Страница:
– Ну, дружок, попал в переделку? Не надо стонать – я слышал, что ты герой. Сейчас взглянем, можно ли тебя починить.
Был ощупан кончик носа, измерена температура, выстрижена ножницами шерсть на лопатке, вокруг пораженного места.
– Можешь терпеть? Я тебя еще вот здесь потрогаю. Но будет больно…
И Андрею казалось – страдающая собака все понимает. Может быть, властно-ласковые интонации полностью заменяли слова? Дикарь позволял делать с собой что угодно.
– Не знаю, – с сомнением протянул профессор, закончив осмотр. – Попробуем что-нибудь для него сделать.
Дикаря положили в машину и повезли в операционную. Иногда Андрею казалось, что он уже не дышит. Но пес каждый раз открывал глаза, когда хозяин произносил его имя.
В операционную Андрея не пустили. Туда пошел Геворк, чтобы помочь управиться с собакой, если понадобится. Андрею же профессор сказал:
– Мне тут чувствительные милиционеры не нужны. И закрыл дверь.
Через полчаса он позвал Андрея. Дикаря уже унесли. Профессор мыл руки над белой фаянсовой раковиной с толстыми краями.
– Определенно могу вам обещать, что ваш пес поправится, будет жить и работать.
Два дня Дикаря держали в палате, отведенной специально для животных, воскрешенных ножом хирурга. Потом его выписали. Место понадобилось другому четвероногому пациенту.
Не раз в эти дни Андрей вспоминал народную поговорку: «Заживет, как на собаке!» Казалось бы, Дикарь уже подыхал. А прошло несколько часов, и вот он виляет хвостом – правда, слабенько, – встречая хозяина.
Но что с ним теперь делать? Он еще слишком плох, чтобы жить в вольере – по существу, на открытом воздухе. Ночи стали довольно холодные. Кроме того, пес еще не может ходить, и даже сидеть он сейчас не в состоянии. Только лежит на одном боку. Его надо кормить, поить, перевязывать, давать лекарства.
Когда Андрей привез Дикаря к себе домой и устроил ему лежанку в коридоре, Ева вначале ничего не сказала.
Она всегда молчала, если была сердита.
Андрей ходил за ней и объяснял:
– Ну куда же его? Ведь погибнет…
Она уходила в кухню.
– Я мог бы, конечно, запереть его в вольере, – продолжал Андрей, стоя в дверях. – Совесть мне не позволила…
Надо было заставить Еву заговорить – он хорошо это знал. Спокойненько, понемножечку, слово за словом – и она не утерпит. А тогда уже все в порядке.
Вскоре Ева принялась очищать в передней угол.
– Это ты для чего?
– У моих знакомых в Норагавите есть корова. Никогда еще, бедная, не спала на паркете…
Глаза у нее смеялись. Значит, все прошло!
– Только имей в виду, – заявила она категорически, – я ухаживать за ним не буду. Вот если бы это был Карай…
Спустя полчаса она подсовывала к сухому, воспаленному носу Дикаря миску с молоком и уговаривала:
– Ты попробуй, как вкусно!
Он высовывал длинный тонкий, как нож, язык и вежливо прикасался к молоку. Но не ел.
Хоть он был и очень болен, но почти не причинял беспокойства.
Аллочка быстро поняла, что он не умеет играть и не представляет для нее интереса. Сначала она попробовала бросать ему на морду красный воздушный шарик. Он лежал спокойно, не отстранялся, не хватал шар зубами. И Алла ушла.
Дольше всех не могла примириться с его присутствием кошка, трехцветная – что, как известно, приносит счастье в дом, – по имени «Цапка». В ее окраске преобладали рыжие тона, но котят она почти всегда приносила черно-белых. И сейчас у нее были котята. Она нервничала, присутствие в квартире собаки возмущало ее. Андрей не подумал, какие распри он вносит в свой мирный дом. Цапка пробралась в коридор и, фыркая, отплевываясь, выражая крайнее презрение, ненависть, свирепость, набросилась на больную собаку. Дикарь только глаза закрыл и покорно отдался острым когтям – сопротивляться он не мог. Кошка бегала по его хребту от головы до хвоста и обратно, нестерпимо мяукала и драла ему шкуру. Андрей еле отбил пса.
– Надо что-то придумать, – озабоченно сказал он Еве.
Ева поймала кошку и остригла у нее когти на передних лапах. Цапка быстро поняла, что теперь ее удары не приносят врагу вреда. Она еще била Дикаря разок-другой по морде при каждом удобном случае, но удалялась разочарованная.
Через неделю, когда семья обедала, дверь из коридора тихонько приоткрылась. Покачиваясь на негнущихся, неверных лапах, стоял истощавший, с тусклой, свалявшейся шерстью Дикарь. Он хотел подойти к хозяину, но не смог – зашатался и упал.
С этого дня выздоровление пошло быстро.
Соседи со всех этажей каждый день приносили остатки обеда и сбрасывали в ведро, выставленное Евой у дверей. Чего тут только не было! В украинском борще плавали недоеденные куски мясной армянской долмы и рис азербайджанского плова, к этому еще добавлялся боз-баш, жареная картошка и почти всегда манная каша, отвергнутая детьми. Кости складывались отдельно. В Армении осень – время шашлыка. На каждом балконе дымились мангалы. И все вкуснейшие, сочные бараньи косточки доставались Дикарю.
Он перепробовал столько разнообразнейших блюд, сколько никогда не выпадало на долю ни одного боевого пса. Да и из домашних собак редко которая ела так вкусно. И уже бывало – Дикарь воротил нос от мясного бульона.
Ева раз в неделю купала его в большом оцинкованном тазу, стараясь только, чтобы вода и мыло не попали на его заживающее плечо. И он с великим терпением переносил эту неприятную процедуру. Но вытирать себя мешковиной он не позволял, а с наслаждением отряхивался, работая и лапами, и мордой, и хвостом, и каждым участком своей подвижной шкуры. И лестничная клетка, куда Ева заранее выносила таз для купания, становилась после этого такой, будто здесь прошел хороший дождь.
Андрей водил его гулять. Но Дикарь был еще очень слаб, и они далеко от дома не отходили. Хозяин сидел во дворе на скамеечке и поигрывал с пенсионерами в нарды, а пес лежал у его ног. Ева требовала, чтобы они брали с собой на прогулку ковровую подстилку.
Дикарь много спал и много ел. Теперь он общался с хозяином столько, сколько хотел. Иной раз ночью он носом открывал дверь из коридора и клал лапу на спящего хозяина. А то бывало еще хуже – стаскивал одеяло.
Андрей сердился. Ева говорила:
– Странно, что ты злишься. Ведь он еще больной!
Однажды она заметила:
– Почему мы с тобой считали его некрасивым? По-моему, он очень даже «ничего себе»!
В доме у Дикаря были свои развлечения. Как-то раз Андрей охнул, увидев, что пес несет в пасти котенка – только тоненький хвостик чуть высовывается наружу. «Загрыз!» Но котенок был жив и невредим. Дикарь бережно доставил его на свою подстилку, лег и, оградив часть территории передними лапами, стал подталкивать пушистого зверька носом. Котятам к этому времени было уже около месяца, и они отлично умели царапаться. Дикарь легонько подталкивал котенка мордой, а тот шипел и выпускал когти. В этом и состояла игра.
Андрей и Ева долго смеялись, глядя, с каким отвращением Цапка моет языком своего сыночка.
Но и на другой день, когда кошка-мать полезла на крышу, Дикарь украл котенка и долго играл с ним, после чего весь его нос покрылся свежими царапинками.
Он быстро понял, что Цапка принадлежит хозяину и трогать ее нельзя. Но на улице он попытался выполнить священную обязанность каждой уважающей себя собаки – загнать на дерево первую же встреченную ею кошку. Андрей резко одернул его. Служебно-розыскная собака не должна обращать внимание на любых других четвероногих, разгуливающих по улицам. Иначе во время розыска она будет отвлекаться.
И Дикарь понял: эти радости не для него.
Собственно, его уже можно было отправить в питомник, но Ева колебалась:
– Лучше еще немного подождать. Пусть окрепнет.
Андрей и сам не спешил. Он сдавал вступительные экзамены в зооветинститут и потому получил десятидневный отпуск с работы. У него не было бы сейчас времени следить за собакой в питомнике.
На первом же экзамене он встретился с профессором, который делал Дикарю операцию.
Андрей пришел на экзамен в штатском костюме, тщательно выбритый. Наверно, в нем трудно было узнать того усталого, грязного и промерзшего милиционера в плаще и фуражке, который запальчиво уговаривал хирурга не идти после работы домой, а ехать к черту на кулички, чтобы оказать помощь пострадавшей собаке.
Профессор был членом приемной комиссии. Он с любопытством всматривался в лицо Андрея – что-то все-таки будоражило его память. Взглянул на фамилию экзаменующегося. Но и фамилия ничего ему не сказала.
– Где работаете?
– Питомник служебного собаководства.
Профессор облегченно заулыбался:
– Так это же мой чувствительный милиционер!
После экзамена, который Андрей, к своему огорчению, сдал всего лишь на тройку, профессор потащил его к себе в кабинет.
– Таких, как вы, голубчик, мы с тройками тоже принимаем. Нам такие нужны! – И потребовал: – Приведите в следующий раз моего пациента. Вот уж действительно сукин сын! Даже не зайдет поблагодарить.
Андрей привел «сукиного сына» к профессору. Это была первая большая прогулка Дикаря, и он выдержал ее отлично. Профессор осмотрел пса и остался доволен.
– Работать еще не может, но жаловаться на здоровье уже не должен!
Обратно шли медленно. На бульваре под деревом Дикарь лег без разрешения хозяина. Он устал. И Андрей подумал: как быстро жизнь в домашних условиях портит боевого пса! Прежде, как бы плохо ему ни было, он не позволил бы себе растянуться, пока не подана команда: «Лежать!» Надо, пожалуй, поскорее отправить его в питомник, совсем уж бессовестный пес разболтался, разнежился. Но как же трудно ему теперь там будет!..
На улице путь им преградила толпа.
У здания народного суда стояла закрытая машина.
Милиционеры по одному выводили из подъезда подсудимых и усаживали в машину.
– Кого это судят?
– Бандитов каких-то, грабителей, – сказала пожилая женщина. – Целая у них шайка. Теперь допрыгались. Троим присудили высшую меру.
В это время в толпе заговорили:
– Вожака ведут! Вот этот у них был главный!
Андрей увидел, как, заложив руки за спину и ни на кого не глядя, лезет в машину Геннадий Числов. Его не сразу и узнаешь – он был теперь без бороды.
Вот, значит, чем закончилось путешествие!
Взяв Дикаря покороче на поводок, Андрей свернул за угол.
Тут он на минутку остановился. Машина была и отсюда хорошо видна. Вот ведут поникшего Миньку. За ним – шаг в шаг – косолапо ступает Василий Короткий. Эти, наверно, и есть в шайке главные. Ну что ж, они получили по заслугам.
Андрей не сразу понял, почему Дикарь рычит и рвется с поводка. Шагах в пяти он увидел низкорослого широкоплечего парня, прислонившегося спиной к дереву.
С Дикарем никогда еще такого не было, чтобы он без причины бросался на посторонних. И Андрей опять на секунду подумал, что пса испортило пребывание в холе и неге под надзором Евы.
Но тут было что-то совсем другое.
Дикарь хрипел, полузадушенный натянутым поводком. А парень с тупым, хмурым лицом стоял неподвижно. Его маленькие бесцветно-водянистые глаза по-звериному ощупывали мечущуюся собаку. Андрей вспомнил непримиримо-настороженный взгляд тигра в зоопарке, когда воспитанный человеком пес и ненавидящий все живое беспощадный зверь стояли друг против друга, разделенные прутьями железной клетки.
– С чего это он на тебя бросился? – Андрей внимательно рассматривал парня. Может, где раньше встречались? Была какая-нибудь история, после которой Дикарь возненавидел этого человека?
– Спроси у него, а не у меня.
– Может, ты на него, случаем, замахнулся?
– Я зря не махаю. – Парень выпустил из рукава нож. – Я вот этим махну – и ваших нету!
– Вон ты, оказывается, какой!
Парень снова убрал нож куда-то под мышку.
– Как звать его?
– А тебе зачем?
– На случай новой приятной встречи.
– Не советовал бы я тебе с ним встречаться. Вон те, которых сейчас в машину сажают, – они с ним встретились. Результаты для них, как видишь, плачевные.
– Понятно. – Парень опять глядел на собаку тяжелым взглядом. – Совет твой хороший. Только и своему псу посоветуй, чтоб он мне не попадался, да и сам, где меня увидишь, с того места поворачивай и беги!
Он вразвалку пошел по улице.
– Постой! – крикнул Андрей.
Парень оглянулся.
– Документы какие-нибудь у тебя есть при себе? – Андрей приблизился к нему и взял за руку повыше локтя. – Попрошу пройти со мной в ближайшее отделение.
– Это еще зачем?
Парень дернулся, но Андрей держал его крепко.
– Выяснение личности…
– Пусти!
Некоторое время они шли рядом и молчали. Шерсть на спине Дикаря густо поднялась. Пес свирепо ворчал.
– Без рук! – потребовал парень. – Хватать за локти – таких прав не дано!
– Холодное оружие при себе носите, – сказал Андрей, – угрожаете людям…
– Пусти!
На шумном перекрестке парень рванулся и, не оглядываясь, побежал по рельсам, чуть не попав под трамвай. Спустя несколько секунд он замешался в толпе, мелькнул снова и исчез, наверно, заскочил в проходной двор.
Его можно было преследовать, но Андрею не хотелось шума.
И походка его и голос ничего не сказали Андрею.
Зато Дикарю они сказали все.
Этот человек был один из тех, по чьему следу пес уже ходил. В первый раз – возле угольной насыпи, где отыскались похищенные автомобильные покрышки. Потом – в ту холодную ночь на перевале, в ту ночь, когда он привел хозяина к нужному месту и был повержен на снег выстрелом, раздавшимся сверху.
Андрей считал, что он умеет разговаривать со своей собакой:
– Дикарь, кто это?
Пес вскинул наверх маленькие, заросшие шерстью глаза.
«Хозяин, это один из тех! Бери его, может, он самый из них страшный! Почему ты его упустил?»
Но на этот раз Андрей свою собаку не понял.
И вот пришло время везти Дикаря в питомник.
Едва Андрей подвел к дому мотоцикл, как пес заволновался. Обычно в коляске он лежал спокойно, а сейчас скулил, перевешивался через бортик и клал морду на руку хозяина.
Мотоцикл еще не остановился, а он уже выпрыгнул из коляски и побежал к вольеру. Издали он потянул носом. Знакомые, привычные запахи! Он приветственно замахал хвостом и даже тявкнул от избытка чувств. Собаки встретили его сварливым лаем. Поднялась суматоха. Он стоял перед своей клеткой и нетерпеливо бил лапой по железным прутьям. Откройте! Это мое! Роза приподняла дверцу, и он, пригнув спину, прополз к себе и блаженно растянулся на соломе.
Здесь был его дом!
Шел час вечернего кормления. Роза разносила по вольерам миски с неизменной овсянкой. Андрей был уверен, что пес, час назад наевшийся до отвала, откажется от надоевшей каши. Не тут-то было. Как и все другие собаки, чья очередь получить еду еще не наступила, Дикарь вертелся у дверцы, становился на задние лапы и тихонько скулил.
В учебниках и теоретических трудах, которые Андрей перелистывал перед экзаменами, указывалось, что «здоровое животное должно проявлять оживление и нетерпение при виде пищи». Дикарь проявлял оживление и нетерпение. Всего этого было хоть отбавляй. А следовательно, он уже здоров.
Можно было только удивляться, с какой деловитой бодростью он вылизал полную миску овсянки, а после того, чуть покрутившись, улегся на подстилку.
Дома Андрей сказал Еве:
– Тоскует. Ест плохо. Видит меня, но смотрит как бы мимо. Надо так полагать, что ему кого-то не хватает. Я платок вытащил, который ты мне утром дала, так он обрадовался, хвостом застучал – унюхал твой запах. Не езди к нему, пожалуйста, хоть несколько дней, не порть мне собаку. Пусть отвыкает.
Ева, очень довольная, что внушила псу такое глубокое чувство, пообещала:
– Хорошо, если это нужно. Мне без него тоже скучно.
На другой день Андрей приехал утром, чтобы погулять с Дикарем. Врач советовал заставлять пса больше двигаться, чтобы он не зажирел, не потерял формы.
Розе было дано указание:
– Ты оставляй дверцу открытой. Я в ближайшие два-три дня приезжать не смогу, так пусть он когда хочет, тогда и выбегает поразмяться…
Обычно собак уводили на выгул с территории питомника – в сторону рощицы или на горку, поросшую кустарником. Они привыкли выбегать за ворота. Через десять – пятнадцать минут псы возвращались в вольер, иной раз даже не дожидаясь приказа хозяина.
В рощице собака бегала вольно, проводник только издали присматривал за ней.
Андрей надел поводок и вывел пса за ворота. Можно было пройтись по шоссе, можно направиться к зоопарку.
Ему захотелось купить у старика семечек. Но на привычном месте у плетеной корзинки вместо знакомого деда стоял какой-то чужой мальчик.
– А тут старик был, – сказал Андрей. – Что это с ним? Заболел?
– Не знаю. – Мальчик судорожно повел плечом. – Я не знаю. Какой старик?
– Да это же его корзинка!
– Какая еще корзинка…
Мальчик наклонился и схватил плетеную ручку, будто испугался, что сейчас у него корзину отнимут.
– Ну что ты притворяешься? Это дед, что ли, тебя сюда поставил?
– Да. Это он. – Мальчик глотнул воздуха и несколько раз торопливо кивнул.
– А сам, значит, заболел?
– Заболел…
– Что же у него?
– Не знаю… Воспаление в легких…
– Скажи пожалуйста! Конечно, в его возрасте – чуть продрог, и всё. А что врачи говорят?
– Он больше продавать не будет. Я буду.
Мальчик сделал неопределенный жест. Глаза у него забегали. Он опустил длинные ресницы.
– Постой, как же это так? Ты что, не учишься?
– Вечером…
– Во второй смене?
– Нет, я утром… Я ошибся… В первой смене…
– Где твоя школа?
Мальчик опустил голову.
– Что же это получается? Ну, деду твоему, по его глубокой старости, делалось снисхождение, смотрели на его торговлю сквозь пальцы, а уж тебе-то, молодому пареньку, разве к лицу заниматься такими делами? Ты где живешь, с кем?
Ответа он ждал долго.
– Как тебя звать?
– Пока дед поправится… – услышал он наконец. – Два-три дня только… Пожалуйста, разрешите!
Андрей покачал головой.
– Надо будет с твоим дедом серьезно поговорить.
Мальчик быстро зачерпнул семечки граненым краем, дополнил стакан из кулака и пугливо посмотрел на собаку. Дикарь, вскинув кверху морду, тоже внимательно рассматривал подростка и шевелил своим черным пупырчатым носом – принюхивался.
– Рядом, Дикарь!
Мальчик бросил деньги в карман и, нервно передернув плечами, стал смотреть в ту сторону, куда ушли хозяин и собака.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
БУМАЖНИК
Был ощупан кончик носа, измерена температура, выстрижена ножницами шерсть на лопатке, вокруг пораженного места.
– Можешь терпеть? Я тебя еще вот здесь потрогаю. Но будет больно…
И Андрею казалось – страдающая собака все понимает. Может быть, властно-ласковые интонации полностью заменяли слова? Дикарь позволял делать с собой что угодно.
– Не знаю, – с сомнением протянул профессор, закончив осмотр. – Попробуем что-нибудь для него сделать.
Дикаря положили в машину и повезли в операционную. Иногда Андрею казалось, что он уже не дышит. Но пес каждый раз открывал глаза, когда хозяин произносил его имя.
В операционную Андрея не пустили. Туда пошел Геворк, чтобы помочь управиться с собакой, если понадобится. Андрею же профессор сказал:
– Мне тут чувствительные милиционеры не нужны. И закрыл дверь.
Через полчаса он позвал Андрея. Дикаря уже унесли. Профессор мыл руки над белой фаянсовой раковиной с толстыми краями.
– Определенно могу вам обещать, что ваш пес поправится, будет жить и работать.
Два дня Дикаря держали в палате, отведенной специально для животных, воскрешенных ножом хирурга. Потом его выписали. Место понадобилось другому четвероногому пациенту.
Не раз в эти дни Андрей вспоминал народную поговорку: «Заживет, как на собаке!» Казалось бы, Дикарь уже подыхал. А прошло несколько часов, и вот он виляет хвостом – правда, слабенько, – встречая хозяина.
Но что с ним теперь делать? Он еще слишком плох, чтобы жить в вольере – по существу, на открытом воздухе. Ночи стали довольно холодные. Кроме того, пес еще не может ходить, и даже сидеть он сейчас не в состоянии. Только лежит на одном боку. Его надо кормить, поить, перевязывать, давать лекарства.
Когда Андрей привез Дикаря к себе домой и устроил ему лежанку в коридоре, Ева вначале ничего не сказала.
Она всегда молчала, если была сердита.
Андрей ходил за ней и объяснял:
– Ну куда же его? Ведь погибнет…
Она уходила в кухню.
– Я мог бы, конечно, запереть его в вольере, – продолжал Андрей, стоя в дверях. – Совесть мне не позволила…
Надо было заставить Еву заговорить – он хорошо это знал. Спокойненько, понемножечку, слово за словом – и она не утерпит. А тогда уже все в порядке.
Вскоре Ева принялась очищать в передней угол.
– Это ты для чего?
– У моих знакомых в Норагавите есть корова. Никогда еще, бедная, не спала на паркете…
Глаза у нее смеялись. Значит, все прошло!
– Только имей в виду, – заявила она категорически, – я ухаживать за ним не буду. Вот если бы это был Карай…
Спустя полчаса она подсовывала к сухому, воспаленному носу Дикаря миску с молоком и уговаривала:
– Ты попробуй, как вкусно!
Он высовывал длинный тонкий, как нож, язык и вежливо прикасался к молоку. Но не ел.
Хоть он был и очень болен, но почти не причинял беспокойства.
Аллочка быстро поняла, что он не умеет играть и не представляет для нее интереса. Сначала она попробовала бросать ему на морду красный воздушный шарик. Он лежал спокойно, не отстранялся, не хватал шар зубами. И Алла ушла.
Дольше всех не могла примириться с его присутствием кошка, трехцветная – что, как известно, приносит счастье в дом, – по имени «Цапка». В ее окраске преобладали рыжие тона, но котят она почти всегда приносила черно-белых. И сейчас у нее были котята. Она нервничала, присутствие в квартире собаки возмущало ее. Андрей не подумал, какие распри он вносит в свой мирный дом. Цапка пробралась в коридор и, фыркая, отплевываясь, выражая крайнее презрение, ненависть, свирепость, набросилась на больную собаку. Дикарь только глаза закрыл и покорно отдался острым когтям – сопротивляться он не мог. Кошка бегала по его хребту от головы до хвоста и обратно, нестерпимо мяукала и драла ему шкуру. Андрей еле отбил пса.
– Надо что-то придумать, – озабоченно сказал он Еве.
Ева поймала кошку и остригла у нее когти на передних лапах. Цапка быстро поняла, что теперь ее удары не приносят врагу вреда. Она еще била Дикаря разок-другой по морде при каждом удобном случае, но удалялась разочарованная.
Через неделю, когда семья обедала, дверь из коридора тихонько приоткрылась. Покачиваясь на негнущихся, неверных лапах, стоял истощавший, с тусклой, свалявшейся шерстью Дикарь. Он хотел подойти к хозяину, но не смог – зашатался и упал.
С этого дня выздоровление пошло быстро.
Соседи со всех этажей каждый день приносили остатки обеда и сбрасывали в ведро, выставленное Евой у дверей. Чего тут только не было! В украинском борще плавали недоеденные куски мясной армянской долмы и рис азербайджанского плова, к этому еще добавлялся боз-баш, жареная картошка и почти всегда манная каша, отвергнутая детьми. Кости складывались отдельно. В Армении осень – время шашлыка. На каждом балконе дымились мангалы. И все вкуснейшие, сочные бараньи косточки доставались Дикарю.
Он перепробовал столько разнообразнейших блюд, сколько никогда не выпадало на долю ни одного боевого пса. Да и из домашних собак редко которая ела так вкусно. И уже бывало – Дикарь воротил нос от мясного бульона.
Ева раз в неделю купала его в большом оцинкованном тазу, стараясь только, чтобы вода и мыло не попали на его заживающее плечо. И он с великим терпением переносил эту неприятную процедуру. Но вытирать себя мешковиной он не позволял, а с наслаждением отряхивался, работая и лапами, и мордой, и хвостом, и каждым участком своей подвижной шкуры. И лестничная клетка, куда Ева заранее выносила таз для купания, становилась после этого такой, будто здесь прошел хороший дождь.
Андрей водил его гулять. Но Дикарь был еще очень слаб, и они далеко от дома не отходили. Хозяин сидел во дворе на скамеечке и поигрывал с пенсионерами в нарды, а пес лежал у его ног. Ева требовала, чтобы они брали с собой на прогулку ковровую подстилку.
Дикарь много спал и много ел. Теперь он общался с хозяином столько, сколько хотел. Иной раз ночью он носом открывал дверь из коридора и клал лапу на спящего хозяина. А то бывало еще хуже – стаскивал одеяло.
Андрей сердился. Ева говорила:
– Странно, что ты злишься. Ведь он еще больной!
Однажды она заметила:
– Почему мы с тобой считали его некрасивым? По-моему, он очень даже «ничего себе»!
В доме у Дикаря были свои развлечения. Как-то раз Андрей охнул, увидев, что пес несет в пасти котенка – только тоненький хвостик чуть высовывается наружу. «Загрыз!» Но котенок был жив и невредим. Дикарь бережно доставил его на свою подстилку, лег и, оградив часть территории передними лапами, стал подталкивать пушистого зверька носом. Котятам к этому времени было уже около месяца, и они отлично умели царапаться. Дикарь легонько подталкивал котенка мордой, а тот шипел и выпускал когти. В этом и состояла игра.
Андрей и Ева долго смеялись, глядя, с каким отвращением Цапка моет языком своего сыночка.
Но и на другой день, когда кошка-мать полезла на крышу, Дикарь украл котенка и долго играл с ним, после чего весь его нос покрылся свежими царапинками.
Он быстро понял, что Цапка принадлежит хозяину и трогать ее нельзя. Но на улице он попытался выполнить священную обязанность каждой уважающей себя собаки – загнать на дерево первую же встреченную ею кошку. Андрей резко одернул его. Служебно-розыскная собака не должна обращать внимание на любых других четвероногих, разгуливающих по улицам. Иначе во время розыска она будет отвлекаться.
И Дикарь понял: эти радости не для него.
Собственно, его уже можно было отправить в питомник, но Ева колебалась:
– Лучше еще немного подождать. Пусть окрепнет.
Андрей и сам не спешил. Он сдавал вступительные экзамены в зооветинститут и потому получил десятидневный отпуск с работы. У него не было бы сейчас времени следить за собакой в питомнике.
На первом же экзамене он встретился с профессором, который делал Дикарю операцию.
Андрей пришел на экзамен в штатском костюме, тщательно выбритый. Наверно, в нем трудно было узнать того усталого, грязного и промерзшего милиционера в плаще и фуражке, который запальчиво уговаривал хирурга не идти после работы домой, а ехать к черту на кулички, чтобы оказать помощь пострадавшей собаке.
Профессор был членом приемной комиссии. Он с любопытством всматривался в лицо Андрея – что-то все-таки будоражило его память. Взглянул на фамилию экзаменующегося. Но и фамилия ничего ему не сказала.
– Где работаете?
– Питомник служебного собаководства.
Профессор облегченно заулыбался:
– Так это же мой чувствительный милиционер!
После экзамена, который Андрей, к своему огорчению, сдал всего лишь на тройку, профессор потащил его к себе в кабинет.
– Таких, как вы, голубчик, мы с тройками тоже принимаем. Нам такие нужны! – И потребовал: – Приведите в следующий раз моего пациента. Вот уж действительно сукин сын! Даже не зайдет поблагодарить.
Андрей привел «сукиного сына» к профессору. Это была первая большая прогулка Дикаря, и он выдержал ее отлично. Профессор осмотрел пса и остался доволен.
– Работать еще не может, но жаловаться на здоровье уже не должен!
Обратно шли медленно. На бульваре под деревом Дикарь лег без разрешения хозяина. Он устал. И Андрей подумал: как быстро жизнь в домашних условиях портит боевого пса! Прежде, как бы плохо ему ни было, он не позволил бы себе растянуться, пока не подана команда: «Лежать!» Надо, пожалуй, поскорее отправить его в питомник, совсем уж бессовестный пес разболтался, разнежился. Но как же трудно ему теперь там будет!..
На улице путь им преградила толпа.
У здания народного суда стояла закрытая машина.
Милиционеры по одному выводили из подъезда подсудимых и усаживали в машину.
– Кого это судят?
– Бандитов каких-то, грабителей, – сказала пожилая женщина. – Целая у них шайка. Теперь допрыгались. Троим присудили высшую меру.
В это время в толпе заговорили:
– Вожака ведут! Вот этот у них был главный!
Андрей увидел, как, заложив руки за спину и ни на кого не глядя, лезет в машину Геннадий Числов. Его не сразу и узнаешь – он был теперь без бороды.
Вот, значит, чем закончилось путешествие!
Взяв Дикаря покороче на поводок, Андрей свернул за угол.
Тут он на минутку остановился. Машина была и отсюда хорошо видна. Вот ведут поникшего Миньку. За ним – шаг в шаг – косолапо ступает Василий Короткий. Эти, наверно, и есть в шайке главные. Ну что ж, они получили по заслугам.
Андрей не сразу понял, почему Дикарь рычит и рвется с поводка. Шагах в пяти он увидел низкорослого широкоплечего парня, прислонившегося спиной к дереву.
С Дикарем никогда еще такого не было, чтобы он без причины бросался на посторонних. И Андрей опять на секунду подумал, что пса испортило пребывание в холе и неге под надзором Евы.
Но тут было что-то совсем другое.
Дикарь хрипел, полузадушенный натянутым поводком. А парень с тупым, хмурым лицом стоял неподвижно. Его маленькие бесцветно-водянистые глаза по-звериному ощупывали мечущуюся собаку. Андрей вспомнил непримиримо-настороженный взгляд тигра в зоопарке, когда воспитанный человеком пес и ненавидящий все живое беспощадный зверь стояли друг против друга, разделенные прутьями железной клетки.
– С чего это он на тебя бросился? – Андрей внимательно рассматривал парня. Может, где раньше встречались? Была какая-нибудь история, после которой Дикарь возненавидел этого человека?
– Спроси у него, а не у меня.
– Может, ты на него, случаем, замахнулся?
– Я зря не махаю. – Парень выпустил из рукава нож. – Я вот этим махну – и ваших нету!
– Вон ты, оказывается, какой!
Парень снова убрал нож куда-то под мышку.
– Как звать его?
– А тебе зачем?
– На случай новой приятной встречи.
– Не советовал бы я тебе с ним встречаться. Вон те, которых сейчас в машину сажают, – они с ним встретились. Результаты для них, как видишь, плачевные.
– Понятно. – Парень опять глядел на собаку тяжелым взглядом. – Совет твой хороший. Только и своему псу посоветуй, чтоб он мне не попадался, да и сам, где меня увидишь, с того места поворачивай и беги!
Он вразвалку пошел по улице.
– Постой! – крикнул Андрей.
Парень оглянулся.
– Документы какие-нибудь у тебя есть при себе? – Андрей приблизился к нему и взял за руку повыше локтя. – Попрошу пройти со мной в ближайшее отделение.
– Это еще зачем?
Парень дернулся, но Андрей держал его крепко.
– Выяснение личности…
– Пусти!
Некоторое время они шли рядом и молчали. Шерсть на спине Дикаря густо поднялась. Пес свирепо ворчал.
– Без рук! – потребовал парень. – Хватать за локти – таких прав не дано!
– Холодное оружие при себе носите, – сказал Андрей, – угрожаете людям…
– Пусти!
На шумном перекрестке парень рванулся и, не оглядываясь, побежал по рельсам, чуть не попав под трамвай. Спустя несколько секунд он замешался в толпе, мелькнул снова и исчез, наверно, заскочил в проходной двор.
Его можно было преследовать, но Андрею не хотелось шума.
И походка его и голос ничего не сказали Андрею.
Зато Дикарю они сказали все.
Этот человек был один из тех, по чьему следу пес уже ходил. В первый раз – возле угольной насыпи, где отыскались похищенные автомобильные покрышки. Потом – в ту холодную ночь на перевале, в ту ночь, когда он привел хозяина к нужному месту и был повержен на снег выстрелом, раздавшимся сверху.
Андрей считал, что он умеет разговаривать со своей собакой:
– Дикарь, кто это?
Пес вскинул наверх маленькие, заросшие шерстью глаза.
«Хозяин, это один из тех! Бери его, может, он самый из них страшный! Почему ты его упустил?»
Но на этот раз Андрей свою собаку не понял.
И вот пришло время везти Дикаря в питомник.
Едва Андрей подвел к дому мотоцикл, как пес заволновался. Обычно в коляске он лежал спокойно, а сейчас скулил, перевешивался через бортик и клал морду на руку хозяина.
Мотоцикл еще не остановился, а он уже выпрыгнул из коляски и побежал к вольеру. Издали он потянул носом. Знакомые, привычные запахи! Он приветственно замахал хвостом и даже тявкнул от избытка чувств. Собаки встретили его сварливым лаем. Поднялась суматоха. Он стоял перед своей клеткой и нетерпеливо бил лапой по железным прутьям. Откройте! Это мое! Роза приподняла дверцу, и он, пригнув спину, прополз к себе и блаженно растянулся на соломе.
Здесь был его дом!
Шел час вечернего кормления. Роза разносила по вольерам миски с неизменной овсянкой. Андрей был уверен, что пес, час назад наевшийся до отвала, откажется от надоевшей каши. Не тут-то было. Как и все другие собаки, чья очередь получить еду еще не наступила, Дикарь вертелся у дверцы, становился на задние лапы и тихонько скулил.
В учебниках и теоретических трудах, которые Андрей перелистывал перед экзаменами, указывалось, что «здоровое животное должно проявлять оживление и нетерпение при виде пищи». Дикарь проявлял оживление и нетерпение. Всего этого было хоть отбавляй. А следовательно, он уже здоров.
Можно было только удивляться, с какой деловитой бодростью он вылизал полную миску овсянки, а после того, чуть покрутившись, улегся на подстилку.
Дома Андрей сказал Еве:
– Тоскует. Ест плохо. Видит меня, но смотрит как бы мимо. Надо так полагать, что ему кого-то не хватает. Я платок вытащил, который ты мне утром дала, так он обрадовался, хвостом застучал – унюхал твой запах. Не езди к нему, пожалуйста, хоть несколько дней, не порть мне собаку. Пусть отвыкает.
Ева, очень довольная, что внушила псу такое глубокое чувство, пообещала:
– Хорошо, если это нужно. Мне без него тоже скучно.
На другой день Андрей приехал утром, чтобы погулять с Дикарем. Врач советовал заставлять пса больше двигаться, чтобы он не зажирел, не потерял формы.
Розе было дано указание:
– Ты оставляй дверцу открытой. Я в ближайшие два-три дня приезжать не смогу, так пусть он когда хочет, тогда и выбегает поразмяться…
Обычно собак уводили на выгул с территории питомника – в сторону рощицы или на горку, поросшую кустарником. Они привыкли выбегать за ворота. Через десять – пятнадцать минут псы возвращались в вольер, иной раз даже не дожидаясь приказа хозяина.
В рощице собака бегала вольно, проводник только издали присматривал за ней.
Андрей надел поводок и вывел пса за ворота. Можно было пройтись по шоссе, можно направиться к зоопарку.
Ему захотелось купить у старика семечек. Но на привычном месте у плетеной корзинки вместо знакомого деда стоял какой-то чужой мальчик.
– А тут старик был, – сказал Андрей. – Что это с ним? Заболел?
– Не знаю. – Мальчик судорожно повел плечом. – Я не знаю. Какой старик?
– Да это же его корзинка!
– Какая еще корзинка…
Мальчик наклонился и схватил плетеную ручку, будто испугался, что сейчас у него корзину отнимут.
– Ну что ты притворяешься? Это дед, что ли, тебя сюда поставил?
– Да. Это он. – Мальчик глотнул воздуха и несколько раз торопливо кивнул.
– А сам, значит, заболел?
– Заболел…
– Что же у него?
– Не знаю… Воспаление в легких…
– Скажи пожалуйста! Конечно, в его возрасте – чуть продрог, и всё. А что врачи говорят?
– Он больше продавать не будет. Я буду.
Мальчик сделал неопределенный жест. Глаза у него забегали. Он опустил длинные ресницы.
– Постой, как же это так? Ты что, не учишься?
– Вечером…
– Во второй смене?
– Нет, я утром… Я ошибся… В первой смене…
– Где твоя школа?
Мальчик опустил голову.
– Что же это получается? Ну, деду твоему, по его глубокой старости, делалось снисхождение, смотрели на его торговлю сквозь пальцы, а уж тебе-то, молодому пареньку, разве к лицу заниматься такими делами? Ты где живешь, с кем?
Ответа он ждал долго.
– Как тебя звать?
– Пока дед поправится… – услышал он наконец. – Два-три дня только… Пожалуйста, разрешите!
Андрей покачал головой.
– Надо будет с твоим дедом серьезно поговорить.
Мальчик быстро зачерпнул семечки граненым краем, дополнил стакан из кулака и пугливо посмотрел на собаку. Дикарь, вскинув кверху морду, тоже внимательно рассматривал подростка и шевелил своим черным пупырчатым носом – принюхивался.
– Рядом, Дикарь!
Мальчик бросил деньги в карман и, нервно передернув плечами, стал смотреть в ту сторону, куда ушли хозяин и собака.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
МАЛЬЧИК И СОБАКА
БУМАЖНИК
Мальчика, с которым Андрей разговаривал у ворот питомника, звали Володей. А попросту – Вовкой.
Но это было пять дней назад. Сейчас никого не интересовало его имя. У него была только кличка – «Скелет».
Если бы ему сказали, что не пройдет и недели, и он попадет в Армению, в страну, где большинство жителей разговаривает на непонятном ему языке, и будет продавать семечки мужчинам, женщинам и детям, идущим в зоопарк, он в это не поверил бы. Ни в коем случае! Продавать семечки? Он сказал бы, что такие превращения бывают только в злых сказках. Разве может жизнь человека так страшно перемениться за каких-нибудь сто часов?
А пять дней назад он жил прекрасно. У него была даже своя маленькая комната в одноэтажном домике. И прямо перед окном стояла зубчатая заснеженная горная вершина. Вообще-то до горы надо было идти километров двадцать, но в ясный день, когда она четко вырисовывалась на небе – белое на голубом, – казалось, что ее можно тронуть рукой. А если выскочить из дома, то через восемь прыжков, считая от крыльца, – это уже было точно измерено – начинался обрыв и внизу бурно неслась, разбрызгивая пену, горная речка. Рано утром там ловилась форель, наживку для крючка – особых червячков – надо было доставать из-под мокрых камней.
Ну, а если, спрыгнув с крыльца, пойти в другую сторону, то попадешь на покрытый лесами крутой склон. Где-то близко тут жил бурый медведь. На вершинах, если долго смотреть в бинокль, можно было увидеть дикого тура, скачущего через пропасти.
Это был поселок большого заповедника. Здесь рычали, низвергаясь с высот, бешеные водопады, а сосны поднимались от земли на полсотню метров. Воздух был чистый, прозрачный. И летом всегда бывало прохладно, а зимой тепло.
Хорошо тут было жить!
Раньше, когда он был совсем маленький, то жил в Сибири. Там, наверно, тоже хорошо. Но Сибирь он почти не помнит. В Сибири умерла его мама – от воспаления легких. И отца у него не было. После смерти мамы Володя остался совсем один. Тогда приехала тетя Варя, мамина сестра, и увезла его с собой в заповедник.
Она всегда тут жила – в этом самом одноэтажном домике из трех комнат. Ее муж, дядя Саша, работал заместителем директора туристской базы.
Это было очень интересное учреждение – турбаза. За лето здесь отдыхало пять, а то и десять тысяч туристов. Но какой это был отдых? По утрам у них спрашивали: «Как настроение?» Они кричали: «Бодрое!» – «Как самочувствие?» – «Прекрасное!» После этого все – девушки в штанах и горных башмаках и ребята с огромными рюкзаками – уходили в поход: в леса, на горы и на дальние озера. И потом хвастались друг перед другом, кто больше устал, но меньше хныкал. И опять кричали, хотя ноги еле их несли: «Настроение бодрое, самочувствие отличное!» А потом они уходили через перевал в последний поход и уже по-настоящему отдыхали несколько дней на море.
Вовка им завидовал. Он никогда не видел моря.
А в походы он ходил сколько хотел. Дядя Саша мог пристроить его к любой группе, пожалуйста! Костер он разжигал с одной спички, палатку ставил лучше любого взрослого. Чего ему не хватало?
Нет, было все-таки одно, чего не хватало. Велосипед – вот о чем он мечтал. У многих ребят в школе были классные двухколесные машины, и они раскатывали по дорожкам. Куда хочешь, туда едешь.
Сейчас, продавая в Ереване семечки, он думал, что всему виной вот этот его нетерпеливый характер. Если ему чего захотелось – так вынь да положь!
Тетя Варя, может, и купила бы ему велосипед. Но откуда ей взять столько денег? Дядя Саша определенно не хотел. Говорил – баловство.
А был самый простой способ обзавестись велосипедом. В поселке стояло жилых домов не меньше двухсот. С каждого бы дома Вовке по тридцать копеек – и иди покупай машину. А тридцать копеек не такие уж великие деньги. Если убедительно поговорить, каждый даст.
Все это выглядело так разумно, что он и до сих пор не понимал, почему тетя Варя не позволила ему ходить по домам.
– Почему-то весь поселок о тебе должен думать и тебе все давать, а ты не должен думать ни о ком! Не хватало еще, чтоб ты начал побираться!
Он только вздохнул, потому что знал – спорить бесполезно. Но, во-первых, он просит только по тридцать копеек с дома. Во-вторых, он вовсе бы не побирался, а брал деньги взаймы. Когда смог бы, тогда отдал. Пожалуйста!
Но, конечно, причиной его несчастий было не то, что он захотел велосипед. Это теперь совершенно ясно, и незачем себя обманывать. Не втемяшился бы ему в голову велосипед, так нашлось бы что-нибудь другое. Например, радиоприемник, который можно носить в кармане и принимать шестьдесят пять станций. Или собака – овчарка, похожая на волка. Такая умная, что только не умеет разговаривать. Одно время ему очень хотелось, просто необходимо было иметь такую собаку.
Тетя Варя предостерегала его: «Не быть бы тебе, Вовка, несчастным от своего характера!» Он ей не верил. И вот – результат.
Чего же может ждать от жизни человек, если он не останавливается ни перед чем, лишь бы получить желаемое?
Вовка – такой человек.
Обдумывая то, что с ним произошло, он иногда признавался себе: бесчестность, трусость, глупость – вот как называются его поступки. Он ежился от этих страшных слов, но быстро находил для себя оправдание. Жалеть себя было легко и приятно, осуждать – труднее.
Все несчастья пошли с того дня, когда он нашел бумажник.
А как хорошо начиналось это прекрасное воскресенье! Какое было ясное, теплое, солнечное утро!
Юрка Задорожный, сын заведующего сберкассой, постучал к нему в окно – позвал купаться на озеро.
Главная прелесть озера состояла в том, что купаться было опасно – значит, интересно. Рассказывали, будто тут однажды кто-то утонул, запутавшись в водорослях. Ну, водорослей, правда, было больше чем достаточно. Но – ширина, глубина! Двести метров в поперечнике. Три человека могут стать друг на друга, и только руки последнего будут едва видны над поверхностью.
Поселковый Совет недавно устроил лодочную станцию. Открылись новые купальни – голубая для женщин и коричневая для мужчин. А главное – вышка, с которой можно было прыгать прямо в холодную глубину.
В этот день на озере было очень много незнакомых. В парке стояли чьи-то машины. На лодках шумно катались туристы.
Вовка и Юра дважды наперегонки переплыли озеро, туда и обратно, попрыгали с вышки – и вдруг пресытились водой. Они выбрали местечко поуютнее – загорать.
По привычке, Вовка сначала осмотрелся из-под ладони:
– Что это там чернеет на камне?
– Чур, мое! – Юра побежал к большому камню, торчащему из зеленой тины неподалеку от берега.
Это была игра. Предмет на камне в конце концов должен был оказаться обломком дерева, дохлой вороной или старым башмаком. Но на всякий случай полагалось кричать: «Чур, мое!» – и мчаться за добычей со всех ног.
Но это было пять дней назад. Сейчас никого не интересовало его имя. У него была только кличка – «Скелет».
Если бы ему сказали, что не пройдет и недели, и он попадет в Армению, в страну, где большинство жителей разговаривает на непонятном ему языке, и будет продавать семечки мужчинам, женщинам и детям, идущим в зоопарк, он в это не поверил бы. Ни в коем случае! Продавать семечки? Он сказал бы, что такие превращения бывают только в злых сказках. Разве может жизнь человека так страшно перемениться за каких-нибудь сто часов?
А пять дней назад он жил прекрасно. У него была даже своя маленькая комната в одноэтажном домике. И прямо перед окном стояла зубчатая заснеженная горная вершина. Вообще-то до горы надо было идти километров двадцать, но в ясный день, когда она четко вырисовывалась на небе – белое на голубом, – казалось, что ее можно тронуть рукой. А если выскочить из дома, то через восемь прыжков, считая от крыльца, – это уже было точно измерено – начинался обрыв и внизу бурно неслась, разбрызгивая пену, горная речка. Рано утром там ловилась форель, наживку для крючка – особых червячков – надо было доставать из-под мокрых камней.
Ну, а если, спрыгнув с крыльца, пойти в другую сторону, то попадешь на покрытый лесами крутой склон. Где-то близко тут жил бурый медведь. На вершинах, если долго смотреть в бинокль, можно было увидеть дикого тура, скачущего через пропасти.
Это был поселок большого заповедника. Здесь рычали, низвергаясь с высот, бешеные водопады, а сосны поднимались от земли на полсотню метров. Воздух был чистый, прозрачный. И летом всегда бывало прохладно, а зимой тепло.
Хорошо тут было жить!
Раньше, когда он был совсем маленький, то жил в Сибири. Там, наверно, тоже хорошо. Но Сибирь он почти не помнит. В Сибири умерла его мама – от воспаления легких. И отца у него не было. После смерти мамы Володя остался совсем один. Тогда приехала тетя Варя, мамина сестра, и увезла его с собой в заповедник.
Она всегда тут жила – в этом самом одноэтажном домике из трех комнат. Ее муж, дядя Саша, работал заместителем директора туристской базы.
Это было очень интересное учреждение – турбаза. За лето здесь отдыхало пять, а то и десять тысяч туристов. Но какой это был отдых? По утрам у них спрашивали: «Как настроение?» Они кричали: «Бодрое!» – «Как самочувствие?» – «Прекрасное!» После этого все – девушки в штанах и горных башмаках и ребята с огромными рюкзаками – уходили в поход: в леса, на горы и на дальние озера. И потом хвастались друг перед другом, кто больше устал, но меньше хныкал. И опять кричали, хотя ноги еле их несли: «Настроение бодрое, самочувствие отличное!» А потом они уходили через перевал в последний поход и уже по-настоящему отдыхали несколько дней на море.
Вовка им завидовал. Он никогда не видел моря.
А в походы он ходил сколько хотел. Дядя Саша мог пристроить его к любой группе, пожалуйста! Костер он разжигал с одной спички, палатку ставил лучше любого взрослого. Чего ему не хватало?
Нет, было все-таки одно, чего не хватало. Велосипед – вот о чем он мечтал. У многих ребят в школе были классные двухколесные машины, и они раскатывали по дорожкам. Куда хочешь, туда едешь.
Сейчас, продавая в Ереване семечки, он думал, что всему виной вот этот его нетерпеливый характер. Если ему чего захотелось – так вынь да положь!
Тетя Варя, может, и купила бы ему велосипед. Но откуда ей взять столько денег? Дядя Саша определенно не хотел. Говорил – баловство.
А был самый простой способ обзавестись велосипедом. В поселке стояло жилых домов не меньше двухсот. С каждого бы дома Вовке по тридцать копеек – и иди покупай машину. А тридцать копеек не такие уж великие деньги. Если убедительно поговорить, каждый даст.
Все это выглядело так разумно, что он и до сих пор не понимал, почему тетя Варя не позволила ему ходить по домам.
– Почему-то весь поселок о тебе должен думать и тебе все давать, а ты не должен думать ни о ком! Не хватало еще, чтоб ты начал побираться!
Он только вздохнул, потому что знал – спорить бесполезно. Но, во-первых, он просит только по тридцать копеек с дома. Во-вторых, он вовсе бы не побирался, а брал деньги взаймы. Когда смог бы, тогда отдал. Пожалуйста!
Но, конечно, причиной его несчастий было не то, что он захотел велосипед. Это теперь совершенно ясно, и незачем себя обманывать. Не втемяшился бы ему в голову велосипед, так нашлось бы что-нибудь другое. Например, радиоприемник, который можно носить в кармане и принимать шестьдесят пять станций. Или собака – овчарка, похожая на волка. Такая умная, что только не умеет разговаривать. Одно время ему очень хотелось, просто необходимо было иметь такую собаку.
Тетя Варя предостерегала его: «Не быть бы тебе, Вовка, несчастным от своего характера!» Он ей не верил. И вот – результат.
Чего же может ждать от жизни человек, если он не останавливается ни перед чем, лишь бы получить желаемое?
Вовка – такой человек.
Обдумывая то, что с ним произошло, он иногда признавался себе: бесчестность, трусость, глупость – вот как называются его поступки. Он ежился от этих страшных слов, но быстро находил для себя оправдание. Жалеть себя было легко и приятно, осуждать – труднее.
Все несчастья пошли с того дня, когда он нашел бумажник.
А как хорошо начиналось это прекрасное воскресенье! Какое было ясное, теплое, солнечное утро!
Юрка Задорожный, сын заведующего сберкассой, постучал к нему в окно – позвал купаться на озеро.
Главная прелесть озера состояла в том, что купаться было опасно – значит, интересно. Рассказывали, будто тут однажды кто-то утонул, запутавшись в водорослях. Ну, водорослей, правда, было больше чем достаточно. Но – ширина, глубина! Двести метров в поперечнике. Три человека могут стать друг на друга, и только руки последнего будут едва видны над поверхностью.
Поселковый Совет недавно устроил лодочную станцию. Открылись новые купальни – голубая для женщин и коричневая для мужчин. А главное – вышка, с которой можно было прыгать прямо в холодную глубину.
В этот день на озере было очень много незнакомых. В парке стояли чьи-то машины. На лодках шумно катались туристы.
Вовка и Юра дважды наперегонки переплыли озеро, туда и обратно, попрыгали с вышки – и вдруг пресытились водой. Они выбрали местечко поуютнее – загорать.
По привычке, Вовка сначала осмотрелся из-под ладони:
– Что это там чернеет на камне?
– Чур, мое! – Юра побежал к большому камню, торчащему из зеленой тины неподалеку от берега.
Это была игра. Предмет на камне в конце концов должен был оказаться обломком дерева, дохлой вороной или старым башмаком. Но на всякий случай полагалось кричать: «Чур, мое!» – и мчаться за добычей со всех ног.