчуги.
   Вяло перебрасываясь нечленораздельными фразами, нео поволокли первую тушу в сторону развалин ГУМа. Проследив за движением подчиненных, главарь лениво поднялся и направился следом, надо полагать – за лучшими кусками.
   Не давая себе провалиться в последнее забытье, Мирон через силу повернул голову – туда, где должны были виднеться грозные башни Кремля. Но башни скрывались за руинами Форта. Выходит, дозорные так и не узнают, что здесь произошло. И чего доброго, пошлют помощь. Хотелось выть от бессилия. Неужели все кончится так бездарно?
   – Вот черт. – прошептали сухие, потрескавшиеся губы.
   Ничего не кончилось. Худшее ждало впереди.

Глава первая
Книжник

   – Чем занят, отрок?
   Чуждый звук ворвался в поток бессвязных мыслей, и Книжник не сразу осознал, где находится и кому принадлежит этот голос.
   Медленно возвращалось ощущение реальности.
   Вокруг не было убийственного Поля Смерти. Был тихий дворик Семинарии, кривая скамейка, прижавшаяся к оштукатуренной стене, увитой тихо шевелящимся плющом. И строгий отец Никодим, возвышающийся над замечтавшимся семинаристом с черными четками в сложенных руках. А Поле Смерти, жуткие твари, попавшие в западню дружинники – все здесь, на коленке, в тонкой стопке берестяных листков, исписанных мелким убористым почерком.
   Все это здесь, на этих листах. Забытая история, что не давала ему покоя. Ведь тогда, десять лет назад, все знали, что дружинники пропали в Поле Смерти,– и никто не решился прийти им на помощь.
   Потому что Поле Смерти – табу. Запретное для человека место.
   Но именно запретное заставляет сердце учащенно биться, именно запретное порождает желания. Такие, как его собственная мечта. Та, в которой он отвел себе совсем иную роль, чем отвела ему неразборчивая судьба. И, перечитывая старые записи, делая пометки на ветхих берестяных полях, он всякий раз оказывался там, с ними.
   И будто сам собой на этой бересте рождался план.
   План невозможного, того, чему вряд ли суждено сбыться, свод выводов и смелых предположений, которые Книжник всегда мечтал проверить в реальности – там, за крепкой крепостной стеной. Ведь он готовился к своей собственной, особой судьбе. Он изучал то, что могло бы понадобиться в недоступном ему мире, далеко выходя за рамки, отведенные послушникам Семинарии. Но сейчас эта другая, иллюзорная судьба была сжата до стопки мятых берестяных листков, которые он невольно прикрыл ладонью.
   – Что это у тебя? – спросил отец Никодим, с подозрением глядя на записи.
   – Так, это. – пробормотал Книжник, судорожно вцепившись в листки.– Занимаюсь я, отче.
   – Вижу, что занимаешься,– неприятным голосом проговорил наставник.– Да боюсь гадать, чем.
   Он протягивал руку, и этот красноречивый жест не оставлял вариантов. Книжник вложил записи в сухощавую ладонь, вжал голову в плечи. Наставник погрузился в чтение, беззвучно шевеля губами. Лицо его начало неприятно вытягиваться. Отец Никодим медленно поднял взгляд на побледневшего семинариста.
   – Это что значит, отрок? – деревянным голосом проговорил наставник.– Ты опять за свое? Выходит, не покаялся ты, как заверял меня? И теперь, значит, пустой болтовни тебе мало – ересь свою на бумагу излить решил?!
   Книжник молчал. И без того ясно, что неприятностей не избежать. Отец Никодим – один из высших наставников Семинарии, ретивый поборник обычаев, строгих правил и дисциплины. А главное, он давно держит зуб на этого вольнодумца, посягающего на кремлевские устои.
   – Да что тут такого? – Семинарист нашел в себе силы возразить. Даже пожал плечами – как можно небрежнее, что на деле вышло виновато и робко.– Мы же как раз изучали эти самые Поля Смерти – откуда они пошли, какова их природа. Но ведь про них никто ничего толком не знает – я всю библиотеку перерыл. Ну а раз так, я просто предположил – как оно может быть там, внутри? Как можно проникнуть в Поле Смерти и выбраться оттуда живым и здоровым.
   – Зачем? – глухо спросил отец Никодим.
   – Что – «зачем»? – растерянно произнес Книжник.
   – Кому и зачем понадобится лезть в это бесовское пекло? – мрачно поинтересовался отец Никодим, продолжая просматривать конфискованные записи.– Разве не было сказано: всяк побывавший в Поле Смерти – не человек, а стало быть – враг? Говорили тебе?
   – Да, но.
   – Далее: ты пишешь про Поле Смерти здесь, у кремлевских стен. Видано ли такое?
   – Но ведь было! Помните, когда в нем сгинули трое дружинников?! А если бы можно было пойти туда – и выручить их.
   – Разве не было сказано наставником: запомнить сказанное – и молчать! А почему так было сказано?! Да потому, что словами своими человек сам кличет беду! Не поминай, прости господи, Поле – оно и не появится! А не сам ли ты призываешь беду своими бреднями? – Отец Никодим хмурился все больше, густые брови его смыкались у переносицы, ноздри сердито раздувались.– Помнишь ли, как сожгли колдуна, туман призывавшего?!
   – Ну при чем здесь?…– слабо улыбнувшись, пробормотал Книжник, запнулся. Он вдруг понял, что наставник не шутит.– Вы что, правда считаете, что.
   – Тебя на что грамоте учили?! – Отец Никодим склонился над сжавшимся семинаристом, вид его стал грозен, слова – зловещи.– Известна ли тебе сила того, что пером написано?!
   – Это же просто старые отчеты – со слов дозорных,– растерянно проговорил Книжник.– Я только комментарии делаю. Вот: я предположил, что при определенных условиях этих дружинников можно было спасти.
   – Из Поля Смерти?!
   – А почему бы и нет?
   – Ересь!
   Отец Никодим славился среди семинаристов как мистик и мракобес, да только всерьез это обстоятельство Книжник не воспринимал – до этой самой секунды. А наставник нависал над ним, потрясая смятыми в кулаке листками, и голос его становился все более громок и страшен:
   – Не много ли ты на себя берешь, отрок, не слишком ли высоко взлетел?! Иль похвалы наставников вскружили тебе голову?! Ты что же, возомнил себя и ученым, и воином, и князем? А может, ты решил вольнодумство свое распространять среди прочих, умом не окрепших, и для того ведешь еретические свои записи?!
   – Это всего лишь мысли.
   – Всего лишь мысли?! А по моему разумению – так это самая настоящая крамола, а крамола, обличенная в записи,– крамола вдвойне! А знаешь, что бывает за крамолу?
   Книжник судорожно сглотнул. Он прекрасно знал, что такое крамола, и что за нее бывает в суровой кремлевской общине. Ему просто в голову прийти не могло, что его могут поставить в один ряд с изменниками,– и это всего лишь за робкие мечты! Но наставник всегда прав, и теперь свою правоту он вбивал ослушнику хлесткими ударами туго свернутых берестяных листков – по растерянному лицу, горящим ушам, растрепанным светлым волосам.
   – Вот тебе наука! Вот! Вот! Р-развели крамолу, вольнодумцы!!! Решили всех нас под гнев княжий подвести! Получай!
   Наставник все более распалялся и входил в раж. Теперь он таскал «вольнодумца» по дворику, цепко ухватив за длинные волосы и продолжая самозабвенно награждать того хлесткими ударами берестяного свитка:
   – Я научу тебя чтить обычаи! Я приучу тебя к благопристойности! Хлебнешь ты у меня, шельма, горя, умоешься горючими слезами!
   Надо сказать, что последнее обещание наставник успел выполнить сполна: от боли и обиды слезы вовсю струились из воспаленных глаз семинариста. И когда волна боли и гнева перехлестнула через край, случилось неслыханное.
   Книжник вырвался из цепких рук и оттолкнул от себя отца Никодима.
   Наставник замер, оторопев. В следующий миг черная волна схлынула с глаз Книжника, и он ощутил подлинный ужас.
   Он поднял руку на наставника. Хуже поступка придумать было попросту невозможно. Особенно когда пришло понимание того, что этот грубый и не самый лучший из преподавателей всего-то и хотел таким нехитрым способом научить его, бестолочь, уму-разуму.
   И теперь, посягнув на священную иерархию ученик– наставник, он навсегда перечеркнул свое будущее. Но все же, понимая это умом, Книжник в то же время совершенно неуместно порадовался своему дикому поступку: он сделал шаг, не достойный простого школяра. Но шаг, достойный воина – какой бы нелепой ни казалась эта ситуация.
   Отец Никодим продолжал молча, округлившимися от изумления глазами изучать взбунтовавшегося семинариста – так смотрят на монстра. Трудно сказать, чем бы закончилась эта история, если бы из-за угла Семинарии не показалась знакомая каждому фигура отца Филарета. Книжник немедленно согнулся в почтительном поклоне. Филарет неспешно приблизился, степенно произнес:
   – Приветствую тебя, брат Никодим. Все школяров поучаешь?
   Отец Никодим помолчал, не отрывая взгляда от семинариста, медленно ответил:
   – Да вот не знаю – может, стар я уже стал учить? Уж и меня самого норовят поучить уму-разуму. Аки тварь неразумную.
   – Вот как? – Отец Филарет вздернул густую седую бровь.– Неужто опять наш Книжник отличился?
   – Я, пожалуй, пойду,– с трудом сдерживая гнев, сказал отец Никодим.– Мне надо подумать – о чем говорить на ученом совете.
   Отец Никодим резко развернулся, поддернул полы рясы и удалился – стремительно и даже не попрощавшись с Филаретом, что было довольно странно, учитывая авторитет последнего. Филарет проводил наставника взглядом, внимательно посмотрел на Книжника:
   – Ну что ты опять учудил?
   Книжник устало опустился на скамью – хоть и не пристало сидеть перед всеми почитаемым старцем, да только ноги отказывались держать. Филарет тихо присел рядом, пригладил седую бороду, внимательно поглядел на семинариста.
   – Нет мне здесь жизни,– мрачно сказал Книжник.– Сгноят меня.
   – Не слишком ли ты мрачно смотришь на свою судьбу? – спокойно отозвался Филарет.– Ты же лучший выпускник Семинарии, тебе открыты такие пути, какие и не снились твоим однокашникам.
   – Все так,– тоскливо сказал Книжник.– Да только этот путь ведет не туда.
   – Я знаю, о чем ты думаешь,– кивнул отец Филарет.– Семинарист хочет стать воином, а воин – священником. Старая, как мир, история. Да только не мы выбираем судьбу, а судьба выбирает нас.
   – Я бы хотел сам выбрать свою судьбу,– упрямо сказал Книжник.
   – Наш мир так устроен,– с прежним спокойствием продолжил Филарет.– Слишком уж мало осталось нас, чтобы желания каждого возобладали над главным – выживанием рода людского. Так уж вышло, что ты – лучший семинарист, и именно тебе предстоит прийти на смену нынешним хранителям человеческих знаний. Не всем это дано – острый ум, хорошая память и верное понимание картины окружающего мира. Это лучшее, что ты можешь сделать для людей, поверь мне.
   – Я знаю, что мне никогда не стать истинным воином,– мрачно сказал Книжник.– Я не широк в плечах, не крепок, ни сил, ни выносливости у меня нет. Но здесь я просто задыхаюсь. Много ли пользы от меня будет, если я окончательно захирею в этих стенах?
   – Я все-таки не понимаю, чего именно ты хочешь,– покачал головой отец Филарет.
   Глаза юноши загорелись, краска бросилась в лицо, он заговорил порывисто и страстно:
   – Я хочу биться – так, как могу, хочу вырваться за пределы стен, поглядеть на мир! Я чувствую, я знаю, что и такому, как я, найдется дело в большом мире! Я мог бы собирать утерянные знания – те, что еще можно найти в московских руинах, мог бы найти, распознать то, на что и не взглянет простой воин, извлечь драгоценные искры знаний из груды обломков, может, именно тех, что помогут всем нам поднять голову, вырваться из этой вечной осады! Может, именно в этом и есть мое предназначение? А меня хотят заживо похоронить в архивах.
   Некоторое время отец Филарет задумчиво смотрел в стену напротив. Там, за узким окошком, прилежно склонились над старыми книгами семинаристы с младших курсов.
   – Наверное, стар я стал,– сказал, наконец, Филарет, словно в шутку вторя словам Никодима.– Уж и перестал различать истинные порывы юности от простой блажи. В любом случае, у братии на тебя серьезные планы, и решить твою судьбу может лишь совет, да разве еще – сам князь.Только до тебя ли ему..
   В размеренную речь Филарета ворвались крики мальчишек, пробегавших за покосившимся забором по узкой кривой улочке:
   – Чужак! Чужак пришел!
   – Чужака вовнутрь пустили!
   – Иноземец! Издалеча пришел!
   Отец Филарет удивленно повел головой, пробормотал:
   – Это еще что за вести? А ну пойдем, поглядим – что за чужак такой в Кремле объявился?

Глава вторая
Чужак

   Он стоял неподвижно, гордо подняв голову, и всей своей позой являл воплощение силы и гордости, словно оживший бронзовый монумент. Пришельца окружало плотное кольцо любопытных горожан, оттесненных хмурыми дружинниками. Удивительно – но вокруг чужака сама собой воцарилась полная тишина, на него смотрели – кто удивленно, кто неприязненно, но все – молча.
   Ждали князя.
   Перед Филаретом народ уважительно расступался, и следом, в первые ряды перед бдительными дружинниками, просочился и Книжник, с той же жадностью впившийся глазами в пришельца. Зрелище того стоило – ведь уже полвека, как подобные ему не появлялись перед глазами кремлевских обитателей.
   Это был вест – самый натуральный. И выглядел соответственно: рослый, но, в отличие от кремлевских воинов, менее широкий в кости, скорее жилистый, сконцентрировавший силу в меньшем объеме – словно кремлевского дружинника обработали под прессом. Был он светловолос, и в пыльных волосах терялись непривычные для взгляда тонкие косицы, имевшие, очевидно, какое-то символическое значение. Больше всего удивляли глаза: странные, отдающие синевой, будто прозрачные. Само лицо – вытянутое, скуластое, прорезанное глубокими вертикальными морщинами, словно грубо высеченное из бруска светлого дерева. Вместо привычной кремлевской кольчуги – рубаха до половины бедра, покрытая тонкой сегментарной броней, подпоясанная широким ремнем грубой кожи с тяжелой металлической пряжкой. Меч в заплечных ножнах и пара непривычного вида пистолей, рукояти которых торчали из кожаных кобур на уровне бедер. Приглядевшись, Книжник не без удивления узнал в них старинное, давно вышедшее из употребления оружие с барабанным зарядным механизмом – револьвер. Подобные оставались еще в кремлевском Арсенале, куда школяров водили на экскурсии. Дружинников по-прежнему обучали владению древним оружием, да что толку – патронов к нему давно уже не было.